Текст книги "Стожары"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 6. МАЛЬЧИК В УШАНКЕ

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не паренек в короткой куртке серого шинельного сукна, в тяжелых не по ногам кирзовых сапогах и солдатской шапке-ушанке. Он сбежал с пригорка и довольно нелюбезно встряхнул Девяткина за плечи:

– Чего надрываешься?

– Девчонка наша… На льдине… Жуткое дело!.. К мосту несет, – забормотал Петька. – Совсем глупая девчонка…

– Вижу, – хмуро перебил паренек в ушанке и, распахнув куртку, сдернул с себя поясной ремень, словно тут же на берегу решил высечь Петьку; потом сбросил с плеч вещевой мешок и с треском оторвал от него лямки. – Ремень есть?

– Ремень?! – не понял Петька.

– Ну, поясной там, брючный… Или веревка. Все давай.

Мальчик в ушанке сунул руки Петьке под пиджак, нащупал на животе ремень, снял его, потом так же бесцеремонно оторвал от школьной сумки шнурок и все это – ремни, лямку, шнурок – связал друг с другом.

Затем прыгнул на зыбкий движущийся лед и начал пробираться к Маше. Остановился у самого края разводья и, размахнувшись, с силой бросил девочке конец ремня.

Маша не сразу поняла, что ей нужно делать. Ремень просвистел над головой и шлепнулся в воду. Мальчишка быстро подтянул к себе самодельную спасательную веревку, свернул ее в кольцо, сердито крикнул: «Лови, девочка!», и вновь кольцо развернулось в воздухе. Теперь оцепенение Маши прошло. Она поймала конец ремня, уперлась ногами в льдину, и паренек в ушанке начал осторожно подтягивать ее вместе с льдиной к себе.

Разводье становилось все уже и наконец совсем закрылось. Паренек схватил Машу за руку и повел к берегу, выбирая льдины покрупнее, чтобы они могли выдержать двоих. Порой течение вновь разводило льдины в стороны.

– Ничего, девочка, ничего, – говорил мальчик в ушанке и пережидал, пока разводье не закрывалось.

Так они добрались до берега.

Почувствовав под ногами твердую почву, Маша отвернулась от реки и закрыла лицо руками. Потом поглядела на своего неожиданного спасителя.

Тот стоял в стороне и сосредоточенно развязывал узлы на лямках.

– Мальчик, а мальчик! – тихо позвала Маша.

Паренек в ушанке оглянулся.

Маша виновато улыбнулась и, не зная, как выразить свою благодарность, вдруг подбежала к пареньку и взяла у него из рук мокрые лямки.

– Давай я развяжу! – И, вцепившись зубами, принялась развязывать туго затянувшиеся узлы.

От моста мчались школьники: Санька с приятелями, Алеша Семушкин, Зина Колесова.

Встревоженные, тяжело дыша, они окружили Машу.

– Ты… ты зачем это через лед?.. – заикаясь, закричал на девочку Санька.

– Я бы пробежала, – растерянно заморгала Маша, – а тут вода кругом… голова закружилась.

– Всегда с тобой беды наживешь! – петухом наскочил на Машу Девяткин и ударил себя в грудь кулаком. – Еще и утонуть могла. А мы отвечай! Как в прошлое лето, когда у тебя в Черном омуте ноги свело.

– Кто бы говорил! – фыркнула Маша. – Это у тебя ноги свело.

– Видали! – разошелся Девяткин, обращаясь к мальчишкам. – Еще и спорит. Нет, довольно! Заказать ей за нами увязываться! На всю жизнь. Пусть ходит со своими девчонками.

– Веселый разговор, – негромко произнес паренек в ушанке. – У вас что же, так заведено?

Санька, словно от толчка, обернулся назад. Паренек сидел на бурой проталине и переобувался.

Был он невелик ростом, худощав, смугл, глаза его чуть косили, и в них бегали озорные искорки.

– Как – заведено? – настороженно переспросил Санька.

Паренек ответил не сразу. Он выжал воду из мокрой портянки, ловко, без единой складочки запеленал в нее ногу и сунул ее в широкий зев кирзового сапога.

– А так… Девочка чуть не утонула, а они… на бережку стоят, наблюдают.

– Кто… на бережку?

– Виноват, на мостике.

– Говори, да не заговаривайся! – Санька не заметил, как сделал шаг к незнакомцу, и неожиданно, без всякой связи, но довольно сурово, как ему показалось, спросил: – Ты чей? Куда идешь?

Паренек в ушанке вскочил на ноги, притопнул сапогами:

– Патруль? Проверка документов? Прикажете доложиться?

– И проверю… очень свободно. Много тут ходит всяких…

Но паренек будто не расслышал этих слов. Он смотрел на Машу. Девочка, стоя на одной ноге, сняла с другой сапог и, прыгая, выливала из него воду. Нога была красная, зазябшая.

Паренек подбежал к Петьке, выхватил у него из рук свой вещевой мешок, достал сухие портянки и протянул девочке:

– Переобувайся: простудишься!

Санька чуть не поперхнулся от досады. Мало того, что неизвестно откуда взявшийся паренек выставил его чуть ли не трусишкой, – он же первый предложил Маше переобуться.

Но Маша портянки не взяла.

– Я домой побегу… – И она обернулась к пареньку в ушанке: – Пойдем к нам! Отогреешься. Тебе еще далеко идти?

– В Стожары мне, в колхоз имени Пушкина.

– В Стожары? – воскликнула девочка. – К нам, значит. Мы все тут стожаровские. Вот она, за рекой, деревня наша. А ты к кому?

– Дед Векшин – у вас есть такой?.. Захар Митрич.

– А ты… ты к деду идешь?

– К нему.

Маша отступила шаг назад, обошла паренька кругом:

– Тебя Федей зовут? Да? Федя Черкашин?

Паренек, недоумевая, кивнул головой.

– Ребята! – закричала Маша. – К Векшину внук приехал! Федя Черкашин! – и, схватив мальчика в ушанке за руку, потянула за собой: – Пойдем, я тебя провожу.

Глава 7. ТЕРЕМ-ТЕРЕМОК

Изба Захара Векшина стояла на краю деревни. Чудом сохранившаяся при немцах, просторная, грузно осевшая в землю, она наклонилась вперед, словно хотела выбежать поближе к большой дороге, чтобы сказать каждому, кто заходил в Стожары: «Добро пожаловать! Заходи, места хватит».

И люди охотно сворачивали к Захаровой хате. Возчики и шоферы, перевозившие грузы на станцию, часто останавливались в ней на ночевку. Готовили ужин, пили чай и, застелив пол свежей соломой, устраивались спать. По утрам около «государственной хаты», как звали в деревне избу Векшина, рычали моторы, ржали кони, звенели ведра.

Денег за постой старик ни от кого не брал, кровно оскорблялся, когда ему совали в руки смятые бумажки, и сердито кричал на возчиков или шоферов: «Что везешь? Хлеб, картошку? Фронтовой груз, значит, солдатское довольствие. Так и вези поскорее, нечего тут прохлаждаться, чаи распивать!»

Но поужинать с заезжими людьми старик не отказывался и, кроме того, частенько после их отъезда находил в столе оставленную банку консервов, круг колбасы, буханку хлеба.

Школьники звали Захаров дом «терем-теремок» и по вечерам забирались в него учить уроки, слушать дедовы сказки или просто «на огонек», который нигде не горел так ярко и приветливо, как в «теремке», потому что заезжие шоферы щедро снабжали Захара керосином.

Сейчас Маша первая подбежала к «терем-теремку», пошарила под ступенькой крыльца, нашла ключ и открыла калитку.

– Входи, входи! – радушно пригласила она Федю. – Это ничего, что дедушки нет… Он не взыщет…

Вслед за Машей и Федей в избу вошли Зина Колесова, Алеша Семушкин и еще несколько ребят.

Санька с приятелями в нерешительности переминался около крыльца.

– А здорово он Машу выручил! – вполголоса сказал Степа Так-на-Так. – Откуда он взялся, Федя этот? Зайдем, Коншак, поговорим.

Санька молчал. Ничего не скажешь, парень находчивый, не растерялся. А он-то связался с этой худой лодкой… Но после того, что произошло на реке, как тут зайдешь в избу, что скажешь Маше?

– Кому интересно, идите, – дернул Санька плечом. – А мне домой нужно. – И он зашагал вдоль деревни.

Приятели переглянулись и поплелись за ним следом.

Маша, войдя в избу, быстро разулась, повесила пальтишко на гвоздик и залезла на печь.

Федя оглядел коричневые щелястые стены, увешанные пучками сухих душистых трав, снопиками пшеницы, ржи, овса, и спросил:

– А дедушка скоро будет?

– Он придет, придет… Ты забирайся сюда, – позвала его с печки Маша: – здесь тепло.

Федя не отказался. Полезли на печь и остальные ребята.

– Не все сразу! – осердилась Маша. – Раздавите печку, она и так старенькая.

Искоса поглядывая на Федю, девочка вспомнила, как однажды дед Захар позвал ее к себе и рассказал. что у него большая радость – нашелся Федя Черкашин, тот самый мальчик-сирота, с которым он подружился, когда был в партизанском отряде. Мальчик стал ему вместо родного внука, но из-за немцев они потеряли друг друга. А теперь Федя пишет, что лечится в госпитале, в далеком городе Ташкенте, а потом будет жить в санатории. А надо ему немедленно написать ответное письмо: он, Захар, живет бобылем, старуха его померла, и пусть внук скорее приезжает к своему дедушке. Маша написала. Потом она рассказала о партизанском внуке Зине Колесовой, и они связали ему в подарок две пары варежек. Время шло, а Федя Черкашин все не приезжал. Тогда Маша с подругой стали писать ему чаще.

Они на все лады убеждали Федю, что жить ему в каком-то там санатории совсем необязательно – пусть приезжает скорее в Стожары: воздух здесь чистый, вода в речке родниковая, в лесу полно грибов и ягод, на ферме густое молоко, и Федя у них так поправится, что не уступит в силе ни Степе Так-на-Так, ни Саньке Коншакову, ни Петьке Девяткину.

– Из санатория сейчас? – неожиданно спросила Маша.

– А ты откуда знаешь? – удивился Федя.

– Я про тебя много знаю. Ты ведь внук дедушке Захару, партизанский внук… Мы тебя ведь давно ждем…

– Так это твои письма были? Тебя Машей зовут?

– Машей! – засмеялась девочка. – А это вот Зина Колесова. Она тебе варежки связала. А это – Семушкин. Его у нас все суслики боятся. А это… – Маша называла каждого по имени, говорила, кто чем знаменит, и ребята тянулись к Феде, пожимали ему руку.

В сенях заскрипели половицы.

– Дедушка идет, – догадалась Маша и, подмигнув ребятам, обернулась к Феде: – Ты не сразу показывайся. Спрячься пока.

Мальчишки оттеснили Федю в угол печи. Захар открыл дверь и ворчливо спросил:

– А ну, терем-теремок, кто в тереме без прописки живет?

– Я, мышка-норушка, – пискнула Маша.

– Я, лягушка-квакушка, – отозвалась Зина.

– Я, комар-пискун, – тоненьким голоском сказал Семушкин.

Захар покосился на стоявшие у порога мокрые ребячьи сапоги, башмаки, обшитые кожей валенки и покачал головой:

– Что, гуси лапчатые, промочили ноги да на печку к деду Векшину? Дома-то за это не жалуют. Выведу я вас на чистую воду, дайте срок!

– Дедушка, а мы не отогреваться. Мы к вам с новостью, – сказала Маша.

– Знаю я ваши новости!

– Правда, дедушка!

И вдруг с печки, из дальнего ее угла, полились такие переливчатые, звонкие соловьиные трели, что все ребята в изумлении насторожили уши, а дед Захар даже попятился к двери:

– Что за наваждение! Кто там балуется? А ну, слазь, слазь, говорю!

– Это я, дедушка… я…

Федя легко спрыгнул с печки и вновь защелкал, залился, как настоящий соловей.

– Узнаете, дедушка, чуете?

Точно солнечные блики заиграли на лице старика.

– Чую, соловушко! – И Захар, словно ему не было семидесяти лет, в ответ на соловьиное щелканье гукнул филином.

Мальчик отозвался криком ночной выпи, старик тонко и нежно засвистел иволгой, мальчик закуковал кукушкой.

Так они стояли друг перед другом, перекликались птичьими голосами, и ребятам казалось, что все птицы с округи слетелись в старую Захарову избу.

Потом, устыдившись, что разыгрался, как мальчишка, старик смущенно рассмеялся, привлек Федю к себе и обнял.

Вскоре на столе запел свою песенку кособокий самовар.

Захар открыл банку консервов, достал горшочек с медом, моченой брусники, яблок, грибов, усадил Федю в передний угол.

Потом оглядел сияющие лица детей и совсем подобрел:

– Все садитесь! Пируйте! Такой день, ничего не жалко.

Ребята разместились за столом. И, хотя большая деревянная чашка была полна просвечивающих моченых яблок, а в горшочке желтел загустевший липовый мед, они, не желая, чтобы Федя подумал о них плохо, ни к чему не притрагивались и чинно отвечали: «Большое спасибо, мы уже пили-ели…»

– А ты где птичьему языку обучился? В отряде, да? – допытывалась у Феди Маша. – И коростелем умеешь кричать, и зябликом рюмить?

– Могу.

– Меня научишь?

Алеша Семушкин все пытался завести с Федей серьезный разговор о партизанских делах.

– Обожди, торопыга, – остановил его Захар. – Дай ему передохнуть с дороги. Будет у вас время, всласть наговоритесь. – И он пристально вглядывался в мальчика.

Федя был гладко острижен, худощав и казался неразговорчивым.

«Ничего… это его солнышко тамошнее присушило, – успокаивал себя Захар. – Он у нас тут, как на дрожжах, поднимется». И старик в который раз спрашивал Федю, не болит ли у него где.

– Ничего не болит, дедушка. Я левой рукой пудовую гирю выжимаю. Я уж боролся с одним на станции.

– Ну и как?

– Да он не по-честному: подножку дал. Только я все равно вывернулся.

– Видишь, нельзя тебе пока силой мериться. Ты у меня тихо жить будешь, покойно.

– А мы его старшим поставим над всеми ребятами, – вдруг заявила Маша, которой давно хотелось сказать Феде что-нибудь приятное. – Мы его вот как слушаться будем!

– Что еще за старшим? – покосился Захар. – Внучек отдыхать приехал.

– Я ненадолго, дедушка. В ремесленное училище поступать хочу, – сказал Федя.

– Ну вот, – нахмурился Захар, – только через порог перешагнул, а уж на дверь оглядываешься. Ты поживи, присмотрись, может, и другая какая путевка выйдет.

Ребята готовы были просидеть с Федей до позднего вечера, но Захар вовремя намекнул, что дорогим гостям пора честь знать, и они, поблагодарив за угощение и распрощавшись, направились по домам.

Захар вышел проводить их до угла.

Мороз, точно искусный стекольщик, застеклил лужи хрупким ледком, и они блестели в лунном свете, как парниковые рамы.

Где-то близко, в придорожной канаве, звенел неугомонный ручеек, словно хотел сказать, что никакие заморозки теперь не остановят шествующей весны.

И Захару показалось, что вот и к нему в дом заглянула весна – приехал внучек.

Старик улыбнулся и направился в избу.

Вот сядут они сейчас с внучком рядком, выпьют по-семейному, без чужих глаз, еще по стаканчику чаю и обо всем по душам поговорят. Но ни разговор, ни чаепитие не состоялись. Примостившись на лавке и подложив под голову вещевой мешок, Федя крепко спал.

– Умаялся, соловушко! – шепнул Захар.

И, присев около Феди, задумался. Много лет прожил он на свете. Сколько земли вспахал, лугов выкосил, садов вырастил. Пчела его любит, конь понимает, знает он любое крестьянское дело. Но некому ему, старому человеку, передать свое умение в надежные руки – нет у него ни сыновей, ни внуков.

А вот теперь есть с кем выйти в поле, есть кому показать, как ходить за плугом, как беречь каждое зернышко.

«Никуда я его не отпущу, – подумал он про Федю, – доброго колхозника выращу. Стожары ему родным домом станут. Не забудут Векшина в деревне».

Неожиданно мальчик шевельнул во сне губами, перевернулся на другой бок. И тут старик услышал, как из развязавшегося мешка на пол что-то посыпалось. Он нагнулся, протянул руку, и зерна тонкой струей потекли ему в ладонь.

Захар подошел к лампе, прибавил огня и замер от удивления: на ладони лежали крупные, литые зерна пшеницы.

Старик кинулся к лавке, чтобы разбудить Федю. Но мальчик спал так сладко, что Захар пожалел и только перенес его на кровать и укрыл одеялом.

Потом вернулся к лавке, опустился на колени и начал бережно собирать рассыпанные на полу зерна.

* * *

Утром Федю разбудил легкий стук по дереву. Дед Захар сидел у порога и сколачивал из дощечек скворечню. На столе лежала горка пшеницы. Солнце било в окна, и зерна горели, как литые из меди.

Федя вскочил с кровати, заглянул в свой мешок:

– Вы уж все знаете, дедушка?

– Смотрю и глазам не верю! – Захар покачал головой. – Чудо прямо, что зерно домой вернулось.

– Помните, дедушка, мы с вами через лес пробирались? Вас тогда немцы схватили. А котомка с зерном у меня осталась.

– Так ты же, Федюша, через сколько рук потом прошел: солдаты, госпиталь, санаторий… А зерно целехонько. Ума не приложу. Волшебное какое-то!

– Оно и есть волшебное… Кому ни расскажу, как мы с вами его от немцев спасали, все говорят: «Счастливое зерно. Сто лет жить будет». Ну, я и берег. Только одному раненому в госпитале десять зернышек подарил – очень уж он просил. Домой потом послал, в Поволжье.

Захар подошел к столу, пропустил пшеницу сквозь пальцы:

– Ну что ж, зернышки, поплутали по белу свету, поскитались. Пора вам и в землю ложиться, расти да колос вынашивать. – И он попросил внука про пшеницу никому пока не рассказывать: времени прошло много, и неизвестно, сохранили ли зерна свою всхожесть. – Потерпи до лета, Федюша. Колос будет – тогда и людей порадуем.

Глава 8. СВОИМИ ГЛАЗАМИ

На другой же день история с «быстротой и натиском» на реке стала известна всем стожаровским мальчишкам. Особенно постарался в этом Алеша Семушкин.

В большую перемену он собрал во дворе около себя половину класса и принялся клятвенно уверять, что своими глазами видел, как векшинский внук нырнул в ледяную воду и вытащил Машу Ракитину.

В школе не очень доверяли рассказам Семушкина, так как всегда и все он видел «своими глазами»: и где упала падучая звезда, и когда пробился родник в овраге, и как молния расщепила кряжистый дуб в Субботинской роще.

Но появление Феди Черкашина было так необычно, что ребята на этот раз слушали Семушкина охотно и доверчиво.

– Силен парень! – захлебывался от восторга Семушкин. – В реку, как тигр, бросился. Оно и понятно: партизан.

– А Коншаков где был? – спросила Зина Колесова.

– Что там Коншаков! Молодец среди овец… А Девяткин так совсем перетрусил. – Семушкин уморительно изобразил в лицах, как Санька с Петькой растерянно бегали по берегу реки и кричали: «Караул, спасите!»

– На нас тень наводит, – шепнул Девяткин Саньке.

Они стояли под березами в школьном саду и наблюдали за грачами, которые, заселив прошлогодние гнезда, орали от радости, как пьяные.

Петька пошел к дровяному сараю, где Семушкин «наводил тень», а Санька сделал вид, что его интересуют только грачи.

Но уши его были настороже. Он давно знал, что Семушкин любит сочинять про него всякие небылицы. Он, Санька, и малышей в бабки обыгрывает, и задачки у Маши списывает. Что-то он сейчас плетет мальчишкам!

– Выхваляется этот Черкашин – жуткое дело! – сообщил вернувшийся Девяткин. – Будто мы с тобой нарочно Машу на лед заманили, а потом бросили.

– Это кто так говорит? Черкашин? – вспыхнул Санька.

– Семушкин передает… Они уже дружки с Черкашиным, водой не разольешь.

Весь день Санька не находил себе места.

Мальчишки гурьбой следовали за Семушкиным, и тот охотно, каждый раз с новыми подробностями, повествовал о векшинском внуке. По его словам выходило, что Федя не кто иной, как знаменитый партизанский разведчик, он восемь или десять раз ходил в ночной поиск, самолично захватил двух фашистов и имеет боевое ранение – шрам на боку.

После уроков, когда Санька с приятелями возвращался домой, разговор вновь незаметно перешел на Федю.

– Далось вам! – осердился Санька. – Ну и отправляйтесь, цацкайтесь с ним!

Мальчишки остановились у моста и замолчали. Река почти очистилась, вода шла мутная, волоча отдельные запоздалые льдины.

– Скоро рыбалить пойдем, – сказал Степа Так-на-Так.

– Семушкин говорит, они гранатой рыбу будут глушить, – заметил Петька.

– Откуда у него граната? – вдруг насторожился Санька.

– Черкашин обещал подарить. Он с собой привез. У него в мешке и патроны есть, и нож трофейный, и много еще чего. Алешка своими глазами видел.

– Ну, это он… это уж он совсем прибавляет, – забормотал Санька, и неизвестно было, к кому относились эти слова: к Семушкину или к Феде.

На душе было неспокойно. А если все это правда, что болтает Семушкин? Мальчишки же за Черкашиным по пятам будут ходить!

И разве захочет кто-нибудь теперь слушать Санькин рассказ о том, как они с мачехой угоняли от врага коров и лошадей, как он спас Муромца! Бомба тогда разорвалась около самой конюшни. Старый, вислогубый мерин, одурев от страха, так взбрыкнул, что сшиб Саньку с ног и помчался в сторону деревни. Но Санька не растерялся, вернул Муромца. На груди у него остался багровый след от подковы. Но кого же удивишь теперь такой меткой, если у векшинского внука шрам на боку и мешок полон патронов!

– Наговорит этот Семушкин… – Надо самим проверить, – предложил Санька.

Мальчишки тут же наметили план. Они будут ждать на мосту, а Петька Девяткин зайдет к Векшину в избу и все, что надо, выпытает у Феди – ведь никто лучше его не умеет подлаживаться к людям.

– Ты, главное дело, в мешок загляни, – наказал Санька.

Девяткин подошел к избе, заглянул в окно и, убедившись, что деда Захара нет дома, толкнулся в калитку.

– Теперь Девяткин зальется соловьем, – засмеялся Степа. – Мать родную продаст, другом-приятелем прикинется.

Минут через тридцать Девяткин вернулся обратно.

– Ничего такого и нет, – сказал он скучным голосом. – Сидит, посуду моет после обеда.

И он сообщил, что Федя Черкашин оказался не очень-то разговорчивым и толком узнать от него ничего не удалось.

Правда, в партизанском отряде Федя был, но занимался больше тем, что помогал деду Векшину собирать грибы, ягоды, готовить обед партизанам.

– Кашевар, значит! – присвистнул Санька. – Ну, а фрицев сколько он захватил?

– Ноль целых ноль десятых… Не брали его в разведку, мал еще.

– А мешок видел? Гранаты есть?

– Тю… чего захотел! – фыркнул Петька. – Даже и патронов нет. Книги одни.

– А еще?

– Кружка с ложкой, белье, зерна какие-то…

– Зерна?

– Не то пшеница, не то еще что. Я не рассмотрел, неинтересно.

– Поймал нас на живца Семушкин, – облегченно засмеялся Санька и после этого случая немного успокоился.

Вскоре Федя пришел в школу. Его посадили в шестой класс.

Учение мальчику давалось нелегко. Он многое перезабыл и сейчас старался изо всех сил, чтобы не отстать от товарищей.

* * *

Посоветовавшись с Леной Одинцовой, Маша созвала пионеров и рассказала им, что сама Татьяна Родионовна поручает им работать на участке деда Векшина.

Ребятам это польстило. Помогать Векшину вызвались Зина Колесова, известная своим умением выращивать отличные помидоры, Алеша Семушкин и еще пять человек. Присоединился к ним и Федя Черкашин.

Тут же после сбора Маша повела ребят на участок к деду Векшину. Участок лежал позади усадеб, примыкая одной стороной к реке, другой – к перелескам.

Ребята остались за изгородью, а Маша с Зиной прошли на участок и заглянули в маленькую теплицу, оборудованную на месте старого блиндажа. Захар, склонившись над ящиками с землей, поливал из лейки рассаду.

– Дедушка, мы пришли, – сообщила Маша. – Какая работа будет?

Но дед Захар отнесся к этому без всякого воодушевления.

– И много вас?

– Девять человек. Если нужно, еще ребят соберем.

– Куда столько! – испугался Захар. – Двоих-троих с избытком хватит. И чтобы рьяные до земли были, неотступные. Тебя вот, скажем, могу принять, Зину Колесову…

– А мальчишек?

– И не проси. Налетит этакая саранча, помнет все, затопчет, каждый стебелек обгрызет.

Маша вернулась к поджидавшим ее ребятам и передала свой разговор с дедом.

– А мы, значит, не рьяные, – обиделся Семушкин.

Ребята решили поговорить с Леной Одинцовой.

– Упрямый старик, – задумалась Лена. – А знаете, ребята, надо его задобрить. С пустыми руками к нему лучше не являться. Вот ты, Зина, покажи ему свою рассаду томатную. А вы, мальчики, птичьих кормушек понаделайте, скворечен.

– Изгородь можем починить, – предложил Семушкин.

– Мы ему семена клевера подарим. Помните, нам Андрей Иваныч прислал? – сказала Маша.

– И еще семян надо собрать, – поддержал ее Федя.

– Каких семян? – не поняла Зина.

– Разных… Пшеницы там, ржи, овощей… Дедушка говорит, что хорошие сорта – их по зернышку искать надо.

С этого дня ребята начали собирать семена. Ходили по соседним колхозам, беседовали с полеводами, огородниками, опытниками, выпрашивали у них на развод лучшие сорта семян. Через неделю они заявились к деду Векшину с внушительной коллекцией.

Первым демонстрировал свои находки Алеша Семушкин. Он вывернул все карманы и высыпал на стол семена огурцов, брюквы, капусты.

– Я и больше могу принести, вы только скажите…

Дед Захар вооружился увеличительным стеклом и долго рассматривал каждый сорт. Потом принялся допрашивать Алешу: где найдены семена, на какой почве выращены, какова была их урожайность.

– А я в школе выменял, у ребят, – помявшись признался Алеша, – на перышки…

Старик смел все зерна в общую кучу:

– Впустую старался. Семена без паспорта мне не нужны. Таким зерном только кур кормить.

Больше других повезло Маше и Феде. Они принесли из Локтевского колхоза от опытника Колокольцева десять зернышек редкого сорта многолетней ржи и щепотку голозерного ячменя и смогли ответить почти на все вопросы деда. Захар записал историю каждого сорта в тетрадочку и убрал зерна в сундучок.

– Ну что ж, засеем на пробу, попробуем. Охота есть – ищите и дальше. Но только, чур, с разбором, всякое безродное зерно не хватайте.

Ребята теперь все чаще собирались в «терем-теремке», и Санька не мог понять, что их туда притягивает.

Однажды он спросил Машу:

– Все Федю слушаете, про его боевые дела? Как он щи да кашу варил?

– Нет, мы семена собираем.

– Какие семена?

– Для посева. Я уже два сорта нашла. И больше бы достала, да дед Захар бракует здорово, спасу нет.

– Игру завели? – усмехнулся Санька.

– Зачем игру! – обиделась Маша. – Деду Захару помогаем. Ты погляди, что у меня есть. – Она достала из сумки несколько пакетиков с семенами. – Это тыква, это соя амурская. Учительница ботаники подарила…

– Давай, давай, проверим! – Девяткин схватил из пакетика несколько тыквенных семечек, кинул их в рот. – Липовая твоя тыква! Подмоченная и затхлая.

– Сам ты затхлый! – рассердилась Маша и убрала пакетики. – И не имей такой привычки – сортовой фонд хватать!

– Фонд! – фыркнул Петька. – Мышам на разживу.