Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Алексей Апухтин

Две ветки

 
Верхние ветви зеленого, стройного клена,
В горьком раздумье слежу я за вами с балкона.
 
 
Грустно вы смотрите: ваше житье незавидно.
Что на земле нас волнует – того вам не видно.
 
 
В синее небо вы взор устремили напрасно:
Небо – безжалостно, небо – так гордо-бесстрастно!
 
 
Бури ль вы ждете? Быть может, раскрывши объятья,
Встретитесь вы, как давно разлученные братья?..
 
 
Нет, никогда вам не встретиться! Ветер застонет,
Листья крутя, он дрожащую ветку наклонит,
 
 
Но, неизменный, суровый закон выполняя,
Тотчас от ветки родной отшатнется другая…
 
 
Бедные ветви, утешьтесь! Вы слишком высоки:
Вот отчего вы так грустны и так одиноки!
 

1878

«Отчалила лодка. Чуть брезжил рассвет…»

 
Отчалила лодка. Чуть брезжил рассвет…
В ушах раздавался прощальный привет,
  Дышал он нежданною лаской…
Свинцовое море шумело кругом…
Всё это мне кажется сладостным сном,
  Волшебной, несбыточной сказкой!
 
 
О нет, то не сон был! В дали голубой
Две белые чайки неслись над водой,
  И серые тучки летели,–
И всё, что сказать я не мог и не смел,
Кипело в душе… и восток чуть алел,
  И волны шумели, шумели!..
 

1879

Ревель

«Снова один я… Опять без значенья…»

 
Снова один я… Опять без значенья
  День убегает за днем,
Сердце испуганно ждет запустенья,
  Словно покинутый дом.
 
 
Заперты ставни, забиты вороты,
  Сад догнивает пустой…
Где же ты светишь и греешь кого ты,
  Мой огонек дорогой?
 
 
Видишь, мне жизнь без тебя не под силу,
  Прошлое давит мне грудь,
Словно в раскрытую грозно могилу,
  Страшно туда заглянуть.
 
 
Тянется жизнь, как постылая сказка,
  Холодом веет от ней…
О, мне нужна твоя тихая ласка,
  Воздуха, солнца нужней!..
 

1879

В. М<ещерско>му

 
Мой друг, тебя томит неверная примета,
Бесплодную боязнь рассудком укроти:
Когда твоя душа сочувствием согрета,
  Она не может горя принести!
Но, видя ряд могил, о прошлых днях тоскуя,
    Дрожишь ты часто за живых,
    И, гибель лучших смутно чуя,
    С двойною силой любишь их.
Так сердце матери невольно отличает
    Того из всех своих детей,
Кому грозит беда, чья радость увядает,
  Кто немощней, и жалче, и слабей…
Пусть тем, кого уж нет, не нужно сожалений,
Но мысли не прогнать: зачем они ушли?
Увы! Ни мощный ум, ни сердца жар, ни гений
  Не созданы надолго для земли,
И только то живет без горьких опасений,
    Что пресмыкается в пыли!
 

1870-е годы

Пара гнедых

Перевод из Донаурова

 
Пара гнедых, запряженных с зарею,
Тощих, голодных и грустных на вид,
Вечно бредете вы мелкой рысцою,
Вечно куда-то ваш кучер спешит.
Были когда-то и вы рысаками,
И кучеров вы имели лихих,
Ваша хозяйка состарилась с вами,
    Пара гнедых!
 
 
Ваша хозяйка в старинные годы
Много имела хозяев сама,
Опытных в дом привлекала из моды,
Более нежных сводила с ума.
Таял в объятьях любовник счастливый,
Таял порой капитал у иных;
Часто стоять на конюшне могли вы,
    Пара гнедых!
 
 
Грек из Одессы и жид из Варшавы,
Юный корнет и седой генерал –
Каждый искал в ней любви и забавы
И на груди у нее засыпал.
Где же они, в какой новой богине
Ищут теперь идеалов своих?
Вы, только вы и верны ей доныне,
    Пара гнедых!
 
 
Вот отчего, запрягаясь с зарею
И голодая по нескольку дней,
Вы подвигаетесь мелкой рысцою
И возбуждаете смех у людей.
Старость, как ночь, вам и ей угрожает,
Говор толпы невозвратно затих,
И только кнут вас порою ласкает,
    Пара гнедых!
 

1870-е годы

Богиня и певец

Из Овидия

 
Пел богиню влюбленный певец, и тоской его голос звучал…
Вняв той песне, богиня сошла, красотой лучезарной сияя,
И к божественно юному телу певец в упоенье припал,
Задыхаясь от счастья, лобзанием жгучим его покрывая.
Говорила богиня певцу: «Не томися, певец мой, тоской,
Я когда-нибудь снова сойду на твое одинокое ложе –
Оттого что ни в ком на Олимпе не встретить мне страсти такой,
Оттого что безумные ласки твои красоты мне дороже».
 

1870-е годы

Цыганская песня

Я вновь пред тобою

стою очарован…

 
О, пой, моя милая, пой, не смолкая,
  Любимую песню мою
О том, как, тревожно той песне внимая,
  Я вновь пред тобою стою!
 
 
Та песня напомнит мне время былое,
  Которым душа так полна,
И страх, что щемит мое сердце больное,
  Быть может, рассеет она.
 
 
Боюсь я, что голос мой, скорбный и нежный,
  Тебя своей страстью смутит,
Боюсь, что от жизни моей безнадежной
  Улыбка твоя отлетит.
 
 
Мне жизнь без тебя словно полночь глухая
  В чужом и безвестном краю…
О, пой, моя милая, пой, не смолкая,
  Любимую песню мою!
 

1870-е годы

Два голоса

Посвящается С. А. и Е. К. З<ыби>ным

 
Два голоса, прелестью тихой полны,
  Носились над шумом салонным,
И две уж давно не звучавших струны
  Им вторили в сердце смущенном.
 
 
И матери голос раздумьем звучал
  Про счастье давно прожитое,
Про жизненный путь между мелей и скал,
  Про тихую радость покоя.
 
 
И дочери голос надеждой звучал
  Про силу людского участья,
Про блеск оживленных, сияющих зал,
  Про жажду безвестного счастья.
 
 
Казалось, что, в небе лазурном горя,
  С прекрасной вечерней зарею
Сливается пышная утра заря –
  И блещут одной красотою.
 

1870-е годы

«Средь смеха праздного, среди пустого гула…»

 
Средь смеха праздного, среди пустого гула
Мне душу за тебя томит невольный страх:
Я видел, как слеза украдкою блеснула
   В твоих потупленных очах.
 
 
Твой беззащитный челн сломила злая буря,
На берег выброшен неопытный пловец.
Откинувши весло и голову понуря,
   Ты ждешь: наступит ли конец?
 
 
Не унывай, пловец! Как сон, минует горе,
Затихнет бури свист и ропот волн седых,
И покоренное, ликующее море
   У ног уляжется твоих.
 

1870-е годы

«Прости меня, прости! Когда в душе мятежной…»

 
Прости меня, прости! Когда в душе мятежной
    Угас безумный пыл,
С укором образ твой, чарующий и нежный,
    Передо мною всплыл.
 
 
О, я тогда хотел, тому укору вторя,
    Убить слепую страсть,
Хотел в слезах любви, раскаянья и горя
    К ногам твоим упасть!
 
 
Хотел все помыслы, желанья, наслажденья –
    Всё в жертву принести.
Я жертвы не принес, не стою я прощенья…
    Прости меня, прости!
 

1870-е годы

«Мне не жаль, что тобою я не был любим…»

 
Мне не жаль, что тобою я не был любим,–
   Я любви недостоин твоей!
Мне не жаль, что теперь я разлукой томим,–
   Я в разлуке люблю горячей;
 
 
Мне не жаль, что и налил и выпил я сам
   Унижения чашу до дна,
Что к проклятьям моим, и к слезам, и к мольбам
   Оставалася ты холодна;
 
 
Мне не жаль, что огонь, закипевший в крови,
   Мое сердце сжигал и томил,
Но мне жаль, что когда-то я жил без любви,
   Но мне жаль, что я мало любил!
 

1870-е годы

Санкт-Петербург

«Когда любовь охватит нас…»

 
Когда любовь охватит нас
Своими крепкими когтями,
Когда за взглядом гордых глаз
Следим мы робкими глазами,
Когда не в силах превозмочь
Мы сердца мук и, как на страже,
Повсюду нас и день и ночь
Гнетет всё мысль одна и та же,
Когда в безмолвии, как тать,
К душе подкрадется измена,–
Мы рвемся, ропщем и бежать
Хотим из тягостного плена.
Мы просим воли у судьбы,
Клянем любовь – приют обмана,
И, как восставшие рабы,
Кричим: «Долой, долой тирана!»
 
 
Но если боги, вняв мольбам,
Освободят нас от неволи,
Как пуст покажется он нам,
Спокойный мир без мук и боли.
О, как захочется нам вновь
Цепей, давно проклятых нами,
Ночей с безумными слезами
И слов, сжигающих нам кровь…
Промчатся дни без наслажденья,
Минуют годы без следа,
Пустыней скучной, без волненья
Нам жизнь покажется…
. . . . . . . . . . Тогда,
Как предки наши, мы с гонцами
Пошлем врагам такой привет:
«Обильно сердце в нас мечтами,
Но в нем теперь порядка нет,
Придите княжити над нами…»
 

1870-е годы

«Я ее победил, роковую любовь…»

 
Я ее победил, роковую любовь,
  Я убил ее, злую змею,
Что без жалости, жадно пила мою кровь,
  Что измучила душу мою!
  Я свободен, спокоен опять –
  Но нерадостен этот покой.
 
 
Если ночью начну я в мечтах засыпать,
  Ты сидишь, как бывало, со мной.
  Мне мерещатся снова они –
  Эти жаркие летние дни,
  Эти долгие ночи бессонные,
  Безмятежные моря струи,
  Разговоры и ласки твои,
  Тихим смехом твоим озаренные.
А проснуся я – ночь, как могила, темна,
  И подушка моя холодна,
  И мне некому сердца излить.
И напрасно молю я волшебного сна,
  Чтоб на миг мою жизнь позабыть.
Если ж многие дни без свиданья пройдут,
Я тоскую, не помня измен и обид;
Если песню, что любишь ты, вдруг запоют,
Если имя твое невзначай назовут,–
  Мое сердце, как прежде, дрожит!
Укажи же мне путь, назови мне страну,
  Где прошедшее я прокляну,
Где бы мог не рыдать я с безумной тоской
  В одинокий полуночный час,
Где бы образ твой, некогда мне дорогой,
    Побледнел и погас!
  Куда скрыться мне? Дай же ответ!..
Но ответа не слышно, страны такой нет,
И, как перлы в загадочной бездне морей,
  Как на небе вечернем звезда,
Против воли моей, против воли твоей,
  Ты со мною везде и всегда!
 

1870-е годы

А. А. Жедринскому

 
Не говори о ней! К чему слова пустые?
Но я тебе скажу, что жалкою толпой
Пред ней покажутся красавицы другие,
Как звезды тусклые пред яркою звездой.
 
 
Ее не исказил обычай жизни светской,
Свободна и светла она меж нас идет,
Не видно нам огня из-за улыбки детской…
Но счастлив будет тот, кто в ней огонь зажжет!
 
 
Не говори о ней цветам, деревьям, тучам…
Но в сердце я твоем привык читать давно:
Я вижу, что любви сиянием могучим,
Как солнечным лучом, оно озарено!
 
 
Оно забилось всем, что свято и высоко:
И жалостью к другим, и верою в людей…
О, как свою любовь ни затаи глубоко,
Невольно всё в тебе заговорит о ней!
 

Конец 1870-х годов?

Воспоминание

 
Как тиха эта ночь! Всё сидел бы без дум,
  Да дышал полной грудью, да слушал…
И боишься, чтоб говор какой или шум
  Этот чудный покой не нарушил.
Но покоя душе моей нет! Его прочь
    Гонит дума печальная…
  Мне иная припомнилась ночь –
    Роковая, прощальная…
 
 
  В эту ночь – о, теперь, хоть теперь,
  Когда кануло всё без возврата,
  Когда всё так далёко, поверь,
  Я люблю тебя нежно и свято! –
Мы сидели одни. Бледный день наступал.
  Догорали ненужные свечи.
  Я речам твоим жадно внимал…
  Были сухи и едки те речи.
 
 
То сарказмом звучали, иронией злой,
То, как будто ища мне мучения нового,
  Замолкали искусно порой,
  Чтоб не дать объясненья готового.
В этот миг я бы руки с мольбою простер:
  «О, скажи мне хоть слово участья,
  Брось, как прежде, хоть ласковый взор,–
  Мне иного не надобно счастья!»
 
 
  Но обида сковала язык,
  Головой я бессильно поник.
Всё, что гордостью было, в душе подымалося;
Всё, что нежностью было, беспомощно сжалося,–
  А твой голос звучал торжеством
  И насмешкой терзал ядовитою
  Над моим помертвелым лицом
  Да над жизнью моею разбитою…
 

Конец 1870-х или начало 1880-х годов?

Рыбница

«День ли царит, тишина ли ночная…»

 
День ли царит, тишина ли ночная,
В снах ли тревожных, в житейской борьбе,
Всюду со мной, мою жизнь наполняя,
Дума всё та же, одна, роковая,–
    Всё о тебе!
 
 
С нею не страшен мне призрак былого,
Сердце воспрянуло, снова любя…
Вера, мечты, вдохновенное слово,
Всё, что в душе дорогого, святого,–
    Всё от тебя!
 
 
Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь загуби,–
Знаю одно: что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы –
    Всё для тебя!
 

<1880>

Памятная ночь

 
Зачем в тиши ночной, из сумрака былого,
Ты, роковая ночь, являешься мне снова
И смотришь на меня со страхом и тоской?
…То было уж давно… на станции глухой,
Где ждал я поезда… Я помню, как сначала
Дымился самовар и печь в углу трещала;
Курил и слушал я часов шипевший бой,
Далекий лай собак да сбоку, за стеной,
Храпенье громкое… И вдруг, среди раздумья –
То было ль забытье, иль тяжкий миг безумья –
Замолкло, замерло, потухло всё кругом.
Луна, как мертвый лик, глядела в мертвый дом,
Сигара выпала из рук, и мне казалось,
Что жизнь во мне самом внезапно оборвалась.
Я всё тогда забыл: кто я, зачем я тут?
Казалось, что не я – другие люди ждут
Другого поезда на станции убогой.
Не мог я разобрать, их мало или много,
Мне было всё равно, что медлит поезд тот,
Что опоздает он, что вовсе не придет…
Не знаю, долго ли то длилось испытанье,
Но тяжко и теперь о нем воспоминанье!
 
 
С тех пор прошли года. В тиши немых могил
Родных людей и чувств я много схоронил,
Измен, страстей и зла вседневные картины
По сердцу провели глубокие морщины,
И с грузом опыта, с усталою душой
Я вновь сижу один на станции глухой.
Я поезда не жду, увы!., пройдет он мимо…
Мне нечего желать, и жить мне нестерпимо!
 

1880

На новый 1881 год

 
Вся зала ожидания полна,
Партер притих, сейчас начнется пьеса.
Передо мной, безмолвна и грозна,
Волнуется грядущего завеса.
 
 
Как я, бывало, взор туда вперял,
Как смутный каждый звук ловил оттуда!
Каких-то новых слов я вечно ждал,
Какого-то неслыханного чуда.
 
 
О Новый год! Теперь мне всё равно,
Несешь ли ты мне смерть и разрушенье,
Иль прежних лет мне видеть суждено
Бесцветное, тупое повторенье…
 
 
Немного грез – осколки светлых дней –
Как вихрем, он безжалостно развеет,
Еще немного отпадет друзей,
Еще немного сердце зачерствеет.
 

Декабрь 1880

К поэзии

Посвящается А. В. Панаевой

1

 
В те дни, когда широкими волнами
Катилась жизнь, спокойна и светла,
Нередко ты являлась между нами,
И речь твоя отрадой нам была.
 
 
Над пошлостью житейской ты царила,
Светлели мы в лучах твоей красы,
И ты своим избранникам дарила
Бессонные и сладкие часы.
 
 
Те дни прошли. Над родиной любимой,
Над бедною, померкшею страной
Повеял дух вражды неумолимой
И жизнь сковал корою ледяной.
 
 
Подземные таинственные силы
Колеблют землю… В ужасе немом
Застыла ты, умолк твой голос милый,
И день за днем уныло мы живем.
 

2

 
В эти дни ожиданья тупого,
В эти тяжкие, тусклые дни,
О, явись нам, волшебница, снова
И весною нежданной дохни!
 
 
От насилий, измен и коварства,
От кровавых раздоров людских
Уноси в свое светлое царство
Ты глашатаев верных своих!
 
 
Позабудь роковые сомненья
И, бессмертной сияя красой,
Нам последнюю песнь утешенья,
Лучезарную песню пропой!
 
 
Как напевы чарующей сказки,
Будет песня легка и жива;
Мы услышим в ней матери ласки
И молитвы забытой слова;
 
 
Нам припомнятся юности годы,
И пиры золотой старины,
И мечты бескорыстной свободы,
И любви задушевные сны.
 
 
Пой с могучей, неслыханной силой,
Воскреси, воскреси еще раз
Всё, что было нам свято и мило,
Всё, чем жизнь улыбалась для нас!
 

1881

Отравленное счастье

 
Зачем загадывать, мечтать о дне грядущем,
Когда день нынешний так светел и хорош?
Зачем твердить всегда в унынии гнетущем,
Что счастье ветрено, что счастья не вернешь?
Пускай мне суждены мучения разлуки
И одиночества томительные дни –
Сегодня я с тобой, твои целую руки,
    И ночь тиха, и мы одни.
О, если бы я мог, хоть в эту ночь немую,
    Забыться в грезах золотых
И всё прошедшее, как ношу роковую,
    Сложить у милых ног твоих.
Но сердце робкое, привыкшее бояться,
    Не оживет в роскошном сне,
Не верит счастию, не смеет забываться
И речи скорбные нашептывает мне.
Когда я удалюсь, исполненный смущенья,
  И отзвучат шаги мои едва,
Ты вспомнишь, может быть, с улыбкою сомненья
    Мои тревожные моленья,
Мои горячие и нежные слова.
Когда враги мои холодною толпою
Начнут меня язвить и их услышишь ты,
Ты равнодушною поникнешь головою
  И замолчишь пред наглою враждою,
  Пред голосом нелепой клеветы.
Когда в сырой земле я буду спать глубоко,
Бессилен, недвижим и всеми позабыт,–
    Моей могилы одинокой
    Твоя слеза не оросит.
    И, может быть, в минуту злую,
Когда мечты твои в прошедшее уйдут,
  Мою любовь, всю жизнь мою былую
    Ты призовешь на строгий суд,–
О, в этот страшный час тревоги, заблужденья,
  Томившие когда-то эту грудь,
Мои невольные, бессильные паденья
    Ты мне прости и позабудь.
  Пойми тогда, хоть с поздним сожаленьем,
    Что в мире том, где друг твой жил,
  Никто тебя с таким самозабвеньем,
    С таким страданьем не любил.
 

1881

На новый <1882> год

 
Безотрадные ночи! Счастливые дни!
Как стрела, как мечта пронеслися они.
Я не год пережил, а десятки годов,
То страдал и томился под гнетом оков,
То несбыточным счастием был опьянен…
Я не знаю, то правда была или сон.
 
 
Мчалась тройка по свежему снегу в глуши,
И была ты со мной, и кругом ни души…
Лишь мелькали деревья в серебряной мгле,
И казалось, что всё в небесах, на земле
Мне шептало: люби, позабудь обо всем…
Я не знаю, что правдою было, что сном!
 
 
И теперь меня мысль роковая гнетет:
Что пошлет он мне, новый, неведомый год?
Ждет ли светлое счастье меня впереди,
Иль последнее пламя потухнет в груди,
И опять побреду я живым мертвецом…
Я не знаю, что правдою будет, что сном!
 

Декабрь 1881

«Из отроческих лет он выходил едва…»

 
Из отроческих лет он выходил едва,
Когда она его безумно полюбила
За кудри детские, за пылкие слова.
Семью и мужа – всё она тогда забыла!
 
 
Теперь пред юношей, роскошна и пышна,
Вся жизнь раскинулась, – орел расправил крылья,
И чует в воздухе недоброе она,
И замирает вся от гневного бессилья.
 
 
В тревоге и тоске ее блуждает взгляд,
Как будто в нем застыл вопрос и сердце гложет:
«Где он, что с ним, и с кем часы его летят?..»
Всё знать она должна и знать, увы! – не может.
 
 
И мечется она, всем слухам и речам
Внимая горячо, то веря, то не веря,
Бесцельной яростью напоминая нам
Предсмертные прыжки израненного зверя.
 

Март 1882

Г. Карцову

 
Настойчиво, прилежно, терпеливо,
  Порой таинственно, как тать,
Плоды моей фантазии ленивой
  Ты в эту вписывал тетрадь.
 
 
Укрой ее от любопытных взоров,
  Не отдавай на суд людей,
На смех и гул пристрастных приговоров
  Заветный мир души моей!
 
 
Когда ж улягусь я на дне могилы
  И, покорясь своей судьбе,
Одну лишь память праздного кутилы
  Оставлю в мире по себе,–
 
 
Пускай тебе тетрадь напомнит эта
  Сердечной дружбы нашей дни,
И ты тогда забытого поэта
  Хоть добрым словом помяни!
 

6 октября 1882

Письмо

 
Увидя почерк мой, Вы, верно, удивитесь:
    Я не писала Вам давно.
  Я думаю, Вам это всё равно.
Там, где живете Вы и, значит, веселитесь,
    В роскошной, южной стороне,
  Вы, может быть, забыли обо мне.
  И я про всё забыть была готова…
    Но встреча странная – и вот
С волшебной силою из сумрака былого
  Передо мной Ваш образ восстает.
 
 
    Сегодня, проезжая мимо,
    К N. N. случайно я зашла.
  С княгиней, Вами некогда любимой,
  Я встретилась у чайного стола.
Нас познакомили, двумя-тремя словами
Мы обменялися, но жадными глазами
  Впилися мы друг в друга. Взор немой,
Казалось, проникал на дно души другой.
  Хотелось мне ей броситься на шею
  И долго, долго плакать вместе с нею!
 
 
  Хотелось мне сказать ей: «Ты близка
  Моей душе. У нас одна тоска,
Нас одинаково грызет и мучит совесть,
И, если оттого не станешь ты грустней,
    Я расскажу тебе всю повесть
    Души истерзанной твоей.
Ты встретила его впервые в вихре бала,
  Пленительней его до этих пор
    Ты никого еще не знала:
Он был красив, как бог, и нежен, и остер.
Он ездить стал к тебе, почтительный, влюбленный,
    Но, покорясь его уму,
Решилась твердо ты остаться непреклонной –
  И отдалась безропотно ему.
  Дни счастия прошли как сновиденье,
    Другие наступили дни…
О, дни ревнивых слез, обманов, охлажденья,
  Кому из нас не памятны они?
  Когда его встречала ты покорно,
    Прощала всё ему, любя,
  Он называл твою печаль притворной
    И комедьянткою тебя.
Когда же приходил условный час свиданья
  И в доме наступала тишина,
  В томительной тревоге ожиданья
  Садилась ты у темного окна.
  Понуривши головку молодую
  И приподняв тяжелые драпри,
  Не шевелясь, сидела до зари,
  Вперяя взоры в улицу пустую.
  Ты с жадностью ловила каждый звук,
  Привыкла различать кареты стук
    От стука дрожек издалёка.
    Но вот всё ближе, ближе, вот
  Остановился кто-то у ворот…
  Вскочила ты в одно мгновенье ока,
    Бежишь к дверям… напрасный труд:
Обман, опять обман! О, что за наказанье!
  И вот опять на несколько минут
  Царит немое, мертвое молчанье,
Лишь видно фонарей неровное мерцанье,
И скучные часы убийственно ползут.
И проходила ночь, кипела жизнь дневная…
  Тогда ты шла к себе с огнем в крови
  И падала в подушки, замирая
  От бешенства, и горя, и любви!»
 
 
  Из этого, конечно, я ни слова
  Княгине не сказала. Разговор
  У нас лениво шел про разный вздор,
И имени, для нас обеих дорогого,
    Мы не решилися назвать.
  Настало вдруг неловкое молчанье,
    Княгиня встала. На прощанье
  Хотелось мне ей крепко руку сжать,
И дружбою у нас окончиться могло бы,
  Но в этот миг прочла я столько злобы
    В ее измученных глазах,
  Что на меня нашел невольный страх,
  И молча мы расстались, я – с поклоном,
  Она – с кивком небрежным головы…
 
 
  Я начала свое письмо на вы,
  Но продолжать не в силах этим тоном.
  Мне хочется сказать тебе, что я
  Всегда, везде по-прежнему твоя,
    Что дорожу я этой тайной,
  Что женщина, которую случайно
    Любил ты хоть на миг один,
    Уж никогда тебя забыть не может,
Что день и ночь ее воспоминанье гложет,
  Как злой палач, как милый властелин.
Она не задрожит пред светским приговором:
  По первому движенью твоему
Покинет свет, семью, как душную тюрьму,
И будет счастлива одним своим позором!
    Она отдаст последний грош,
    Чтоб быть твоей рабой, служанкой
    Иль верным псом твоим – Дианкой,
  Которую ласкаешь ты и бьешь!
 

Р. S.

 
Тревога, ночь, – вот что письмо мне диктовало…
    Теперь, при свете дня, оно
    Мне только кажется смешно,
Но изорвать его мне как-то жалко стало!
Пусть к Вам оно летит от берегов Невы,
Хотя бы для того… чтоб рассердились Вы.
Какое дело Вам, что там Вас любят где-то?
Лишь та, что возле Вас, волнует Вашу кровь.
    И знайте: я не жду ответа
    Ни на письмо, ни на любовь.
Вам чувство каждое всегда казалось рабством,
  А отвечать на письма… Боже мой!
На Вашем языке, столь вежливом порой,
    Вы это называли «бабством».
 

Ноябрь 1882