Текст книги "Участок"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– А куда же его?

– Забыл, где помойка у нас?

– У нас, дядь Слав, везде помойка! Совсем нет благоустройства на селе! – пожаловался Колька.

– Вот вы бы и благоустроили. Трепачи! – осудил молодежь Стасов. И научил Володьку: – Вези во Вшивую балку. Туда даже из города возят, паразиты!

– Пусть возят! А мы потом утилизуем! – показал сообразительность Колька.

Стасов пошел к селу, а Володька с Колькой поехали к пещерам.

– Сразу надо было, – говорил Володька. – А ночью придумаем что-нибудь.

Они сволокли кондиционер к пещерам, занесли в одну из них, стали забрасывать вход ветками, впопыхах не сообразив, что от этого вход сразу станет заметным, слишком отличаясь от других.

Колька работал быстро и все время озирался.

– Слушай, давай быстрей. Не люблю я тут бывать...

– Дикого Монаха, что ль, боишься? – поддразнил Володька.

– Что я, дурак, в него верить? – не сознался Колька.

– И зря. Ему сто с лишним лет, и он тут в самом деле где-то живет. Не просто так у нас всякие штуки случаются. То картошку кто-то роет, то гусей недосчитываются.

– Ладно тебе. Это строители из «Поля чудес» промышляют, знаешь же.

– Мы вот с тобой говорим, а он слушает! – подначивал Володька. – Может, позвать его? Сигареткой угостим. А? – И вдруг закричал в пещеру: – Эй, Дикий Монах! Ты в каких штанах?

Неожиданно послышался странный звук: что-то глухо гукнуло. И не надо говорить, что это эхо – Володька и Колька тут с малолетства ошиваются, никакого эха тут не водится – по крайней мере, когда надо.

Они испугались, отпрянули, тут опять что-то гукнуло – и они помчались вниз по склону, спотыкаясь, падая, ушибаясь, и очнулись только в самом низу.

– Ты чего побежал, чудило? – спросил Володька, потирая локоть.

– Это ты побежал!

– Я тебя догонял, чтобы ты не сбежал совсем! Я же один не управлюсь!

– А почему ты меня впереди догонял? – удивился Колька.

– Почему, почему... Потому! Дорогу тебе, дураку, загораживал! Ладно, будем считать, что спрятано. Надо погрузчик на место вернуть.

17

Володька поехал возвращать погрузчик на машинный двор, Колька по пути соскочил и отправился домой, а Кравцов, потеряв интерес к прогулкам с бригадиром Бычковым, один навестил Стасовых с целью найти Володьку. Володьки не было, а Нина лежала под яблоней на раскладушке и читала книжку под названием «Дикое пламя любви», на обложке которой были изображены красивый мужчина и красивая женщина, не вполне одетые и обнявшиеся. Книжка была глупая, но интересная; к тому же Нине было приятно осознавать, что она понимает в любви и жизни гораздо больше, чем писательница, написавшая этот роман. Увидев Кравцова, она застеснялась и бросила книгу под раскладушку.

Кравцов поздоровался и спросил про Володьку.

– Он работает, – сказала Нина.

– А где, не знаете?

– Я как-то не интересуюсь.

– Ясно. Вот что. Когда появится, пусть сейчас же найдет меня. Передадите?

– Мне не трудно.

– Спасибо. И скажите так: по интересующему его вопросу. Запомните?

– Конечно. По интересующему его вопросу. А что за вопрос?

– Он знает. Извините.

Кравцов ушел, а Нина очень рассердилась на себя. Наверняка он заметил, какую дурацкую книгу она читала. Подумает теперь: деревенщина, глупенькая, ей бы только про выдуманную любовь... И говорила она с ним слишком как-то робко, будто в чем виновата. И смотрела так, будто заигрывает; вообще противно вспомнить.

В общем, когда появился брат Володька, она пребывала в сумрачном расположении духа.

– Нин, дай пожевать чего-нибудь! – попросил Володька.

– Сам возьмешь, все на виду. К тебе Кравцов заходил.

– Зачем?

– Чтобы ты его нашел срочно.

– Зачем?

– Диктую по памяти: по интересующему его воп– росу!

– А что его интересует?

– Глупый какой-то! – рассердилась Нина. – Это я пересказала. По интересующему тебя!

– Меня ничего не интересует.

– Это я давно знаю. Короче, я передала, и все.

– Так... – сказал Володька. И пошел обратно со двора, чтобы рассказать об этом Кольке. Но Колька и сам уже примчался, страшно напуганный.

– Этот гад, сыщик доморощенный, Вадик-фельдшер приходил! Тележкой интересовался! Ты понял? Вычислил он меня!

– Меня тоже, – вздохнул Володька, – только не он, а Кравцов. – Пусть, говорит, придет по интересующему меня вопросу. На допрос зовет, ты понял?

– Дашка меня убьет теперь!

– А меня посадят, как пить дать! Слушай, бежать надо! И прямо сейчас!

– Куда бежать? А Дашка? А ребенок у меня, ты забыл?

– Дашке объяснишь! Ты ей на свободе нужен или в тюрьме?

– Дома я ей нужен! Знаешь что? Пошли все-таки признаемся. Мы же не украли, мы же по ошибке! Ты думал, что холодильник же! Володь, пошли!

– Вообще-то холодильники тоже без спроса не берут... Ну, иди, сдавайся. И меня продавай. А я сбегу! – твердо сказал Володька.

– Нет, надо что-то придумать...

– Тогда давай думать. Пошли заодно поедим чего-нибудь, – пригласил Володька.

– Ты жрать можешь сейчас? – поразился Колька.

– Жрать я всегда могу. И вообще, может, еще обойдется как-то...

– Как?

– Как-нибудь.

Похоже, Кольку этот ответ успокоил. Он вспомнил, что в его короткой жизни было уже довольно много неприятностей, но большинство из них в самом деле как-то сами по себе рассасывались.

А поесть никогда не мешает. Заодно и подумать.

18

Подумать только! – радовался Вадик, стоя в машинном дворе у сенопогрузчика и доставая очередной обрывок упаковки. Он, всего лишь фельдшер, фактически раскрыл преступление во всех подробностях и с неопровержимыми уликами! Попляшут теперь Володька и Колька! Если надо, он сумеет и пробы грунта с колес взять, и отпечатки пальцев! А пока надо все задокументировать.

И Вадик пошел в медпункт, где долго сидел, записывая схему раскрытия воровства, не упуская ни одной детали, не выпячивая себя, но и не умаляя своей роли. К чести его надо сказать, что о двух тысячах он в этот момент даже и не вспомнил.

Во всеоружии явился он поздно вечером к Кравцову.

– Павел Сергеевич! – сияя, заявил он. – А я знаю, кто украл кондиционер! И доказательства есть!

Вадик ожидал если не изумления, то удивления с последующей похвалой. Но Кравцов как лежал на кровати, читая книгу, так и остался лежать. Сказал только:

– Вадик... Во-первых, не надо путать преступление с элементарной дурью или ошибкой. Во-вторых, не надо суетиться. Я понимаю, азарт правого дела... Но, знаешь ли, в этом азарте можно наделать очень много неправых дел. Что ты мне предлагаешь – в тюрьму Володьку с Колькой посадить? Тут явно недоразумение.

– Так вы... Что Колька и Володька... А вы как узнали?

– Неважно.

– И что теперь делать?

– Да сделано уже все. Потерпи до утра.

– Да? Ладно. Как-то... Как-то я, в самом деле, засуетился... Даже неловко... Нет, но все-таки, как вы узнали?..

– Утром, Вадик, утром.

19

Утром коробка с кондиционером, подклеенная и подлатанная, оказалась у дома Шарова-старшего. Тот, выйдя, бросился к ней, осмотрел. Разорвал упаковку, обследовал корпус. Вроде повреждений незаметно. Но, приглядевшись, Лев Ильич что-то обнаружил. Прикоснулся пальцами и понюхал их.

Он ворвался в здание администрации так быстро, что Андрей Ильич не успел спрятать шахматы.

– Это как понимать? – спросил Лев Ильич Кравцова.

– А что? Все ведь на месте?

– Его явно в порядок приводили! Там даже следы покраски! – выставил испачканные пальцы Лев Ильич. – Еще неизвестно, работает он или нет! А главное: даже если вор вернул ворованное, он остается вором! Так или нет?

– Не всегда, – уклонился Кравцов от прямого ответа. Андрей Ильич пришел ему на выручку.

– Лёв, да пустяк дело, – сказал он брату. – Вовка Стасов думал, что это холодильник, который я ему обещал. Элементарная ошибка. Считай, что я виноват. Не судить же парня за то, что обознался!

– Так, значит? Хорошо! Простим вора за кондиционер. А всех других воров тоже простим? Кто доски и шифер разворовал?

– Тут сложнее, – сказал Кравцов. – Ангелов в селе, может, и нет, но с вашей стройки украсть трудно.

– А что же тогда? Бригадир, что ли, продавал, получается? Я же говорю: он столько получает, что ему смысла нет!

– Сколько волка ни корми, а ему все мало! – произнес Андрей Ильич рассеянно, глядя на доску.

Лев Ильич рассердился:

– Вот я сейчас позову его – и попробуйте предъявите ему свои обвинения в глаза!

– Позвать его трудно, уехал он, – сообщил Кравцов.

– Куда? Когда? Кто разрешил?

– Моя вина, спугнул жулика, – признался Кравцов. – Поговорил с ним вчера предварительно, хотел еще побеседовать... А он почему-то взял и уехал... Цэ-шесть – цэ-семь, Андрей Ильич!

Лев Ильич посмотрел на Кравцова, на брата, круто повернулся и, выходя, произнес свою любимую фразу:

– Нет, народ надо менять!

Кравцов и Андрей Ильич переглянулись. Кроме них, здесь никого не было. Следовательно, на этот раз они оказались в роли народа, который надо менять. Но вслух эти мысли они обсуждать не стали. Андрей Ильич, кстати, даже не поинтересовался, каким образом Кравцов все раскрыл.

Вопрос этот не давал покоя Вадику. И так голову ломал, и эдак, не выдержал, пришел вечером к Кравцову и взмолился:

– Павел Сергеевич, но как вы все-таки догадались? Вы ведь сразу догадались, я понял. Но как?

– Элементарно, Вадик, – ответил Кравцов. – Слушай внимательно. Их...

– Бин! – подхватил Вадик, подумав вдруг, что Павел Сергеевич зачем-то начал говорить на немецком языке.

– Да нет. Их видел Хали-Гали, он вечно по ночам шатается. Ну, и мне сказал.

– И все?! – разочарованно вскричал Вадик.

– И все.

20

На самом деле это было не все. Когда Колька и Володька пришли-таки вечером рассказывать Кравцову то, что он и так знал, когда он посоветовал им незаметно вернуть кондиционер, Колька на радостях выпалил:

– Ты, Володь, вечно вот так: не виноват, а другие думают, что виноват! С Кублаковым точно так же!

– Это как же? – спросил Кравцов с веселым любопытством, будто хотел услышать забавный анекдот.

– Да тоже ерунда была: Кублаков Володьку у магазина Клавдии-Анжелы чуть не пристрелил, а Володька его утопить грозился за это! Ну, его потом, когда Кублаков утонул, таскали, допрашивали.

– Да ладно тебе, – неохотно сказал Володька, а Кравцов понял, что имеет дело С ОЧЕРЕДНЫМ ЗВЕНОМ В РАССЛЕДОВАНИИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ГИБЕЛИ КУБЛАКОВА.

Глава 6
Настоящее убийство

1

– А он лежит весь в крови! И на полу тоже кровь, кровь, кровь! А в крови деньги, деньги, деньги!

– Ой, врать-то, деньги! Деньги-то как раз и взяли! Все подчистую! У него там миллион целый был!

– Женщины, не знаете – не говорите! Не миллион, а два! И половину-то как раз взяли, а половину не успели, кто-то их напугал!

– Никто не напугал, а просто: ты попробуй вынеси два миллиона, чтобы не заметили! Это же целый мешок!

– Ой, мешок! Если тысячами, в одну сумку улезет! Так, Анжел?

Анисовские женщины, обсуждавшие в магазине Клавдии-Анжелы убийство и ограбление прораба Владимирова, только что происшедшее в «Поле чудес», действительно заинтересовались, сколько это будет – два миллиона, если представить зрительно.

Клавдия-Анжела достала из ящичка кассы пачку денег в банковской ленточке.

– Это вот десятки. Их тут сотня, тысяча получается. А если тысячами – пачка, конечно, потолще, но ненамного. А в ней сто тысяч. Миллион – десять пачек. Два миллиона – двадцать.

Женщины разочарованно смотрели на пачку, брошенную продавщицей на прилавок. Кажется – два миллиона! А получается – по карманам легко рассовать.

Но Микишина, рассудительная, как и ее супруг, предложила рассмотреть вопрос иначе:

– А что на такие деньги купить можно?

Клавдия-Анжела, понимающая истинный вес денег, перечислила:

– Машин легковых, отечественных, штук десять. В Сарайске Нина, сестра моя двоюродная, у нее муж крепкий, богатый, за миллион квартиру купила трехкомнатную, неплохую. А брат ее мужа, он в Москве, двухкомнатную за два миллиона купил (Цены 2003 года. (Примеч. авт.)). А вот хозяин мужнина брата, Нина говорила, он в Подмосковье дом построил, если на рубли, за пятнадцать миллионов!

– Вот деньги у людей! – вздохнула Савичева. – С другой стороны, ну, машины, ну, квартира, дом. Важно, конечно, но из-за этого человека убивать?

Все согласились: маловато, чтобы из-за этого человека убивать.

– За два миллиона, между прочим, зато всю Анисовку можно купить. На корню! – заявила Желтякова. – Вместе с нами!

Женщины засмеялись: из-за такого сомнительного приобретения убивать кого-то уж точно не стоит.

Но ни цена квартир, домов или машин, ни абстрактная стоимость Анисовки не дали им все-таки ясного представления об этих деньгах. С их доходами и зарплатами украденная сумма настолько не соотносилась, что разница представлялась туманней, чем расстояние от Земли до какого-нибудь Сириуса, которое к тому же, как они помнили с далеких времен средней школы, измеряется в непонятных световых годах. Но Клавдия-Анжела нашла остроумный способ перевести эти световые годы в абсолютно понятные километры. Достав калькулятор, она спросила Клюквину:

– Вот ты сколько собираешься еще прожить?

– Что это за вопрос? Я не больная! – обиделась Клюквина.

– Да я не к этому. Ладно, беру себя. Лет, допустим, двадцать пять еще поживу, а больше не надо. Не хочу старой жить.

– Накинь, не жадничай! – загомонили женщины, догадываясь, к чему клонит Клавдия-Анжела.

– Ну, пусть тридцать. Делим два миллиона на тридцать, получаем в год, – Клавдия-Анжела шустро застучала пальцем по клавишам, – шестьдесят шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть рублей с копейками. На всю жизнь до самой смерти!

– Это сколько же в месяц? – спросила Желтякова, теребя в кармане кофты три десятки, на которые ей предстояло кормить семью еще неделю до зарплаты.

– Легко! Пять тысяч пятьсот пятьдесят пять рублей с полтиной!

– А в день? – заинтересовалась и Клюквина.

– Пожалуйста! Делим шестьдесят шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть на триста шестьдесят пять... Сто восемьдесят два рублика, извините! И шестьдесят копеечек сверху!

– В день?

– В день!

Женщины даже не поверили сначала, заставили Клавдию-Анжелу пересчитывать. Ошибки не было.

Они ахнули. Ни за что ни про что 182 рубля – каждый день! На хлеб, на крупу, на макароны, на консервы, на конфеты-пряники, на баловство всякое, включая бутылку мужу-паразиту, – на все хватает! И даже откладывать можно, учитывая, что остальное домашнее, свое...

Тут только они сумели оценить истинный масштаб преступления.

2

Истинный масштаб преступления нам еще предстоит выяснить. Но, пожалуй, никогда мы не узнаем, откуда анисовским женщинам стало об этом преступлении известно раньше Вадика, который считал, что первым известил Кравцова – причем только его одного! Вадик же узнал от Геши: тот несколько дней назад подрядился в строительную бригаду подсобным рабочим. Кроме Вадика, Геша не успел сказать никому. Мы не узнаем, как женщины проведали, что прораба Владимирова действительно нашли в бытовке с проломленной головой и пол действительно был залит кровью. И уж совсем навсегда останется загадкой, откуда женщинам стало известно, что у Владимирова было взято не сто тысяч, не миллион, а именно два миллиона – плюс-минус какая-то мелочь, тысяч двадцать-тридцать. И между прочим, большая часть денег была именно в тысячных купюрах!

Есть еще одна деталь, о которой даже страшновато упоминать, ибо отдает мистикой. Время преступления впоследствии было установлено с точностью до минуты. Так вот, женщины узнали о нем... Понимаете, да? Нет, все-таки не до преступления и не в самый момент, но буквально через минуту, от силы две. И никто из них, кстати, не мог потом припомнить, от кого слух пошел.

Может, не так уж не прав старик Хали-Гали, который считает, что в окрестностях бродит Дикий Монах, и как только где что произойдет, он оказывается рядом – и сейчас же каким-то образом доводит до сведения анисовцев. Но зачем это ему?..

Короче говоря, в «Поле чудес» убили (или почти убили) прораба, и радостный Вадик помчался к Кравцову.

– Поздравляю, Павел Сергеевич! – закричал он, улыбаясь. – Настоящее убийство! Вот вы теперь покажете, как надо серьезные дела расследовать, да?

– А чего это ты такой довольный? Человека все-таки убили, – сказал Кравцов.

Вадик смутился:

– Да, в самом деле. Убили, конечно. Но в том смысле, что...

Вадик не успел сказать, в каком смысле убили человека, – во двор вошла старуха Квашина. Перекрестившись и сплюнув в сторону Цезаря, которого она почему-то считала дьявольским отродьем, Квашина заявила:

– Козу у меня украли, участковый! Второй день козы нет! А я без нее не могу, я на ее молоке живу!

– Мы убийство расследовать идем, баб Насть, а ты с козой! – упрекнул ее Вадик.

– Там убийство – и мне помирать, что ли? – И Квашина начала описывать Кравцову приметы козы. – Значит, коза сама белая, а сбоку у нее пятнушки... Коза добрая такая, не бодливая, зовут Нюся, это, я тебе скажу, редкая коза, у всех в Анисовке молоко горчит, а у нее не горчит. Правда, я ей травку одну добавляю. Добавляю – вот и не горчит.

– При каких обстоятельствах исчезла? – спросил Кравцов.

– Откуда же я знаю? Была привязанная на колушке за веревку. Смотрю: веревки нет. Нюси нет... – Квашина утерла глаза.

– Это строители из «Поля чудес», – уверенно сказал Вадик. – Их кормят плохо, вот они и безобразничают. То картошку выкопают, то гуся украдут. Теперь вот – козу. Не беспокойся, баб Насть, – сказал он Квашиной. – Мы сейчас убийство в «Поле чудес» идем расследовать, узнаем и про козу.

– Вы уж узнайте. А может, ее Дикий Монах скрал? Он же ест что-нибудь? Вот и скрал.

– Нет никакого монаха! – сказал Вадик.

– Как это нет? Люди видели.

– Кто? Конкретно?

– Да почти что все!

– А я вот не видел!

– И я не видела. А люди видели. Ты меня не путай. Участковый, найдешь козу?

– Постараюсь, – сказал Кравцов. – Ну, Вадик, пошли осматривать место преступления.

3

Они пошли осматривать место преступления.

Рассмотрим и мы вместе с ними. Напомним: «Поле чудес» – это два десятка коттеджей, где живут значительные люди из Сарайска. Он обнесен кирпичным забором, в домике у ворот охрана, проникновение посторонних лиц исключено. В дальнем углу строятся два очередных коттеджа. Неподалеку от них, у забора, стоит вагон-бытовка. Вагон обшит жестью, единственное окошко зарешечено. Особенность вагона: дверь обращена к забору. Рядом, вдоль забора, находится тракторный прицеп. Потом экскаватор. А потом строительство. То есть войти в вагон можно относительно незаметно, если кому-то этого захочется.

Когда Кравцов прибыл, строители сидели в тени у прицепа и молчали, переживая случившееся. А у двери бытовки стоял охранник в черной форме с желтой нашивкой, на которой большими буквами было написано название охранного агентства: «ОПРИЧНИК». Неподалеку прохаживался сумрачный Лазарев – как мы помним, председатель здешнего кооператива. Кравцов хотел зайти в бытовку, охранник сделал движение, обозначающее намерение встать на его пути, и взглянул на Лазарева, как бы ожидая указаний. Лазарев указал не ему, а Кравцову:

– Тебе там делать нечего, участковый! Мы следователя из районной прокуратуры вызвали, скоро приедет.

– Я обязан составить первичный протокол осмотра места происшествия, – сказал Кравцов.

Он сказал это твердым голосом, хотя, если честно, не был уверен, что это действительно входит в обязанности участкового милиционера: до сих пор, кстати, он не допросится из райотдела служебной инструкции, определяющей его права и обязанности. Лазарев, опытнейший в прошлом чиновник, умел уловить неуверенность не только в словах людей, но и в мыслях. И среагировал соответственно:

– Следователь приедет, он все и составит!

Тут вмешался Вадик:

– А труп вообще кто-то осматривал? Может, он еще живой? Я врач, между прочим!

– Ты такой же врач, как я космонавт! – оскорбил его Лазарев, вовсе даже и не желая оскорбить, а так, по чиновничьей привычке. Ему явно не хотелось пускать кого-либо – и это было подозрительно.

– Если выяснится, что он был еще жив, я вынужден буду составить в соответствующие инстанции докладную записку с указанием всех обстоятельств, в том числе лиц, препятствовавших осмотру тела! – соорудил Кравцов нарочито корявую фразу. Он поступил правильно: Лазарев этот язык хорошо понимал, он сразу уловил родимые обороты «соответствующие инстанции», «докладная записка» и «лиц, препятствовавших». Поразмыслив, он сказал:

– Ладно, смотрите! Только осторожно! – «Опричник» посторонился, Вадик и Кравцов вошли в бытовку. Лазарев встал в двери, наблюдая.

Картина была ужасная: стол опрокинут, на полу рассыпаны бумаги, дверца массивного сейфа открыта (ключ торчит в ней), в сейфе тоже какие-то бумаги и несколько купюр россыпью. Пара тысячерублевок валялась и на полу. И тут же, между столом и сейфом, лежал вниз лицом прораб Владимиров. Под телом растеклась кровь, уже загустевшая. Рядом валялся окровавленный строительный молоток. Молоток двойного назначения: круглое било с одной стороны и заострение для колки кирпича с другой, молоток каменщика. Вадик склонился над прорабом, пальцем щупая на шее пульс. Кравцов обратил внимание, что тело будто бы пытались вытащить: кровь не под головой, а дальше, за ногами видны следы волочения. Вадик все нащупывал признаки жизни. Кравцов осмотрел другие детали. В углу стоял стеллаж со стопками рукавиц, новыми строительными касками, ножовками, мастерками и прочим рабочим имуществом про запас. Было и несколько молотков, похожих на орудие убийства. На подоконнике – бутылка молдавского коньяку и два стакана. Бутылка почти наполовину выпита, в одном стакане на дне свежие остатки, в другом – ничего, пуст и сух, даже пылью слегка покрыт.

– Живой! – вдруг вскрикнул Вадик. – Он живой, Павел Сергеевич!

Кравцов быстро глянул на Лазарева и тут же отвел глаза. Но успел заметить, что эта новость оказалась для Лазарева скорее неприятной.

– Вы врачей, надеюсь, вызвали? – официально, как представитель медицины, спросил Вадик Лазарева.

– Вызвали, вызвали.

– Да они вон приехали уже! – сказал охранник.

4

Врачи уже приехали, а вместе с ними и машина с надписью «Прокуратура». (Замечена, кстати, небольшая хитрость в такого рода надписях. Всем известно, что прокуратура бывает областной, городской и районной, не говоря уж о республиканской. Честнее было бы эту принадлежность в надписях указывать. Но, как правило, частности опускают. «Прокуратура» – и все тут. Так оно значительней и страшнее. Прокуратура же, которая не чувствует себя значительной и страшной, – не прокуратура!)

Следователь Амнистимов (дал же Бог человеку такую фамилию!), мужчина лет сорока, невысокого роста, аккуратный, в костюмчике, быстрый, выскочил из машины и устремился в бытовку. Туда же направились врач и медсестра из «скорой помощи».

– Минутку! – остановил их Амнистимов. – Сначала я осмотрю.

– Надо срочно помочь, он помереть может! – крикнул Вадик.

– Ничего, – сказал Амнистимов. – Час терпел, минуту еще потерпит. Да и все равно вы лечить не умеете! – обвинил он всех присутствующих врачей. – У меня вон флюс был, пошел взрезать. Взрезали так, что заражение крови началось, чуть не загнулся! Лекари!

Амнистимов быстро и четко провел осмотр. Собрал документы. Запихал в пакет бутылку и стаканы. В другой пакет – молоток. Дал указания приехавшему с ним фотографу сделать снимки. Фотограф оказался по совместительству врачом-криминалистом (или, наоборот, был по совместительству фотографом). Окунув палец в кровь, он осмотрел палец, понюхал и сказал:

– Судя по тому, как свернулась, прошло часа два. Или три. Точнее определить не смогу.

После выполнения всех процедур Владимирова на носилках потащили в машину.

– Тяжелый какой, – ворчал шофер. И крикнул рабочим: – Чего сидим? Помогите!

Никто не шелохнулся.

– Да он живой, чего вы боитесь? – удивился шофер.

– Потому и боимся, что живой, – негромко отозвался кто-то.

– А кто вообще первый сказал, что он мертвый? – задал вопрос Кравцов.

Строители переглянулись и не ответили.

Владимирова увезли. Лазарев, все время находившийся поблизости, подошел к Амнистимову и спросил со значением:

– Как поживает Петр Иннокентьевич?

– Это кто?

– Вы свое начальство не знаете? Районный прокурор.

– А... Должно быть, нормально поживает. А вы кто?

– Георгий Георгиевич Лазарев. Председатель здешнего кооператива. Я считаю...

– Ага! – не поинтересовавшись, что там считает Лазарев, воскликнул Амнистимов. – Значит, можете дать показания?

– Никаких показаний дать не могу. Но считаю, что...

– Почему же не можете?

– Потому, что с утра не выходил из дома, прибаливал. И если бы не это событие... Главное, я считаю, что...

– Мало ли – не выходили! Но дела-то вы с прорабом вели?

– Вел некоторые....

– Вот! Должны, например, знать, сколько денег украдено.

– Откуда же я знаю? У него свои расчеты с рабочими, и вообще...

– То есть не знаете?

– Нет.

– Жаль. Тогда пока свободны.

– Что значит «пока»? И вообще, я считаю, – наконец сумел высказаться Лазарев, – что данный факт не должен становиться достоянием общественности. А то знаете, как бывает: произошло убийство – и сразу в газетах сообщают, по телевидению. В нашем случае это необязательно. Сами знаете, какие у нас тут люди живут. Зачем глупыми сплетнями портить репутацию поселка? Прошу передать мое мнение Петру Иннокентьевичу и оформить запрет прокуратуры на данные сведения в интересах следствия.

Амнистимов посмотрел на Лазарева. Лазарев посмотрел на Амнистимова. Амнистимов, имея дерзкий и гордый характер, не привык, чтобы ему указывали посторонние. Лазарев, имея связи и репутацию, привык, чтобы к его мнению прислушивались. Кравцов наблюдал за ними, и ему казалось, что он видит картинку из жизни дикой природы. Встретились, например, на узкой тропе два лося. Смотрят друг на друга, агрессивно пригнув головы, и по каким-то лишь им известным признакам определяют силу противника и решают, как быть: броситься на врага и растоптать его, бежать во имя сохранения шкуры – или с достоинством разойтись в разные стороны. Чиновник Амнистимов смотрел на чиновника Лазарева и нутряным чутьем определял, что он такое, степень его силы и последствия от возможного столкновения. И, определив, сказал с достоинством, но и с долей уважения к мнению:

– Хорошо, передам. А теперь приступим к следствию. Ибо мой принцип: куй железо, пока не сперли! Опросим свидетелей!

5

Амнистимов начал опрашивать свидетелей, причем по своему методу – всех сразу. Кравцову покровительственно объяснил:

– Знаешь ли, одного допросишь, тот другому скажет, как врал, другой сориентируется. А тут получится сразу перекрестный допрос и очная ставка! На психику давить надо в первую очередь! Конечно, если бы прораб выжил, проблем бы не было. Но сомневаюсь я. Как считаешь? – спросил он криминалиста-фотографа.

– Я больше по трупам специалист. Вообще-то обе травмы несовместимы с жизнью.

– Два раза били? – уточнил Кравцов.

– Ну.

– А острым концом молотка или тупым?

– Ну, тупым. Разницы при такой силе удара нет. Хотя острым было бы вернее.

– Думаешь, тут какой-то расчет? – спросил Амнистимов Кравцова.

– Да какой тут расчет... Стол вон перевернут, драка была, скорее всего...

– Я тоже так полагаю. Итак, участковый, что мы имеем? Имеем следы драки. Имеем коньяк, два стакана. Пили не так давно. Имеем всякие бумаги, в том числе ведомость на выдачу зарплаты. Самой зарплаты – не имеем. И денег вообще. Как я мыслю? Мыслю так: с кем он пил, тот и убил. Ну, зови народ!

Кравцов пригласил строителей в бытовку.

Амнистимов сел за столом, положив перед собой в двух полиэтиленовых пакетах молоток, бутылку и стаканы. По замыслу следователя, это должно было произвести нужный эффект.

Строители вошли и сели напротив Амнистимова на длинной лавке. Это была типичная интернациональная бригада, случайно собравшиеся на сезон люди. Амнистимов напористо вел перекрестный допрос, и картина преступления постепенно вырисовывалась.

Около часа дня Владимиров приехал из города и закрылся в бытовке. Все знали, что он должен выдавать зарплату. К нему заходила жена, Элла Николаевна. Примерно около двух часов. Или чуть позже. Потом она уехала в город на своей машине. До сих пор не вернулась. Заходил в начале третьего бригадир Дьордяй узнать, когда именно Владимиров будет выдавать деньги. Владимиров сказал, что после трех, после обеда. Заходила Эльвира Бочкина, повариха, тоже примерно в третьем часу.

– Зачем? – спросил Амнистимов.

И тут же Воловой, ражий мужик с хитрыми и охальными глазами, внятно хихикнул.

– По какому поводу юмор? – тут же спросил его Амнистимов.

– Да так...

– Встать! – закричал на него Амнистимов. – У нас тут ничего не может быть – «да так»! Повторяю: по какому поводу смех? Или в другом месте будем отвечать?

– Могу и тут, – поднялся Воловой, обескураженный таким нападением. – Хотя и без того все знают...

– Что знают?

Эльвира Бочкина, женщина приятной полноты, с яркими глазами, ответила сама:

– Ничего они не знают! Вы же сами понимаете, товарищ следователь, их тут десяток кобелей, а я интересная женщина. Каждый подъезжает. И я всем отвечаю отрицательно во всех смыслах. Они обижаются и начинают клепать. Ну, и склепали меня с Игорь Евгеничем, дай бог ему выздороветь. Ясно, я же часто захожу: насчет продуктов, калькуляции, то-се. В город с ним езжу. И в этот раз сказать пришла, что завоз пора делать, жиры кончились, крупа тоже...

– Жиры, – проворчал болезненно худой, пожилой дядя Вадя. – От тебя дождешься!

– Ты, дядя Вадя, сначала глистов у себя выведи, обжора старый, все говорят, что ты ночью зубами скрипишь!

– Тю, дура! Я от острого хондроза скриплю, острый хондроз у меня болит! Глисты!

– И между прочим, сегодня мясо ели! – заявила Бочкина.

– Какое? – спросил вдруг Кравцов.

– То есть?

– Ну, какое мясо? Говядина, свинина? Или козлятина, может быть?

– А в чем разница-то? – недоумевала Бочкина.

– Если нет разницы, почему бы вам не ответить?

– Э, э, участковый, тут я допрос веду! – пресек Амнистимов. – Продолжаем по делу. Итак, Эльвира Бочкина, есть мнение, что у вас с убитым прорабом были отношения.

– Мнение есть, а отношений не было! – парировала Бочкина. И оскорбленно села.

Кроме Эллы Николаевны, бригадира Дьордяя и поварихи Бочкиной заходил, оказывается, еще молодой молдаванин Ион Кодряну.

– Зачем? – спросил Амнистимов.

Кодряну, волнуясь, выставил забинтованный палец и заговорил с акцентом, мягко выговаривая звук «л»:

– Заходиль про палец говорить! Мне палец циркулярка резала. Я в город ездиль, врачам платиль, за лекарства платиль, а ему говорю: возмести убыток! А он смеется только, и все! Ему смешно, не его палец, а если у меня гангрена будет?

– И когда это было?

– Не помню. Работа кончилась, обед не началься еще.

– И прораб был живой?

– А какой? Со мной говориль, я ругался, он смеялся, но был еще живой. Я плюнуль, ушель.