Текст книги "Последний козырь"

Автор книги: Алексей Кондаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Гости устроили овацию. После нескольких тостов инициативу в разговоре все чаще стали перехватывать подвыпившие гости. Наконец настал момент, когда охмелевший и осмелевший атаман Богаевский протрубил тост за скорое освобождение земли донской и запел:

– «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон…»

Песню оборвал огромной силы взрыв.

Стекла окон и дверей на веранду выбило, и они со звоном разлетелись по полу. Все вскочили и на какое‑то мгновение замерли на месте, не понимая, что случилось.

Новый взрыв потряс воздух. Все кинулись на балкон и увидели страшную картину.

На Угольной пристани полыхало огромное пламя, а из него вырывались мириады огненных стрел новых взрывов. Они долетали до Килен‑балки, на территорию ремонтной мастерской. Там начались пожары. Горели причалы. Голос Врангеля вывел гостей из оцепенения:

– Соотношение потерь боевой техники в этой операции изменилось не в нашу пользу. Вы свободны, господа.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Приезд генерала Фостикова в станицу Отрадную был обставлен с помпой, как в прежние добрые времена. Сначала прибыли генералы Гейман, Евсюков, полковники Тихонов, Крыжановский, Князев, Козлихин, Бочаров и другие более мелкие чины, командовавшие отдельными отрядами. Сам генерал Фостиков еще с вечера находился в соседнем ауле и ждал, когда дадут знать, что все готово. Он предпочел бы приехать скромно. «Так легче договариваться и убеждать», – пояснил он свое желание полковнику Чапеге, командиру отряда, занимавшего станицу Отрадную.

Полковник Чапега откинул назад свой светло‑пшеничный чуб и, уставившись прямо в глаза генерала, удивленно произнес:

– Убеждать? Существует, господин генерал, извечная формула воинских отношений: повеление (приказ) – исполнение – доклад.

– Да, но сначала надо подчинить, а затем уже повелевать. К этому, однако, никто из них сознанием своим не подготовлен.

– Правильно, ваше превосходительство, не подготовлены. Потому‑то проявление жесткой субординации явится тем клином, который расколет прибывших на твердых сторонников идеи объединения разрозненных отрядов и ее противников. Мы будем знать, на кого можно рассчитывать.

Генералу не нравилось у этого молодого полковника все: и красивые бледно‑зеленые глаза, и его николаевская бородка, и усы, а особенно коробила манера говорить с четкой интонацией повеления и снисходительности. Даже вопросы, поставленные им, звучали как требования. Фостикову не хотелось соглашаться, он ответил уклончиво:

– Клин бывает разный – толстый и тонкий, дубовый и березовый. Надо правильно поставить его, умело ударить, и не одним взмахом, а постепенно, целым рядом ударов.

– Разрешите возразить вам, ваше превосходительство. Генерал Гейман уже сформировал в станице Белореченской Свой штаб. Мне доподлинно известно, что он готовит план объединения всех отрядов Северного Кавказа под своим началом. Торопится с этим и генерал Евсюков. Его штаб дислоцируется в Майкопе. Поэтому надо сразу все поставить на свои места. Сделать это несложно. Я встречу всех обычным порядком, а вас – с почетным эскортом и парадом всего отряда. Таким образом, инициатива окажется в ваших руках.

«Ну и тип, – подумал генерал, – у него то предложение в форме указания, то указание в форме предложения. Как только будет закончено формирование, его надо убрать, и подальше».

– Вы, господин генерал, откроете совещание и предоставите мне слово для общей информации, – Чапега не счел нужным доложить содержание ее, – а затем осветите оперативную обстановку на Дону, Кубани и Северном Кавказе и дадите конкретные указания по объединению всех отрядов в одно формирование. Таково мое предложение.

– Вы, как я понял, уже теперь оказываетесь в роли начальника штаба вновь формируемой армии?

– Всякая новая идея должна иметь своих собственных, а значит, новых исполнителей, – со значением ответил Чапега и добавил: – Но честь сформировать и возглавить армию принадлежит вам, ваше превосходительство, а история фиксирует только основоположников и первооткрывателей.

– Хорошо. Я полагаюсь на вас, – согласился генерал.

…Пролетка генерала Фостикова выехала на гребень холма, с которого дорога скатывалась круто вниз к реке Уруп. Далеко на горизонте вздымались горы, темно‑зеленые и коричневые тона которых были смягчены косой завесой солнечных лучей и сизоватой утренней дымкой. Вырвавшись из горных теснин и ущелий, весело извивалась река Уруп. И, будто провожая ее, тянулась от гор тонкая полоска буковых и грабовых рощ, голубовато‑сизых кустарников. Долина была покрыта разноцветным ковром цветов и трав. Невдалеке, на западном берегу, виднелась вытянувшаяся вдоль реки станица Отрадная. Сквозь богатые кроны фруктовых деревьев виднелись только церковь да несколько больших зданий.

– Ну, вот, слава богу, доихалы, – пробурчал ездовой, натянул вожжи и, откинувшись назад, крикнул на коней: – Тпр‑ру‑у! Пид горой черти живуть, ямы копають тай ноги ломають. Тпру‑ру‑у!

Осторожно съехали по пыльной дороге в долину Урупа, повернули вверх по течению. Здесь, у изгиба реки, генерала Фостикова встретил почетный эскорт – сотня отборных казаков с пиками и трехцветными флажками у наконечников.

На улицах станицы толпились празднично одетые старики, женщины, дети. Они махали платками, папахами и цветами, но лица их выражали только любопытство, не более. На церковной площади замерли в конном строю эскадроны кавалеристов, пулеметчиков и артиллерийская батарея. Раздалась команда:

– Равня‑айсь!.. Шашки вон, пики в руку. Слуша‑ай!..

Духовой оркестр грянул «Встречный марш». Полковник Чапега подгарцевал к пролетке генерала Фостикова, остановившейся против центра строя, и доложил с соблюдением всех воинских ритуалов. Генерал поздоровался со строем и, отменив парад, распорядился пригласить весь командный состав на совещание.

Совещание было организовано в буковой роще на берегу Урупа. Здесь, под туго натянутым брезентовым тентом, были сколочены длинный стол и скамейки. Капитан Горбей – ближайший помощник Чапеги – прикрепил на классную доску, прибитую к двум вкопанным столбам, старую топографическую карту Северного Кавказа, масштабом десять верст в дюйме. Рядом стояла большая штабная палатка.

Полковник Чапега пригласил генералов на передние места, ближе к топографической карте, указывая каждому его место. Остальных усадил дальше, соблюдая субординацию. И хотя никто не знал, по какому праву он распоряжается, все, однако, выполняли его просьбы и указания. Когда уселись, Чапега подошел к генералу Евсюкову и, склонившись, прошептал:

– Будьте любезны, ваше превосходительство, по праву старшего среди присутствующих доложите генералу Фостикову о готовности совещания.

Евсюков внимательно посмотрел на полковника и, видимо, что‑то хотел сказать, но, пошлепав губами, встал и с напускным достоинством оглядел присутствующих. Чапега тем временем направился к штабной палатке.

– Все как нельзя лучше, ваше превосходительство, – доложил он Фостикову. – Прошу вас.

Фостиков тщательно оправил мундир, небрежно перекрестился и, подняв голову, решительно произнес:

– Благослови, господи, на дела великие во имя возрождения многострадальной России.

У выхода стоял капитан Горбей – рослый, физически мощный офицер. Фостиков глянул в его огненно‑черные глаза и подумал: «Боже мой, один взглядом озноб вызывает, а другой словно раскаленным шомполом полосует. Ну и пара подобралась».

Горбей услужливо откинул полу палатки и вышел следом.

– Вы свободны, – сказал ему Чапега.

– Слушаюсь, господин полковник.

Увидев Фостикова в сопровождении полковника Чапеги, генерал Евсюков скомандовал:

– Господа генералы, господа офицеры!

Все встали. Фостиков, упреждая доклад генерала Евсюкова, поднял руку и разрешил сесть.

Тем временем капитан Горбей прошел вдоль рощи за ее выступ, упирающийся в косогор. Там, в глубоком изгибе реки, стояла походная кухня, а рядом – искусно сделанные полевые очаги. Капитан проверил, как выполняются его указания, и направился обратно. У косогора он свернул и пошел по берегу реки до того дуба, от которого палатка располагалась в створе с навесом. Выйдя к ней с тыльной стороны, прислушался, а затем, осторожно приподняв полу, поднырнул в нее.

Чапега внимательно следил за аудиторией. Он отметил, что появление генерала Фостикова было воспринято благожелательно. Благородные черты его лица и густая проседь висков, сливающихся с лихо заломленной смушковой кубанкой, – все это впечатляло.

– Мои боевые друзья! – сказал генерал и внимательно посмотрел каждому в глаза, и каждый почувствовал, что генерал обращается именно к нему. – Я счастлив встретиться с вами, самыми мужественными и последовательными воинами империи Российской. Не хочу оглядываться назад и бередить раны души и разума ошибками прошлого. Главнокомандующим генералом Врангелем на нас с вами возложена великая миссия исправить эти ошибки. В сей исторический день здесь, в предгорьях Кавказа, мы сделаем первый шаг по священной стезе к возрождению многострадальной России. Все наши предшественники стремились сделать это одним мощным ударом клинка. Наш героический путь будет более длинным, но менее ошибочным.

Фостиков отбросил полы черкески и сел. Полковник тут же вскочил, будто они находились на разных концах одной доски:

– Разрешите, ваше превосходительство?..

– Пожалуйста, Петр Аркадьевич.

Рассказывая о военных событиях на Польском фронте, Чапега умело оперировал сведениями из газет, подновляя и усиливая их своими домыслами и четко сформулированными выводами. В конце он сделал заключение:

– Таким образом, усилиями начальника государства Польского и его главнокомандующего генерала Йозефа Пилсудского, являющегося опытным политическим и военным деятелем, созданы благоприятные условия для нового взрыва борьбы за создание в России политической структуры, которая отвечала бы интересам тех, кто проливает за нее свою кровь…

Полковник Крыжановский, крупный землевладелец Кубани, подавив усмешку, сдержанно, без иронии спросил:

– Будьте любезны, господин полковник, не смогли бы вы назвать численность войск польской армии, перешедшей в наступление? Ориентировочно, разумеется.

Чапега с готовностью ответил:

– Вторжение начали три армии Северо‑Восточного и три армии Юго‑Восточного фронтов, общей численностью около ста пятидесяти тысяч штыков и сабель, свыше четырех тысяч пулеметов и около ста орудий и минометов. Это достоверные сведения, которые не скрывают газеты.

Полковник Бочаров, нетерпеливо ерзавший на скамейке, вдруг резко вскочил и, забыв о приличии, выругался, но тут же взял себя в руки:

– …Польская моська!.. Вы что, забыли, господин Чапега, что войска Краснова, Колчака, Деникина, Корнилова и целая куча союзников с предельным ожесточением дрались против большевиков. А это более миллиона войск, да каких войск! А тут сто пятьдесят тысяч поляков. Да эти салонные вояки, искони привыкшие решать вопросы войны и мира в помятых постелях, эти «цо пани мови» будут раздавлены, как только большевики заметят, что они сунулись к Киеву. Именно сунулись, а не прорвались. На другое они не способны.

– Похоже, вы доброжелательно относитесь к боль…

Бочаров не дал ему закончить:

– Нет, господин полковник, мы достаточно терпели неудач, чтобы научиться быть объективными.

Чапега, не обращая внимания на запальчивость полковника, продолжал:

– Польские войска находятся в сфере непосредственного внимания верховного командования Версальского союзнического военного комитета, и это…

Голос Бочарова снова перекрыл шум:

– Их сфера внимания вытекает не из интересов восстановления порядка, а из стремления побольше вывезти российского добра, – зло выпалил он и, обращаясь к генералу Фостикову: – Прошу извинить, ваше превосходительство, но надо же совесть иметь.

Генерал Фостиков стоял с поднятой рукой, будто хотел положить ладонь на голову Бочарова.

Полковник Тихонов, которого за поразительное сходство с Керенским прозвали «инспектором» (сам Керенский получил это прозвище после июльского инспектирования боевых позиций русских войск Юго‑Западного фронта), поднялся с места и, глядя исподлобья, обратился ко всем:

– Чтобы правильно судить, надо правильно знать. Сейчас никто не может сказать, каковы цели и возможности правительства и главнокомандующего войсками Крыма и в какой мере мы можем рассчитывать на объединение наших усилий. Нам следует послать туда своего представителя.

– Господа генералы и офицеры, – вмешался Фостиков, – попытка связаться с генералом Врангелем была мной предпринята. В Крыму знают, что Кубань собирает силы для продолжения борьбы под знаменем «Армии возрождения России». Главнокомандующий возложил на меня задачу сформировать таковую. Каковы будут ее боевые задачи – определит новый вождь нашего священного дела, генерал‑лейтенант Врангель. И как только я доложу ему о сосредоточении разрозненных отрядов и установлении единого командования, главком вышлет через Грузию крупную партию оружия и боеприпасов. Для организации оперативного взаимодействия от главкома должен прибыть его представитель. Всему свое время, господа.

Незаметно для себя Фостиков начал говорить о задачах, которые должны быть решены на совещании. Полковник Чапега понял, что он лишен возможности продолжать выступление, и сел. Когда говорил Чапега, никто не смотрел в его холодные, словно густой туман, глаза, теперь все со вниманием слушали Фостикова.

– Сегодня, – продолжал генерал, – мы должны принять историческое решение. Именно историческое. Перед нами стоит задача собрать воедино наши разрозненные отряды, сформировать новую армию. Да‑да, господа, мы назовем ее – «Армия возрождения России». Это, однако, не значит, что мы взвалим на плечи нашей армии освобождение всей страны от большевизма. Нет, мы точно рассчитаем возможности наших войск и, исходя из этого, определим их боевые задачи. Мы очистим от большевиков казачьи области и создадим суверенное государственное образование.

Фостиков подробно обрисовал военную обстановку на Северном Кавказе, мотивировал необходимость стянуть все разрозненные отряды в Баталпашинский отдел и здесь провести организационные мероприятия по формированию новой армии.

– Сведения, которыми мы располагаем, недостаточны для того, чтобы принять окончательное решение, – закончил Фостиков. – Поэтому прошу вас, господа, каждому выразить свое отношение к идее создания новой армии и дать по возможности полную информацию о своем отряде и о тех, которые действуют по соседству с вами. Это позволит нам к исходу завтрашнего дня разработать план перегруппировки и сосредоточения сил нашего детища – «Армии возрождения России». Как я уже сказал, название это отражает не ближайшие задачи, но наши помыслы и устремления. В нем и наш политический лозунг.

Выступающие, вопреки ожиданию Фостикова, говорили сдержанно, выражали сомнения, выдвигали проблемы, ответы на которые никто не мог дать.

– Все мы готовы к борьбе и самопожертвованию, – сказал генерал Евсюков, – и если нам удастся завтра решить проблему вооружения, боеприпасов, вещевого и продовольственного снабжения, я первым встану в ряды новой армии. Ведь кадровая армия требует планового снабжения.

– Мы получим все необходимое для армии, как только завершим ее формирование, – уверял Фостиков. – Кроме того, кубанский хлеб – вот наше вооружение. Он имеет волшебное свойство перевоплощаться во что угодно. Надо лишь начинать с захвата черноморских портов. Нас устраивает формула: кубанский хлеб – английское оружие.

– Это, конечно, не свежевыпеченная формула, – снова вмешался Крыжановский, – ею пользовались все, кому родина вручала свою судьбу. Но из этого ничего не получилось.

– Все они, и особенно адмирал Колчак и генерал Деникин, взваливали на плечи своих армий непосильные задачи, стремясь установить свою самодержавную власть над всей Россией. Мы же приведем свои политические задачи в точное соответствие с военными возможностями. Каждый мост имеет свою грузоподъемность!

Полковник Крыжановский не сдавался:

– Все это возможно, если Советы любезно предоставят нам время на отмобилизование.

– В ближайшие два месяца девятая Кубанская армия не будет способна вести широкие боевые действия против нас. Ее едва хватает на то, чтобы прикрыть Екатеринодар, Новороссийск, железнодорожные коммуникации и побережье Азовского и Черного морей.

Полковник Чапега внимательно слушал выступающих и наносил на топографическую карту места дислокации отрядов, проставляя их численность. Постепенно вырисовывалось, что основная масса отрядов находилась в Майкопском, Лабинском и Баталпашинском отделах. Называлось полтора десятка отрядов, действовавших в горах и в плавнях Таманского отдела, и даже несколько – в Екатеринодарском.

«Для начала этого вполне достаточно», – думал генерал Фостиков.

Капитан Горбей спрятал пакет в разрезе седла и приказал ординарцу отвезти седло старому шорнику Миджиду Дарганову.

– Передай: дескать, капитан приказал к утру починить.

Получив седло, шорник проверил, на месте ли пакет, и аккуратно зашил разрез.

…Ночью патрульному почудилось, что от крайней хаты оторвалась тень и мгновенно исчезла в кукурузном поле.

– Дядя Егорий, там кто‑то прошмыгнул в кукурузник! – испуганно захлебнулся молоденький солдатик.

– Где прошмыгнул? Чавой‑то тебе померещилось, – недовольно пробурчал бородач с сеченым лицом и вытекшим глазом.

– Ей‑богу, дядя Егорий. Можа, мне сбегать глянуть?

– Ты, Митек, шибко не ершись. Ента тебе не матушка‑Расея. Оторвешься от кучи – и поминай как звали. Злы все на нас. Уж больно нашкодили мы, и нет нам прощения.

Митек перекрестился и нерешительно сказал:

– Черкесы – што, мы им разве чаво худово сделали? Стоим тихо, мирно. А ежели ента красный лазутчик?

– Ишь ты, ничаво худого. Еще бы. А вот в восемнадцатом да девятнадцатом гуляли мы в здешних местах под командой полковника Шкуро… – У бородача загорелся единственный глаз, задергалась сеченая щека. – Местные пши и норки [17] в дружках у Шкуро ходили, так брали мы у азатов.[18] Долго терпели они, да, видно, невмоготу стало. Начали таять наши отряды, што сало на сковороде. Попробуй возьми хоть одного коня, а уж ежели бабу… бросаются, как дикие кабаны, удержу нет. Ента в те времена, а теперича… Так што: хошь понежить милку, не спеши в могилку. – Довольный концовкой, бородач ухмыльнулся.

– Дядя Егорий, а вы?..

– Нишкни, Митек, нишкни, не смущай душу.

Рассвет только угадывался, и до смены оставалось дождаться вторых петухов, когда на восточной окраине станицы показалась пароконная арба. Егорий обратил внимание на то, что ее возница свернул с дороги и поехал к балке напрямую, по росному полю. Он окликнул его. Арба остановилась.

– Дядя Егорий, а пошто вы остановили?

– Так ведь он не прячется. Из станицы выехал по дороге, а там есть пост. А ежели мы пропустим без внимания, опять же взыщут.

Они подошли к арбе. Возницей оказался старый черкес. Вылинявший бешмет и поношенная черкеска с деревянными газырями говорили о том, что это бедный азат.

– Бывай здоров, аксакал, куда держишь путь?

Черкес пробормотал что‑то по‑своему и подал солдату пропуск, в котором было сказано, что ему разрешается проезд в Эрсакон. Пропуск подписан капитаном Горбеем.

– Ну, езжай, аксакал.

Возница не заставил себя ждать. Он хлопнул вожжами по спинам лошадей и, быстро поднявшись на холм, скрылся за его гребнем.

Но не прошло и получаса, как арба вновь появилась на вершине холма. Энергично размахивая руками, старик погонял единственного коня и громко кричал: «Абрек! Абрек!..» Из взволнованного потока русских и черкесских слов патрульные с трудом поняли: когда он спустился с холма, из лощины выскочил бандит с карабином и отнял у него коня, накинул на спину бурку и ускакал в сторону гор.

– Езжай к капитану Горбею и доложи, – сказал патрульный. – Без седла далеко не уедет.

Старик, охая и вздыхая, поехал к капитану. Он застал его во дворе. По пояс раздетый, офицер занимался гимнастикой. Ординарец ждал на крыльце, когда капитан закончит, чтобы помочь обмыться. Увидев старого черкеса, он крикнул:

– Чего остановился, проваливай дальше!

Черкес хотел было слезть с арбы, но не решился, тронул коня и поехал дальше.

Для капитана Горбея было достаточно увидеть арбу с одним конем, чтобы понять, что Амин, внук деда Шумафа, благополучно проскользнул мимо патрульных, а дед Шумаф передал ему у лощины, как и было договорено, коня и седло.

На следующий день в разведуправлении Кавказского фронта была получена шифрованная телеграмма: «В Баталпашинском отделе началось сосредоточение банд атамана Крыжановского, Бочарова, Ларионова, Шапошникова, Поперка, Князева, Козлихина, Кривоносова. Общая численность – около 2450 штыков и сабель. Остальные выжидают. Цель – формирование „Армии возрождения России“ под командованием генерала Фостикова. Горный».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Густые сумерки скрадывали очертания предметов. Шофер включил фары броневика и мгновенно затормозил. Врангеля бросило вперед, он ударился о войлочную обивку корпуса.

– В чем дело?

– Извините, ваше превосходительство, – на дороге что‑то лежит. Посмотрю объезд.

Врангель открыл дверцу, легко выпрыгнул из броневика. Прошел вперед. Присмотревшись, он увидел тушу бизона.

«Идиоты, – думал Врангель, вспомнив, что еще днем видел убитых антилопу канну, нильгуа и даже двух страусов, – уничтожают редчайшие и интереснейшие экземпляры животных и птиц заповедных мест. Надо издать строгий приказ».

Где‑то далеко на самом горизонте, полыхали багровые зарницы пожаров. Слева, со стороны Каховки, еле доносился гул артиллерийской стрельбы. «Не слишком ли далеко мы удалились от Крымского перешейка, – подумал Врангель. – Можно позволить себе растянуть фронт еще верст на двадцать, не более. Иначе плотность боевых порядков станет столь мала, что противнику не составит труда прорвать их в любом месте».

Он вспомнил газетные дифирамбы по поводу успешного продвижения его войск вперед. Захват Мелитополя, Каховки и выход на левобережье Днепра газеты встретили взрывом восторга. «Но разве они знают, скольких усилий это стоило. Под Каховкой, к примеру, пришлось ввести в сражение оперативные резервы – Донской корпус. А красные все еще дерутся силами 13‑й армии. Они еще не начали наращивать усилий за счет фронтовых резервов, еще не подвели войска из глубины страны. Газеты кричат о наступлении на Москву, но никто не знает, что этот удар нанесен, главным образом, для того, чтобы отвлечь силы красных с Кубани… Надо ускорить подготовку кубанской операции. Главное – не зарваться в Северной Таврии и не упустить момента высадки группы особого назначения на побережье Азовского моря».

Врангель резко повернулся и широким шагом направился к броневику.

– Назад, на станцию!

Генерал Шатилов был удивлен, увидев главкома в штабном вагоне.

– Что‑нибудь случилось, ваше высокопревосходительство? – обеспокоенно спросил он.

– Как ты считаешь, Павлуша, сколько времени мы еще сможем вести активную, наступательную операцию в Северной Таврии?

Вопрос не был для Шатилова неожиданным. С самого начала операция в Северной Таврии, судя по соотношению сил и средств сторон, казалась ему чистейшей воды авантюрой. Подумать только – тремя корпусами общей численностью около тридцати тысяч бойцов наступать на Россию, имеющую пятимиллионную армию… Даже как отвлекающая, рассчитанная лишь на временный эффект, эта операция вряд ли была целесообразной, поскольку поглотила слишком много сил и средств. Но попробуй скажи об этом Врангелю. Однако вопрос поставлен и отвечать на него надо. И Шатилов решил обратить внимание главкома не на оперативную, а на политическую сторону проблемы.

– Наше наступление, – сказал он, – может получить свое развитие, если войска генерала Пилсудского достигнут решающего и устойчивого успеха, а казачество Дона, Кубани и Терека вновь станет под ваши боевые знамена.

– Верно, – согласился Врангель и, уставившись в окно, задумчиво продолжал: – И еще, насколько активно будут воздействовать наши союзники на Советское правительство. Ты обратил внимание: стоило нам двинуться на север, как Франция заулыбалась, а Англия нахмурилась. Премьер лорд Керзон‑оф‑Кельдстон подослал к советскому послу в Лондоне своего представителя Уайза и сделал заявление, что я начал наступление вопреки советам английского правительства. – Врангель повернулся к Шатилову и указал рукой на восток. – Если бы я двинул свои войска на Кубань, они поменялись бы ролями… В каком состоянии находится разработка плана кубанской операции?

– В стадии завершения.

– Какие силы выбрасываются на Дон для образования оборонительного барьера с севера?

– Я советовался с генералом Богаевским. Он считает, что достаточно сформировать отряд особого назначения до двух тысяч человек. Небольшой, хорошо вооруженный, высокоподвижный отряд во главе с полковником Назаровым. Это донской казак из народных учителей. Несмотря на то что ему двадцать три года, опытный, волевой командир.

– Тот, который в мае выезжал на Дон с целью изучения обстановки?

– Да, он сумел наладить связь, организовал сеть опорных пунктов в Ростове, Таганроге и в станицах.

Врангель подошел вплотную к Шатилову.

– За организацию глубинной разведки на Дону и Кубани большое тебе спасибо, Павлуша.

Польщенный похвалой главкома, Шатилов не преминул воспользоваться случаем, чтобы вновь напомнить о необходимости наступления в казачьи области.

– Если бы вместо Северной Таврии мы бросили все свои войска на Дон и Кубань…

– Это время наступило, – решительно заявил Врангель и снова зашагал по вагону. – Передайте войсковому атаману Всевеликого войска Донского: немедленно приступить к формированию такого отряда. Продумайте боевой состав и подсчитайте, сколько необходимо средств. Формирование закончить к первому июля. Предназначение отряда не объявлять. Задачу полковнику Назарову поставить накануне операции, а подчиненным ему командирам и личному составу – в пути следования к месту высадки.

– Считаете ли вы, – спросил Шатилов, – что одновременно надо отводить с фронта казачьи части, в первую очередь кубанские, для…

– Правильно, – прервал его Врангель. – Назаров поднимет казачество Дона, объединит вокруг себя повстанческие отряды, оттянет на себя часть сил девятой Кубанской армии красных. Вот тогда я и брошу на Кубань свои лучшие дивизии и разверну там широкие мобилизационные мероприятия.

– Значит ли это, господин главнокомандующий, что в Северной Таврии теперь уже следует свертывать наступление и переводить боевые действия в оборонительное русло?

– Левое крыло наших войск должно выйти на Днепр на всем протяжении вплоть до Никополя и восточнее до поворота реки на север. А правое – по линии пунктов: Орехов, Верхнетокмак, Бердянск. На этом рубеже следует закрепиться и перейти к жесткой обороне. Отныне главным операционным направлением для нас является екатеринодарское.

2

– Павел Алексеевич, вы уж сами займитесь этим, – сказал генерал Домосоенов, подавая Наумову письменное распоряжение. – Непременно сами, от начала до конца. После этого взрыва…

– Слушаюсь, Антон Аркадьевич. – Павел взглянул на документ: «Броневик – 1, орудий трехдюймовых – 2, пулеметов – 35, радиостанций мощностью 150–200 верст – 1…» Дальше указывалось количество винтовок, карабинов и клинков из расчета на две тысячи человек. – Здесь не сказано, какой части поставить это вооружение.

– Отгрузить в тот адрес, который там указан: «Евпатория, полковнику Назарову». Генерал Богаевский только что лично был у меня и представил этот перечень.

Домосоенов недовольно хмурился. После совещания у главнокомандующего все в штабе были возбуждены, но неразговорчивы. Лишь генерал Домосоенов не был молчаливым, однако его добродушие сменилось старческой ворчливостью.

– Сам генерал Богаевский… – пробурчал он. – Э‑э, да что уж там говорить, если диверсия на Угольной пристани взорвала олимпийское спокойствие и терпение самого главнокомандующего… Этот взрыв уничтожил не только вооружение и боеприпасы, но и план наступления на александровском направлении. Вот так‑то.

Павел удивленно развел руками:

– Ну, теперь Богнар бросит головешку и в мою хату… Я ведь в тот день был на Угольной пристани.

– Э‑э, батенька мой, не знаете вы Ференца. Эти случаи он использует, чтобы рассчитаться со своими личными врагами. А вы пока что даже нужны ему. – Голос генерала неожиданно обрел непривычную для него резкость. – Схвачены и расстреляны двадцать четыре преступника! Многие из них якобы признали свою вину.

Наумов внутренне содрогнулся: «Неужели ротная подпольная организация разгромлена?» Он хотел спросить, кто они, эти преступники, но не решился, а лишь протянул:

– Да‑а…

– Я бы поверил в виновность расстрелянных, – продолжал генерал, – если бы кое‑что не знал о двоих из них. Это штабс‑капитан Логунов и войсковой старшина Косарило – бывшие дружки Богнара. Говорят, Логунов ограбил квартиру ювелира в Симферополе, а Косарило угнал шхуну с мехами и еще какими‑то драгоценностями в Турцию. Но не пойманный – не вор. Богнар развернул широкие поиски, однако безуспешно. Странно, почему они оказались там и вдруг вместе? И самое удивительное, они якобы признали свою вину. Их расстреляли в одном ряду с какими‑то солдатами и рабочими пристани, одним залпом… Вы понимаете?

– Признаться, не очень. Вернее… Богнар мог, конечно, использовать взрыв, чтобы убрать своих бывших сообщников, потом превратившихся в конкурентов и, наконец, как вы сказали, в личных врагов. Но все это, разумеется, попутно. Главное ведь – настоящие преступники схвачены.

Домосоенов вдруг махнул несколько раз рукой, будто отгонял назойливую муху.

– Что вы, что вы, батенька мой Павел Алексеевич, хватали всех, кто шел с ночной смены домой или наоборот. Набили автомобиль – и довольно. Заодно арестовали и коменданта Угольной пристани. Но дело даже не в этом… – Он как‑то значительно посмотрел на Наумова и, подняв руку, потряс ею. – Почти сразу же за взрывом раздался залп расстрела. Вы понимаете, что это значит? Нарушен приказ главнокомандующего о прекращении расстрелов без следствия и суда. Подобными «бумеранговыми» залпами была расстреляна Российская империя!.. Да‑да, смерть России – это не убийство, а самоубийство!..

Лицо генерала покраснело от напряжения. Он вернулся в кресло, откинулся на спинку и приложил руку к сердцу.

– Сколько раз убеждал себя жить, закрывши глаза и душу, – не получается… Идите, голубчик…

Павел вернулся в свой кабинет и внимательно изучил заявку генерала Богаевского. Все говорило о том, что вооружение предназначено не для пополнения частей, понесших потери. И не для охраны. У генерала есть подразделения, укомплектованные отборными казаками. Павел вспомнил: рассказывали, что войсковой атаман А. П. Богаевский (так и говорили: А. П.) приехал в Севастополь на английском судне «Барон Бек» с огромным количеством денежных знаков и сильной личной охраной. «Так для чего формируется отряд численностью около двух тысяч человек?»