Текст книги "Амулет колдуна"
Автор книги: Алексей Калинин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Когда Павел в первый раз попросил Кана, я помотал головой и заткнул лапами уши, озираясь назад. Во второй раз я просто рухнул на борт и зажмурился. Видимо все это было настолько убедительно, что Кан поверил мне, а не моему другу. Это была моя маленькая месть за поражение в борьбе с лягухой.
Затем они вместе начали откачивать нашу ворчливую спутницу. Та никак не хотела приходить в себя, хотя Павел уже отвел душу, нахлестав по щекам. Потом он с умным видом взял ее за руку, подержал немного и, не найдя пульс, положил обратно. Мы с Каном переглянулись, гадая – оживет Татина от таких действий или нет. Павел еще потрогал её за шею, в отчаянной попытке найти пульс, а может борясь с соблазном её придушить. Наконец он осмелел настолько, что попытался сделать ей дыхание рот в рот. Это был его первый поцелуй, если не считать муслякания в детсаде и робких чмоков в щечку, при игре в «бутылочку». Но и такая кардинальная мера, описанная в сказках о спящей красавице, не принесла никаких результатов. Наша спутница не просыпалась. Когда у Павла из арсенала операций остался лишь прямой массаж сердца (и от этой идеи его глазки отчетливо загорелись), Кан отодвинул от тела Татины.
– Ты достаточно поиздевался, теперь пришла и моя очередь, – с этими словами он извлек из-за пазухи пучок красной травы.
Головки на стебельках похожи на крысиные носики, они подрагивали, словно втягивали в себя воздух. Кан разломил один стебелек под носом Татины. Резкий аммиачный запах резанул по моим нюхательным рецепторам, выдавливая из глаз слезы. Павел тоже вытирал вылезшую влагу. Зато результат налицо – Татина замахала руками, оттолкнула от носа стебелек и стремительно села. Несколько минут приходила в себя, трясла головой, видимо пытаясь этой тряской установить на место содержимое черепа. Кан дал ей понюхать еще какой-то малиновый цветок, и она окончательно пришла в себя. Вытерев обслюнявленный рот, она подозрительно поглядела на Павла, но ничего говорить не стала. И это было странно.
«Павел, похоже, этим жестом она посоветовала тебе научиться целоваться» – мысленно хихикнул я и повернулся навстречу восходящему солнцу.
«Кешка, а тебе, похоже, следует поменьше находиться в обществе Татины, а то ты лишь плохому от нее набираешься. Не слишком ли много язвительности для такой маленькой мышки? Может тебя в слона обратить, чтобы размер соответствовал?» – парировал Павел.
«Ага, догадайся – на кого первого я тогда наступлю? Ну ладно, пошутили и хватит. Уже почти рассвело, пора бы и в дорогу. Давай, буди стражников!!! Да, я командую, а что еще остается? Без грамотного руководства и моих умных наставлений, ты давно бы пропал в этом мире» – с этими словами я повернулся к Павлу, но мои умные мысли пропали зазря – Павел уже возился у лежащих тел, переламывая под их носами пахучие стебельки.
Наши ревностные хранители правопорядка понемногу, стараясь не делать резких движений, вставали сначала на колени, а затем поднимались в полный рост. Контузило их здорово. Целый час они ползали по поляне как сонные мухи, забыв, зачем они здесь и где их вещи. Монд еще и заикаться начал. Кан наотрез отказался давать им малиновый цветок, каким он отхаживал Татину, мотивируя это тем, что они должны быть наказаны за жадность.
Мы в это время успели позавтракать и теперь делали ставки, кто первый из стражников вспомнит о нашем существовании. Как ни странно этим первым оказался наиболее пострадавший Монд. Он долго смотрел на навес, хмуря и морща лоб, потом его глаза упали на телегу. Затем он свел воедино два своих наблюдения, и от этого союза родилась новая мысль, которое он тут же поспешил озвучить.
– Р-р-ребята, мы шли с-с-сдавать п-п-п-п… – пытаясь выговорить неподдающееся слово, он оплевал все лицо Торда (нарочно или нет – мы так и не узнали), – п-п-п-пленников. Д-д-д-д – теперь он оплевал Истрита, остальные на всякий случай отодвинулись подальше, – д-д-давайте же с-с-собираться.
Еще минут пять эта информация доходила до Торда, Истрита и остальных. Все-таки сознание понемногу прояснялось, контузия с боем уступала место здравому смыслу и привычной жадности. Немного посовещавшись, причем Монду велели отвернуться в сторону, наши сопровождающие решили позавтракать, а уже потом двигаться дальше.
Нас опять накрыли покрывалом, и в этот раз мера предосторожности оказалась очень кстати. Ближе к обеду наша процессия проезжала около небольшой деревушки. Там было всего два стражника, которые тоже изъявили желание поучаствовать в акции передачи особо опасных преступников в жесткие руки закона. Однако в этот раз «наших» стражников было больше и поэтому деревенским было отказано в самой прямой форме, с некоторыми физиологическими уточнениями конца пути, по которому они могут отправиться. Тогда те скрылись за забором, состоящим из частокола грубо отесанных бревен. За воротами мелькнули несколько обшарпанных невысоких домиков, крытых пучками соломы.
Через две минуты все население деревни высыпало на околицу, каждый нес в подоле предметы, напоминающие по форме яблоки. Ну, с яблоками я, положим, ошибся – стражник взмахнул рукой и на нашу телегу обрушился град булыжников. Судя по частоте попаданий, опыт в этом деле у них был изрядный. Хотя ткань, которой мы были накрыты, сдерживала камнепад, все же несколько пролетели внутрь. Павел накрыл своим телом сжавшихся в углу Кана и Татину (я, понятное дело, уже сидел у него за пазухой), поэтому нас не коснулся ни один камень. Видимо один из камней попал в лошадей, поскольку наша телега резво дернулась и понеслась, подпрыгивая на ухабах. Вслед нам раздались вопли стражников, которые во время обстрела скрывались за телегой. Вскоре вопли и удары об решетку стихли, и тогда Татина подала голос.
– Павел, ты уже можешь встать. Хотя если Кану понравилось твое общество, то можете лежать и обсуждать плывущие по небу облака, а мне еще нужно коней останавливать, – Татина выбралась из-под живого щита и начала поднимать ткань с передней стенки клетки. Павлу видимо тоже не улыбалось лежать со старичком, потому что он кинулся ей помогать, заодно поддерживая на особо высоких прыжках. Вместе, они своими голосами, а Павел еще и вылез наружу, кое-как утихомирили лошадей и те остановились.
– Молодые люди, мы довольно далеко оторвались от наших жадных друзей и я предлагаю их немного подождать, тем более, что уже показалась Башня Безмолвия, значит, мы скоро будем на месте, – палец Кана показывал на север. Там, за верхушками деревьев, протыкал небо длинный тонкий шпиль.
Ребята согласились с Каном и решили доесть припасы – неизвестно, когда еще удастся перекусить и удастся ли вообще. Кан оторвал от связки последнюю рыбешку, вопросительно посмотрел на меня и отрезал-таки хвостик, который я с аппетитом тут же умял. Татина с Пашкой флегматично дожевывали вяленое мясо с хлебом, запивая остатками воды из фляжки, когда из-за деревьев донеслись голоса стражников. Ребята быстренько уничтожили следы обеда, то есть выбросили кости подальше и вытерли сальные губы.
Догнавшие нас бодрые слуги закона и своего кармана теперь были похожи на солдат разбитой армии. Их блестящие латы украшены вмятинами и выбоинами, трое хромали. У Торда наливался багровый синяк под глазом, Истрит задорно алел правым ухом, все остальные в той или иной мере поцарапаны и побиты. В глазах все также горел огонек наживы, и он разгорелся еще ярче, когда увидели нашу телегу. Хотели обрадоваться, но это вышло так слабо и неубедительно, что они просто махнули рукой и, взяв лошадей под уздцы, понуро побрели к Башне. По пути не было оборонено ни слова, вероятно, они думали какими дорогами идти обратно и как уберечь свою долю от остальных. Это видно по бросаемым искоса взглядам, более ласковых глаз я еще не видел.
Мы двигались шагом, не торопясь обдумывали дальнейшие действия. Башня становилась все ближе и ближе, медленно, но верно вырастала из-за вековых деревьев. Чем ближе мы к ней подъезжали, тем реже становились деревья, мельче кустарники, а трава вообще росла желтыми клочками и не везде. Все больше возникало просветов и просек, на деревьях чернела какая-то гниль, а не лепетали листки на ветру. И не потому, что им было лень, а потому, что они отсутствовали. Неожиданно всякая растительность кончилась, и мы выехали на песчаное поле, которое простиралось на много километров. Пустыня Сахара.
Песок был такого цвета, словно здесь произошло великое побоище, и он в полной мере напитался расплесканной кровью. У моих спутников возникли примерно такие же ассоциации, поскольку они прекратили шептаться и приникли к прорехам в ткани, не в силах оторваться от красной равнины. Эта краснота простиралась до горизонта и посреди этого поля высилась пресловутая Башня Безмолвия.
Теперь я понимаю, почему её называли с большой буквы. Размеры поистине впечатляли. Когда-то давно, в моей прошлой жизни, по телевизору показывали самые высокие башни. Я тогда в полглаза посматривал на виды с высоты птичьего полета, на всякие разные башенки, и тонкие и толстые, на большие и маленькие, на прямые и наклонные. Но эта «малышка» похожа на результат романтического союза Останкинской и Эйфелевой башен, своего рода плод русско-французской дружбы. Округлой конусообразной формы, она расширялась к низу и становилась почти неразличимой вверху.
– Офигеть! – проговорил Павел и я с ним согласился.
Чем ближе мы подъезжали, тем меньше мне в нее хотелось. Казалось, что она вырублена из цельного куска камня, а маленькие и узкие окна даже на бойницы не похожи, словно мелкие трещинки, они были предназначены лишь для вентиляции. Перед Башней выкопан глубокий ров с обеих сторон украшенный вкопанными заостренными бревнами. Это когда мы подъехали ближе я увидел, что бревна утыканы ржавыми гвоздями, а склоны оврага усеяны осколками битой посуды, острыми кусками сломанных пик, алебард и сабель, и всякой прочей дребеденью, предназначенной затруднить как набег, так и побег. За рвом возвышалась стена высотой метра в четыре, с рваными краями и торчащей арматурой.
«Павел, ох и не нравится мне здесь. Ты бы узнал у Кана, какой у него план освобождения Кристана?» – спросил я у своего молчащего друга.
Павел почесал макушку, что означало стимулирование мыслительного процесса, и ответил: «Кешка, а ты где только что был? Мы уже целых два часа обсуждаем, как лучше добраться до пленника, а ты лишь сейчас очнулся. Так ничего и не придумав, мы решили действовать по ситуации, так как не знаем, где его держат. Оказывается, это не только место заключения и отбывания наказания, но еще и механизм по добыче целительной воды. Заключенные заставляют его работать, и вода поступает на поверхность, но в очень малых количествах. Эту воду раньше использовали для лечебных целей, в аптекарских делах, а теперь король Стим повадился принимать из нее ванны. Вот и работает эта Башня круглосуточно, а не так как раньше – днем. Из-за того, что её высасывают в таких количествах, песок и покраснел. Как это между собой связано, я не вполне понял, но похоже, что эта вода является кровью местной земли. Поэтому около Башни ничего не растет, так как на поверхности всё исчерпали. Высохшие деревья сгнили за месяц и рассыпались пылью, та же участь ожидает и близлежащие, заметил – какие они стоят? Кан сказал, что если добыча будет и дальше производится в таких количествах, то через год все вокруг на многие сотни километров покроется этим красным песком, выселяя людей и животных. Кстати её только недавно назвали Башней Безмолвия, до этого она была исправительным рудником. Ссылали в него только самых отъявленных преступников, чтобы те искупили своим трудом преступления и заодно исправиться. Водные пары благоприятно воздействуют на психику, исправляя людей в хорошую сторону, и поэтому сюда редко кто возвращался. Но почему-то с королем Стимом этого не происходит».
«А почему же её сейчас Безмолвной называют?» – поинтересовался я.
«А ты помнишь, как толпа отреагировала на наше представление, или мужчина на удар Торда? Вот именно – безмолвно и безмятежно. Так же сейчас и в Башне крутится механизм, ни криков, ни стонов. Люди делают работу беззвучно, умирают, на их место присылают других. Лишь в каком-то отделении находятся чувствующие и соображающие. Вот таких и „любят“ надзиратели, поэтому и платят за них, чтобы вдосталь поиздеваться и послушать крики. Из-за этого, наверно, нас везут сдавать с такими почестями» – Павел хмыкнул, вспомнив «почести».
«А все же, зачем им деньги? И почему они отличаются от остальных?» – повторил я наболевшие вопросы.
– Господа стражники, а зачем вам золото, и почему вы не такие как остальные жители? – переадресовал мои вопросы Павел, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Не твое дело, сиди и не вякай, и так из-за вас пострадали! – брат Торда зло пнул по колесу телеги.
– Да ладно тебе, Миск, и так они скоро уйдут в неизвестность, пусть хоть напоследок узнают нашу маленькую тайну. Отличаемся же мы особой благосклонностью короля, потому что поддержали его. Когда он пришел к власти, то даровал нам эти мешочки с заговоренными травами, чтобы мы блюли порядок в королевстве, – Торд показал обычный холщовый мешочек, ничем не примечательный. Такие же мешочки я где-то видел раньше. – Нам строго-настрого было запрещено открывать их, но все же один из наших не удержался и сорвал печать. Тогда он стал таким же скотом, как и остальное население – ничего уже не помогало. Ну, нам любопытно стало, мы открыли его мешочек, а там была лишь полынь и кусочек камушка, почти песчинка. Вот и вся тайна отличия, в какой-то травке и песчинке. А золото всегда в цене, неизвестно – сколько продлится время людского забвения, а капиталец всегда при нас останется, да и в кости будет на что поиграть. А теперь заткнитесь и ведите себя спокойно, скоро подъедем к мосту.
Я вспомнил, где видел эти мешочки – на братьях-людоедах, так же на шее у спящего Славко и еще где-то. Так вот в чем дело, ну и дела тут творятся. О своих наблюдениях я поделился с Пашкой, он сперва не поверил, но потом просто замолчал, погруженный в свои раздумья.
Еще полчаса мы продвигались в сплошной тишине, лишь пофыркивание лошадей, скрип песка под колесами и людское дыхание выдавало наше присутствие. Хорошо хоть с клетки сдернули покрывало, а то под сплошным солнцем дышать становилось нечем.
Глава 10
Мы медленно, но неотвратимо приближались к Башне Безмолвия. Она величаво наплывала на нас, заслоняла собой небо. Огромная как резиденция арабского шейха и высокая, словно несколько небоскребов поставленных один на другой. До нее оставалось несколько сотен метров, когда в нос ударил запах затхлости, людской крови и немытых тел. Этот запах окутывал Башню облаком боли, страдания и ужаса. Так дышат ворота в ад.
Наши лошади озирались на людей, нервно раздувая ноздри. Им, как и мне, до колик в печенках не хотелось приближаться к пункту назначения. Тянуло обратно, в густую зелень леса, ближе к водоему, а не в эту раскаленную на солнце махину.
Монд, приблизился к двум большим столбам на этой стороне рва, извлек из-за пазухи кусок белой ткани и начал активно им размахивать. Тина не могла удержаться от колкости и посоветовала ему поменьше хвастаться своим исподним или хотя бы время от времени его стирать. Монд покраснел, похоже Татина попала в точку, остальные же зашлись в хохоте, до тех пор пока она не назвала их меринами. Стражники обиделись. Но обиделись не только они – на это высказывание Бегунок обиженно заржал и ударил в борт копытом. Доска заскрипела, закряхтела, но выдержала удар, не сломалась. Зато Татина в этот момент пыталась как раз блеснуть остроумием, но блеснула острозубием и прикусила язык. Это дало повод для еще одного взрыва смеха, причем громче всех смеялся Монд, все еще размахивающий тряпкой.
– Эй, стервятники, опять какую-нибудь падаль своих коготках приволокли,? – раздался из-за стен зычный голос, и на фоне Башни нарисовалась мощная фигура с большим животом.
– Аккуратнее на стенке, Колун, а то пузо перевесит и от твоего падения Башня может развалиться! – закричал в ответ Торд. – Открывай давай, видишь каких богатырей привезли! Сами в схватке пострадали не на шутку, троих наших потеряли, но схомутали-таки опасных преступников.
– Кого? Вот этих задохликов? Да они едва дышат, вези их туда, откуда взял! – с этими словами толстяк развернулся и собрался уходить.
– Эй-эй-эй, Колун, ну извини за пузо. Это действительно опасные преступники, они пообещали нам за возможность выступить в городе десять монет. После выступления мы смиренно попросили плату, но они набросились на нас как дикие звери и избили, при этом рычали, кусались и даже плюнули два раза. На счастье у нас в гостях оказались Торд с братом и этими двумя благородными стражами из другого города, они и помогли нам их скрутить. Видите наши синяки и царапины, так это еще заживают, а было вообще одно сплошное месиво! – Монд продемонстрировал ранения и ушибы от камней.
Вот же враль – заливает так, что уши в трубочку сворачиваются. Я таким соловьем только в марте умел разливаться, но там свои причины…
– Торд был у тебя в гостях? Да скорее небо опустится на землю, и солнце пойдет гулять с луной, чем Торд придет к тебе в гости. Ладно, подавайте сюда ваших зверюг. Опустить мост! – скомандовал Колун и исчез со стены.
Внушительный мост из толстенных оструганных бревен, начал медленно опускаться. Заскрипел вращающийся блок, два дюжих стражника крутили за блестящие рукояти. Огромная цепь из больших черных звеньев натянулась как струна. Оставалось два метра до земли, когда рукояти вырвались из рук стражников, разбросав в разные стороны. Мост рухнул со страшным грохотом, поднял тучу пыли. Нашу телегу ощутимо тряхнуло и меня подкинуло чуть не до потолка, хорошо еще Павел успел поймать на лету, не дав упасть и сломать хвост. Опасаясь дальнейших эксцессов, он меня сунул в карман, откуда я наблюдал за происходящим через пуговичную петлю.
Когда пыль опустилась на место, а также на всё до чего могла дотянуться, мы заехали внутрь. Отброшенные стражники уже поднялись с земли, один зажимал ребра, другой придерживал руку. Колун, отличительной чертой которого являлся мясистый и обвислый нос, угрюмо им кивнул и пострадавшие удалились куда-то за пристройки к Башне. Потом главный стражник Башни окинул нас острыми глазками и повернулся к Монду, чуть не сбив его животом наземь.
– За все про все плачу десять монет. Кажется, такую плату вы должны были получить? – откровенно зевая, спросил Колун.
– Да, столько. Но, не вступая с ними в кровопролитный бой, не тащась в такую даль и не ночуя в лесу под проливным дождем. Так что не меньше пятидесяти, – горячо заверил Монд. Остальные пока помалкивали, не встревая в торг.
– У нас и своих крутильщиков полно, можем и без ваших обойтись. И старикан уже не годится для дела. М-м-м, одиннадцать и то по очень хорошему знакомству! – протянул Колун.
– Этот старик в драке пятерых стоит, не смотри что худой, зато жилистый и ест немного. Но раз ты упомянул про хорошее знакомство, то я со своей стороны могу уступить за 49, и то – отрывая от сердца! – начал кипятиться Монд.
– Нет у тебя сердца, если такую плату просишь. А что ест немного, то это сразу видно – заморили вы их голодом, еще откармливать придется. Из жалости и из уважения к сединам добавлю монету, пусть лучше под крышей умрет, чем в чистом поле! – почесал нос Колун.
Так яростно торгуясь, то уступая, то набавляя, через полчаса нас продали за тридцать монет. Все остались довольны, кроме Монда и иже с ним, но об этом позже. Сейчас же Колун взмахнул пятерней и к нам приблизился трясущийся, прыщавый юнец с большой связкой ключей на поясе. Он начал отчитывать Колуна визгливым голосом за такое расточительство, но тот прикрикнул на него и юнца как ветром сдуло.
– Большой уже у тебя сынишка, Колун. Когда на пенсию соберешься, ему все хозяйство оставишь? Пока что у него только жадность от тебя, вон с каким лицом за деньгами пошел, – улыбнулся Торд.
– Не твое собачье дело! Хотя да, весь в меня. Этого и боюсь – до пенсии вряд ли дотяну, уже сейчас, став казначеем, начал перечить и возражать. А что будет дальше? – пожаловался Колун.
Вернулся юнец, зло зыркнул на Монда, но под взглядом Колуна отсчитал монеты. Судя по возмущенным возгласам Торда, он старался подсунуть самые старые и потертые. Упирающихся лошадушек отвели куда-то за Башню, туда, где виднелись обшарпанные постройки. Мы пока помалкивали, у меня даже желания пищать не возникало.
Обступила стража Башни, в сторону телеги наклонились копья. Нас вывели из клетки, и повели в внутрь здания, где что-то скрипело, лязгало и трещало. Заодно двое здоровенных стражников притащили большой котел с ароматно пахнущей похлебкой. Желудок поневоле заурчал, хорошо, что не у меня одного, и он остался неуслышанным. Пройдя в большие, обитые железом ворота, мы попали в пародию на Чистилище. Мой нос сразу же отказался работать, оглушенный идущей отовсюду вонью. Если на улице еще можно дышать полной грудью, то здесь приходилось через раз и пореже.
Наверх, насколько хватало глаз, уходили круглые этажи похожие на театральные балконы. По ним непрерывно двигались сотни людей. Каждый толкал перед собой толстую балку, а те, словно ветви фантастического дерева, присоединялись к огромному вращающемуся стволу невероятного диаметра. Двое стражников в черных одеяниях протащили котел в кабину допотопного подъемника, нам велели идти следом. Старая кабина жалобно застонала под весом людей, большого котла и легкого меня. Один из стражей цыкнул на сидящих у вращающего барабана людей, те флегматично встали и взялись за сверкающие рукоятки. Двенадцать человек начали возносить нас в скрежещущую высь.
Я с любопытством высунулся из кармана, чтобы поглазеть, куда это нас везет скрипящий инвалид. Краем глаза отметил довольную улыбку Кана и тут же забыл о ней, поглощенный открывающейся картиной. На каждом этаже сотни людей упирались ногами в грязный пол, тянули и толкали перед собой блестевшие от постоянного использования балки. Другие люди сидели у стен. На каждом этаже один из сопровождающих дергал за веревку, уходящую вверх и вниз сквозь пол и потолок подъемника, снизу раздавался звон колокольчика и мы останавливались. Подходили надзиратели, перебрасывались парой ленивых слов со стражниками, осматривали нас и, получив свою порцию похлебки, отходили обратно.
У каждого надзирателя был длинный кнут, и время от времени они его использовали, подбадривая падающих людей. Причем делали это с таким скучающим выражением лиц, словно отгоняли надоедливую муху. В ответ на удары, люди в лохмотьях вздрагивали, ежились и продолжали тянуть свой груз.
Мы же поднимались все выше в сужающуюся полость Башни Безмолвия. Подъемник скрипел, качался из стороны в сторону, угрожал оборвать трос и уйти из жизни подобно самураю. Но все же смог доставить нас на самый верх.
Стержень к этому времени очень сильно сузился и дошел до двух человеческих обхватов. На самой верхней площадке находилось четверо стражников и десять оборванных людей, пятеро из которых тянули рычаги стержня, а пятеро дремали у стен, прикованные к ним внушительного вида цепями.
– О, новое мясо привезли! Наконец-то, а то старое уже начинает протухать! – произнес один из надзирателей и двинулся в нашу сторону. В руках покачивался кнут, сплетенный из нескольких длинных кожаных шнурков с металлической окантовкой на рукояти.
– А ты поменьше рот открывай, не так сильно падалью пахнуть будет! – поднял голову один из сидящих у стены. В нашу сторону блеснули карие глаза.
Старший надзиратель, не глядя, вытянул его по спине своим кнутом. Старшим я его назвал из-за пуза, ничем не уступающего в размерах животу Колуна, самодовольного вида и красной повязки на рукаве. Пленник издал звук сквозь стиснутые зубы, но головы не опустил, продолжал смотреть на нас. Сопровождающие подтолкнули людей в спины, мы очутились на площадке. Испарения поднимались снизу, и запах тут сшибал с ног. Похоже, что я узнал, как будет пахнуть в аду: потом, кровью и испражнениями.
Стражники, получив свою порцию похлебки и, перекинувшись несколькими словами с сопроводившими нас стражниками, отошли в сторону к грубо сколоченному столу с длинной скамьей. Надзиратели с похлебкой уехали вниз, подъемник скрипнул на прощание, а мои спутники остались стоять, не зная, что предпринять дальше. Стражники не торопясь жевали и откровенно разглядывали Татину, что заставило Павла покраснеть. Он постарался закрыть её от нескромных взоров щуплым телом. Но Татина и сама могла за себя постоять, что она не преминула продемонстрировать всем присутствующим.
– Здравствуйте, уважаемые страдальцы и за порядком следящие! Прибыли мы из мест недалеких да всеми исхоженных, где поминать будут дела наши недобрые, да славу дурную пускать в другие пределы. Спутники мои кровавый след в каждом королевстве оставили, не раз приговорены к повешению, в общем изверги жуткие, – мужчины никак не отреагировали на эти слова, продолжая поедать взглядами Татину. – Вот старый Кан, не старикан, а старый Кан! Одним махом вырубает троих, да еще по семерым отголосок прыгает, причиняет неудобства в виде травм и глубоких царапин.
– Это хорошо, что сильный, значит за двоих работать будет, – сказал, отрываясь от похлебки, старший надзиратель. Кан красноречивым взглядом поблагодарил Татину за такое представление и ободряюще подмигнул, предлагая продолжить речь.
– А это великий отравитель, душегуб и убийца по имени Павел. Он троих братьев-людоедов у деревни выселенцев нечаянно попортил, когда они имели глупость его разбудить. А потом и деревня под горячую руку попалась, рука до того горячей оказалась, что сгорела деревня до последнего полешка. Других случаев злодейства и не сосчитать, особенно когда он краснеет, вот как сейчас. Аккуратнее, а то броситься может и даже укусить! – предупредила Татина. Павел от её слов и впрямь покраснел, как вареный рак, для пущей иллюстрации оставалось только поскрежетать зубами.
– Попортил людоедов? Это да, это героизм неимоверный, – усмехнулся толстяк.
– Э-э, она имеет ввиду покалечил, а вовсе не то, что вы подумали, – проблеял Павел.
Идущие за рычагами пленники прислушивались к разговору, сидящие тоже начали поднимать головы. Их изможденный вид показывал, что они уже давно находились в этом месте. Из всей одежды на грязных телах лишь потрепанные штаны и цепи, цепи, цепи. Цепями они прикованы за руки, ноги и шею к стене, а идущие лишь за руки и шею, оставляя свободными ноги.
– Слышали мы о несчастии, произошедшем с нашими сотоварищами в деревне. Так вот это чьих рук дело. Ну, будь уверен, что своим вниманием мы тебя наградим в полной мере! – ощерился старший и взмахнул кнутом.
Кнут просвистел в воздухе и резко щелкнул, словно прозвучал выстрел в пустыне. Павел поежился и попытался просверлить укоризненным взглядом две аккуратные дырочки в Татине.
– Ну и наконец я, главарь этой милой шайки, их основной мозг. Добавила бы еще печень и сердце, если бы не забыла в младенчестве, что означают оба этих ненужных органа. Я Татина, внучка старой Зары, потомственная колдунья в десятом поколении, умею наводить сглаз, порчу и разные виды насморка. Надеюсь, вы поняли, что с нами лучше не шутить, и требую предоставить нам место у окошка, трехразовое питание и семь выходных в неделю, – Татина даже притопнула ногой, разгоряченная своей речью.
– Красавица моя, нас многие пугали, рассказывали о том какие они великие колдуны либо живодеры, угрожали множеством кар и проклятий. Однако, где они теперь знаем лишь мы, а мы вот они, в целости и сохранности, даже аппетит не испортился, – сказал облизывающий ложку старший, остальные вяло поддержали его смешками. – Ты без чародейских штучек, без колдовских прибамбасов, даже без кота – так что чем докажешь свою речь? Плюнь ты на свои байки, да подари нам немного своей ласки, а то мы с ребятами соскучились в компании этих мужланов.
– Ну, кота носит Павел в кармане. Друг мой, достань и покажи этим неверующим. А я тем временем придам ему обычный вид, – Татина подмигнула Павлу и театрально воздела руки вверх. – Курукам индерко устонал!!!
Потом она еще что-то орала в этом же роде, но я не слушал, так как меня с почетом и подобающим пиететом извлекли из кармана и положили на ладонь на всеобщее обозрение. Рожи стражников расплылись в ухмылках, глядя на кота таких размеров. А Павел поднял руку вверх, отвлекая внимание от амулета, и повернул фиолетовый луч. Опять холод и на Пашкиной руке, обвиснув с обоих краев ладони, возник я. Он бережно поставил меня на пол, где я величаво потянулся и грозно мявкнул в направлении стражников. Те слегка отпрянули, уставившись на меня во все глаза.
– Да и ласка моя вам ни к чему, поскольку прекрасно могу наводить чары, дарующие мужскую немощь. Показать? – Татина шагнула к оторопевшим стражникам.
– Нет, – севшим голосом пискнул старший надзиратель, потом откашлялся и уже обычным голосом добавил. – Не нужно, красавица, мы и так верим. Сейчас мы посовещаемся и решим, что с вами делать.
Он повернулся к остальным, сидевшим на скамье, и у них шепотом разгорелась дискуссия. Мы так и остались стоять около подъемника. Пленники у стены также заинтересованно осматривали нас. Один даже ободряюще улыбнулся, показав редкие желтые зубы. Сквозь спутанные лохмы волос живо блестели карие глаза, хотя левый немного подергивался, как бы подмигивая нам. На щеке алел свежий шрам, идущий от уха до рта.
– Молодец, девочка, теперь уже недолго осталось, – прошептал Кан.
– Чего недолго? – не поняла Татина. – До того как нас закуют в железные браслеты?
– Не переговариваться, – бросил один из надзирателей и зевнул.
Его примеру в зевании последовали остальные. Понемногу их движения становились вялыми, моргание давалось с трудом, то есть веки закрывались с охотой, а вот открываться явно не спешили. Вот голова одного ударилась о столешницу и замерла рядом с котелком, звучный храп огласил балкон. Другой хотел его толкнуть, но рука безжизненно упала на середине пути, следуя за ней, под стол сполз и хозяин. Через секунду он уже вторил ранее павшему товарищу.
Старший сообразил, что творится что-то неладное и толкнул третьего. От толчка тот навернулся со скамьи, сверкнули в воздухе каблуки и, сделав в воздухе сальто-мортале, надзиратель шлепнулся на пол. Удар подействовал ненадолго, у него хватило сил поднять голову и подложить под нее руку, затем он тоже блаженно заурчал. Я так урчал в редкие минуты заботы о животине, которую накормили и приласкали.
