Текст книги "Целитель"

Автор книги: Алексей Пройдаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Я двигался перебежками, крался, опасаясь.

Мне до одури, до жути было страшно, но не пойти я не мог. Пытка неизвестностью судьбой Андрея была хуже, чем любые «молотки». Мысль о том, что человек подвергся опасности из-за меня, выбивала напрочь. И что, по сравнению с этим, какие-то там кредиты? Что неустроенность?

Засевшая в голове, заклинившая думка о том, что Андрей нуждается в помощи, он ранен, либо избит, приводила меня в трепет. Я чувствовал, что должен позаботиться об этом немногословном, таинственном парне.

Понемногу добрался до того места, где Андрей столкнул меня в сторону и велел немедленно убираться. Неизвестно, что происходило дальше, но явных следов борьбы пока не наблюдалось. Быть может, её и не было.

Вышел на небольшую полянку и пошёл по отяжелевшей вдруг траве.

И на ней не оставалось следов.

Двигался осторожно, потому что дальше безобразными кляксами темнели кусты, за которыми свободно могла укрыться засада.

Я всё ещё не понимал, что происходит.

Всё ещё не осознавал, в чём участвую. И невдомек мне было, что пресловутая, набившая оскомину, Битва за души, именно здесь обрела своё физическое воплощение.

И я услышал запах крови. И от него у меня самого заледенела кровь в жилах. И впервые в голове мелькнула мысль, что слишком упрощенно воспринимаю обстановку.

И ничего не кончится добром.

А запах этот будоражил.

Мир резко покачнулся и тонко зазвенел сотней кузнечиков.

Отодвинув дрожащей рукой разлапистую ветку клёна, я увидел небольшой пятачок свободной земли, посредине которой кто-то лежал. Лежал на животе, раскинув в сторону руки, словно обнимая землю.

– Андрюша, – позвал я шёпотом.

Он не пошевелился, не отозвался.

Тогда, уже не таясь невидимых врагов, я суетливо подбежал и бухнулся на колени рядом с телом.

Немного отдышавшись и подождав, пока перестанет колотить, стал его переворачивать, чтобы видеть лицо.

Андрей и теперь казался погруженным в какие-то непонятные мне размышления: глаза прикрыты, губы сжаты. Чуть пониже груди, на уровне солнечного сплетения, виделся глубокий разрез, почему-то обугленный по краям, из которого все ещё – толчками – вытекала кровь.

Он был мёртв.

И я приподнял его голову, прижимая к себе, и проклял эту трижды проклятую планету за то, что хорошие люди здесь становятся мёртвыми навсегда, и нет такого средства, которое бы вернуло их к жизни.

Кажется, я твердил что-то, кажется, бил кулаком по земле, кажется, плакал. А потом застыл рядом, заворожено глядя на саму Смерть.

И надо мной, словно специально, засияла полная луна.

Тихонько заструила она свои невидимые лучи и было в этом спокойствии и умиротворении что-то кладбищенское: совсем отрешённое, абсолютно чужое.

И ничего уже не хотелось под этой луной, ни о чем не мечталось.

И судьбы всех миров были глубоко безразличны.

И то, что «насовсем» никто не умирает, сейчас не ободряло.

Кем же он был, мой Ангел-хранитель, добрый защитник? Кто его прислал?

И тут взгляд упал на эмблему: круглый солнечный диск, на котором сплелись, как два родных брата в момент наивысшей опасности, КРЕСТ И МЕЧ.

Я прекрасно её помнил:

– Боже мой! Дети Света…

В свое время я читал об этом тайном обществе, основным назначением которого было противостояние демоническим силам. Его бойцы силой превосходили атлетов, а разумом – мудрецов. Они имели право на самостоятельные решения и действовали во всех странах мира. Никто из них не доживал до старости, и никто никогда не находил их мертвых тел.

– Вот и выполнил ты свою миссию, Дитя Света, – прошептал я, словно боясь разбудить спящего. – Ты погиб в сражении, которого ожидал всю свою недолгую жизнь. Ты исполнил своё предназначение, ты совершил свой подвиг во имя Света, ты одолел врагов, они исчезли, ушли, испарились!

Я судорожно вздохнул.

– Теперь ты на пути к Вечному Свету. К нему ты всегда обращался через молитву, наполняя себя Сиянием. Там для тебя уготован покой и блаженство, там ты отдохнёшь и вновь соберёшься с силами, чтобы возродиться блестящим белым облаком.

Я вспомнил, как Андрей мне однажды сказал о Вечности:

– Вы думаете, это нечто совершенно необъёмное во времени? Поверьте мне, на самом деле – это не так уж много.

«Да, наверное, ты прав и – это немного. Но – это всё, что обещано человеку; это всё, что у него впереди».

Где-то рядом гукнула птица.

Я вздрогнул и вспомнил о том, как настоятельно Андрей требовал, чтобы я сюда ни в коем случае не возвращался. Значит, он ожидал такого исхода, значит, подразумевал нечто такое, чего мне знать не полагается.

Надо уйти тихо, пока ещё возможно.

– Прощай, мой друг, – сказал я, глотая слезы. – Скоро мы встретимся, ведь впереди у нас – Вечность.

Снял пиджак и накрыл ему лицо.

Я уходил, посекундно оглядываясь на то место, где оставалось тело Андрея, пока тьма окончательно не поглотила его.

Луны уже не было.

_________________________

По приходу домой, я хорошенько запер входные двери на замок и засов.

Не зажигая света, прошёл в кухню. Посидел, покурил.

Ни о чем не хотелось думать. Всё произошло, ничего не исправишь. И вообще, всё кончено! Кончено…

«Молю вас, пусть всё это не будет напрасным».

Услышал я голос Андрея, и состояние паники немного отпустило.

Вспомнил про заначку.

Достал бутылку водки, налил полный стакан и залпом выпил.

Потом закурил, стал у окна и всё глядел в сторону парка, в то место, где находится пустырь. С восьмого этажа оно хорошо просматривалось.

И я увидел тени.

И вздрогнул. Они сгрудились вокруг чего-то, подспудно я соображал, что это тело Андрея.

Я видел их, несмотря на плотную темень.

Казалось, они светились изнутри.

– Привет вам, Дети Света, – шепнул за окошко в ночь.

А потом вспыхнуло облако.

Это был он – долгожданный Свет, принявший одного из своих сыновей в объятия и теперь Андрей – дома. Навсегда.

И тогда я налил ещё стакан.

И выпил в память об Андрее.

Мне стало чуть легче, но какая-то тупая, скользкая боль не отпускала.

Она подтачивала, травила неведеньем и безысходностью.

Я вновь остался один.

Прости, мой друг, но всё напрасно.

Водка не пошла впрок. Я тяжелел. Мне становилось хуже и хуже. Тело деревенело.

Ко времени, когда за окном стало проясняться, я был очень плох. Видимо, сказалось напряжение последних дней, да и многодневное употребление спиртного давало о себе знать.

Едва дотащившись до спальни, разбудил жену и попросил вызвать Мадину Рымбаевну. Она – врач, старый друг нашей семьи. К ней я обращался только в крайнем случае.

Мадина приехала через двадцать пять минут. Едва взглянув, велела немедленно собираться.

В машину меня вели почти в бессознательном состоянии.

2

Это было на третий день моего пребывания в больнице. Мне давали уколы, ставили системы, пичкали таблетками. Лечение действовало благотворно. По ночам я уже мог спать.

Ничто не предвещало бури. Но она грянула…

В столовой, во время ужина я вдруг почувствовал лёгкое головокружение, постепенно переходящее в сплошной круг и – вышел из сознания.

Скачками я в него возвращался: кого-то бью, меня вяжут, я расшвыривая людей по сторонам, с нечеловеческой силой.

Фрагменты.

Очнулся поздней ночью в изоляторе. Это сразу стало понятно, потому что я был крепко привязан по рукам и ногам к железной кровати.

Рядом – никого.

Связанному – страшно, я все время ожидал пыток и терзаний, поэтому громко позвал на помощь.

Пришел дежурный врач с двумя санитарами, молча развязали и ушли.

Глухо звякнул замок.

Из коридора в палату проникал скупой дежурный свет, а со стороны единственного зарешетченного окна, наполовину закрытого занавеской, мертвенно бледнел полумесяц.

Трясло. Знобило.

Боялся стен, тумбочки, кровати. Отовсюду мне грозила опасность.

Страх был липким и осязаемым, холодным потом струился по всему телу.

Слабыми руками ухватился за решётку-дверь и попытался встряхнуть.

Она даже не среагировала.

Стал кричать, чтобы выпустили «к людям».

На этот счёт, видимо, у персонала никаких указаний не было.

Не пришли. Не выпустили.

Крики и попытки забрали последние силы, и я рухнул на пол, будучи не в состоянии даже добраться до кровати.

…Раньше казалось, что я уже умирал несколько раз. И после каждой «смерти» только острее делались воспоминания о прошлой жизни и всё настойчивее думалось: «Как долго длится»…

Теперь пришло иное и обещало стать настоящим. Все желания из тела ушли, ничего не хотелось: видеть, слышать, есть, пить, любить.

Всё кончилось. Остался только этот грязный пол, серые стены и полубельмо луны.

Я лежал на полу и до меня постепенно доходило:

«Оказывается, вот как происходит на самом деле…»

Дрожь в руках прекратилась, я с облегчением ожидал скорого забвения.

Моё внимание привлекло маленькое светлое пятнышко в центре потолка. Несомненно, оно было живое, потому что пульсировало, постепенно расширяясь, превращаясь в пятно побольше, становясь лучом и, наконец, хлынув на меня изумительным потоком света. Его было так много!

И я с надеждой глядел в этот чудный свет, уже догадывался, что сулит он скорое избавление от мук. А он влажно струился, вздрагивал, звал к себе, и не было в нем ничего враждебного, злого, корыстного. Свет был добрым, пронзительно-белым, с небесно-голубым переливом.

Потом его движение замерло и – сверху, откуда-то извне, на меня стали опускаться округлые волны: синие, зелёные, красные, жёлтые и другие, а в середине окружая парили лепестки таких цветов, аналогов названия которым на нашем земном языке не подобрать.

Это напоминало весеннее буйство красок, только с куда более богатым спектром.

А как легко дышалось!

И это походило на Призыв.

Меня – Туда?! В это великолепие, в этот бесконечный праздник?

Неужели я прощён и допущен к чему-то несоизмеримо большему, чем заслужил?

Я понимал, что недостоин. Но заворочалась, забрезжила надежда: ведь неспроста…

Отца я рядом не увидел, но ощутил присутствие бесконечно дорогого и очень далекого от меня человека. Я сразу догадался, кто это.

Освежающе пахнуло ветерком, такой взмах обычно гасит свечу.

– Правда, сынок, – услышал я его печальный голос, – тебе уже ничего и никого не надо, и ты уже никому и ничему не пригоден?

– Правда, папа, – ответил я сквозь слезы, но это были слезы облегчения.

И добавил:

– Как хорошо вновь произнести слово «папа», я его уже стал забывать…

– Но мне-то ты всегда нужен, – сказал он. – Я от тебя никогда не отрекусь, помни об этом.

– Я знаю, папа. Я очень хорошо помню, как ты спас меня. Тогда ночью мы ехали из Павлодара – везли газету и едва не столкнулись с огромной машиной. Я увидел твоё лицо вместо луны и вовремя предупредил водителя, он среагировал. Зачем ты это сделал? Ты ведь не мог не знать, что произойдет потом.

– Ты здесь ещё нужен, – сказал отец. – Или это было зря?

– Нет, не зря, – ответил я поспешно. – Водитель-то молодой, он невиновен.

– А ты?

– Со мной всё ясно, я недостоин жизни…

– А смерти? Думаешь, всё так просто? Как вы ошибаетесь!

Он немного помолчал, ровно столько, чтобы до меня дошло, потом продолжил.

– Ты думаешь, всё, что должен совершить в этой жизни, ты уже совершил? Воспитал детей, дал им необходимое, выпустил в люди? Словом, ты им больше не нужен?

– Я никому не нужен, папа, – ответил я тихо, – забери меня отсюда.

Он впервые посмотрел на меня, но не глазами: его импульсы проникли ко мне прямо в мозг.

– Скажи, сынок, ты сожалел о моем уходе?

– Папа, ты же всё знаешь…

– Ответь!

– За все эти годы, папа, не было дня без воспоминаний о тебе, – ответил я горестно. – Мне так не хватает тебя рядом.

– И ты уверен, что твои дети не станут тебя вспоминать подобным образом и бесконечно сожалеть, что ты их покинул? Ты о них именно так думаешь?

– А не за что им вспоминать меня добрым словом, – сказал я уверенно. – Я всю жизнь или пахал, день и ночь пропадая на работе, или пьянствовал. Их детство прошло без меня. Раиса – их светоч и поддержка, а я, как цепь на её ногах. Даже тогда, когда сыну более всего нужна была и моральная и материальная поддержка, я её оказать не смог. Дочери – то же самое. Она даже плакала однажды у меня на плече, оттого, что мама отправляет её в Павлодар с очень небольшими деньгами. И опять я ничего не мог поделать. Представляешь, она даже ночевала в подъезде, потому что пойти было некуда. Это – моя вина. И – чудо, что с ней ничего не случилось.

– Напрасно ты так говоришь, – ответил отец. – С ней ничего не могло случиться, с Павликом тоже.

– Папа! – воскликнул я, вдруг уразумев. – Это ты?

– Я храню всех своих внуков, – ответил он, и в его ответе была гордость, радость. – И всегда буду хранить. А детей своих ты обязан привести в порядок.

– Я ни на что не способен.

– Восполни пробелы. Возмести, как сможешь. Я знаю одно, без тебя им будет плохо. А если им будет плохо, я тебе не прощу!..

Впервые его голос громыхнул.

– Помни, сынок, – продолжил он мягче, – они тебя любят. Жена тебя любит, ты уж постарайся…

Я почувствовал его руку на щеке.

– Сынок, ты ещё сможешь. Создай то, о чем грезил, чтобы имя твоё зазвучало, чтобы стало известно людям; чтобы дети гордились фамилией. Я был простым человеком, ты – другой. Я всегда поражался, откуда в тебе это? Теперь-то я знаю.

Его слова кольнули меня в голову, и в ней начинало проясняться.

– Ты думаешь, папа, эта жизнь ещё для меня? – с надеждой и страхом за ответ, спросил я.

– Так возьми её!

Он словно впечатал в меня эти слова и сделал дарственный жест невидимыми руками.

Дуновение свежего ветерка перестало.

Кто-то, не отец, уходя, потрепал меня по плечу. Прошелестели слова:

«Как-нибудь, когда-нибудь мы схлестнёмся в чудесном краю».

Только спустя какое-то время я понял: это был Иван Головин. Бывший муж моей сестры Светланы, «одинокий мятежник». И мне стало ясно, почему он приходил с папой: ему всегда была небезразлична моя судьба, он считал меня настоящим поэтом. А он для меня олицетворял собой справедливость, честь, мужественность. Так же, как и родной брат Валерий – бесстрашный человек, великолепный спортсмен – скалолаз и альпинист.

Обессиленный, я все же добрался до кровати, рухнул на неё и мгновенно уснул.

3

С Мадиной Бекхановой я познакомился в свою бытность собственным корреспондентом областного телевидения, когда делал сюжет о наркологической клинике.

Мне сразу понравилась эта спокойная женщина, начисто лишённая личных амбиций, уверенная в том, что помогает миру избавиться от скверны.

Но семьями мы сдружились позже.

Произошло это так.

Однажды она попросила поехать на далекое джайляу, где жила её сестра. Оркен (так звали сестру) собиралась отмечать юбилей, на который съезжалась со всего Казахстана многочисленная родня.

Мадина попросила заснять праздник на видеокамеру.

Я согласился.

Два дня снимал, ел мясо, пил чай, выучился примитивно изъясняться по-казахски, потому что все говорили по-казахски. Почти понял, как надо овладевать разговорной речью: человека надо погрузить в среду того языка, которым он хочет овладеть и – всё.

На третий день муж Мадины Жолыбай попросил пойти с ним и немного поснимать бабушку – девяностолетнюю мать. Немного запечатлеть. Так, две-три минуты. Но произошло невероятное. Бабушка, молчавшая многие недели, увидев меня, вдруг заговорила.

Говорила долго, что-то рассказывала, терпеливо поясняя, а под конец даже спела песню.

Всем это показалось чудом.

А через несколько дней старушка умерла.

Получилось так, что я запечатлел её последние земные наказы.

Мадина и Жолыбай с тех пор смотрели на меня, как на волшебника.

Конечно, постепенно это прошло, но мы стали хорошими друзьями.

Как врач-нарколог, она всячески остерегала меня, давала советы, иногда настаивала на необходимости очищения крови.

Эта милая женщина по-своему стерегла мое здоровье.

_________________________

После памятного приступа я находился в отдельной палате, уход за мной был обеспечен стараниями Мадины Рымбаевны, которая заведовала стационарным отделением. Лечение шло нормально. После всех потрясений постепенно приходил в себя, благо посторонних ко мне не пускали.

Обрывками, фрагментами что-то всплывало в памяти: не покидало ощущение произошедшей судьбоносной встречи. Но, где и как, вспомнить не мог.

Повторных приступов не случалось. И я пребывал в состоянии почти блаженном: спал на белой простыни, ел по распорядку, принимал лекарства. Чему я радовался по-настоящему, так это сну, почти без кошмаров.

Приходила жена. Печально и кротко смотрела она на меня большими карими глазами, в которых стояли слёзы. Наверное, я и в самом деле не походил на себя прежнего.

Главное, она приходила, и это вселяло в меня надежду: не всё в жизни пошло прахом.

4

После полудня я дремал. Лениво ловил мгновения полного расслабления: ни о чем не думал, ничего не вспоминал. Не знаю, кто дал мне такое благо, но мозг отдыхал, а я набирался сил.

Ощущение беспокойства возникло как удар плети: мне привиделось пять безмолвно стоящих фигур посредине палаты. И – Йен среди них.

«Как вы здесь оказались? – спросил я, просыпаясь. – Бегите!»

– Это я, – ответила Татьяна Эдуардовна, экстрасенс из столицы. – Я помогу вам.

Она приложила к моему лбу прохладную влажную ладонь, потом погладила по щеке.

– Я так поздно узнала, вы уж простите.

И присела в кресло рядом с кроватью, нервно теребя перчатки.

– Как вы попали сюда? – спросил я, вместо «здравствуйте».

– Так, пустяк, – небрежно ответила она. – Немного денег отворяют любые запреты.

– Тогда, зачем вы здесь?

– Я же сказала, помочь вам, – настойчиво повторила экстрасенс. – Завтра истекает срок уплаты вашего кредита и вступает в силу постановление суда о взыскании долга через судоисполнителей.

– Вы прекрасно осведомлены, – буркнул я.

– Дорогой вы мой, прекрасно осведомлен весь город. А ещё все говорят, что у вас белая горячка.

Я буквально чувствовал, как рушится вся внутренняя гармония, налаженная за несколько дней усилиями медиков.

А Татьяна Эдуардовна нагнетала.

– У вас не осталось ни друзей, ни родных, ничего. Вы – конченый человек.

– Ещё бы, сам великий Макенкули взялся обрабатывать ситуацию. Конечно, она сразу же стала для меня безвыходной. И тут появляетесь вы и говорите: пришла помочь. Не слишком ли банально? Я бы даже сказал, пошло…

– Дорогой вы мой, – начала было она.

– Прекратите! – прикрикнул я, насколько позволяла тишина в палатах. – Прекратите юродствовать! Никакой я вам не дорогой. Я – конченый человек. Зачем вы пришли к конченому человеку? Знаю, позлорадствовать, помучить, поиздеваться. Словом, добить!

– И в мыслях такого не держала, – спокойно ответила она. – Вы сами источник всех собственных бед и невзгод. Вас даже подталкивать не надо, или совсем чуть-чуть.

И добавила с усмешкой.

– Добить… Если бы на этом все кончалось. Судите сами. Живет человек неправедно, мучает себе подобных так, что у любого беса волосы дыбом встанут. И думает этот изверг, что со смертью всё кончится, и уйдёт он на тот свет под звуки музыки, и так ему всё простится и спишется. Он просто уверен, что может уйти в любой момент. Пусть даже методом самоуничтожения.

Татьяна Эдуардовна сейчас вовсе не походила на милую женщину, какой показалась мне при первой встрече. Зато совершенно понятной стала реакция Андрея, почувствовавшего в ней врага.

– Но забывает о том, что, если убивают тебя, ты – мученик, а если убиваешь ты, пусть даже себя, ты – убийца. И ко всем неправедным своим деяниям прибавляет этот страшнейший грех.

Во мне вскипала злость к тому благодушному тону, с которым она излагала, и который никак не гармонировал с излагаемым. Татьяна Эдуардовна теперь напоминала моего бывшего друга – благочинного отца Игоря.

– Кого вы имеете в виду? – спросил я нетерпеливо.

– Так, теория, – с улыбкой ответила она и махнула рукой в мою сторону. – Не вас, конечно, не вас. Вы начисто лишены тяги к самоубийству. Слишком вы любите жизнь, слишком желаете ещё совершить в ней что-то стоящее, слишком велика в вас жизненная сила. Но вам, к сожалению, тоже ничего не спишется, за всё придется ответить. Понимаете, люди допускают одну и ту же ошибку на протяжении всех времен. Они думают, что жизнь существует только в нынешнем измерении. Вот это всё и губит!

– А откуда вам известно обратное?

– Я никогда не говорю о том, чего сама не прошла, – небрежно ответила она. – Поверьте мне, я видела такое, что вам может лишь присниться в жутком кошмаре. И я точно знаю, что туда, – она указала пальцем вверх, – вы приходите, не имея ничего, даже собственного физического тела.

Где-то я уже слышал подобное. Кто-то мне излагал точно так, но с противоположным акцентом.

– И там придется не начинать всё сначала, но – заново воплотиться. И всё, что люди натворили здесь, скажется на том, в кого вы воплотитесь: в сияющее белое облако или в страшную бессловесную тварь. А то и вовсе возвратитесь на эту несчастную землю – страдать по-новой.

– Вы всё время повторяете: «вы», «люди», – не утерпел я.– А вы – не люди?

– К сожалению, – в тон мне ответила Татьяна Эдуардовна. – Но я – «другие люди». Я намного опытней, проницательней, умней, хитрей, обворожительней, чем все люди вместе взятые. Если б вы знали, какой я могу быть обворожительной и желанной…

Вдруг сладко и томно улыбнулась она, как-то повернула голову, как-то изогнула стан, выпрямилась и – я увидел такую женщину, перед которой любая голливудская звезда выглядит жалкой дурнушкой.

Татьяна Эдуардовна обладала страшным оружием, она имела в запасе множество внешних обличий, которые могла легко менять.

– Как же я могу ставить себя в один ряд с людьми? – спросила она, снова став заурядным экстрасенсом. – Я намного выше. К тому же, я обладаю магическим даром. И это не шутка. Вот вы всё время спрашиваете себя, зачем она пришла и что ей надо? Поверьте, если бы мне что-то было нужно от вас, по большому счету, вы бы давно это совершили, независимо от желания.

– Так в чём же дело? – спросил я, чувствуя, что в глотке пересохло.

Она подошла к столику, налила воды в стакан и поднесла мне.

– А дело в том, что действовать таким образом мне запрещает Хартия между Лигой Магов и Обществом Целителей от 14 марта 1929 года. Я не имею права магическим способом принудить вас к какому бы то ни было деянию. Только силой убеждения, только уговорив на интерес. К тому же, вы – совсем отдельный случай, как оказалось. С вами всё вышло гораздо сложнее, – повторила она в раздумье. – Неожиданно вы оказываетесь там, где вам быть не надлежит. Делаете то, что простым смертным неподвластно. А потом, плюс ко всему, вас начинают защищать силы равные нам. Формально вы уничтожены, но фактически вы послали всех нас к черту.

– Я не нахожусь под защитой вышеупомянутой Хартии, – ответил я озадаченно, – я – не целитель.

– Я не знаю, кто вы, – задумчиво ответила Татьяна Эдуардовна. – Может быть, вам покажется смешным, но дело обстоит именно так.

На какую-то минуту в палате повисла выжидающая тишина: разговор подходил к апогею, я был уверен, что в арсенале «экстрасенса из столицы» припасено ещё что-то.

– Не усложняйте, дорогая моя, – сказал я иронически, – и не упрощайте. Я ни за что не поверю, что вы явились в этот город ради меня.

– Ваш пример может стать заразительным для других, потому его надо вовремя пресечь, кем бы вы не оказались. Хотя бы попытаться. Это одно. Другое. Этот город – наш, мы в нём уже несколько лет черпаем средства, я приехала их заполучить. Так что, не вы главный.

– Куда подевалась постаревшая нимфетка Соломия Рестрибу?

– Соломия, – повторила Татьяна Эдуардовна, будто пробуя имя на вкус, – жалкая дура, допустившая непростительную ошибку. Кстати, именно она виновата в том, что произошло с вашей…знакомой. Она перестаралась, и совершила, кстати, без санкции великого Макенкули, перепрыгнув через его голову – туда, – она сделала неопределенный взмах рукой, – неправильный проступок. Теперь я здесь.

– Интересно, надолго ли?

– Не пытайтесь язвить. Пока я буду увеличивать пропускную способность, повышая тем самым число поступлений, я буду полномочным представителем. Но не думайте, что это единственная статья дохода у нас. Несколько наших денежных мешков находится здесь. Вспомните того, кто пообещал вам мизерные копейки на развитие телеканала, но так и не дал.

– Талгат Сарсенович? – спросил я поражённо. – Неужели?

– То-то и оно. Но Талгатик – не единственный, – она со значением посмотрела на меня.

И до меня вдруг дошло.

– Господи! Вера Авдеевна?

– Вот именно, – ответила она. – Ваш злой гений, госпожа учредительша. Удивлены?

– Да нисколько, я всегда подозревал, что она – ведьма. Удивить меня, в свете последних событий, вещь сложная.

– Вообще, знаете, – продолжила она, всё-таки удовлетворенная эффектом, – командировка в ваш паршивый городок, не есть повышение. Но об этом не будем. Хотите знать, как я лечу?

– Простите, – спросил я нетерпеливо, – у вас так много времени?

– Хотите сказать, что я вам осточертела и мне пора выметаться? У меня времени предостаточно, а у вас – наоборот, поэтому слушайте и вникайте. Так вот, я приезжаю в любой незнакомый город, снимаю кабинет где-нибудь в больнице. Администрация, едва завидев деньги, даже не проверяет всех моих лицензий и сертификатов, которых у меня – на все случаи жизни. Даю объявление в газету и начинаю прием. Лечу от всех болезней, начиная от насморка и кончая запоями. Народ прёт просто валом. Люди, неизвестно почему, вдруг начинают мне жутко доверять. И доверяют такое!..

– Как же вы можете лечить, так презирая людей?

– Как? Ставлю на стол пару иконок, люди это уважают, вешаю на стену пару плакатов для солидности, что-то в духе Леонардо да Винчи. Пациента я помещаю посредине комнаты и заставляю закрыть глаза. Зажигаю свечку и обхожу его со всех сторон, якобы шепча молитвы. Опять же, если молитвы, значит, от Господа Бога. Люди это тоже уважают. А что я творю с ними на самом деле, их не интересует. Слово «экстрасенс» повергает всех в трепет, именно за это слово они отстегивают такие бабки, что мне самой становится интересно: они так же легко им достаются?

– Деньги, деньги, – подытожил я насмешливо, – всё из-за них.

– Деньги решают всё! – с нажимом ответила она. – И мне глубоко плевать на невежественное и продажное стадо, которое жаждет обмана. Ради денег они готовы продать даже собственную душу. И это – не новость. Для меня, во всяком случае. Пока они стоят как бараны, зажмурившись, я зондирую их сознание и подсознание и вижу, насколько они продажны.

– Бедная Татьяна Эдуардовна! – воскликнул я вполне искренне. – Как жаль вас! Вы – блестящая женщина, а испорчены насквозь. Да и всё ли так легко и благополучно? Особого оптимизма в ваших рассуждениях не наблюдается.

– Верно, – согласилась она, – потому что подавляющее большинство этих продажных душ и грошика не стоят. А стоящие не продаются! Не за славу, не за деньги, словом – ни за что.

– Вам же проще! Управлять бессловесным стадом глупцов легче, чем группой высокоинтеллектуальных людей.

– А на что способно это стадо? Но интеллектуалов в нашем распоряжении тоже хватает. Хотя заполучить их очень непросто. Но зато каждый – это настоящая победа, а победы у нас хорошо поощряются.

– И как удавалось заполучить?

– К непокорным применялись методы гонения, лишения, испытания и отчуждения. Если и это не помогало, человек просто исчезал, чтобы не достаться никому.

– Сволочи вы все, – сказал я с чувством. – Вы не оставляете человеку права выбора. Почему, ответьте, он непременно должен быть с кем-то? Почему он просто не может быть просто со своей семьей?

– Вы думаете, другая сторона оставляет такое право? – спросила она, лучезарно улыбаясь. – Ошибаетесь.

– Другая сторона, как я подозреваю, такие же сволочи, только с другой стороны.

– К тому же, закон диалектики таков: кто не с нами, тот против нас.

– Я тоже должен был исчезнуть?

Она промолчала.

– Понятно: на мою защиту встал Андрей, а Йен защищал я.

– Хорошо же вы её защищали, – язвительно сказала Татьяна Эдуардовна.

– Как мог, – огрызнулся я.– А ради вас кто-нибудь станет рисковать? Вы скорей посжираете друга друга, чем выручите. Да, я плохо справился. Со всякой магией не знаком, но сердцем и душой я был с ней, и часть удара принял на себя.

– Да-а, – удивленно сказала «экстрасенс», – чему-то она вас успела научить. Но довольно о ней, тем более, что дрязги между Лигой Магов и Обществом Целителей из-за неё до сих пор не утихли.

– Значит, не так велик ваш Макенкули и Лига Магов не так уж могущественна, – злорадно отметил я.

– Бедненький, – насмешливо ответила Татьяна Эдуардовна, – когда бы вы знали, какая сила стоит за Лигой Магов, поостереглись бы и думать подобным образом.

Она подошла, присела на краешек кровати и решительно сказала:

– Ладно, хватит трепаться. Теперь поговорим о деле. Лиге Магов нужен свидетель правомочности её поступка относительно вашей…знакомой.

Поначалу показалось, что я ослышался. Но, когда вник в суть сказанного, мне сделалось дурно: стал подергиваться глаз, задрожали руки.

– Что-о? Да как вы…

– Погодите! – резко оборвала начало моего праведного гнева Татьяна Эдуардовна. – Погодите демонстрировать ваше крайнее возмущение моим бесстыдством и тэ дэ. Ваше положение безвыходно, постарайтесь высечь это на вашем широком челе. Никто денег вам не дал и не даст. Вы лишитесь всего. Понимаете? У вас, в принципе, и так не много, но в Амир Банк уйдет последнее и необходимое для жизни. Я предлагаю вам выход.

– И слушать не желаю.

– Ну и дурак.

– Хамка!

Немного постояла тишина.

– Не надо так со мной, – попросила она тихо. – Я хочу вас спасти. Вам всего лишь надо съездить в столицу, засвидетельствовать и получить деньги, во много раз превышающие ваш смешной кредит. Удивительно, как люди из-за каких-то копеек попадают в подобные ситуации. А сам кредит я оплачу сегодня, только за ваше принципиальное согласие. Или завтра, в зависимости от того, когда вы его дадите.

– Одно непонятно, – сказал я после небольшой паузы, – зачем вы хотели меня угробить тогда ночью в парке, если я вам нужен, как свидетель.

– Вас всего лишь хотели основательно предупредить, проще говоря, напугать, – ответила она просто. – И если бы не ваш сумасшедший друг, уничтоживший сразу пятерых черносотенцев, что само по себе неслыханно, и давший вам возможность скрыться здесь, всё было бы давно определено. Но сейчас ситуация стала сложнее.

– Вы его убили, не забывайте об этом. И Йен тоже убили! Ваша же предшественница, эта безумная постаревшая нимфетка Соломия и убила! А теперь вы говорите, чтобы я продал их память по сходной цене? Как язык у вас поворачивается? Неужели вы и в самом деле не человек?

– А где они? Кто их обнаружил, кто предъявил в полицию? Где состав преступления? Вот это – не человеческие дела. Они внутри двух эфемерных организаций, несуществующих сообществ, противостоящих друг другу не на человеческом уровне. К тому же, запомните, Лига никого не убивает, – добавила она с угрозой. – Для этих целей есть спецподразделение той структуры, которая стоит над нами. И решения принимаются там. Макенкули – всего лишь жалкий клоун, исполняющий приказы. Но там – точно не люди. Поверьте мне, я очень многое повидала, но этих… я сама боюсь.