Текст книги "Стожары"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 18. ОТ ВОРОТ ПОВОРОТ

Маша с Санькой прошли позади усадеб и остановились около «хозяйства Векшина». Девочка оглянулась по сторонам и потянула Саньку к изгороди. Перед ним плотной стеной высилась темно-зеленая крапива. Маша натянула рукава кофты и раздвинула крапиву. Потом, нажав плечом, приоткрыла искусно замаскированную калитку. И в ту же минуту в глубине участка что-то зазвенело, забренчало.

– Это у нас сигнализация такая, – шепнула Маша. – Первая линия… а дальше вторая и третья…

– Какая сигнализация? Кто придумал? – Саньке уже не терпелось поскорее заглянуть в глубь участка.

Неожиданно в кустах что-то зашуршало. Маша схватила Саньку за руку и заставила присесть у изгороди в заросли лопухов и крапивы. Из-за кустов вынырнул Алеша Семушкин в широкой соломенной шляпе.

– А я думала – дедушка Векшин… Ой, не любит, когда чужие здесь! – шепнула Маша и, приподнявшись из лопухов, вместе с Санькой пошла навстречу Семушкину. – Алеша, ты дежурный сегодня?

– Ну, я! – Семушкин загородил тропинку и посмотрел на Саньку так, словно видел его впервые.

– Чего уставился? – удивился Санька. – Не узнаешь?

– Узнаю. Ты же у нас знаменитый.

– Вот и пропусти, коль знаменитый.

– После дождичка в четверг, на ту осень, годов через восемь… – затараторил Семушкин, и острый кончик носа его смешно зашевелился.

– Подумаешь, объект военного значения! – Санька заложил руки за спину и двинулся на узкоплечего Алешу.

Но тот не моргнул и глазом. Вложил в рот два пальца и протяжно свистнул.

Из-за кустов показались Степа и Федя Черкашин.

– Ребята, ну какие вы, право… – бросилась к ним Маша. – Примем к себе Саньку, покажем ему наши посевы… – и осеклась: Федя посмотрел на нее так, словно Маша в чем провинилась.

Потом он неторопливо подошел к Саньке:

– А где пилотка твоя?

– Да, где она? – спросил Степа.

Санька с удивлением посмотрел на ребят и провел ладонью по непокрытой голове:

– А вам какая забота?

– Да так… интересуемся… – фыркнул Семушкин. – Может, потерял где… А пока от ворот поворот. Когда нужно будет, мы тебя покличем, нарочного пошлем. Пожалуйте, милости просим. А пока живем, по тебе не скучаем.

– Да, не скучаем, – подтвердил Степа и выразительно показал глазами на калитку в изгороди.

Саньке стало жарко. Ну нет, он не из таких, чтобы уйти несолоно хлебавши! Однажды в Локтеве его не пропускали через улицу пять мальчишек. Но он прошел. Не тряхнуть ли стариной? К тому же положение сейчас куда более выгодное. Сухопарый Федя не в счет, Семушкин храбр до первого удара, и единственно с кем серьезно придется схватиться – это Степа Так-на-Так. Ну, была не была…

Санька выставил левое плечо, сделал первый шаг… Но все дело испортила Маша. Она, как клин, втиснулась между мальчишками и закричала на весь участок:

– Что вы, чумные! Совсем рехнулись. Я вот сигнал подам, дедушку позову… – Она растолкала мальчишек и взяла Саньку за руку: – Не слушай их! Пойдем покажу, что обещала.

– Не надо мне ничего показывать! – Санька резко вырвал руку и бросился к изгороди. – И так знаю, в какие вы игры играете… Собрались детки-малютки. Нет чтобы колхозу делом помочь… – Он с силой толкнул калитку ногой. Калитка не подалась. Санька ударил сильнее.

– Уметь надо, – подбежал Семушкин и, поколдовав над калиткой, широко распахнул ее. – Так, пожалуй, лучше будет. Скатертью дорожка. Не споткнись, Саня, забирай левее, береги жизнь молодую. – И вдруг, присев у изгороди, зашелся смехом. – Так и есть, ссыпался… Ой, мамочки, ой, помру! В яму ссыпался, прямо в крапиву…

Из-за кустов показалась Лена:

– Над кем это вы?

Маша вспыхнула и бросилась Лене навстречу.

– Как им не стыдно! – показала она на Федю, Степу и Алешу. – Я Саньку позвала, а они выгнали, смеются… Еще бы чуток – и разодрались не знаю как… Вы кто – пионеры или нет? – напустилась она на мальчишек. – Разве так можно?

– А так можно? – серьезно посмотрел на нее Федя и кивнул Степе.

Тот порылся в карманах штанов, про которые ребята говорили, что это не карманы, а ремонтная мастерская, потому что в них всегда можно было найти и дюжину гвоздей, и моток проволоки, и добрый конец веревки. Сейчас Степа извлек из недр кармана зеленую суконную пилотку с красной эмалевой звездочкой и протянул Маше.

– Узнаешь чья? – спросил Федя.

– Узнаю. Санькина.

– А где нашли – знаешь?

– Где?

– У грядки с твоей клубникой «виктория»! – вдруг плачущим голосом закричал Семушкин. – Вот где!

– Ой! – вскрикнула девочка. – И что ж вы молчите?

Она пробежала через весь участок и остановилась около грядки с клубникой.

Клубника была «сверхплановая и внеопытная», и Маша с Зиной посадили ее затем, чтобы летом было чем полакомиться.

На грядке виднелись следы босых ног, кое-где кустики были втоптаны в землю и начинавшие розоветь ягоды раздавлены.

– Перепугали вы меня! – облегченно вздохнула Маша, посмотрев на ребят, которые подошли вместе с Леной. – Я думала, и впрямь все оборвали.

– Дедушке спасибо скажи. Это он Саньке помешал. – И Семушкин рассказал, как дед Захар сегодня утром чуть не захватил на участке Саньку Коншакова и Петьку Девяткина.

– Идет… дедушка идет! – шепнул Степа. – Ох, и будет нам сейчас!

К шалашу, тяжело опираясь на палку, подошел дед Захар, опустился на скамеечку, потер колени.

– Нездоровится, Захар Митрич? – спросила его Лена. – Вы бы полежали.

– Полежишь тут с такими сторожами! – Старик недовольно кивнул на ребят.

– Я ж, дедушка, самую малость на дежурство опоздал, – виновато признался Семушкин.

– А через эту малость у нас овес «золотой дождь» на клетке помяли, ягоды чуть не оборвали. Ну, да не о тебе речь… – Захар махнул рукой и обратился к Лене: – И что за мальчишки у нас в Стожарах! Как лето – так начинается. Дай какому стручку лучших ягод, яблоко медовое – не по вкусу, а самочинно нарвет кислых да жестких – ест и похваливает. Уму непостижимо! И чему их в школе только учат! – Старик помолчал, почесал бороду. – Попадись мне этот Коншаков, я ему напихаю в штаны крапивы. Попляшет он у меня, жук клубничный!

– Вот здорово! – фыркнул Семушкин и шепнул Маше: – Так и запиши в дневнике: «На участке появился первый сельскохозяйственный вредитель: Санька – клубничный жук».

– Не буду я ничего записывать! – отвернулась Маша.

– Совсем без отца испортился парень. – Захар строго оглядел ребят: – Вы с ним дружбу лучше не водите, хорошего не наберетесь.

– Дедушка, – тихо сказала Маша, – Санька за чужими ягодами не полезет. Он не такой…

– А это что? – Захар взял у Степы Санькину пилотку и сунул ее Маше. – Ветром задуло? Сорока на хвосте принесла?

Маша долго рассматривала знакомую пилотку с красной звездочкой.

– А может, не Санька, другой кто его пилотку обронил, – с трудом выдавила она.

– Всегда ты его выгораживаешь! – напустился на нее Семушкин. – С кем Санька теперь компанию водит? С Девяткиным. А тот каждый день около нашего участка крутится, разведочку проводит – пути подхода, отхода, все такое… Не удалось сегодня, дружки-приятели другой раз к ягодам подберутся. А ты уши развесила: пожалуйте, Санечка, заходите, смотрите… И что нам делать с тобой?

– Пусть она ныне двойную норму польет и завтра двойную, – предложил Степа.

– Слыхала, Маша? – спросил Семушкин.

– Ну и полью! Спина не переломится… – И девочка уныло поплелась за лейкой. – А все равно это не Санька… он не такой, – вслух подумала она.

– Это хорошо, когда товарищу веришь, – подошла к ней Лена. – Я тоже думаю, что Саня Коншаков тут ни при чем. Только запуталось все у вас… – И, взяв вторую лейку, она вместе с Машей начала поливать грядки.

Глава 19. ПИЛОТКА

Санька, конечно, не поверил напутствиям Семушкина; «Забирай левее, береги жизнь молодую», взял вправо и, как в котел с кипятком, ухнул в глубокую яму, заросшую крапивой.

Выскочил, как ошпаренный, и стремглав помчался к дому. Лицо и руки, обожженные крапивой, горели, покрылись крупными багровыми волдырями. Сердце Саньки было переполнено самыми мстительными чувствами.

И так посмеяться над ним! Пообещать показать какую-то необыкновенную пшеницу, завести на участок, а потом так бесцеремонно выставить вон…

Перебирая в уме всевозможные способы расправы с обидчиками, Санька незаметно дошел до своего дома.

«А зачем Федя со Степой про пилотку спрашивали?» – вспомнил он, и ему стало не по себе. Вновь принялся за поиски. Но пилотки нигде не было. Санька позвал с улицы Никитку и учинил грозный допрос. Тот клялся и божился, что не брал пилотку.

– Я как в прошлый раз надел ее, а ветер как дунет да понесет ее в лужу, а ты мне как дашь тычка, – я теперь и не смотрю на нее.

– Петька твою пилотку забрал. Он рано прибегал, ты еще спал, – сказала Феня.

Санька побежал к Девяткиным. И только свернул за угол избы, как заметил идущего от колодца Петьку. Тот нес на коромысле ведра с водой. Вид у Петьки был такой, словно он оказывал кому-то великое одолжение.

Ведра мотались из стороны в сторону, отбрасывали солнечные зайчики, вода выплескивалась на горячую белую пыль, оставляя темные пятна.

Петька сделал вид, что всецело поглощен ведрами и не замечает Саньки.

– Соседей не признаешь? – Санька ухватился за коромысло.

– А-а, Коншак! – деланно удивился Петька, ставя ведра на землю. – Вот, понимаешь, чем заниматься заставляют. Воду носи, огород поливай, то, се… Жуткое дело! Разве это сподручно нашему брату? Тоска зеленая… Я, понимаешь, жерлицу приготовил, червей накопал…

Напав на свою излюбленную тему – о рыбалке, Петька уже не мог остановиться. На голавля сейчас самый клев. Идти надо к Черному омуту, под вечер. С ними еще собирался Тимка Колечкин. Но лучше его не брать – распугает всю рыбу…

– Про голавлей потом, – перебил его Санька. – Где моя пилотка? Тебя кто просил хапать ее без спросу?

– Так ты же сам мне позволил поносить ее. Еще третьего дня. Вспомни-ка!

– А сейчас где она? Покажи.

– Не переживай, Саня. Пилотка твоя в целости, дома у меня. В момент доставлю, – засуетился Петька и, забыв про ведра, побежал в избу.

Офицерская суконная пилотка, подарок раненого лейтенанта из госпиталя, куда Санька возил подарки от колхозниц, была гордостью мальчика. Почти новенькая, с эмалированной красной звездочкой, пилотка пришлась ему как раз впору, и он носил ее, как и положено по воинскому уставу: сдвинув на левый висок, приподняв на два пальца над бровью.

Мальчишки завидовали Саньке и часто выпрашивали у него поносить пилотку. Санька не отказывал.

Петька в обмен на пилотку не раз предлагал Саньке свою новенькую клетчатую кепку или перочинный нож вместе с роскошной расческой из пластмассы. Но Саньку не прельщали все эти блага, и Петьке доставалось только время от времени поносить пилотку день-другой.

Прошло пять минут, а Петька не появлялся. Санька заглянул через окно в избу. Там никого не было.

«Наверное, через двор убежал. Куда бы это?» – подумал Санька и оглядел улицу.

У колодца, за высокой кучей длинных ошкуренных бревен, похожих на огромные восковые свечи, он услышал ребячьи голоса.

Санька обогнул бревна и увидел Петьку и Тимку Колечкина. Они играли в бабки.

Петька только что метнул по кону тяжелой свинчаткой, и бабки, как вспугнутая воробьиная стая, взмыли в воздух и рассыпались по сторонам. Он собрал их и ссыпал в кепку, уже и без того доверху набитую бабками. Тимка с завистью посматривал на Петькин выигрыш.

– Так! – присвистнул Санька. – С Тимкой связался!

– Пристал, понимаешь, отбою нет: сыграй да сыграй с ним. Ну, я показал класс. Пусть учится, пока Девяткин жив. – И Петька потянулся к бабкам.

Но Санька опередил его, схватил кепку, вытряхнул бабки к ногам Тимки и шагнул к Девяткину.

Петька благоразумно отступил немного назад. А Санька, заложив руки назад, все шел и шел прямо на него. Петька прибавил шагу. То же сделал и Санька. Вдруг Петька затрусил к дому. Но бегать он был не мастер, и Санька в несколько скачков отрезал ему путь, заставил бежать вдоль улицы.

Неизвестно, чем бы кончилось это преследование, если бы Петька не заметил Санькину мать.

– Здравствуйте, тетя Катя! – закричал он, подбегая к ней.

– Здравствуй, если не шутишь. Куда это гоните, как на пожар?

– А мы трехкилометровку бежим… на спор. Санька все задавался – я, я… неперегонимый. Сами видите, кто впереди… – Пунцовый Петька перевел дыхание.

Нет, Катерина встретилась очень кстати. При ней Санька, конечно, не посмеет тронуть его и пальцем.

– Что ж, Саня, первенство уступаешь? – спросила мать.

– Будет ему первенство… – процедил раздосадованный Санька.

– Вот он всегда так, тетя Катя… проиграет и сердится. – И Петька, на всякий случай держась поближе к Катерине, все дальше уходил от Саньки и посмеивался: кто же не знает, что Коншак горяч, но отходчив и к вечеру обо всем забудет!

К Саньке подошел Тимка.

– Чего вы с Девяткиным не поделили? – спросил он.

– Пилотку он мою взял… не отдает до сих пор.

– Так он же ее обронил… на участке у Векшина.

– Как – на участке? Ты откуда знаешь? – остановился Санька.

– Да мы вместе туда лазили. – простодушно признался Тимка и покраснел. – За клубникой! А она еще зеленая, кислая, скулы сводит… И на деда Векшина чуть не напоролись.

– Тимка ты Тимка, коровка божия! – только и нашелся сказать Санька.

Но история с пилоткой на этом не кончилась.

Вечером, наспех перекусив, Катерина ушла на заседание правления колхоза, где сегодня шла речь о сенокосе. Детям она наказала ужинать и пить чай без нее.

Феня поставила самовар, и молодые Коншаковы сели за стол.

Не успел Санька выпить первый стакан, как в избу вошла Маша Ракитина.

– Здравствуйте! Чай да сахар вам, – сказала она.

– Милости просим, – степенно ответила Феня. – Садись с нами чай кушать.

– Спасибочки, я уже дома пила.

Но Феня, как и полагается гостеприимной хозяйке, поставила к столу табуретку, обмахнула ее тряпкой и налила чашку чаю.

Маша еще раз отказалась для приличия, потом присела к краешку стола.

Санька ее не замечал, шумно отхлебывал из стакана чай и косил глазами в газету.

Маша поставила блюдце на кончики растопыренных пальцев, подула на обжигающий чай.

– А мы скоро сенокосничать будем, – певуче сообщила она Фене: – и мальчишки все и девчонки. Теперь совсем рано вставать придется, с первыми петухами. Нас сама Татьяна Родионовна позвала. Обязательно, говорит, приходите, очень вас просим, никак нам без вас с сенокосом не управиться…

– А я что говорил! – не выдержал Санька, хотя он и дал себе слово не разговаривать с Машей. – Не время сейчас в бирюльки играть. В колхозе и поважнее дела есть. Ну, а насчет «очень вас просим» – это уж ты прибавила.

Маша и глазом не повела на Саньку и продолжала рассказывать:

– «Сенокос у нас, – говорит Татьяна Родионовна, – большой, а вы наши самые первые помощники, и на вас вся надежда».

– А мне можно в помощники? – попросилась Феня.

– Четвертому классу, пожалуй, можно. Мы вас сено шевелить поставим.

– Кто это «мы»? – спросил Санька.

– А наша бригада, векшинская.

– Интересно знать, – усмехнулся Санька, – что вы делать будете на сенокосе?

– Известно что… сено сушить, косить…

– Косить?! Когда же у вас косари народились? Или после дождичка, как грибы? И много их?

– Много не много, а все мальчишки косить будут.

– И Федя Черкашин?

– Само собой.

Тут полагалось бы от удивления присвистнуть, но новость была настолько неожиданной, что Санька поперхнулся чаем и сильно закашлялся. Перепуганная Феня кинулась к нему и забарабанила по спине.

Федя Черкашин – косарь! Собирать золу, перебирать зерна, копаться на грядках, каждая из которых с пятачок, – это еще куда ни шло. Тут большой сноровки не требуется. Но косить траву! Весь же колхоз знает, что сносных косарей среди стожаровских мальчишек раз, два – и обчелся: он, Коншаков, Степа Так-на-Так, немного Петька Девяткин да еще человека три-четыре.

Наконец Санька откашлялся.

– И что вы как сговорились: в обед Никитка поперхнулся, сейчас – ты, – упрекнула его Феня и, вдруг вспомнив, что она не вынесла теленку пойла, выбежала на двор.

– Тогда дело верное. С такими косарями, как Федя Черкашин, Стожары по гроб жизни не пропадут, на первое место выйдем, – заметил Санька. Его разбирал лукавый смешок, но он старался говорить серьезно и почтительно.

– А ты не задирайся очень-то! – вспыхнула Маша. – Много вы с Девяткиным понимаете о себе. Связался с ним веревочкой… он и тащит тебя не знаю куда.

– Кто тащит? – Санька с грохотом полез из-за стола. – Чего ты меня учишь, как маленького!

– Как же тебя не учить? До чего дошел… жуком клубничным заделался!

– Каким жуком?

– Есть такие на белом свете… – Девочка сунула руку под кофту, вытащила пилотку и кинула ее на стол. – Бессовестный ты!

Она опрометью выскочила за дверь, а через минуту ее злое личико просунулось с улицы в открытое окно:

– В другой раз за ягодами полезешь – пилотку дома оставляй… опять потеряешь.

– Маша!.. Маша!.. – Санька кинулся к окну, но там уже никого не было.

Он долго вертел пилотку в руках, потом решительно направился к Девяткину.

Тот сидел на крыльце и пиликал на гармошке. Заметив Саньку, он быстро поднялся:

– Понимаешь, какое дело… Искал, искал твою пилотку… Как сквозь землю провалилась. Завтра опять искать буду.

Но тут, к немалому Петькиному удивлению, Санька вытащил из кармана пилотку, пребольно щелкнул его по носу и потащил за собой.

– Пошли к бревнам… поговорим.

Чувствуя, что разговор не обещает ничего хорошего, Девяткин решил пуститься на хитрость:

– Дай хоть гармошку сниму…

Санька выпустил его руку. Девяткин вбежал в калитку и закрыл ее на засов.

Глава 20. КОСИ, КОСА!

Утром Санька проснулся от чистого, звонкого перестука стальных молотков – в Стожарах отбивали косы. Молотки перекликались по всей деревне, словно возвещали людям, что пришел лучший месяц лета и самая радостная пора труда – сенокос.

Санька достал из фанерного ящика отцовскую косу, обвитую тряпкой.

Коса была тонкая, легкая, и мальчик хорошо помнил, как отец, выходя с ней на луг, перегонял всех других косарей.

«Не коса – птица! – говорили люди. – Сама порхает».

Санька размотал тряпку, протер косу мокрой травой, и, потускневшая от времени, она вспыхнула на солнце, как серебряная сабля.

Мальчик насадил ее на косье – длинную деревянную палку с ручкой посредине, вырубил из серого песчаника продолговатый брусок для точки.

Теперь предстояло самое трудное: отбить косу на стальной бабке так, чтобы лезвие ее стало тонким и острым, как у бритвы. Для этого надо было осторожно и равномерно ударять молотком по самой кромочке косы.

Но без привычки молоток прыгал в руке, и лезвие получалось неровным и зазубренным.

К тому же Санька раза два вместо косы тяпнул себе по пальцу и долго кружился по проулку, извиваясь от боли и дуя на зашибленный палец.

– Ах ты, косарь-травобрей! – покачала головой Катерина. – Не рано ли за косу берешься? Ладил бы грабли – сено ворошить будешь.

– Самое время, – ответил Санька и, когда боль немного прошла, снова сел отбивать косу.

Наконец наступило долгожданное утро.

Еще задолго до восхода солнца у правления колхоза ударили в чугунную доску.

Но сладок ребячий сон на заре, и Катерина решила не будить Саньку так рано – не беда, если он придет на сенокос немного попозже.

Так бы и проспал Санька торжественный час выхода на луг, если бы не гром и грохот над его головой. Он, как от укола, вскочил с постели, волчком закрутился на месте. И рассмеялся. На полу каталось и гремело пустое ведро. Значит, «будильник» действовал безотказно. А «заводился» он так: с вечера Санька поставил на кадушку в сенях, где он спал, пустое жестяное ведро и привязал к дужке тонкую веревку; другой конец ее протянул во двор и прикрепил к дверце хлева. Утром, выйдя доить корову, мать открыла дверцу, веревка натянулась, ведро с грохотом полетело на пол.

Натянув сапоги и одевшись, Санька выскочил на улицу. Сиреневая заря с розовыми прожилками только еще разгоралась над еловым бором. Река, словно ее налили кипятком, курилась белым паром. В конце деревни протяжно наигрывал пастуший рожок, щелкали кнуты, мычали коровы.

Санька был доволен, что проснулся так рано. Еще бы! Ведь нет большего конфуза, как заявиться на луг, когда там уже вовсю идет работа.

Вскинув косу на плечо, Санька направился к конторе колхоза.

Из всех изб тянулись туда колхозницы, старики, ребятишки. Подошел дед Векшин со своей «бригадой».

– Ты бы, Захар Митрич, поберег себя, – сказала ему председательница.

– Не могу, Родионовна. Руки зудят. Хоть разок пройдусь!

Все пошли на луг, который лежал за лесом, в излучине реки, километрах в трех от Стожар.

На лугу было свежо, тихо; трава, отяжеленная обильной росой, полегла к земле, казалась дымчатой, сизой.

– А ну, братцы-стожаровцы! Богатого вам укоса! – Дед Захар поплевал на ладони и сделал первый взмах косой. – Коси, коса, пока роса!

Следом за ним пошли лучшие косари-женщины.

Но старик быстро выдохся, отошел в сторону и занялся тем, что точил колхозницам затупившиеся косы.

Мальчишек Татьяна Родионовна поставила косить отдельно от взрослых, на мягкую, сочную траву около реки.

Федя стал с самого края участка, за ним пошли Степа Так-на-Так и Алеша Семушкин.

«Далеко не уйдут», – подумал Санька и занял место позади Семушкина.

Подошел Девяткин. Он был в своих тупоносых, непромокаемых башмаках, на боку висел футляр из светлой жести, из которого, как кинжал из ножен, выглядывал точильный брусок.

Заметив Саньку, он опасливо покосился и решил, что, пожалуй, следует держаться от него подальше. Но на всякий случай попробовал завести разговор:

– Брусочек у меня хорош, Коншак… Сам косу точит. Хочешь попробовать?

Но Санька будто не замечал Девяткина. Он опустил свою косу на траву, откинул наотмашь правую руку, и коса выписала первый полукруг.

«Еще денек, и совсем отойдет!» – ухмыльнулся Девяткин и пристроился косить вслед за Санькой.

А тот шел вперед.

Коса, легонько посвистывая, как челнок, сновала то влево, то вправо, с сочным хрустом срезала под корень пестрое луговое разнотравье и собирала в толстый взъерошенный валик.

«Песня, а не работа», – говорил, бывало, отец, и Санька подолгу мог любоваться, как он легко, точно играя, размахивал косой.

И сейчас мальчик старался во всем подражать отцу. Косу в руках держал твердо, к земле прижимал плотно и травы захватывал ровно столько, чтобы ни один стебелек не оставался неподрезанным.

А чего только не было в густой траве!

Вот коса срезала небольшой муравейничек, и белые яйца, как рисовые зерна, просыпались по кошанине. Выпорхнула из-под лезвия серая луговая куропатка и с жалобным писком побежала по траве. Точно капельки крови, мелькнули в зелени красные ягоды земляники.

Но не к лицу серьезному косарю бегать за куропатками, нагибаться за земляникой.

И Санька косил не останавливаясь. Уже побежало тепло по жилкам, разгорелись плечи и спина, все веселее и звонче пела коса.

Но чьи это впереди ноги?

– Берегись! Пятки подрежу! – озорновато закричал Санька.

Алеша Семушкин мельком оглянулся, стряхнул с носа капельки пота и еще быстрее замахал косой, чтобы оторваться от наседавшего сзади Саньки.

– А кого за вихры привязывать будем? – засмеялся Санька, оглядывая Алешин прокос, где оставались стебли нескошенной травы. – Эх ты, косарь-травоглад! Макушки только сбиваешь.

Алеша не нашелся что ответить, но косить стал медленнее и чище.

А Санькина коса посвистывала все ближе и ближе.

– Порядка не знаешь, – напомнил Санька. – Отстаешь – сворачивай в сторону, других не задерживай.

Семушкин с кислым видом уступил свое место Саньке, а сам пристроился позади всех косарей.

Санька поглядел на идущих впереди Степу и Федю. снял гимнастерку и, размахнувшись, бросил ее к ногам девчонок, которые разбивали граблями скошенную траву. «Ну что ж, была не была! Пусть Маша посмотрит, как ее дружок Федя запросит сегодня пощады. Это ему не в игры играть за околицей, не на грядках копаться».

– Смотри, раздевается, – толкнула Машу Зина Колесова. – Будет дело!

Девяткин поплевал на ладони, хекнул и крикнул:

– Правильно, Коншак! Загоняем их до упаду. Эгей, векшинские! Береги пятки!

Федя и Степа оглянулись и тоже разделись.

Молодые косари достигли конца делянки, сделали второй заход, потом третий, но порядок оставался тот же: Федя со Степой шли впереди, Санька с Петькой – сзади.

Неожиданно Степа чиркнул косой о булыжник, запрятавшийся в траве. Острие затупилось, и, сколько Степа ни шаркал по нему бруском, коса уже не срезала, а только приминала траву.

Санька с Петькой между тем наседали сзади.

Степа занял место вслед за Семушкиным.

Из-за леса неторопливо выкатилось огромное оранжевое солнце, решив, что наконец-то пора и ему начинать свой трудовой день. И луг, до того сизый и дымчатый, заиграл миллионами цветных огней, словно осыпанный самоцветами, расцветился такими яркими и чистыми красками, что молодые косари невольно залюбовались. Но ненадолго. Через минуту они вновь размахивали косами.

Теперь впереди Саньки и Девяткина оставался один Федя Черкашин. Он косил ровно, размашисто, крепко упирая ноги в землю и выставив вперед правое плечо. «Все равно догоню», – распаляясь, подумал Санька. Девяткин между тем начал выдыхаться.

– Не догнать нам, Коншак! – заныл он. – Ты поуже захватывай.

Санька оглянулся, вытер пот с лица, но ширины прокоса не уменьшил.

Но тут Петька заметил, что Федя сам косу точит редко, а все больше бегает к деду Захару.

– Неправильно так! – закричал он. – Мы сами точим, а тебе нянька помогает. А после деда Векшина любая коса, как бритва, режет.

Федя ничего не ответил, но после этого косу точил только своими руками.

«Нашла коса на камень», – подумал Девяткин и все чаще поглядывал на солнце, прикидывая, как скоро объявят перерыв на завтрак, или подолгу рассматривал лезвие косы, трогая его пальцем, и покачивал головой: я, мол, еще бы поработал, да вот коса затупилась.

Неожиданно он разрезал косой скрытое в траве осиное гнездо.

– Осы, осы! – закричал Девяткин и, схватившись за шею, бросился к реке.

Зная, что с осами шутки плохи, молодые косари побежали вслед за ним.

Но Санька с Федей продолжали косить. Они только посмотрели друг на друга, ожидая, кто же из них первый оставит работу.

Осы с сердитым жужжанием кружились над их головами.

Федя вдруг нагнулся и обсыпал голову и плечи мокрой травой. «Хитер!» – подумал Санька, но невольно проделал то же самое.

Мальчики еще сильнее налегли на косы. Майки у них потемнели от пота, но никто не хотел уступать друг другу.

Растревоженные осы вскоре успокоились; ребята, попрятавшиеся в кусты, вернулись к своим косам и с любопытством следили за состязанием.

Маша не сводила с косарей глаз. Она даже не могла сказать, кто же из них лучше косит.

То девочке казалось, что Федя выбивается из последних сил, и ей хотелось, чтобы у Саньки поскорее затупилась коса; когда же Санька начинал отставать, Маше становилось за него немного обидно.

– Жми, Коншак, газуй! – подзадоривал Девяткин. – Давай третью скорость!

– Чего ты зудишь! Не мешай им! – шикнула на него Маша.

Сзади подошли дед Захар с Катериной.

– Так, косари, так, травобреи! – Старик довольно погладил бороду. – Не торопись, ровнее бери. Не дергайся, Федюша, на пятку налегай, на пятку… А ты, Санька, не жадничай, поуже захватывай да валок подкашивай чище… Смекай, Васильевна, – обернулся он к Катерине, – какой народ подрастает. Боевой резерв, пополнение нашему брату колхознику.

– Работники, что и говорить, – вздохнула Катерина. – Мой так уж совсем взрослым себя почуял… школу забросил. Не знаю, что и делать с ним.

– Загадал задачку, – посочувствовал Захар. – А ты покруче с ним, по-отцовски.

– Да уж придется, – согласилась Катерина и внимательно пригляделась к Феде.

Майка на нем была залатана неумелой рукой, сапоги прохудились.

– А и вы, Захар Митрич, незавидно с внуком живете. По-лесному, как партизаны.

– Чего там – незавидно! – с досадой отмахнулся старик. – Живем в свое удовольствие.

– Переходил бы он ко мне, Федя. Все женские руки.

– У тебя своих полный штат… Да и характером они с Санькой не сойдутся. Задиристы, петухи, раздерутся… – И Захар поспешил перевести разговор на другое.

Вскоре на лугу объявили перерыв на завтрак.

Санька насухо вытер травой косу, вскинул ее на плечо и, встретившись с Федей взглядом, кивнул ему:

– Крепче заправляйся да косу поточи! Мы еще потягаемся.

– Потягаемся! – согласился Федя.