Текст книги "Заколдованный участок"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Нет, извините...

– Да на минутку же! Я только квасу выпью, жарко очень. Хотите квасу?

– Нет.

– Вы просто моего кваса не пробовали!

Фрезер утер лоб и сдался:

– Один стакан. И пойдем.

– Да конечно! – воскликнула Шура.

И ввела американца в дом, оглянувшись на крыльце.

13

Она ввела американца в дом, а Нестеров в это время входил в дом Кублаковой.

– Люба, в чем дело? Куда Василий американца увел?

– Не знаю. Сначала чуть не избил его, а потом ушли. В гости, может, к себе повел.

– Был у него, никого нет. Ну, история!

– Да ладно. Захочет, сам вернется.

– Люба, я вас не понимаю! Скажите честно, он вам не понравился?

– Понравился вообще-то... – призналась Люба.

– А в чем дело?

– Это вы у него спросите... Какой-то он чудноватый, что ли...

– Американцы всегда такими кажутся, особенно с первого взгляда. Я, когда приехал в Америку первый раз, тоже удивлялся. Знаете, что в них ценное, ну, в тех, кого я знал: они бесхитростные очень.

– Даже странно. Я читала, Америку заселяли всякие эти... Разбойники.

– А разбойники как раз очень бесхитростные люди. Руки вверх, гони денег! Никаких тебе хитростей. – Нестеров рассмеялся. – Но главное – они искренние, Люба. И ответственные. Если он вас увезет, он в лепешку разобьется, а сделает вас счастливой.

– Ага, уже увез. Нет, вы присмотритесь к нему. Что-то в нем... Не пойму даже. Что-то такое... – задумчиво сказала Люба.

– В каждом человеке что-то такое. Или вам в самом деле кажется, что он аферист или маньяк?

– Да ну вас, пугаете только!

– Ладно, пойду искать, куда он делся.

14

Нестеров пошел искать, куда делся американец, а мы-то знаем куда, но не можем сказать Нестерову: Фрезер пьет квас у Шуры. И вам, наверно, интересно, как он это делает, но заглянем сначала вместе с Нестеровым в сад Мурзина.

– Привет, мужики! Американца моего не видали? – спросил Нестеров.

– Может, и видали.

– Где?

– Ты, Александр, ведешь себя неправильно, – выразил общие чувства Микишин. – Сколько тут уже живешь, фактически уже местный, а ни с кем по-человечески не задружился.

– Задружимся, где американец, вы можете сказать?

– Скажем, – гарантировал Микишин. – Но только так: ты приведешь его сюда. На пять минут хотя бы.

– Зачем?

– Не бойся, в плен не возьмем. Посидим, поговорим.

– Хорошо, приведу. Где он?

– Я видел, они с Василием в магазин заходили. И учти, ты слово дал!

– Помню!

Нестеров отправился туда, где американца уже не было, а мы теперь окажемся там, где он уже есть. То есть пьет квас. То есть даже не пьет, потому что такая история: Шура доставала банку кваса из подпола. Вылезала. Фрезер как джентльмен ей помогал. И тут случилась беда: Шура споткнулась, удержала банку, но квас выплеснулся прямо Фрезеру на брюки.

– Что же я наделала, дура! – обругала себя Шура.

– Ничего, – успокоил ее Фрезер. – Я пойду.

– Как вы пойдете? От кваса знаете, какие пятна остаются? И на таком месте... Что Люба подумает? Я сейчас быстро сполосну, они хоть мокрые будут, но чистые. Снимайте.

– Не надо.

– Как не надо? Я виновата, я должна исправить! Это пять минут, снимайте, снимайте!

И она уже хотела помочь Фрезеру. Чтобы избежать этого, он снял брюки сам. Шура тут же засунула их в ведро и залила водой.

В это время вошел Нестеров.

– О, какие люди! – закричала Шура. – А мы тут вот... Товарищ испачкался...

– Что случилось, Джо? – спросил Нестеров, переводя глаза с Фрезера на Шуру.

– Квас. Я пролился. Спасибо, я пойду так.

Присутствие Нестерова придало Фрезеру решительности. Он достал из ведра брюки, отжал, встряхнул их и надел.

– Всего хорошего, – распрощался он с Шурой.

– И вам того же, – ответила Шура вежливо, но почему-то довольно холодно.

И нет у нас уверенности, что другая женщина поступила бы иначе на ее месте.

15

Нет у нас уверенности, что другая женщина поступила бы иначе; говорим мы так не потому, что не любим женщин, а потому, что знаем их.

Нестеров, выходя, мягко упрекнул Шуру:

– Шура, он к Любе приехал.

– А я что, я ничего! Ты его сватаешь, что ли? Тогда неправильно: человеку надо и других женщин показать. Что у нас, кроме Любы, нет никого?

Нестеров не возразил, усмехнулся.

По пути он решил задать Фрезеру прямой вопрос:

– Вам понравилась Люба?

– Да. Как-то быстро. Сразу. Мне неудобно, – оглядел себя Фрезер. – Я весь влажный.

– Давайте свернем на пять минут? Тут местные жители хотят с вами пообщаться. Чуть-чуть посидим, заодно обсохнете.

– Не очень долго?

– Нет.

– Хорошо.

– Только если будут предлагать выпить, вы будьте осторожны.

– Не пить?

– Пить можете, но в меру.

И они свернули к дому Мурзина.

– Вот, как и обещал, – сказал Нестеров компании. – Но недолго, у нас дела.

– Будто у нас дел нет, – сказал Мурзин. – Он по-русски понимает?

– Более-менее.

– Тогда так. У нас положено: первый тост по полному стакану!

– Ничего не путаешь? – спросил Нестеров. – У кого это – у нас?

– У анисовских, – со значением сказал Мурзин. – Ну, подняли! За дружбу между народами!

– Дружба, хорошо, – согласился Фрезер и взял стакан.

Нестеров предупредил его:

– Джо, это крепче, чем граппа и текила. Это очень крепко.

– Я знаю, – сказал Фрезер и совершенно спокойно выпил весь стакан. Да еще фактически по-русски, а не по-иностранному, то есть не глоточками, не прихлебывая, а тремя-четырьмя полновесными глотками, такими, когда, кажется, глотка передергивается, будто затвор неведомого оружия.

– Сейчас упадет, – сказал Савичев.

Но Фрезер стоял.

– Ты закуси, – сердобольно протянул ему Микишин огурец.

– После один стакан не закусываю, – ответил Фрезер. Возможно, он, имея интерес к России, читал известное произведение про судьбу человека, где это является самым запоминающимся эпизодом.

– Держит марку. Хвастается, – сказал Куропатов.

– Надолго его не хватит, – заверил Мурзин. – Унесут вперед ногами! Ну, как у нас говорят, между первой и второй должна быть еще одна! За Америку, великую страну, хоть она и не всем нравится!

Савичев поправил:

– Никому она не нравится, кроме самих американцев.

– Джо, осторожней! – воскликнул Нестеров.

– Тост за Америка. Я должен пить.

И опять выпил полный стакан. И опять отказался от закуски.

– Освободите место, чтобы человеку было где упасть! – посоветовал Микишин.

Но Фрезер не упал. И даже не покачнулся. Сидел и смотрел на всех ясными голубыми глазами.

– Знал я одного, – рассказал Савичев. – Мог стакан выпить – как ни в чем. Два – как воду. Третий выпивал – и падал.

– Третий тост – самый главный! – торжественно сказал Мурзин. – За Россию! За великую страну, хотя она тоже не всем нравится.

Савичев и тут поправил:

– Всем она нравится, кроме самих русских...

– Джо, я прошу тебя... – сказал Нестеров.

– Тост за Россию. Я должен пить!

И Фрезер выпил третий стакан. На этот раз – в полном соответствии с произведением про судьбу человека – взял кусочек хлебца, съел.

Куропатов отметил:

– Все поняли? За Америку он просто выпил, а за Россию выпил и закусил! Уважает!

– Это был его последний подвиг! – объявил Микишин.

А Мурзин даже растерялся:

– Мужики, этого не может быть! Это дело чести!

– Не сходи с ума, он больше не будет, – урезонил его Нестеров.

Но Мурзин встал, вытянулся, держа стакан в руке, согнутой и выставленной в локте параллельно земле, и отчаянно крикнул:

– Ну, а теперь – за женщин! Джо! За женщин! Вумен, андестен?

– Я должен пить за женщин, – сказал Фрезер. – Дело чести.

– Как хочешь, – махнув рукой, сказал Нестеров, – но я тебя не понесу.

– Нести не понадобится.

16

Нести американца не понадобилось, он пошел на своих ногах и даже довольно прямо. Нестеров был поражен. Мужики, провожая их и благодаря за знакомство, не сумели подняться с земли, а американец – как ни в чем.

– Джо, вы меня потрясли, – сказал Нестеров. – У вас феноменальные способности!

Фрезер ответил по-английски, поскольку в этом состоянии русский ему, наверно, совсем не да– вался:

– Я тренировался. Когда я учился на летчика, наш командир говорил нам: можешь пить, сколько хочешь, главное – ты не должен пьянеть. И мы даже соревновались, кто больше выпьет и останется трезвым. Я всегда выигрывал.

Пришли наконец к Любе.

– Ну вот, все недоразумения утряслись! – весело сказал Нестеров. – Джо случайно в воду попал. А так – всё отлично. Продолжаем знакомство.

Однако Фрезер к продолжению знакомства не был готов. Он стоял прямо, смотрел ясно, но сказал:

– Извините. Мне нужно спать.

Люба растерялась:

– Я не знаю... Александр, может, к себе его отведете?

– Люба, мы не дойдем. Я не знаю, как он еще держится, он перепил всех наших мужиков. Джо, я говорю...

– Я понял.

– Не мужчина, а скала! – заключил Нестеров.

– Ладно, в Наташкиной комнате пусть поспит, что ли, а она к подруге пойдет. Но если он на что-то рассчитывает, – тихой скороговоркой прибавила Люба, – то лучше ему даже не думать.

– Он джентльмен, Люба!

– Все вы джентльмены, пока светло. Ладно...

Она постелила Фрезеру в комнатке Наташи и вышла оттуда:

– Плиз, всё готово.

– Спасибо.

Фрезер зашел, и тут же послышался стук упавшего тела.

Люба испуганно заглянула и увидела: Фрезер, крепившийся до последнего момента, упал на пол и тут же мертвецки заснул.

– Надо же, какой характер у человека, – прошептала Люба. – Давайте его на постель.

Они сняли с Фрезера обувь, взяли его за руки и за ноги, втащили на постель. Американец ничего не почувствовал, израсходовав свои мужественные силы до последнего остатка.

Люба проводила Нестерова, улеглась и долго лежала без сна, о чем-то думая. И заснула только под утро.

17

Люба заснула только под утро, а вставать пришлось рано: Суриков привез дрова и сгрузил их.

Это были коряжистые дубовые бревна без веток.

Могли бы и полежать, подождать, но Любе хотелось занять себя работой. Она выбрала бревно поменьше, взгромоздила на козлы, взяла ножовку, но ею пилилось плохо. Взяла двуручную пилу. Тоже не очень ловко, а всё же лучше. Она дергала ручку, полотно то и дело увязало. Но дело шло.

Вскоре вышел из дома Фрезер. Умылся из рукомойника, подошел к Любе.

– Доброе утро. Можно?

– Да пожалуйста!

Фрезер взялся за вторую ручку, и они начали пилить вдвоем. Да так ладно и споро, что без передышки распилили одно за другим три бревна.

Но вот Люба приустала, пилит медленнее. Фрезер, чувствуя это, тоже не так старается, дает отдохнуть...

– Всё, – сказала Люба. – Хватит пока.

Она подошла к ведру с чистой водой, что стояло на крыльце, и стала пить прямо через край. Фрезер поступил точно так же, а потом снял рубашку и окатился. Люба отметила, что тело у мужчины довольно крепкое, мускулистое.

– Еще поработать? – спросил Фрезер.

Но Люба в это время увидела приближающегося Нестерова. Она слегка нахмурилась и сказала:

– Идите в дом, сейчас завтракать будем.

– Хорошо.

Нестеров подошел в приветливом расположении духа.

– Доброе утро. Я смотрю, у вас совсем налаживается?

– Никакой он не американец! – неожиданно заявила Люба.

– Вы что это? Вы серьезно? С чего вы взяли?

– Пилу возьмите, – приказала Люба.

– Зачем?

– Пилить будем. Берите.

Нестеров взял пилу. Сразу выяснилось, что пильщик из него никудышный. Пилка дров, извините за сравнение, тот же любовный процесс, то есть дело взаимное и обоюдное, инициативой одного человека тут ничего не сумеешь. Дергать ручку не надо, пока другой человек пилу не довел на себя до упора, раньше времени давить от себя, пока другой человек не привел ее к твоему упору, тоже ни к чему. То есть необходимы абсолютно согласованные возвратно-поступательные движения, которые впервоначалу не бывают идеальными даже у опытных пильщиков.

– Я первый раз в жизни пилю дрова, – рассмеялся Нестеров, извиняясь за свою неумелость.

– Оно и видно. Дергаете как попало. А он так пилит, будто всю жизнь этим занимался.

– И вы на основании этого... Люба, у его отца ферма!

– Это я слышала. Только сомневаюсь, что они такими пилами пилят. У них бензопилы всё больше. Наташка моя столько этих американских фильмов пересмотрела, ну и я заодно. Ни разу двуручной пилы не видела. Да и не в этом суть! Я еще вчера почувствовала. Как-то по-русски у него всё, понимаете?

– Что именно? И как вы можете сравнивать, вы же не видели ни одного американца!

– Зато русских много видела. Вы же сами сказали: американцы народ бесхитростный. Там, наверно, на женщину смотрят... Ну, если смелый человек, он и смотрит как смелый, а если робкий, то как робкий. А у русского мужика взгляд всегда двойной. Если он смелый, он притворяется, что скромный, а если скромный, то наоборот.

Нестеров поразился и, честно говоря, даже был слегка уязвлен:

– Однако, это целый устный трактат на тему русского мужика!

– В общем, как хотите, а он не американец. Так что идите – и разберитесь.

– Как?

– А это уж ваше дело, вы психолог.

– Кто психолог, я уже начал сомневаться, – пошутил Нестеров, но шутка его не была полностью шутливой. Он вошел в дом.

18

Он вошел в дом и увидел, как Фрезер, сидя у порога, вытряхивает сор из кроссовок. И Нестеров заметил на подошве тисненую надпись, которая его очень заинтересовала.

– «Красный треугольник», – сказал он. – Решили поддержать российских производителей?

– Да, купил в Москве.

– Может быть. Но вы в Москву только что приехали, а обуви вашей не меньше года. А если вы скажете, что в Коннектикуте продают изделия фабрики «Красный треугольник», я вам не поверю.

Фрезер посмотрел на Нестерова со странной усмешкой. Но, словно не желая сдаваться, сказал по-английски:

– Меня предупреждали, что в России надо очень осторожно покупать вещи.

– Можно по-русски, – предложил Нестеров. – И без акцента. Я сам мог бы догадаться. Имя придумали слишком известное – Джо Фрезер. Многие еще помнят, что был такой боксер. Но я подумал: совпадение, бывает, имя простое, распространенное. А еще, когда мы приехали, вы пошли в туалет. Он у меня в глубине сада, не сразу увидишь. Американцу трудно догадаться, что это туалет, у них таких сооружений на улице не бывает. А вы нашли без подсказки. Но я тоже как-то на этом не сконцентрировался.

– Значит, обувь подвела?

– Люба подвела. Она вас вычислила. Откуда такие навыки в пилке дров? Надеюсь, не лесоповал?

– Нет, – рассмеялся Фрезер. – Я в деревне вырос. И школу там закончил. Учился отлично, способности были, поехал в Москву... Кстати, Дмитрий меня зовут. Я бывший военный переводчик. И действительно майор в отставке. Сейчас живу репетиторством плюс пенсия. Нормально живу. Но давно один. Дети выросли, жена... Ладно, это целая жизнь. Устал быть один, решил познакомиться. Наткнулся на то место в Интернете, где объявления русских женщин для иностранцев. Знаете, даже обиделся. Будто русских мужиков не хватает. Потом увидел Любу... Я ведь из деревни родом. И что-то такое в ней знакомое, родное... Она на маму мою даже похожа. Ну, и вот...

– Не понимаю, на что вы рассчитывали? Рано или поздно пришлось бы раскрыться.

– И раскрылся бы. Я рассуждал как: если я ей понравлюсь, простит. Я все-таки неплохо знаю женщин: когда мужчина нравится, то все равно, кто он и откуда. Разве не так?

– Не совсем. Они не любят, когда знакомство начинается с обмана. Говорю ответственно как профессиональный психолог.

– Вы психолог? И что вы тут делаете?

– Да так... Неважно. Ну? И что теперь?

– А вы не спрашивали, я понравился ей?

– Понравились.

– И она мне – очень, – признался Дмитрий. – И какая умная, надо же! Хотя, если честно, я и не очень скрывался...

Тут вошла Люба, точно угадав момент, когда уже можно было войти.

Дмитрий вскочил:

– Люба, извините меня...

– Вы кто?

– Я из Москвы. Дмитрий Мальцев, военный переводчик в отставке. Я Александру сейчас всё уже объяснил. Увидел ваше объявление, решил сыграть в иностранца. Вы мне понравились. Причем хотел сразу же всё сказать.

– Что ж не сказали?

– Да как-то замешкался. Потом этот Василий, потом... В общем, вот так. Не американец. Не миллионер. Есть квартира в Москве, пенсия, работаю. Вот и все достоинства.

– Ясно... – задумчиво сказала Люба.

– Вы обиделись?

– Да нет. Если на всё в жизни обижаться, это же вообще не жить.

– Я вам совсем не понравился?

– Давайте завтракать, – сказала Люба.

Они сели завтракать. Молчали. Нестеров подмигнул Дмитрию: ничего, всё будет хорошо!

А тот решил нарушить молчание:

– Вот что. Я думаю, сейчас мне стоит уехать. Люба подумает. Что-то взвесит. А через некоторое время я приеду опять. Если вы захотите, Люба.

Люба обрадовалась:

– Да конечно! И вы можете ко мне, и я к вам! В самом деле! А то сейчас время такое: я к зиме готовлюсь, дрова, соленья, варенья, огород, у меня просто голова не на месте, я ничего сообразить не могу! Очень правильно решили!

Дмитрий, не откладывая, поблагодарил за всё, встал и взялся за сумку.

Нестеров не выдержал:

– Да вы что? Неужели вы не видите, что понравились друг другу? Я и то вижу. Зачем вам еще раз встречаться, вы уже встретились!

– Подумать надо, не так всё просто, а увидимся обязательно, конечно, увидимся, до свидания, Джо... господи, Дмитрий... всего хорошего, – торопилась распроститься Люба.

– До свидания, – сказал Дмитрий и пошел к двери.

– Нет, – вдруг сказала Люба.

Дмитрий тут же остановился.

– Нет. Не хочу так. Я понимаю, Москва, квартира, человек хороший, заманчиво... Не буду я вам голову морочить, Дмитрий. Да и себе тоже. Я уже всё решила. Вы замечательный человек, но я за вас замуж никогда не выйду.

Нестеров хотел было что-то сказать, но она не дала, продолжила:

– Не в том дело, что вы мне не понравились, очень даже понравились! И уж, конечно, не тем, что вы не американец, это даже хорошо, что не американец! Но... Вот жила я одна – и жила, и ничего. И про мужа своего бывшего вроде забыла напрочь. А сегодня всё поняла. Вернее, еще вчера, когда вы упали, извините. Я Валентина вспомнила, и аж сердце зашлось. Он тоже вот так умел – до последнего, пока не упадет... А сегодня пилили с вами дрова, и опять я вспомнила, как с Валей пилили. И как представила, что это не вы, а Валя передо мной... Всё я поняла, спасибо вам, одна не сообразила бы. Когда другого мужика нет, то и сравнить не с кем, а тут – сразу всё ясно, не то что кто лучше, а о ком думаешь по-настоящему. Сегодня же к Валентину поеду, буду разговаривать с ним, решать про жизнь. Я как подумала, что уеду куда-то, а он, Валя, один будет... Без меня... Или с другими... Нет. Дурак он, блажной, чумной, смешной, паразит... а не могу забыть. Люблю, оказывается. Такая вот проблема. Простите.

Дмитрий молча всё это выслушал. Молча достал из сумки летнюю кепку, надел на голову, потому что утро было жаркое, а день обещал быть еще жарче. А потом неожиданно вытянулся по-военному, пристукнул пятками кроссовок производства фабрики «Красный треугольник», приложил руку к козырьку, четко повернулся и вышел.

И это выглядело даже вовсе не смешно, а, пожалуй, наоборот.

Люба глянула на Нестерова:

– Только попробуйте скажите, что я неправильно поступила!

Нестеров с видом, что именно, дескать, неправильно, кивнул головой и горячо начал:

– Да конечно же... – и неожиданно закончил, – правильно.

Глава 7
Кодировка

1

Дни идут.

Их количество и чередование всех заботят по-разному. Акупацию, например, время совсем не заботит, она живет не днями или неделями, и даже не месяцами, а погодой. Плохая погода – хорошая погода, вот что важно. Важно еще, что летом тепло и не надо топить печь, а зимой холодно и печь приходится топить, и очень уж длинные и темные вечера, осень плоха слякотью, весна хороша первым солнышком...

Уехавшую Квашину волновало всегда другое: не пропустить постный или, упаси боже, праздничный день, не перепутать, соблюсти всё, что в каждом дне положено; для этого у нее на стене рядом с иконами висел большой церковный календарь.

Для пенсионеров и регулярно работающих важны, само собой, дни выдачи денег, время считают до них и от них.

Для людей молодых и свободных время образуется модным и современным способом: периодами и полосами. «У меня сейчас черная полоса!» – угрюмо говорит девица, потерпевшая неудачу в любви.

Для начальства время идет, как встарь, декадами и кварталами.

Для крестьянина, которого хоть и мало осталось, но он есть, время обозначено теплыми словами труда: косовицей, пахотой, обмолотом, сенокосом и т. п.

А для геодезистов, поскольку они люди, поставленные на урочную работу, время сводится к одной дате: концу срока работ. И они, с одной стороны, этой даты ждут, перечеркивают в календаре каждый день и считают, сколько осталось, а с другой – не торопят время и ни в коем случае не заинтересованы, чтобы ускорить темп: им же всякие полевые идут да суточные, да и вообще в геодезии поспешность никогда не считалась признаком качественной работы.

Вот и сегодня вечером, вернувшись, Михалыч зачеркнул еще одну клетку в календаре. А Гена с надеждой подошел к холодильнику, открыл – там пусто.

Гена сел на подоконник, со скукой посмотрел на улицу и вдруг обратился к напарнику:

– Слышь, Михалыч! А село это в самом деле, что ли, снесут?

– Очень вероятно.

– А если они не согласятся?

– Их согласия никому не нужно. Когда мы Нурекскую ГЭС проектировали, там тоже было село. Аульно-кишлачного типа... Ну, и там то же самое.

Рассказ не вязался: чего-то не хватало. Михалыч подумал вслух:

– А магазин, наверно, уже закрыт...

2

Магазин уже закрыт.

Савичев побродил возле него попусту и вдруг, что-то вспомнив, заторопился домой неровной, но быстрой походкой. Вошел во двор, залез в курятник, куры с кудахтаньем вылетели оттуда. Савичев выбрался весь в пуху, но счастливый, с бутылкой в руке. И, горе мужику, споткнулся, упал – и...

И пока он падает, расскажем короткую историю. То есть понятно, что за это время нельзя рассказать никакой истории, но у нас время не обычное, а художественное, что с ним хотим, то и делаем. Так вот, однажды послали Читыркина в город за какими-то запчастями к комбайну. Оказалось, что получить можно только на другой день. Читыркин позвонил начальству, и ему разрешили остаться до завтра, чтобы с утра быть первым. Мужик один, впереди вечер, да еще друзья нашлись в гостинице «Золотая нива», где номера на восемь человек, а удобства в конце коридора, то есть атмосфера коллективная, свойская, сам собой напрашивается ответ на вопрос, что делать. Собрали деньги, послали Читыркина за вином. А вино в те годы достать было трудно, Читыркин мыкался несколько часов, наконец, выстояв скандальную очередь, весь давленный, руганный и чуть не битый, добыл семь бутылок. Две сунул в карманы штанов, одну зажал под мышкой, по две несет в каждой руке, крепко обхватив горлышки пальцами. И вот, торопясь, не учтя незнакомого городского рельефа, он спотыкается о крышку канализационного люка и начинает падать. И еще в полете, как он потом рассказывал, понимает, что дело швах. На один бок упадешь – разобьешь бутылку в кармане и в руке, на другой – то же самое, да еще и ту бутылку, что под мышкой. На спину упасть не выйдет – не успеваешь повернуться. Руки вперед выставить – но это четыре бутылки выронить, да ту, что под мышкой, – минус пять получается. Короче говоря, Читыркин, успев всё это осознать в полете, поступил следующим образом: он отвел руки назад, как гимнаст в позе «ласточка», и приземлился на удачно случившийся в этом месте бордюр зубами. Конечно, зубы разбил здорово, металлическую челюсть пришлось потом ставить, но все бутылки остались целы. Все семь бутылок. Как ждущая и жаждущая «Золотая нива» оценила этот поступок, и что было дальше, и почему Читыркин домой явился только через неделю и без запчастей, это отдельная история, уже не столь веселая.

Савичев геройства Читыркина не повторил, бутылка разбилась. Он ошалело сел на земле, огляделся. Увидел большой осколок, где сохранилось немного жидкости. Взял его, осторожно влил себя несколько капель, но, конечно, пожар, бушующий внутри, этим залить не сумел.

И пошел рыскать в доме.

3

Он пошел рыскать в доме, он обследовал все углы и закоулки и наткнулся на флакон одеколона. Избегая натурализма, не будем описывать, как Савичев готовил из него некий напиток и как употреблял. (Тем более что есть книга «Я – не я», где этот процесс подробно описан. Равно как и вся история, которую мы расскажем, напоминает книгу «Закодированный», но там про одного человека и фантасмагория, а здесь про многих людей и чистая правда [1]1
  Речь идет о романе А. Слаповского «Я – не я» и повести «Закодированный».


[Закрыть].)

Важен результат: через полчаса Савичева, войдя в дом, увидела, как муж сидит, клонясь головой над столом, в пальцах дымится сигарета, в воздухе благоухает нестерпимая парфюмерная вонь.

Савичева вынула сигарету, потушила и с привычным отчаянием сказала:

– Шел бы спать! Совсем ты, Юра, с мозгов съехал: неделю не просыхаешь уже! Тут-то все свои, а если в город переедем, стыда не оберешься! И милиция тебя будет брать каждый день!

Савичев, очнувшись, ответил:

– Молчи! Я тоскую. Я прощаюсь со всей своей жизнью. Своими руками строил. Ухаживал. Украшал. И все бросить придется. Пригонят бульдозера – и всё под нож. К чертовой матери!

– Ну, начал!

– Не позволю! – ударил Савичев кулаком по столу. – Не хочу, чтобы кто-то это рушил! Лучше уж я сам!

– Юра! Юра, не дури! – переполошилась Савичева.

Но он уже принял решение. Нетвердой походкой, но с твердым намерением и твердым до остекленения взглядом он отправился во двор. И там, схватив топор, начал крушить хозяйственные постройки, рубя всё, что попадалось под руку.

Савичева, стоя на крыльце, причитала:

– Да что ж ты делаешь? Опомнись!

Ваучер, неизвестно откуда взявшийся здесь, стоявший за забором, сказал:

– Надо же, как расстраивается человек...

– Помогите кто-нибудь! Юра, перестань! – кричала Савичева.

– Не мешай! Пусть никому не достается!

Притомившись, Савичев опустил топор. Блуждая взглядом, уставился на дом. Савичева тут же поняла значение взгляда и вскрикнула:

– Юра! Юра, я тебя прошу!

– Отойди!

И бросился в дом, и тут же там послышались треск, звон и хлесткие удары.

У дома очень скоро собралась довольно большая толпа. Савичева взывала, боясь войти:

– Да уймите вы его кто-нибудь!

– Кто ж на топор полезет? – резонно рассудил Ваучер.

– Мужики! Вы мужики или нет? – обратилась Савичева к хмурым товарищам Савичева. Те отвели глаза.

– Они сами такие же пьяницы! – сказала Акупация. И тут Савичева увидела Нестерова.

– А вы что же? Вы специалист, вы гипнозом можете! Попробуйте что-нибудь! Он же всё порушит!

Нестеров, сочувствуя, сказал:

– Человек не в себе. Можно, конечно... Не гарантирую...

Он подошел к окну и крикнул:

– Юрий, выйди на минутку!

Савичев тут же выскочил на крыльцо:

– Ну, кому тут?

Нестеров встал перед ним.

– Юра, слушай меня. Успокойся. Посмотри на меня!

Савичев посмотрел, и увиденное ему явно не понравилось.

– А, это ты? Прибежал дом купить? А не будет сейчас дома! Уйди!

Он замахнулся топором, сделал шаг с крыльца и упал. Тут же навалились мужики скрутили, связали.

Нестеров, испытывая большое облегчение от такого исхода, пошел домой, размышляя о дурной удали русского человека.

4

Нестеров пошел домой, размышляя о дурной удали русского человека, лег, но долго не мог заснуть, а проснулся все равно рано; он вообще как-то мало спал в Анисовке и при этом отлично высыпался.

Бодрый, свежий, он занимался во дворе упражнениями, когда во двор вошел бледный Савичев. Сел у забора прямо на землю. Дышал тяжело.

Нестеров, не дожидаясь его слов, сказал:

– Извини, выпить не дам. Запой у тебя, неужели не понимаешь? И вообще, лечиться тебе надо.

– За этим и пришел, – выговорил Савичев.

– То есть?

– Ты психотерапевт или кто? Гипнозом лечишь в том числе.

– Это не гипноз.

– А что же? Прошлый раз усыпил меня? Усыпил!.. А вчера начудил я... Жена убить готова... И самому неприятно... Пора завязывать, короче. Ты меня, как это называется, закодируй. Сумеешь? И я тогда тебе дом продам и уеду. Продам недорого. А?

– Ты хоть знаешь, что это такое?

– А чего тут знать? Читыркин в город ездил, закодировался на два года. Правда, выдержал только год, но это тоже срок! У меня за всю жизнь такой передышки не было. По-человечески тебя прошу.

– Видишь ли, я раньше легко брался за такие дела. А сейчас... Всякое влияние на психику чревато, понимаешь? Никто не знает, какие механизмы вступают в действие.

Савичев стоял на своем (сидя):

– Мне один механизм нужен – чтоб я не пил. Худо мне, понимаешь? Выручи, пожалуйста.

– Ты странный. Я же сказал: давно этим не занимаюсь!

Савичев, уныло помолчал, потом с трудом поднялся и поволокся прочь.

– Что делать собираешься? – спросил Нестеров.

– А что делать? Выпрошу у Шуры бутылку, выпью – и с обрыва головой. Всё равно это не жизнь.

– Ладно. Пошли в дом.

5

Они пошли в дом, где Нестеров неожиданно достал белый халат и надел его. То есть для Савичева это неожиданно, а мы понимаем: для усиления эффекта. И эффект, похоже, сразу же усилился, потому что Савичев попросил:

– Может, ты меня заодно от другого чего-нибудь закодируешь?

– От чего?

– Курить тоже надоело уже. Потом, очень матом я сильно ругаюсь, жена обижается.

– Давай так, – сказал Нестеров. – От пьянства попробую, остальное не гарантирую. Так. Садись вот сюда. Расслабься. – Он усадил Савичева на стул. – В гипнотический сон вводить, возможно, я тебя не буду. Да это и не обязательно.

– Лучше бы ввести. Ты поставь мне Чайковского какого-нибудь или это... Шопен там, Бетховен. Сразу засну.

Нестеров усмехнулся, но включил музыку, была у него как раз подходящая – «Реквием» Моцарта. Но Савичев, послушав, вдруг сказал:

– Не пойдет. Что-то она как-то... Я почему-то сразу опять выпить захотел.

Нестеров, мысленно отметив этот факт для своей копилки наблюдений, поставил опять же Моцарта, но «Дон Жуана». И опять странной была реакция Сурикова:

– Нет, от этой вообще сдохнуть хочется. Так и кажется, что где-то там жизнь, а я тут совсем плохой...

Тогда Нестеров поставил симфонию современного и модного композитора, не назовем его имени, чтобы не обидеть.

Савичев кивнул:

– Годится. Под эту ни жить не хочется, ни умереть, а как раз только спать.

Нестеров встал перед ним.

В это время мимо дома проходил Ваучер. Услышал довольно громкую музыку, заглянул в окно, заинтересовался, понаблюдал. И пошел дальше. Встретил у магазина Акупацию, начал ей что-то рассказывать, та качала головой и всплескивала руками.

Отвлекшись на это, мы с вами пропустили, что происходило в доме Нестерова.

А там Нестеров уже будит крепко заснувшего Савичева:

– Алло, Савичев! Юрий Андреич! Всё, проснись! Надо же...

– Всё? – спросил Савичев, открыв глаза.

– Всё.

– Хорошо как было... Так бы и не просыпался. И что теперь?

– Тяготение к спиртному должно ослабнуть.

– А если не ослабнет? Если выпью?

– Выпьешь – плохо тебе будет.

Савичев засомневался:

– Ты как-то слабо грозишь. Читыркину кодировщик прямо сказал: выпьешь – сдохнешь!

– И это возможно.