Текст книги "Участок"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– Ну-ка, встань! – сказал вдруг Терепаев.

– Чего это?

– Встань, встань!

Савичев, усмехнувшись, встал.

– Похож? – спросил Терепаев Льва Ильича.

– На кого?

– На твоего брата?

– Вообще-то да... – Лев Ильич понял, к чему клонит Терепаев. – И рост, и фигура...

– А я о чем говорю! Ну-ка, пройдись, Савичев!

– Еще чего! – отказался тот. – Я вам не клоун!

– Это следственный эксперимент! – объявил Терепаев. – Тебе что, трудно пять шагов сделать?

– Да хоть десять!

Деревенскому человеку (да и любому нормальному вообще) очень трудно делать что-то напоказ и без цели, он этого стесняется. Поэтому Савичев взял ведро и пошел к колодцу, будто ему нужна вода.

Терепаев и Лев Ильич внимательно смотрели на его походку.

– Ну? – спросил Терепаев.

– Вроде похоже... Только очень он медленно идет.

– А куда ему торопиться? Ты побыстрей, Савичев! – крикнул Терепаев.

– Ага! Бегом побегу! – пообещал Савичев, но не побежал, а наоборот, совсем встал, бросив ведро на землю.

– Ты не увлекайся, – призвал Лев Ильич Терепаева. – Ты версию Ступина не упускай.

– Я все версии не упускаю! – с чувством профессионального достоинства ответил Терепаев. – А скажи, Савичев, Ступин ничего такого не говорил? Может, грозился? Ну, как бывает, человек злится и говорит: сожгу все! То есть вроде не всерьез, а потом оказывается – вполне всерьез! А?

Савичев вспоминал – и вспомнил:

– Вообще-то говорил.

– Да? И что говорил?

– Ну, не так, что сожгу... Сейчас, вспомню... А, вот как. Гори, говорит, все синим пламенем! Микишин слышал, может подтвердить! Прямо так и сказал: синим пламенем!

– Вот! – записал Терепаев. – Это уже кое-что! На, подпиши.

– Чего это?

– Твои показания.

– Я их не писал, с какой стати буду подписывать?

– Зато я писал – с твоих слов.

– Откуда я знаю, чего ты там писал?

– Можешь прочитать! Это ведь ты говорил, сам!

– Откуда я знаю, чего я говорил? Мало ли что скажешь, а потом отвечай!

Лев Ильич рассердился:

– Не валяй дурака, Савичев! Вот, тут записано, – он заглянул в папку Терепаева, – «Заявляю, что Ступин в устной форме выразил пожелание о пожаре мастерских». Твои ведь слова!

– Ничего подобного! «Заявляю»... – выдумали тоже! Я не заявлял!

– Хорошо, не заявлял. Подтвердил.

– И не подтверждал!

– Вот капризный какой! – подосадовал Терепаев. – А что же ты сделал?

– Просто сказал.

– Ладно, запишем: «Я сказал, что Ступин в устной форме выразил пожелание о пожаре». Так?

– Нет. Никакого пожелания он не выразил. Он просто выругался. В смысле настроения.

– Ладно! – Терепаев и на это был готов ради оперативности. – Пишу: «Ступин в устной форме выразил свое настроение о пожаре мастерских». Так?

– Нет.

– Да ё! – невольно выругался Лев Ильич. – Что не так-то, что?!

– Он о пожаре не сказал. И о мастерских не сказал. Он сказал: гори все синим пламенем.

– А всё – не мастерские? А синее пламя – не пожар?

– Вы толкуйте, как хотите, – упрямился Савичев, – а я ничего подписывать не буду!

Терепаев с треском захлопнул папку.

– Ничего! Вызову тебя в район – там подпишешь! Пошли дальше, Лев Ильич!

12

Они пошли дальше, а Вадик бродил по пепелищу. Что-то поднимал и совал в большой полиэтиленовый пакет. К пожарищу подошел Хали-Гали и спросил:

– Свинчаток не видно там?

– Каких свинчаток? – не понял Вадик. Хали-Гали объяснил:

– Грузила из свинца. Ты что, не знаешь? Из старых аккумуляторов пластинки свинцовые достают и льют грузила.

– Тут все расплавилось, дед.

– Жалко. Хотел бредешок наладить, а у него все грузила пооборвались. Заглянул вчера к Микишину – у него тоже нет. Бутылку пообещал, он пошел лить сюда. Не успел, что ли? И не спросишь, сено косить уехал. А чего ему еще делать, работа его вся погорела!

Вадик уставился на старика:

– Постой. Ты говоришь, он вечером сюда пошел?

– Уже темно было.

– Грузила лить?

– Об чем и разговор! Ты глянь по углам где-нибудь, может, он положил для сохрана?

– Гляну, дед, – весело пообещал Вадик. – Обязательно гляну, только потом!

И он побежал к Кравцову.

13

Он побежал к Кравцову, а Ступин пришел с вещами к Юлюкину и попросил подвезти до Сарайска.

– Всегда рад, Виталя, но не на ходу машина!

– А что случилось?

– Да ерунда какая-то... Заводится и глохнет тут же!

– Искра идет? – деловито спросил Виталий.

– Есть искра, свечи менял месяц назад. Боюсь, карбюратор барахлит. Он давно у меня чего-то...

– Смотрели уже?

– Смотрел, ничего не пойму.

– Ну, давайте вместе посмотрим.

Юлюкин согласился, уверенный, что Виталий до вечера не отыщет, в чем причина неполадки. Кстати, он не сам это придумал, а вспомнил случай: пьяный Читыркин в очередной раз собрался уехать из дома куда глаза глядят. Это его обычная идея, когда переберет: все ему перестает нравиться. Сначала он шумит и скандалит, обличая неполадки и недостатки в вещах, в предметах и людях, потом обращает внимание сам на себя и удивляется, как его такого земля носит, как его такого люди терпят? С этими горькими словами он садится в свой ушастый «Запорожец», выданный ему когда-то даром, льготно, ибо он считается инвалидом в связи с давнишней производственной травмой ноги, и едет наугад, в дождь, в буран, в слякоть и зной, едет без пути и намерения, едет со страшной скоростью до тех пор, пока не кончится бензин или машина не увязнет в овраге или он не заснет на ходу. И однажды Мурзин, позванный по-соседски женой Читыркина с просьбой хоть как-то окоротить буяна, решил подействовать не на него, а на «Запорожец», что вернее: механизм послушней человека. И Читыркин в тот раз не уехал, не сумел обнаружить и устранить неисправность. Юлюкин там был и видел, что сделал Мурзин. Вот и воспользовался примером.

Виталий начал ковыряться в моторе.

14

Виталий начал ковыряться в моторе, а Терепаев и Лев Ильич так ничего толкового и не узнали. И зашли в администрацию.

– Совсем нас запутали! – пожаловался Лев Ильич брату. – Синицына вообще говорит, что тебя видела.

– Это когда же?

– Да ночью. Говорит: на тебя похожий человек через забор лез.

Андрей Ильич смутился.

Он так явственно смутился, что ни Терепаев, ни Лев Ильич не могли этого не заметить.

– Ты чего хочешь сказать? – спросил Лев Ильич.

– Да я это был, – неохотно признался Андрей Ильич.

– Ты?! Зачем? Не мог ключи взять?

– Да у меня они были вообще-то. Один комплект, как обычно.

Лев Ильич сел на стул и вытер пот со лба.

– Андрей, с тобой все в порядке? Сказки какие-то рассказываешь. На забор полез среди ночи!

Андрей Ильич хмыкнул и вдруг спросил его:

– Помнишь, в Акимовке нашей мастерские тоже были?

– Ну!

– А помнишь, мы через забор туда лазили за подшипниками? – И он объяснил Терепаеву: – Мы эти подшипники разбирали, доставали шарики и играли в бильярд. Маленький такой, игрушечный, из шахматной доски сделали. А кии – вот такусенькие! – ты, Лева, сделал.

Лев Ильич вспомнил и разнежился:

– В самом деле... Увлекательная игрушка была... Так ты что, за шариками полез?

– За шариками я бы и так вошел. А бильярд у нас нормальный есть. Просто шел... Бессонница одолела... Шел мимо, вспомнил... Вот, думаю, была молодость, было детство... На стены птицей взлетал... И что-то мне тоскливо стало... Дай, думаю, попробую. Ну и попробовал. И залез, между прочим! Без всяких приспособлений! Так что – какие еще наши годы!

Само собой, теперь, когда порыв остался во вчерашнем дне, рассказывать об этом Андрею Ильичу было неловко. Он, похоже, сам удивлялся, как это его угораздило.

– И когда это было? – спросил Лев Ильич.

– Я же говорю: поздно. Там никого не было уже.

– Получается, вы были последним? – У Терепаева появилась в голосе подозрительная официальность.

– Получается...

– Ну, Илья Сергеевич, ты не торопись! Еще ничего не доказано! – предостерег Лев Ильич Терепаева. – Мы еще со Ступиным не говорили! И Хали-Гали не допросили, и Гешу-мотоциклиста.

– А вон он как раз! – услышал Андрей Ильич звук Гешиного мотоцикла.

15

Услышав звук Гешиного мотоцикла, Андрей Ильич высунулся в окно и махнул рукой, чтобы тот подъехал и вошел в администрацию. Геша явился.

– Рассказывай, – тут же приступил к допросу Терепаев. – Ночью видел кого у мастерских?

– Видел! – охотно сообщил Геша.

– Кого?

– Савичева.

Все переглянулись.

– Когда?

– Ночью, про ночь же спрашиваете. У меня как раз мотоцикл забарахлил, я в сторонке с ним ковыряюсь, смотрю – Савичев идет. Посвистывает.

– К воротам? – уточнил Терепаев.

– Зачем? На воротах замок. Там с другой стороны целый кусок забора отогнулся, пролезть любому легко.

– Ты-то откуда знаешь? – спросил Лев Ильич.

– Ха! – удивился вопросу Геша. – А кто не знает?

– И Ступин знает, само собой? – намекнул Терепаев.

– Не обязательно. Он начальство, а начальству всего знать не положено! – веселился Геша.

– Ладно, умник! – строго сказал Терепаев. – Ты не скалься, а говори дальше, кого еще видел? Ступина видел?

– Видел!

– Вот! Когда?

– Днем еще.

– Тебя про ночь спрашивают!

– А-а-а... Нет, ночью не видел.

– А Савичев, значит, в дыру залез?

– Не знаю. Шел в ту сторону, но, может, и мимо шел.

Терепаев отпустил Гешу, приказав:

– Найди старика этого, Хали-Гали, и пусть он сюда придет!

– Да я уже здесь! – послышался голос.

16

– Да я уже здесь! – послышался голос, и в открытом окне показался Хали-Гали.

– А где был? – спросил Терепаев.

– Да тут и был. Сидел у стеночки, тут тенек, прохладно.

– То есть ты слышал весь процесс следствия! – обвинил Терепаев.

– Слышал, – не смутился Хали-Гали. – Но я же не знал, что это следствие! Если бы я знал, я бы ушел. Я думал, просто вопросы задаете.

– Когда я задаю вопросы, это и есть следствие! – разъяснил Терепаев. – Тебя тоже сейчас буду допрашивать, и ты обязан отвечать честно!

– Пожалуйста!

– Да ты зайди сюда, через окно, что ли, буду спрашивать?

– А почему нет? И мне тут прохладно, и тебе все видно и слышно.

Терепаева такое неуважение к протокольному мероприятию задело, и он настоял, чтобы Хали-Гали вошел в администрацию.

Тот не упирался, вошел.

И тут же сознался, что Микишин поздно вечером должен был пойти в мастерские, чтобы отлить грузила. Но неизвестно, ходил ли.

– А теперь куда-то поехал сено косить.

– Так. Что получается? – Терепаев начал загибать пальцы. – Савичев возвращался в мастерские. Микишин мог вернуться. Вы, Андрей Ильич, получается, там тоже были. Это мы так совсем запутаемся! А нас интересует что? Нас интересует в первую очередь Ступин! Нас интересует, был ли он там ночью!

– Почему? – спросил Андрей Ильич.

Терепаев посмотрел на него с недоумением: что, дескать, за вопрос? И открыл уже рот, чтобы объяснить. Но так с приоткрытым ртом и остался: он и сам уже успел забыть, почему именно Ступин интересует его в первую очередь.

Лев Ильич поспешил напомнить:

– Даже если Ступин не был последним, он вполне мог заложить что-нибудь такое, чтобы загорелось, но не сразу. Потому что у него самые веские причины.

– Точно! – с облегчением вспомнил Терепаев. – Я же говорю: пора с ним строго побеседовать!

17

Строго побеседовать со Ступиным было трудно: он уже шел прочь от села.

Некоторое время назад он, повозившись с мотором юлюкинского «Москвича», дернул наугад бензопровод, тот отскочил, Виталий увидел деревянную затычку, вынул ее, повертел в пальцах. Она была вырезана недавно.

– Надо же! – сказал Юлюкин. – И как она туда попала?

– Да я вот тоже думаю... – посмотрел на него Виталий.

Юлюкин отвел глаза:

– Кто же это мог? Ребятишки, что ли, баловались?

– Чьи?

– Да мало ли. Я просто живу, ворот не запираю...

– Ладно. На попутной уеду, – сказал Виталий. – Или автобуса дождусь. – Вытер руки и пошел со двора.

Тем временем Вадик рассказывал Кравцову то, что узнал от Хали-Гали. Кравцова это почему-то не поразило.

– Ну, мог Микишин зайти. А мог и не зайти. Ты лучше скажи, как там Терепаев, Ступина еще не арестовал?

– Нет пока.

– Это хорошо. Время работает на нас. Но одновременно и против нас, – туманно выразился Кравцов. – А самого Ступина ты не видел?

– Видел, – сказал наблюдательный Вадик. – Он к дороге пошел.

– К дороге? Это плохо...

– Конечно. Он уедет, а ему нельзя.

– То-то и оно. Ты давай иди, анализируй, что нашел. Есть следы какие-нибудь?

– Провода оплавленные. Я, кстати, хотел...

– После, Вадик, после. Говоришь, к дороге Виталий пошел?

– К дороге.

– Ну, значит, и мне к дороге.

18

И Кравцов пошел к дороге.

Там на обочине сидел Виталий.

Кравцов знал, что перед ним две задачи. Первая: вернуть Виталия. Вторая: объяснить Виталию, что Людмила ему верна и что она его любит. Собственно говоря, вторая задача смыкается с первой: если Виталий поймет, что Людмила ни при чем, у него нет причины уезжать. Ведь не из-за обиды же на то, что его подозре– вают, он принял такое решение. Обида – всего лишь повод.

При этом Кравцов понимал: нельзя уверять, будто ничего не было. Виталия это не убедит. Так люди устроены: им надо, чтобы кто-то оказался виноват. Иначе получится, что они сами виноваты, обвиняя невиновных. Кому же это понравится?

И Кравцов принял решение взять вину на себя.

– Милиция идет! А я думал, ты все в сарае прячешься! – сказал Ступин, полулежа на траве, жуя травинку и глядя в даль.

Кравцов сел рядом:

– Я все объясню. Людмила ни при чем. Меня, видишь ли, жена бросила. Тоже Людмилой зовут. Я уехал сюда. И вот встречаю женщину. И опять – Людмила. Совпадение! Ну, я и начал... Ну, намеки всякие делать. А она с самого начала просила прекратить.

– Может, без подробностей обойдемся? – Виталий приподнялся, сел, тяжело склонив голову, обхватив руками колени и сцепив пальцы до белизны в них.

– А не было подробностей! Я просто... Ну, встречал ее все время. Конечно, это видели. Слухи пошли. Она очень сердилась.

– Могла бы мне сказать.

Кравцов с облегчением услышал в голосе Виталия способность к пониманию положения. И продолжал:

– Ты гордый – и она гордая. В общем... Такая, в общем, история... Грубо если сказать – приставал без взаимности.

Помолчав, Виталий спросил:

– Это что, характер такой или ментовские привычки?

– И характер... И привычки, конечно. Но теперь все, теперь до меня дошло.

– Долго до тебя доходит. Тупой ты, как все мусора.

– Вроде того, – вздохнул Кравцов. – Только не надо, Виталя, этого: «мусора». Не нравится мне это слово.

– А кто ты еще есть? Самый последний мусор!

И это стерпел Кравцов. Пришлось стерпеть.

– Ладно, – сказал он. – Главное – вернуться надо. Хочешь, чтобы на тебя думали? Людмила там с ума сходит.

– Это точно, – согласился Виталий, даже будто слегка гордясь этим. – Она даже Юлюкина, как я понял, подговорила, чтобы он машину испортил.

– Ну, вот. По моим предположениям, Терепаев и Лев Ильич к ней сейчас могут прийти. Хорошо ей будет без тебя на вопросы отвечать?

– Они не имеют права ее допрашивать!

– А кого, если тебя нет?

Виталий не ответил, взял сумку и пошел к селу. Кравцов отправился за ним, но по пути заглянул к Вадику.

19

Он заглянул к Вадику и сказал:

– Ну, есть что-нибудь? На тебя вся надежда!

Вадик ответственно сказал:

– Спасибо, но стопроцентно причину возгорания в данный момент установить невозможно!

– Это я понял еще до пожара, извини! А могут Терепаев и Лев Ильич уцепиться за что-то?

– При желании уцепиться можно за что угодно. Горючее, например, хранилось не как положено.

– Ты-то откуда знаешь?

– А и знать нечего. Если горючее было, уже из одного этого следует, что оно хранилось не как положено.

Кравцов не стал вникать в типичный образец анисовской логики, его волновало другое:

– Ступина могут в этом обвинить?

– Вполне. Как начальника мастерских.

– Так. Дальше.

– Дальше? Вот, видите, – указал Вадик на черные обрывки проводов, разложенные на газете. – Провода обгорели по всей мастерской. Но вот тут они не просто обгорели. Характер обрыва и оплавления свидетельствует о коротком замыкании! – торжественно заключил Вадик. – Которое могло произойти и во время пожара, но могло и стать его причиной! Ветхие провода были. И проведены с нарушениями, открытым способом.

– Интересно! А в этом кто виноват?

– Да никто. Или советская власть. При ней еще мастерские строили, и провода пустили как попало. Между прочим, я к Мурзину сбегал и спросил насчет проводки, так он даже разозлился. Говорит: сто раз предлагал Шарову-старшему электричество и в мастерских, и на винзаводе поменять. Везде старые провода. А Лев Ильич жмется, денег жалеет.

– Вадик! – воскликнул Кравцов. – Да ты сам не представляешь, какую ты мне замечательную вещь сказал!

– Почему не представляю? Представляю, – улыбнулся Вадик.

– Тогда за мной! С уликами!

Кравцов выскочил из медпункта и побежал к дому Ступиных.

20

Он побежал к дому Ступиных, а там уже сидели Терепаев и Лев Ильич. Людмила не сказала им, что Виталий собрался в город. Сказала, что вышел.

– Подождем, Илья Сергеевич? – предложил Терепаеву Лев Ильич.

– Придется подождать.

Они сели. Людмила, понимая, что это невежливо, не в силах была предложить им чаю или молока. Наоборот, она сказала им обидные слова:

– Насколько я понимаю, вам надо на кого-то свалить вину?

Лев Ильич хотел было ответить, но Терепаев взял его за руку:

– Я думаю, на свежем воздухе подождать можно.

Он не любил вмешательства постороннего гражданского населения в ход следствия.

Они вышли на свежий воздух, а тут как раз и Виталий идет.

– Это как понимать, Виталий? – спросил Лев Ильич. – С вещами, я смотрю? Уезжать собрался?

– Наоборот, приехал.

– Нет, вещи – это хорошо! – одобрил Терепаев. – Пригодятся. В район поедем, Ступин!

– Зачем? Свидетелей нашли?

– Свидетелей полно! – уверенно и привычно сказал неправду Терепаев. – Но дело не в них. Там, может, все побывали, все село! Оказывается, туда легко пролезть можно, ты это знал?

– Я говорил Льву Ильичу...

– Не говорить надо было, а делать! – отреагировал мгновенно Лев Ильич.

А Терепаев нагнетал:

– По-любому, друг дорогой, таких мотивов, как у тебя, ни у кого нет! Тебе Лев Ильич ревизию обещал? Обещал. Уволить тебя обещал? Обещал! Очень веские причины! Поэтому садись-ка в машину, а то устал я у вас тут ерундой заниматься!

Но в это время на крыльцо вышла Людмила. Услышав последние слова Терепаева, она подошла к Виталию, взяла у него сумку и сказала:

– Никуда он не поедет!

– Извините, поедет! Иначе – сопротивление при задержании, а это особая статья!

– А он и не сопротивляется! Это я сопротивляюсь! И не только сопротивляюсь, а могу вообще вам такое тут устроить! Доказательства есть? Нет! Ну и мотайте отсюда! – Людмила взяла велосипедный насос, лежавший на перилах крыльца, другого ничего не нашлось. И взмахнула им: – Мотайте, это мой дом, мой двор, вы вообще без санкции не имеете права! Сейчас вот офигачу по лбу – и мне ничего не будет! – распаляясь, кричала Людмила.

Виталий невольно усмехнулся: странно ему было видеть свою насквозь городскую и насквозь интеллигентную жену в роли бунтующей деревенской бабы, на которую она сейчас, по правде сказать, была очень похожа.

А Лев Ильич тем временем как бы случайно сделал шаг, другой – и оказался в стороне от Терепаева. Терепаев стоял теперь один, но его это не смутило. Возмущенный нападками на себя, он отчеканил:

– Ступин, официально сообщаю: вы задержаны! А вы, – обратился он к Людмиле, – если будете продолжать свое поведение, тоже подвергнетесь!

– Минуточку! – послышался крик.

Во двор вбежали запыхавшиеся Кравцов и Вадик.

– Минуточку! Хотелось бы понять, что происходит? – задал вопрос Кравцов.

– Я тебе потом объясню, – ответил Терепаев.

– Да нет, у нас свои объяснения есть! Вадик, прошу!

Вадика уговаривать не надо было. Он разложил на земле газету и повторил то, что сказал Кравцову относительно проводки, короткого замыкания и т.п.

– Ты что хочешь сказать, фельдшер? – возмутился Лев Ильич. – Ты хочешь вообще на меня вину свалить? Я сам, получается, собственную машину сжег?

И тут Мурзин, оказавшийся тут то ли случайно, то ли нарочно, подал голос:

– А я вас сколько предупреждал, Лев Ильич? И о проводах говорил. И рубильники давно надо было за территорию вынести, в ящик железный поместить с замком, для аварийного отключения. Да и много чего переделать надо. А то так и будет гореть.

– Уже сгорело, – заметил Хали-Гали, который тоже стоял здесь, у забора. И вообще довольно много народа собралось. И слышался в этом народе какой-то ропот, который Терепаева раздражал.

– Что будем делать, Лев Ильич? – спросил он. – Я целый день, между прочим, занимаюсь, служебное время трачу!

– Ужинать будем, – неожиданно ответил Лев Ильич. – А о пожаре напишем: самовозгорание.

– Все в ихих руках! – послышался голос. – Чего надо, то и напишут!

Лев Ильич и Терепаев, не обращая внимания на некомпетентные реплики, удалились.

21

Они удалились, а Людмила сказала Виталию:

– Ну? Пошли домой?

– Погоди, – сказал Виталий. И повернулся к Кравцову.

Кравцов улыбнулся ему, думая, что он хочет поблагодарить его за помощь.

Но Виталия другое мучило и грызло. Почти вся Анисовка была тут. И все эти люди думают, что он, Ступин, позволял своей жене крутить с участковым. Все эти люди распускали слухи, веря в них. И сейчас хороший момент, чтобы все им объяснить. Поэтому Виталий, глядя на Кравцова, спросил Людмилу:

– Значит, приставал он к тебе?

Людмила очень удивилась и посмотрела на Кравцова. А тот взглянул на нее виновато, слишком виновато, так по-настоящему виноватые люди не смотрят. И Людмила поняла, что Кравцов просит этим взглядом ответить положительно на вопрос Виталия, иначе все окончательно запутается.

И она сказала с прощающей улыбкой:

– Да ерунда. Ну, немного было. Но теперь нет.

Люди стояли, смотрели и слушали.

– Дело прошлое, Виталий, – сказал Кравцов.

– Ну да. Прямо спасибо я тебе должен сказать? Ну, спасибо! – пошел Виталий к Кравцову, протягивая руку. Тот протянул в ответ свою. Но Виталий пожимать ее не стал, а ударил неожиданно Кравцова в живот, а потом по лицу и опять в живот. Кравцов упал. Мы уже говорили, что только в кино все красиво получается. А в жизни не только некрасиво, но еще и болезненно. Кравцов абсолютно не был готов к нападению, удары его оглушили. Он поднялся, перед глазами все плыло. И тут опять удар, и еще один. Горячее что-то потекло по лицу. Крики людей послышались. Он опять упал.

Встал, вытер лицо, протер глаза. Постоял. Шагнул к Виталию. Еще постоял. И отвернулся от него, и пошел прочь, сказав при этом, ни к кому не обращаясь:

– Ну, вот. Теперь, кажется, все довольны...

Он ушел, а Виталий сел на землю, будто в один миг очень устал. И сидел он не победителем, а просто сильно утомившимся человеком.

Людмила подошла, положила руку ему на плечо и сказала, жалея его дурость, и гордость, и все остальное, чем напичкана глупая мужская душа, которую если не простить, то тогда зачем и женщины на свете?

– Чего расселся? – сказала она. – Пошли домой.

22

Поздним вечером Кравцов сидел в администрации с Андреем Ильичом и, не будем скрывать правды, выпивал.

– Объясни, – просил Шаров, – как это все получилось и зачем?

– Время мне надо было выгадать, – сказал Кравцов. – Чтобы Терепаев сразу же Ступина не взял, а у него намерение такое было. Пришлось немного его запутать. Гешу я попросил сказать, что он Савичева видел. А Геша его и в самом деле там видел, только неделю назад. И Хали-Гали, было такое, просил Микишина после работы грузила отлить, только в прошлом году.

– Твое здоровье! – поднял стакан Шаров. – А меня зачем в грех ввел, врать заставил?

– Я же говорю – для путаницы.

– А разве это не дача с моей стороны ложных показаний?

– Ни в коем случае! Это же не официальное следствие было и не суд. Терепаев чистой самодеятельностью занимался.

– Да... Умеешь ты подъехать, конечно! – признал Шаров. – И, ты знаешь, я так все расписал, что самому понравилось! Ей-богу, даже поверил, что я там был, что детство вспомнил и на стенку лазил!

– Трудней было заставить Синицыну поверить, что она вас видела.

– В самом деле, как? Внушил ты ей, что ли? Как это сейчас называется? Зомбировал?

– Зачем? Просто сказал ей по секрету, что все видели. Ну, не все, а некоторые. И тут же оказалось, что и Зоя Павловна видела. Не могла она такого допустить: другие видели, а она нет! А можно я тоже спрошу?

– Спрашивай.

– Я все думаю про историю с Кублаковым. Тоже столько путаницы – будто кто ее нарочно устроил.

– Ну уж не я.

– Возможно. Но признайтесь, Андрей Ильич, вы к жене его, то есть к вдове, имеете интерес?

– А если и имею? Я мужчина еще здоровый. Я ко всем женщинам интерес имею! Хотя жену свою не променяю ни на что!

– Верю. Продавщица тоже вашим вниманием пользуется?

– Добротой моей она пользуется, – уклонился от прямого ответа Шаров.

– А с Кублаковым стычек не было на этой почве?

– У кого стычек не бывает? Ты тоже сегодня стычку имел. Вон как губа распухла!

– Не хотите говорить серьезно на эту тему, Андрей Ильич?

– Не хочу. Скажу одно: Кублаков жить устал. И мне в этом признавался, и Клавдии-Анжеле говорил. И моя версия, даже убеждение: самоубийство это. Или утонул, или застрелился, а потом утонул.

– Это как же?

– Да просто. Встал на берегу, выстрелил в себя – куда упадешь? В воду!

– Вы так говорите, будто это видели, – заметил Кравцов.

Шаров захлебнулся соленым помидором, которым закусывал. Влага потекла по лицу и по рукам.

– Вот зараза! – он вытерся и взял стакан. – Давай лучше выпьем, я вижу, не берет тебя. Твое здоровье!

– Ваше здоровье! – поднял стакан Кравцов, понимая, что имеет дело С ОЧЕРЕДНЫМ ЗВЕНОМ В РАССЛЕДОВАНИИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ГИБЕЛИ КУБЛАКОВА.