Текст книги "Чекисты рассказывают..."
Автор книги: Алексей Зубов
Соавторы: Леонид Леров,Алексей Авдеев,Виктор Егоров,Рудольф Абель,Андрей Сергеев,Владимир Листов,Василий Митин,С. Стрельцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)
...Птицын включил транзистор и в ожидании Бахарева занялся кофеваркой. Ждать пришлось долго, и не одна чашка кофе была выпита, пока около пяти вечера Бахарев объявился. И сразу же попросил вызвать Снегирева.
– Хочу показать ему вот эту фотографию, – и он положил на стол фотоснимок
– Кто это?
– Ольга.
– А при чем тут Снегирев? Думаешь, что это она и выпорхнула из «Метрополя»?
– Может случиться, что и так. Но вот факт абсолютно достоверный: в подмосковном городке Ольга проходила практику в поликлинике. У нее там широкий круг знакомых – врач, учитель, студенты... – И Бахарев подробно рассказал о своем сегодняшнем визите к Марине.
...На сей раз Марина встретила Бахарева приветливо: чувствует себя лучше, была уже в институте. Придется подналечь, чтобы наверстать пропущенные лекции, семинары. И тем не менее она не прочь в воскресенье отправиться куда-нибудь в лес, за город. На дворе стоит чудесная осенняя пора. И если Николай составит компанию, она будет очень рада. Николай тут же откликнулся шуткой:
– С вами хоть на край света. Но у вас, кажется, есть излюбленные места в Подмосковье. Помнишь, ты мне рассказывала о веселом загородном пикнике. Восторгалась живописными перелесками... И компания, кажется, была милая.
– Да, да, вспоминаю. Это меня Ольга затащила туда. Она проходила практику в поликлинике и подружилась с тамошней молодежью. Чудесные ребята. Компания оказалась действительно милой. Жаль, что мы еще не были с тобой знакомы тогда. Тебе было бы там очень уютно. Между прочим, у костра с печеной картошкой шли жаркие литературные споры. Страсти – до белого каления...
– О, я люблю такое общество. О чем спор шел?
Марина на мгновение задумалась.
– Если мне память не изменяет, началось с того, что один из студентов заявил, будто настоящее искусство независимо от жизни. Оно как бы интуитивно и отрешено от бренного мира.
– Любопытная точка зрения. Нечто в этом роде я читал у австрийского психолога Зигмунда Фрейда. А что утверждали оппоненты?
– Главным оппонентом, конечно, был учитель литературы. Тот так и сыпал цитатами. Стендаль, Белинский, Толстой... Тебя не хватало у костра, ты у меня умненький, Коля, страшной силы эрудит!
– А ты уверена, что я поддержал бы учителя?
– Я как-то не задумывалась над этим, Коля. Но мне казалось, что ты...
Она запнулась, недоумевающе посмотрела на Бахарева.
– Конечно, равнодушного искусства я не признаю, Марина. Но, как говорится, не для печати исповедуюсь: когда учился в литинституте, идеи Зигмунда Фрейда были мне не безразличны. Таинственные подсознательные импульсы в творчестве художника... Их не так-то просто сбросить со счета. И вопрос этот не такой уж простой... А вообще-то отрадно, что ребята спорят. Я предпочитаю спорящих отмалчивающимся. Не терплю молчаливых и равнодушных.
– Но тогда спор зашел слишком далеко. Студента поддержал врач, а Ольга – учителя. Точнее так: то студента, то учителя. А потом объявила: если не прекратят спор, она немедленно уйдет. И представь, подействовало. Врач был влюблен в Ольгу. Она, кажется, и сейчас встречается с ним. Мы можем легко договориться и снова туда же махнуть... Меня что-то потянуло на природу. Ты поедешь?
– Как видишь, я куда более сговорчив, чем ты.
Она поняла намек на последнее бурное объяснение и тут же нахмурилась.
– Не надо кукситься. Это случается. У одних идиосинкразия к помидорам, у других – к ресторанам. Отныне и во веки веков будем ходить только в чайные или молочные – пить кофе и кушать кефир с миндальными пирожными. Договорились?
Она иронически улыбнулась:
– Как хочешь: женский каприз, идиосинкразия. Но в «Метрополь» я не пойду.
– Именно в «Метрополь»?
– Пожалуй, что так – именно в «Метрополь».
– Ну, а в «Националь», «Арагви», «Софию»? Я не буду скрывать от тебя, – возможно, это и порок, – но, когда у меня есть деньги, я смотрю на них весьма снисходительно. Какая-то неведомая сила влечет к ресторанному столику. Дьявольское наваждение – люблю эти злачные места, что поделаешь. А деньги у меня сейчас есть. Вот и тянет. А тут еще и подходящий повод – Марина выздоровела. Не пойдешь со мной, пойду один...
Он говорил так искренне, что сам поверил в сочиненную на ходу легенду.
– Нет, один ты не пойдешь. Мы пойдем вместе. Только не в «Метрополь». – И добавила со смущенной улыбкой: – Тебе этого не понять. Я ведь суеверная. После нашего «культпохода» в «Метрополь» все и началось с моими нервами...
– Высокие договаривающиеся стороны пришли к согласию. Отлично!
– Скорей, скорей, – Птицын поторапливает шофера. Надо успеть попасть в подмосковный городок еще до закрытия поликлиники. К тому же в пути он принял новое решение: ему самому в поликлинике появляться не следует. Пришлось делать круг, чтобы заскочить к начальнику районного отдела милиции. Птицын ввел его в курс дела и отправил к главврачу. Причину визита придумали тут же: «Ищем преступника, который не то в июле, не то в августе долго бюллетенил».
Начальник райотдела милиции терпеливо, с бесстрастным лицом перелистал около двухсот историй болезней жителей городка, побывавших в поликлинике в июле. Против каждой фамилии ставил никому не нужную цифру – на сколько дней был выдан бюллетень, записывал адрес больного, фамилию лечащего врача. С длинным списком он вернулся к Птицыну поздно вечером.
Птицын быстро отыскал среди адресов больных десять, интересовавших его. Одиннадцатый он нашел в списке врачей. И сразу вспомнил рассказ Марины о молодом хирурге – том самом, что тихо вздыхал об Ольге. Несколько озадачил ответ на другой вопрос – к кому на прием ходили эти больные. Только пять из них лечились у Ольги. Тут все ясно. Адреса списаны с истории болезней. А остальные? Все они были на приеме у старого, заслуженного врача. Кто же тогда дал Ольге их адреса? Птицын посмотрел на часы. Звонить к главврачу домой, чтобы попытаться найти ответ на вопрос? Поздно, да и к чему тревожить человека, который, вероятно, и без того основательно переполошился. Оставив необходимые инструкции милиции, он помчался в Москву, где его терпеливо ожидал Бахарев.
Итак новый вариант: Ольга! Завтра с утра явится Снегирев, и Птицын надеется, что тот опознает по фотографии Ольги девушку в ЦУМе и кино «Метрополь». А пока – по домам. Они вышли на улицу. Холодный ветер гудел на разные голоса. Вызванные из гаража машины еще не подошли к подъезду. Стояли молча. Поеживались. Каждый думал о своем. И вдруг Птицын простодушно спросил:
– Жениться не собираешься?
Бахарев привык к неожиданным вопросам Александра Порфирьевича и не удивлялся им, но этот вопрос насторожил.
– С чего бы это вдруг...
– С чего, с чего! Просто так. Интересуюсь. Вот и спрашиваю...
– Сложный вопрос задаете, – и сразу переключился на шутливый тон: – Днями выяснится. А пока – туман, сплошной туман.
– Странный ты. Ну давай, давай. Плыви в тумане. Вот и машины наши подошли...
И они разъехались в разные края Москвы.
Всякое с Птицыным бывало – как-то целый месяц плутал по ложному следу. Но уже после того как нащупал правильную дорогу, тут уж никто не мог сбить его с курса. А с «Доб-1», как он выражался, черт те что получается. Вчера вечером, кажется, все неоспоримо свидетельствовало: иностранная студентка Ольга... И вот с утра...
Снегирев не подтвердил.
– Нет, не похожа! Фигура вроде бы та же, а лицо? Есть что-то общее... Но скорее нет. И прическа у той, в ЦУМе, была совсем другая.
Значит, цепочка, связывавшая Ольгу, врача-практиканта в подмосковном городке с Зильбером, с девушкой из кинотеатра «Метрополь» рвется. Что же остается на чаше весов Ольги? У нее на приеме в поликлинике были пять молодых горожан из одиннадцати, получивших по почте вражеские газеты-листовки...
И снова раздумья – Ольга или Марина? И вдруг звонит Михеев.
– Он в приемной...
Кто он, откуда вы звоните?
– Из приемной. Сюда явился Победоносенко.
...Птицын поднялся из-за стола навстречу Победоносенко, протянул руку, поздоровался, пригласил сесть, а сам занял свое любимое место на подлокотнике большого мягкого кресла в углу комнаты.
– Будете курить?
– Благодарствую. Воздержусь.
– Кофейку?
– Благодарствую. Предпочел бы перейти к делу.
Птицын улыбнулся.
– Не торопитесь Я ведь ждал вас, Аркадий Семенович. Никому не говорил об этом, даже ближайшему помощнику, но был почему-то уверен, что придете.
– Странно. Почему вы меня могли ждать?
– Мы с вами знакомы...
– Не имею чести. Правда, как поется в песне: «Одесса очень велика...»
– Нет, мы не в Одессе встречались с вами, а в этом же доме. Хотя и не без посредничества Одессы. По делу шайки одесских контрабандистов.
– А-а-а, вспоминаю, вспоминаю. У вас, чекистов, плохая привычка – извините за резкость. Вы всегда изволите усаживаться таким образом, что ваше лицо с трудом разглядишь, а собеседник – как на ладони. Теперь я вижу, что лицо знакомое. Да, встречались. Грехи молодости. Но я, кажется, искупил свою вину. Ведь в этом доме я бывал и после войны. Вам известно это?
– Да, известно. Поэтому я и ждал вас. Верил в вас. Хотя тут недавно дрогнула моя вера. И все же ждал.
– Спасибо...
Минуту-другую гость молчал. Упершись локтями в стол, обхватил лицо ладонями.
– Ну что же. Слушаю вас, Аркадий Семенович.
Вместо ответа одессит достал из маленького чемоданчика изящные дамские туфли и положил их на стол.
– Как понимать прикажете?
Победоносенко все так же молча взял в руки левую туфлю, недолго повозился с ней, отвинтил четыре маленьких, тщательно замаскированных шурупа, легко отделил каблук.
– Вот полюбуйтесь. Отлично сработанный тайничок. Хотите – кладите золотые, хотите – зелененькие. А может, и что-то более ценное.
– И что же? – невозмутимо спросил Птицын, окинув беглым взглядом тайник. – Вернулись к старому, а потом совесть заговорила? Бывает...
– Не надо так говорить, товарищ начальник. Зачем обижать старого человека.
– Я бы вас еще не зачислил в старики...
– Слышать комплименты в таком доме очень приятно. Но, увы, мне за шестьдесят. Это уже возраст, когда человек должен быть таким, каков он есть. Без камуфляжа...
– И что же? – тем же невозмутимым тоном спросил Птицын. – Какой вы?
– Победоносенко давным-давно сказал себе: «Забудьте думать, Аркаша, про старое. Вы не найдете там счастья». Я пришел к вам с открытой душой. Поверьте, что эти туфли с тайником попали ко мне случайно. Соседка по дому знала, что я иногда...
Он запнулся.
– Не буду таить от вас. Готов понести наказание. Иногда Победоносенко тряхнет стариной и берет в руки изящный туфель, чтобы омолодить его. Я знаю, что этот вираж карается законом. Каюсь. Но не могу удержаться. Поверьте: меньше всего для заработка. Больше для души. Узкий круг клиентов... Принимаю только экстрамодельные. И всегда предупреждаю хозяйку: «Вы мне не объясняйте, что надо делать. Победоносенко знает это лучше вас. Туфель должен вернуться к хозяйке, как новый. И все, что нужно для этого, Победоносенко сделает. Рубчики, набойки – это не моя стихия». Я и ее предупредил...
– Кого ее?
– Соседку. Дочку докторши. Марину. Ту, что эти туфли дала в починку.
– Что вы о ней знаете?
– Слухи ходят разные.
И он долго рассказывал о семье Марины. Рассказал все, что Птицыну и без того было известно. Потом снова о туфлях, которые он, согласно своему кредо, должен был вернуть в наилучшем виде и потому тщательно проверил каблук, стельки, подметки.
– А глаз у Аркадия Победоносенко, слава богу, как рентген. Это знала вся Одесса. И вы тоже. Вы мне это сказали тогда, на допросе. Я не забыл...
– И что же увидел глаз-рентген?
– Гм. Странный вопрос. Разбудите Аркадия Победоносенко ночью, покажите ему новенький туфель, в котором какой-то прохвост смастерил тайник. И я его сразу же найду вам. Школа одесских контрабандистов, товарищ начальник, – это академия...
– Итак, вы нашли в туфлях Марины Васильевой тайник. Кто еще знает об этом?
– Почему вы задаете такие странные вопросы Аркадию Победоносенко? Кто приходил в этот дом, чтобы рассказать о встрече с Косоглазым? Кто, спрашиваю я вас? Кому одесские шмаровозы чуть не устроили в Измайлове темную за этот визит? Кому, спрашиваю я вас? У кого на спине рубец от ножевой раны и левая рука пошаливает? У кого, спрашиваю я вас?
И он поднялся с места, скинул пиджак, задрал рубашку:
– Вот он, рубец. Били и кричали: «Лягавый. Живым не быть тебе». Смотрите, товарищ начальник. И не задавайте Аркадию Победоносенко странных вопросов.
Птицын подал стакан воды.
– Выпейте, успокойтесь... Все это нам известно. Я знакомился с вашим делом. Потому и сказал, что ждал вас и верил вам. Вы, видимо, превратно поняли мой вопрос. Ведь могло случиться, что в комнате, где вы по вашему выражению даете левый вираж, находился еще кто-то.
– Никого. Я живу один и работаю ночью. Повторяю – для души. Это как у алкоголика. Обнаружив тайник, я сразу понял: «Аркаша, дело жареным пахнет. Это тебе не контрабанда». И еще, товарищ начальник, хотел бы обратить ваше внимание на одно удивительное совпадение.
Победоносенко достал из кармана подаренную ему шофером заморскую коробку от сигарет, раскрыл ее и протянул Птицыну.
– Смотрите. Вам что-нибудь говорит эта цифра?
– Давайте с вами условимся, Аркадий Семенович: в этой комнате вопросы задаю я, а вы отвечаете на них.
– Простите, память короткая. Вы меня уже однажды предупреждали... – Победоносенко смутился и стал барабанить пальцами по столу. – Я вас слушаю, товарищ начальник, какие будут вопросы?
– Откуда к вам попала эта коробка?
– Подарок дружка, шофера такси. Он знает, что я коллекционирую папиросные коробки. Так вот...
И Победоносенко рассказал Птицыну все, что узнал от дружка-таксиста.
– И вот извольте – бывают же такие совпадения. Однажды шофер увидел эту женщину во дворе дома, где живет Победоносенко. Он поджидал друга на скамеечке. И вдруг замечает, как из подъезда выходят две стройненькие девушки и одна из них та самая, что на такси с милым своим под Можайск катила. А навстречу им Аркадий Семенович шествует и галантно раскланивается с ними. Таксист не помнит, как это случилось, но в тот день он забыл спросить про девушку. Да и ни к чему она ему. А вчера, когда коробку дарил, вспомнил, хотя и был в состоянии крепкого подпития.
– Бывает же так, товарищ начальник. Говорят, алкоголь обостряет умственную деятельность...
– Возможно... Правда, мне самому не приходилось проверять сию мудрость. – Птицын сдержал насмешливую улыбку.
– Пойдем дальше. Много лет назад вы расстались с Косым. Помните, конечно, такого?
– Ефима Михайловича Плешакова?
– Это его настоящая фамилия?
– Кто его знает, как в метриках записали. На Дерибасовской Косым звали...
– Так вот, вернемся к первому моему вопросу: когда вы в последний раз видели Косого?
Победоносенко насупился, даже скис как-то.
– Видел несколько лет назад. На очной ставке. А слышал о нем не далее как на прошлой неделе. Есть у нас общий знакомый по Одессе. Заходил ко мне и говорил, будто на ВДНХ видел Косого в толпе гуляющих. Прискорбно, но факт. Не могу знать, как занесло его сюда – то ли срок кончился, то ли в бегах. Замечу, однако, товарищ начальник, что побаиваюсь, как бы этот тип со мной чего не сотворил, – и у сапожника слегка задрожал голос. – Мужчина он хоть и вальяжный, но темпераменту перебор имеет. Второй раз, – скажу вам по совести, – встретиться с ним очень неприятно...
– Вы можете не беспокоиться, Аркадий Семенович. Соответствующие меры будут приняты. А теперь еще один вопрос: где работает ваш приятель таксист?
Победоносенко назвал номер парка.
– Ну, что же, Аркадий Семенович, спасибо и до свидания. Договариваемся вот о чем: вы подождите в приемной, вам принесут туда туфли, и вы должны привести их в первородное состояние. Чтобы никаких следов. Туфли не спешите возвращать хозяйке. У вас есть телефон? Отлично. Вам позвонят. Тогда вы тотчас же отнесете туфли. И, конечно, ни гугу. Ясно? Можете идти. Впрочем, последний вопрос.
– Слушаю.
Птицын испытующе смотрит на Победоносенко, словно заранее сомневается в правильности его ответа.
– Знаю, что, возможно, и обижу вас своим вопросом, но не задать его не могу: зачем вы ездили вчера в Архангельское?
Победоносенко тяжело вздохнул:
– А говорите, что верили мне, ждали меня...
– Можете не отвечать на этот вопрос, если он вам неприятен. Итак, мы с вами договорились.
– Нет, нет, мы еще не договорились. Вы будете слушать Аркадия или что? Победоносенко будет рассказывать вам про Архангельское, про тетю Фросю, которая была для моей покойной супруги больше, чем сестра ее мамы. Если бы вы видели, как эта старая женщина боролась с костлявой, стоявшей у изголовья моей Тани. Разве может Аркадий Победоносенко забыть такое! И он регулярно раз в неделю ездит в Архангельское к тете Фросе, которая торгует путеводителями, открытками всякими. Раз в неделю он привозит тете Фросе ее любимые конфеты. Есть еще вопросы к Аркадию Семеновичу?
– Нет... Вы не сердитесь. У нас служба такая. Бывайте здоровы.
...В ожидании туфель сапожнику пришлось задержаться в приемной.
Птицына интересует – в какой стране, какой фирмой сделаны эти элегантные туфли. Но эксперт, исследуя сохранившиеся на стельке три (из скольких?) золотистые буквы и стертые очертания какого-то фирменного знака, сразу ответа дать не может. И только перелистав множество каталогов, альбомов зарубежных обувных фирм, смог, наконец, назвать и страну и фирму. И указал при этом в заключении:
«В СССР обувь не поставляет».
...Так, ясно, – значит, Марина не могла купить эти туфли в Москве, значит, кто-то привез ей. Подарок от Эрхарда? Или купила у кого-то? А может?..
А если Марина отдавала в починку чужие туфли? Чьи? И еще.
Тогда во дворе сапожник раскланивался с Мариной. Но таксист в равной мере мог решить, что поклон адресован Ольге... И снова – Ольга или Марина?
...Из Подмосковья Птицын вернулся к вечеру. Ему без особого труда удалось установить «биографии» и остальных адресатов: все они были на приеме у старого, заслуженного врача Веры Павловны в те дни, когда Ольга проходила у нее практику. Они обе вели прием, и студентка могла, конечно, запросто списать адреса приглянувшихся ей пациентов.
Значит, Ольга? А как быть с злополучными туфлями? И еще одно обстоятельство: сообщение Серго, разыскавшего таксиста. Ко всему тому, что уже было известно из рассказа Победоносенко, шофер добавил некоторые детали. «Прибалты» ехали в гости в каким-то знакомым. По дороге несколько раз останавливались, любовались природой, фотографировали друг друга, у речки задержались. Шофер не может утверждать с абсолютной точностью, но ему показалось, что мужчина набрал в бутылку воду. Папиросную коробку он нашел вечером, вернувшись в парк. Она забилась в угол заднего сиденья. Когда была сделана запись, на каком участке пути, – сказать не может. Не заметил. Что касается существа самой записи, то ее легко удалось расшифровать – номер военной машины. Есть основание считать, что она встретилась «прибалтам» в пути.
Серго попытался с помощью таксиста нарисовать словесный портрет женщины, и получалось что-то похожее на Марину – нос, глаза и...
Его прервал Бахарев – он находился здесь же, в кабинете Птицына.
– Это была не Марина. Я решительно утверждаю...
Сказано это было Бахаревым тоном категорическим, что случалось с ним не так часто. Птицын даже несколько удивился.
– Что с тобой?.. «Утверждаю», «решительно утверждаю»?
– И тем не менее я утверждаю.
– Только учти, что есть такая опасность: оставаясь при своем мнении, можно остаться в одиночестве...
– Постараюсь избежать такой опасности. Так вот... Видимо, наш друг Серго, собирая материал для словесного портрета, был одержим навязчивой идеей: Марина, та самая, с которой он сидел за одним столом в ресторане. А я выдвигаю другую и, на мой взгляд, весьма основательную версию – Ольга, та самая Ольга, которая на студенческом вечере постаралась замять явно нежелательный для нее разговор о поездке с мужем в Можайск в гости к однокурснику. Почитайте мой соответствующий рапорт. Я вам докладывал, Александр Порфирьевич, как рыжеволосый парень говорил Ольге о ее супруге Германе, который попросил у него путеводитель по Бородино. Вспомнили? Так вот, разрешите провести вторичный опрос шофера...
Через час Бахарев вернулся от таксиста. Из пяти предъявленных шоферу фотографий, в том числе и Марины, таксист сразу выбрал карточку Ольги. Более того. Сравнительный анализ почерка иностранной студентки – Бахарев уже давно заполучил фотокопии институтских работ Ольги и Марины – и человека, сделавшего запись на папиросной коробке, подтвердил полную их идентичность.
Поздно вечером на квартире у Птицына раздался телефонный звонок. Звонил Бахарев.
– Прошу прощения за беспокойство в поздний час. Не удержался, Александр Порфирьевич! Спешу доложить, – у него даже задрожал голос, – туфли с тайником принадлежат Ольге. Подробности завтра утром. Спокойной ночи.
Для Николая она, однако, была не спокойной. И чем ближе развязка дела «Доб-1», тем острее ощущалось, как к приятному чувству примешивалась неясная тревога. Марина! Она оставалась загадкой даже после того, как сегодня снята была столь тяжелая гиря с чаши ее весов – злополучные туфли с тайником. Однако не все гири сняты. А встречи с туристом, Кох, Зильбер? А приветы и подарки отца? Почему она, так много рассказавшая ему о своей жизни, утаивает эти страницы биографии? Что тут – страх, малодушие или нечто посерьезнее? Эта девушка хлебнула в жизни много горя – его хватило бы на пятерых. Но горести не подавили в ней ни ума, ни силы характера. И того и другого природа отпустила ей вдоволь. Так в чем же дело? Складывалась весьма сложная и запутанная схема взаимоотношений Марины со всеми теми, кто оказался в кругу причастных к «Доб-1», к листовкам в студгородке и Подмосковье. Схема эта находилась в состоянии неустойчивого равновесия, и каждый день появлялись новые обстоятельства, тянувшие то в одну, то в другую сторону...
Бахарев вышел из будки телефона-автомата, подошел поближе к дому Марины, глянул вверх. Как светлячок, мелькнуло в темноте Маринино окно. Не спит. Что делает, ершистая?
Вспомнил их сегодняшний спор. Начался он с тем литературных, с обмена мнениями об одной из новинок в толстом журнале, а кончился дискуссией на темы политические – что такое демократия? В разгар словесной перепалки Марина совершенно неожиданно дала «залп» афоризмом: «Мало иметь убеждения, нужно еще и уметь убеждать». И тут же весело рассмеялась.
Николай насмешливо спросил:
– Как прикажете понимать вас, сударыня, – полное согласие с убеждениями Бахарева, который, однако, не мастак убеждать других? Вы жестоко ошибаетесь, сударыня.
Потом они болтали о всяких разностях. Бахарев принес Марине польский журнал мод и, когда зашел спор о модах и модницах, Николай Андреевич решил: теперь самое время сделать тот самый ход, что подготовлен и разработан им был вчера вместе с Птицыным.
– Я глубоко убежден, Марина, что с модой бороться бесполезно. Она всесильна и покоряет всех... Представь, не далее, как полчаса назад у вас во дворе встречаю знакомую, Анну Петровну, из издательства... Пожилая, скромно одетая женщина, которую никак не причислишь к модницам. И что же оказывается: буквально помешана на модных туфлях... И в починку отдает их только какому-то своему, особому частному мастеру... Он в вашем доме живет... Анна Петровна уверяет, что это художник, маг...
Что скажет сейчас Марина? Как будет реагировать? Отмолчится и, возможно, потом попытается проверить Бахарева? На этот случай Птицын предупредил сапожника: «Если кто-то поинтересуется – «есть ли среди ваших клиентов Анна Петровна?» – Отвечайте: «Да, есть такая...» Но она не отмолчалась.
– Твоя знакомая права. Это действительно маг. Прекрасный мастер. Кстати, хорошо, что ты напомнил о нем. Чуть не забыла. Я отдала ему в починку Олины туфли...
У Бахарева перехватило дыханье. А Марина продолжала, но теперь уже с раздражением:
– Недавно звонила, просила забрать их у сапожника... Экая барыня! Говорит: «Если ты не занята, привези их мне, пожалуйста». У нее, видите ли, семинар, а туфли срочно понадобились. Я ей говорю, что не могу, жду тебя, а она: «Очень приятно видеть тебя вместе с Николас».
Радость распирает его, хочется немедленно позвонить Птицыну, сообщить, что туфли с тайником принадлежат вовсе не Марине, а Ольге... Но лицо его должно выражать полное безразличие ко всему, что только что было услышано. А Марина куксится.
– Придумала барыня – семинар у нее. Ты поедешь со мной? Я не настаиваю. Ну, если ты ничем не занят, тогда другое дело. На, почитай «Литературку», а я спущусь вниз к сапожнику за туфлями.
...Ольга встретила их радушно. Держалась легко, непринужденно, все время щебетала, расточала улыбки, говорила, что очень рада видеть вместе С Мариной Николаса. На столе появились кофе, печенье, конфеты.
Вскоре пришла Герта, чуть позже – Владик. Он чувствовал себя здесь как дома. Приехал прямо из института. И оживленно рассказывал про какого-то крупного ученого математика. В «студенческих кулуарах» о нем говорят, как о «ниспровергателе основ, бунтаре».
– Чем же он недоволен? – спросил Бахарев.
Владик удивленно посмотрел на Николая, словно тот задал очень глупый вопрос.
– Сопротивлением материалов...
– Простите, не понял. Это каламбур?
– Нет. Профессор считает, что гайка завинчена чрезмерно туго, без учета предела прочности. Профессор – сторонник некоторой демократизации жизни... Надо ослабить гайку.
– А-а-а. Бывает, бывает. Возможно, у профессора есть для этого основания. Говорят, что у летающей мыши тоже есть своя особая точка зрения на проблемы реактивной авиации.
– О, не надо политики, умоляю вас, друзья, – Ольга подняла руки. – И поменьше дебатов. Надо находить общий язык. Владик, ну что ты со своим профессором носишься? Кому это интересно?
– Тебе. Ты же сама спрашивала меня, не знаю ли я такого ученого...
Владик не слышит, как Ольга ворчит – «Несусветный бред. Он меня спутал с кем-то», – и продолжает:
– Так вот, недавно я подружился с математическим отпрыском. Сынок очень гордится смелостью отца. Говорит, что отец любит правду-матку резать и никого не боится. А кого, собственно, ему бояться? Ивана Петровича уважают крупнейшие ученые мира. Через неделю он едет за границу на какой-то большой симпозиум. Не то в Австрию, не то в ФРГ.
– Владик, я прошу тебя, оставь нас в покое с этим математиком. Поставь лучше какую-нибудь хорошую пластинку. Давайте потанцуем, мальчики...
Владик ставит свою любимую пластинку и подхватывает Герту. А Бахарев в обществе Ольги и Марины ведет разговор о том о сем, а по существу ни о чем. Девушки жалуются на большую учебную нагрузку: почти не остается времени для развлечений.
– Это никуда не годится. Так нельзя. Кстати, что вы собираетесь делать в воскресенье?
– Студентам трудно далеко заглядывать, – ответила Ольга.
– Я за вас решил. В воскресенье мы едем на ВДНХ. Гарун аль Рашид дает обед. Согласны?
Первой откликнулась Ольга:
– Конечно, согласны. Марина, а почему ты молчишь? Гарун аль Рашид может и раздумать. Не так ли?
– Да, он такой. На него это похоже, – Бахарев подошел к Марине поближе: – Так как, Марина? Договорились?
– Если это тебе доставит удовольствие, то считай, что договорились.
...Пластинка продолжала крутиться и вместе с ней Владик с Гертой. Ольга погасила верхний свет, включила торшер, бросивший мягкий свет на журнальный столик. Тут лежали журналы «Смена», «Здоровье», «Наука и жизнь». И два-три номера «Медицинской газеты».
– Вы все это выписываете, Ольга?
– Нет, не все. Не хватает времени проглатывать так много информации. Я выписываю «Здоровье», Герта – «Науку и жизнь». А «Медицинскую газету» просматриваем в институтской библиотеке. Если заинтересуюсь какой-нибудь статьей, прошу этот номер газеты у тети Ани, Марининой мамы...
Бахарев бросил беглый взгляд на газету. На белом поле – знакомое «Доб-1—38».
Легко представить, как учащенно забилось в это мгновение сердце Бахарева и как трудно ему было сохранить все то же приветливое выражение лица, не потерять дара речи. Все, кажется, становится на свои места...
К своему дому он приближался уже в полночь, многое передумав, взвесив, оценив каждый из сотен фактов, каждую из бесед, встреч, мимолетно оброненных фраз. Круг начинает замыкаться.
И снова все та же тревожная мысль:
«А что, если и Ольга и Марина? А что, если они действуют вдвоем? Как быть с ничем и никем не опровергнутой уликой: встречи с туристами, гонцами Эрхарда, хранятся в тайне».
Бахарев докладывал сразу Клементьеву, Крылову и Птицыну. Докладывал со всеми подробностями. Сообщал только факты, не комментируя, не делая выводов и, против обыкновения, старался говорить бесстрастно.
В заключение он положил на стол протокол повторного дактилоскопического исследования газеты, хранившейся в сейфе Птицына. Криминалисты сличили оттиски пальцев на газете и в разное время собранные Бахаревым оттиски пальцев Ольги, Марины, доктора Васильевой. Полное совпадение.
– Это все? – спросил генерал, когда в комнате наступила тишина. – А выводы? Предложения?
Бахарев волновался. Он не ожидал, что. именно ему генерал задаст эти вопросы. Но он быстро овладел собой.
– Вывод таков: студентка Ольга – агент иностранной разведки. Прибыла в СССР с заранее подготовленным тайником в туфлях – надо излагать для хранения и перевоза через границу собираемых ею данных, интересующих вражескую разведку. В частности, ее интересовали номера военных машин, их маршруты.
Кроме того, занималась изучением настроений молодежи, главным образом студенческой. Есть основание считать, что она причастна к распространению антисоветских фальшивок в подмосковном городке. В поле ее зрения – ученый, крупный математик, который, видимо, по разным причинам интересует иностранную разведку. Что касается Зильбера, то направление его деятельности очевидно. Остается неясной роль той женщины, с которой он контактируется в Москве.
– Кого вы имеете в виду?
Бахарев слегка покраснел.
– Студентку Марину. Но при этом нельзя не учитывать и такой вариант: две подруги, Ольга и Марина, выполняя задания вражеской разведки, действуют совместно.
– Итак, что будем делать дальше? – спросил генерал.
Первым подал голос Крылов:
– Полагаю, что наступила пора арестовать Ольгу. А она уж прольет свет.
– Ваше мнение, Птицын?
– Пора такая, может, уже и наступила. Но я бы пока от ареста воздержался.
– И я тоже. Излишняя поспешность. Хочу обратить ваше внимание на следующие обстоятельства, – и генерал, взяв лист бумаги, вывел на нем жирную единицу. – Первое. Как могла Ольга, будучи разведчицей, отдать в ремонт туфли с тайником? Действие, лишенное всякого разумения. И далее. Ольге зачем-то срочно понадобились эти туфли. Зачем? Интересно было бы это узнать. По нашим сведениям, уезжать домой она пока не собирается. А Зильбер уедет через несколько дней. В чем тут дело? К сожалению, мы пока не можем ответить на эти вопросы. Второе обстоятельство, – и генерал вывел на листе бумаги двойку. – Зильбер присмотрел место тайника в Архангельском. Даже «прилепил» контейнер, а потом снял. Ружье должно выстрелить. Зильбер – человек весьма рассудительный. И третье обстоятельство: встреча Зильбера и Бахарева. Кто-то должен сообщить разведчику, что в воскресенье Бахарев будет на ВДНХ. Кто это сделает? Марина? Ольга? Мы должны знать, кто подаст Зильберу сигнал. И четвертое. Не по степени важности. Связной Зильбера – толстый косоглазый человек, подбросивший газеты «Футбол» в студенческом общежитии. У нас есть его фотография, мы знаем и его биографию, а найти не можем. Между тем очевидно, что он должен выйти на связь с Зильбером. А возможно, и с Ольгой.
