Текст книги "Спаситель Петрограда( (сборник)"
Автор книги: Алексей Лукьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Собственно, с тем, что людей убивать – аморально, да и просто некрасиво, согласны все. Большинство, кстати, никогда людей и не убивает, ну, в крайнем случае – морду лица поправит без хирургического вмешательства. Я и сам из тех, кто никого, стоящего на эволюционной лестнице выше свиньи, не убил.
Свиньи – дело другое. Нежные чувства к ним никогда не поселялись в моем сердце, сам, проживая в деревне, имел в хозяйстве двух кабанчиков на предмет свежего мясца к Рождеству или там другим общенародным праздникам. Приходилось и забивать самому.
В канун Нового года я, отец, дядя Саша, который наш сосед, отправились колоть свинью без имени – не хватало еще их как-то именовать! По случаю забоя скотины отец и дядя Саша выпили, и оказалось, что никто из них не в силах воткнуть нож туда, куда нужно. Опалить ее и разделать – пожалуйста, но завалить и убить быстро и без нервов для животного – извините. Пришлось колоть мне.
На удивление отца и соседа, справился я с задачей относительно легко, несмотря на четырнадцать лет. Впрочем, чего уж там, четырнадцать – это уже немало, тем более, что рос я парнем здоровым и сильным не по годам. Правда, свинья нервничать стала задолго до забоя, но все прошло нормально.
Потом, полгода спустя, мне выпало снова заняться мужским делом. И вот тут то все пошло черт знает как, вкривь и вкось и кувырком. Валили мы свинью уже вчетвером, к нам присоединился еще дядя Валера, друг отца, поручили почетную обязанность прервать жизнь свинье вашему покорному слуге. Только длинный узкий нож проткнул шкуру свиньи и легко ушел в ее грудную клетку, я понял – в сердце я не попал.
Поняла это и истошно вопящая свинья. Она напряглась, сбросила с себя четверых здоровых мужиков, включая меня, и чесанула вдоль по деревне. Я – за ней.
Ух, гада такая, как она бежала! Я еле-еле поспевал за ней, весь в крови и с ножом в руках, но расстояние между нами никак не желало сокращаться. Только я поднажму, как эта тварь тоже выкладываться начинает. И кровища фонтаном.
Вдруг чую – где-то мы не там бежим. Гляжу по сторонам – джунгли! Лианы, орхидеи, змеи и пауки всякие. Я, знаете, аж похолодел, но бега не прерываю, поскольку фантастику к тому времени хавал вообще немеренно, всю деревенскую библиотеку на ее предмет перелопатил, и даже ездил в крупные города, пополнять собственную. Естественно, что сам я попасть в экваториальные ландшафты не мог, а завела меня туда свинья. И за что их после таких выкрутасов любить? Только за мясо и сало.
Чудом не переломав себе ноги и не наступив на какую-нибудь кобру или каракурта, я, аки Тарзан, настиг свою свинью и вонзил в нее свое оружье.
Ладно, что хоть рукоятку не отпустил. Как начала она меня мотать в разные стороны, демонам тошно стало, а меня уж и подавно наизнанку выворачивало. Только вижу – нет, стерва, обратно ты меня все же вывезла, и прямо к нашему сараю я на почти обескровленной животной прикатил царем иудейским, Иродом.
– Ну ты и ковбой, – уважительно сказал отец.
Свинью взвалили на деревянный щит брюхом вверх, подперли с боков полешками березовыми, чтоб не падала, и на две паяльные лампы начали палить на ней шерсть. Опалили, начали поливать теплой водичкой и отскребать сгоревшую щетину по грубому. Потом стали палить тщательнее, и вскоре вся свинья стала черной, как негритянка. Отскребли ее заново, и шкура ее приобрела желтовато-белый цвет. Именно в этот момент я увидел, что кожа на ее брюхе шевелится.
– Поросята у нее, что ли? – недоверчиво пробасил дядя Валера. Его вообще чем-либо смутить было весьма сложно.
– Она месяц назад опоросилась, – опровергаю я его догадку.
– Саша, режь, – велит отец.
Дядя Саша осторожно вырезал грудину.
Прослойка нутряного сала с чпоканьем лопнула, и из свиньи вылетела метра на три вверх огромная темно-коричневая курица. Величина ее была прямо таки колоссальной – со взрослого индюка.
В первую секунду мы ошалели, но во вторую не растерялся дядя Валера и могучим ударом кулака он свалил птицу наземь. Дядя Саша ловко ухватил ее за ноги, и отрубил голову.
Не кровь у нее была, сукровица сплошная, черная, студенистая, почти твердая. Выталкивалась она из куриного горла толчками, пока та месила воздух огромными орлиными крыльями. Тут же из нее выпало яйцо, рябое, размером с маленький глобус. Это яйцо громко треснуло, раскололось, и крыса, рыжая, с яростными черными глазами выскочила наружу.
Отец брезгливо отбросил тварь ногой в сторону. Попал в меня, и я наступил ей на голову. Кишки крысы вывалились из-под хвоста, вместе с кишками на свет божий появилась маленькая такая змейка, может быть, даже медянка, я в них не разбираюсь. Свилась в кольцо, смотрит на нас. Я тянусь к лопате, но дядя Саша просто бросил окурок на землю – и змея занялась. Он на этом самом месте бензин разлил, когда лампу заправлял. Змея тут же обуглилась до скелета. Скелет змеи представлял из себя небольшую серебряную цепочку с маленьким кулончиком головы. Левый глаз оказался кнопочкой красного цвета, правый – синей кнопкой.
Я подобрал цепочку, показал остальным, а потом положил в карман. Артефакт все же.
А свинью мы выпотрошили, крови на колбасу не осталось почти, ну и хрен с ней, кишки выбросили, лытки-ноги – отдельно, голову – отдельно, почки, печень, сердце – в тазик, легкие отдали бродячим собакам. Собакам же достались тела курицы и крысы.
Цепочку я повесил над кроватью, ночью глаза ее светились. Однажды, любопытства ради нажал я на синюю кнопку. Что-то щелкнуло и загудело. Вы слышали, наверное, да? Ну, конечно, красную я нажимать не стал, потому что с этого момента она замигала.
К гулу я привык, потом он и вовсе пропал куда-то. Вы тоже обратили внимание? Ну конечно, как же иначе, человек тварь такая, что ко всему привыкает.
Жизнь, конечно, своим чередом, то да се, армия, женитьба, пеленки, прочие прелести. А кулончик я все время на привязи носил, и мигал он все время. Жене уж это мигание дюже не по нраву было, пришлось в банк цепочку змеиную поместить, на хранение.
Тут несчастье произошло – обоих пацанов моих на Кавказе накрыли. В плен взяли, потребовали выкуп. Пошел я по властям, мол, сами на смерть отправляете, так сами и вызволяйте, как мы без опоры в старости-то будем?! Хоть бы что! Пообещали поддержать, а сами – в кусты.
Я как-то утром встаю, а жена – мертвая, то есть холодная и не дышит. Только к телефону сунулся, а на улице вроде как движение какое. Пригляделся: свинья. Большущая такая, пятнистая. Я смотрю на нее, а сам врачей вызываю, чтоб, значит, смерть зафиксировать. И вижу, что свинья-то потрошеная, и лицо у нее, как у Петьки.
Вышел я на улицу, а свинья-то как побежит! И я за ней. Только сорок лет – это не четырнадцать, да и пузо отрастил, будто рожать собрался. Убежала свинья. Я остановиться хочу, а сзади будто клекот. Я обернулся, а за мной летит огромная красная курица, и лицо у нее Митькино. Догонит – заклюет насмерть. Вот и побежал я. А вокруг виды странные какие-то мелькают – горы, ущелья, деревни, пещера какая-то, а в ней солдатики маленькие, как оловянные, только живые. Бегу от курицы, она квохчет яростно… запнулся. Об Петьку и Митьку. Выпотрошенные оба, крысы в них сидят, и змеи кишат вокруг. Свинья в кишках рылом возюкает, курица глаза клюет.
Не помню, как и домой вернулся. Никого ожидать не стал, пошел в банк, вынул из сейфа кулончик, и нажал на красную кнопку.
13. ЛыжняМанька и Федька канючили:
– Варя, мы устали. Варя, холодно.
Ещё бы не холодно, когда крещенские морозы. Мачеха отправила Варю за водой, а Федька с Манькой увязались следом. Чего ж сейчас хныкать, сами виноваты.
Ревна – река медленная, огибает деревню по дуге длиной в несколько верст. Воду берут в полынье под обрывом, пока в гору с вёдрами влезешь – умаешься. А тут сани тяжёлые, и бочонок немаленький под воду. Впрочем, до проруби добрались быстро да весело. По пути им попался немец, замёрзший до синевы, и подарил по конфетке, которые младшие ребята тут же прикончили. Варя свою конфету есть не стала, приберегла до вечера. Вниз, к реке, скатились на санях, опрокинулись в сугроб, с хохотом вылезли из снега и поехали дальше.
У проруби Варя довольно споро наполнила бочонок водой, и они тронулись в обратный путь. Тут и выяснилось, что малышня уже устала.
– Варя, мы домой побежим? – спросила Манька.
– Ага, и вас тут же Алексеята поймают, и на водку у фашистов сменяют, – припугнула сестру Варя. Тащить этакую тяжесть одной в гору, пусть и по пологому откосу, Варе вовсе не улыбалось. С помощью малых Варя рассчитывала управиться побыстрее.
Манька надулась. Худой нрав полицаев Алексеят, братьев Алексеевых, был известен на всю деревню. Немцы так не лютовали, как Алексеята. Они же убили прошлым летом брата Митю, который возвращался от соседей во время комендантского часа. Варя сама видела это в окошко.
Делать нечего, впряглись все вместе, Варя – коренной, а Федька с Манькой – пристяжными. А берег, как назло не приближается, ну ни на капелюшечку. Мороз трещит, из носу течёт, руки даже в рукавицах зябнут. Федька уже ревмя ревёт, ему шесть годков всего, Манька, слава богу, ещё держится.
Варя вынула из рукавицы спрятанную до поры, до времени конфету, и показала брату:
– Вывезем на берег – подарю.
Федька купился. Манька ему позавидовала и обиженно проканючила:
– А мне?
Варя пообещала отдать свой химический карандаш.
Вновь потащились вперёд. Неуклонно приближался последний, самый крутой подъём, и теперь он не казался таким уж лёгким, каким воспринимался сверху. Тропинка была достаточно широкой, чтобы свободно провезти сани с бочонком, но её ширины оказалось недостаточно, чтобы тащить эти сани втроём. Остановились передохнуть перед штурмом высоты. Чем дольше стояли, тем тоскливее становилось на сердце от предчувствия мучительного подъёма.
Тут санки кто-то подтолкнул сзади, и весёлый мужской голос прикрикнул:
– Тяните!
Потянули, и тропинка стремительно побежала под ноги, и санки старались больно стукнуть в лодыжки. Малыши резво бежали, радуясь, что всё оказалось легко и просто, а Варя то и дело оглядывалась, но из-за бочонка помощника видно не было.
Сани пулей вылетели на улицу, Варя крикнула: «спасибо, дяденька!» – и быстро повлекла за собой сани и Маньку с Федькой, потому что знала – никого за санями не было.
– Варь, а ведь там никого не было… – задумчиво бубнила на ходу Манька.
– С чего ты взяла? – рассердилась Варя. – Дядька Федот там был, он и подтолкнул.
В это время Федька вспомнил об обещанной конфете и заревел. Варя быстро стряхнула рукавицу и отдала брату честно заработанное лакомство. Пока Манька следила, как Федька торопливо грыз трофей, все трое добрались до дома.
До конца зимы всё было спокойно. Немцы гоняли партизан, партизаны – немцев. Днём грабили полицаи, ночью – партизаны. Попробуй им не дать, в партизанах ведь и Варин отец, а ну как с голоду помрёт?
Несколько раз деревня горела, целым остался лишь дом, в котором жила многочисленная Варина семья. Вскоре к Лукутовым на поселение перебралась почти вся улица.
Линия фронта, между тем, приближалась. По ночам слышны были гулы авиамоторов, днём рокотали орудия, если бы не февраль, вполне можно было бы принять этот орудийный гул за раскаты майского грома. Немцы готовились драпать.
Как-то ночью кто-то растолкал Варю. Она открыла глаза – мачеха.
– Иди за водой!
Никогда еще мама Нюра, как велел отец называть свою жену детям, не заставляла Варю идти за водой ночью (Варя украдкой глянула на ходики – четыре часа), да и как идти – полицаи ведь… но девочка послушалась и встала. Она молча собралась и вышла на улицу. Мачеха уже стояла там. Она взяла Варю за руку и повела к реке.
«Топить будет», – испуганно подумала Варя. Хотелось закричать, да во рту откуда-то конфета появилась, язык к щеке прилип. Варя решила, что спит, однако холодный февральский ветер убедил её в обратном.
Подошли к обрыву, к самой тропке. Там стояли сани с бочонком. Было темно, холодно, безлунное небо надёжно затянулось тучами, мачеха куда-то исчезла. Варя стояла, бессмысленно пялясь на сани. Делать нечего, взялась за верёвку, дёрнулась… сани стояли, будто примороженные.
– Чтоб вас… – чертыхнулась Варя и дёрнула сани посильнее. Результат остался тем же – сани не двигались.
Посмотрела поближе, отгребла снег – полозья были в полном порядке. Девочка даже подкопала под ними снег. Потянула… Сани остались стоять на прежнем месте. Варя и толкала, и тянула, и пыталась перевернуть, столкнуть сани с обрыва – всё напрасно.
– Ну что же вы! – заревела она. Платок сбился набок, ветер перепутал волосы, снег сыпался на голову, за ворот, слепил глаза.
Где-то истошно залаяла собака. Её подхватили другие, и Варя увидела, как чьи-то тени строем движутся к их избе. Ветер донёс запах керосина. Застучали молотки, заголосили бабы, малыши подняли рев.
– Тяни! – послышалось сзади.
И Варя ещё раз потянула.
Сани остались на своем месте, но что-то сдвинулось. Обрыв приблизился на шаг. На два. Голоса за спиной – Алексеята! – окликнули Варю. Это придало ей сил, она потянула сани сильней – и сдёрнула деревню с места. Сани слиплись с Прилепами, Варя тянула сани, и вот они покатились с обрыва по тропинке, как по лыжне, все вместе – сани, Варя и деревня Прилепы.
Скорость была головокружительная. Варя вцепилась в сани, Ревна промелькнула, исчезли голые орешники, все понеслось! Алексеята матерились, все сильнее пахло керосином, изба Лукутовых полыхнула и зашлась пламенем, вокруг мелькали какие-то фигуры и дома… вдруг сани остановились.
Здесь светало. От резкой остановки пламя сбилось. Вокруг себя Варя увидела город с церквами, людей, военный патруль с красными повязками и звёздами на шапках. На пьедестале стоял Сталин. Крики Алексеят прекратились. Свастики на рукавах выдали их с головой, да ещё и тлеющие брёвна избы и дикие крики людей внутри говорили сами за себя. Молоденький немец воздел руки вверх и выкрикнул:
– Гитлер капут.
Как будто всё закончилось хорошо.
– Тяни назад, – услышала Варя знакомый уже голос.
14. ТолкучкаКатька и Женька не были сестрами, но, пожалуй, от этого их дружба была только сильнее. Уж такие они были подруги, что злые языки чуть ли не лесбиянками их называли. Они только смеялись: господи, ну что может быть глупее лесбийской любви?!
Мужья их сами дружили не первый год, имели на двоих большой катер, и часто летом Катькины и Женькины родственники уходили подальше в верховья Камы, по крайней мере до тех пор, пока катер мог свободно плыть. Женькин муж Андрюха десять лет работал в Камском речном пароходстве, поэтому лоцию знал прекрасно, на мель еще ни разу не садились.
Словом, нормальные девчонки, каждой уже по тридцать с маленьким хвостиком, дети уже в школе, на ноги уже встали, впереди больше половины жизни – песня!
Пожалуй, у Женьки и Катьки была только одна странность – Костя.
Костя был похож на кабана. Маленькие глазки неопределенного цвета, полное отсутствие лба, сломанный в нескольких местах нос, порванная верхняя губа, уши небольшие, прижатые к черепу так плотно, что, казалось, ушных раковин не было совсем. Все это умещалось на дыньке головы, венчавшей собой двухметровое бочкообразное тело с кривыми ногами и короткими толстыми руками. Постоянно жевал резинку, и многие клялись, что при этом Костя злобно похрюкивал. Этот урод постоянно торчал рядом с сэконд хэндом, в котором работали Женька с Катькой, а если его и не было поблизости в течение рабочего дня, то около шести вечера он обязательно заезжал за ними на своей бордовой «Ниве», или в крайнем случае – на такси.
Любопытно, что на любые вопросы о том, кем Костя приходится подругам, они загадочно отвечали: «Ангел-хранитель».
Впервые Костю заметили во время самого первого путешествия по реке. Как он затесался в компанию, чьим другом был, с кем проник на борт – никто потом так и не мог объяснить. Катька подумала, что это Женькин брат, Женька решила, что Костя – армейский товарищ Катькиного мужа.
К ночи весь экипаж и все пассажиры наклюкались до трех лун, дети спали в каюте, взрослые – где успели прикорнуть. И вдруг Женьке вздумалось порулить. Она завела двигатель и встала у штурвала, из бодрствующих на палубе были только Костя да Ромка, Андрюхин племянник десяти лет.
На трезвую голову Женька действительно неплохо стояла у руля. Но только днем и только под чутким руководством мужа. На этот же раз ее изрядно развезло с вина, к тому же на Каме стоял туман, весьма густой… словом, она заснула за рулем. Отключилась всего на пару секунд, но этого хватило – она заложила крутой вираж. Моторы взревели, кто-то отчетливо громко хрюкнул, и очнувшаяся оттого, что больно ударилась бедром о какой-то выступ, Женька увидела, как Костя одной рукой держится за борт, а другой рукой вытаскивает за ногу из-за борта Ромку. В кильватере кипела и пенилась вода – скорость была приличной.
Слабеющей рукой Женька выключила двигатели и совершенно трезвая прислонилась к борту. Ромка, с закушенными до крови губами, серый, держался за ухватившего его в последний момент урода Костю.
– Ромочка, прости меня, пожалуйста, – проскулила она.
Ромка всхлипнул и кивнул. Женька пошла проводить его в каюту, а Костя меланхолично пил водку прямо из бутылки, не пользуясь услугами стакана.
Потом, в приватной беседе между подругами выяснилось, что Костя – совершенно чужой человек. И откуда он взялся – черт его знает.
Общение с внезапным знакомым ничего не дало – отвечал он односложно, а если начинал говорить сам, то обычно это были или похабные анекдоты, или истории, мля, о том, мля, как он, на х…, отпи. ил того-то, ё. нул тому-то, и прочая байда. Слушать его не могли даже мужики – уши вяли после третьей фразы. Поэтому очень скоро контакт с Костей ограничился лишь приветствием и прощанием. Его это, впрочем, не тяготило.
Катьке однажды довелось видеть, как Костя расправляется с хулиганами. Он провожал её с дежурства домой поздним октябрьским вечером, они срезали путь от больницы до Катькиного дома через гаражи, и там их прижали щенки призывного возраста, все чем-то неуловимо похожие на Костю: здоровенные, невыразительные и опасные. Катька не испугалась, потому что была уверена в авторитете Константина. Но оказалось, что знают Костю отнюдь не все, и ему пришлось применить силу. Зрелище было короткое и впечатляющее: Костя схватил первого попавшегося под руку охламона и откусил ему нос. Тут же все семь уродов, что рассчитывали поразвлечься и срубить бабок по легкому, разбежались, кто куда. Покалеченный хулиган описался, увидав в своей руке собственный нос, который ему вложил туда Костя. Катька надавала хулигану пощечин, чтобы он пришел в себя и велела немедленно бежать в травмпункт. Как потом выяснилось, прибежал он вовремя, и нос пострадавшему успели спасти.
За что же это подругам счастье такое привалило, а?
Основное место работы у них было, разумеется, не в сэконд хэнде, а в реанимации, где Катька и Женька работали в одну смену – сутки через трое. Работенка, что и говорить, не сахар, но и бросать ее девчонки не хотели, хотя и звали их в сэконд на постоянную работу. Что-то было в той грязи и боли… жизнь, наверное… хрен разберет. Как в родильном отделении – никто оттуда уходить не хочет.
…Где-то через два или три года после того, как Костя поймал Ромку за ногу, Катька и Женька умотались за черникой на Нижний склад – было за Камой такое ягодное место. Ягод собрали немного – всего по пятилитровому ведерку – дождь, зарядивший после обеда, выгнал их на берег, к часовой «Ракете». По неспокойной реке они добрались до пристани, где их ожидал еще один неприятный сюрприз – автобус сломался. Пошли пешком.
– Эх, где там наш Костя на своей «Ниве»… – мечтательно шмыгая носом произнесла Катька.
– Да хоть на такси бы… – подхватила подругу Женька.
Впереди, на Покрышкина, послышались выстрелы, рев двигателя, звон разбившегося стекла и крики: «Убили!» Даже не переглянувшись, Катька и Женька припустили к месту происшествия: в навороченном «джипе» с разбитым лобовым стеклом был виден окровавленный человек. Он громко стонал, но никто из собравшейся вокруг толпы не бросался на помощь – боялись продолжения стрельбы. Женька быстро открыла дверку и раненый вывалился к ее ногам. Катька заорала:
– Быстро «скорую» и милицию. Да шевелитесь, мать вашу!
– Девочки, не суетитесь, – выступили из толпы два молодых человека. – До приезда милиции ничего трогать нельзя.
Было видно, что молодые люди не хотели бы, чтобы раненому оказывалась помощь. Катька загнанно оглядывалась – толпа ее поддерживать не собиралась.
– Они врачи, они долг свой исполняют, – донесся откуда-то из-за спин зевак голос, прекрасно знакомый Женьке и Катьке. Молодые люди в панике обернулись и увидели Костю. Лица их побледнели.
– Работайте, девочки, «скорая» уже в пути, – успокоил Костя подруг.
Молодые люди исчезли, а Катька и Женька взялись за работу.
– Поди ж ты и спасут… – прошептала одна бабка своей товарке.
– Вряд ли, – с сомнением в голосе сказал Костя. – По пуле в горле и легком – не смогут они.
Женька и Катька сами видели, что помочь здоровенному кабану не смогут. Он умер через десять минут на их руках. «Скорая» все не ехала, потом стало известно, что лопнуло колесо и вся бригада сама чуть не загремела под фанфары. Но девчонки продолжали спасать бандита (в кого еще будут стрелять?). В кармане его лежали документы на имя Кезина Константина Петровича, известного авторитета. С фото смотрел отвратительный тип с порванной губой, сломанным носом и приросшими к черепу ушами.
