Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Алексей Апухтин

Памяти прошлого

 
Не стучись ко мне в ночь бессонную,
Не буди любовь схороненную,
Мне твой образ чужд и язык твой нем,
Я в гробу лежу, я затих совсем.
Мысли ясные мглой окутались,
Нити жизни все перепутались,
И не знаю я, кто играет мной,
Кто мне верный друг, кто мне враг лихой.
С злой усмешкою, с речью горькою
Ты приснилась мне перед зорькою…
Не смотри ты так, подожди хоть дня,
Я в гробу лежу, обмани меня…
Ведь умершим лгут, ведь удел живых –
Ряд измен, обид, оскорблений злых…
А едва умрем – на прощание
Нам надгробное шлют рыдание,
Возглашают нам память вечную,
Обещают жизнь… бесконечную!
 

<1886>

Перед операцией

 
  Вы говорите, доктор, что исход
  Сомнителен? Ну что ж, господня воля!
  Уж мне пошел пятидесятый год,
Довольно я жила. Вот только бедный Коля
  Меня смущает: слишком пылкий нрав,
  Идеям новым предан он так страстно,
Мне трудно спорить с ним – он, может быть, и прав,–
Боюсь, что жизнь свою загубит он напрасно.
О, если б мне дожить до радостного дня,
Когда он кончит курс и выберет дорогу.
  Мне хлороформ не нужно: слава Богу,
Привыкла к мукам я… А около меня
Портреты всех детей поставьте, доктор милый,
Пока могу смотреть, хочу я видеть их.
    Поверьте: в лицах дорогих
Я больше почерпну терпения и силы!..
  Вы видите: вон там, на той стене,
  В дубовой рамке Коля, в черной – Митя…
Вы помните, когда он умер в дифтерите
Здесь, на моих руках, вы всё твердили мне,
  Что заражусь я непременно тоже.
Не заразилась я, прошло тринадцать лет…
Что вытерпела я болезней, горя… Боже!
Вы, доктор, знаете… А где же Саша? Нет!
    Тут он с своей женой… Бог с нею!
Снимите тот портрет, в мундире, подле вас;
    Невольно духом я слабею,
Как только встречу взгляд ее холодных глаз.
Всё Сашу мучит в ней: бесцельное кокетство,
  Характер адский, дикая вражда
К семейству нашему… Вы знали Сашу с детства,
Не жаловался он ребенком никогда,
А тут, в последний раз, – но это между нами –
  Он начал говорить мне о жене,
Потом вдруг замолчал, упал на грудь ко мне
И плакал детскими, бессильными слезами…
  Я людям всё теперь простить должна,
  Но каюсь: этих слез я не простила…
    А прежде как она любила,
  Каким казалась ангелом она!..
Вот Оля с детками. За этих, умирая,
  Спокойна я. Наташа, ангел мой!
Уставила в меня глазенки, как живая,
И хочет выскочить из рамки золотой.
Мне больно шевельнуть рукой. Перекрестите
Хоть вы меня… Смешно вам, старый атеист,
Что ж делать, Бог простит! Вот так… Да отворите
    Окно. Как воздух свеж и чист!
  Как быстро тучки белые несутся
По неразгаданным, далеким небесам…
  Да, вот еще: к моим похоронам,
    Конечно, дети соберутся.
  Скажите им, что, умирая, мать
Благословила их и любит, но ни слова,
Что я так мучилась… Зачем их огорчать!
Ну, доктор, а теперь начните – я готова!..
 

Июль 1886

Старость

 
Бредет в глухом лесу усталый пешеход
И слышит: кто-то там, далёко, за кустами,
  Неровными и робкими шагами
  За ним, как вор подкравшийся, ползет.
Заныло сердце в нем, и он остановился.
  «Не враг ли тайный гонится за мной?
Нет, мне почудилось: то, верно, лист сухой,
  Цепляяся за ветви, повалился
Иль заяц пробежал…» Кругом не видно зги,
Он продолжает путь знакомою тропою.
Но вот всё явственней он слышит за собою
Всё те же робкие, неровные шаги.
И только рассвело, он видит: близко, рядом
  Идет старуха-нищая с клюкой,
  Окинула его пытливым взглядом
  И говорит: «Скиталец бедный мой!
  Ужель своей походкою усталой
  Ты от меня надеялся уйти?
    На тяжком жизненном пути
    Исколесил ты верст немало.
    Ведь скоро, гордость затая,
  Искать начнешь ты спутника иль крова…
    Я старость, я пришла без зова,
    Подруга новая твоя!
На прежних ты роптал, ты проклинал измену…
О, я не изменю, щедра я и добра:
  Я на глаза очки тебе надену,
В усы и бороду подсыплю серебра;
  Смешной румянец щек твоих я смою,
Чело почтенными морщинами покрою,
Всё изменю в тебе: улыбку, поступь, взгляд…
  Чтоб не скучал ты в праздности со мною,
    К тебе болезней целый ряд
    Привью заботливой рукою.
Тебя в ненастные, сомнительные дни
Я шарфом обвяжу, подам тебе калоши…
А зубы, волосы… На что тебе они?
Тебя избавлю я от этой лишней ноши.
Но есть могучий дар, он только мне знаком:
Я опыт дам тебе, в нем истина и знанье!
Всю жизнь ты их искал и сердцем и умом
И воздвигал на них причудливое зданье.
  В нем, правда, было много красоты,
    Но зданье это так непрочно!
Я объясню тебе, как ошибался ты;
    Я докажу умно и точно,
Что дружбою всю жизнь ты называл расчет,
  Любовью – крови глупое волненье,
  Наукою – бессвязных мыслей сброд,
  Свободою – залог порабощенья,
А славой – болтунов изменчивое мненье
  И клеветы предательский почет…»
– «Старуха, замолчи, остановись, довольно!
    (Несчастный молит пешеход.)
  Недаром сердце сжалося так больно,
Когда я издали почуял твой приход!
На что мне опыт твой? Я от твоей науки
Отрекся б с ужасом и в прежние года.
Покончи разом всё: бери лопату в руки,
Могилу вырой мне, столкни меня туда…
Не хочешь? Так уйди! Душа еще богата
Воспоминанием… надеждами полна,
    И, если дань тебе нужна,
Пожалуй, уноси с собою без возврата
Здоровье, крепость сил, румянец прежних дней,
Но веру в жизнь оставь, оставь мне увлеченье,
  Дай мне пожить хотя еще мгновенье
  В святых обманах юности моей!»
Увы, не отогнать докучную старуху!
Без устали она всё движется вперед,
То шепчет и язвит, к его склонившись уху,
То за руку его хватает и ведет.
И привыкает он к старухе понемногу:
Не сердит уж его пустая болтовня,
И, если про давно прейдённую дорогу
Она заговорит, глумяся и дразня,
Он чувствует в душе одну тупую скуку,
Безропотно бредет за спутницей своей
И, вяло слушая поток ее речей,
Сам опирается на немощную руку.
 

Июль 1886

Послание К. Р.

 
Ваше высочество, ваш благосклонный
  Дар получил я вчера.
Он одиночество ночи бессонной
  Мне услаждал до утра.
 
 
Верьте: не блеск и величие сана
  Душу пленяют мою;
Чужды мне льстивые речи обмана,
  Громких я од не пою.
 
 
В книге, как в зеркале, оком привычным
  Вижу я отблески лиц,–
Чем-то сердечным, простым, симпатичным
  Веет от этих страниц.
 
 
Кажется, будто на миг забывая
  Света бездушного шум,
В них приютилася жизнь молодая,
  Полная чувства и дум.
 
 
Жизнь эта всюду: в Венеции милой,
  В грезах любви золотой,
В теплой слезе над солдатской могилой,
  В сходках семьи полковой…
 
 
Пусть вдохновенная песнь раздается
  Чаще, как добрый пример;
В памяти чутких сердец не сотрется
  Милая надпись: К. Р.
 
 
Трудно мне кончить: слова этикета
  Плохо вставляются в стих,
Но как поэт Вы простите поэта,
  Если он кончит без них!
 

16 августа 1886

А. Г. Рубинштейну

По поводу «исторических концертов»

 
Увенчанный давно всемирной громкой славой,
Ты лавр историка вплетаешь в свой венок,
И с честью занял ты свой скромный уголок
  Под сенью новой музы величавой.
В былую жизнь людей душою погружен,
Ты не описывал их пламенных раздоров,
Ни всех нарушенных, хоть «вечных» договоров,
Ни бедствий без числа народов и племен.
Ты в звуках воскресил с могучим вдохновеньем,
Что было дорого отжившим поколеньям,
  То, что подобно яркому лучу,
Гнетущий жизни мрак порою разгоняло,
  Что жить с любовью равной помогало
    И бедняку, и богачу!
 

1886

«Проложен жизни путь бесплодными степями…»

 
Проложен жизни путь бесплодными степями,
 И глушь, и мрак… ни хаты, ни куста…
  Спит сердце; скованы цепями
   И разум, и уста,
    И даль пред нами
     Пуста.
 
 
И вдруг покажется не так тяжка дорога,
 Захочется и петь, и мыслить вновь.
  На небе звезд горит так много,
   Так бурно льется кровь…
    Мечты, тревога,
     Любовь!
 
 
О, где же те мечты? Где радости, печали,
 Светившие нам ярко столько лет?
  От их огней в туманной дали
   Чуть виден слабый свет…
    И те пропали…
     Их нет.
 

<1888>

К. Д. Нилову

 
Ты нас покидаешь, пловец беспокойный,
Для дальней Камчатки, для Африки знойной…
 
 
Но нашему ты не завидуй покою:
Увы! над несчастной, померкшей страною
 
 
Склонилось так много тревоги и горя,
Что верная пристань – в бушующем море!
 
 
Там волны и звезды, – вверяйся их власти…
Здесь бури страшнее: здесь люди и страсти.
 

1880-е годы

«О, не сердись за то, что в час тревожной муки…»

 
О, не сердись за то, что в час тревожной муки
Проклятья, жалобы лепечет мой язык:
То жизнью прошлою навеянные звуки,
То сдавленной души неудержимый крик.
 
 
Ты слушаешь меня – и стынет злое горе,
Ты тихо скажешь: «Верь» – и верю я, любя…
Вся жизнь моя в твоем глубоком, кротком взоре,
Я всё могу проклясть, но только не тебя.
 
 
Дрожат листы берез от холода ночного…
Но им ли сетовать на яркий солнца луч,
Когда, рассеяв тьму, он с неба голубого
Теплом их обольет, прекрасен и могуч?
 

1880-е годы

«„Прощай!“ – твержу тебе с невольными слезами…»

 
«Прощай!» – твержу тебе с невольными слезами,
  Ты говоришь: разлука недолга…
Но видишь ли: ручей пробился между нами,
  Поток сердит и круты берега.
 
 
Прощай. Мой путь уныл. Кругом нависли тучи.
Ручей уже растет и речкой побежит.
Чем дальше я пойду, тем берег будет круче,
И скоро голос мой к тебе не долетит.
 
 
Тогда забуду ль я о днях, когда-то милых,
Забуду ль всё, что, верно, помнишь ты,
Иль с горечью пойму, что я забыть не в силах,
  И в бездну брошусь с высоты?
 

1880-е годы

Сумасшедший

 
Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх
  И можете держать себя свободно,
Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях
  Я королем был избран всенародно,
Но это всё равно. Смущают мысль мою
Все эти почести, приветствия, поклоны…
    Я день и ночь пишу законы
Для счастья подданных и очень устаю.
  Как вам моя понравилась столица?
Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица
Напоминают мне знакомые черты,
Как будто я встречал, имен еще не зная,
Вас где-то там, давно…
      Ах, Маша, это ты?
О милая моя, родная, дорогая!
Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!
    И Коля… здравствуй, милый брат!
Вы не поверите, как хорошо мне с вами,
Как мне легко теперь! Но что с тобой, Мари?
Как ты осунулась… страдаешь всё глазами?
  Садись ко мне поближе, говори,
  Что наша Оля? Всё растет? Здорова?
  О господи! Что дал бы я, чтоб снова
Расцеловать ее, прижать к моей груди…
Ты приведешь ее?.. Нет, нет, не приводи!
  Расплачется, пожалуй, не узнает,
Как, помнишь, было раз… А ты теперь о чем
Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом
  Я стал совсем, и доктор уверяет,
    Что это легкий рецидив,
Что скоро всё пройдет, что нужно лишь терпенье..
О да, я терпелив, я очень терпелив,
Но всё-таки… за что? В чем наше преступленье?…
Что дед мой болен был, что болен был отец,
Что этим призраком меня пугали с детства,–
Так что ж из этого? Я мог же, наконец,
  Не получить проклятого наследства!..
Так много лет прошло, и жили мы с тобой
Так дружно, хорошо, и всё нам улыбалось…
Как это началось? Да, летом, в сильный зной,
Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось…
. . . . . . . . . .
 
 
Да, васильки, васильки…
Много мелькало их в поле…
Помнишь, до самой реки
Мы их сбирали для Оли.
 
 
Олечка бросит цветок
В реку, головку наклонит…
«Папа, – кричит, – василек
Мой поплывет, не утонет?!»
 
 
Я ее на руки брал,
В глазки смотрел голубые,
Ножки ее целовал,
Бледные ножки, худые.
 
 
Как эти дни далеки…
Долго ль томиться я буду?
Всё васильки, васильки,
Красные, желтые всюду…
 
 
Видишь, торчат на стене,
Слышишь, сбегают по крыше,
Вот подползают ко мне,
Лезут всё выше и выше…
 
 
Слышишь, смеются они…
Боже, за что эти муки?
Маша, спаси, отгони,
Крепче сожми мои руки!
 
 
Поздно! Вошли, ворвались,
Стали стеной между нами,
В голову так и впились,
Колют ее лепестками.
 
 
Рвется вся грудь от тоски…
Боже! куда мне деваться?
Всё васильки, васильки…
Как они смеют смеяться?
 
 
. . . . . . . . . .
Однако что же вы сидите предо мной?
Как смеете смотреть вы дерзкими глазами?
Вы избалованы моею добротой,
Но всё же я король, и я расправлюсь с вами!
Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме!
Для этого меня безумным вы признали…
Так я вам докажу, что я в своем уме:
Ты мне жена, а ты – ты брат ее… Что, взяли?
Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена.
Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни?
Что делать, милая, недаром вся страна
Давно уж требует твоей позорной казни!
Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор
И благости пример подам родному краю.
Я не за казни, нет, все эти казни – вздор.
Я взвешу, посмотрю, подумаю… не знаю…
    Эй, стража, люди, кто-нибудь!
    Гони их в шею всех, мне надо
  Быть одному… Вперед же не забудь:
  Сюда никто не входит без доклада.
 

<1890>

29-е апреля 1891 г

 
Ночь опустилась… Всё тихо: ни криков, ни шума,
Дремлет царевич, гнетет его горькая дума:
«Боже, за что посылаешь мне эти страданья?..
В путь я пустился с горячею жаждою знанья,
Новые страны увидеть и нравы чужие…
О, неужели в поля не вернусь я родные?
В родину милую весть роковая дошла ли?
Бедная мать убивается в жгучей печали,
Выдержит твердо отец, но, под строгой личиной,
Всё его сердце изноет безмолвной кручиной…
Ты мои помыслы видишь, о праведный Боже!
Зла никому я не сделал… За что же, за что же?..»
Вот засыпает царевич в тревоге и горе,
Сон его сладко баюкает темное море…
Снится царевичу: тихо к его изголовью
  Ангел склонился и шепчет с любовью:
«Юноша, Богом хранимый в далекой чужбине!
Больше, чем новые страны, увидел ты ныне:
Ты свою душу увидел в минуты невзгоды,
Мощью с судьбой ты померялся в юные годы!
Ты увидал беспричинную злобу людскую…
Спи безмятежно! Я раны твои уврачую.
Всё, что ты в жизни искал дорогого, святого,–
Родину, счастье, семью – возвращу тебе снова.
Жизнь пред тобой расстилается в светлом просторе
Ты поплывешь чрез иное – житейское море;
Много в нем места для подвигов смелых, свободны*
Много и мелей опасных, и камней подводных…
Я – твой хранитель, я буду незримо с тобою,
Белыми крыльями черные думы покрою».
 

Май 1891

Голос издалека

 
О, не тоскуй по мне! Я там, где нет страданья.
Забудь былых скорбей мучительные сны…
Пусть будут обо мне твои воспоминанья
  Светлей, чем первый день весны.
О, не тоскуй по мне! Меж нами нет разлуки:
Я так же, как и встарь, душе твоей близка,
Меня по-прежнему твои терзают муки,
  Меня гнетет твоя тоска.
Живи! Ты должен жить. И если силой чуда
Ты снова здесь найдешь отраду и покой,
То знай, что это я откликнулась оттуда
  На зов души твоей больной.
 

Октябрь 1891

«Давно ль, ваш город проезжая…»

 
Давно ль, ваш город проезжая,
Вошел я в старый, тихий дом
И, словно гость случайный рая,
Душою ожил в доме том!
Давно ли, кажется? А годы
С тех пор подкрались и прошли,
И часто, часто в дни невзгоды
Мне светлым праздником вдали
Являлась милая картина.
Я помню: серенький денек,
По красным угольям камина
Перебегавший огонек,
И ваши пальцы и узоры,
Рояль, рисунки и цветы,
И разговоры, разговоры –
Плоды доверчивой мечты…
И вот опять под вашим кровом
Сижу – случайный пилигрим…
Но – тем живым, горячим словом
Мы обменяться не спешим.
Мы, долго странствуя без цели,
Забыв, куда и как идти,
Сказать не смею: постарели,
Но… утомились на пути.
А где же те, что жили вами,
Кем ваша жизнь была полна?
С улыбкой горькою вы сами
Их перебрали имена:
Тот умер, вышла замуж эта
И умерла – тому уж год,
Тот изменил вам в вихре света,
Та – за границею живет…
Какой-то бурей дикой, жадной
Их уносило беспощадно,
И длинный ряд немых могил
Их милый образ заменил…
А наши думы и стремленья,
Надежды, чувства прежних лет?
Увы! От них пропал и след,
Как от миражей сновиденья…
Одни судьбой в архив сданы
И там гниют под слоем пыли,
Другие горем сожжены,
Те – нам, как люди, изменили…
И мы задумались, молчим…
Но нам – не тягостно молчанье,
И изредка годам былым
Роняем мы воспоминанье,–
Так иногда докучный гость,
Чтоб разговор не замер сонный,
Перед хозяйкой утомленной
Роняет пошлость или злость.
И самый дом глядит построже,
Хоть изменился мало он:
Диваны, кресла – всё в нем то же,
Но заперт наглухо балкон…
Тафтой задернута картина,
И, как живой для нас упрек,
По красным угольям камина
Бежит и блещет огонек…
 

1891

На бале («Ум, красота, благородное сердце и сила…»)

 
Ум, красота, благородное сердце и сила,–
Всю свою щедрость судьба на него расточила.
 
 
Но отчего же в толпе он глядит так угрюмо?.
В светлых очах его спряталась черная дума.
 
 
Мог бы расправить орел свои юные крылья,
Счастье, успехи пришли бы к нему без усилья,
 
 
Но у колонны один он стоит недвижимо.
Блеск, суета – всё бесследно проносится мимо.
 
 
Раннее горе коснулось души его чуткой…
И позабыть невозможно, и вспомнить так жутко!
 
 
Годы прошли, но под гнетом былого виденья
Блекнут пред ним мимолетные жизни явленья…
 
 
Пусть позолотой мишурною свет его манит,
Жизни, как людям, он верить не хочет, не станет!
 

1 ноября 1892

«О, что за облако над Русью пролетело…»

 
О, что за облако над Русью пролетело,
Какой тяжелый сон в пустующих полях!
Но жалость мощная проснулася в сердцах
И через черный год проходит нитью белой.
К чему ж уныние? Зачем бесплодный страх?
И хату бедняка и царские палаты
Одним святым узлом связала эта нить:
И труженика дань, и крёза дар богатый,
И тихий звук стиха, и музыки раскаты,
И лепту юношей, едва начавших жить.
Родник любви течет на дне души глубоком,
Как пылью, засорен житейской суетой…
Но туча пронеслась ненастьем и грозой –
Родник бежит ручьем. Он вырвется потоком,
Он смоет сор и пыль широкою волной.
 

1892

«Опять пишу тебе, но этих горьких строк…»

 
Опять пишу тебе, но этих горьких строк
Читать не будешь ты… Нас жизненный поток
Навеки разлучил. Чужие мы отныне,
И скорбный голос мой теряется в пустыне.
Но я тебе пишу затем, что я привык
Всё поверять тебе: что шепчет мой язык
Без цели, нехотя, твои былые речи,
Что я считаю жизнь от нашей первой встречи,
Что милый образ твой мне каждый день милей,
Что нет покоя мне без бурь минувших дней,
Что муки ревности и ссор безумных муки
Мне счастьем кажутся пред ужасом разлуки.
 

1892

«Всё, чем я жил, в чем ждал отрады…»

 
Всё, чем я жил, в чем ждал отрады,
Слова развеяли твои…
Так снег последний без пощады
Уносят вешние ручьи…
И целый день, с насмешкой злою,
Другие речи заглушив,
Они носились надо мною,
Как неотвязчивый мотив.
 
 
Один я. Длится ночь немая.
Покоя нет душе моей…
О, как томит меня, пугая,
Холодный мрак грядущих дней!
Ты не согреешь этот холод,
Ты не осветишь эту тьму…
Твои слова, как тяжкий молот,
Стучат по сердцу моему.
 

1892

«Когда ребенком мне случалось…»

 
Когда ребенком мне случалось
Услышать песнь: «Христос воскрес!»,
То сонмы ангелов, казалось,
Поют с ликующих небес.
 
 
Сегодня ночи жду пасхальной…
Безмолвны ангелов полки,
И не сойдут они в печальный
Приют недуга и тоски.
 
 
И светлой вести воскресенья
Ответит здесь, в ночной тиши,
Немая скорбь уничтоженья
Когда-то верившей души.
 

1893

«Вот тебе старые песни поэта…»

 
Вот тебе старые песни поэта –
Я их слагал в молодые года,
Долго таил от бездушного света,
И, не найдя в нем живого ответа,
  Смолкли они навсегда.
 
 
Зреет в душе моей песня иная…
Как ни гони ее, как ни таи,–
Песня та вырвется, громко рыдая,
Стоном безумной любви заглушая
  Старые песни мои.
 

1893

«Перед судом толпы, коварной и кичливой…»

 
Перед судом толпы, коварной и кичливой,
С поникшей головой меня увидишь ты
И суетных похвал услышишь лепет лживый,
Пропитанный враждой и ядом клеветы.
Но твой безмолвный взор, доверчивый и милый,
На помощь мне придет с участием живым…
 
 
Так гибнущий пловец, уже теряя силы,
Всё смотрит на маяк, горящий перед ним.
Свети же, мой маяк! Пусть буря, завывая,
Качает бедный челн, пусть высится волна,
Пускай вокруг меня и мрак, и ночь глухая…
Ты светишь, мой маяк, – мне гибель не страшна
 

1893

Стихотворения неизвестных лет

Орфей и паяц

 
Слушать предсмертные песни Орфея друзья собралися.
Нагло бранясь и крича, вдруг показался паяц.
Тотчас же шумной толпой убежали друзья за паяцем…
Грустно на камне один песню окончил Орфей.
 

К человеческой мысли

 
Во тьме исчезнувших веков,
В борьбе с безжалостной природой
Ты родилась под звук оков
И в мир повеяла свободой.
Ты людям счастье в дар несла,
Забвенье рабства и печали,–
Богини светлого чела
В тебе безумцы не признали.
Ты им внушала только страх,
Твои советы их томили;
Тебя сжигали на кострах,
Тебя на плаху волочили,–
Но голос твой звучал как медь
Из мрака тюрьм, из груды пепла…
Ты не хотела умереть,
Ты в истязаниях окрепла!
Прошли века… Устав в борьбе,
Тебя кляня и ненавидя,
Враги воздвигли храм тебе,
Твое могущество увидя!
Страдал ли человек с тех пор,
Иль кровь лилася по-пустому,
Тебе всё ставили в укор,
Хоть ты учила их другому!
Ты дожила до наших дней…
Но так ли надо жить богине?
В когтях невежд и палачей
Ты изнываешь и доныне.
Твои неверные жрецы
Тебя бесчестят всенародно,
Со злом бессильные бойцы
Друг с другом борются бесплодно.
Останови же их! Пора
Им протянуть друг другу руки
Во имя чести и добра,
Во имя света и науки…
Но всё напрасно! Голос твой
Уже не слышен в общем гаме,
И гул от брани площадной
Один звучит в пустынном храме,
И так же тупо, как и встарь,
Отжившим вторя поколеньям,
На твой поруганный алтарь
Глядит толпа с недоуменьем.
 

«К ней в пустую гостиную голубь влетел…»

 
К ней в пустую гостиную голубь влетел
  Темно-сизый, махая крылами.
Уже близилась осень, и лес пожелтел
  За пустыми, нагими полями.
 
 
И казалось, что в день этот, темный, сырой,
  Гость нежданный явился с приветом,
Что пахнуло опять позабытой весной
  И горячим исчезнувшим летом.
 
 
Шумно жить без любви ей досталось в удел.
  Сердце пусто, дом полон гостями…
Но в заснувшую душу к ней голубь влетел
  Темно-сизый, махая крылами.
 
 
Озарится ль в душе то, что было темно,
  От нежданного яркого света,
Или вылетит голубь, тоскуя, в окно,
  На призыв не дождавшись ответа?