Текст книги "Спаситель Петрограда( (сборник)"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Но тут на жизненном пути нашего героя возникла Лера, Валерия Михайловна Роу, без двух годов опять ягодка. Гена понял, что женщины этого типа – его карма (словечко подцепил в каком-то из ночных клубов), и отдался судьбе в лице Леры. Впрочем, в достаточно милом лице.

Валерьянка, как звали ее коллеги, владела небольшой сетью аптечных киосков, имела она за плечами фармакологический институт и срок за фарцовку при советском режиме – торговала импортными противозачаточными средствами. Лера узнала о Гене от своей дочери Кати, которая гуливанила с ним в одной компании. Широта души простого уральского пацана чем-то умилила Леру, и она разрешила Кате привести рубаху-парня в гости.

Катя привела Гену в шикарную квартиру на Васильевском, и Гена произвел на Леру неизгладимое впечатление… да-да, своей знаменитой прозрачной рубахой. И остался там жить.

Нет, Лера не отбила Гену у дочери, Кате Гена был совершенно по барабану, она творила музыку в стиле соул, а Гена не рубил, чем отличается регги от джаза, что уж там говорить про соул. Личная жизнь мамы дочку никогда не интересовала, у них были чисто деловые отношения.

А Гена почувствовал, что наконец-то устроился с комфортом, и попросился у Леры работать. Она устроила его в свою фирму водителем. И он возил ее по всему Питеру, летая на ее «Дэу эсперо» как птица. Лера смотрела на Гену и была счастлива. Похоже, ему было все равно, с кем спать, возраст значения не имел, и Валерьянка наконец-то забыла, что ей не двадцать, и даже не тридцать лет. Даже не сорок.

Проходил апрель. Двадцать шестого или двадцать седьмого числа в квартиру Валерьянки позвонили по обычному телефону. Было это так необычно, ибо звонили в основном на сотовый, что Лера никак не могла отыскать спросонья старый аппарат.

Между тем телефон надрывался, как духовой оркестр апокалипсиса.

Обнаружил его Гена на антресолях в прихожей. Валерьянка сняла трубку и хриплым от недосыпания голосом спросила:

– Господи, кто в такую рань?..

Официальный, прямо таки казенный голос холодно заметил:

– Доброе утро. Вообще-то уже восемь часов.

– У меня выходной.

– Прошу прощенья, не знал. Могу я узнать, это не Валерия Михайловна Роу у аппарата?

– Вы будете смеяться, но это именно я. С кем имею удовольствие разговаривать?

– Капитан Ларин говорит, уголовный розыск. Не проживает ли у вас некто Топтыгин Геннадий Родионович?

Лера окаменела. Про похождения своего возлюбленного она уже многое знала, и вполне допускала, что тот легко мог пойти на уголовщину.

– Да, это мой муж, – тем не менее ответила она, и Гена чуть не упал.

– Насколько я могу судить – неофициальный, – не преминул уточнить Ларин.

– Мы с ним любим друг друга.

– Прошу прощенья. Вы не могли бы пригласить его к телефону.

Гена выхватил трубку у изумленной Леры из дрожащих ухоженный рук. Если бы трубка была шеей какой-нибудь змеи, Гена задушил бы ее насмерть.

– У аппарата, – как можно спокойнее сообщил он.

– Доброе утро, молодой человек. Вам говорит что-нибудь такое имя – Татьяна Константиновна Абрамова?

Гена покрылся холодным потом. На самом деле он никогда не забывал о тещиных словах, хотя и всерьез их воспринимал не до конца. Но что-то в голосе капитана Ларина заставило Гену вспомнить тот злополучный вечер, когда Татьяна Константиновна обещала…

– Она что, действительно все продала? – прошептал он в ужасе.

– Не понял, – смутился Ларин.

– Мне угрожает опасность, – Гену охватила паника.

– А, так вы уже знаете? – спокойно спросил капитан.

– Давно. Защитите меня, это же маньяк. Она вбила себе в голову, что я ее дочь обидел.

– А вы не обижали? – тут же задал вопрос Ларин.

– Нет, – выкрикнул Гена и разбил трубку об телефон. По паркету рассыпались осколки пластика.

Он тупо смотрел на останки аппарата и шептал:

– Она все продала. Она все продала. Она меня убьет…

– Кто? – Лера сквозь слезы смотрела на такого жалкого и такого любимого Геночку и никак не могла понять, за что его можно убить.

– Моя теща, – раскачиваясь из стороны в сторону ответил Гена.

Лера рассмеялась.

– За что, глупый? За что?

– За Аньку.

– Ты думаешь, она всерьез?

– А зачем бы тогда мент звонил? Черт, даже не спросил, может, они ее поймали?

Надежды оказались пустыми. Ларин отыскал Леру по сотовому и сообщил, что теща Гены отбыла в неизвестном направлении, и скорей всего – именно в Питер.

Гена впал в отчаяние.

– Успокойся, – сказала Лера. – Она просто не сможет тебя найти, у нас миллионный город.

– Сможет, – покачал головой Гена.

– Почему?

– Потому что она смогла продать все. Ты бы смогла?

– Не знаю, – растерялась Валерьянка.

– А она – смогла, – как-то патетически повторил Гена и замолчал.

Молчал он ровно полминуты. Потом сказал:

– Мне нужно оружие.

IV

Сейнер Володи они нашли быстро. На палубе курили рыбаки, лениво выпуская в ярко-голубое небо зыбкие колечки дыма.

– Ну, вот я и пришел, – сказал Володя и весело помахал друзьям. – Рад был познакомиться…

– Мне тоже было приятно, – тихо ответила Таня. – Всего вам доброго.

Теперь только и оставалось – повернуться и уйти. Так она и сделала.

Пирс задорно щелкал под набойками, и пока досада на такое дурацкое расставание не совсем овладела Татьяной Константиновной, каковой она себя вновь начала ощущать, наша валькирия поспешала на поезд, который остановился в Королевском парке Стокгольма. Проводник уверял, что простоит состав до вечера, так что можно не торопиться…

Однако Татьяна Константиновна спешила, чтобы не оглянуться, не ляпнуть что-нибудь… что-нибудь… она и сама не знала, что могла ляпнуть в такой момент.

Запнувшись об кролика, Татьяна Константиновна упала на четвереньки. Кролик трепыхнулся, царапнул лапой по и без того порванным колготкам, тихонько пыхтя начал выкарабкиваться из-под упавшей женщины и, выбравшись, направился к своим собратьям, которые мирно паслись на клумбах. Длинноухих было столько, что непривычный к таким вольностям человек спокойно мог подумать, будто где-то неподалеку только что разорилась кролиководческая ферма. А Татьяна Константиновна осталась сидеть на коленях и плакать.

И не то, чтобы было больно, хотя и было. Обидно было тоже, но только потому, что так нелепо грохнулась, да и то – внимания никто не обратил. А почему плакала, Татьяна не призналась бы и себе самой.

Чьи-то сильные руки… впрочем, руки были не чьи-то, а Володины… да, Володины сильные руки подняли Татьяну Константиновну с асфальта и поставили на ноги.

– Простите… – почти твердым голосом сказала она. – Не стоило беспоко…

– Хватит, – отрезал Володя. – Поехали.

Он уже повлек ее прочь из порта, но Татьяна встала, как вкопанная.

– Не надо. Мы с вами приятно провели время, спасибо, – слова слетали с языка ровно и холодно, Татьяна Константиновна дала себе полный отчет в происшедшем (Подробный отчет Татьяны Константиновны самой себе: Господи, ну я и идиотка. и была исполнена решимости оборвать эту идиотскую сцену).

– Чушь нести прекрати, – процедил Володя, схватил Татьяну под руку и потащил за собой. – Люди кругом.

Татьяна закрыла рот. Потом вдохнула, чтобы возмутиться: людей было, конечно, много, но ведь они все шведы и, следовательно, ничего не могли понимать из ее слов. Однако Володя как будто предчувствовал этот демарш со стороны своей спутницы, поэтому схватил ее на руки и с диким криком поскакал в направлении приближающейся открытой коляски, запряженной гнедой лошадью:

– Извозчик. Извозчик. В Королевский парк, быстро.

Несмотря на то, что кричал Володя по-русски, возница его непостижимым образом понял и остановился. Володя с испуганной Татьяной на руках вскочил в коляску и страшным голосом приказал:

– Гони.

Извозчик щелкнул бичом, лошадь пошла, коляска тронулась следом.

– Теперь поговорим, – сказал Володя, обращаясь уже к Татьяне, и поцеловал ее в губы.

Если честно, то чего-то подобного Татьяна Константиновна в равной степени как боялась, так и ждала. Володя же, смутившись, оторвался от уст Татьяны и, слегка прокашлявшись, рискнул предположить:

– Я, наверное, не очень тактично себя вел?..

Татьяна часто дышала, не то от волнения, не то от гнева, и никак не могла ответить.

– Простите… прости меня, – продолжил Володя. – Глупость я сморозил.

– Какую именно? – вспыхнула Татьяна. – За последние пятнадцать минут ты нагородил столько глупостей, что…

Татьяну Константиновну понесло. Она говорила, размахивала руками, обличая себя и Володю, по щекам ее текли слезы, но она не плакала в полном смысле слова. Ни всхлипов, ни срывающегося голоса, ни шмыганья носом – ничего подобного.

– Ты думаешь, что я в тебя влюбилась? – закончила свою тираду Татьяна.

– А разве нет? – тихо спросил Володя.

В который раз за сегодняшний день Татьяна осталась с открытым ртом. Володя, ничтоже сумняшеся, снова припечатал Таню поцелуем, на этот раз – более продолжительным. Оторвался он только для того, чтобы сказать:

– Ты мою фамилию возьмешь или с девичьей останешься?

Таня ничего не ответила. Она поцеловала Володю.

«Какие все-таки русские страстные люди,» – улыбаясь, думал извозчик.

– Где вы пропадаете? – сурово спросил проводник, едва Таня и Володя сошли с коляски у своего вагона. – Поезд должен вот-вот отправиться, а у меня пассажиров некомплект.

– Так ведь еще не вечер, – хором возразили наши герои.

– Ишь, спелись, – пробормотал проводник. – Это еще как посмотреть. Вот нынче, по-вашему, какое число?

Вопрос очень не понравился Татьяне Константиновне. Дело в том, что она точно знала, что сегодня должно было быть шестое апреля, она только вчера села в этот странный поезд. Но поскольку поезд был странный, то и со временем могли произойти странные вещи.

– Сегодня должно быть шестое апреля, – сказала она.

– Совершенно верно, – согласился проводник, – должно. Однако сегодня уже тридцатое апреля, как это не прискорбно.

– То есть как – тридцатое? – не понял Володя.

– Я должна позвонить домой, – коротко потребовала Татьяна.

Проводник достал из кармана сотовый телефон.

– Можно напрямую, – сказал он.

Татьяна Константиновна набрала пятизначный номер, трубку сняли после первого гудка.

– Алло? – услышала Татьяна голос дочери.

– Анечка, у тебя все в порядке?

Взволнованный голос Ани обрушился на Татьяну Константиновну с такой силой, что она сразу поняла – дома ее не было больше двух недель как минимум.

– Перестань молоть чепуху, – прервала она дочку. – Я спрашиваю – у тебя все хорошо?

Весть о том, что Нюра опять выходит замуж не то, чтобы огорошила, но с толку все-таки сбила. Татьяна посмотрела на Володю, и ответила:

– Какая прелесть. Нюришна, с тобой не соскучишься. За кого опять?

Услышав имя избранника, Татьяна громко рассмеялась. Этого молодого человека она видела всего один раз, и она ни за что бы не подумала, что Аня выйдет за него.

Анюта на том конце обиделась на смех, Татьяна спохватилась, и вдруг совершенно отчетливо поняла, что она стала для дочери чужим нереальным человеком. И Аня для нее тоже всего лишь абстракция.

– Нет, ничего. Будь счастлива.

Помолчав немного, Татьяна ответила на очередной вопрос далекой и совсем ненастоящей Аннушки:

– В Стокгольме.

Еще раз посмотрела на Володю, и вдруг сказала:

– Аня, я, наверное, уже не вернусь, передай на работе, что я увольняюсь.

Паровоз прогудел, проводник постучал по запястью, мол, время поджимает.

– Аня, прости, у меня время на исходе. Ты уверена, что со Славой тебе будет лучше, чем с Геной?

– Ма, ты его не убила? – этот вопрос услышали все.

– За что меня убивать? – удивился проводник. – Это не я расписание составляю.

Володя с Татьяной рассмеялись.

– Мама, мама… – вопрошала трубка.

Связь оборвалась.

– Быстро в вагон, – скомандовал проводник.

Володя помог Татьяне подняться по ступенькам, запрыгнул следом, последним в тамбур поднялся проводник и закрыл дверь.

– Простите, – обратилась к нему Татьяна. – Я все забывала спросить. Вас как зовут?

– Авессалом, – отрекомендовался проводник.

– Авессалом, – представился Валерьянке мужчина, очень похожий на итальянца. Белый костюм, черная рубашка, безумно дорогие лаковые туфли и золотой шнурок галстука, сияющий на черном шелке рубашки. Волосы гладко зализаны назад, в глазу сверкает монокль. Пожалуй, только эта деталь заставила Валерию насторожиться.

– Геннадий дома? – осведомился гость, оттирая хозяйку в прихожую с наглостью бульдозера.

– А вы по какому вопросу? – попыталась сопротивляться Валерьянка.

– О, смею вас заверить, вопросов я не задаю, – рассмеялся Авессалом.

В конце концов он проник в гостиную и расположился на диване.

– Итак, можно звать Геннадия, – кивнул он.

– Кто там, Лера? – послышался из ванной голос Гены.

Авессалом хитро подмигнул Лере моноклем и прошептал:

– Скажите, что это насчет медного кабеля в Красновишенске.

– Что за бред? – вспыхнула Валерьянка, но гость обворожительно улыбнулся, мол, свои люди, и Лера как под гипнозом пошла в ванную и сказала Гене. – Там какой-то Авессалом, насчет медного кабеля в Красновишенске.

Реакция Гены потрясла Валерьянку до глубины души. Сначала он побледнел, потом покраснел, вода высохла на нем практически моментально. Он выскочил из ванной в чем мать родила и ворвался в гостиную с видом разъяренного павиана.

– Не комильфо, – покачал головой гость, критично оглядев внешний вид Геннадия. – Я понимаю, что вы рады меня видеть, но я предпочитаю выходить к желанным гостям хотя бы в банном халате. Да не волнуйтесь, молодой человек, я никуда не исчезну.

Гена убежал обратно в ванную комнату и вернулся практически через секунду, накинув на себя длинный махровый халат тропической расцветки.

– Какое именно оружие вам нужно и сколько вы готовы заплатить? – сразу взял быка за рога гость.

Гена не был поражен. Гена даже не задал совершенно резонный в данной ситуации вопрос о том, каким образом Авессалом его вычислил. Внезапное спокойствие охватило Геннадия, и он сказал:

– Откуда я могу знать?

Авессалом согласно кивнул головой.

– Пожалуй, вы правы. Оружие стоит выбирать согласно той стратегии и тактики, которой вы собираетесь придерживаться. Насколько я понимаю, единственная для вас приемлемая стратегия – это остаться в живых?

Лера взглянула на Гену. Тот хладнокровно закрыл и открыл глаза, что означало: «Да, черт побери, я хочу выжить».

– В выборе тактики я вам могу помочь, – продолжал Авессалом. – Первый вариант – это бегство до тех пор, пока милейшая Татьяна Константиновна не откажется от своих кровожадных планов. Вас подобный вариант устраивает?

– Нет, – хором ответили Гена с Лерой.

– Ишь, спелись, – улыбнулся Авессалом. – Ну, пусть так. Вариант второй: вы уходите в глухую оборону, нанимаете телохранителей и ждете, пока грозная мстительница пойдет приступом на вашу крепость, во время которого ее возьмут стражи порядка. Ваш ответ?

На этот раз и Валерия, и Геннадий задумались не на шутку. На лицах их отражалась напряженная работа мысли и духа, и первым ответил Гена:

– А если ее не возьмут?

– Риторический вопрос с частицей «не» стоит воспринимать как отрицательный ответ? – уточнил гость, и на кивок Леры продолжил: – Ну что же, остается последний вариант – нападение. Решить проблему сразу, одним махом. Но и тут есть два варианта: первое – искать как объект угрозы, так и удобный случай для его ликвидации, и второе – выступить в открытую.

– То есть?.. – не поняла Валерия.

– Он имеет в виду забить стрелу, – объяснил Гена.

– Не комильфо, – вновь покачал головой Авессалом. – Это называется не «забить стрелу», а «принять вызов».

– Как – принять? – не поняла Лера. – Он что, с этой мегерой стреляться будет?

– Я склонен называть ее валькирией, но это не принципиально.

– Минуточку, – Лера недобро прищурилась. – Речь идет о жизни человека, который мне дорог. Мне плевать, кто она, мегера или валькирия, просто избавьте нас от нее.

– Наша фирма помогаетрешать вопросы, а не решает их за клиента, – Авессалом развел руками. – К тому же встреча лицом к лицу с противником дает неплохой шанс. Даже два шанса: первый – вы договариваетесь полюбовно, а второй – вы успеваете выстрелить первым и попасть в цель.

Лера побледнела, но не сдалась:

– А каким образом вы собираетесь сообщить этой… валькирии? Вы знаете, где она находится?

Авессалом улыбнулся:

– Знаю. Но вам не скажу.

– Почему?

– Потому что вы постараетесь вызвать милицию, а это решение архинеправильное, и может повлечь за собой ненужные жертвы.

Не зная, что и сказать, Лера в поисках поддержки посмотрела на приумолкшего Гену. Тот сосредоточенно ковырял пальцем в носу, что было явно не комильфо, и думал.

– Вам не известно, сколько времени у меня в запасе? – спросил он наконец у Авессалома.

– Навалом, вся жизнь, – успокоил его гость. – Но есть небольшая загвоздка: жизнь может внезапно прерваться выстрелом из-за угла.

– А как она меня найдет? – попытался спорить Гена.

– Этого я знать не могу, – Авессалом замахал руками. – Но мне думается, ваша теща… бывшая, разумеется… Татьяна Константиновна… она ведь очень целеустремленный человек. Что сумел сделать капитан Ларин, то сумеет сделать и главбух Абрамова.

– А ее можно найти? – спросила Лера.

– Боюсь, что нет, – покачал головой Авессалом. – Она в грядущем.

У Леры заболела голова. Она уже успела устать от Авессалома на неделю вперед, и сама ощущала себя в грядущем, то бишь совершенной развалиной.

– Короче, что вы предлагаете? – бросила она может быть резче, чем следовало бы.

– Принять вызов и встретиться на нейтральной территории. Оружие я вам предоставлю на месте, о цене договоримся сейчас.

– Я что, тоже должна продать все? – ужаснулась Лера. Мысль о том, что ей придется в который раз строить свою жизнь заново вовсе не улыбалась Валерьянке.

Авессалом с укоризной посмотрел ей в глаза.

– О вас, сударыня, и речи быть не может. Это дело сугубо личное, касающееся исключительно Геннадия и его бывшей тещи.

– Но живет-то Геннадий со мной, – Лера грозно сдвинула брови, и слова ее звенели металлом, выбивая искры подлежащими об сказуемые. – Я дала ему кров и работу, он спит со мной в одной постели, он водит мой автомобиль. Он ровным счетом ничего продать не может.

Смотреть на Гену в этот момент было жалко. Дело в том, что он и сам понимал, что живет за счет Валерьянки и ничего за душой не имеет. Поэтому он тупо пялился в пол и решал безумной сложности задачу.

– Когда? – спросил он в итоге.

– Что – когда? – удивилась Лера.

– Лера, помолчи, пожалуйста, – совершенно спокойно и без обиняков предложил Гена. – Когда она здесь появится?

– Она уже здесь, – сказал Авессалом. – Только тремя сутками позже. Сегодня у нас двадцать девятое апреля. Значит, она во втором числе мая.

– Вы понимаете, что несете? – заорала пришедшая в себя от Гениного выпада Лера. – Как человек может находиться тремя сутками позже? А где он сейчас?

– Я же объяснял – в грядущем, – терпеливо разъяснил Авессалом.

– Гена, у твоего друга сдвиг по фазе, – не снижая голоса, продолжила Лера. – Уходите, пока я не вызвала «скорую».

Авессалом встал и направился к выходу. Вслед за ним пошел Гена.

– Я с вами, – сказал он твердо.

– В таком виде? – брови Авессалома взлетели чуть ли не к корням волос.

Гена задумчиво осмотрел себя. Потом ушел в комнату. Спустя пять минут он вышел одетым, и первое, что бросилось Лере в глаза… вы угадали, это была знаменитая Генина рубашка. Остальные предметы одежды оказались более соответствующими требованиям моды и погоды.

– Как только смогу – отдам, – коротко бросил Гена, обулся и вышел вместе с Авессаломом из квартиры. Лера даже слова произнести не успела.

На улице Гена крупно пожалел, что ушел, но, справедливо полагая, что назад дороги уже нет, спросил у Авессалома:

– Ну так что?

– Вы имеете, что продать?

И это прозвучало настолько недвусмысленно и зловеще, что Гена понял: покупают у него душу.

V

Восемь часов вечера, второе мая, Дворцовая площадь, народу практически никого, и Володя в нерешительности, совершенно ему несвойственной, огляделся вокруг.

– Мы кого-то ждем? – спросил он, никого не обнаружив.

– Да нет, – ответила Татьяна. – Я просто в Питере никогда не была, куда идти-то?

Поезд высадил их у Александровской колонны минут десять назад и тут же укатил. Проводник Авессалом лишь помахал на прощанье белым платочком и прокричал, перекрывая гудок паровоза: «Счастливо отстреляться». И вот теперь одни, в незнакомом городе…

– А вот, кажется, и встречающие, – присвистнул Володя, и Таня повернула голову в сторону Невского (правда, она не знала, что это Невский).

К ним, размахивая руками и радостно крича, бежал человек, в облике которого Таня без труда узнала торговца оружием.

– От поезда отстал, что ли? – пробормотал Володя.

Между тем старый знакомый Татьяны Константиновны, запыхавшийся и счастливый, постиг таки зоны слышимости и, задыхаясь, произнес:

– Здравствуйте, милейшая Татьяна Константиновна, слава богу, успел…

– Вы же никогда не опаздываете, – чуть насмешливо изумилась Татьяна.

– Это все общественный транспорт, – пожал плечами коммивояжер. – Сколько раз говорил себе – лучше выйти за час и дойти пешком, чем нервничать в такси. Но все же я успел, – он посмотрел на часы. – Так, тут недалеко, берем вещички – и за мной.

Далеко – не далеко, но идти пришлось не менее получаса. Прошли канал Грибоедова, дошли до Садовой, свернули направо, прошли еще немного, и вошли во двор какого-то углового дома с барельефами комсомолок-кариатид по цоколю. В доме, как оказалось, была расположена недорогая гостиница, очевидно, когда-то бывшая ведомственной.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, продавец нажал на кнопку звонка.

Пока с той стороны шли открывать, он поинтересовался у Татьяны:

– Вам двухместный?

– Да, – ответил вместо нее Володя.

– Я так и думал. Пожалуйста, дайте ваши документы.

Володя, видимо, решил до самого конца ничему не удивляться и протянул свой паспорт продавцу, по-прежнему принимая его за проводника, почему-то сбрившего усы. Татьяна тоже извлекла из сумочки документ, правда, вручила она его менее решительно, чем Володя. В это время дверь распахнулась.

– Мест нет, – сердито сообщила показавшаяся в дверном проеме женщина в строгой белой блузке и черной юбке ниже колен, поверх которых был надет голубоватый передник.

– Налоговая полиция, – рявкнул продавец и продавил женщину в тускло освещенный холл. Дверь за ними закрылась.

Оставшимся на лестничной площадке Тане и Володе пришлось только ждать.

– Интересный тип, – усмехнулся Володя. – Как он умудряется быть в тысяче разных мест?

– Почему ты так решил?

– Да это он мне во Владивостоке на перроне билет продал. Сказал, прямой до Стокгольма.

– Вот тебе и раз, – растерялась Татьяна. – А если бы он был мошенником?

– А кто сказал, что я у него что-то купил? – широко улыбнулся Володя. – Он как-то умудрился билет мне в бумажнике поменять. Я же его послал подальше, а через минуту подъезжает поезд, он выходит из вагона, в усах, и говорит: «Ну, и долго вы будете стоять?» Я отвечаю, что, мол, пока поезд не придет. А он: «А это, по-вашему, сейнер?» Я, опять же, возражаю, что билет у меня на другой поезд. И вот тут-то и выясняется, что на вагоне надпись: «Владивосток-Хибаровск», и проводник смотрит на меня, как на идиота. Я извинился, полез в бумажник, а там какая-то портянка от газеты, и на ней написано…

– В пятнадцать часов, – закончила Татьяна.

– Точно, – все-таки растерялся Володя. – У тебя что… то же самое?

Она мигнула.

– Поцелуй, – еле слышно попросила Татьяна Володю.

– Потом, – прикрикнул через приоткрывшуюся дверь продавец. – Все потом. Быстро заходим, расписываемся, получаем ключи и инструкции.

Дама, исполняющая обязанности портье, сидела за письменным столом. Поджатые губы свидетельствовали о том неприятном разговоре, который только что организовал продавец оружия. Она недружелюбно оглядела мичмана и валькирию, открыла рот, чтобы что-то сказать… закрыла… снова открыла и закрыла…

– Комната два-а, – наконец выдавила она. – Когда будете уходить, ключ оставляйте в замке.

– Простите… – начал Володя.

– Ах, да, документы… – дама-портье достала из ящика амбарную книгу и раскрыла на последней странице. Там лежали паспорта. – Татьяна Константиновна. Владимир Александрович. Распишитесь, пожалуйста.

(«Как в загсе, осталось только кольцами обменяться,» – усмехнулась Таня, но не вслух, а так, для отчета самой себе.)

Они расписались напротив своих паспортных данных, и направились в номер, то есть в комнату номер 2-а, и услышали вслед:

– Счастливого медового месяца.

У Тани засосало под ложечкой. Сладкая тоска, в которую она погружалась в жизни только раз, и обернувшаяся для нее тогда весьма тяжело, подкатила спустя двадцать четыре года. Пожалуй, она и вправду влюблена.

– Татьяна Константиновна, голубушка, на пару минут, – возник из глубины коридора продавец. – А вы, Владимир Александрович, ступайте… ступайте… никуда я вашу супругу не дену.

Володя недоверчиво прищурился, но Таня мягко тронула его за плечо, мол, все в порядке, и он вошел в комнату.

– Татьяна Константиновна, – вкрадчиво начал продавец, усадив Таню в обшарпанное кресло. – Вы хорошо подумали?

– О чем?

– О Володе.

– Не поняла… – Таня подозрительно прищурилась. – Что вы хотите этим сказать?

– Любезная Татьяна Константиновна, двадцать четыре года назад вы вышли замуж в возрасте семнадцати лет за Виктора, отца Нюрки… Это ведь закончилось очень плохо. Между тем вы знали его чуть ли не с детства.

Витька казался самым надежным. Не сразу, конечно, а после того, как схлынула первая любовная горячка. Чуточку ниже Тани, Витька казался ей великаном. Она потом долго думала, почему он казался ей таким большим, и не могла понять причину этой аномалии.

А сначала Витька просто открыл дверь. Они тогда в трудовом лагере были, после девятого класса, и парни ради шутки закрыли дверь туалета на щеколду. Таня была внутри. Если бы парни об этом знали… но они считали, что засадили в сортир комсорга Ветеркова.

Ломиться и кричать Таня не могла – стеснялась. Ребята в лагере были незлобивые, но позубоскалить любили, а тема туалета – жуткого сарая с огромной дырой в полу, из которой вылетали огромные волосатые с изумрудным отливом мухи – была самой любимой.

Таня не плакала. Она молча старалась расшатать доску в стене туалета, но злополучный сортир, хоть и казался снаружи хлипким и готовым развалиться от малейшего дуновения ветерка, усилиям Тани не поддавался. Воняло жутко. И Таня совсем уже отчаялась, как дверь открылась.

– Кто здесь? – послышался голос.

Таня затаилась. Голос принадлежал Витьке Абрамову, ее однокласснику. Он сейчас зайдет…

– Кто сральню ломает? – сердито переспросил Витька, и в темноте астраханской ночи вспыхнул свет электрического фонарика.

– Я, – поспешила ответить Таня.

– И чё ты тут делаешь? – удивился Витька, мазнув по ее физиономии лучом.

– Закрыли… – прошептала Таня.

В темноте со стороны лагеря послышался топот добрых двух десятков ног. Минуту спустя пространство возле сортира было оккупировано неудавшимися шутниками.

– Вы чего это? – Витька, видимо, решил удивляться до последнего.

– Кто тут был? – спросил его тезка, Витька Переслегин.

– Где?

– В сральне… прости, Таня, – Переслегин осекся, разглядев в темноте светлый сарафанчик Тани.

– Никого, – совершенно спокойно ответил Витька.

– Мы же дверь за кем-то закрыли… – возмутился явной ложью некто в темноте.

– Вот теперь по запаху и ищите, – пошутил Витька. Все засмеялись – сказано было в тему.

– А вы чего… – некто в темноте не отставал от Витьки.

– Гуляем, – с вызовом ответил Абрамов.

Попробовал бы кто-нибудь посмеяться. В свои шестнадцать Витька был боксером-разрядником и мог дать в зубы легко и просто, стоило бы только над ним посмеяться. Он комплексовал из-за маленького роста и всем своим поведением старался показать, что его нельзя недооценивать.

Вот и в тот момент никто не пошутил… да, впрочем, почти все с кем-нибудь гуляли в темноте, даже комсорг Ветерков.

Таня и вправду догуляла с Витькой до полуночи, правда, они почти ни о чем не говорили, так, о прошедшем дне. А на следующее утро Витьку Абрамова, Витьку Переслегина и Сашку Лыткина, того самого, кто задавал вопросы из темноты, отправили с бригадой девочек на помидоры – сколачивать ящики.

Помимо желания Таня нет-нет да поглядывала на Витьку, ловко сколачивающего новые ящики из обломков старых. Технология была простая: Переслегин расчленял сломанную тару на составляющие (Переслегин говорил – комплектующие), так как всю жизнь свою прожил под знаменем деструкции (он легко разбивал в пух и прах любую конструктивную идею, третировал комсорга почти антисоветскими настроениями, саботировал работу, если план был уже выполнен, поскольку считал, что внеплановый труд подрывает экономику, и в чем-то был прав), Сашка выдергивал из дощечек гвозди, выправлял их на небольших тисочках молотком и сортировал комплектующие (Лыткин стремился к упорядочиванию и планированию, любил строить схемы и графики, деструктивную деятельность Переслегина всерьез не воспринимал, может быть потому они и были лучшими друзьями), а Витька – тюк да тюк – клепал ящики (дела в руках Витьки Абрамова всегда горели ярко и живо, и, естественно, не синим пламенем, ведь Витька мог оживить любую, самую дохлую вещь). И каждый из этих трех был по своему красив и интересен, но Витька не только спас Таню от насмешек, но и открыто заявил, что он с ней гуляет. И Таня смотрела на него. И чем больше смотрела, тем больше понимала – под палящим солнцем близкого Каспия ей становится холодно и зябко от одного только Витькиного взгляда, смазанного, как луч его фонарика.

Потом Витька заодно с парнями пластались с местной шпаной, когда те подвалили на танцы, и Витька сплевывал кровавой слюной, и разбитые губы у него почти не шевелились, но бланш под глазом весело сиял, когда комсорг Ветерков, шепелявя из-за двух выбитых зубов, объявлял всей бригаде благодарность уже на следующий день после драки за досрочное завершение работы на полях Родины, а Витьке – за ударный (Ветерков улыбнулся – дрался Витька как лев) труд. И Таня влюбилась.

После десятого класса встал вопрос – что делать? Танина мама, Роза Фридриховна, работавшая в столовой поваром, любила говаривать: «Главное – не заходить слишком глубоко», имея в виду, очевидно, необходимость держать ситуацию под контролем, хотя, возможно, еще и потому, что первый ее муж, который был до Таниного отца, утонул в реке. Именно мама посоветовала Тане выйти замуж.

Пожалуй, иного выхода действительно не было. Любовная лихорадка мешала трезво смотреть на жизнь как Тане, так и Витьке, вследствие чего выпускные экзамены грозили обоим жуткими аттестатами зрелости.

– Если сдадите экзамены хорошо – поженим, – согласились с Розой Фридриховной Витькины опекуны, и на выпускном Таню похвалили за отличную учебу, а Витьку, в который раз, за ударный труд – он сдал на кандидата в мастера спорта.