Текст книги "Сказки Ледяного спокойствия"
Автор книги: Алексей Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
29. Королевская Битва
сказка-фэнтэзи
– В этих снегах полным-полно троллей, – буркнул Леголас. – А между тем уже смеркается.
– Разведем костер, – отозвался Гимли. – И никогда не забывай, что мой топор всегда при мне.
– Как и мой лук, – согласился Леголас.
Арагорн провалился ухом в глубокий снег и прислушался. Он слушал долго, и, когда поднялся, лицо его искривилось в горькой улыбке.
– Они уже близко. И мне обеспечен средний отит.
– Тебя исцелит Арвен, – успокоил его Леголас. – Или – как там у вас, у людей, выражаются: на худой конец – Галадриэль.
– Будет битва, – Арагорн обнажил клинок, а Гимли тем временем развел огонь.
Вскорости костер заполыхал, зато среди снежных отрогов сгустилась тьма.
– Тени ползут! – вскричал Леголас. – Это тролли!
Звякнула тетива, и первая тень опрокинулась со стрелой в левом глазу, не разбиравшем бревна, но разбиравшем соломинку. Вторую тень молча перерубил топор гнома, а меч Арагорна рассек остальных.
Гимли подкинул дровишек, стало светлее.
– Стойте же, – устало сказал Арагорн, созерцая вражеские трупы. – Это же Мумми-тролли.
– Был бы с нами Гэндальф, – всхлипнул Гимли.
На свет костра из леса бесшумно выплыла массивная, грузная Морра. И села.
30. Кот и Лиса
сказка-приквел
Старого и дряхлого Кота, который и в молодости палец о палец не ударил, прогнали в лес, где он мгновенно напоролся на Лису. Та, существо неразборчивое, думала было воспользоваться его немощью и сожрать, но решила иначе.
Спрятала Кота в дупло огромного дуба так, чтобы только сверкали оттуда желтые, дьявольские глаза, и оповестила окрестную фауну о появлении в этом дупле страшного Зверя со страшными планами.
– А звать-то его как? – тревожно спросил Медведь, почесывая в затылке.
– А у него нет имени, – подбоченилась Лиса, – у него есть число 666, а еще он играл в рок-группе "Коррозия металла". Имея мудрость, сочти: 666...
– Ма-а-ало, ма-а-ало! – заурчал призрачный Кот.
– Молчи, придурок, -шикнула на него Лиса. – Ровно, сколько надо...
– Ма-аа-ло!... – горели глаза.
Это Медведю казалось что "мало", что жертвы требует Зверь, а тот ничего не ребовал, просто мяукал от голода.
Лиса продолжала:
– И он нуждается в дани, поклонении, и никого не помилует – ни малых детушек, ни взрослых зверушек...
– Хуже Тараканища? – спросил Медведь, ища подслеповатыми глазенками Воробья-консультанта. Но даже Воробей, который все слышал и побаивался жителей дупла, куда-то запропастился.
Лиса лишь усмехнулась и добилась обратного результата: вся живность, напуганная жутким числом Зверя, попряталась кто куда, чтобы питаться привычными припасами: сосучими лапами и целлюлитом.
И этой парочке стало вовсе нечего жрать, так что они передрались в дупле, но Кот оказался еще довольно силен, и Лиса позвала его побираться. Но за бродяжничество у нас, в Советской стране, очень строго наказывали, так что их выслали за бугор, в Италию, где правило муссолини по прозвищу Карабас-Барабас и все было хуже некуда. Там-то они и назвались Базилио да Алисой. А всех хороших, благодаря знаменитому папе Карлу, переместили к нам: жить, поживать, и добро пожинать.
31. Красная Простыня
сказка-реклама
По радио сказали:
– Красная Простыня идет по твоей улице.
Девочка задрожала и задернула шторы.
Радио не унималось, а выключать его девочка не умела в силу личностных изъянов и недоделок. По тем же причинам его включали мама и папа.
– Красная Простыня приближается к твоему дому, девочка.
Девочка вскочила с постели и проверила, крепко ли заперта дверь.
Но радио лишь усмехнулось:
– Красная Простыня проползает под дверью в щель, девочка.
Девочка укрылась одеялом с головой.
– Я уже здесь, девочка, – Красная Простыня колыхалась посреди комнаты.
– Зачем ты? Почему ты красная? – взвизгнула девочка.
А Красная Простыня ей сказала:
– Я от Федоры. Читала? Я вижу, что читала, вон книжка лежит. Я улетела. А у Федоры – критические дни.
Радио (бодро): Федора! Купи прокладки олвиз инвизибл! Только не разбрасывай их, где попало, а не то, если разбегутся, выйдет настоящая страшная сказка! И смело отправляйся в спортзал, ты еще успеешь.
32. Краткий курс ГКЧШ
Молодость Гены, Чебурашки и Шапокляк пришлась на движение хиппи. Они считали себя цветами жизни и проповедовали свободную любовь. Они призвали матерого хиппана Чандра, льва, с уже седеющей гривой и хайратником, которым тот пользовался как жгутом при внутривенных вливаниях. И другие отбросы пришли забивать туда косяки и рассуждать о преимуществах буддийского мировоззрения. Они затеяли выстроить коммуну и жить в ней всем кагалом; они строили ее и, наконец, построили, на чем и обрывается официальная версия. Фальсификаторы истории подали это событие под видом финала, но это был, как сейчас принято выражаться, приквел.
Вскоре приехал бульдозер – тот же самый, что сносил абстрактную живопись, и ихнее сооружение тоже снес до самого основания, благо держалось оно на соплях, а затем хиппи подверглись преследованию: Льва Чандра посадили в клетку, где внутривенные вливания продолжились, но уже совершенно другие; Шапокляк к тому времени успешно сожительствовала с Геной и Чебурашкой, так что от этого триумвирата у нее родился урод: крыса Лариска, которую было стыдно кому показать и приходилось держать за пазухой вместо камня. Все они перессорились, ибо и Гена, и Чебурашка наотрез отказались от отцовства, когда на суде их спросили, в чем, собственно говоря, дело. Гену за тунеядство приговорили к исправительным работам в Зоопарке в должности Крокодила, где он написал множество прекрасных стихов, но их так и не издали, потому что Гену не высылали за границу. Зато выслали Чебурашку подальше, в пески, однако он сбежал с поселения в ящике с апельсинами. Он бомжевал в телефонной будке и по телефону же хулиганил, вызывая милицию, пожарных и скорую помощь – это была его месть государству за потерянных товарищей и погубленную идею. Он активно искал друзей, чтобы возобновить хоть какой-нибудь конкубинат, и очень тосковал по Шапокляк, ибо в глубине души знал, что в Лариске доминантными были его, а не генины, гены, да и не было гениных в Лариске. Он даже заявился к Шапокляк с украденным апельсином для дочери, но та не пожелала его видеть, сказав что-то странное про какие-то помидоры, которые увяли, и выставила за дверь.
Тогда он разыскал Гену, и с тем оказалось легче и безопаснее, ибо родиться от них уже ничто не умело. Шапокляк же затаила злобу на обоих и строчила доносы в милицию – надо признать, не беспочвенные: за уничтожение трансформаторной будки, за перекусывание корабельного якоря, за диверсию на химическом производстве. Но бюрократы не приняли никаких мер, да и Гена с Чебурашкой прикрылись пионерской символикой и стали маршировать, якобы, в ногу. Одновременно они диссидентствовали и вскорости примирились с Шапокляк, которая возглавила крайнее левое демократическое крыло. Конкурентов не щадили.
– Это я, Эдичка! – широко улыбнулся Крокодил Гена с порога, разинул пасть, и одним конкурентом стало меньше.
Да и с бомбистами познакомились в Подмосковье, соблазненные тортом.
33. Крестный отец
Папа Карло, не думая больше о друге Джузеппе, который мочился в шарманку на манер обезьяны вот уже год, как пропитой, выхлебал стакан и поплелся к поленнице. Ему почудилось, что какое-то полено обратилось к нему по имени, и очень кстати, ибо папа Карло успел позабыть свое имя.
Он приник ухом к дровам и, не тревожась о занозах и ссадинах, поплелся от бревнышка к бревнышку. Огромный зеленый сверчок показал ему средний палец; папа Карло ответил ударом по личному бицепсу. Джузеппе спал, слушая во сне влажные звуки шарманки, да звон посуды.
Зов повторился; папа Карло углубился в поленницу и разорил ее всю. Он часто падал и набивал себе шишки, в которых позднее обвинял Джузеппе. Говорящего полена все не было. Карло добрался до задней стены, где с изумлением увидел очаг с котелком на огне.
"Какой-то холст", – подумал папа Карло, еще не настолько очумевший, чтобы принять за действительность вымысел. Вот голоса он слышал доподлинно, это да, и довольно исправно.
Карло взял холст. Тот был очень старый. Внизу было написано: "Ночной Дозор". Рембрандт.
...Через несколько месяцев Карло, так и не поняв, откуда у него взялся этот холст, выручил за него на аукционе Сотби солидный миллион, да еще и не один. Он приобрел театр, вернулся к поленнице как был, в смокинге и цилиндре, и начал метить бревна черной краской: "Буратино", "Пьеро", "Мальвина", "Артемон", "Арлекин". Себе же, как владельцу и директору театра, он отрастил бороду и взял сценический псевдоним Карабас.
А затем и вовсе поменял свое имя Карло на более звучное Корлеоне, обзавелся крепкой мужской семьей и отбыл за океан.
34. Крот и Дюймовочка
Жаба и Крот залегли в высокой траве невдалеке от дома, где жила одинокая и бездетная женщина.
– Темень какая, – пожаловался Крот. – Ни хрена не видать.
– Очки надень, – посоветовал Жаба. – Вон они, видишь? Целая грядка.
Крот отмахнулся от какого-то предмета.
– И летает какая-то нечисть. Не то жуки, не то светлячки. На человечков похоже.
– Не надо ширяться перед важным делом. Еще не то померещится. Давай, поползли! Ты что сюда, жениться пришел? – Жаба кивнул на окно бездетной женщины.
Перемещаясь по-пластунски, они внедрились в траву и скоро уже были на огороде.
– Вот они, – прошептал Жаба. – Просто праздник какой-то!
Крот всматривался в темноту, пытаясь сосчитать маковые головки.
Жаба достал бритву и бинт, Крот сделал то же.
– Ща мы их покоцаем, – прошептал он. – Ща мы им целки попортим.
– Может, сгребем все, высушим, да кукер сварим? – озаботился Жаба. Чтоб не возиться.
Крот подслеповато и презрительно уставился на него.
– Кукер – это же грубо, чувак! Это мутный приход! Сварил, заглотил. Нет, нам нужна чистая, прозрачная тяга...
Он привстал и сделал несколько надрезов на маковой головке. Выступил белый сок; Крот аккуратно собрал его на край бинта, подвернул и перешел к следующему цветку.
Жаба, не боясь старой бездетной женщины, встал во весь рост и трудился, слегка пригнувшись.
– Тю! – присвистнул Крот, отнимая бритву от головки. – Смотри, чего у меня.
Вышла луна. Жаба и Крот смотрели на кровавую росу, проступившую из надрезов.
– Знаешь, я однажды варил герыч, – возбужденно заговорил Жаба, – так у меня получилось красное. Я им ширнулся, так перся потом часов двенадцать. Может, тут чистый герыч скопился.
– Герыч не красный, – пробормотал Крот. – Но раз ты перся...
Он нанес еще несколько ударов бритвой, и темная красная жидкость хлынула ручьями.
– Собирай, чего ты ждешь, стечет все, – зашипел Жаба.
Крот собрал жидкость на бинт, подвернул край и притянул к себе следующую головку.
35. Крошечка-Гаврошечка
сказка-легенда с лингвистическим уклоном
Поражая Париж бородами, палашами и есаулами, русские казаки, в компании с драгунами, гусарами и уланами не только приговаривали свое "бистро-бистро", давая название будущим отечественным будкам с подачей люля, люлей, шавермы и прочей арабской алькаиды, но и пользовались, по праву победителей и оккупантов, услугами местного населения. Они не забывали ни пограбить при случае, ни поприжать кого по углам на вымученных мешках.
Однажды русские солдаты свели у мельника огромную корову – гордость, оплот и опору семьи, как тот выразился в ответ на требование снабдить войска провиантом. Так вот: корова эта была столь огромна и тучна, что одна из хозяйских дочек, справедливо опасаясь фронтовой полигамии с харрасментом, упряталась ей в ухо и объявилась наружу лишь при разделывании туши на гуляш и бефстроганов.
Наверное, подобное сокрытие – элемент коллективного бессознательного, юнговский архетип.
Солдаты не тронули ее – лишь подивились пропорциям, да вспомнили о русской народной Хаврошечке, тоже не чуждой отоларингологии.
Это имя впоследствии укоренилось; им стали обозначать самых отчаянных сорвиголов, потому что голову с коровы отчаянно срывал целый взвод летучих гусар.
Парижскую Хаврошечку отпустили, предварительно угостив военно-полевой кашей, да увесистым шлепком по заднице. И позабыли о ней точно так же, как о своем привившемся "бистро" – иваны с манкуртами, не помнящие родства.
Зато Гаврош, сраженный на баррикаде, весьма удивился бы, узнав о славном происхождении своего имени. Пожалуй, что и обиделся бы: такой был шустрый, что не то чтобы в ухо – куда угодно мог пролезть сугубо физиологически, заслуживая многих титулов, как это принято во Французской республике.
36. Лепунюшка
Жил-был один старик, и не было у него детей. Ну, в самом деле – откуда бы им у него взяться без старухи, которую он давно похоронил в разбитом корыте. Чтобы у деда завелись дети, обязательно нужна старуха. Ведьма какая-нибудь.
Но вдруг появился один: вчера еще не было, а сегодня – тут как тут. Крохотный, с половинку ногтя, в рубашонке с пояском, в лаптях, под горшок стриженый. Бегает, и болтает, и лепит, короче, и лепит, и лепит что-то без умолку, так что деду даже прикрикнуть на него пришлось: цыц! Хотя и рад был дед – все-таки живая душа! А это была не живая душа, это был бес. Ребенку ясно, но деду не ясно. Слушал себе новоявленного сынка, нарек Лепунюшкой. Лепунюшка ввернется деду в волосатое ухо и поучает.
– Тормози лапти, – не выдержал дед. – Мне пахать пора.
– А я, батя, сам и вспашу! – вскинулся Лепунюшка.
– Ты? Такой махонькой? Да куда тебе!
Тот, ни слова более не лепя, побежал, ввернулся лошади в ухо и принял командование. Дел в окно глядит, глазам не верит. И не нарадуется глазам, что видят еще.
А мимо ехал барин. Смотрит: дивное дело – самостоятельное возделывание чернозема животным. Спешит он к деду: что за притча?
– Так она не сама пашет, – усмехается дед, благостно размягчаясь мозгами. – Там сынок мой, Лепунюшка.
Побежал барин, заглянул в ухо – и точно, Лепунюшка.
– Продай мне, – говорит, – сынка за сто рублей.
– Что ты! – возмущается дед. – Детьми торговать! Небось, за границу метишь, на органы пустишь! Да только на какой же он орган пойдет?
Лепунюшка рядом вертится:
– Соглашайся, батя, я от него убегу.
Ударили по рукам. Ста рублей у барина не было, но он выдал деду фальшивый вексель на двести. Сунул Лепунюшку в ухо – и со двора прочь. А лошадь, понятное дело, лишенная навигатора, устроила себе перекур и тут же издохла от капельки никотина.
Барин же втиснулся в карету и приказал, беседуя с Лепунюшкой, ехать в кабак. Там, в кабаке, он вынул револьвер, вытряхнул из барабана все патроны, кроме одного, и барабан провернул, дабы уважить, по совету Лепунюшки, теорию вероятности. Сунул в ухо ствол.
– Ну, господа хорошие, кто сыграет со мной в рулеточку?
– Давай, начинай! – кричат посетители.
Барин застрелился в ухо, а Лепунюшка вылетел из другого верхом на пуле.
Перебрался к одному разночинцу, начал лепить да советовать. Этот постоялец позвал полового:
– Принеси-ка мне, братец, графинчик, да пивка со снетками...
Плохо кончилось дело.
37. Лечебный контроль
– Итак, коллеги, больной Кащеев, возраст неизвестен, бомж, умер в отделении интенсивной терапии. Доктор Иванушкин, вы доставили больного в клинику по запросу МЧС. Расскажите, как было дело.
– Ну, наша бригада прибыла, когда его уже сняли с дуба. Белая горячка, говорят – и, по-моему, не ошиблись. Больной залез на дерево и застрял там с какой-то обувной коробкой. В этой коробке он хранил свои сокровища, в старом вороньем гнезде. Вы представляете?
– Мы представляем, вы дальше рассказывайте.
– Вот в коробке у него было все: стопарик, ложечка, клубочек ниток. Облезлая заячья шапка, а прямо в шапке – какие-то не то утиные, не то куриные лапы, давно протухшие, и крошки от яичной скорлупы. Яйцо еще было, наверное, и тоже наверняка протухло. Больной держался за паховую область и орал, что в яйце его смерть. Мы расценили это как признание в острой пищевой инфекции, заподозрили сальмонеллез и повезли в инфекционную.
– Вы осмотрели больного, доктор Иванушкин?
– Чисто поверхностно, было холодно. Следов свежих травм не обнаружил, были рубцы от старых побоев.
– Но в машине-то, в машине вы его осмотрели?
– Он очень грязный был, товарищ начмед, и пьяный, и во вшах. Мы его расстегнули, прослушали, острого живота не нашли.
– А больной продолжал жаловаться на гениталии.
– Да, продолжал. И нас с ними путал, называя ими.
– Но вы не осмотрели гениталии? Вы упорно настаивали на пищевом отравлении яйцом и отвезли-таки его в инфекционный стационар?
– Да, отвезли.
– Оттуда поступил рапорт: вы бросили его, не дав никаких разъяснений и без сопроводительных документов.
Молчание.
– А вам известно, что больному в левое яйцо воткнулась.игла, и его срочно перевели в хирургию?
Тишина.
– А вы знаете, что больной умер, когда при попытке извлечь иглу ее сломали?
– Ну, не поэтому!
– Помолчите! Впрочем, у них там свой разбор полетов. Но вы-то, Иванушкин! Вы у нас на особом счету. Еще санитаром, называя престарелую больную Ягой, запихнули ее, якобы на лопате, в диагностическую трубу для МРТ. Будто в печь! Безопаснейшая процедура, а у бабки – инфаркт! Что это за отношение? Откуда эти черствость, халатность? Строгий выговор с занесением. Могу подсластить пилюлю: вот книга благодарностей. Какие-то супруги Царевичи благодарят вас. Распишитесь в прочтении.
38. Ложе с начинкой
Однажды во дворец постучалась растрепанная, продрогшая и промокшая красавица, назвавшаяся Принцессой. А Принц давно хотел себе Принцессу, он жить без нее мог только неполноценно.
Обер-фрейлина сказала, что надо еще посмотреть, принцесса ли это. И постелила пришелице, сунув под давно скопившуюся высокую стопку перин горошину. Принцесса спала плохо: всю ночь вертелась, а утром принялась ныть, будто не выспалась. Ей что-то мешало под перинами, и было жестко.
Дворец возликовал: настоящая принцесса! По этому поводу устроили салют из всех тридцати залпов их маленькой родины, и эта пальба привлекала внимание известного инквизитора Торквемады, который как раз проезжал неподалеку. Он только что разобрался в одном темном и запутанном дельце.
Будучи принят во дворце и внимательно изучив горошину, Торквемада заключил, что Принцессе поделано, для чего выкатал ей на яйцо и сказал, что под перинами, кроме горошины, спрятаны дохлые крысы, жабы и прочая самозарождающаяся грязь. Повествуя об этом, он стягивал с себя испанские сапоги, в которых привык разгуливать издавна послушания ради.
Бросились проверять. При тогдашнем уровне гигиены все перечисленное, конечно, нашлось, и не только там, и не только это – оно везде скопилось. Торквемада порывался искать злополучную горошину и на самой Принцессе в виде бесовской родинки, но в соискательнице Принцессу уже признали, потратились на салют, да и Принц был от нее – и от рождения – без ума. Он потрясал под носом у Торквемады какой-то грозной папской грамотой, и тот отступил, не тронул Принцессу, зато виноватую кругом и во всем обер-фрейлину гостю отдали в полное дознание, и он влил в нее через воронку бочонок воды, а после спалил на костре вместе с прочей дохлятиной, накопившейся в замке за века, и все, что сумел, нарядил в желтые колпаки. Отужинал, надел сапоги и уехал.
А Принцу в дальнейшем туго пришлось с этой Принцессой. Ведь ей еще поделали фригидность и вагинизм, все та же обер-фрейлина. Писали Папе, но ответа не получили. Пепел обер-фрейлины унесло ветром, чего не скажешь о ее мерзостном колдовстве. Стоило миновать медовому месяцу, как Принц сказал, что едет разыскивать Святой Грааль и нацепил Принцессе пояс целомудрия, подобрав самый большой замок, от конюшни. Принца гнало в путь и другое желание, сильнее первого: насолить Торквемаде за посягательство на Принцессу и некомпетентность в снятии колдовства: разыскать душегуба и подлить ему в испанские сапоги свинца для сокращения внутреннего пространства, что он и выполнил через три года поисков и преследования. Половина дела была сделана, а насчет Грааля он решил повременить, ибо много раз уже бывал битым конкурирующими красными следопытами.
А когда Принцесса спросила про ключ от пояса, ответил, что потерял.
Когда же Принц вновь отважился пуститься в путь за Граалем, то уже не вернулся, соблазненный по причине привычного рукоблудия белизной руки какой-то леди из местного озера.
Замок открыл фомкой придворный конюх, известный в своих кругах медвежатник, и после сей процедуры колдовство прекратилось мгновенно, а прощенная обер-фрейлина упокоилась на небесах – держа там, впрочем, ответ по всей строгости. Апостол Петр вынул ключ.
"Ключ? – подумала та, бесплотная, но разумная. – Скитаясь внизу призраком, среди замковых духов, я где-то что-то слышала о каком-то ключе. Его как будто потеряли... Нет, не припомню".
39. Маскировка
Серый Волк не хотел ничего плохого, он просто думал сыграть в садо-мазо: нарядился беспомощной козой и явился к козлятам, желая, чтобы его бичевали и насиловали.
Но те не признавали в нем маму Козу, как он ни блеял: "Козлятушки мои, ребятушки мои".
– Это козел какой-то, – говорили из-за двери козлята.
И тогда Волк догадался, что одной лишь козлиной шкурой ему не обойтись.
Он пошел в сомнительный, полуподпольный косметический салон к Айболиту, который в свободные часы подрабатывал, как умел: делал пирсинг, каттинг, выдавливал прыщи, занимался стоматологией.
Доктор, вообще, предпочитал хирургию.
Волк уселся в кресло; Айболит участливо спросил:
– А почему это у нас такие большие глазки? А почему это у нас такие большие ушки? А почему же это у нас такие огромные зубы?!!
Айболит начал с каттинга: подрезал уши, да под ноль купировал хвост. Потом сузил и растянул глазки, подтянул кожу, везде побрил. Под видом пирсинга Волк продел себе кольца во все отверстия. После чего Айболит густо татуировал его овечьими завитками. Волк стоял перед зеркалом, а доктор смотрел на него, качал головой-колпаком и бормотал:
– Овца овцой.
– Вообще, я хотел быть мамой-козой...
– Ты теперь ею обязательно будешь, не переживай, – заверил его Айболит. – Разве что голос... Небольшая операция каттинга с целью коррекции... Нагнись...
В дверь уже колотили.
– Сейчас, сейчас, – закричал доктор, берясь за цельнометаллические бедренные протезы. – Это зайчик, – объяснил он Волку. И крикнул: – Я пришью тебе новые ножки! Ты опять побежишь под трамвайчик...
Волку он выдал склянку:
– Потом еще примете вот это. У вас немедленно откроется язва и состоится так называемый "козий стул". Мы, медики, любим образные выражения.
Косметический Волк стоял и что-то пищал в благодарность. Айболит настолько полно удовлетворил его надобность в садо-мазо, что даже к козлятам уже не особенно хотелось, но он все-таки пошел.
При виде Волка, направлявшегося к дому Козы, встречный Медведь с коробом за плечами встал на дыбы и вожделенно заревел. Козий стул, обещанный доктором, случился немедленно. Из медвежьего короба посыпались пирожки с потрохами и выскочила девочка. Она схватила Волка за лапу и сказала:
– Бежим!
– Нас не догонят, – вопил на бегу Волк, который был сплошное Тату.
40. Мастер Феназепам и жадный Вартан
Мастер Феназепам делает нечто вроде селедки под шубой. Точнее, он кроит шубу, а селедка-тревога-забота все равно остается, но шуба ее прикрывает.
Однажды к Мастеру Феназепаму пришел с рецептом жадный Вартан.
– Я скрою тебе хорошую шубу, – пообещал Феназепам.
– А две сумеешь?
– Ну, и две сумею, – согласился Мастер, пристально изучая рецепт через снятые с носа и специально приставленные к бумажке очки.
– А три?
Мастер Феназепам призадумался.
– Что ж – выйдет, пожалуй, и три.
– А десять? А двадцать пять?
Тот почесал в затылке.
– Приходи, дорогой, завтра – сказал Мастер Феназепам. – Ты получишь то, о чем просишь.
Жадный Вартан явился с утра, к самому открытию. Он так нервничал, так нуждался в шубах, что терзал тюбетейку.
– Вот тебе, дорогой, возьми, – и Мастер Феназепам протянул ему стандартную упаковку. – Каждую таблетку будешь резать бритвой на столько долек, сколько пожелаешь. И у тебя получится много маленьких шуб. Ведь много больших полушубков из одной овцы не выкроишь, да? Из такого рецепта, да еще и фуфленого, мне никак не построить тебе достойную, теплую шубу от всех твоих зябких тревог и бед. Впрочем, ты можешь надеть всю шубу сразу, целиком. Напиши перед этим записку и ни в коем случае не запирайся на ключ. Пусть тебя увидят.
Жадный Вартан так и поступил.
И в ателье ему выписали новый рецепт на такую тяжкую шубу, в которой он уже не мог пошевелиться, а селедка испортилась от духоты и причиняла множество еще неизведанных неудобств.
41. Миссия в Муроме
Источники умалчивают, но знаменитые доктора Фрейд, Адлер и Юнг, пока еще не поссорились, отправились путешествовать в русскую землю и сделали остановку в городе Муроме.
Там их внимание привлекли разговоры о здоровенном детине, который вот уже тридцать три года сидит на печи безо всякой пользы и только жрет. Члены венского кружка не понимали по-русски ни слова, поэтому разговоры привлекли их внимание физически: жители Мурома просто сгребли заезжих аналитиков в охапку и доставили прямо в избу к Илье.
– Дас ист фантастиш, – воскликнул, естественно, Фрейд, и далее, в отечественном переводе: – Классический случай истерический нижней параплегии.
Местный толмач топтался рядом, жуя чеснок.
– Ножки отнялись, как лошадь вошла в горницу, он еще мал был, объяснила матушка Ильи.
– Так, так, – закивал Фрейд, усаживаясь поближе к Илье. Знаками он велел привести лошадь.
– Лошадь делала Lumpf? – строго спросил доктор Фрейд.
– Чего? – не поняла глупая баба.
– Насрала лошадь? – грубо перевел ей толмач.
– Ой, батюшка, насрала целую кучу, – всплеснула руками та. – У Ильюшенки-то ножки и отнялись.
– Gut, – молвил Фрейд, когда в комнату ввели лошадь, которая немедленно сделала Lumpf. – Сейчас наступит катарсис и инсайт.
Илья на печи задрожал, затрясся и вдруг начал подниматься, думая приладиться к лошади.
– Ого! – по-немецки заметил Фрейд своим спутникам. – Пациент отождествляет лошадь с отцом и думает осуществить над ней акт, одновременно карательный и препятствующий Lumpf'y.
Илья меж тем оприходовал лошадь и кое-как взгромоздился ей на спину.
– Ножки-то еще не ахти, – подал голос Адлер. – Ему будет мало лошади! У него развился чудовищный комплекс неполноценности. Он устремится к совершенству и будет нуждаться в более крупном объекте...
– И здесь, – вступил в разговор среди общего плача радости и восторга доктор Юнг, – мы задействуем коллективное бессознательное.
Он пошептался с толмачом и объяснил товарищам:
– Ну вот, местный демон – трехголовое чудовище под названием Змей Горыныч – вполне подойдет для наших терапевтических целей и удовлетворит больного многими способами, вникать в которые я не стану.
– На Змея Горыныча пойдешь, Русь выручать, – зарычал толмач, обращаясь к Илье. – Чтобы во все дыры его, понятно?
Илья захрипел в предвкушении, его истеричные ноги наливались силой.
– Вот что, Зигмунд, – зашептал на ухо Фрейду Адлер. – Я тут нашел еще двоих, с выраженными комплексами. Не дать ли их ему в провожатые, для самореализации?
– Да, пожалуй, – согласился доктор Фрейд. – Тем более, что Lumpf, отец, лошадь и Змей Горыныч – все это предрасполагает к гомосексуализму. Я думаю, они обретут себя.
– И явят тройственный архетип для потомков, который еще посоперничает с Божественной Троицей, – добавил доктор Юнг.
На том и порешили.
Три богатыря, при полной амуниции, поехали на восток истязать коллективное бессознательное.
А три других богатыря пешком побрели на запад.
42. Молодильные яблоки
Один некий средних лет и среднего, местного масштаба, Царь поистаскался и ощутил в себе слабость чресел. А было у него три сына: два поумнее третьего. И вот он распоряжается:
– Прослышал я, что в нашей аптеке, что через третью улицу, вовсю торгуют молодильными яблоками. Называются "Виагра". Кто первым купит и принесет отведать – отзолочу.
Поклонились сыны. Побрились, надушились, постреляли, как велела традиция, по лягушкам. Загрузились в тачку и покатили в аптеку. Но не доехали, потому что случился по пути роскошный, на их вкус, кабак.
Один младший сын отказался туда идти.
– Там всякая плесень шарится, – объяснил. – Я лучше в аптеку. Не хочу помоиться.
А братьям со вчерашнего дюже худо, и плесень в радость, и помои не впадлу.
– Бери, – говорят, – тачку, поезжай и покупай.
По дороге неумный брат неудачно вписался в поворот и поцеловался с одним отъявленным Серым Волком в цепях и татуировках. Волк ездил на приличествующем этому животному БМВ. Ну, сначала "Ты попал!...", а потом разобрались на месте. И даже расцеловались, и расстались лучшими друзьями, потому что младшему брату хватило бабла на ремонт волчьего БМВ плюс компенсация за испуг.
– Ты запиши мою мобилу, – сказал Серый Волк. – Я тебе пригожусь.
Доехал меньшой брат до аптеки, а там про Виагру и не слышали. Дело было в глубинке. Купил Гербалайф и настойку боярышника. Сел за руль, вернулся в кабак за братьями. А те уже сильно захорошели, и зависть их взяла при виде братниных покупок.
Тут как раз одна плесень, с которой они уже побратались, опустившийся человек по фамилии Тофанов, говорит:
– Плесните ему мертвой воды. У меня внизу метиловый спирт есть. Сначала ослепнет, а потом и вовсе копыта откинет. Поставит кеды, двинет кони и склеит ласты.
Ударили по рукам. Младшего брата оставили бездыханным, а сами прихватили молодильные лекарства, сели в тачку ("Помял где-то, чмо") и полетели к Царю, как на крыльях. Младший только одно и успел: прохрипеть халдею номер волчьего мобильника. А халдея сразу стало плющить, потому что Серый Волк пас не только их гнилой шалман, но и всю округу.
Серый Волк не успел далеко уехать и мигом примчался. Обнаружил своего лучшего друга еле живым. Быстро Волк догадался, в чем тут дело. Плесень сожрал с говном, а халдея послал за живой водой: сорокаградусной. Опытный Волк знал, что именно так лечат смертельно опасные метиловые отравления. Испытал на своей шкуре.
А Царь тем временем ногами топочет. От стакана боярышника его, язвенника, скрутило в бараний рог, а от Гербалайфа он просрался. Заперся в месте, куда ходил пешком, и заладил одно, кричит:
– Подавайте мне Виагру молодильную! И сынка моего младшенького – где он, не вижу?
– Мы ему не сторожа, – отвечают эти каины.
А младший брат тут как тут, живехонький, только перед глазами туман, и попахивает от этого брата. Серый Волк его под руку держит, не бросает в беде.
– В чем, спрашивает, проблема? Виагра нужна? И только-то? Сейчас прозвоним братву и нарисуем...
Вынул мобильник, позвонил. И через час, чартерным рейсом, доставили Виагру в полном составе, весь ансамбль. Девки все молодые, крепкие, с претензиями да амбициями.
