Текст книги "Карузо"
Автор книги: Алексей Булыгин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)
– Джованни, завтра я еду в Рим. Мне будут делать операцию, но я не знаю, что из этого всего выйдет. Но прежде чем я уеду, я положу в Неаполитанском банке по миллиону лир для каждого из вас: для тебя, Родольфо, Мимми, так чтобы вы имели поддержку, если операция закончится неудачно. У Дороти уже есть сейф в банке, где она хранит драгоценности, а вы ничего не имеете. Я думаю, мои наследники не будут возражать. Но это я делаю, дабы не сглазить ситуацию.
Нужно помнить при этом, что отец был простодушно-суеверен. Мой дядя попробовал возразить, но мнение отца было окончательным.
Когда мы вернулись с кислородной подушкой, в номере царил неописуемый беспорядок. Отца продолжало лихорадить, но он сохранял феноменальную ясность рассудка и ни на минуту не терял контроля над мыслями. Он так обильно потел, что его приходилось перемещать с одной кровати на другую каждые полчаса, чтобы заменить совершенно мокрые простыни на сухие. Его мучила жажда, и он постоянно пил минеральную воду.
– Я чувствую себя совсем больным. На этот раз мне будет трудно ехать, – сказал он.
Наступил вечер, но я не хотел уходить из комнаты отца. Марио и я провели ночь, перенося отца с кровати на кровать. В промежутках мы по очереди немного отдыхали. Дороти не оставляли друзья, всячески пытаясь ее утешить.
Около пяти утра я почувствовал странный аромат – какой-то запах распада или разложения. Амедео Канесса, старый друг семьи, осторожно прикоснулся ко мне и попросил выйти из комнаты, куда в этот момент входил монсеньор Тонелла. Он был большим другом отца и, как я узнал впоследствии, причастил умирающего и отпустил ему грехи.
Пока у постели отца был священник, я стоял в соседней комнате в каком-то оцепенении – как от полного истощения, так и от невыносимых терзаний. До самого последнего момента я надеялся, что Бог сотворит чудо. Мне казалось просто невозможным, что мой отец – такой хороший человек, столь дорогой для меня, такой скромный, спонтанно щедрый и благородный, – мог быть в смертельной опасности…
В момент, когда я был уже в полубессознательном состоянии, все еще питая надежды, я услышал сдавленный крик Доры:
– Рико! Рико!!
Я мгновенно понял, что произошла катастрофа.
Вырвавшись от пытавшихся меня удержать, я вбежал в комнату – и как раз вовремя, чтобы увидеть, как папа закрыл в последний раз глаза…
Я чувствовал себя так, словно меня ударили обухом по голове. Я ничего больше не понимал. Помню только, что Дору и меня силой уволакивали из комнаты. Я цеплялся за спинку кровати, Дора кричала, как сумасшедшая, после чего упала в обморок…» [432]432
Enrico Caruso-Jr. My Father and My Family. P. 320–322.
[Закрыть]
Энрико Карузо скончался в 9 часов 07 минут 2 августа 1921 года в номере неаполитанской гостиницы «Везувий» в возрасте сорока восьми лет. О последних минутах его жизни рассказывает Дороти: «Я услышала, как стенные часы пробили девять. Энрико открыл глаза и посмотрел на меня.
– Дора… я… хочу… пить…
Он закашлялся.
– Дора… они… снова… будут делать мне больно?..
Он начал задыхаться.
– Рико, родной. Не бойся. Все будет хорошо.
– Дора… я… не могу… вздохнуть…
Я увидела, как закрылись его глаза и упала рука. Закрыв лицо руками, я подумала: „Наконец-то ему хорошо“. Мне хотелось выйти на воздух, но я знала, что меня никто не поймет. Откуда-то неслись звуки рыданий. Бормоча молитвы, вошли две монашки. Я поднялась и вышла, боясь оглянуться назад…» [433]433
Карузо Д. Энрико Карузо: его жизнь и смерть. С. 298.
[Закрыть]
Книга Дороти «Энрико Карузо: его жизнь и смерть», ставшая «канонической» для последующих биографов, была опубликована в США в 1945 году, то есть спустя более двадцати лет после смерти тенора. Но о последних минутах жизни мужа Дороти рассказывала до этого дважды. Впервые – в интервью газете «Нью-Йорк таймс» 5 августа 1921 года. В нем она говорила, что последние слова Карузо были: «Дай мне уснуть…» После чего, продолжает Дороти, Карузо заснул и больше не просыпался.
Спустя семь лет, в первой книге воспоминаний о муже «На крыльях песни» («Wings of Song», 1928), Дороти передает последние слова мужа уже иначе: «Дора! Не дай мне умереть!.. Дора… До-pa… До… ра!..» [434]434
Caruso D., Goddard Т. Wings Of Song. New York, 1928. P. 217.
[Закрыть]
Не стоит удивляться этим разночтениям. В те страшные минуты Дороти переживала катастрофу и, разумеется, не вполне адекватно воспринимала происходившее. Спустя два десятка лет, когда переживания для нее уже не были в такой степени травматичными, она смогла более рационально подойти к ужасному эпизоду и описать его с потрясающей художественной достоверностью. Ко всему прочему, смерть мужа внесла разлад в отношения итальянских и американских родственников Карузо, длившийся многие годы. Огромное состояние Энрико стало предметом ожесточенного дележа, и Дороти в этой ситуации необходимо было отстаивать интересы и свои, и Глории. Поэтому в ее книге немало «концептуальных» моментов, которые должны были подтверждать, что именно Америка и американская семья были для Карузо главными жизненными ценностями. Все, что было связано у мужа с Италией, по мнению Дороти, вносило деструктивное начало в его жизнь и, более того, стало причиной его смерти. Она возложила вину за преждевременную кончину мужа на итальянских докторов: «Прошло несколько дней, пока я узнала, отчего умер Энрико. Причина заключалась не в воспалении почки, а в перитоните, развившемся от прорыва в брюшную полость абсцесса, находившегося там, где я предполагала. Операция, на которой я настаивала, могла спасти его.
Было бесполезно предъявлять претензии Бастианелли. Врачи могут ошибаться. Что же касается неаполитанских врачей, то их невежество и высокое положение больного ввергли их в такой страх, что они не осмелились взять на себя ответственность за последствия операции…» [435]435
Карузо Д. Энрико Карузо: его жизнь и смерть. С. 300.
[Закрыть]
В Италии же, однако, считали, что Энрико недолечили именно американские врачи. Так, Пуччини писал американке Сибилл Селлигман, после того как ее исцелил итальянский врач: «Бедный Карузо! Какая трагическая судьба! Я чувствую себя ужасно несчастным – можно сказать, итальянский доктор вылечил Вас, а американские доктора убили Карузо!» [436]436
Seligman Vincent. Puccini Among Friends. P. 238.
[Закрыть]
В наши дни врач-пульмонолог Мария Королёва изучила историю болезни Карузо, восстановила характер его болезни и выявила причину смерти. Вывод, сделанный в результате исследования, малоутешителен. По всей видимости, у Энрико практически не было шансов на выздоровление. После того как ему удаляли гной из плевральной полости, наступало временное облегчение. Снижалась температура, улучшалось общее самочувствие. Вслед за этим необходимо было соблюдать строжайший режим, а излишняя подвижность и пение приводили к тому, что область поражения постоянно «травмировалась» – и все повторялось. В подобных ситуациях часто образуются затеки гноя – иначе говоря, при пункции выходит не все содержимое, и через какое-то время инфекционный процесс разгорается с новой силой. Ко всему прочему, у Карузо образовался свищ – ход через диафрагму в брюшную полость. Свищи сами по себе закрываются крайне редко, избавиться от них можно только хирургическим путем. Если не сделать операции, остановить инфекционный процесс невозможно. Лечение такого больного было бы непростым и в наши дни, однако современные методы лечения, такие как системная антибиотикотерапия, введение антибиотиков в полость плевры, дезинтоксикация, применение обезболивающих и противовоспалительных препаратов и других видов симптоматической терапии и методов реабилитации, безусловно, дали бы надежду не только на выздоровление, но и на возвращение Карузо на сцену. В 1921 году единственным шансом на спасение могла стать обширная хирургическая операция, но, к несчастью, общее состояние Карузо и наступившие осложнения (сердечная недостаточность) не позволили испробовать эту последнюю возможность. Организм Энрико был крайне истощен. Операция в Риме вряд ли спасла бы его, но не исключено, что на какое-то время его жизнь она могла бы продлить…
Таким образом, ясно, что не стоит обвинять ни американских врачей, ни итальянских – они сделали все, что было в их силах. Можно лишь с уверенностью сказать, что из всех лечивших Энрико виновен лишь доктор Горовиц, изначально поставивший ошибочный диагноз и долгое время продолжавший настаивать на «межреберной невралгии». Время, когда еще можно было не дать болезни развиться, было упущено…
Через несколько часов после смерти Карузо скульптор Филиппо Чифарьелло, сделавший два его бюста десятилетием раньше, снял с лица покойного посмертную маску и слепки с рук. Утром того же дня в гостиницу «Везувий» приехала мачеха Карузо – Мария Кастальди, чтобы справиться о здоровье любимого пасынка. Узнав о том, что произошло, она закричала от горя. Ее отвели в импровизированную часовню, куда перенесли тело Карузо, и там она долго молилась… Был вне себя от горя и брат Карузо Джованни. Он громко рыдал и бурно выражал свои чувства. Даже маленькая Глория – и та понимала, что случилось что-то плохое… Что касается Дороти, то газеты тех дней сообщали, что «госпожа Карузо стойко переносит горе…» [437]437
The New York Times, 5 August 1921.
[Закрыть] .
Четвертого августа 1921 года состоялись похороны. Они проходили с необычайной пышностью. Все расходы взял на себя муниципалитет Неаполя – последняя дань города своему знаменитому сыну…
Для итальянцев смерть Карузо стала самым большим потрясением после убийства в 1900 году короля Умберто. Соотечественники Карузо не только гордились им как великим представителем своего народа – многие в минуты горестей и бед нашли в нем друга и покровителя. Со всех концов страны люди спешили в Неаполь, чтобы отдать последний долг легендарному певцу. В траурной процессии участвовало более 80 тысяч человек. Еще десятки тысяч наблюдали за кортежем из окон домов и с любых сколько-нибудь высоких мест. Указом короля Виктора Эммануила III в связи с трауром этот день был объявлен в Неаполе нерабочим. Магазины в городе закрылись, на многих витринах можно было видеть надпись: «Траур по Карузо». Траур был и у сотен тысяч итальянцев, находившихся в этот момент за рубежом – особенно в Соединенных Штатах, где для итальянских эмигрантов Энрико был в буквальном смысле символом их народа, культуры и национального характера…
Церемония отпевания проходила в базилике Сан-Франческо ди Паола, построенной по образцу Пантеона, с колоннадой, напоминающей по форме собор Святого Петра в Риме. В этом соборе прежде отпевали исключительно членов королевской фамилии – сам факт того, что там устроили панихиду по Карузо, свидетельствовал о признании его титула «короля теноров» как равноправного высшим монаршим титулам. Перед началом церемонии проститься с мужем пришла Дороти с маленькой Глорией. Она положила рядом с гробом большой букет роз. Следом вошел Джованни Карузо, который преклонил колени перед катафалком и в порыве отчаяния стал призывать брата вновь задышать. Фофо был вне себя от горя…
Закрытый гроб с телом певца был установлен на высоком постаменте в центре храма. Хор, участвовавший в мессе, насчитывал более четырехсот человек. Базилику украшали черно-золотые гобелены, некоторые из них ранее принадлежали королю Неаполя. В начале мессы шестидесятилетний Фернандо де Лючиа исполнил «Pieta, Signore!» («Молитву» [438]438
Это невероятно популярное произведение ошибочно приписывают Алессандро Страделле. На самом деле ее автор – французский композитор Луи Нидермайер; в его опере «Страделла» главный герой исполняет арию, которая позже, в силу популярности мелодии и не особой – оперы, оказалась «закрепленной» за самим Страделлой; кстати, запись этой песни – одна из лучших в дискографии Карузо.
[Закрыть]), глаза его застилали слезы… Жить ему самому оставалось не очень долго. Спустя четыре года Неаполь попрощался и с этим легендарным тенором… Выступали и другие певцы – преимущественно солисты театра «Сан-Карло».
На траурной церемонии собралась вся семья Карузо за исключением Мимми, который физически не мог успеть добраться из Америки. Дороти публично заявила, что хотела бы в дальнейшем жить либо в Неаполе, либо на вилле Карузо в Тоскане, но перед этим ей необходимо поехать в Нью-Йорк вместе с Джованни Карузо, чтобы уладить там дела покойного мужа [439]439
The New York Times, 5 August 1921.
[Закрыть] . С речами выступили глава и префект Неаполя, американский консул, дирижер Винченцо Беллецца, композитор Франческо Чилеа. Узнав о трагедии, из Фиуджи буквально примчался Титта Руффо. По сообщению газет, Руффо был в числе тех, кто переносил тело Карузо в импровизированную часовню отеля «Везувий». На траурной церемонии великий баритон петь отказался – так он был потрясен смертью друга, но произнес о нем вдохновенную речь [440]440
С этой речью, кстати, вскоре оказалась связана крайне неприятная история. Трагическая смерть Карузо была использована в коммерческих целях. Через несколько недель в продаже появилась двухсторонняя пластинка, на которой была представлена якобы запись этой речи. Помимо того, что записать ее было невозможно чисто технически (электрическая запись с использованием микрофона стала практиковаться лишь с 1925 года), сам Руффо напрочь отрицал свое участие в этой акции. Это оказалась фальшивка, выпущенная с целью заработать деньги на потрясшем мир событии…
[Закрыть].
После траурной церемонии кортеж с телом тенора при огромном стечении народа (многие бросали под колеса катафалка цветы) прошествовал через весь город – по местам, связанным с его детством и юностью, к кладбищу Санта-Мария-дель-Пьянто, где во временно построенной часовне с Карузо простились родные и ближайшие друзья. Через год на этом месте был возведен из белого мрамора мавзолей. Внутри в стеклянном саркофаге забальзамированное тело Карузо было выставлено на всеобщее обозрение (это была инициатива брата Карузо – Джованни). Когда через десять лет Дороти привезла Глорию на могилу отца, она с ужасом увидела, что на месте захоронения ее мужа процветает настоящая индустрия: посмотреть на прекрасно сохранившееся тело великого певца приезжали люди со всего мира. Велась даже книга записи почетных посетителей (в ней, среди прочих, Дороти запомнилась подпись Уинстона Черчилля). Вдова Карузо обратилась к неаполитанским властям с требованием прекратить надругательство над останками мужа. Ей пошли навстречу. Сперва саркофаг накрыли деревянной крышкой, а спустя несколько лет вход в гробницу был запрещен [441]441
В те дни, когда писались эти строки (июнь 2009 года), стало известно, что в Неаполе был совершен акт вандализма – злоумышленники надругались над гробницами Карузо и знаменитого комика Тото, захоронение которого находится по соседству. Смотритель мавзолея Карузо Гвидо Д’Онофрио в связи с этим попытался привлечь внимание властей к запущенному состоянию усыпальницы великого тенора…
[Закрыть].
За два года, начиная с трагического 1921-го, Дороти потеряла почти всех своих близких: в 1922 году умерли ее родители. Возможно, именно чувством одиночества можно объяснить, что она недолго оставалась вдовой. В 1923 году она вышла замуж и вскоре родила дочку Жаклин. Однако этот брак, как и следующий, оказался неудачным. Не найдя счастья с мужчинами, пятнадцать последних лет жизни Дороти провела с женщиной – Маргарет Кэролайн Андерсон, известной издательницей (она первая рискнула в свое время опубликовать «Улисса» Дж. Джойса) и журналисткой, с которой она познакомилась в 1940 году и с которой проживала попеременно то в Америке, то во Франции вплоть до внезапной смерти от инфаркта в 1955 году. Андерсон познакомила Дороти с философом и мистиком Георгием Ивановичем Гурджиевым, произведшем на нее огромное впечатление. Ему Дороти посвятила главу своей последней книги – «Моя собственная жизнь» («А personal History») – единственный фрагмент, который представляет в ее рассказе хоть какой-то интерес. «Личная история» Дороти без Энрико (или хотя бы даже без людей его близкого круга) оказалась совершенно заурядной. Сама по себе, вне биографии Карузо, его вдова оказалась никому не интересной, и, несмотря на широкую рекламу, книга читательского успеха не имела…
ЭПИЛОГ
Смерть Карузо потрясла мир. В последние месяцы его жизни все интервью, все статьи о нем заканчивались оптимистично. Ни у кого не было сомнений, что здоровье великого тенора идет на поправку. Его мечтали услышать в Европе, с нетерпением ждали на сцене «Метрополитен-оперы». Уже было оглашено, что Карузо и Титта Руффо выступят вместе в «Отелло» – после невероятного успеха записи дуэта из этой оперы все с нетерпением ожидали встречи двух вокальных гигантов на сцене. Но этому не суждено было сбыться.
В «Метрополитен-опере», этом «царстве» Карузо, с певцом попрощались в первые дни нового сезона – 27 ноября 1921 года был дан гала-концерт памяти великого тенора. В нем участвовали коллеги и партнеры Энрико: Джованни Мартинелли, Хосе Мардонес, Джузеппе де Лука, Френсис Альда, Беньямино Джильи, Джеральдина Фаррар, Амелита Галли-Курчи и другие. Оркестр под управлением Альберта Вольфа исполнил траурный марш Шопена. Скульптор Онорио Руотоло презентовал театру бронзовый бюст Карузо, до сих пор украшающий фойе театра (правда, уже в новом здании). Присутствовавшие на концерте, в числе которых была и Дороти, плакали…
В память о благотворительной деятельности Энрико при «Метрополитен» был организован «Фонд Карузо», продолживший его филантропические начинания. 19 февраля, за неделю до дня рождения певца, в поддержку фонда был дан концерт, собравший на одних подмостках Розу Понсель, Адама Дидура, Леона Ротье, Джузеппе Данизе, Френсис Альду, Джузеппе де Луку, Джеральдину Фаррар, Амелиту Галли-Курчи, Беньямино Джильи, Маргарет Матценауэр и Хосе Мардонеса – всех «звезд» театра. Непривычно было видеть бывших партнеров Энрико без него самого. Для многих слова «Карузо» и «Метрополитен-опера» стали практически синонимами. Трудно было поверить, что с легендарной сцены уже никогда не зазвучит «золотой голос»… Голос певца теперь звучал только с пластинок, которые продолжали пользоваться неизменным, даже еще большим успехом. С ностальгией вновь и вновь обращались к записям великого тенора его бывшие коллеги. Так, сохранилась интересная кинолента: в декабре 1932 года Луиза Тетраццини посещает лондонское представительство компании «Граммофон» и слушает, как Карузо исполняет романс Лионеля из оперы «Марта», причем в какой-то момент не выдерживает и начинает подпевать. Закончив этот импровизированный дуэт, Тетраццини целует пластинку и говорит, что другого такого певца уже никогда больше не будет…
Записи Карузо стали эталоном для целых поколений певцов. В одном из интервью наш современник, тенор Никола Мартинуччи на вопрос, кого из певцов он больше всего любит слушать, ответил:
– Конечно Карузо. Когда я его слушаю, то хочется в отчаянии биться головой о стену – ну как после него вообще можно петь?!.
По мере развития средств звукозаписи в Европе и Америке велась работа по сохранению и реставрации пластинок «короля теноров». С помощью монтажа на записи голоса Карузо накладывалось новое оркестровое сопровождение, придававшее музыкальным номерам менее архаичное звучание. В таком обновленном виде пластинки Карузо выпускались (по-прежнему огромными тиражами) на протяжении 1950–1980-х годов. Накануне компьютерной эры фирма «Нимбус Рекордc» разработала оригинальный метод реставрации старых записей. Тщательно очищенную от пыли пластинку устанавливали на граммофон начала XX века. К каждому диску подбирались своя скорость, дававшая наиболее «достоверный» звук (при проигрывании старых пластинок 78 оборотов в минуту – цифра довольно условная, она могла заметно колебаться в ту или другую сторону), а также специально изготовленные иголки. Своеобразным «ноу-хау» «Нимбуса» стала специально изготовленная граммофонная труба длиной в шесть (!) метров. Ее раструб выходил в отделанную особыми материалами комнату, где размещались расположенные в разных местах микрофоны. Надо сказать, что и обычная труба граммофона выводит звук довольно сильный. Пройдя же через гигантскую шестиметровую трубу «Нимбуса», звук старенькой пластинки напоминал по мощности рокот Ниагарского водопада. Специальная отражающая система, установленная на стенах, придавала звуку «объемность» (качество, которое зачастую терялось при воспроизведении пластинки в обычных условиях). Таким образом музыкальный номер переводился с винилового диска на магнитную ленту, после чего начиналась долгая и кропотливая работа звукооператоров, устранявших шумы, щелчки и прочие дефекты. Результат подобной реставрации, как правило, был фантастический. Записи, которые раньше было почти не разобрать из-за шипения и искажений, начинали звучать так, будто они были сделаны совсем недавно. По сути, заново были открыты голоса Франческо Таманьо, Аделины Патти, Виктора Мореля, Луизы Тетраццини и многих других великих вокалистов начала эры звукозаписи. Разумеется, «Нимбус» не мог обойти стороной и записи Карузо – «золотой запас» «акустической» эпохи. К ним специалисты фирмы подошли с особой тщательностью, стараясь прежде всего восстановить во всей полноте уникальный тембр великого певца. В итоге голос Энрико, который и до этого звучал даже со старых пластинок намного лучше, нежели чей-либо из его современников, предстал в неописуемом блеске. С появлением компьютерных программ работа над реставрацией записей Карузо перешла на новый уровень, и сейчас, фактически каждый год, появляются все более «осовремененные» версии музыкальных произведений, напетых «королем теноров».
Карузо и сам неоднократно становился героем песен. Еще при его жизни появилась песенка «My Cousin Caruso» («Мой кузен Карузо»), В другой, написанной после его смерти, можно было услышать слащаво-сентиментальный припев: «Карузо ушел от нас, потому что на небесах захотели иметь певчую птицу». В наши дни большую (и вполне заслуженную) популярность получила песня, написанная в 1986 году итальянским композитором и певцом Лучо Даллой, которая так и называется: «Карузо». Автор рассказывал, что написал ее в Сорренто, в номере отеля, где провел последние месяцы жизни Карузо, играя на рояле, который стоял тогда в его комнате. В песне нет каких-либо реалий из жизни великого тенора, разве что припев на итальянском языке – фрагмент неаполитанской песни, записанной Энрико. Однако образный и ассоциативный ряд (море, Сорренто, опера, фортепиано) делает эту композицию своего рода символическим посвящением Карузо, а красивейшая мелодия создает особое настроение, близкое душе каждого, кого трогает музыка. Искренность и глубина чувств, страстность, трагизм, какой-то «надрыв» – приближают песню если не по сюжету, то по духу к творческому облику Карузо. Это своеобразный реквием певцу – скорбный, но в то же время просветленный, утверждающий бессмертие его искусства, бессмертие любви. Эта песня стала одним из популярнейших номеров Лучано Паваротти и особо проникновенно звучала в его исполнении тогда, когда дни великого тенора наших дней были сочтены…
Августовская трагедия 1921 года стала нелегким испытанием для коллег великого тенора. Так, двух оставшихся в живых членов знаменитой троицы самых великих вокалистов своего времени: Карузо – Шаляпин – Титта Руффо в этом году судьба привела в «Метрополитен-оперу». Для Руффо это было первым появлением на легендарной сцене. Шаляпин же вернулся туда после многолетнего перерыва. Русский бас дебютировал в своей коронной роли Бориса Годунова. В день премьеры Гатти-Казацца предоставил Шаляпину гримуборную Карузо. Певец вспоминал позднее: «Совсем недавно, размышлял я, он был в этой комнате. Может быть, тоже нервничал перед выступлением, как я сейчас. Карузо – темпераментный, веселый, полный жизни и пышущий здоровьем, лежит теперь в своей могиле, и никто и никогда не увидит его больше в этом театре и в этой комнате!
При воспоминании о Карузо – моем друге, артисте – меня охватило непреодолимое желание написать несколько строчек в его честь и в память о нем. Я, конечно, не поэт, но тут я схватил с гримерного столика черный карандаш и написал на стене такие строчки»:
Для Титта Руффо «воспоминанья о Карузо» приобрели несколько иной характер и наложили определенный отпечаток на дальнейшую карьеру. Великий баритон был настолько потрясен безвременной кончиной друга, что разболелся и впал в тяжелейшую депрессию. Пример Карузо, буквально «сгоревшего» на сцене, заставил его задуматься и о своей жизни, и о жизни вообще.
Больше всего проблем безвременный уход Карузо создал тенорам. На следующий день после смерти Энрико его друг Антонио Скотти публично заявил:
– Поскольку Карузо не следовал ни за кем, не может быть преемника и у него. Он являлся и навсегда останется самым великим, самым грандиозным среди всех теноров [443]443
The New York Times, 4 August 1921.
[Закрыть] .
Однако с этим были не согласны ни сами тенора, ни пресса, ни зрители. Все настолько привыкли к «королю», что его опустевший «трон» не давал покоя никому. Наследниками Карузо в роли первого тенора мира называли Беньямино Джильи, Эдварда Джонсона, Джозефа Хислопа, Джона Мак-Кормака, Джованни Мартинелли, Джакомо Лаури-Вольпи, Джулио Крими, Марио Чемли и Аурелиано Пертиле. Некоторые из них были отнюдь не против занять место великого предшественника, другие отметали любую мысль о сравнении с Карузо. О том, что значило для певца выдвижение даже в претенденты на титул «второго Карузо», свидетельствует следующий драматический эпизод. Еще во время болезни великого тенора Джулио Гатти-Казацца, понимая в глубине души, что, скорее всего, прежнего Энрико зрители больше не увидят, лихорадочно искал ему замену – в первую очередь в Европе. Можно задаться вопросом: почему именно там? Ведь в «Метрополитен-опере» пели в то время блестящие тенора, они имели успех и восторженно принимались публикой. Но все они уже были известны ньюйоркцам, а появление следующего «культового» певца должно было стать, по мнению дирекции, своеобразной сенсацией, поэтому «второй Карузо» должен был внезапно появиться и прогреметь как гром средь ясного неба. Одним из претендентов на эту роль стал тридцативосьмилетний тенор Юзеф Манн. Голос Манна, польского еврея, певшего в ранние годы в синагоге, по тембру несколько напоминал голос Карузо и имел густой «темный» тембр – Манн начинал оперную карьеру как бас (!), но потом начал исполнять теноровые партии. К моменту, о котором идет речь, он был ведущим солистом Берлинской оперы. Как только представители дирекции, специально прибывшие в Германию, ознакомились с его дарованием, они тут же ангажировали его в «Метрополитен-оперу». Однако выступить в Нью-Йорке Манну было не суждено. 5 сентября 1921 года в Берлинской опере разыгралась трагедия. «Перед выездом из Берлина Манн на своем прощальном спектакле пел Радамеса в „Аиде“. Необходимость расстаться с театром, где его с таким энтузиазмом принимали, и сознание огромной чести стать преемником Карузо на крупнейшей оперной сцене мира – все это вызвало у него сильнейшее нервное потрясение. В конце третьего акта в сцене у Нила, когда при звуках труднейшей форсированной фразы Радамеса опускался занавес, Манн упал и скончался от разрыва сердца в ту минуту, когда эхо его голоса еще звучало в зале [444]444
Согласно другому источнику, Юзеф Манн скончался по пути в гримуборную.
[Закрыть]. Страшная, трагическая смерть остановила его на пороге большой карьеры…» [445]445
Вайда-Королевич Я. Жизнь и искусство: воспоминания оперной певицы. Л., 1965. С. 195.
[Закрыть]
Среди претендентов на титул «короля теноров» был Беньямино Джильи, который и в самом деле – не обладая голосом, равновеликим карузовскому (а таким похвастаться не мог никто) – вскоре стал самым популярным и любимым в мире тенором (во многом этому способствовал и кинематограф). В то время, когда в прессе бурно обсуждался вопрос о преемнике Карузо, Джильи поступил мудро и осмотрительно – он опубликовал статью, в которой предложил прекратить обсуждение этой темы. Своеобразный итог этой гонки за «королевским троном» спустя многие годы подвел один из ее участников. В 1967 году Джованни Мартинелли на вопрос Эдди Смита о том, как тот оценивает положение Карузо среди прочих теноров, пристально посмотрел на него и ответил:
– Если представить, что можно соединить в одном теноре все лучшее от Джильи, Пертиле, Лаури-Вольпи и меня, – то все равно – такой певец не был бы достоин даже шнурки завязывать Энрико!..
Еще при жизни Карузо его имя стало нарицательным, олицетворяя высшую форму одаренности в вокальной сфере. Лучший комплимент тенору – это поставить его имя рядом с Карузо. Так, варшавского кантора Гершона Сироту называют «еврейским Карузо» [446]446
Кстати, как гласит молва, Карузо, однажды послушав пение Сироты, сказал: «Можно только поблагодарить небеса, что он использовал свой божественный дар в другой области и я не должен конкурировать на оперной сцене с этим грандиозным певцом!»
[Закрыть], Юсси Бьерлинга – шведским, Лео Слезака – австрийским, Карела Буриана – чешским [447]447
Рассказывают, что после дебюта Карела Буриана в «Метрополитен-опере» в 1908 году Карузо признался: «Я могу петь только кое-что, Буриан может петь все»…
[Закрыть], Йозефа Шмидта – немецким [448]448
Тенора-лилипута Йозефа Шмидта (его рост был 154 сантиметра), родившегося в Черновцах, называли также «буковинским Карузо».
[Закрыть], Альфреда Пиккавера – «венским Карузо из Праги», испанца Антонио Кортиса и грека Косту Милону – «маленькими Карузо» [449]449
Коста Милона действительно был очень невысокого роста – немногим выше лилипута Йозефа Шмидта.
[Закрыть], Робертино Лоретти – «новым Карузо», Марио Ланца – «американским Карузо». Позже этого же титула удостоился Ричард Такер, голос которого, кстати, Дороти считала наиболее напоминающим голос ее мужа [450]450
Возможно, с этим обстоятельством связано то, что похороны Такера были организованы прямо на сцене «Метрополитен-оперы» – случай уникальный в истории этого театра.
[Закрыть].
В 1951 году, спустя тридцать лет после смерти Энрико на экраны вышли два посвященных ему фильма: в Америке – «Великий Карузо», в Италии – «Энрико Карузо: легенда одного голоса». В титрах первого из них значится, что в основе сценария лежит книга Дороти «Энрико Карузо: его жизнь и смерть». Однако, на самом деле, это всего лишь рекламный ход. Ни к этой книге, ни к образу и реальной жизни великого тенора, ни к истории его брака с Дороти фильм не имеет ни малейшего отношения – за исключением двух-трех, скорее, анекдотичных эпизодов. Это «классическая» сентиментальная история в стиле слезливых мелодрам, главный герой которой почему-то носит имя «Карузо». Роль главного героя исполнил американец итальянского происхождения Марио Ланца, по сути, никогда не бывший профессиональным оперным певцом [451]451
Оперная карьера Ланца включает лишь два, и то не очень удачных, выступления в роли Пинкертона в «Мадам Баттерфляй» в Опере Нового Орлеана в 1947 году; таким образом, название одного из фильмов с участием Ланца, «Любимец Нового Орлеана», звучит довольно двусмысленно…
[Закрыть]. Как ни уверял Ланца, что он тщательно изучал все, что связано с Карузо – его голос, манеру, даже походку, – в фильме ничего не напоминает о реальном человеке и певце (меньше всего – как раз голос Ланца, который, несмотря на красоту тембра, даже бессмысленно сравнивать с карузовским; впрочем, в этой киноленте в эпизодических ролях заняты блестящие певцы, что само по себе представляет интерес для поклонников вокального искусства: Дороти Кирстен, Бланш Тебом, Люсин Амара, Джузеппе Вальденго, Никола Москона, Ярмила Новотна – последняя, к сожалению, не поет).
С первых дней демонстрации в Америке фильм имел бешеный успех, который еще более возрос после того, как Ланца в течение года после премьеры разъезжал по разным штатам с концертной шоу-программой «Великий Карузо». В сознании зрителей имена певца, исполнившего заглавную роль, и самого Энрико оказались рядом. Ланца тут же окрестили «американским Карузо», в чем, к слову сказать, можно увидеть весьма сомнительный комплимент Америке… [452]452
Впрочем, вполне возможно, в таком понимании, кто является «новым Карузо», отразился сформировавшийся под воздействием массовой культуры новый менталитет: «Карузо сегодня» – это уже не оперный певец, обладатель феноменального голоса и большого репертуара, а поющий в микрофон шоумен, развлекающий публику «хитами» и эстрадными трюками.
[Закрыть]
Успех «Великого Карузо» был официально закреплен «Оскаром» (в номинации «лучший звук»), и на многие последующие годы фильм утвердил в сознании зрителей… абсолютно искаженный образ Карузо!
Удивительнее всего, что это произошло с благословения Дороти, которая, конечно, лучше других знала, насколько фильм далек от истинных событий и от образа ее любимого Рико. Увы, ее участие в создании этой художественной ленты объясняется весьма прозаическими обстоятельствами. В 1948 году кинокомпания «MGM» заплатила 100 тысяч долларов и приобрела авторские права на книгу Дороти о Карузо. Большая часть этой суммы досталась автору. Используя имя вдовы Карузо и ее книги о муже, ставшей бестселлером, продюсеры надеялись привлечь повышенное внимание к фильму, что, собственно, и произошло. Таким образом, Дороти оказалась своеобразной соучастницей грубой фальсификации как личности, так и биографии мужа. К слову сказать, вдова Карузо, написав о нем столь трогательную книгу, на удивление равнодушно отнеслась ко всем материальным ценностям, связанным с его памятью. Через два года после смерти мужа она распродала на аукционе его коллекции антиквариата, монет, марок, ноты, театральные костюмы, шаржи, библиотеку, одну из вилл в Италии (вторую виллу вынужден был продать брат Карузо – Джованни, проиграв все свое наследство в рулетку), долго судилась за наследство и авторские права на записи Карузо с его итальянскими родственниками (и в итоге к 1935 году выиграла все суды)… Не случайно, надо полагать, от Дороти в конце концов отвернулись почти все здравствовавшие на тот момент друзья Карузо, а некоторые, как, например, Бруно Дзирато, не могли спокойно слышать ее имя. Когда в октябре 1948 года продюсер Джесс Ласки прибыл из Голливуда в Нью-Йорк, чтобы уговорить Бруно Дзирато, ставшего довольно значимой фигурой в музыкальных кругах Америки, поучаствовать в создании фильма о его шефе, тот, узнав, что в фильме будет использована книга Дороти, пришел в ярость:
