Текст книги "Последний козырь"

Автор книги: Алексей Кондаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Дариев открыл сумку и, увидев что все на месте, успокоился:

– Ничего, все в порядке.

…На рассвете автомобиль был заправлен, и довольные друг другом полковник Наумов и есаул Дариев тепло простились.

После долгих раздумий Павел Алексеевич пришел к выводу, что на генерала Улагая, как командующего Керченским укрепленным районом, возложена важная задача. Он, видимо, должен обеспечить окончательную отмобилизованность отряда, подготовить десантные средства и осуществить их организованную отправку, накануне которой объявить полковнику Назарову боевой приказ.

Несколько позже мимо цирка Труцци прошел молодой солдат. Он спешил.

Перегоняя его, извозчик сбавил ход коня:

– Садись, служивый. Коли по пути – за так подвезу.

Саша вскочил в пролетку:

– В этом свертке, дядя Кирилыч, важные документы. Павел Алексеевич велел срочно передать. Так и сказал: срочно и осторожно.

– Хорошо. Эт я зараз доставлю. Только ты сам будь осторожен.

– Обо мне не беспокойтесь, дядя Кирилыч, я свое дело знаю.

– Знаешь, говоришь? А ты как счас шел? Как на параде: голова – будто на колу, а не на шее… Надобно настраивать себя на каждое дело.

2

– Я вынужден повторяться, но так невозможно работать, Антон Аркадьевич, мы находимся в полнейшем неведении, и это приносит вред общему делу, – доложил полковник Наумов.

– Конкретнее, батенька мой, конкретнее, а то я стар стал, трудно воспринимаю, – недовольно ответил Домосоенов.

– Каждый понимает: когда разрабатывается крупная операция, то это значит, надо одновременно готовить склады и перевалбазы для снабжения частей с новым боевым предназначением. Это же огромный объем работ. А мы не знаем даже главного направления операции.

Домосоенов после опубликованной в газете «Царь‑колокол» статьи о подвиге полковника Наумова стал еще более доверять ему, и это позволяло Павлу ставить вопросы откровеннее. Однако генералу не нравилось стремление своего помощника работать с упреждением событий и, постучав рукой по сейфу, он сказал:

– Согласен, голубчик Павел Алексеевич, чрезмерная тайна приносит больше вреда, чем пользы. Но советую вам: не рвитесь, не зарывайтесь. «Каждому овощу – свое время». Впрочем, я спрошу у Вильчевского.

Генерал тут же связался с начальником управления снабжения при главнокомандующем.

Доводы показались убедительными, и генерал Вильчевский обещал лично давать указания, какие части экипировать и вооружать прежде всего и лучше всего. Однако о просьбе ознакомить с общим замыслом операции он умолчал.

Домосоенов пожал плечами и с досадой бросил телефонную трубку.

– Не понимаю. Ну, будет достигнута внезапность. Это, возможно, позволит захватить плацдарм, а может быть, даже продвинуться в глубь Кубани. Но, ей‑богу, результат один: выплеснут на плодородную землю еще одну‑две дивизии крови – на том и конец. Совсем перестали ценить жизнь человеческую.

Домосоенов явно проговорился. «Значит, направление новой операции – все‑таки Кубань, – отметил про себя Павел. – Но, может быть, это домысел генерала?»

– Извините, Антон Аркадьевич, но я не думаю, чтобы решились идти на Кубань.

– Зачем же тогда отдавать приказ об отводе казачьих частей с фронта? Такое распоряжение уже есть, а вместо них… Впрочем, прочтите сами.

Павел взял отпечатанную на машинке бумагу.

«Приказ главнокомандующего ВСЮР № 3243. Севастополь.

1. Обстановка требует пополнения армии людьми и лошадьми. Вот почему я вынужден был отдать распоряжение о мобилизации в Северной Таврии пяти сроков и о реквизиции лошадей… Взамен уклоняющихся от призывов брать на службу членов той же семьи мужского пола от 17 до 43 лет, а за отсутствием таковых в семье призываемого брать недостающих от общества, в котором имеется место недочета…»

Ниже стояли подписи Врангеля и начальника военного управления генерал‑лейтенанта Вязьмитинова.

– Нам приказано обмундировать и вооружить призванных в армию.

Генерал вышел из‑за стола, сел в кресло для посетителей и показал Наумову на другое.

– Пододвиньте‑ка его сюда, сядьте и послушайте меня, дорогой мой Павел Алексеевич.

Павел перенес кресло, поставил чуть сбоку и сел.

– Как вы думаете, почему это так случилось?.. – Генерал помолчал, не решаясь сказать главного. – Как это могло произойти? Мы ведь имели все: банки, заводы, государство, ученых, армию, военачальников… Они ничегошеньки за душой не имели… А вот свалили нас, да еще всему миру, подумать только, вызов бросили. Откуда они взялись, эти люди? Какая неистовая у них энергия, и что ни личность – на плечах царская голова, а Ленин – сам господь бог, владеет разумом и душами людскими.

Павел поразился тому, что услышал. В самом голосе старого генерала, в его печальных глазах он чувствовал, что у Домосоенова давние и горькие раздумья над причинами краха империи. Лоб генерала покрылся крапинками пота. Он продолжал размышлять вслух:

– Теперь эти люди получили в свои руки банки, заводы и земли российские, создали армию и, что главное, вдохновили народ русский… И вот я спрашиваю вас: возможно ли их победить, высадив на Кубани десант силой в три, даже четыре дивизии?.. Нет, батенька мой, невозможно…

– Там недалеко армия генерала Фостикова… К тому же при появлении кадровых казачьих дивизий возможно всеобщее восстание, – поддержал разговор Наумов.

Генерал недовольно махнул рукой:

– Возможно, слов нет. Возможно, что какая‑то часть казачества Дона и Кубани поднимется и достигнет определенного успеха. Но это заставит Советы сосредоточить в том районе достаточные для их разгрома силы – и только. Вы представляете: пять миллионов вооруженных фанатиков рвутся в бой за землю, за волю, за лучшую долю. А что можем сделать мы, имея тришкин кафтан, а не армию?

– Наступление на Дон и Кубань отвлечет часть войск красных от Северной Таврии, растянет их фронт, – не сдавался полковник Наумов.

– Нет уж, батенька мой, как раз наоборот. Бросив лучшие дивизии на Кубань, мы сами добровольно расчленяем свои силы и создаем противнику условия для разгрома наших войск по частям.

Наумов развел руками:

– Вы нарисовали мрачную картину.

– Боюсь, что действительность окажется еще более мрачной. Она темна, как могила. Наше поражение в казачьих областях принесет нам страшные последствия. В нас перестанут верить войска, мы потеряем доверие союзных государств.

– Но почему тогда главнокомандующий рвется в казачьи области? – с недоумением спросил Наумов.

Генерал ответил не сразу. Подошел к карте Российской империи, постоял, закинув руки за спину. Задумчиво произнес:

– Подумать только: «Быв‑ша‑я Российская империя!» – И тяжело вздохнул: – Может быть, генерал Врангель возлагает необоснованно большие надежды на английский дипломатический щит… А иногда мне кажется, что главнокомандующим движет стремление поярче блеснуть на звездном небе гражданской войны. Завоевать, как бы это сказать, свой раздел в ее истории.

– Где же выход, Антон Аркадьевич? – осторожно спросил Павел.

– Для нас с Лизонькой выхода нет. Старые деревья на новой почве не приживаются. Усадьбу у нас отняли, а в хате мы жить не сможем… А вот вам с Танечкой…

Генерал подошел к окну и долго стоял, не шевелясь.

– Не потеряйте в этой сутолоке Танечку. – Домосоенов медленно повернулся, вытер платком глаза, усы. – Возвращайтесь‑ка вы лучше с ней в Россию. Но только не в составе десантной группы. Ее там, помяните мое слово, прижмут к морю и разгромят.

– А как же иначе? – удивился Наумов.

Домосоенов подошел к сейфу и достал лежащий сверху документ.

– Вот, мне поручено выделить личный состав для отряда сопровождения крупной партии оружия – в основном пулеметы и боеприпасы – для «Армии возрождения России».

– Но она ведь находится в предгорьях Кавказа.

– Да, именно там. Стоит безмолвно, притаилась. Оружие кое‑какое есть, а боеприпасов нет. Ее сейчас голыми руками можно взять. Задача наша весьма сложная. На английском пароходе доставить оружие и боеприпасы в Сухум, перегрузить во вьюки и провести караван через Марухский перевал. Там будет ждать отборный отряд, который проведет караван в район дислокации главных сил армии. – Генерал держал в руке документ и ждал, что скажет полковник Наумов, будто от этого ответа зависело, дать ему читать его или пет.

Павел удержался от искушения сразу согласиться, чтобы немедленно ознакомиться с содержанием этого документа.

– Надеюсь, мне будет предоставлена возможность обдумать свое решение? Погрузка боеприпасов, как я понимаю, еще не начата, иначе бы я знал об этом.

– Погрузки не будет. Я переадресовываю Фостикову последнюю партию оружия и боеприпасов, прибывающую на английском пароходе из Трапезунда.

Павел Алексеевич понимал, что армия Фостикова своим наступлением на Екатеринодар отвлечет на себя основные силы красных и тем самым обеспечит беспрепятственную высадку десантных войск Врангеля. Значит, главное сейчас – не допустить, чтобы оружие и боеприпасы попали к Фостикову. «Надо соглашаться», – решил он.

– Татьяна Константиновна дала согласие ехать с отрядом сопровождения? – спросил Павел обеспокоенно.

– Я подготовил проект приказа о составе отряда и назначениях на офицерские должности. В нем врач Строганова назначается на должность эпидемиолога штаба «Армии возрождения России».

– Я согласен, – твердо сказал Наумов.

– Вот и хорошо. А теперь закончим разговор о делах. Вам предписывается доставить грузы в эту армию, изучить ее потребности и возможности снабжения через перевальные участки на период подготовки к операции.

Полковник Наумов резко склонил голову в знак благодарности за поручение ответственной задачи.

– Прошу вас, господин генерал, не сомневаться – поставленная вами задача будет выполнена.

Но генерал лишь вяло поднял руку:

– Езжайте, батенька мой, а там, даст бог… А мы с Лизонькой – в эмиграцию. Нам ведь недолго осталось… Лет десять протянем, не более. У нас все в прошлом: и имение, и положение, и перспектива, и жизнь. Без перспективы человек превращается в дохлую курицу – яиц не несет и самую съесть нельзя.

– Ну что вы, Антон Аркадьевич, с вашим…

– Не надо, голубчик мой Павел Алексеевич, – остановил его генерал. – Эта новая возня с Кубанью окончательно надломила мою душу, опустошила разум. С меня достаточно одной кубанской трагедии, которую я едва пережил. Еще одно подобное испытание мне уже не по силам… Вы лучше позаботьтесь о Танюше и о себе. Отвезите‑ка ее подальше от беспокойных мест и устройтесь так, чтобы горе не мыкать.

Последние слова Домосоенова озадачили Наумова. По душевному состоянию генерала он чувствовал, что сказано все это искренне. Но офицер его убеждений должен ответить генералу отказом на подобное предложение. Наумов, глядя прямо в глаза генералу, твердо сказал:

– Благодарю вас, Антон Аркадьевич. Я выполню ваш приказ, устрою Танечку и вернусь сюда, чтобы до конца разделить судьбу верных сынов Российской империи.

Домосоенов прошелся по кабинету.

– Вернетесь, говорите? Не спешите с обещаниями, голубчик мой Павел Алексеевич. Кубань‑матушка ох как тяжела. Деникину она не покорилась, а уж Фостикову или Улагаю – тем более.

«Улагаю? – удивился Наумов, и тут его осенило: – Назаров, Фостиков и Улагай – это пули одной обоймы, и организация оперативного взаимодействия между ними по цели, времени и месту должна быть указана в плане этой операции. И если уж на Кубани боевыми действиями будут руководить два известных генерала, Улагай и Фостиков, то это и есть главное направление… Но когда, когда это все начнется?.. Не может быть, чтобы генерал Домосоенов ничего не знал об этом».

– Антон Аркадьевич, неужели кубанская операция может начаться в ближайшие дни? – напрямик спросил Наумов и приготовился оправдать свою излишнюю любознательность.

Но генерал и ухом не повел.

– Что вы, батенька мой, не так быстро. Приказано, например, разработать план материального обеспечения армии генерала Фостикова. Ну и довести армию до полной боевой готовности. А сколько времени и усилий потребуется, чтобы провести перегруппировку войск в Северной Таврии, доукомплектования, переформирования их в группу особого назначения, для сосредоточения ее войск в восточных портах, снабжения всем необходимым, чтобы они могли вести широкие боевые действия в отрыве от своих баз… Словом, работы непочатый край, и трудно сказать, сколько времени на это потребуется.

Ответ генерала не раскрывал конкретного содержания плана готовящейся операции. «Домосоенову, видимо, не очень доверяют, – разочарованно подумал Павел Алексеевич. – Надо действовать через других».

3

Дежурный по управлению доложил Наумову сводку движения грузов и подал газеты. Павел Алексеевич отпустил офицера и раскрыл «Юг России». Газета сообщала: «Вчера на Приморский бульвар прибыл около 10 часов вечера главнокомандующий генерал Врангель и посетил концерт духового оркестра штаба главнокомандующего ВСЮР, а также киоски, устроенные организаторами в честь годовщины первого кубанского похода».

И далее подробно описывалось пышное торжество по случаю столь «славной годовщины». «Если поражение на Кубани в 1918 году поднимается на щит чести, а не позора, это значит – готовится реванш. Это значит – будет второй кубанский поход». Наумов возбужденно щелкнул по газете и тут же обратил внимание на короткую информацию, напечатанную рядом:

«Заседающей в Феодосии Кубанской радой единогласно избран атаманом генерал‑лейтенант Улагай».

Короткая сухая информация. Но она напечатана рядом с очерком о торжестве по случаю первого кубанского похода.

Генерал Улагай был широко популярен и славен как боевой генерал, крупный специалист рейдовых операций. Избрание его на пост кубанского атамана означает, что он будет центральной фигурой в событиях на Кубани.

Наумов посмотрел еще раз на дату газеты. «Избран вчера, значит, сегодня или завтра он прибудет представляться главнокомандующему».

Павел долго сидел и обдумывал, что же предпринять дальше. Наконец он встал и направился на Графскую пристань. Прежде всего он зашел на продовольственный склад и дал указание выписать на имя генерала Улагая два ящика коньяка и столько же виски. Счет приказал направить в адрес управления генерала Домосоенова.

Затем Наумов направился на второй пирс, где шла разгрузка амуниции и зимнего обмундирования. Не успел он заслушать доклад о ходе работ, как с противоположной стороны пирса раздался громовой раскат:

– Наумов, ты что – в три господа бога и небесную мать – зазнался?..

Павел Алексеевич оглянулся. К пирсу приваливал катер, на носу которого возвышалась массивная фигура полковника Трахомова, вооруженного огромным цейсовским биноклем.

– …Вскинул бинокль, смотрю, стоит Наумов в образе порядочного хама! – Он громко загоготал и закончил неожиданно: – С того вечера полюбил тебя и тоскую. Ну, думаю, закончу дела – найду его.

Выпрыгнул на пирс, внимательно посмотрел на Наумова из‑под густой заросли бровей:

– Ты что, не рад нашей встрече?

– Ну как же не рад, Матвей Владимирович? Очень рад. Здравствуйте, – приветливо улыбнулся Павел.

– О‑о, молодец! Помнишь, как меня звать. Теперь вижу, что рад. А вот я забыл твое имя.

– Павел Алексеевич.

Трахомов сорвал фуражку с головы и трижды стукнул по сединами.

– На всю жизнь запомню, Павел Алексеевич…

Седины не старили его, и если бы не хмурая туча бровей, ему можно было бы дать не больше тридцати пяти.

– Знаешь, все, что я накрутил, навертел, – ут‑верж‑де‑но! По такому поводу дай, думаю, искупаюсь и прокачусь на морской тройке. «И какой русский не любит быстрой езды!» А чтоб один катер казался тройкой – надо, чтобы в глазах троилось. Ха‑ха‑ха!..

– Поздравляю вас с окончанием планирования операции, – как бы между прочим сказал Павел. – Теперь дело за материально‑техническим обеспечением, а это уже работа наша.

Трахомов неожиданно ударил Наумова по плечу:

– Слушай, Паша, поехали со мной в березовую рощу. Такая будет вакханалия – обалдеешь.

Наумов с сожалением отказался:

– Спасибо, Матвей Владимирович, за приглашение, но, увы…

– Ну, бывай здоров. – Трахомов довольно твердой походкой направился к катеру.

…Генерал Домосоенов увидел Наумова в тот момент, когда он переходил улицу, и остановил автомобиль.

– Павел Алексеевич! Садитесь‑ка в машину.

– Добрый вечер, Антон Аркадьевич.

– Прошу вас побывать в управлении и распорядиться по поводу одного важнейшего приказа, – озабоченно сказал генерал. – Он в секретной части. Там вас ждут. Я послал за вами, но у вас удивительная способность самому появляться там, где вы непременно нужны.

У Большого дворца генерал вышел из автомобиля.

– Пока я буду в ставке, шофер отвезет вас в управление. Да, позвоните Танюше. Она спрашивала вас.

Наумов поехал в управление. Ему не терпелось поскорее узнать, что содержится в этом «важнейшем приказе».

В управлении его уже ждали. Офицер секретной части принес приказ с резолюцией Домосоенова: «Полковнику Наумову. Незамедлительно к исполнению». Поставлена подпись, дата, часы. Прочел – и задумался. В боевом распоряжении приказывалось отгрузить в Керчь и в Феодосию огромное количество вооружения и боеприпасов. «Вот оно, начинается. Два портовых города. Значит, войска генерала Улагая будут грузиться сразу в двух портах». Наумов знал емкость каждого из них, и ему сразу стало ясно, что готовится к погрузке крупная группировка войск.

«Видимо, это имел в виду Трахомов, когда говорил: „Все, что я навертел, утверждено“. Он знает, но, к сожалению, не носит план в кармане».

Тихий зуммер телефона не сразу привлек его внимание.

– Алло, слушаю вас, – сказал он тоном, в котором ясно слышалось нетерпение крайне занятого человека.

– Павел Алексеевич? – услышал он голос Тани и почувствовал, что его суровая деловитость мгновенно испарилась.

– Да‑да, Танечка. Я только что хотел позвонить вам.

– Мне нужно поговорить с вами, Павел Алексеевич. Это очень важно. Вы можете встретить меня?

– Сейчас выхожу.

…Вдоль улицы тянулись желтые пятна газовых фонарей. В небе ярко светились мерцающие россыпи звезд, воздух был напоен солоноватой свежестью моря и ароматом лесных отрогов ай‑петринской Яйлы.

Некоторое время они шли молча. Таня сосредоточенно смотрела прямо перед собой, как бы собираясь с мыслями.

Ей хотелось сказать ему прямо, что представился счастливый случай уехать на Северный Кавказ, а потом удрать домой. «Боже мой, папа, наверное, послал запросы во все уголки мира о без вести пропавшей дочери. И если бы он узнал, что его дочь – белогвардейский врач… С ума сойти можно. Бежать, бежать, бежать… Но разве скажешь об этом Павлу Алексеевичу?..»

Она глянула на него сбоку, не поворачивая головы. «Надо решиться и поговорить с ним откровенно. Будь что будет».

– Павел Алексеевич, мне предложили новое назначение на должность эпидемиолога «Армии возрождения»… – растерянно сказала она. – У меня такое состояние… Просто ума не приложу.

«Своего отношения к назначению Таня не выразила, – подумал Павел, – значит, ей важно знать мое мнение. Но как мне важно прежде знать, понимает ли Таня, что отряд, направленный в Россию, никогда не вернется в Крым, а это значит, она возвращается на родину, Советскую родину… Надо подвести ее к этой мысли, пусть она сама сделает выбор». И Павел спросил:

– Вам известно, Танечка, как вы должны добираться в район дислокации этой армии?

– Да, туда через Грузию идет отряд особого назначения.

– Боюсь, что этот путь будет вам не под силу.

Таня остановилась. В ее взгляде отразилось смятение.

– Судите меня, Павел Алексеевич, как вам угодно, но я здесь человек случайный и прихожу в ужас от того, что творится: врываются в дома, грабят, насилуют, вешают, стреляют и стреляются. Это агония обреченных, об этом говорят даже генералы. Я больше не могу да и не хочу здесь оставаться.

– Значит, надо ехать на Северный Кавказ.

– На Кавказ?.. – недоверчиво переспросила Таня. – Но ведь вы сами сказали: «не под силу»… Конечно – это дорога на войну, а я женщина, а не солдат…

Таня вдруг быстро пошла вперед. Павел взял ее под руку и осторожно придержал.

– Успокойтесь, Танечка, каждый человек выбирает сам для себя крестный путь, если он, разумеется, не избранник господа…

– Ах, не о том мы говорим, Павел Алексеевич, – огорченно продолжала она. – Какую дорогу выбрать? Словно в сказке на перекрестке… Но ведь жизненный путь зависит не только от того, по какой дороге, но и с кем идешь. Если идешь с правильным и сильным человеком, то рано или поздно, но обязательно выйдешь на верный путь… Не скрою, Павел Алексеевич, у меня была надежда.

От обиды и горечи у нее перехватило горло, она не могла говорить.

Павел взял ее за плечи, остановил:

– Танечка, я тоже еду… Мы вместе едем на Северный Кавказ, а ведь это – Россия…

Их глаза встретились. Таня всем своим существом почувствовала, поняла невысказанный смысл его слов. В ее глазах блеснули слезы. Он вдруг, неожиданно для себя, привлек Таню к себе и поцеловал в маленькие, по‑детски пухловатые губы.

Она не отстранилась, положила голову на его грудь. Он чувствовал запах ее волос, упругое, доверчиво прижавшееся тело и боялся шелохнуться.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Утром Наумов подготовил донесение о возможной высадке крупных сил казачьих войск на Черноморье и Азовское побережье Кубани и принимаемых мерах повышения боеспособности «Армии возрождения России». Это донесение надо было передать Лобастову лично. Следовало многое объяснить да и о многом посоветоваться с ним перед отъездом на Северный Кавказ. Словом, обстановка диктовала Наумову срочно ехать в «Мелас» к Гавриилу Максимовичу. «Но как это лучше сделать?.. Пожалуй, в воскресенье можно пригласить Таню съездить в Алупку, посмотреть дворец и имение графа Воронцова, – прикидывал Наумов. – Заехать по пути в „Мелас“ не составит труда».

Осталось получить разрешение на эту поездку у Домосоенова.

Генерала в управлении не оказалось, он неожиданно занемог. Наумов позвонил ему домой.

Антон Аркадьевич обрадовался звонку и стал подробно рассказывать о разных микстурах, прописанных ему Танюшей, о стихах, которые читала у кровати Елизавета Дмитриевна, утверждая при этом, что они способствуют быстрейшему выздоровлению.

Павел терпеливо ждал паузы в неторопливом, бесконечном потоке слов Домосоенова. Наконец ему удалось сказать о своей затее.

Генерал был в восхищении:

– Превосходно, батенька мой. Быть в Крыму и не ознакомиться с несравненными красотами классического памятника архитектуры, каким является дворец Воронцова… такое, если хотите, непозволительно. И не забудьте обратить внимание Танюши на знаменитые скальные отроги ай‑петринской Яйлы. Редчайшее зрелище!.. Да‑да, голубчик мой Павел Алексеевич, общение с морем рождает особое восприятие природы… Я думаю, к вечеру вы успеете обернуться. А уж сегодня, пожалуйста, поработайте и за себя и за меня.

Весь день Наумов был занят подготовкой предстоящей отгрузки вооружения и боеприпасов в Керчь и Феодосию. В которой уже раз он осмотрел железнодорожную станцию, прикидывал в уме, как сделать, чтобы, сохраняя видимость хорошей организации работ, затормозить ход погрузки, сорвать сроки отправки эшелонов.

– Нельзя ли этот состав продвинуть к тупику? – спросил Наумов у сопровождавшего его коменданта станции. – Фронт работ станет шире.

– Не могу, господин полковник, там стоит салон‑вагон генерала Улагая. Мало ли что может случиться.

«Улагая?! – удивился Павел. – Так вот где он остановился».

Вернувшись в управление, Наумов занялся бесконечным оформлением многочисленных документов. Но что бы ни делал, ему не давала покоя мысль, что о самом главном, то есть о кубанской операции, он знает еще слишком мало. Вот если бы раздобыть ее план… Но как? Проникнуть в секретную часть главнокомандующего, расположенную в Большом дворце, невозможно. Единственно реальный шанс – перехватить пакет с планом на его пути из штаба в вагон Улагая. А может быть, и в самом вагоне?.. Надо найти Дариева. Скорее всего он где‑нибудь дегустирует кахетинское.

Наумов побывал в «Гранд‑отеле», в ресторане «Кист», в «Приморском», но буйного мюрида не обнаружил. Остался «Поплавок».

Павел не замечал людей, направляющихся на Приморский бульвар, спешащих в кинематограф и на театральные представления, не обращал внимания на праздно фланирующую молодежь, шныряющих в толпе подозрительных типов.

– Господин полковник, я вас приветствую, – неожиданно остановил его аккуратненький толстяк.

Наумов не сразу узнал Любомудрова и сдержанно поздоровался.

– Нехорошо, Павел Алексеевич, не узнавать автора статьи, прославившей вас на весь Крым, – пожурил тот. – Ну, да это не столь важно. Поздравляю вас с предстоящим великолепным путешествием на Северный Кавказ в компании с нежной ланью – Татьяной Константиновной и этим диким вепрем – полковником Трахомовым…

– Откуда это вам известно? – удивился Павел.

– Секрет фирмы. Вы забываете, что имеете дело с журналистом высокого полета, говорю это вам без ложной скромности. К примеру, я еще вчера знал, что сегодня утром генерал Улагай будет принят главнокомандующим.

– Ну, это, положим, можно было предположить из опубликованной информации о его избрании кубанским атаманом.

– А что после этого приема генерал Врангель и господин Кривошеин, по приглашению представителя американской миссии генерала Мак‑Келли, уехали на крейсер «Сен‑Луи», чтобы совершить прогулку до Ялты, вы предполагали?.. И вместе с ними поехал не кто‑нибудь, а генерал Улагай.

«Может быть, и Дариев там», – решил Наумов, а вслух сказал:

– Я думаю, что присутствие генерала Улагая на встрече барона Врангеля с Мак‑Келли не случайно. Кубань интересует американцев не меньше, чем англичан, а Улагай совсем недавно командовал Кубанской армией… Это говорит о том, что главнокомандующий умный политик и многоопытный военачальник.

– Совершенно верно, мой разлюбезнейший друг. Врангель – вождь, которого, как сказал Элиан: «Демосфен сделал оратором, Эпаминонд – воином, Эгесилай – исполненным великодушия, а Сократ – мудрым». Только такой выдающийся вождь, как генерал Врангель, способен рождать грандиозные планы борьбы за единую неделимую Россию.

– Но для осуществления грандиозных планов необходимы грандиозные силы.

– Э‑э, мил друг Павел Алексеевич, да, никак, вы тоже заразились болезнью, которую я называют «хронической обреченностью». Эпидемия этой болезни захлестнула Крым.

– Нет, что вы. Я настроен бороться против крымской эпидемии до полной ее ликвидации, – ответил Павел, вкладывая в эти слова свой смысл.

Воспользовавшись тем, что мимо ехал свободный извозчик, Наумов остановил его.

– Вы уж, Вадим Михайлович, не обижайтесь. Спешу к Антону Аркадьевичу: он что‑то занемог, – солгал Павел, чтобы отделаться от Любомудрова.

– Ну, что ж, передайте генералу мой нижайший поклон.

Сказав извозчику свой адрес, Павел тяжело откинулся на сиденье.

«Как же все‑таки раздобыть план кубанской операции?.. Решение только одно: проникнуть в рабочий салон Улагая, вскрыть сейф. Полагаясь на память, нетрудно запомнить основные данные плана. Именно запомнить, потому что на снятие копии времени не будет, а брать его нельзя: потерянный план операции всегда заменяется новым».

Запомнить основные, определяющие элементы плана было для Наумова делом несложным. Боевой состав казачьих дивизий и отдельных частей, которые могли быть введены в состав группы особого назначения, он знал. Ему хорошо была знакома и местность. К тому же сведения об армии генерала Фостикова и о десанте полковника Назарова уже имелись в штабе Кавказского фронта. Оставалось запечатлеть в памяти только основной состав группировок, места их высадки и направление боевых действий.

2

Катер миновал акваторию Севастопольского порта и пересек линию затопления кораблей. Слева тянулись крымские фиорды: Стрелецкая, Круглая, Камышовая и Казачья бухты. Обогнув Херсонесский мыс, на котором возвышался маяк, катер потянул волнистый шлейф вдоль южного берега. Легкий морской бриз волновал синюю гладь воды.

Таня сидела у левого борта.

Она, казалось, была совершенно увлечена неповторимыми красотами ай‑петринской Яйлы. Лишь изредка они перебрасывались словами, которые не имели никакого отношения к тому, о чем их хотелось поговорить.

– Здесь где‑то близко будут Байдарские ворота, – вспомнил Павел. – Говорят, одно из самых красивых мест. Не прозевать бы.

– Обогнем мыс. Сарыч, а там увидите, – ответил моторист. – На берегу – Форос, на перевале – Байдарские ворота. Версты три, не более.

– Мне рассказывали, что рядом с Форосом находится имение князя Потемкина‑Таврического.

– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие, имение князя Потемкина да дворец Воронцова самой знатной красоты будут. Другие тоже ничего себе, но эти – в особенности.

– Не возражаете, Таня, если мы начнем отсюда? Это займет не более часа.

– О чем вы спрашиваете, Павел Алексеевич, – оглядываясь завороженно вокруг, сказала Таня. – Неужели существует что‑нибудь более величественное, чем то, что мы видим: это огромное, с черноватой синевой море, эти суровые скалистые горы. Даже дух захватывает. И мы – безнадежно маленькие существа – копошимся в этой необозримой, немыслимой безмерности.

Катер стал прижиматься к берегу. Вскоре среди густых крон можжевелового леса, перемешанного с дубом, показались здания, увенчанные башнями. Это было имение «Мелас».

Под сенью раскидистого платана стояли Лобастов и толстый армянин‑садовник.

– Скажите, пожалуйста, где мне найти управляющего имением? – спросил Наумов.

– Что вам угодно, господин полковник? – поинтересовался Гавриил Максимович, давая понять, что он и есть управляющий. Ни одна черточка лица не выдала его удивления и тревоги.

– Нам хотелось бы ознакомиться с достопримечательностями этого великолепного образца зодчества, – сказал Наумов.

– Если можно, конечно, – добавила Таня.

Управляющий отпустил садовника и, пригласив жестом даму и полковника, направился вверх по аллейке, обсаженной декоративными растениями.

– Пожалуйста, пройдемте со мной. Сначала я покажу вам имение в общем виде.

Они медленно поднялись к одиноко стоящему дубу, от которого был виден главный корпус имения.

Управляющий хорошо знал и интересно, хотя и скупо, рассказывал историю имения. Затем он провел гостей по всему дворцу, а в картинной галерее, став посередине зала, развел руками:

– Ну а здесь лучше каждому остаться наедине с картинами.

И, откланявшись, он вдруг обратился к Наумову:

– Не могли бы вы, господин полковник, уделить мне несколько минут. Пользуясь случаем, я хотел посоветоваться с вами по одному важному для меня делу… Если вы позволите, конечно, – повернулся он к Тане.

– Пожалуйста! – машинально сказала она, залюбовавшись одним из портретов.

– Ну, вот и чудесно. Мой кабинет рядом. – Гавриил Максимович указал на открытую дверь. – Мы с господином полковником побеседуем там.