Текст книги "Участок"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

...У нас неправильный детектив, в настоящем детективе кого-то убивают или что-то воруют в начале, а у нас преступление совершено в конце. Зато благодаря предыдущему повествованию нам и Вадику не надо искать мотивы и по очереди подозревать то одного, то другого. Мотивы – у всех. Подозреваемые – все.

И петлять, собирая улики и свидетельские показания, то и дело наводя читателей на ложный след, тоже нет необходимости.

Вадик очень быстро понял, что к берегу Курусы напротив дома Дуганова действительно этой ночью приставала лодка. (Резиновая, потому что деревянных в Анисовке нет: на мелководной Курусе им просто негде развернуться.) Во-первых, есть свежая ямка от колышка, к которому привязывали лодку. Во-вторых, Синицына эту лодку и человека на ней просто-напросто видела, потому что ей в эту ночь не спалось. Человек довольно большой, сказала она, ни рук, ни ног не видно, будто куль какой сидел.

Переплыв на другой берег (не на лодке, а вплавь – за две минуты), Вадик обшарил камыши и, идя по промятому следу, наткнулся на большие новые резиновые сапоги. Приобщил их к делу. Пройдя еще немного, вышел ко двору Стасова. Там и нашел лодку, которая лежала у сарая и сохла. Стасов и Володька уверяли, что не пользовались лодкой уже неделю. Вадик слушал и смотрел на видный со двора Стасовых дом Дуганова, и во взгляде его было сомнение.

Потом он осмотрел следы, четко оставленные сапогами, – они вели от реки к дому Дуганова и обратно. Сравнил следы с найденными сапогами. Сходились в точности.

Картина вырисовывалась простейшая: кто-то взял лодку Стасовых, переплыл Курусу, прошел к дому Дуганова, проник в дом, украл мемуары, вернулся, переплыл обратно, бросил сапоги, вернул лодку туда, где взял, и исчез.

Оставалось найти, кто был в лодке. Или, еще проще, узнать, чьи сапоги. Вадик наведался к Клавдии-Анжеле и так быстро все выяснил, что чуть не расстроился. Но вскоре утешился: возле дома Дуганова в кустах он нашел нечто, что сразу все поставило на свои места, а заодно добавило эффектности в расследование.

Кроме Камиказы Вадика в его поисках сопровождало несколько людей, контролируя, чтобы он потом чего-нибудь не наврал. И вот эти люди, а также прочие, кто еще не разошелся, собрались в разгромленном дворе Дуганова. Дуганов молча сидел, перебирая бумаги, которые разгневанный народ нашел в его доме и вернул ему, поскольку это были не мемуары, а письма и другие личные документы (магнитофон во время обыска, естественно, разбили, а все пленки сожгли).

Вадик встал на крыльце, готовясь произнести речь. Он сиял. В отсутствие Кравцова ему предстояло блеснуть криминально-разыскными способностями. Оглядывая всех, он искал глазами Нину, но ее не было. Дело, правда, оказалось слишком легким, все было слишком очевидно, поэтому Вадик думал, как лучше построить выступление.

Картина ведь ясная: Дуганов решил инсценировать воровство. Но просто взять мемуары и вынести – не поверят. Поразмыслив, Дуганов прихватил с собой разодранный мешок (его Вадик нашел в кустах, мокрый), незаметно вышел, взял со двора Стасовых лодку, нарочито медленно проплыл мимо освещенного окна Синицыной (наверняка видел ее силуэт), накрывшись мешком. Поэтому она и видела какой-то куль. Причалил, прошел к своему дому, оставляя заметные следы, и тут же вернулся. Переплыл обратно, сапоги выбросил, рассчитывая, что они новые и их не опознают. Он же не знал, что был единственным, кто за последние два месяца покупал сапоги у Клавдии-Анжелы! Потом Дуганов вернулся обратно по берегу, попутно спрятав свои записки. Несомненно, что, припертый к стене, он признается, где они.

Но сапоги, мешок – очень уж просто всем покажется. Надо начать с чего-то яркого, подвести исподволь. И Вадик придумал.

– Валерий Сергеевич! – громко сказал он. – Вы, значит, утверждаете, что кто-то неизвестный украл ваши мемуары?

– Утверждаю, – глухо сказал Дуганов.

– Хорошо! И вы его видели?

– В общих чертах.

– А нарисуйте нам его! В общих чертах! – предложил Вадик, рассчитывая, что как только Дуганов изобразит неизвестного в мешке, тут же изумленным взглядам анисовцев этот мешок будет предъявлен, а потом и другие доказательства того, что потерпевший и грабитель – одно лицо.

– Буду я еще рисовать, – пробормотал Дуганов.

– А почему нет? – выступил Лев Ильич. – В чем проблема?

И тут же перед Дугановым поставили переносной садовый столик, нашли в его бумагах чистый лист, ручку.

Дуганов взял ручку. Коснулся листа, но лишь порвал его: рука слишком тряслась.

– Невроз у меня, не знаете, что ли?.. – сказал он.

– У тебя всегда руки так трясутся, – заметил Андрей Ильич.

Лев Ильич глянул на брата и приказал Дуганову:

– А ну-ка, напиши что-нибудь. Любое слово. Хотя бы – «мама».

Дуганов попытался. Огромная каракуля вместо буквы «м» расползлась по всему листу. А Лев Ильич, внимательно наблюдая, как щурится Дуганов, вдруг схватил валяющуюся на земле металлическую табличку, невесть как попавшую сюда, на которой крупными буквами значилось: «НЕ ВЛЕЗАЙ – УБЬЕТ!»

– Что написано? – спросил он.

– Без очков я...

– Надень! – приказал Лев Ильич.

Дуганов трясущейся рукой полез в карман, вынул очки, нацепил их.

– Далеко показываете... – почти прошептал он.

– На! Ближе? Еще ближе? – подсовывал табличку Лев Ильич, а потом швырнул ее на землю и сказал, обратившись к народу:

– Всем понятно? Дуганов у нас и писать уже не может, и видит хуже крота! Никто у него никаких мемуаров не крал! Потому что их у него никогда не было! Так, Дуганов?

Дуганов не ответил.

Он уронил голову и заплакал.

Анисовцы же смеялись так, что услышали в Ивановке и в Дубках. И в дальней пустоши «Красный студент» услышали бы, если б там кто жил. А вороны, сидевшие на старых ветлах у Кукушкина омута, тучей сорвались и долго летали, растревоженные. Анисовцы смеялись над Дугановым, над собой, над своими страхами и своею глупостью.

Только Вадик не смеялся: ему было досадно, что не дали продемонстрировать логику и быстроту блестящего расследования. Тут он увидел наконец Нину, подошел к ней и сказал:

– Знаешь, как я догадался?

– Дурак, – сказал Нина, отвернулась и ушла. И в Анисовке началось веселье.

22

В Анисовке началось такое веселье, какого она не помнила за всю свою историю. Будто не две-три недели люди жили в ограничении, а половину жизни – и вот дорвались. Пили что придется, с кем придется, где придется, открыто лапали чужих жен и мужей, матюгались так, что звон стоял в ушах, дрались, мирились, обнимались, опять дрались. Бабушка Квашина – и та, пьяненькая, лежала у крыльца своего дома, не имея сил преодолеть две ступеньки, но не грустила, а пела во весь голос похабные частушки, сама же над ними и смеясь.

Казалось, все, от мала до велика, участвуют во всеобщем веселье. Дуганова простили, и он, не просыхающий, даже пользуется успехом, ходя из дома в дом и рассказывая, как ему пришла в голову интересная идея...

Но нет, не все участвовали. Не участвовал Вадик. Он сидел в своем медпункте неделю безвылазно. Сначала на это не обратили внимания.

А потом прошел слух: Вадик мемуары пишет.

Анисовка замерла.