Текст книги "Стожары"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 24. КЛЕТКА N 5

Теперь осталось показать Андрею Иванычу самое интересное.

Вскоре ученики привели его к опытному участку.

Маша осторожно приоткрыла дверцу и пропустила всех за изгородь.

Дед Векшин ходил между грядками, осматривал посевы.

Маша погрозила ребятам пальцем:

– Вы тихо… сейчас придумаем что-нибудь.

Что она придумает, девочка еще не знала, но бесенок, вселившийся в нее с утра, не давал покоя.

Она подбежала к деду Захару:

– Дедушка… тут человек один пришел, нашими опытами интересуется.

– Какой человек?

– Он военный… с фронта. Спрашивает, как у нас насчет новых сортов.

– Уже выболтала, успела! – с досадой сказал Захар. – А какой уговор был?

– Этому человеку можно, дедушка… – начала было Маша, но старик, подняв голову, вдруг отстранил ее в сторону и шагнул вперед:

– Кого вижу! Андрей Иваныч! Дорогой ты наш человек! – И с опаской поглядел на тощий правый рукав учителя. – Списали, значит, вчистую?

Андрей Иваныч обнял Векшина:

– По документам вчистую, а про себя считаю – вроде как на другой фронт переведен.

– И правильно считаешь, – согласился Захар. – Какие там новости на белом свете, Андрей Иваныч? Где воины наши шагают?

– Далеко шагают, Захар Митрич! Вчера приказ передавали – наши Минск освободили.

– Святое дело! – просветлел Захар. – По всем приметам, конец скоро лихолетью! Хмара нашего солнышка не закроет больше. Вот и мы стараемся как можем. – Старик показал на участок.

– Так это и есть опытное поле? – спросил учитель.

– Громко сказано, Андрей Иваныч! Пятачок, а не поле. Но кое-что мы посеяли. По зернышку собирали, по горсточке. Это вот лен-долгунец, здесь рожь зимостойкая, там ячмень голозерный… А это ваш подарок… Помните, в письме ребятам прислали? – Захар показал на маленькую делянку с крупноголовым клевером.

Учитель неторопливо шел по участку, наклонялся к растениям, бережно касался цветов и листьев, словно здоровался с ними после долгой разлуки.

Вот он остановился перед высокой, в полтора человеческих роста, дагестанской коноплей. Рядом росло несколько кустов лещевины с крупными темно-зелеными лапчатыми листьями. Еще дальше на крошечных грядках учитель узнал амурскую сою, кок-сагыз, арахис, нижние мелкие цветы которого зарывались в землю и там образовывали «земляные орешки».

– А эти южане откуда? – спросил Андрей Иваныч.

– Об этом вы ребят спрашивайте, – сказал дед Захар. – Их питомцы.

– Это мы на пробу посеяли, Андрей Иваныч, – объяснил Алеша. – А семена в школе достали.

– И то сказать, – покачал головой Захар. – Меня, как маленького, втравили в эту забаву. «Дедушка, а как поливать да как удобрять?» Отбоя от вопросов нет. А я, признаться, таких растений и в жизни не видывал. Вот мы и мозговали всей артелью, как от заморозков южан укрыть да от ветров холодных сберечь. И ничего будто – прижились гости,

– Андрей Иваныч, – сказала Маша, – а если арахис у нас в поле посеять… Знаете, какая это ценная культура! И кок-сагыз.

– А еще бы виноград за сараями хорошо вырастить, дыни, – заметил Семушкин.

– Видали, куда целят, Андрей Иваныч! – засмеялся Захар. – Затей у них в голове, что семечек в огурце. Ретивый народ, неотступный…

Андрей Иваныч подошел к густой кустистой пшенице на пятой клетке. Капли дождя сбегали по коленчатым прозрачно-зеленым стеблям, усатые колосья были покрыты водяной пылью.

Неожиданно сквозь облака пробилось солнце, и омытая дождем пшеница засияла, как хрустальная.

Учитель даже зажмурился и присел на корточки:

– Это что за сорт такой?

Захар сделал предупреждающий жест рукой, словно хотел сказать детям, чтобы они не мешали Андрею Иванычу рассмотреть пшеницу, а сам, вытянув шею, не сводил с него глаз.

– Позвольте, Захар Митрич… да это… – учитель обернулся и схватил старика за руку, – Егора Платоныча пшеница? Несомненно его.

– Узнали? – спросил Захар. – Она, Андрей Иваныч, она самая.

– Как не узнать! Все признаки налицо: и рост, и колос. Да я ее из сотни сортов отличу. Она мне во сне сколько раз снилась. Но откуда же она у вас, Захар Митрич? – Учитель вдруг поманил к себе Машу: – А вы мне с Саней что писали? Погибла пшеница, ни одного зернышка не сохранилось.

– Писали… – растерянно призналась девочка, – так оно и было. Мы долго искали, всех спрашивали… Никто ничего не знал. И дедушка сказал, что она потерялась… Ведь правда, дедушка?

– Говорил, было такое дело. – Захар сконфуженно почесал затылок, потом привлек к себе Федю: – Это вот через кого все переиначилось. Его благодарите.

И, чувствуя по глазам, что ни Андрей Иваныч, ни ребята ничего не понимают, он переглянулся с внуком и рассказал о всех приключениях пшеничных зерен.

* * *

Когда немцы начали подходить к Стожарам, Захар Векшин зарядил свою старую берданку и пришел в лес к партизанам.

Командир отряда, директор МТС, увидев старика, рассердился, приказал ему немедленно вернуться домой и гнать на восток колхозное стадо.

Но старик наотрез отказался: со скотом управятся женщины и подростки, а он, как-никак, мужчина, назубок знает все лесные дороги и тропы, неплохо палит из дробовика и, уж конечно, наделит тремя аршинами русской земли с десяток-другой поганых фашистов. К тому же в колхозе имени Пушкина остается фруктовый сад на полтораста корней, дома, посевы, а это добро, как скот, на восток не угонишь.

– Сторожем при колхозе будешь? – спросил командир. – От врага уберечь надеешься?

– Там видно будет…

И Захар из отряда не ушел. Вскоре нашлась ему и работа. Он чинил партизанам обувь, латал одежду, варил обед, лечил их травами.

Иногда, переодевшись нищим, он пробирался в деревни, узнавал, есть ли там гитлеровцы, полицаи, кто поставлен над советскими людьми старостой.

Однажды в лесу Захар натолкнулся на одичавшего Федю Черкашина.

Захар привел мальчика в отряд.

Федя помогал деду вести партизанское хозяйство, собирать лекарственные травы, грибы, ягоды.

По деревням теперь они ходили вместе. Туда, где рослому, приметному деду опасно было показаться, легко проникал юркий, маленький Федя.

Мальчика полюбили в отряде, и, узнав, что он круглый сирота, многие хотели его усыновить.

– Я не сирота. У меня дедушка есть… – отвечал Федя.

Как-то раз они с дедом пробрались в Стожары. Там хозяйничали гитлеровцы. Поля охранялись – теперь они были собственностью какого-то важного немецкого помещика. Урожай в том году выдался на редкость.

Среди посевов Захар нашел сотку с пшеницей Егора Платоныча. Как ни старалась вытоптать ее Катерина Коншакова, но отдельные стебли выжили, поднялись и теперь стояли, отягощенные крупными спелыми колосьями.

– Такой сорт вырастили! И для кого! – застонал от боли Захар. – Для фашистской утробы. Теперь от него ни колоска не останется, ни зернышка. – И он пристально посмотрел на мальчика: – По чужим горохам умеешь лазить? По садам, огородам…

– Доводилось, – смущенно признался Федя.

– Все вы, мальчишки, на одну колодку деланы, попортили мне кровушки… А вот теперь, Федюша, святое дело сотворить можешь. Хоть три колоска достань. Сумеешь?

– Смогу, дедушка. Я весь хлеб оборву, – согласился Федя.

Ночью он пробрался к пшенице, и к утру старик с мальчиком принесли в лагерь полную сумку колосьев, вышелушили зерна, провеяли на ветру и ссыпали в мешочек.

– Не рано ли, дед, к посевной готовишься? – спросили его партизаны. – Еще врага с земли не спихнули, а ты о семенах думаешь.

– Самое время. Земля – не фашистская утроба. Будут семушки – будет и хлеб. Теперь доброе зерно без следа не сгинет.

Командир отряда пожурил Захара с Федей, строго-настрого запретил им устраивать подобные вылазки, но пшенице обрадовался и просил беречь ее пуще глаза.

С весны завязались тяжелые бои. Линия фронта все ближе подходила к партизанскому району. Надо было наладить связь с нашими войсками. Пробраться через линию фронта вызвался дед Векшин. С ним увязался и Федя.

– Уж очень ты мал, Федя, – покачал головой командир отряда: – тебе бы по лужайке бегать, в бабки играть, а тут такое дело… Опасно ведь, надо быть ко всему готовым.

– Я всегда готов!

– Пионер, значит… Ну, шагай, братец! – Командир крепко обнял мальчика.

И Захар с Федей пошли. Сначала болотом, буреломом, по пояс проваливаясь в зыбкие трясины. Потом они выбрались к реке, и Захар отправился искать брод, чтобы перейти на другой берег. Федя сидел в густой траве и ждал. Неожиданно за кустами он услышал глухую возню и крики. Федя бросился было на шум, но тут до него донесся протяжный и грустный посвист иволги. Это был условный сигнал. «Я попался. Пробирайся к нашим один», – говорил дед Захар.

Федя забрал дедушкину котомку и, оседлав толстое бревно, переправился через реку.

Через два дня советские войска прорвали вражескую оборону и погнали фашистов на запад, освободив многих советских людей, в том числе и Захара Векшина.

Старик бросился искать Федю.

Мальчика нигде не было. Куда ни писал Захар, какие справки ни наводил, никто ничего не знал о его внуке.

Только через полгода, когда жизнь в Стожарах немного наладилась, Захар Векшин получил письмо из далекого города Ташкента. Федя писал, что донесение он тогда доставил, но его малость поранило, и он лежит сейчас в госпитале.

– …Долго, коротко ли, добрался до меня внучек, – закончил свой рассказ Захар, – и пшеничку привез.

– И молчали до сих пор! Экий вы, Захар Митрич! – с упреком сказал учитель. – Да это же ребятам всякой сказки дороже.

– Опасался, Андрей Иваныч: а вдруг залежались зернышки, никакой жизни в них не сохранилось. Зачем же раньше срока людей в искушение вводить!

Легкий ветерок ворвался на участок, пробежал над посевами, и они зашуршали колосьями, словно хотели сказать: «А мы живем, живем».

А вот теперь дело ясное: здравствует пшеничка, заколосилась, зацвела. Скоро и урожай собирать будем.

Глава 25. ЛАПТА

Нарезав по большой охапке гибких, молодых прутьев, Санькина компания выбралась из зарослей ракитника и пошла домой. Санька уныло плелся позади всех. Все ему было не по душе в этот день: и плотные, серые облака на небе, то и дело моросящие дождем, и бестолковый крик галок над полями, и Петькино нытье о том, что нет ему больше никакого расчета плести корзины, раз продают они их за бесценок.

– Отвяжись ты со своими корзинами! – обругал его Санька. – Надоели они мне.

– Вот и я говорю – расчета нет, – сказал Петька. – Тебя моя мать просила зайти.

– Зачем это?

– Не догадываешься? Насчет сапожной мастерской решить надо. Она уже с дядей Яковом обо всем договорилась. Пелагея Колечкина Тимку тоже отпускает.

Мальчишки дошли до опытного векшинского участка и сели у изгороди отдохнуть.

– Чего, Коншак, скучный такой, словно петух помятый? – не унимался Петька. – Погода не веселит? А может, перед учителем струхнул? Я видел, он уже Машеньку за тобой присылал: «Дать-подать мне Коншакова».

– Что мне учитель! – дернул плечом Санька и, чувствуя, что сказал совсем не то, что думал, покраснел и отвернулся.

– Ясное дело! Что он нам! – подхватил Петька. – Ни сват, ни брат. Это раньше – чуть что, и пожалуйте под машинку. Усадит на стул, стрижет под нулевку, а сам целое тебе наставление читает: зачем сучок у яблони обломал да зачем прохожему грубо ответил. Пятое-десятое! Жуткое дело! А теперь мы ему люди не подначальные. Сами с усами, мастеровой народ. Пожалуйте, гражданин хороший, подшить, подбить, перетяжечку сделать… Нам это раз-раз! – Петька совсем расхрабрился и полез за кисетом. – Вот подойди он сейчас, а я так и скажу: «Закурите моего. Табачок-самосад, вырви глаз, злой корешок, достань до кишок».

– Кому скажешь? – обернулся Санька.

– Ну ему… Андрею Иванычу.

Но Санька так посмотрел на Петьку, что тот опасливо отодвинулся и вздохнул: нет, с Коншаком сегодня ни о чем нельзя сговориться.

Ему тоже стало скучно. Он не любил, когда вокруг него молчали, ничего не делали, никто никого не задирал и не поддразнивал.

Петька нарвал едких, как нюхательный табак, головок какой-то травы, растер их на ладони и сунул в нос задремавшему Тимке Колечкину.

Тот вскочил, чихнул, показал Петьке кулак и опять закрылся лопухом.

Девяткин совсем заскучал, заглянул через изгородь на участок, опять подсел к Саньке и вкрадчиво зашептал:

– Ягоды у векшинцев хороши! Уже совсем поспели. И от изгороди рукой подать. Вот бы попробовать! А?

– Я по чужим ягодам не мастер.

– Машеньку с Федей боишься обидеть?

– Какое мне до них дело.

– А докажи, попробуй!

– Сказано тебе…

– Да мы ж, Саня, только на пробу. В запас брать не будем. Дед Векшин и знать ничего не узнает. Вылазку, конечно, проведем по всем правилам: дозорных выставим, сами по-пластунски…

Санька молчал.

– Ну, дело твое, – со вздохом поднялся Петька. – Раз не желаешь – мы и с Тимкой можем. Смотри, Коншак, пожалеешь! Ягоды-то – мед с сахаром! Будешь потом слюнки глотать.

– Посмей только! – Санька с силой дернул Петьку за руку. – Сиди! Никуда ты не пойдешь.

Петька вздохнул и посмотрел на мальчишек. «Понимаете, мол, сами, какой я лихой и отчаянный парень и обязательно угостил бы всех вас сладкими ягодами, если бы не Санька», – говорил его взгляд.

– В лапту, что ли, сыграть? – лениво предложил он. – Мячик, Тимка, с тобой?

– Со мной, – ответил Тимка.

Мальчишки разбились на две равные партии.

Но игра шла вяло. Желая чем-нибудь рассмешить ребят, Петька с таким затейливым вывертом ударил лаптой по мячу, что тот полетел в сторону участка, выписал дугу и камнем упал за изгородью.

Мальчишки опешили. Больше всех расстроился Тимка. Упругий, литой мяч ему подарил брат, приезжавший недавно с фронта на побывку, и он очень им дорожил. Тимка петухом налетел на Девяткина, требуя, чтобы тот сейчас же шел к деду Захару и упросил его пустить мальчишек в сад отыскать мяч.

– Что ты, Тимка, что ты! – попятился Петька. – Разве ж Векшин допустит кого! Знаешь, какой он бешеный. Да нет, сто рублей дай, а я к нему не пойду. Лучше я тебе новый мячик куплю… Вот поеду в город и привезу.

– Ты купишь! У Ваньки Строкина губную гармошку в омуте утопил… Год прошел, а ты все покупаешь.

– Так я с Ванькой наличными расплатился – семечками всю зиму угощал.

– Уж и угощал! – фыркнул рыженький Строкин. – Стакан купит и оделяет весь класс – а все за счет моей гармошки.

И, как Петька ни клялся, что непременно привезет из города мячик, и даже не один, а два, Тимка не поверил ему, отошел в сторону и лег на траву.

Саньке стало жаль Тимку. Он хмуро посмотрел на Девяткина и поманил его к себе.

– Ну, чего? – недоумевая, подошел тот.

– Ты дурачком не прикидывайся, – тихо сказал Санька. – Доставай мячик…

– Да как же, Саня… – опешил Девяткин.

– Проберешься на участок и найдешь. Ты опытный.

– Там же трава, посевы какие-то…

– Найдешь, найдешь! – закричали мальчишки, которым очень понравилось Санькино предложение. – Мы видели, где он упал: у изгороди, в левом углу.

Девяткин начал отговариваться: на участок, конечно, пробраться дело нехитрое, но это лучше сделать в сумерки или вечером.

– А мяч с фонарем искать будешь? – спросил его Строкин.

– Тогда завтра утром… Встану пораньше и найду.

– Видали такого! – вспыхнул Санька. – Как за ягодами, так он готов хоть сейчас. А тут и хвост намок. Ладно, сиди, Девяткин. Один пойду.

– Ты? – Петька уставился на Саньку и вдруг ухмыльнулся. Ясно же, что Санька не против полакомиться ягодами, только он ищет подходящий повод. – Да вдвоем я куда угодно, хоть на край света…

Санька с Девяткиным подобрались к участку с той стороны, где у изгороди росла раскидистая черемуха. Санька забрался по стволу вверх, сел верхом на толстый сук и, протянув вниз конец палки, помог вскарабкаться на черемуху Петьке. Минуты две они сидели не шевелясь, потом Санька начал передвигаться по черемуховому суку, что свешивался через изгородь. Чем дальше он удалялся от ствола дерева, тем сильнее выгибался упругий, пружинистый сук и наконец коснулся земли.

Тем же способом начал переправляться и Девяткин. Но тут произошла заминка.

– Чего ты? – шепотом спросил Санька.

– Хорошо тебе… Ты, как перышко, легкий…

– Выдержит… это же черемуха.

Петька осторожно начал продвигаться дальше. Вдруг он, как мешок с зерном, тяжело свалился на Саньку и испуганно зашептал:

– Там ребята с учителем ходят… И Векшин с ними.

– Тебя заметили?

– Возможное дело… Знаешь, у Маши глаза какие… – Сквозь землю видят.

На всякий случай мальчишки забрались в густой малинник около изгороди и прислушались.

На участке было тихо.

Решив, что Девяткину просто померещилось, Санька пополз в глубь участка. Полз он, тесно прижимаясь к земле, поочередно вынося вперед то правую руку, то левую. Иногда останавливался и поджидал Петьку. Тот часто вставал на четвереньки. Санька толкал его кулаком, и переползание продолжалось по всем правилам.

Не продвинулись они и десятка метров, как услышали за кустами голоса, а потом увидели деда Захара с ребятами и среди них Андрея Иваныча.

– Говорил я тебе! – зашептал Петька. – Накрылись теперь. Это они нас ищут.

Мальчишки вновь забрались в малинник. Но люди на участке, как вскоре понял Санька, никого не разыскивали. Они спокойно ходили по дорожкам, осматривали посевы и о чем-то разговаривали.

«Векшин свое хозяйство учителю показывает», – догадался Санька.

Наконец все ушли с участка. Санька переждал еще немного и, кивнув Девяткину, вновь пополз по траве. Вдруг он заметил, что Петька начал забирать в сторону.

– Ты куда?

– Так грядки-то с ягодами вон где, – показал Петька, – я-то лучше тебя знаю.

– А при чем ягоды?

– Ну-ну, – подморгнул Девяткин, – так уж тебе очень мячик нужен. И хитер ты, Коншак!..

Санька вскочил, кинулся к Петьке, но потом, вспомнив, где он находится, опять упал в траву.

– За мной!.. За мной ползи! – яростным шепотом приказал он Девяткину.

Тот уныло повернул за Санькой.

Трава вскоре кончилась, и мальчишки попали в частые всходы овса. Потом пошли делянки с ячменем, с рожью, пшеницей.

Наконец Санька с Девяткиным добрались до левого угла участка (по всем приметам мячик упал именно здесь) и принялись шарить в посевах. Искали долго, колени и локти у них стали зелеными от раздавленных стеблей, но мячик не находился.

Петька часто высовывал голову и прислушивался.

– Пустая затея, Коншак, – заныл он. – Иголку в сене ищем. А знаешь, что будет, если поймают нас? Дед Векшин в штаны крапивы напихает да еще в правление стащит, матерей вызовет. Уберемся подобру-поздорову, пока не поздно.

– Ищи, ищи! – зло посмотрел на него Санька. – Любишь кататься, люби и саночки возить…

Неожиданно за кустами забренчали банки и обручи. Санька теснее прижался к земле, а Девяткин на выдержал и дал задний ход.

Санька погрозил ему кулаком, но тот уже раздвинул тычинник в изгороди и выбрался с участка.

Санька взял чуть левее и вновь принялся за поиски. Наконец он нащупал упругий резиновый шарик. Облегченно вздохнув, быстро засунул мячик поглубже в карман и тем же путем, что и Петька, юркнул за изгородь.

Глава 26. САРАНЧА

Этот день для Андрея Иваныча был полон встреч. Заходили соседи, бывшие ученики, колхозницы. Прибежала Лена Одинцова с подругами и потащила было учителя в поле – смотреть делянку с пшеницей.

– Увольте… и так школьники целое утро водили повсюду, – взмолился Андрей Иваныч.

После обеда Татьяна Родионовна созвала колхозников на собрание.

Женщины разместились перед правлением на бревнах, в тени тополей и раскидистых ив.

Здесь же были мальчишки – без них в Стожарах не обходилось ни одно собрание.

Петька Девяткин, не обращая внимания на недоброжелательные взгляды колхозниц, закурил козью ножку величиной с пастуший рожок.

– Брось цигарку, брось! – вдруг испуганно зашептал Тимка. – Учитель идет.

Девяткин невозмутимо выпустил дым через ноздри:

– Мы ему не подначальные…

– Кому сказано! – Санька вырвал цигарку и затоптал ее ногой.

Андрей Иваныч подошел к бревнам и – наверное, впервые с того дня, как ушел на фронт, – не козырнул, а приподнял пилотку над головой и поклонился. Колхозницы потеснились и освободили ему место на бревнах.

– Опять к нам, Андрей Иваныч?

– Неужто лучше наших Стожар и места не нашли?

– Ребят построжите. Без отцов совсем от рук отбились…

– Слово нам твердое скажите. Скоро ль по домам наши вернутся?

Подошла Катерина Коншакова. Увидев учителя, она замерла от волнения. Захотелось подбежать к нему, заговорить о Егоре, рассказать о своих опасениях, Андрей Иваныч поднялся Катерине навстречу.

– Знаю про вашу тревогу, знаю, – шепнул он. – Но вы сердцу не поддавайтесь, Катерина Васильевна, – оно и обмануть может. – Учитель усадил Катерину рядом с собой. – Рассказывают, не забываете Егорово дело. Сегодня вашу делянку с посевами видел. Отличная делянка.

– Какая же оценка будет, Андрей Иваныч? – встрепенулась Катерина.

– Добрый хлеб растет. Крепко, видно, поработали.

– Помощники у меня славные: и девчата-комсомолки и школьники. За посевами во все глаза следят.

– А колхоз все еще не на первом счету в районе – потерял славу свою довоенную.

– Ваша правда, Андрей Иваныч, – вздохнула Катерина. – Мы вот на большое дело собираемся размахнуться – всю Старую Пустошь поднять. Земли там много.

Колхозницы заговорили о Старой Пустоши – осилят ли они такое дело без мужиков, хватит ли у них пахарей, тягла.

– А что Андрей Иваныч скажет? – обратились они к учителю.

– Дело стоящее, – поднялся учитель. – Народ наш фашистов не только пулей да снарядом бьет, но и зерном. Урожаи надо поднимать, новые сорта выращивать.

– Был у нас добрый сорт, – вздохнула Катерина, – сама погубила.

– Погубили, да не совсем. – Андрей Иваныч достал из кармана колосок пшеницы. – Узнаете?

Бережно держа его в ладонях, словно робко затеплившийся огонек, она долго смотрела на него, потом позвала Саньку:

– Саня, посмотри: отцов колосок, в точности. Чудо-то какое! Откуда он у вас, Андрей Иваныч? Кто сберег его?

– Нашлись такие люди.

Учитель рассказал собранию о том, что увидел сегодня на опытном ребячьем участке и что узнал от деда Векшина. Потом заметил на бревнах Степу, Семушкина, Зину Колесову и позвал их к себе.

– Да вот они и сами. Ну-ка, покажитесь людям…

Все обернулись к ребятам. Те спрятались за ствол старой ивы и зашептались.

– Все на свет выходите, все! Чего там, как грибы, под кустом хоронитесь! – засмеялся учитель. – А где же дедушка ваш? А Маша с Федей?

– Они на участке дежурят, – ответил Семушкин.

– Видали, как дело поставлено! – подмигнул Андрей Иваныч колхозницам.

– Андрей Иваныч, – сказала Катерина, – пока до собрания на участок бы сходить… Как она там выглядит, пшеничка-то…

– А это как молодые хозяева допустят, – улыбнулся учитель: – у них там строго.

– Теперь можно, – сказал Семушкин.

Не успели колхозницы подняться с бревен, как из проулка показался Захар Векшин. Был он бос, усы его грозно топорщились. Федя и Маша еле поспевали за ним.

Федя держал дедову можжевеловую клюшку, а Маша все совала старику в руки подшитые обгорелые валенки:

– Дедушка, да обуйся же! Дедушка!

Захар не слушал ее. Он растолкал колхозниц, подошел к Татьяне Родионовне:

– Вот, всегда говорил: саранча! Все погубят, все истребят…

– Какая саранча? – не поняла председательница.

Старик обвел взглядом мальчишек Большого конца, толпившихся среди взрослых, и вдруг вырвал из рук Маши валенки.

– Я вас, саранча бескрылая, приведу в чувствие! – закричал он, размахивая валенками.

Но мальчишки увиливали в стороны, прятались за спины взрослых, и удары сыпались куда попало.

Санька с Петькой поспешно забрались на старую раскидистую иву.

– Да уймитесь вы, богатырь с палицей! – остановил Захара Андрей Иваныч. – Что случилось? Расскажите толком!

– У нас, Андрей Иваныч, пшеницу вытоптали, – тихо признался Федя. – Как вы ушли, мы с дедушкой пообедали – и опять на участок. Смотрим, а пшеница на пятой клетке помята, спутана.

– Погоди, Федя! – оторопел учитель. – Это как же так? Надо разобраться.

Семушкин в два прыжка очутился около Феди:

– Кто дежурный сегодня?

– Ну, я дежурный и не уходил почти никуда. Только пообедать на четверть часика…

– Ну вот… А калитку, поди, не закрыл – свиньи и набежали.

– Закрыл, закрыл и колом припер, хорошо помню! – защищался Федя.

– Чрезвычайное событие, Захар Митрич! – Учитель обернулся к Захару. – Свиньи не забегали, града не было, а пшеница помята…

– Дело ясное… мальчишки погубили, – сказал Захар.

– Зачем же им хлеб вытаптывать? – удивился учитель. – Ну, я понимаю, груши, яблоки оборвать, ягодами полакомиться – это они могут. А вот пшеницу губить – в толк не возьму. Чтобы наши ребята зла колхозу желали – быть того не может!

– Избаловались за войну, извольничались, – безнадежно махнул рукой Захар, – им теперь все нипочем…

Захара поддержала бригадир Погосова. Она сказала, что мальчишки и в самом деле отбились от рук – дерзят взрослым, по вечерам горланят песни под гармошку, на днях затеяли скачки на лошадях. Бабка Манефа пожаловалась, что ребята утащили у нее половинку ворот от двора и спустили на пруд вместо плота. Пелагея Колечкина сообщила, что у нее оборвали всю малину на огороде, и не обидно – спелую, а то зеленую, жесткую, прямо с ветками.

Мальчишки растерянно переглядывались, ежились, точно на улице внезапно похолодало.

Санька, не шелохнувшись, сидел верхом на суку ивы. Ему казалось, что все смотрят на него сквозь листву и понимают, кто именно забрался на векшинский участок, помял пшеницу на пятой клетке.

– А все ты, Тимкин жалельщик! – шепнул Петька. – Говорил: не надо искать этот мячик… Пропади он пропадом!

– По отдельности допросить надо, – сказала Погосова, – дознаться, кто у них первый закоперщик. А заупрямится – родителям препоручить. Те наведут следствие.

Учитель потер бритую щеку:

– А мне так думается: если уж кто набедокурил, он и сам скажет, честно и прямо.

– Несусветное это дело, Андрей Иваныч, – хмыкнул Захар, – не такие у нас мальчишки в селе. Нашкодить, да и в кусты – это они могут, а ответ держать – духом слабы.

– А я верю, что скажут. Ребята у нас не из трусливых, за других прятаться не будут. – Учитель медленно обвел взглядом мальчишек, остановился на Саньке.

Тот невольно подался назад. И тут ему показалось, что Федя Черкашин, так же как и учитель, старается высмотреть его среди листьев ивы.

«А он бы не молчал, сразу признался», – почему-то пришло Саньке в голову.

– А как Саня Коншаков думает? – вдруг спросил учитель.

У Саньки перехватило дыхание. Он побледнел, неловко спустился с дерева и тихо сказал:

– Я во всем виноватый… Мальчишки и не знают ничего… Я пшеницу помял.