Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Алексей Апухтин

Голгофа

 
Распятый на кресте нечистыми руками,
Меж двух разбойников Сын божий умирал.
Кругом мучители нестройными толпами,
У ног рыдала мать; девятый час настал:
Он предал дух Отцу. И тьма объяла землю.
И гром гремел, и, гласу гнева внемля,
    Евреи в страхе пали ниц…
И дрогнула земля, разверзлась тьма гробниц,
И мертвые, восстав, явилися живыми…
    А между тем в далеком Риме
Надменный временщик безумно пировал,
  Стяжанием неправедным богатый,
    И у ворот его палаты
    Голодный нищий умирал.
А между тем софист, на догматы ученья
Все доводы ума напрасно истощив,
Под бременем неправд, под игом заблужденья,
Являлся в сонмищах уныл и молчалив.
    Народ блуждал во тьме порока,
    Неслись стенания с земли.
Всё ждало истины…
      И скоро от Востока
Пришельцы новое ученье принесли.
И, старцы разумом и юные душою,
С молитвой пламенной, с крестом на раменах,
    Они пришли – и пали в прах
Слепые мудрецы пред речию святою.
    И нищий жизнь благословил,
И в запустении богатого обитель,
И в прахе идолы, а в храмах Бога сил
Сияет на кресте голгофский Искупитель!
 

17 апреля 1855

Май в Петербурге

 
Месяц вешний, ты ли это?
Ты, предвестник близкий лета,
Месяц песен соловья?
Май ли, жалуясь украдкой,
Ревматизмом, лихорадкой
В лазарете встретил я?
 
 
Скучно! Вечер темный длится –
Словно зимний! Печь дымится,
Крупный дождь в окно стучит;
Все попрятались от стужи,
Только слышно, как чрез лужи
Сонный ванька дребезжит.
 
 
А в краю, где протекали
Без забот и без печали
Первой юности года,
Потухает луч заката
И зажглась во тьме богато
Ночи мирная звезда.
 
 
Вдоль околицы мелькая.
Поселян толпа густая
С поля тянется домой;
Зеленеет пышно нива,
И под липою стыдливо
Зреет ландыш молодой.
 

27 мая 1855

Ночью

 
Веет воздух чистый
Из туманной дали,
Нитью серебристой
Звезды засверкали,
Головой сосновой
Лес благоухает,
Ярко месяц новый
Над прудом сияет.
Спят среди покоя
Голубые воды,
Утомясь от зноя
В забытье природы.
Не колыхнет колос,
Лист не шевельнется,
Заунывный голос
Песни не прольется.
 

18 июня 1855

Павлодар

Уженье

 
Над водою склонялися липы густые,
Отражались в воде небеса голубые,
И деревья и небо, волнуясь слегка,
В величавой красе колебала река.
 
 
И так тихо кругом… Обаяния полны,
С берегами крутыми шепталися волны.
Говорливо журча… И меж них, одинок,
Под лучами заката блестел поплавок.
 
 
Вот он дрогнул слегка, и опять предо мною
Неподвижно и прямо стоит над водою,
Вот опять в глубину невредимо скользит
Под немолчный и радостный смех нереид.
 
 
А в душе пролетает за думою дума…
О, как сладко вдали от житейского шума
Предаваться мечтам, их лелеять душой
И, природу любя, жить с ней жизнью одной.
 
 
Я мечтаю о многом, о детстве счастливом,
И вдруг вижу себя я ребенком игривым,
И, как прежде бывало, уж мыслию я
Обегаю дубравы, сады и поля.
 
 
Я мечтаю о том, когда слово науки
Заменило природы мне сладкие звуки…
И о многом, о чем так отрадно мечтать
И чего невозможно в словах рассказать.
 
 
А всё тихо кругом… Обаяния полны,
С крутизнами зелеными шепчутся волны,
И деревья и небо, волнуясь слегка,
В красоте величавой колеблет река.
 

29 июня 1855

Павлодар

Предчувствие

А. П. Апухтиной

 
Не знаю почему, но сердце замирает,
Не знаю почему, но вся душа дрожит,
Но сон очей моих усталых не смыкает,
Но ум мучительно над сердцем тяготит.
 
 
Я к ложу жаркому приникнул головою,
И, кажется, всю жизнь я выплакать готов…
И быстро предо мной проходят чередою
Все дрязги мелкие всех прожитых годов.
 
 
Я вспоминаю всё: надежды и сомненья,
Былые радости и горе прежних дней,
И в памяти моей, как черные виденья,
Мелькают образы знакомые людей…
 
 
А мысль о будущем, как червь, меня снедает,
Немого ужаса душа моя полна,
И тьма меня томит, и давит, и смущает,
И не дождаться мне обманчивого сна.
 

1 июля 1855

Вечер

 
Окно отворено… Последний луч заката
Потух… Широкий путь лежит передо мной;
Вдали виднеются рассыпанные хаты;
Акации сплелись над спящею водой;
Всё стихло в глубине разросшегося сада…
Порой по небесам зарница пробежит;
Протяжный звук рогов скликает с поля стадо
И в чутком воздухе далеко дребезжит.
Яснее видит ум, свободней грудь трепещет,
И сердце, полное сомненья, гонит прочь…
О, скоро ли луна во тьме небес заблещет
И трепетно сойдет пленительная ночь!..
 

15 июля 1855

Облака

Н. П. Барышникову

 
Сверкает солнце жгучее,
В саду ни ветерка,
А по небу летучие
Проходят облака.
Я в час полудня знойного,
В томящий мертвый час
Волненья беспокойного
Люблю смотреть на вас.
Но в зное те ж холодные,
Без цели и следа,
Несетесь вы, свободные,
Неведомо куда.
Всё небо облетаете…
То хмуритесь порой,
То весело играете
На тверди голубой.
А в вечера росистые.
Когда, с закатом дня
Лилово-золотистые,
Глядите на меня!
Вы, цепью изумрудною
Носяся в вышине,
Какие думы чудные
Нашептывали мне!..
А ночью при сиянии
Чарующей луны
Стоите в обаянии,
Кругом озарены.
Когда всё, сном объятое,
Попряталось в тени,
Вы, светлые, крылатые,
Мелькаете одни!
 

3 августа 1855

Павлодар

Близость осени

 
Еще осенние туманы
Не скрыли рощи златотканой;
Еще и солнце иногда
На небе светит, и порою
Летают низко над землею
Унылых ласточек стада,–
 
 
Но листья желтыми коврами
Шумят уж грустно под ногами,
Сыреет пестрая земля;
Куда ни кинешь взор пытливый –
Встречает высохшие нивы
И обнаженные поля.
 
 
И долго ходишь в вечер длинный
Без цели в комнате пустынной…
Всё как-то пасмурно молчит –
Лишь бьется маятник докучный,
Да ветер свищет однозвучно,
Да дождь под окнами стучит.
 

14 августа 1855

Отъезд

 
Осенний ветер так уныло
  В полях свистал,
Когда края отчизны милой
  Я покидал.
 
 
Смотрели грустно сосны, ели
  И небеса.
И как-то пасмурно шумели
  Кругом леса.
 
 
И застилал туман чужую
  Черту земли,
И кони на гору крутую
  Едва везли.
 

26 августа 1855

Орел

Сиротка

 
На могиле твоей, ох родная моя,
Напролет всю ту ночку проплакала я.
  И вот нынче в потемках опять,
Как в избе улеглись и на небе звезда
Загорелась, бегом я бежала сюда,
  Чтоб меня не могли удержать.
 
 
Здесь, родная, частенько я вижусь с тобой,
И отсюда теперь (пусть приходят за мной!)
  Ни за что не пойду… Для чего?
Я лежу в колыбельке… Так сладко над ней
Чей-то голос поет, что и сам соловей
  Не напомнит мне звуков его.
 
 
И родная так тихо ласкает меня…
Раз заснула она среди белого дня…
  И чужие стояли кругом,–
На меня с сожаленьем смотрели они,
А когда меня к ней на руках поднесли,
  Я рыдала, не зная о чем.
 
 
И одели ее, и сюда привезли.
И запели протяжно и глухо дьячки:
  «Со святыми ее упокой!»
Я прижалась от страха… Не смела взглянуть…
И зарыли в могилу ее… И на грудь
  Положили ей камень большой.
 
 
И потом воротились… С тех пор веселей
Уж никто не певал над постелью моей,–
  Одинокой осталася я.
А что после, не помню… Нет, помню: в избе
Жил какой-то старик… Горевал о тебе,
  Да бивал понапрасну меня.
 
 
Но потом и его уж не стало… Тогда
Я сироткой бездомной была названа,–
  Я живу у чужих на беду:
И ругают меня, и в осенние дни,
Как на печках лежат и толкуют они,
  За гусями я в поле иду.
 
 
Ох, родная! Могила твоя холодна…
Но людского участья теплее она –
  Здесь могу я свободно дышать,
Здесь не люди стоят, а деревья одни,
И с усмешкою злой не смеются они,
  Как начну о тебе тосковать.
 
 
Сиротою не будут гнушаться, как те,
Нет! Они будто стонут в ночной темноте…
  Всё кругом будто плачет со мной:
И так пасмурно туча на небе висит,
И так жалобно ветер листами шумит
  Да поет мне про песни родной.
 

1 октября 1855

Няня

 
Не тоскуй, моя родная,
Не слези твоих очей.
Как найдет кручина злая,
Не отплачешься от ней.
Посмотри-ка, я лампадку
Пред иконою зажгла,
Оглянись: в углу кроватка
И богата и светла.
 
 
Оглянись же: перед нами
Сладко спит младенец твой
С темно-синими глазами,
С светло-русой головой.
Не боится темной ночи:
Безмятежен сон его;
Смотрят ангельские очи
Прямо с неба на него.
 
 
Вот когда с него была ты,
От родимого села
В барский дом из дымной хаты
Я кормилицей вошла.
Всё на свете я забыла!
Изо всех одну любя,
И ласкала, и кормила,
И голубила тебя.
 
 
Подросла, моя родная…
С чистой, пламенной душой,
А красавица такая,
Что и не было другой.
Ни кручины, ни печали –
Как ребенок весела…
Женихи к тебе езжали:
За богатого пошла.
 
 
С тех-то пор веселья дума
И на ум к тебе нейдет;
Целый день сидишь угрюмо,
Ночи плачешь напролет.
Дорогая, золотая,
Не кручинься, не жалей…
Не тоскуй, моя родная.
Не слези твоих очей.
 
 
Глянь, как теплится лампадка
Пред иконой, посмотри,
Как наш ангел дремлет сладко
От зари и до зари.
Над постелькою рыдая,
Сна младенца не разбей…
Не тоскуй, моя родная,
Не слези твоих очей.
 

13 ноября 1855

Шарманщик

 
Темно и пасмурно… По улице пустой
Шарманщик, сгорбленный под гнетом тяжкой ноши,
Едва-едва бредет с поникшей головой…
И тонут, и скользят в грязи его калоши…
  Кругом так скучно: серый небосклон,
Дома, покрытые туманной пеленою…
И песней жалобной, младенчески-простою
Шарманщик в забытье невольно погружен.
О чем он думает с улыбкою печальной?
Он видит, может быть, края отчизны дальной,
И солнце жгучее, и тишь своих морей,
И небо синее Италии своей…
Он видит вечный Рим. Там в рубище торговка
Сидит на площади, печальна и бледна;
Склонилася на грудь кудрявая головка,
  Усталости томительной полна…
С ней рядом девочка… На Север, одиноки,
    И день и ночь они глядят
  И ждут его, шарманщика, назад
С мешками золота и с почестью высокой…
Природу чудную он видит: перед ним,
Лучами вешними взлелеян и храним,
Цветет зеленый мирт и желтый померанец…
Ветвями длинными сплелися кущи роз…
    Под тихий говор сладких грез
    Забылся бедный чужестранец!
Он видит уж себя среди своих полей…
    Он слышит ласковых речей
    Давно не слышанные звуки…
О нет, не их он слышит…
        Крик босых ребят
  Преследует шарманщика; горят
Окостеневшие и трепетные руки…
И мочит дождь его, и холодно ему,
И весь он изнемог под гнетом тяжкой ноши,
  И, как назло владельцу своему,
И тонут, и скользят в грязи его калоши.
. . . . . . . . . .
 

26 ноября 1855

Санкт-Петербург

Петербургская ночь («Длинные улицы блещут огнями…»)

 
Длинные улицы блещут огнями,
  Молкнут, объятые сном;
Небо усыпано ярко звездами,
  Светом облито кругом.
Чудная ночь! Незаметно мерцает
  Тусклый огонь фонарей.
Снег ослепительным блеском сияет,
  Тысячью искрясь лучей.
Точно волшебством каким-то объятый,
  Воздух недвижим ночной…
 
 
Город прославленный, город богатый,
  Я не прелыцуся тобой.
Пусть твоя ночь в непробудном молчанье
  И хороша и светла,–
Ты затаил в себе много страданья,
  Много пороков и зла.
Пусть на тебя с высоты недоступной
  Звезды приветно глядят –
Только и видят они твой преступный,
  Твой закоснелый разврат.
 
 
В пышном чертоге, облитые светом,
  Залы огнями горят.
Вот и невеста: роскошным букетом
  Скрашен небрежный наряд,
Кудри волнами бегут золотые…
  С ней поседелый жених.
Как-то неловко глядят молодые,
  Холодом веет от них.
 
 
Плачет несчастная жертва расчета,
  Плачет… Но как же ей быть?
Надо долги попечителя-мота
  Этим замужством покрыть…
В грустном раздумье стоит, замирая,
  Темных предчувствий полна…
Ей не на радость ты, ночь золотая!
  Небо, и свет, и луна
Ей напевают печальные чувства…
 
 
  Зимнего снега бледней,
Мается труженик бедный искусства
  В комнатке грязной своей.
Болен, бедняк, исказило мученье
  Юности светлой черты.
Он, не питая свое вдохновенье,
  Не согревая мечты,
Смотрит на небо в волнении жадном,
  Ищет луны золотой…
Нет! Он прощается с сном безотрадным,
  С жизнью своей молодой.
 
 
Всё околдовано, всё онемело!
  А в переулке глухом,
Снегом скрипя, пробирается смело
  Рослый мужик с топором.
Грозен и зол его вид одичалый…
  Он притаился и ждет:
Вот на пирушке ночной запоздалый
  Мимо пройдет пешеход…
Он не на деньги блестящие жаден,
  Не на богатство, – как зверь,
Голоден он и, как зверь, беспощаден…
  Что ему люди теперь?
Он не послушает их увещаний,
  Не побоится угроз…
 
 
Боже мой! Сколько незримых страданий!
  Сколько невидимых слез!
Чудная ночь! Незаметно мерцает
  Тусклый огонь фонарей;
Снег ослепительным блеском сияет,
  Тысячью искрясь лучей;
Длинные улицы блещут огнями,
  Молкнут, объятые сном;
Небо усыпано ярко звездами,
  Светом облито кругом.
 

13 января 1856

К славянофилам

 
О чем шумите вы, квасные патриоты?
К чему ваш бедный труд и жалкие заботы?
Ведь ваши возгласы России не смутят.
И так ей дорого достался этот клад
Славянских доблестей… И, варварства остаток,
Над нею тяготит татарский отпечаток:
Невежеством, как тьмой, кругом обложена,
Рассвета пышного напрасно ждет она,
И бедные рабы в надежде доли новой
По-прежнему влачат тяжелые оковы…
Вам мало этого, хотите больше вы:
Чтоб снова у ворот ликующей Москвы
Явился белый царь, и грозный, и правдивый,
Могучий властелин, отец чадолюбивый…
А безглагольные любимцы перед ним,
Опричники, неслись по улицам пустым…
Чтоб в Думе поп воссел писать свои решенья,
Чтоб чернокнижием звалося просвещенье,
И, родины краса, боярин молодой
Дрался, бесчинствовал, кичился пред женой,
А в тереме царя, пред образом закона
Валяясь и кряхтя, лизал подножье трона.
 

25 января 1856

Деревенский вечер

 
Зимний воздух сжат дремотой…
В темной зале всё молчит;
За обычною работой
Няня старая сидит.
Вот зевнула, засыпает,
Что-то под нос бормоча…
И печально догорает
Одинокая свеча.
 
 
Подле няни на подушке
Позабытое дитя
То глядит в лицо старушке,
Взором радостно блестя,
То, кудрявою головкой
Наклонившись над столом,
Боязливо и неловко
Озирается кругом.
 
 
Недалёко за стеною
И веселие, и смех,
Но – с задумчивой душою
Мальчик прячется от всех.
Не боится, как другие,
Этой мертвой тишины…
И глаза его большие
На окно обращены.
 
 
Ризой белою, пушистой
Ели йскрятся светло;
Блещет тканью серебристой
Льдом одетое стекло;
Сторона лесов далеких
Снегом вся занесена,
И глядит с небес высоких
Круглолицая луна.
 
 
А ребенок невеселый
К няне жмется и дрожит…
В зале маятник тяжелый
Утомительно стучит.
Няня спицами качает,
Что-то под нос бормоча…
И едва-едва мерцает
Нагоревшая свеча…
 

26 февраля 1856

Жизнь («Песня туманная, песня далекая…»)

К. П. Апухтиной

 
Песня туманная, песня далекая,
И бесконечная, и заунывная,
Доля печальная, жизнь одинокая,
Слез и страдания цепь непрерывная…
 
 
Грустным аккордом она начинается…
В звуках аккорда, простого и длинного.
Слышу я, вопль из души вырывается,
Вопль за утратою детства невинного.
 
 
Далее звуков раскаты широкие –
Юного сердца мечты благородные:
Вера, терпения чувства высокие,
Страсти живые, желанья свободные.
 
 
Что же находим мы? В чувствах – страдания,
В страсти – мученья залог бесконечного,
В людях – обман… А мечты и желания?
Боже мой! Много ли в них долговечного?
 
 
Старость подходит часами невольными,
Тише и тише аккорды печальные…
Ждем, чтоб над нами, в гробу безглагольными,
Звуки кругом раздались погребальные…
 
 
После… Но если и есть за могилою
Песни иные, живые, веселые,
Жаль нам допеть нашу песню унылую,
Трудно нам сбросить оковы тяжелые!..
 

29 февраля 1856

Шарманка

М. А. Апухтиной

 
Я иду через площадь… Звездами
Не усыпано небо впотьмах…
Только слякоть да грязь пред глазами,
А шарманки мотивы в ушах.
 
 
И откуда те звуки, не знаю,
Но, под них забываться любя,
Всё прошедшее я вспоминаю
И ребенком вновь вижу себя.
 
 
В долгий вечер, бывало, зимою
У рояли я сонный сижу.
Ты играешь, а я за тобою
Неотвязчивым взором слежу.
 
 
То исчезнут из глаз твои руки,
То по клавишам явятся вдруг,
И чудесные, стройные звуки
Так ласкают и нежат мой слух.
 
 
А потом я рукою нетвердой
Повторяю урок в тишине,
И приятней живого аккорда
Твой же голос слышится мне.
 
 
Вот он тише звучит и слабее,
Вот пропал он в пространстве пустом.
А шарманка всё громче, звучнее,
Всё болезненней ноет кругом.
 
 
Вспоминаю я пору иную
И вот вижу: в столице, зимой,
И с колоннами залу большую,
И оркестр у подмосток большой.
 
 
Его речи, живой, музыкальной,
Так отрадно, мечтая, внимать,
То веселой, то томно-печальной,
И со мною твой образ опять.
 
 
И какие бы думе мятежной
Ни напомнил названья язык,
Всё мне слышится голос твой нежный
Всё мне видится ясный твой лик.
 
 
Может быть, и теперь пред роялью,
Как и прежде бывало, сидишь
И с спокойною, тихой печалью
На далекое поле глядишь.
 
 
Может быть, ты с невольной слезою
Вспоминаешь теперь обо мне?
И ты видишь: с постылой душою,
В незнакомой, чужой стороне
 
 
Я иду через площадь… Мечтами
Сердце полно о радостных днях…
Только слякоть да грязь пред глазами
И шарманки мотивы в ушах.
 

25 марта 1856

Апрельские мечты

О. П. Есиповой

 
Хотя рассыпчатый и с грязью пополам
Лежит пластами снег на улице сонливой,
Хотя и холодно бывает по утрам
И ветра слышатся стесненные порывы,
 
 
Но небо синее, прозрачное, без туч,
Но проницающей, крепительной струею
И свежий пар земли, но редкий солнца луч,
Сквозящий трепетно в час полдня над землею,–
 
 
Всё сладко шепчет мне: «На родине твоей
Уже давно весны повеяло дыханье,
Там груди дышится просторней и вольней,
Там ближе чувствуешь природы прозябанье,
 
 
Там отсыревшая и рыхлая земля
Уж черной полосой мелькает в синей дали…
Из сохнувших лесов чрез ровные поля
Потоки снежные давно перебежали.
 
 
И сад, где весело ребенком бегал ты,
Такой же прелестью былого детства веет:
В нем всё под сладостным дыханьем теплоты
Стремительно растет, цветет и зеленеет».
 

Апрель 1856

Санкт-Петербург

На Неве вечером

 
Плывем. Ни шороха. Ни звука. Тишина.
Нестройный шум толпы всё дальше замирает,
И зданий и дерев немая сторона
    Из глаз тихонько ускользает.
 
 
Плывем. Уж заревом полнеба облегло;
Багровые струи сверкают перед нами;
Качаяся, скользит покорное весло
    Над полусонными водами…
 
 
И сердце просится в неведомую даль,
В душе проносятся неясные мечтанья,
И радость томная, и светлая печаль,
    И непонятные желанья.
 
 
И так мне хорошо, и так душа полна,
Что взор с смущением невольным замечает,
Как зданий и дерев другая сторона
    Всё ближе, ближе подступает.
 

30 мая 1856

Дорогой

П. И. Чайковскому

 
Едешь, едешь в гору, в гору…
  Солнце так и жжет.
Ни души! Навстречу взору
  Только пыль встает.
 
 
Вон, мечты мои волнуя,
  Будто столб вдали…
Но уж цифры не могу я
  Различить в пыли.
 
 
И томит меня дремою,
  Жарко в голове…
Точно, помнишь, мы с тобою
  Едем по Неве.
 
 
Всё замолкло. Не колышет
  Сонная волна…
Сердце жадно волей дышит.
  Негой грудь полна,
 
 
И под мерное качанье
  Блещущей ладьи
Мы молчим, тая дыханье
  В сладком забытьи…
 
 
Но тряска моя телега,
  И далек мой путь,
А до мирного ночлега
  Не могу заснуть.
 
 
И опять всё в гору, в гору
  Едешь, – и опять
Те ж поля являют взору
  Ту ж пустую гладь.
 

15 июня 1856

Павлодар

Ожидание грозы

Н. Д. Карпову

 
Ночь близка… На небе черном
Серых туч ползет громада;
Всё молчит в лесу нагорном,
В глубине пустого сада.
 
 
Тьмой и сном объяты воды…
Душен воздух… Вечер длится…
В этом отдыхе природы
Что-то грозное таится.
 
 
Ночь настанет. Черной тучей
Пыль поднимется сильнее,
Липы с силою могучей
Зашатаются в аллее.
 
 
Дождь закапает над нами
И, сбираясь понемногу,
Хлынет мутными ручьями
На пылящую дорогу.
 
 
Неба пасмурные своды
Ярким светом озарятся:
Забушуют эти воды,
Блеском неба загорятся,
 
 
И, пока с краев до края
Будут пламенем объяты,
Загудят, не умолкая,
Грома тяжкие раскаты.
 

16 июля 1856

«Еду я ночью. Темно и угрюмо…»

 
Еду я ночью. Темно и угрюмо
  Стелется поле кругом.
Скучно! Дремлю я. Тяжелые думы
  Кроются в сердце моем.
 
 
Вижу я чудные очи… Тоскою
  Очи исполнены те,
Ласково манят куда-то с собою,
  Ярко горят в темноте.
 
 
Но на приветливый зов не спешу я…
  Мысль меня злая гнетет:
Вот я приеду; на небе, ликуя,
  Красное солнце взойдет,
 
 
А незакатные чудные очи,
  Полные сил и огня,
Станут тускнеть… И суровее ночи
  Будут они для меня.
 
 
Сердце опять мне взволнуют страданья,
  Трепет, смущение, страх;
Тихое слово любви и признанья
  С воплем замрет на устах.
 
 
И, безотрадно чуя несчастье,
  Поздно пойму я тогда,
Что не подметить мне искры участья
  В этих очах никогда,
 
 
Что не напрасно ль в ночи безрассветной
  Ехал я… в снах золотых,
Жаждал их взора, улыбки приветной,
  Молча любуясь на них?
 

7 августа 1856

Павлодар

Осенняя примета

 
Всюду грустная примета:
В серых тучах небеса,
Отцветающего лета
Равнодушная краса;
Утром холод, днем туманы,
Шум несносный желобов,
В час заката – блик багряный
Отшумевших облаков;
 
 
Ночью бури завыванье,
Иль под кровом тишины
Одинокие мечтанья,
Очарованные сны;
В поле ветер на просторе,
Крик ворон издалека,
Дома – скука, в сердце – горе,
Тайный холод и тоска.
 
 
Пору осени унылой
Сердце с трепетом зовет:
Вы мне блйзки, вы мне милы,
Дни осенних непогод;
Вечер сумрачный и длинный,
Мрак томительный ночей…
Увядай, мой сад пустынный,
Осыпайся поскорей.
 

16 августа 1856

Пловцы

Сотрудникам «Училищного вестника»

 
Друзья, неведомым путем
На бой с невежеством, со злом
И с торжествующею ленью
Мы плыли. Ночь была темна,
За тучи пряталась луна,
Гроза ревела в отдаленье.
 
 
И мы внимали ей вдали,
Дружнее прежнего гребли;
Уж берег виделся в тумане…
Но вихорь смял наш бедный челн,
И он помчался между волн,
Как падший витязь, жаждя брани.
 
 
И под покровом той же тьмы
Нас мчал назад. Очнулись мы
На берегу своем печальном.
А берег милый, хоть чужой,
Как путеводною звездой
Сиял на горизонте дальнем.
 
 
И мы воспрянули душой…
И снова нас зовет на бой
Стремленье к истине свободной.
Так что ж! Пускай опять, друзья,
Помчит нас по морю ладья,
Горя отвагой благородной!
 
 
Знакомый путь не страшен нам:
Мы выйдем на берег, а там
Доспехи битв не нужны боле:
Там воля крепкая нужна,
Чтоб бросить чести семена
На невозделанное поле.
 
 
И верьте, нам не долго ждать:
Мы поплывем туда опять,
На берегу нас солнце встретит;
Придет желанная пора
И жатву пышную добра
Оно с любовию осветит.
 

3 октября 1856