Текст книги "Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы"

Автор книги: Алексей Вульф

Соавторы: Павел Щеголев,Евстафий Атачкин,Петр Губер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Тут уместно привести слова Е. Н. Карамзиной, проведшей с Натальей Николаевной первые часы после смерти поэта: «Она никогда не изменяла чести, но она медленно, ежеминутно терзала восприимчивую и пламенную душу Пушкина; теперь, когда несчастье раскрыло ей глаза, она вполне все это чувствует, и совесть иногда страшно ее мучит».

Вопросов, до сих пор не имеющих однозначных ответов, остается очень много, и, видимо, ответов на них не будет уже никогда. Лишь один ответ, один результат дальнейшего развития событий знает история: гениальный русский поэт А. С. Пушкин был убит французом немецкого происхождения, пользовавшимся явным расположением его жены. Как написал затем в своем стихотворении «Участь русских поэтов» близкий друг Пушкина В. К. Кюхельбекер:

 
Горька судьба поэтов всех времен
Тяжеле всех судьба казнит Россию…
Или болезнь наводит ночь и мглу
На очи прозорливцев вдохновенных;
Или рука любовников презренных
Шлет пулю их священному челу…
 

В то же время совершенно очевидно, что поэт пал жертвой хорошо организованного и глубоко продуманного заговора. Первым в этом убедился и заговорил об этом, еще находясь под следствием, друг и секундант поэта К. К. Данзас. И действительно, как иначе объяснить тот факт, что всесильное Третье отделение, набившее руку на политическом сыске, не смогло разыскать авторов анонимного пасквиля.

Одни, близкие Пушкину люди, обвиняли жену в его трагической гибели, другие – оправдывали. Так, Е. А. Карамзина писала: «…Великому и доброму Пушкину следовало иметь жену, способную лучше понять его, и более подходящую к его уровню… Бедный, бедный Пушкин, жертва легкомыслия, неосторожности, опрометчивого поведения своей молодой красавицы-жены, которая, сама того не подозревая, поставила на карту его жизнь против нескольких часов кокетства».

Д. Ф. Фикельмон в день смерти Пушкина в своем дневнике записала: «1837. 29 января. Сегодня Россия потеряла своего дорогого, горячо любимого поэта Пушкина… Пять лет тому назад он вступил в брак, женившись на Наталье Гончаровой… Она веселилась от души и без всякого кокетства, пока один француз по имени Дантес… не начал за ней ухаживать… Она совершенно потеряла способность обуздывать этого человека… Пушкин тогда совершил большую ошибку, разрешая своей молодой и очень красивой жене выезжать в свет без него. Его доверие к ней было безгранично… Однако… Все кончено… Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия… Но какая женщина посмела бы осудить госпожу Пушкину? Ни одна. Потому что все мы находим удовольствие в том, чтобы нами восхищались и нас любили – все мы слишком часто бываем неосторожны и играем с сердцами в эту ужасную и безрасчетную игру!.. Печальна эта зима 1837 года, похитившая у нас Пушкина, друга сердца маменьки…»

Жена поэта, оставшись вдовой в 24 года, вместе с сестрой Александрой и детьми переехала в имение брата Полотняный Завод. Проезжая через Москву, она даже не навестила одиноко жившего там Сергея Львовича Пушкина, потерявшего любимого сына и очень хотевшего повидать внуков, чем в очередной раз проявила, по словам Е. А. Карамзиной, «недостаток сердечности и ума».

Александр Сергеевич Пушкин посвятил Натали ряд произведений: сонет «Мадонна», «Когда в объятия мои…» (оба – 1830) и др. Сохранилось 78 – целая книга писем Пушкина к жене. В одном из них (1834 год) поэт писал: «Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив»; в другом: «Конечно, друг мой, кроме тебя, в жизни моей утешения нет…» Письма Натальи Николаевны к мужу не найдены.

В начале 1842 года Наталья Николаевна Пушкина по личному приглашению Николая I вернулась ко двору. Ей было 30 лет, и, по выражению П. А. Вяземского, она была «удивительно, разрушительно, опустошительно хороша». Разумеется, на ее руку сразу же нашлось немало претендентов, среди которых были: блестящий дипломат Н. А. Столыпин, князь А. С. Голицын, секретарь неаполитанского посольства граф Гриффео и др.

Испытывал к светской красавице определенный интерес и Николай I, тем более что теперь его можно было особенно не скрывать. Зимой 1844 года, думается, по рекомендации царя, Наталья Николаевна приняла предложение о замужестве от 44-летнего П. П. Ланского, которого Николай перед этим (в октябре 1843 года) назначил генерал-майором, командиром лейб-гвардии Конного полка, находившегося в непосредственном подчинении самого царя и расквартированного в Царском Селе. В подарок новобрачной 16 июля 1844 года царь прислал великолепный бриллиантовый фермуар – очень дорогое и красивое женское бриллиантовое украшение в виде звезды и велел передать молодоженам, что станет крестным отцом их первенца. Действительно, когда Наталья родила на следующий год дочь Александру (будущая А. П. Арапова), царь приехал в Стрельну на ее крестины. В другой раз, когда Николай I навестил Ланских, он прошел в их детскую, взял на колени Александру, и долго ее целовал и ласкал. Когда же Петр Ланской преподнес в подарок царю красочный альбом с портретами офицеров своего полка, Николай I попросил его поместить на первую страницу этого альбома портрет Натальи Николаевны, что было исполнено. Когда Наталья Николаевна с гордостью писала из Петербурга брату Дмитрию (18 марта 1843 года): «Императрица даже оказала мне честь и попросила у меня портрет для своего альбома», она, видимо, не подозревала, что ее портрет, заказанный художнику Гау, Александра Федоровна, как и ее супруг позволявшая себе любовные связи на стороне, поместила в ту часть своего альбома, где были собраны портреты любовниц Николая Павловича: Варвары Нелидовой, Ольги Булгаковой, Александры Смирновой-Россет, Софьи Урусовой, Анны Бороздиной, Любови Хилковой, Елизаветы Бутурлиной, Анны Щербатовой, Зинаиды Юсуповой, Елены Завадовской, Амалии Крюднер и др. (сейчас этот альбом хранится в Государственном Русском музее).

Кроме того, миниатюрный портрет Натальи Николаевны был вделан во внутреннюю крышку массивных золотых часов, которые постоянно находились на письменном столе царя. Эти часы после смерти Николая I забрал себе его личный камердинер, знавший секрет часов, «дабы не было неловкости в семье». Все эти факты позволяют думать, что браком с Ланским в начале 1840-х годов была скрыта интимная связь царя с Натальей Николаевной.

Во втором браке она родила трех девочек. В целом отношения с мужем были ровными и спокойными, хотя известно, что Петр Ланской не раз предъявлял жене, не умевшей вести хозяйственные дела, претензии из-за неуместных трат денег. Несмотря на доставшееся семье Ланских бесценное пушкинское творческое наследие, денег всегда недоставало. Только в 1851 году после смерти отца поэта Сергея Львовича финансовое положение Ланских немного улучшилось.

В начале 1860-х годов здоровье Натальи Николаевны начало резко ухудшаться из-за хронического легочного заболевания. В 1861 году по наставлению врачей Ланской увез жену вместе с дочерьми на лечение в Германию, затем – в Швейцарию, а потом – в Ниццу.

Осенью 1863 года у сына Александра родился мальчик, тоже названный Александром. Наталья Николаевна, приехав на его крестины, сильно простудилась и 26 ноября 1863 года умерла.

Гончарова Александра Николаевна

Александра Николаевна Гончарова (1811–1891) – средняя дочь Гончаровых, сестра жены Пушкина – Натальи и Екатерины (1809–1843), фрейлина (с 1839), жена (с 1852) барона Г. Фризенгофа, чиновника австрийского посольства.

Александра или, как ее называли в семье, Александрина, была внешне очень похожа на Наталью, только той небольшое косоглазие придавало неповторимый шарм, а у нее оно бросалось в глаза, совсем не украшая лицо. «Люди, видевшие обеих сестер рядом, находили, что именно это предательское сходство служило в явный ущерб Александре Николаевне», – отмечала А. П. Арапова. «Они красивы, его невестки, – писала сестра поэта Ольга Павлищева о сестрах Гончаровых, – но они ничто в сравнении с Натали». Зато Александра Николаевна была самая подвижная, веселая, музыкальная и озорная из сестер. Она очень любила верховую езду и абсолютно непринужденно чувствовала себя в мужском обществе.

Еще до выхода своей сестры Натальи замуж за Пушкина Александрина знала наизусть многие его стихотворения и была в него заочно влюблена. После свадьбы Наталья Николаевна решила забрать сестер к себе, чтобы вывести их в общество и «устроить судьбу». Пушкин к этому отнесся скептически: «Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети – покамест малы… А то хлопот не наберешься, и семейственного спокойства не будет», – писал он жене 4 июля 1834 года. Однако противиться решению жены поэт не стал и не мешал переселению ее сестер в свой дом. Александра вместе со своей старшей сестрой Екатериной с большим удовольствием переехала к Пушкиным в Петербург.

Поэту, постоянно испытывавшему финансовые проблемы, Александрина отдала для заложения свое столовое серебро и брегет. Вещи эти так и не были выкуплены и пропали. Правда, после смерти Александра Сергеевича опекой ей был уплачен долг в размере 2500 руб.

Пушкин очень сдружился с Александриной. Только ей в семье он показал второе письмо барону Геккерну, вызвавшее затем кровавую развязку, но предотвратить дуэль она оказалась не способна, так как дала поэту слово молчать об этом и, к сожалению, его сдержала. Александрина принимала деятельное участие в хозяйственных и материальных делах семьи Пушкина, заботилась о его детях. Характер у нее был очень непростой и неуравновешенный. Иногда безудержно веселая, ироничная, язвительная Александрина замыкалась в себе и могла упорно молчать целыми днями и неделями.

В 1831 году в Александрину был влюблен знакомый Пушкина А. Ю. Поливанов, даже пытался свататься к ней, но безуспешно. В 1835–1836 годах ею увлекся Аркадий Россет. Но, видимо, до него дошли слухи о сожительстве поэта с Александриной, и свадьба расстроилась. О том, что такая связь имела место на самом деле, говорили и писали Идалия Полетика, В. Ф. Вяземская, А. П. Арапова и П. В. Нащокин.

Вот приведенное С. Н. Карамзиной описание вечера в доме у ее сводной сестры Екатерины Николаевны за два дня до дуэли (24 января 1937 года): «В воскресенье у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны [Дантес и Екатерина Николаевна], которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя [Дантеса] – это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин [Карамзина] направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу – по чувству. В общем, все это странно…»

Известна история о нательной цепочке с крестиком Александры Николаевны, в поисках которой она перевернула весь дом, а нашел ее дядька поэта Никита Козлов в простынях дивана Пушкина и затем передал ему. В последние минуты жизни поэт достал этот крестик и попросил В. Ф. Вяземскую вернуть его без свидетелей Александрине, что было выполнено уже после его смерти. При этом Вяземская заметила, как свояченица поэта густо покраснела и стушевалась. После смерти самой Александры Николаевны среди ее вещей нашли эту цепочку, но без крестика. Очень вероятно, что по ее просьбе он был захоронен вместе с ней.

Кстати, до сих пор пушкинисты недоумевают, почему, несмотря на настойчивые просьбы Александрины встретиться с умирающим Пушкиным, тот, поочередно простившись со всеми присутствующими в его доме друзьями, а затем с членами своей семьи, не захотел ее видеть. Но она все равно нашла способ оказаться в комнате умирающего поэта, приведя туда его детей для последнего прощания.

Если верить сведениям Араповой, то Наталья Николаевна в 1852 году обсуждала с сестрой Екатериной, как лучше поставить в известность жениха Александрины барона Фризенгофа об имевшей ранее место любовной связи сестры с ее мужем: «Перед свадьбой Александрины сестрицы долго совещались, как ловчее сообщить жениху, что невеста не девица, и что ее любовником был Пушкин». Свои сложные отношения с Александрой Гончаровой Пушкин, по-видимому, отразил в стихотворении «Странник» (1835). На рукописи этого стихотворения Пушкин дважды нарисовал профиль Александры Николаевны.

«В ряду женских образов пушкинской биографии, – писал пушкинист Л. Гроссман, – Александра Николаевна Гончарова заслуживает, быть может, самого почтительного упоминания. Ее любовь к поэту была по-настоящему жизненной и действенной. Она не ждала от любимого человека мадригалов или посвящений, но старалась всячески облегчить ему жизнь».

После смерти Пушкина она продолжала жить с сестрой Натальей, помогая ей растить детей. Евпраксия Вревская писала в письме Алексею Вульфу 2 сентября 1837 года: «Сергей Львович [отец Пушкина], быв у невестки [Натальи Николаевны], нашел, что сестра ее [Александра] более огорчена потерею ее мужа». Остается, правда, непонятным ее поведение, когда она, в отличие от других ближайших знакомых поэта, возненавидевших его убийц, продолжала доброжелательно общаться с Дантесом.

В 1852 году Александра Николаевна вышла замуж за чиновника австрийского посольства барона Густава Фризенгофа (1807–1889) и уехала с ним за границу. В гостях у нее в Венгрии бывали Наталья, братья, Арапова, Дантес, его жена и дети. Дети А. С. Пушкина, воспитанные при участии Александры Николаевны, поддерживали родственные отношения с Дантесом и его семьей: Александр и Григорий Пушкины ездили к «дяде Жоржу» в Сультец; Мария и Наталья постоянно переписывались с эльзасскими кузинами. В доме Александрины Арапова познакомилась с дочерью Дантеса графиней де Вандаль и т. д. И что уже совсем непонятно: в замке Фризенгоф (до 1940 года) висел портрет Дантеса, но не было ни одного портрета Пушкина.

Полетика Идалия Григорьевна

Идалия Григорьевна Полетика (между 1807 и 1810–1890) – дочь португальской графини д’Ега, жены камергера испанской королевы Марии I и русского посла в Испании графа Г. А. Строганова. Родилась она до их официального брака (в 1828) и носила девичью фамилию д’Обортей. Ее мать, бросив своего мужа, уехала со Строгановым из Испании в Россию. Здесь они обвенчались, и она стала Строгановой Юлией Павловной, но Идалия продолжала считаться «воспитанницей» графа Строганова.

Она была очень музыкальна. В Томском университете сохранилось большое собрание принадлежащих ей нотных тетрадей. Кроме этого, она отличалась острым языком и свободным от норм морали поведением. Уже в 16 лет она встречалась со страстно влюбленным в нее наполеоновским генералом Жюно и с другими знатными фигурами своего времени. В Петербурге молодые офицеры буквально «носили ее на руках» и были готовы из-за нее стреляться. Так, кавалергард Савельев «взял за грудки и слегка придушил» своего командира полка генерал-майора Р. Е. Гринвальда, когда тот нехорошо отозвался об Идалии. Причем за этот проступок Савельев первоначально был даже приговорен к расстрелу, но затем разжалован в солдаты и сослан на Кавказ под пули горцев.

В 1829 году Идалия вышла замуж за штаб-ротмистра, ставшего затем полковником и даже генералом, но в отставке, 29-летнего А. М. Полетика. Если считать по Строганову, то Идалия приходилась Н. Н. Гончаровой троюродной сестрой и была очень дружна с ней.

После женитьбы на Гончаровой красавица Полетика стала близкой приятельницей поэта. Но после какого-то инцидента, до сих пор нам неизвестного, Идалия Григорьевна стала относиться к Пушкину крайне враждебно. Причем эта ненависть к поэту прошла через всю ее дальнейшую жизнь. Причин этому, видимо, могло быть несколько. Так, например, пушкинисты С. Ласкин и Л. Анисов предполагают, что это: – из-за ее любви к Дантесу, что подтверждается ее письмами к нему и Екатерине Геккерн; будто бы Пушкин сказал о нем при ней что-то очень обидное; – будто бы Пушкин записал Идалии в альбом любовное послание, а в конце подписал: «1 апреля», о чем узнали в свете и подняли ее на смех.

Но, скорее всего, имело место и первое, и второе, и что-то третье, более существенное, связанное с личными моментами в отношениях поэта и Идалии. А ведь еще 30 октября 1833 года Пушкин писал жене: «…Полетике скажи, что за ее поцелуи явлюсь лично, а то-де на почте их не принимают…» А 14 октября 1835 года у Идалии родился ребенок, названный ею Александром, об отцовстве которого ходили разные слухи. С. В. Балашова, документально исследовавшая взаимоотношения Пушкина и Полетики «от вполне родственных, дружески-ласковых и шутливых (однажды поэт даже положил руку на ножку Идалии во время поездки с ней и женой в карете!) до нескрываемо враждебных», считает, что 4 или 5 ноября 1836 года, узнав о тайной встрече жены с Дантесом, Пушкин потребовал от Полетики объяснений и в ярости наговорил ей грубостей.

Идалия близко дружила с Дантесом как в России, так затем и за границей, после убийства Пушкина. В ее письме белокурому красавцу звучало признание: «Вы по-прежнему обладаете способностью заставлять меня плакать… Ваш подарок на память меня растрогал, и я не сниму его больше с руки… если я кого люблю, то люблю крепко и навсегда… Сердечно ваша». Но открыто выказывать свои чувства к Дантесу Идалия не могла, так как ее муж был непосредственным его начальником, командиром пятого эскадрона кавалергардов. В этом плане ей оказалась выгодна женитьба Дантеса на Екатерине Гончаровой, дававшая Идалии повод беспрепятственно посещать его дом. После высылки Дантеса из России Екатерина писала ему в письме:

«…Jdalie приходила вчера на минуту с мужем; она в отчаянии, что не простилась с тобою; …она не могла утешиться и плакала, как безумная».

До сих пор не утихают споры, почему Идалия, явно влюбленная в Дантеса, предоставила тому свою квартиру для интимного свидания с женой Пушкина 2 ноября 1836 года, а может быть, это происходило и не один раз?

После трагической гибели поэта, в которой Полетика приняла самое деятельное участие, она продолжала сохранять хорошие приятельские отношения с его вдовой. Идалия писала о своем посещении Натальи Николаевны жене Дантеса Екатерине в 1839 году: «Дети милые, особенно мальчики; они похожи на нее, но старшая дочь [Мария] – портрет отца, что великое несчастье». Перед тем, как выдать замуж свою дочь, Идалия приезжала к Натали показать ее жениха.

Неприязнь к Пушкину она сохранила до конца своих дней. Так, живя в последние годы жизни у брата – графа А. Г. Строганова в Одессе, и узнав, что на Приморском бульваре 16 апреля 1889 года на собранные по подписке народные средства торжественно открывается памятник А. С. Пушкину, она собиралась поехать туда и прилюдно плюнуть на постамент. Прожить столько лет с ненавистью к Пушкину и застать его триумф. Сердце ее не выдержало…

Хитрово Елизавета Михайловна

Елизавета Михайловна Хитрово (1783–1839) – дочь Михаила Илларионовича Кутузова, жена по первому браку (с 1802) флигель-адъютанта Александра I Ф. И. Тизенгаузена, а по второму (с 1811) – генерал-майора Н. Ф. Хитрово.

Ее первый муж, граф Тизенгаузен умер в 1805 году: скончался от полученных под Аустерлицем ран. От него у Елизаветы Михайловны остались две дочери-красавицы: Екатерина (1802–1888) и Дарья (1804–1863). Со вторым мужем генералом Н. Ф. Хитрово, дипломатом, близким приятелем дяди Пушкина Василия Львовича, она прожила 8 лет, до самой его смерти.

С 1815 года она с дочками находилась в Италии (муж ее был поверенным в делах России во Флоренции). В 1826 году Е. М. Хитрово вернулась на родину вместе со старшей дочерью Екатериной и обосновалась в Петербурге. Через два года вторая дочь, Дарья, вышедшая замуж в Италии, приехала в Петербург с мужем – австрийским посланником графом Шарлем-Луи Фикельмоном. В особняке Фикельмонов на Дворцовой набережной в 1831 году поселилась и Е. М. Хитрово.

Елизавета Михайловна «…обладала в высшей степени светскостью, приветливостью самой изысканной и …всепрощающей добротой, – вспоминал В. А. Соллогуб. – Она никогда не была красавицей, но имела сонмище поклонников».

Пушкин познакомился с ней в Петербурге в 1827 году, а возможно, еще до этого в Москве и сразу же стал завсегдатаем ее салона, а несколько позднее и салона ее дочери – Д. Ф. Фикельмон, которая с мужем и прислугой жила в отдельном дворце. Пушкин любил слушать ее рассказы о том времени, когда она сопровождала отца во время войны с Наполеоном, оставив дома двух маленьких девочек. Но после гибели мужа под Аустерлицем отец – М. И. Кутузов отослал ее домой.

В конце 1828 года Елизавета Михайловна, только что приехавшая из-за границы, дала свой первый танцевальный бал, на котором предстала в нарядном белом платье с голыми плечами и большим вырезом-декольте. По этому поводу известны стихи, приписываемые поэту, но в действительности написанные Соболевским:

 
Лиза в городе жила
С дочкой Долинькой.
Лиза в городе слыла
Лизой Голенькой.
У австрийского посла
Нынче Лиза в en gala;
Но по-прежнему мила,
Но по-прежнему гола.
 

Пушкин звал ее то «Эрминией» (по имени героини «Освобожденного Иерусалима» Тассо, влюбленной в рыцаря Танкреда, который ее игнорирует), то «Лизой Голенькой» (так как она всегда ходила в сильно декольтированных платьях с обнаженными плечами), то «Пентефреихой» (Пентефрий или Потифар, по Библии – царедворец фараона, чья жена, будучи уже в пожилом возрасте прониклась страстью к молодому Иосифу, которому с трудом удалось сбежать от нее, оставив в ее руках свой плащ) и «Елизой».

Трудно найти область, в которой она не помогала бы Пушкину: в решении служебных вопросов; улаживании проблем, связанных с предполагаемой отставкой; отстаивании его литературной репутации; обеспечении поэта иностранными книгами и журналами; опеки в высшем свете жены Натальи; хлопотах по устройству брата Льва в армию; помощи Анне Керн в разрешении имущественных дел и т. д.

К Пушкину Елизавета Михайловна питала «самую нежную, страстную дружбу». Иногда любовь стареющей женщины, порой доходившей до назойливости, тяготила поэта. Она это понимала и старалась спокойно относиться к тому, что его увлекали другие, более молодые и интересные женщины. Пушкин писал ей в октябре 1828 года:

«…Я более всего на свете боюсь порядочных женщин и возвышенных чувств. Да здравствуют гризетки! С ними гораздо проще, удобнее. Я по горло сыт интригами, чувствами, перепиской и т. д. и т. д. Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хоть я и люблю ее всем сердцем… Вы не будете на меня сердиться за откровенность? не правда ли? простите же мне мои слова, лишенные смысла, а главное – не имеющие к вам никакого отношения».

Не настаивая на личных встречах, Е. М. Хитрово одолевала Пушкина своими письмами и заботами о его персоне. Поэта тяготило это чрезмерное внимание. Он писал Вяземскому в марте 1830 года: «Теперь ты угадаешь, что тревожит меня в Москве. Если ты можешь влюбить в себя Елизу, то сделай мне эту божественную милость. Я сохранил свою целомудренность, оставив в руках ее не плащ, а рубашку (справься у княгини Мещерской), а она преследует меня здесь письмами и посылками. Избавь меня от Пентефреихи».

Пушкин подарил Е. М. Хитрово стихотворения: «Перед гробницею святой…» (1831), посвященное ее великому отцу, и «В часы забав иль праздной скуки…» (1830).

Узнав о помолвке поэта с Гончаровой, Хитрово писала ему: «…Напишите мне правду, как бы она ни была для меня горестна». А уже после женитьбы Пушкина пророчески предупреждала его: «Я боюсь за вас: меня страшит прозаическая сторона брака! Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость, и развитию способствует ряд несчастий, что полное счастье… убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта! И может быть, именно это – после личной боли – поразило меня больше всего…»

8 октября 1833 года Пушкин писал в письме жене: «Да, кланяйся и всем моим прелестям: Хитровой первой. Как она перенесла мое отсутствие? Надеюсь, с твердостью, достойной дочери князя Кутузова?» А уже в следующем году мать поэта Надежда Осиповна сообщала дочери Ольге: «Александр очень занят по утрам, потом идет в Летний сад, где гуляет со своей Эрминией…»

Не удивительно, что именно Е. М. Хитрово оказалась в числе ближайшего окружения поэта, кто в конце 1836 года получил анонимный пасквиль, в котором поэта объявляли «рогоносцем». Можно считать это обстоятельство очень хитрым ходом врагов Пушкина, потому что Хитрово ошибочно посчитала своей задачей не предотвращение дальнейших событий, а оправдание жены поэта перед любимым ею мужчиной для сохранения его внутреннего спокойствия.

Смертельное ранение и смерть поэта сказались для Елизаветы Михайловны тяжелым душевным потрясением. Понятно, что последние минуты жизни Пушкина она провела возле него, стоя на коленях и безудержно рыдая.

Тяжелейшая утрата подорвала здоровье Елизаветы Михайловны, и, несмотря на то, что супруги Фикельмон вывезли ее на лечение в Италию, весной 1839 года Е. М. Хитрово умерла в возрасте 56 лет.

В эпитафии на ее кончину, написанной поэтессой Е. Ростопчиной, было сказано:

 
Прощальный гимн воспойте ей, поэты!
В вас дар небес ценила, поняла
Она душой, святым огнем согретой,
Она друг Пушкина была!..