Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Алексей Апухтин

 
                      Для вас так много мы трудились,
                      И вот в один и тот же час
                      Мы развелись и помирились
                      И даже плакали для вас.
                      Нас слишком строго не судите,
                      Ведь с вами, право, господа, —
                      Хотите ль вы иль не хотите —
                      Мы разведемся навсегда.
 

18 апреля 1859

 
                          Море спит в тиши ночной,
                          И корабль плывет большой;
                          Вслед за ним, косой играя,
                          Фея плещется морская.
 
 
                          Видят бедные пловцы
                          Разноцветные дворцы;
                          Песня, полная тоскою,
                          Раздается над водою…
 
 
                          Солнце встало – и опять
                          Феи моря не видать,
                          И не видно меж волнами
                          Корабля с его пловцами.
 

23 сентября 1869

Басня

 
                   Один корнет, по имени Юрлов,
                Внезапно заболел горячкою балетной.
                      Сейчас созвали докторов, —
                Те выслали его с поспешностью заметной
                      По матушке по Волге вниз,
                         Чтоб пить кумыс.
                Юрлов отправился, лечился, поправлялся,
                Но, так как вообще умеренностью он
                         В питье не отличался
                      И был на выпивку силен,
                Он начал дуть кумыс ведром, и преогромным,
                      И тут с моим корнетом томным
                   Случилось страшное несчастье… Вдруг
                         О, ужас! О, испуг!
                   Чуть в жеребенка он не превратился:
                Охотно ел овес, от женщин сторонился,
                      Зато готов был падать ниц
                Пред всякой сволочью из местных кобылиц.
                Завыли маменьки, в слезах тонули жены,
                      В цене возвысились попоны,
                      И вид его ужасен был
                         Для всех кобыл.
                Твердили кучера: «Оказия какая!»
                      И наконец начальник края,
                      Призвав его, сказал: "Юрлов,
                      Взгляни, от пьянства ты каков!
                      И потому мы целым краем
                      Тебя уехать умоляем.
                      Конечно, гражданина долг
                      Тебе велел бы ехать в полк,
                Но так как лошадей у нас в полку не мало,
                      То, чтоб не сделалось скандала,
                Покуда не пройдет волнение в крови,
                      В Москве немного поживи!"
                      Юрлов послушался, явился
                      В Москву – и тотчас же влюбился
                      В дочь генерала одного,
                С которым некогда был дружен дед его.
                      Всё как по маслу шло сначала:
                      Его Надина обожала,
                      И чрез неделю, в мясоед,
                      Жениться должен был корнет.
                   Но вот что раз случилось с бедной Надей:
                Чтобы участвовать в какой-то кавалькаде,
                      Она уселася верхом
                   И гарцевала на дворе своем.
                      К отъезду было всё готово.
                   Вдруг раздался протяжный свист Юрлова.
                Блестя своим pince-nez [11]11
  Пенсне (фр.). – Ред.


[Закрыть], подкрался он, как тать,
                      И страстно начал обнимать…
                      Но не Надину, а кобылу…
                      Легко понять, что после было.
                      В испуге вскрикнул генерал:
                      «Благодарю, не ожидал!»
                Невеста в обморок легла среди дороги,
                      А наш Юрлов давай Бог ноги!
                Один фельетонист, в Москве вселявший страх,
                   Сидевший в этот час у дворника в гостях
                   И видевший поступок этот странный,
                   Состряпал фельетон о нем пространный
                   И в Петербург Киркору отослал.
                      Конечно, про такой скандал
                   Узнала бы Европа очень скоро,
                      Но тут, по счастью, на Киркора
                   Нахлынула беда со всех сторон.
                         Во-первых, он
                   Торжественно на площади столичной
                      Три плюхи дал себе публично,
                   А во-вторых, явилася статья,
                   Где он клялся, божился всем на свете,
                         Что про военных ни…
                   Не станет он писать в своей газете.
                      Вот почему про тот скандал
                      Никто в Европе не узнал.
 
 
                Читатель, если ты смышлен и малый ловкий,
                   Из этой басни можешь заключить,
                   Что иногда кумыс возможно пить,
                      Но с чувством, с толком, с расстановкой.
                А если, как Юрлов, начнешь лупить ведром,
                      Тогда с удобством в отчий дом
                         Вернешься шут шутом.
 

Конец 1860-х – начало 1870-х годов?

 
                   Почтенный Оливье, побрив меня, сказал:
                         "Мне жаль моих французов бедных
                      В министры им меня Господь послал
                   И Трубникова дал наместо труб победных".
 

1870

 
                          С тобой размеры изучая,
                          Я думал, каждому из нас
                          Судьба назначена иная:
                          Ты ярко блещешь, я угас.
 
 
                          Твои за жизнь напрасны страхи,
                          Пускайся крепче и бодрей,
                          То развернись, как амфибрахий,
                          То вдруг сожмися, как хорей.
 
 
                          Мои же дни темны и тихи.
                          В своей застрявши скорлупе,
                          И я плетуся, как пиррихий,
                          К чужой примазавшись стопе.
 

1871

Киев

 
                        О Боже! Ты, который зришь
                        Нас, прихожан сей церкви светской,
                        Молитву русскую услышь,
                        Хотя и в стороне немецкой!
                        Молитва будет та тепла,
                        Молю тебя не о Синоде…
                        Молю, чтоб главный бич в природе —
                        Холера – далее ушла.
                        Молю, чтоб судьи мировые,
                        Забыв обычаи былые
                        И на свидетеля не злясь
                        За то, что граф он или князь,
                        Свой суд по совести творили…
                        Чтоб даже, спрятав лишний гром,
                        И генерала не казнили
                        За то, что чин такой на нем.
                        Чтоб семинарий нигилисты
                        И канцелярий коммунисты —
                        Маратов модная семья —
                        Скорее дождались отставки,
                        Чтоб на Руси Феликса Пья
                        Напоминали разве пьявки…
                        Чтобы журнальный Оффенбах,
                        Катков – столь чтимый всей Москвою,
                        Забывши к немцам прежний страх,
                        Не трепетал пред колбасою!
                        Чтобы в течение зимы,
                        Пленясь победою германской,
                        В солдаты не попали мы
                        По силе грамоты дворянской…
                        К пенатам возвратясь своим,
                        Чтоб каждый был здоров и статен
                        И чтоб отечественный дым
                        Нам был действительно приятен.
 

Июнь 1871

 
                           По всевышней воле Бога
                           Был твой спич довольно пуст.
                           Говорил хотя ты много,
                           Всё же ты не Златоуст.
 

30 мая 1872

Карлсбад

 
                       Как-то раз пред сонмом важным
                          Всех Богемских гор
                       Был со Шпруделем отважным
                          У Мюльбрунна спор.
                       "Не пройдет, смотри, и века, —
                          Говорит Мюльбрунн, —
                       Как нам всем от человека
                          Будет карачун.
                       Богатея год от году
                          Нашим же добром,
                       Немец вылижет всю воду
                          Пополам с жидом.
                       Уж и так к нам страху мало
                          Чувствует народ:
                       Где орел парил, бывало,
                          Нынче динстман прет!
                       Где кипел ты, так прекрасен,
                          Сядет спекулянт,
                       Берегися: ох опасен
                          Этот фатерланд".
                       – "Ну, бояться я не буду, —
                          Шпрудель отвечал. —
                       Посмотри, как разом всюду
                          Немец измельчал.
                       Из билетов лотерейных
                          Сшив себе колпак,
                       В пререканиях семейных
                          Дремлет австрияк.
                       Юн летами, сердцем старец,
                          Важен и блудлив,
                       Сном глубоким спит баварец,
                          Вагнера забыв.
                       Есть одно у немцев имя,
                          Имя то – Берлин, —
                       Надо всеми он над ними
                          Полный господин;
                       Но и там в чаду канкана
                          Бранный клич затих…
                       Лавры Вёрта и Седана
                          Усыпляют их.
                       Пруссаку, хоть он всесилен,
                          Дальше не пойти:
                       Может ведь durch Gottes willen [12]12
  Боже мой (нем.). – Ред.


[Закрыть]
                          Всё произойти…
                       А кругом, пылая мщеньем
                          И казной легки,
                       Бродят вечным привиденьем
                          Прежние князьки;
                       Остальные боязливо
                          Спят, покой ценя…
                       Нет, не немцу с кружкой пива
                          Покорить меня!"
                       – "Не хвались еще заране, —
                          Возразил Мюльбрунн, —
                       Там, на севере, в тумане…
                          Посмотри, хвастун!"
                       Тайно вестию печальной
                          Шпрудель был смущен
                       И, плеснув, на север дальний
                          Взоры кинул он.
                       И тогда в недоуменье
                          Смотрит, полный дум,
                       Видит странное движенье,
                          Слышит звон и шум:
                       От Саратова от града
                          По чугунке в ряд
                       Вплоть до самого Карлсбада
                          Поезда летят.
                       Устраняя все препоны,
                          Быстры, как стрела,
                       Стройно катятся вагоны,
                          Коим нет числа.
                       В каждом по два адъютанта,
                          Флаги и шатры,
                       Для служанок «Элефанта»
                          Ценные дары.
                       Маркитантки, офицеры
                          Сели по чинам,
                       Разных наций кавалеры,
                          Губернатор сам.
                       И, зубря устав военный,
                          Зазубрив мечи,
                       Из Зубриловки почтенной
                          Едут усачи…
                       И, испытанный трудами
                          Жизни кочевой,
                       Их ведет, грозя очами,
                          Генерал седой…
                       И, томим зловещей думой,
                          Полный черных снов,
                       Шпрудель стал считать угрюмо —
                          И не счел врагов.
                       "Может быть, свершится чудо,
                          Стану высыхать… —
                       Прошептал он. – А покуда
                          Дам себя я знать!"
                       И, кипя в налитой кружке,
                          Грозен и велик,
                       Он ганноверской старушке
                          Обварил язык.
 

14 июля 1872

 
                         Стремяся в Рыбницу душою,
                         Но сомневаясь, там ли Вы,
                         Я – в Киеве одной ногою,
                         Другой – хватаю до Москвы.
 
 
                         И в этой позе, столь мне новой,
                         Не знаю, что мне предпринять:
                         Свершить набег на Пирожково
                         Иль пирожки Масью {"} глотать.
                         {" Кондитер в Киеве.}
 
 
                         О, сжальтесь, сжальтесь надо мною
                         И напишите, как мне быть:
                         Когда не только мне душою,
                         Но телом в Рыбницу прибыть?
 

Начало 1870-х годов?

 
                       Твердят, что новь родит сторицей,
                       Но, видно, стары семена
                       Иль пересохли за границей:
                       В романе «НОВЬ» – полынь одна!
 

1877?

 
                       Всю ночь над домом, сном объятым,
                       Свирепо ветер завывал,
                       Гроза ревела… Я не спал
                       И грома бешеным раскатам
                       С ожесточением внимал.
 
 
                       Но гнев разнузданной стихии
                       Не устрашал души моей:
                       Вчера познали мы ясней,
                       Что есть опасности иные,
                       Что глупость молнии страшней!
 
 
                       Покорен благостным законам
                       И не жесток природы строй…
                       Что значит бури грозный вой
                       Перед безмозглым Ларионом
                       И столь же глупой пристяжной?!
 

25 июня 1879

 
                        Как сражены мы этим слухом,
                        Наш Италийский генерал:
                        Там, где твой дед не падал духом,
                        Ты даже с лошади упал…
 

1870-е годы?

 
                  Отец ваш объяснял нам тайны мирозданья,
                     Не мудрено, что с ними он знаком:
                  Он создал целый мир чудес и обаянья,
                     Вы этот мир… Что толку нам в другом?
                  Счастливец! Этот мир без помощи науки
                     Он наблюдал и видел много раз,
                  Как под влиянием любви иль тайной муки
                  Электры сыпались из ваших милых глаз…
                     Когда же запоете вы, толпами
                  Стихии отдадут себя в покорный плен,
                        И даже я воскресну – вами
                        Одушевленный «барожен»!
 

10 апреля 1882

 
                       Поведай нам, счастливый Кони,
                       Зачем судебные так кони
                       Тебя наверх выносят быстро —
                       Один прыжок ведь до министра!
                       Скажи, ужель в такой карьере
                       Обязан ты прекрасной «вере»?
                       Парис таинственной Елены,
                       Счастливый путь… Российской сцены
                       Запас чудес велик, как видно, —
                       Кому смешно, кому обидно,
                       Но под луной ничто не ново,
                       И все довольны на Садовой.
 

Февраль 1885

 
                       В Париже был скандал огромный:
                       В отставку подал Кабинет,
                       А в Петербурге кризис скромный:
                       Отставлен только Гюббенет.
                       Там ждут серьезную развязку,
                       У нас же – мирный фестивал:
                       Путейцы дали пышный бал,
                       И даже экзекутор пляску
                       Святого Витте проплясал.
 

1892

 
                       Удивляюсь Андрею Катенину:
                          По капризу ли женину
                       Иль душевного ради спасения
                       Он такого искал помещения?
                       Хоть устанут на лестнице ноженьки,
                       А всё как-то поближе им к Боженьке,
                       А то, может, бедняжечки – нищие?..
                       Нет, питаются вкусною пищею
                       И в Орле покупают имение
                               Тем не менее.
 

ПРИЛОЖЕНИЯ

 
               Quand l'amour me trahit et le chagrin me tue,
               Et que d'indignation je sens battre mon coeur,
               Je viens a toi alors, о ma chere statue,
               Contempler ton regard et conter mon malheur.
 
 
               "Sois digne et calme, ami – me dit ton doux visage —
               La colere ne va qu'aux coeurs fletris et vieux;
               N'ecoute pas sa voix, ecoute mon langage,
               II te fera chanter, il est celui des dieux.
 
 
               Je suis ta triste soeur, je suis Melancolie,
               Tu pourrais me briser, mais jamais me plier…
               On t'a fait de la peine, – et bien, poete, oublie…
               Helas! pour etre heureux il faut bien oublier".
 
 
               Tu me paries ainsi. En tremblant je t'ecoute
               Comme un vieux prisonnier, qui tremble dans ses fers,
               Quand il entend chanter sous Pimplacable voflte…
               Et je laisse couler mes larmes et mes vers.
 
 
               Mais quand par un baiser soudain, irresistible
               Mon coeur est ranime et mes pleurs sont taris,
               Alors je crois a tout, je crois a l'impossible,
               Je crois que tu t'en vas, je crois que tu souris.
 

11 октября <1865>

{" К СТАТУЕ МЕЛАНХОЛИИ

 
               Когда меня предает любовь и убивает печаль,
               И я чувствую, как от негодования бьется мое сердце,
               Я прихожу тогда к тебе, моя дорогая статуя,
               Чтобы созерцать твой взгляд и рассказать о моем горе.
 
 
               "Будь достоин и спокоен, друг, – говорит мне твое милое лицо, —
               Гнев идет только к сердцам иссушенным и старым;
               Не слушай своего голоса, слушай мою речь,
               Она заставит тебя петь – это речь богов.
 
 
               Я сестра твоей печали, я Меланхолия,
               Ты мог бы меня разбить, но (тебе) меня никогда не покорить…
               Тебе причинили боль – ну что ж, поэт, забудь…
               Увы! Чтобы быть счастливым, нужно (уметь) забывать".
 
 
               Так ты мне говоришь. Я слушаю тебя, трепеща,
               Как старый узник, дрожащий в своих оковах,
               Когда он слышит пение под безжалостным сводом…
               Я дал волю течь моим слезам и стихам.
 
 
               Но когда от неожиданного, неотразимого поцелуя
               Мое сердце оживает и слезы иссякают,
               Тогда я верю всему, верю в невозможное,
               Я верю, что ты уходишь, я верю, что ты улыбаешься.}
 

МИНУТЫ СЧАСТЬЯ

 
              Ami, ne cherchez pas dans les plaisirs frivoles
              Le bonheur eternel, que vous revez souvent,
              Le bruit lui est odieux, il vous quitte et s'envole,
              Comme un bouquet fane emporte par le vent.
 
 
              Mais quand vous passerez une longue soiree
              Dans un modeste coin loin du monde banal,
              Cherchez dans les regards d'une image adoree,
              Ce reve poursuivi, ce bonheur ideal.
 
 
              Ne les pressez done pas ces doux moments d'ivresse,
              Buvez avidement le langage cheri,
              Parlez a votre tour, parlez, parlez sans cesse
              De tout ce qui amuse ou tourmente l'esprit.
 
 
              Et vous serez heureux, lorsque dans sa prunelle
              Attachee sur vous un eclair incertain
              Brillera un moment et comme un etincelle
              Dans son regard pensif disparaftra soudain,
 
 
              Lorsqu'un sublime mot plein de feu et de fievre,
              Le mot d'amour divin meconnu ici-bas
              Sortira de votre ame et brfllera vos levres,
              Et que pourtant, ami, vous ne le dt'rez pas.
 

14 octobre 1865?

{" В ЧЕМ СЧАСТЬЕ

 
              Друг, не ищите в суетных удовольствиях
              Вечного счастья, о котором вы часто мечтаете, —
              Ему постыл шум, оно вас покидает и улетает,
              Как увядший букет, унесенный ветром.
 
 
              Но когда вы проведете долгий вечер
              В укромном уголке вдали от пошлого света,
              Ищите во взглядах обожаемого лица
              Преследующую (вас) мечту, идеальное счастье.
 
 
              Не торопите эти сладостные моменты опьянения,
              Впитывайте жадно драгоценную речь,
              Говорите, в свою очередь, говорите, говорите беспрестанно
              Обо всем, что радует или терзает ум.
 
 
              И вы будете счастливы, когда в его взгляде,
              Обращенном к вам, проблеск смутный
              Сверкнет вдруг и, как искра,
              В его задумчивом взгляде вдруг исчезнет,
 
 
              Когда поразительное слово, полное огня и страсти,
              Слово божественной любви, неизвестное здесь,
              Покинет вашу душу и будет жечь ваши уста,
              Но которое, впрочем, друг, вы не выскажете.}