Текст книги "Утро Земли"

Автор книги: Алексей Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Алексей Борисов
Утро Земли

Как?

Это внутри меня целиком,

Но также лежит вокруг.

Протянешь руку – совсем далеко,

Растает и эха звук.

Сладкий запах острого ветра.

Мне его не поймать губами.

Он летел через всю планету,

Говорят, облетал кругами.

Расскажи, прошепчи мне странник.

Внемлю тайне твоих откровений.

Спрячу в сердце источник знаний,

Пусть других теребят сомнения.

Как я знаю о том, как ведаю.

О невидимом и непознанном.

Слышишь, ветер со мной беседует?

Он вокруг, он внутри, он со мною.

Элиза Делайт.

Из книги стихов «Музыка солнца», Союз Юга, 98 год после Утра Смерти.

Белая тьма (первая новелла)
Первый год после Утра Смерти, север Уральских гор.

Над головой было ярко-синее, ослепительно чистое, свежее, словно умытое, небо. И ни облачка, ни пылинки в лазоревой бесконечности.

Где-то у самой границы взгляда лицо щекотали солнечные лучики, только ресницы их и чувствовали, а где само солнце – не разглядеть. Но оно где-то есть, именно так, и никак иначе. Вся синева пронизана каким-то странным, невидимым узором. Этот узор не рассмотреть глазами, его можно только почувствовать. Легко представить: что солнце там, высоко-высоко.

Вот только солнце не видно уже несколько месяцев.

Но память ещё живёт, и стоит всего-то вспомнить, оторваться от реальности, уткнуться головой в подушку и сжать до боли веки. Зашелестят сквозь память светлые зелёные листочки, где-то зазвенит над головой, задребезжит над ухом.

Шум жизни, его ни с чем не спутаешь.

– Проще забыть, – прошептал себе под нос Евгений. У него не осталось сил кричать и в исступлении бить кулаками морозно мокрые бетонные стены. Все силы растрачены на борьбу с немой яростью и бессилием.

Он заставил себя, напряг руки, оттолкнулся и поднялся с мятой постели, пропитанной застарелой сыростью. Бывало, раз в месяц он предпринимал попытку привести постель в порядок, выползал наружу со счётчиком в руках, искал поблизости чистый снег, а потом устраивал стирку.

На него смотрели как на сумасшедшего. Давно никто не заботится о таких пустяках, как чистая постель. Был бы в порядке химический фильтр, была бы вода, а там, Бог даст, до весны хватит консервов.

– Ты как? – спросил его Пётр.

Евгений посмотрел в лицо товарища, и словно увидел себя со стороны. Да уж, за эти месяцы они стали похожи. У всех худые, серые лица, люди измученны затхлой сыростью убежища: и Стас, и Вера, его сестра, и умник Гришка. Тот вообще отвергает гигиену, говорит, это бессмысленно. Вот придёт весна, твердит умный придурок, из Москвы прибудут войска, всех откопают, вытащат на свет, отмоют от вшей и будет всем счастье.

– Нормально, – Евгений ответил хриплым голосом спросонья.

– Твоя очередь фильтр чистить, – скривился Пётр и зашёлся громким сухим кашлем.

– Знаю, – кивнул Евгений, снял с гвоздя телогрейку и набросил на плечи.

– Ничего, скоро весна, – Петр не то поморщился, не то улыбнулся воспаленными губами, – Я предложу Верке выйти за меня, вот увидишь, она не откажется.

Евгений легонько постучал товарища по плечу. Кто знает, сколько ему осталось? И кто обвинит Петра в том, как он воспринимает сочувствие немолодой женщины к смертельно больному? Тут в пору выдумать все, что угодно, лишь бы с ума не сойти. А Вера молодец, никому из них не даёт и не даст. Иначе началось бы такое, что и представить трудно. К тому же брат её, Стас, крутой парень. Такой сестру не позволит обидеть. Может, сам её трахает по ночам, кто их разберёт?

Евгений с остервенением сплюнул под ноги. Нельзя, – сказал он себе, – надо прогнать из головы этот бред.

– Конечно, она выйдет за тебя, – кивнул Евгений Петру, – Весной.

Пётр вздохнул и тихо, нехорошо рассмеялся. Потом опять закашлялся. И Евгений подумал, что до весны этот точно не дотянет. И когда она будет, весна-то? Он начинал считать, а потом сбился со счёта.

С тех пор, как по радио звучал растерянный голос, прошло дней двести, не меньше. И если бы не убежище, рассчитанное на сотню людей, тогда… Об этом страшном тогда Евгений старался не думать. Но память снова и снова пробуждала надорванный голос в треске эфира.

«В это утро многие не успели проснуться, им повезло. А я вот не сплю. Но меня клонит в сон. И тошнит ужасно. Я-то знаю, чем всё кончится. Мне даже не нужно выходить наружу. Странно, что радиовышка устояла. Оплавилась только, но, может, ещё работает. Всем, кто меня слышит, помоги вам Бог. Это радиостанция города Сыктывкар. Я пойду немного прилягу, посплю. Слушайте эфир, может кто-нибудь ещё…».

Второй раз они не поймали голос облучённого радиста. В эфире где-то на краю слышимости были и другие голоса, но слишком далеко, неразборчиво и недолго. Потом у радио сели батарейки. Стас и Гриша собрали динамо-машину, но как-то криво собрали, приёмник только потрескивал, и тускло мигала лампочка под шкалой. А делать отводку от кабелей не решились, вдруг потухнет свет в подземном доме?

Тогда – смерть.

А прежде – безумие от страха, темноты и холода.

Темнота и холод были хватким проклятием, от которого, казалось, леденели мысли. Кому как, а им повезло. Пятеро людей из пригорода крупного населённого пункта на юге Урала успели спрятаться под землю. А всё Гришка, умник. И ведь надо же, вспомнил про бесцветную картонку в сыром подвале. Там стрелка красная, а рядом моток кабелей из одной стены другую. И словно из другого мира, где остались скользкие парты, зелёная краска да настенные плакаты с командами. Вспышка справа!

Они вспышки не увидели. Бросились вниз. Евгений со Стасом поднатужились и наглухо закрутили ворот тяжёлой двери. Пока сварливо трещали в полутьме разбуженные старые лампы, они словно заново посмотрели друг на друга. Пятеро едва знакомых, почти чужих людей, если не считать Стаса с сестрой. Стас выглядел подтянутым, стремительным и собранным с той особой внутренней твёрдостью, которая отличает профессиональных военных. Они с Евгением невзлюбили друг друга с первой минуты. Почему он без формы? – удивился Евгений и как-то позже спросил об этом вслух. Сестра Стаса была худощавая, по-спортивному изящная женщина с ранними морщинами на усталом лице. Вера ни на минуту не покидала брата, точно боялась потерять уверенность, опору в лице сильного и близкого человека. И в тот момент быстро ответила за Стаса:

– Контузия.

Стас дёрнулся, но сестра его удержала. Как знать, чем бы закончился диалог, так неудачно начатый вопросом? Но Вера придержала брата за локоть. С тех пор Стас и Евгений старались вообще не говорить без необходимости.

Пока в убежище хватало тепла и еды. А там и весна не за горами. Но чем дальше отодвигалась эта самая весна, тем явственней зрела правда. Евгению придётся уйти, или будет беда.

Позже стало ясно, какая у Стаса «контузия». Запасы медицинского спирта и других растворов этанола Стас объявил своей собственностью.

Вертлявый, рыжеволосый очкарик Гриша, оригинал и эрудит, начинающий наркоман и поклонник теорий расширения сознания, оказался тем буфером, который смягчил нервозность убежища. Как-то раз он едко заметил, что писателя Хайнлайна выгнали из армии за пьянство. Евгений смутно помнил, кто этот писатель. А Стас вообще не знал, и резко ощетинился на очкарика, едва сдержался. Он готов был по любому поводу говорить по понятиям, но придурковатый Гришка чем-то был ему по душе.

К тому же туберкулёзник Пётр напомнил о многочисленных наградах американского писателя, всемирном признании, и эти слова успокоили Стаса.

Евгений вновь удивился, как Петр, этот слабый, худой мужик с куцей бородкой оказался рядом и умудрился попасть в убежище. Нелепо и странно, как вообще в одном месте собрались все эти люди.

Евгений, откомандированный столичный репортёр, шел в тот день по улице, Гришка полз домой с какой-то сомнительной тусовки, а Стас с сестрой в тот утренний час проложили маршрут к комку за водкой.

Когда завыла сирена, улицы были пусты. Жители городка разъехались по рабочим местам, кто на автобусе, кто на своём авто. А те, кто остались в городе, знать не знали ни о бомбоубежище, ни о том, где его искать.

Так и спаслись впятером. Люди легли на бетон, вжались в пол, замерли в страхе. Как оказалось, не зря. Мир встряхнуло так, что их отбросило к стенам. Чудом никто не поломал костей, отделались ушибами. Потом трясло опять и опять, но уже слабее.

– Всё, – вздохнул Пётр и закашлялся, – Вот теперь и правда всё.

Каждый понял эти слова по-своему.

В первые часы подземной жизни они в какой-то истерической, безумной лихорадке обыскивали склады, тайники и ниши нового подземного дома. C нечеловеческим остервенением ломали доски, чтобы увидеть тугую мешковину с запасами крупы, промасленные обертки жестянок тушёнки, вонючие, скользкие противогазы, густо обсыпанные тальком. Смеялись и кричали, старались перекричать тяжёлую тишину холодного, пустого подземелья. Потом сидели на досках, а рядом гулко капала вода – из бочки на листовое железо. Люди слушали своё дыхание и загнанно смотрели в потолок, будто ждали чего-то ещё. Слушали себя и друг друга, пытливо разглядывали и ощупывали, включали и выключали счётчик.

Фон оставался прежним, и не было признаков облучения.

– Что, ничего? – спросил Гришка, – Не может быть, нас же долбануло!

– Если бы долбануло, нам бы уже хана, – скривился Стас.

Евгений кивнул в сторону выхода.

– Ну не проверять же, в самом деле?

Никто не посмел возразить Евгению. Решили ждать дальше. Электроэнергия хоть с перебоями, но поступала, и это было настоящим чудом. Ждали день, неделю, потом ещё одну. В бочке кончилась вода, но под рукой были пакеты с пектином, так что смогли бы пить и слабо заражённую воду. Пусть вредно, опасно, но вряд ли смертельно, по крайней мере, не сразу.

Идти наружу пришлось не только из-за воды. Дышать спёртым, затхлым воздухом они уже не могли.

– Откроем воздуховоды, придётся ставить фильтр. Для прокаливания фильтров понадобится печка, – предупредил Пётр. Больной откопал мелкопористые решётки и развернул бумажку с инструкцией.

– Будет воздух, будет и печка, – уверенно сказал Стас. Печка и правда была, только разобранная. До этого тушёнку грели сухим спиртом на примусе.

Евгений со стыдом подумал о Петре. «Нелепо, а ведь он пытается выжить! Он же все равно скоро сдохнет! Нет ведь, держится, падла, за жизнь. Хороший человек, раз думает не только о себе. Жить бы такому человеку», – хмыкнул себе под нос Евгений и вызвался добровольцем.

Стас сделал надменно благодушное лицо: «давай, топай». Гришка вздохнул, а Вера с одобрением кивнула и слабо улыбнулась.

Было страшно прикасаться к вороту тяжелой двери. И хотя от неё совсем не фонило, Евгений сделал над собой усилие прежде, чем браться руками. Мелькнуло в голове, вдруг оплавилось и приварилось?

Заскрипел металл, посыпалась из щели ржавая труха, но ворот поддался и Евгений потянул дверь на себя. Снаружи дыхнуло холодом. Порыв ветра, какой-то робкий и слишком тихий, метнул в лицо белые, острые льдинки. Евгений ахнул и в ужасе захлопнул дверь. Прижал спиной, словно внутрь мог пробраться страшный зверь. Потом тихо выругался, встряхнул головой и посмотрел на счётчик: фон не на много выше нормы. И он вновь приоткрыл дверь. На этот раз порыв ветра оказался настырнее. Рванул внутрь, прямо в лицо и за шиворот.

– Йо.., – восклицание застряло в горле, дыхание перехватило от холода.

– Что у тебя там? – отозвался на крик Стас. Он был готов пойти следом, если с Евгением что-то случится.

– Снег, мать его, – сплюнул Евгений, – там всё завалило снегом.

Всё остальное было потом. И робкие вылазки, и осмотр мёртвого посёлка, погребённого под снегом. Главный удар пришёлся в отдалённый район: до Сыктывкара километров тридцать, не меньше. Где-то оплавился металл водосточных труб, обуглились кирпичи и смятым домино навалились друг на друга искорёженные блочные коробки. По этим признакам определили, в какой стороне упала ближайшая бомба. Но где именно упала, они не знали. На часах Евгения был компас, но он не работал. Да и много ли толку от компаса без карты?

В мертвых домах несколько раз натыкались на скрюченные трупы. Тела уже начали гнить, но холод замедлил разложение, а снег укрыл их ровным белым саваном. Внутрь домов, где уцелели стёкла и стены, снег падал не так густо, и там тоже были тела. После пары таких находок постройки стали обходить стороной.

Больше всего забот было с поиском чистого снега в дни, когда с неба сыпал заражённый. Они опасались заражения, оттого и таскали в мешках чистый снег, набивали цистерну. У входа в убежище смастерили печку и обжигали в ней фильтр воздуховода, прямо по инструкции. О том, что будет, когда кончится солярка, старались не думать.

Евгений снова и снова прокручивал в памяти кадры воспоминаний о месяцах под землей и разгребал снег широкой тяжелой лопатой. Вначале надо пробраться к отверстиям в покатой бетонной надстройке. Потом зацепить разводным ключом болты, ослабить крепёж и аккуратно снять раму над фильтром. Евгений заменял грязную сетку очищенной и снова брался за ключ. Лопату всегда забирал с собой, вдруг в другой раз снегом завалит, потом не найдешь.

Пока он шёл обратно, снег падал и падал. За ворот телогрейки, на лицо, на руки. А ведь если посмотреть на календарь – сейчас начало лета, – прикинул Евгений.

Он удивлялся, куда пропадает снег. Ведь валит-то непрерывно. Может, всё дело в ураганных порывах ветра, которые последнее время зачастили? Когда недавно фильтр менял Гришка, его буквально смело этим ветром. Он потом клялся, мол, видел, как свирепый ветер, словно гигантский нож, сметает слой за слоем плотно насыпанный снег. С пеной у рта уговаривал не вылезать наружу – там опасно. Его послушались и вылезли позже, когда вой ветра утих.

Евгению показалось, что снега действительно стало меньше, а очертания мёртвых домов стали чётче.

Стас категорично отмахнулся:

– Плющит его от ломки. Наркоман.

То, что Гришку плющило, это он верно подметил, но умник держался молодцом. А в голосе Стаса прозвучала болезненная ревность. Последнее время сестра прятала от него спиртное. Надеялась: будет меньше, реже пить, станет спокойнее.

Гришка вздохнул, потёр ушибленный бок и ссадины, а спорить не стал. Затаил обиду или простил, кто его разберёт?

Так продолжалось изо дня в день. Петру становилось всё хуже, туберкулёзник почти не вставал с кровати. По очереди приносили ему еду и питьё, помогали добраться до туалета. Вера часто подолгу сидела рядом с кроватью больного и говорила о разных пустяках. Евгений считал – подслушивать не вежливо, но однажды ему показалось, будто Вера рассказывает сказки. Он удивленно рассмеялся, но поймал настороженный взгляд Стаса и поспешил уйти. То ли Стас ревновал, поэтому и находился всё время рядом с Верой, то ли слушал болтовню сестры, чтобы хоть как-то себя занять. Евгений был там не к месту.

Гришка все время посвящал своим странным занятиям. Он пытался сделать какую-то дурь из подручных химикатов, бормотал себе под нос тихие матюги и почти не обращал внимания на окружающий мир. Как-то раз прилип взглядом к Евгению так, что тот даже обернулся. Не глазами увидел, а почувствовал взгляд, словно это было прикосновение. Из-под треснутых стёкол смотрели нездорово сосредоточенные, выпученные глаза со светлой радужкой.

– Ты это, Жень. Уходи лучше. Убьёт он тебя нах. Щас как Пётр дубу даст, тут и начнётся. Это Пётр ему твердит, что ты хороший и полезный, а как помрёт, так и тебе не жить. Понял?

– А ну цыц, – Евгений смутился и ответил грубо, – Думай что говоришь, куцый.

Потом он часто вспоминал Гришкин совет и стыдился своих резких слов. Наверное, тогда он просто не мог иначе. Нужно было как-то показать если не силу, то хотя бы значимость.

– Ну как знаешь, – отвернулся Гришка, – Только когда электричество кончится, вообще труба будет.

Умник Гришка хотел как лучше.

Но он не знал важной вещи. Даже взгляд оставляет след, не то, что слово.

Электричество кончилось как раз в тот день, когда Евгения опять погнали менять фильтр. Он все сделал, потом долго сидел над уютным теплом буржуйки, куда капала шипучая соляра и питала огонь. Евгений даже не заметил, как потух свет, он думал только о печке и о тепле. Окоченелые руки с тихой болью возвращались к жизни.

От резкого пинка ногой вбок Евгений едва не упал.

– Встать, – скомандовал Стас.

Евгений как можно спокойнее встал на ноги. Пока поднимался, прикидывал шансы. И старался не смотреть в глаза пьянчуге-солдату.

– Всё, свет потух. Короче, вали чини нах, и пока не починишь, не возвращайся.

Под ноги Евгению упал рюкзак, в нём глухо стукнулись жестянки, зашелестел целлофан упаковки пектина.

Евгений не знал, а был уверен – лучше не спорить. Стоит посмотреть в эти бесцветные, твёрдые глаза, и душа уйдёт в пятки. Ему не справится со Стасом, факт. А раз так, то будет разумно пойти, поискать неисправность. Какое-то время они стояли и молча смотрели друг другу в глаза. Молчание длилось минуту или чуть меньше. Евгений спокойно поднял рюкзак, встряхнул и бросил лямку на плечо. Потом застегнул телогрейку и подтянул повыше ворот старенького свитера.

Стук двери за спиной он не услышал. Вокруг выл снежный буран, и норовил сбить с ног.

Евгений шёл в никуда. Он знал это также чётко, как знал, что назад пути нет. Когда добрался до края посёлка, обнаружил дорожный указатель. По нему-то и догадался, что где-то рядом шоссе. Но где-то рядом – понятие растяжимое. Совсем не просто идти сквозь буран. За отворот утеплённых берцев попадал снег, противно таял внутри и мешал ходьбе. Первое время это сильно напрягало, потом он свыкся.

Евгений плутал много часов, пока не выбился из сил. Забрёл в какую-то окраинную деревушку, где взрывом смяло большую часть домов. Отыскал на кривой табличке название, вспомнил про указатель, сравнил и нервно рассмеялся. Указатель не то погнулся, не то устарел. А чего еще ждать, если нет ни карты, ни компаса? Евгений заблудился.

Он стал искать приют в полуразрушенном доме. На то, чтобы разгрести снег и отодвинуть в стороны заиндевелые доски, ушли последние силы. Но внутри хотя бы не было бурана.

Евгений сбросил под ноги рюкзак, и сам опустился рядом. Может быть, в тёмных углах притаились мертвецы, но сейчас ему было всё равно. Евгений съежился, подоткнул под голову рюкзак, спрятал пальцы рук под ворот свитера, и натянул на голову часть телогрейки: надо хоть как-то сохранить тепло. От усталости сильно клонило в сон, но он боялся заснуть и замёрзнуть.

Скрипели под ветром мертвые доски, точно стихия хотела растерзать его убежище.

Вот ведь как, подумал Евгений. Правду говорят, говорили то есть, что война отбирает самых лучших. И губит их. Остаются худшие. Такие, у которых ни сил, ни желаний нет. Серые, тупые и бесполезные. Как придурок Стас со своей сучкой сестрой, как задохлик Пётр и шизанутый Гришка. Как он сам.

Да, сказал самому себе человек, пока лежал в холодном, полуразрушенном доме на мёрзлом полу. Вокруг выл буран и Евгений готов был выть вместе с ним.

«Ну ничего, ничего, – шептал он себе под нос, – Пережил, до сих пор жив, значит ничего. А ведь и, правда, ничего не осталось. Сны о прошлом, сказки Веры, видения солнечных дней и чистого синего неба. Все это поблёкло. Самое время взять и сдохнуть в этой снежной бездне».

С этой мыслью он и заснул.

Удивительно – он проснулся от холода. Злорадно подумал, до чего же мерзкая тварь человек, живучая и упорная. Другая тварь давно бы сдохла, а человек нет, одежду выдумал, огонь.

Вокруг как будто посветлело. Не то солнечный день, не то снег поредел. Интересно, сколько сейчас времени? Но циферблат часов запотел. «Чёрт с ним, со временем», – решил Евгений.

В доме осталась полуразрушенная печь. В самой печи и рядом – остатки дров. Даже растопка нашлась.

– Ну ничего, ничего, – хихикал Евгений, – Поживём.

Он кое-как согрелся, вскрыл и растопил на огне тушёнку, съел пол банки. Остаток бережно убрал в рюкзак: на такой стуже не испортится. Сверху он упаковал немного дров и растопки. Если опять угораздит заблудиться, будет из чего развести костёр. Он смутно представлял, как это делается под открытым небом. Тем более, когда кругом валит снег. Но если надо, решил Евгений, можно всему научится.

Главное, не сломалась бы старенькая китайская зажигалка. В данный момент на свете нет предмета ценнее.

И Евгений продолжил свой путь в никуда.

В бесцельных поисках он провёл много дней. Петлял и терялся, накручивал круги и пытался найти ориентиры. В одном из брошенных селений он нашёл старые охотничьи лыжи. Эта находка оказалась очень кстати, ведь ходить по снегу дело нелёгкое. А так он обрёл устойчивый и подходящий вид транспорта. В том же безымянном посёлке он разжился консервами. Но больше всего Евгений мечтал найти хоть какую-нибудь карту. Как-то раз он наткнулся на целый караван автомашин, они словно мёрзлые изваяния торчали из снега, хрустели на ветру изломанным, рваным тряпьём брезента и редко скрипели то ли открытыми нараспашку дверцами, то ли чем-то ещё. На бортах Евгений заметил маркировку красными звёздами. В первой машине за рулём был мертвец, а в кузове какие-то тяжёлые ящики, видимо, с оружием. Во второй кабине трупы пассажира и водителя лежали друг на друге, смёрзлись в последнем объятии. В третьей… Он уже знал, что увидит в третьей. И где-то там, на краю слышимости, за воем ветра был ровный монотонный звук. Скрипучий гудок. Такой бывает, если надавить на клаксон. Давно, наверное, гудит?

А может, нет, на морозе не разобрать, когда люди умерли.

А это значит…

Что это значит, Евгений понял и в ужасе отпрянул. Если это радиация, быть может, они умерли не сразу. Отъехали от очага. А если нет? Если наоборот, ехали по снегопаду, не разбирали пути и приехали.

Евгений со всей возможной прытью бросился прочь. Даже если он прав, или не прав, это может быть болезнь. Эпидемия, или как там это, врачей, зовётся? У него нет ни лекарств, ни счётчика. Евгений в бессмысленном порыве двигался всё дальше и дальше. Пока были силы. Потом в изнеможении рухнул на снег и разгорячённым дыханием заставил его подтаять. Жадно хватил ртом снег, пил его с хрустом на зубах, вдыхал и выдыхал хриплые стоны, полные безумного страха. Вздрогнул, когда почувствовал на языке тёплый привкус. Из носа текла кровь и попадала в рот вместе со снегом.

Тогда он немного опомнился.

Зашелся в истошном крике, перевернуться на спину и долго кричать в месиво серого неба и белого снега.

Ему было холодно и страшно. Больно и сдавленно где-то изнутри, возле самого сердца. Это могла быть болезнь, могла быть радиация, а могло быть и так, что караван тут не причём, ведь столько дней подряд он пил-ел снег, а чистый ли снег, как знать?

С хрустящим скрипом человек размял вокруг себя снег, собрался с силами и поднялся на ноги.

– Ну нет, – одёрнул он себя, – Пока я жив. Пока, значит жив. И никаких вариантов.

Евгений плёлся по снежной пустоте, бормотал себе под нос не то молитву, не то мантру. О том, что он всё уже прошёл, всё пережил и перестрадал. Теперь и помирать не страшно, только не хочется. Он уже никогда ничему не удивится. Разве вот прямо под ноги упадёт атомная бомба, да не разорвётся. Главное, чтобы на ноги не упала. Она тяжёлая.

Он снова плутал очень долго. Заходил в пустые дома, долго смотрел на мертвецов, если находил, тихо говорил с ними, чтобы просто не сойти с ума от одиночества.

Со своей болезнью он тоже свыкся. Однажды он погладил волосы и почти не удивился, когда в руке остались пряди волос.

Потом было время, когда его выворачивало на изнанку от тошноты, он страдал от гнойных отёки глаз и ушей, а тело покрыли пятна, похожие на язвы. Но все это осталось в прошлом. Его организм почему-то никак не хотел умирать.

Евгений потерял почти все зубы. Чтобы хоть как-то есть, он вырезал из дерева вставную челюсть. Интересно, что сказали бы при встрече те же Вера, Гришка, Пётр и Стас? На кого он похож с этой челюстью?

Пётр уже, наверное, умер, вздыхал Евгений и двигался дальше. В нелепом, бессмысленном поиске чего-то, чего и сам не знал.

А потом он пришёл. Даже сперва не понял, что оказался в том самом городке. Вертлявой обманкой покосился злополучный дорожный указатель. Евгению стоило немалого труда вспомнить и отыскать дорогу. Он думал, как его встретят. Радостно или нет? Они давно уже решили, что он мёртв, а как же иначе? Предположить, что он выжил в этом снежном аду мог только безумец. Теперь и Евгений мог похвастаться полноценным безумием. Его упорное желание жить просочилось наружу из глубины где-то там, в пустоте мёртвых деревушек. Прорвалось и обрело свою форму. Он сам ещё не знал, как с ним поступить. Продолжал считать это своего рода безумием, рассуждал об этом искренне и разносторонне. Нелепо сравнивал себя то с узником концлагеря, то с осуждённым на высшую меру.

Он ждал увидеть отблеск огня или ламповый свет. Ведь и Стас мог сходить, найти неисправность и всё наладить. Может быть, вышла из строя областная подстанция? Он думал об этом и раньше, но гнал эти мысли прочь. Тут даже соседний посёлок не сразу найдёшь, ЛЭП лежат поваленные под снегом, проводов не найти. Как тут искать электростанцию?

Подвал встретил Евгения безмолвной теменью входа. Снега почти не было, но это «почти» сильно отличалось привычного вида убежища. Евгений даже не удивился, когда увидел на полу скрюченные пальцы мертвеца, руку, плечо и голову с разинутым ртом. Кем бы ни был при жизни Стас, в смерти он выглядел таким же жалким, как и другие люди. На мёрзлой коже проступили красные гнойные пятна – то ли следы обморожения, то ли что-то еще. Приближаться и рассматривать Евгений не стал. Где-то в глубине души его терзал призыв спуститься вниз, пройти вглубь, увидеть, что стало с товарищами. Он должен был так поступить. Земля сейчас тверже вечной мерзлоты, вряд ли удастся выкопать могилу. Надо спуститься, и если не похоронить, то хотя бы прикрыть глаза покойникам, пусть лежат с миром и стынут.

Но здравый мысль взял верх: Евгений не знал, что здесь произошло. Странная болезнь поразила людей? Может быть, он уже вдохнул её губительные споры. А если яд оказался в испорченных жестянках? Спуститься и взять остатки консервов он не решился. Вместо этого отыскал на стене счётчик, убедился, в исправности, повесил ремень на шею и подтянул по длине. Потом медленно отошёл, последний раз окинул взглядом мёртвое подземелье и двинулся прочь.

Теперь, когда от прошлого не осталось вообще ничего, человек словно вздохнул полной грудью. Пусть он совсем один, урод, обезображенный болезнью, никчёмный, бесполезный словодел и виршеблуд, как он не раз сам себя попрекал. В шутку, конечно, но с долей здравого скепсиса. «Хочешь быть кем-то большим, так будь», – твёрдо решил Евгений и посмотрел на указатель.

Раз это обманка, ведёт не туда, куда показывает, значит, она бесполезна? Ну, нет, смекнул Евгений. Дорога – ось координат, если угодно. А указатель – отправная точка. Чего? Пути, наверное, жизни.

Он выбрал первое направление.

Расчёт был прост. Идти прямо. По возможности не петлять и не сбиваться с пути. Полдня в пути, потом привал и ориентировка на местности. Если нет других указателей, населённых пунктов или дорожных развязок препятствий, можно двигаться дальше. «И так, пока не найду людей или не сдохну», – рассудил Евгений. Мысленно подстегнул волю, чтобы не кисла и не расслаблялась, подладил крепления лыж и отправился в путь.

Поход был длинный. В каждом населённом пункте он тщательно осматривал все подвалы. Те места, где счётчик начинал выбивать дробь, обходил стороной. Были на его пути поселения, почти не тронутые взрывами. В одном из таких мест, где сохранилось несколько десятков домов, он встретил Валю и Риту.

Евгений едва поверил своим глазам, когда увидел тонкий дымок из-под тёмного навеса, по стенам плясали живые огненные всполохи.

Каким-то чудом подростки сумели выжить в снежном аду, облюбовали глубокий подвал и натащили туда съестных припасов.

Вначале они испугались. Приняли гостя за приведение, кощея или ещё какую нечисть. Подростки долго сидели в углу, шептались, жались друг к другу. Сцепились пальцами, дрожали от холода и от страха. Две пары воспалённых глаз обреченно смотрели на гостя.

– Да не съем я вас, – проговорил Евгений.

Он развязал рюкзак и выложил на кособокий ящик – стол несколько банок консервов, найденных по дороге. Евгений и сам бы с удовольствием поел. Съел бы две, а то и три банки сардин в один присест. На этой неделе сносно поесть удалось всего два раза. От голода и мороза аппетит был зверский.

Раньше питаться три раза в день было нормой. Теперь один раз удастся, и то, слава Богу.

– У меня вон и зубов-то нет, – осторожно улыбнулся Евгений; он не хотел пугать подростков, – Лучше вы сами поешьте.

Они подтянулись ближе и набросились на консервы. Оба худые, в изодранных до дыр одёжках, в нелепых кроссовках. Кое-где Евгений заметил следы неумелой штопки. Девушка пыталась зашить свои джинсы и дырки на толстовке приятеля. И все-таки подростки не выглядели бомжами.

Да, неплохой тест для будущей совместной жизни, прикинул Евгений. Если переживут эту зиму, дальше будет легче.

За едой хозяева подвала и гость познакомились.

– Я останусь с вами, а то одному совсем туго, вы не против? Валя, будем с тобой ходить, искать продукты, – сказал Евгений.

– А вдруг они зараженные? – смутился парень и покраснел.

– Найдем, у меня есть счетчик, – уверенно сказал Евгений и вздрогнул.

Сейчас, когда в костре плясало пламя, по стенам бродили резвые тени, а подростки чавкали и скребли алюминиевыми вилками по дну банки, он подумал, что это начало. Новая точка отсчёта, за которой виден какой-то осмысленный путь. Одно единственное слово, сказанное бездумно, автоматически, обрело силу.

Где-то в глубине родилась уверенность, тихая, тягучая тоска с примесью страха, что выбранный путь будет совсем не прост. Но «пацан сбачил, пацан срубил», порой приговаривал Стас. Надо же, усмехнулся Евгений. А ведь он хочет быть на него похожим. Интересно, а Стас когда-нибудь так думал, боялся? Взвешивал свои поступки, так же, как делал Евгений? Или всегда поступал как надо, без оглядки, по уставу, как подобает военным?

Наверное, он тоже боялся, решил Евгений. Он вспомнил взгляд Стаса: в нём была твёрдость, сила, но и мысль там тоже была. Если вдуматься, он, словно командир, распоряжался ими, их жизнями и делами. Может, это и помогло им выжить? Теперь-то можно думать как угодно, и не с кем поделиться тяжелыми мыслями. Есть такие вещи, которые всегда остаются личными, а потом навсегда исчезают в прошлом.

Так будет лучше, поставил себе точку Евгений.

– Справимся, – сказал он подросткам.