Текст книги "Костры на сопках"

Автор книги: Алексей Мусатов

Соавторы: Марк Чачко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

В полдень 17 августа 1854 года с маяка Сигнальной горы был передан в Петропавловский порт сигнал: “В море вижу неизвестную эскадру из семи судов”.

В городе была объявлена боевая тревога. Завойко и Изыльметьев в окружении офицеров собрались на Сигнальной горе. Их взорам открылись суровая панорама Авачинской бухты, безграничная водная гладь океана и расплывчатые очертания семи неприятельских кораблей при входе в бухту. Они шли вразброд, очевидно не опасаясь нападения, и своим строем как бы бросали русским вызов.

Значит, начинается! Значит, война! Напряженное ожидание всех этих дней наконец разрешилось. И сразу стало как будто легче на душе. Теперь уже незачем было строить различные планы, догадки – все стало ясным и определенным.

Вот они идут сюда, вражеские фрегаты, чтобы водрузить на русской земле флаг английской короны, подчинить русских людей английским купцам.

С любопытством наблюдал Завойко за неприятельскими фрегатами, точно ему никогда раньше не приходилось видеть иностранные суда. Но постепенно любопытство сменилось в его душе более сильным и всепоглощающим чувством ненависти к неприятелю. Будучи по натуре человеком добрым, глубоко мирным, Завойко с удивлением заметил, что это чувство ненависти поглощает все остальные ощущения.

Англо-французская эскадра вошла в Авачинскую бухту и бросила якорь.

– Препожаловали незваные гости, охотники до чужого добра! – усмехнулся Завойко. – Знакомьте, капитан, у вас с ними старые счеты!

Капитан Изыльметьев посмотрел в подзорную трубу и без труда признал знакомые корабли. Вот справа стали на якорь английские суда – колесный пароход “Вираго”, фрегат “Президент”, слева французские – фрегат “Ла-Форт”, корвет “Эвридика”. Но были и новые корабли, как видно присоединившиеся к эскадре после выхода ее из порта Кальяо.

Одновременно Изыльметьев сообщал, сколько примерно на каждом неприятельском корабле может быть орудий и экипажа: на “Ла-Форте” – шестьдесят орудий и пятьсот матросов, на “Президенте” – пятьдесят два орудия, на “Эвридике” – тридцать два…

– Та-ак… – протянул Завойко, когда капитан “Авроры” закончил сообщение о силах противника. – Если прикинуть, то у них до трехсот орудий и около трех тысяч экипажа. А у нас всего-навсего шестьдесят старых пушек и восемьсот людей вместе с ополчением. Да, силы неравные! Ну что же, друзья мои, – он окинул своих приближенных взглядом, – по местам! И помните: мы – люди русские!

Офицеры уехали. Завойко еще некоторое время оставался на горе, а затем вместе со своим адъютантом стал спускаться в город.

На улицах было оживленно, но спокойно. Шагали к месту сбора солдаты, чиновники, спешили к своим батареям артиллеристы, задержавшиеся в городе.

Проезжая мимо кузницы, Завойко услышал звонкие удары молота. Он знал кузнеца и удивился, почему тот еще здесь, а не на сборном пункте. Завойко задержал коня, спрыгнул на землю и заглянул внутрь кузницы.

Высокий, кряжистый кузнец Сушильников и двое его сыновей, освещенные багровым пламенем горна, дружно работали у наковальни.

Несколько крестьян в латаных зипунах сидели кто на чем, покуривая трубки.

– Все работаешь, Иван Гаврилович? – спросил Завойко с некоторым удивлением, обращаясь к кузнецу. – Враг-то у ворот…

Кузнец положил горячее железо обратно в горн, поклонился начальнику края:

– Чего ж зря торопиться! Зверь сам в капкан лезет, сейчас уж не уйдет. А работать нужда заставила: мужики упросили ружьишки исправить, совсем износились.

– Верно, верно, ваше превосходительство! – заговорили крестьяне, окружая Завойко.

А один, маленький, беззубый, с живыми глазами, сказал:

– Моему ружьишку лет… лет… и памяти нет, совсем ржа поела. В тайгу с ним не шел, а теперь вытащил – авось пригодится… Вот Иван Гаврилыч и чинит.

– А мы в свой срок прибудем, можете не сумневаться, – сказал другой крестьянин. – У нас там свой человек есть. Как строиться начнут, нам скажут.

– Своя, значит, связь? – усмехнулся Завойко. – Надо, братцы, всем на месте быть. А ружья выдадим, у кого нет, казенные, да и в бою добудем.

– Раз так, можно итти, ваше превосходительство! – весело проговорил беззубый крестьянин. – За нами остановки не будет.

Все засмеялись. Завойко попрощался с ними и поехал дальше.

Возле базарной площади толпились рыбаки и охотники. Одни чистили свои ружья, другие переобувались. Среди них Завойко заметил Гордеева. Он дружески поздоровался с ним.

– Охотникам, ваше превосходительство, разрешите по-лесному воевать, – сказал Гордеев.

– Это как же?

– А в одиночку… Подберу я с собой самых что ни на есть метких стрелков, схоронимся мы в ямочках да в кустах и поснимаем самых главных-то командиров вражеских.

Завойко задумался. Второй раз старик предлагает ему нигде в уставах не предусмотренный способ ведения боя. Но способ этот таил в себе много заманчивого.

– Что ж, испробуем, – согласился Завойко. – Отбери хороших стрелков да отправляйся в горы.

– Вот за это спасибо! – обрадовался Гордеев и поманил к себе сидевшую в стороне Машу.

– И дочка, Силыч, с тобой?

– А как же, ваше превосходительство! У нее глаз меткий. Да и от меня она никуда не отстанет.

Перед госпиталем Завойко заметил матросов. Они, один за другим, выбегали из помещения и строились в колонну.

Последним вышел капитан Изыльметьев.

– В чем дело, капитан? – спросил Завойко.

– Матросы с “Авроры” пожелали возвратиться на фрегат, – объяснил Изыльметьев. – Никто не согласился остаться в госпитале. Я уступил, не мог им отказать.

– А как их здоровье?

– Много лучше. Но говорят, что могут расхвораться, если их сейчас в госпитале задержат, – усмехнулся Изыльметьев.

– Спасибо, братцы! – растроганно сказал Завойко матросам. – Отечество этого вам не забудет!

– Рады стараться! – дружно ответили матросы, и Завойко уловил в этом трафаретном ответе искреннее чувство большого патриотического воодушевления.

Он и Изыльметьев в волнении переглянулись.

– Василий Степанович, – сказал Изыльметьев, – перед тем как покинуть берег, хочу сказать вам, как начальнику обороны, что фрегат “Аврора” свой долг перед отечеством выполнит. Да, чести русской не посрамим!

– Знаю это, – ответил Завойко и крепко пожал Изыльметьеву руку.

Глава 8

Неприятельская эскадра, войдя в Авачинскую бухту, остановилась верстах в трех от Петропавловска.

Адмирал Прайс с мостика флагмана рассматривал в подзорную трубу порт, расположенный у подножия сопки. Побережье казалось пустынным, только во внутренней бухте стояли фрегат “Аврора” и транспорт “Двина”.

“Может быть, люди оставили порт и ушли в сопки, – подумал Прайс. – Что ж, займем город без боя”.

Об этом адмирал подумал с сожалением. Неприятельская территория, занятая без боя, славы завоевателю не приносит.

“А если противника нет, его можно выдумать, – усмехнулся Прайс, весьма удовлетворенный своей шуткой. – Несколько залпов с бортов судов эскадры разнесут славу о новой победе английского оружия…”

Он уже хотел было дать приказ открыть огонь из пушек, когда вспомнил, что у него есть союзник, с которым он вынужден все же считаться.

– Вызвать сюда адмирала де-Пуанта, – сказал Прайс, сходя с мостика на палубу.

Через некоторое время французский адмирал легко поднялся по трапу флагмана и, любезно улыбаясь, подошел к Прайсу.

– Наконец мы у цели! – сказал де-Пуант. – Хотя вид этих угрюмых, пустынных мест не восхищает мой взор.

Прайс ничего не ответил, и де-Пуант, поняв, что английский адмирал не одобряет его шутливого тона, поспешил сказать:

– Бухта превосходная! Настоящая стоянка для судов первоклассной морской державы,

Он слегка, почти совсем незаметно склонился, давая этим понять, что он имеет в виду флот Англии.

Прайс, конечно, заметил этот поклон и, несколько смягчившись, произнес с видом большого знатока:

– Это лучшая бухта на Тихом океане. Другой подобной не знаю. Русские ею владеют по недоразумению. Слепой случай привел к этим берегам русских. Россия – держава сухопутная, она не должна иметь флот. Отныне мы восстанавливаем попранную справедливость: русские будут отогнаны от берегов Тихого океана и уйдут в свои бесконечные леса и степи. Порты океана будут переданы в руки государств просвещенных, несущих народам Азии плоды цивилизации и прогресса…

Всегда холодный и сдержанный, Прайс говорил сейчас с явным воодушевлением. Как-никак, он скоро водрузит флаг английского королевства на территории империи, до сего времени наводящей страх на все государства Европы.

Де-Пуанту эта напыщенная декламация казалась пустой и тяжеловесной.

– Вы думаете, русские покинули город? – спросил он.

– Весьма возможно. Ведь вряд ли они решатся сражаться!

– Как знать! Русские очень хитры. Никогда нельзя знать, как они поступят в том или ином случае. Наши мерки и понятия к ним не подходят. У них совершенно иные представления о войне.

Прайс раздраженно ответил:

– Все это измышления изнеженных пустословов! Русские ничем не отличаются от других варварских народов, не доросших еще до понятия о воинской чести. Они не сражаются, а дерутся… Их просто трудно убедить, а можно только усмирить силой оружия. И вы увидите, адмирал, как наши залпы заставят их принести ключи от порта.

– Все же будет благоразумнее прежде всего выяснить, остались ли в городе люди, солдаты. Ведь “Аврора” находится в Петропавловском порту…

Прайс недовольно поморщился. Напоминание об исчезнувшем из-под самого носа русском фрегате было ему неприятно.

– И все по нашей с вами, адмирал, нерешительности. Мы слишком долго церемонились и дипломатничали с фрегатом, в то время как надо было действовать.

– Но кто мог предполагать, что русские выберут штормовую погоду для ухода из Кальяо! – пожал плечами де-Пуант.

Но как ни был Прайс преисполнен, чванливого высокомерия, он был еще и осторожный, хитрый моряк и поэтому со словами де-Пуанта не мог не согласиться. Он решил послать в разведку пароход “Вираго”.

Вскоре на флагманский корабль явился капитан “Вираго” Джексон. Это был опытный моряк и хитрый службист.

– Вам надо постараться проникнуть в Петропавловскую бухту, узнать, кто остался в городе, какие у русских намерения, какие силы, – сказал Прайс.

– Русские, вероятно, уже знают, что наши страны находятся в состоянии войны?

– Без сомнения. Но вы вовсе не обязаны оповещать всех, что ваш пароход плавает под английским флагом. Можете поднять другой флаг… хотя бы американский… Военных действий никаких пока не предпринимать. У вас сугубо мирная миссия – посмотреть и вернуться.

Капитан Джексон поклонился.

На “Вираго” подняли американский флаг, и пароход направился к Сигнальной горе.

Он двигался медленно, то и дело замеряя фарватер. Когда пароход подошел поближе к мысу, Прайс и де-Пуант, внимательно следившие в подзорные трубы за побережьем, увидели, как от берега отошла шлюпка, какие обычно посылаются для осмотра иностранного судна, заходящего в порт.

Шлюпка почти вплотную приблизилась к пароходу. Вероятно, офицер потребовал, чтобы ему разрешили произвести осмотр.

Капитан Джексон что-то ответил. Потом “Вираго” развернулся и пошел обратно.

Де-Пуант обернулся к Прайсу и не без тайного злорадства проговорил:

– Русские никуда не ушли, они в порту!

– Тем лучше! Мы им дадим урок, который они не забудут долгие годы. Мы сегодня же войдем во внутреннюю бухту и начнем военные действия.

– Когда же мы выработаем план кампании? – спросил де-Пуант.

Прайс неприязненно поморщился:

– План кампании совершенно ясен. Мы входим в Петропавловскую гавань и заставляем огнем своих пушек капитулировать русский гарнизон.

– Они могут сопротивляться продолжительное время.

– Пустое!.. Я предвижу, что силы Петропавловска незначительны, в городе нет серьезных укреплений. Русским продержаться долго не удастся.

– Восхищаюсь вашей проницательностью, но, к сожалению, не могу разделить вашу уверенность, – сказал де-Пуант, не переваривавший английского адмирала и сейчас сильно задетый его высокомерным тоном. – Нас должны были снабдить точными сведениями о силах русского порта. Но где все это?

Прайс ничего не ответил. Он уже имел разговор с Паркером, торопил его наладить связь с берегом и получить нужные сведения об укреплении порта, но тот пока ничего еще не успел сделать.

– Это несущественно, что мы не имеем точных сведений. Все произойдет так, как я вам только что обрисовал, – сказал Прайс.

Он отдал приказание кораблям приблизиться к порту.

Суда эскадры вытянулись в одну линию. Они шли в полной боевой готовности. У всех орудий стояли пушкари, были заготовлены ядра, порох.

Когда головной пароход “Вираго” приблизился к Сигнальному мысу, в воздухе со свистом пронеслось ядро и вспенило воду у самого борта парохода. “Вираго” остановился. Свист ядра услышали и на других кораблях. Это заговорила первая батарея на Сигнальной горе.

Хваленая выдержка и хладнокровие оставили Прайса. Он приказал открыть огонь.

Корабли эскадры развернулись, стали бортом к Сигнальной горе и, изрыгая пламя и дым, дали залп по русской батарее. Белые облачка поплыли над бухтой, поднимаясь вверх и постепенно тая. Но когда “Вираго” начал продвигаться дальше, снова возле его борта упало ядро. В это же время вокруг кораблей стали падать ядра, посылаемые с других береговых батарей.

Де-Пуант просигналил Прайсу: “Вход в бухту охраняет несколько русских батарей. Предлагаю отойти и выработать план действий”.

Прайс приказал дать еще несколько залпов по русским батареям. Но затем благоразумие и осторожность взяли верх над самолюбием: адмирал отдал приказ судам эскадры отходить.

Корабли пересекли Авачинскую губу и стали на якорь у селения Тарья.

Прайс вспомнил про русского пленного офицера и приказал привести его к себе. В сопровождении двух вооруженных матросов Николая Оболенского вывели на палубу.

Яркий дневной свет ослепил его, свежий воздух ударил в голову, и он чуть было не упал, но его поддержали матросы.

Прайс, догадавшись еще тогда, в порту Кальяо, что “Аврора” исчезла из порта не без содействия русского лейтенанта, был вне себя от бешенства и приказал заковать его в кандалы.

Весь переход через океан Николай Оболенский вместе с матросом Сунцовым находился в трюме английского фрегата “Президент”. Постоянная качка, спертый воздух, плохое питание заметно отразились на Николае. Он похудел, оброс бородой, глаза его ввалились.

– Освободить пленного от цепей! – приказал Прайс. Матрос открыл замок, и наручники со звоном упали на палубу.

Николай потер затекшие запястья рук и окинул взглядом далекие горы, зеленоватую гладь бухты, очертания, берегов, селение у подножия сопки.

Все это показалось ему до боли родным и близким. Сердце его сильно забилось.

Резкий окрик Прайса заставил его очнуться:

– Вас привели сюда не за тем, чтобы вы любовались пейзажем!

Николай встрепенулся, взглянул на группу офицеров и среди них узнал Паркера.

Кровь ударила ему в голову. Не сознавая, что он делает, Николай шагнул к Паркеру, думая только о том, что сейчас он бросится вперед и ударит, собьет с ног этого человека. Но кто-то властно дернул его за руку. Николай опомнился.

– Вы знаете, где мы сейчас находимся? – спросил Прайс.

Николай усмехнулся:

– Вам, вероятно, это известно не хуже, чем мне. Или англичане разучились водить корабли?

– Да, нам известно! – нетерпеливо перебил его Прайс. – Это Петропавловск… Ваша участь будет изменена к лучшему, если вы подчинитесь нашим требованиям.

– Я всегда подчинялся только велениям своей совести и законам чести.

– Это я от вас уже слышал.

– Не устану повторять это, пока жив.

– Вы нам должны рассказать все, что знаете о Петропавловске. Это во-первых.

– Я ничего не скажу… Вы это знаете.

– Во-вторых, – продолжал Прайс, – вы сообщите нам все о боевых качествах фрегата “Аврора”, который не без вашего участия прибыл в Петропавловск.

– Я очень рад, что “Аврора” в порту! – вскинул голову Николай.

– Погодите радоваться! Слушайте, – грубо оборвал его Прайс: – вас сейчас отведут в каюту, и вы напишете письмо капитану Изыльметьеву. Надеюсь, он вас еще помнит. В письме вы объясните капитану, а заодно и военному губернатору Камчатки, что упорствовать и обороняться против нашей объединенной эскадры бессмысленно и бесполезно, и порекомендуете им, во избежание напрасного кровопролития, сдать город без боя. Мирному населению мы гарантируем полную неприкосновенность.

– Если я напишу такое письмо, русские сочтут меня просто сумасшедшим.

– Ваше дело выполнить то, что нам нужно. Сейчас война. Если вы откажетесь, то будете повешены, как военный преступник, вон на той рее.

Взоры всех невольно обратились по направлению его протянутого пальца.

– Даю вам на размышление одну ночь.

Николай вздрогнул. Потом с усилием выдавил:

– Я уже объяснял вам, что служу только русскому флоту.

Прайс махнул рукой, и Оболенского увели обратно в трюм.

Глава 9

В сумерки Прайс вновь вызвал капитана Паркера.

– От русского офицера мы ничего не добьемся. Где ваши надежные люди из Петропавловска? – раздраженно спросил он. – Почему вы не налаживаете связь с берегом?

– Я жду наступления темноты, сэр. Днем совершенно невозможно пристать к берегу. Шлюпку заметят и обстреляют.

– Торопитесь, капитан! Все сведения должны быть у меня не позже полуночи. Отберите людей, каких вам нужно, и поезжайте с ними лично.

– Я, сэр?

– Именно вы, капитан Паркер! – Адмирал поднялся из-за стола, давая этим понять, что разговор закончен. – Идите.

Паркеру стало не по себе. Ночью пробраться к чужому берегу, разыскать неизвестно где “надежного человека” Лохвицкого?! Нет, все это не так просто!

– Разрешите взять с собой русского матроса, – с трудом преодолевая замешательство, обратился Паркер к адмиралу.

Прайс махнул рукой:

– Делайте с ним что угодно!

Паркер вышел из каюты, отыскал пожилого боцмана, кое-как изъяснявшегося по-русски, и вместе с ним спустился в трюм, где томился матрос Сунцов,

Авроровец, зазвенев наручниками, привстал и с удивлением уставился на вошедших. За долгие дни плавания, которым он уже потерял счет, Сунцов сильно похудел, ослаб, оброс колючей бородой.

Ни Оболенский, ни он не знали в точности, куда их везут, для какой надобности держат, когда наступит конец их мучениям. В трюме корабля молодой офицер и матрос подружились, сблизились.

Они оба понимали, что положение их безнадежно, но в отчаяние не впадали и все еще надеялись, что какой-нибудь случай поможет им выбраться на волю.

Однажды в походе Сунцова вызвали к офицеру Паркеру, который сказал, что русский офицер теперь служит у них, и предлагал матросу также перейти в английский флот. Сунцов не поверил и откровенно засмеялся Паркеру в лицо:

– Всё дурней ищете! Не на тех напали, господин хороший…

Но, очутившись вновь в трюме, Сунцов не застал там Николая Оболенского. Матрос не допускал мысли, чтобы русский офицер перешел на службу в английский флот, но неизвестность терзала его теперь сильнее, чем все тяготы плена.

Сейчас Паркер, осветив фонарем бородатое лицо Сунцова, вновь напомнил ему об офицере Оболенском и спросил, одумался ли матрос.

– Пес брешет, ветер носит! – пробормотал Сунцов и попросил устроить ему очную ставку с офицером.

Паркер ответил, что сегодня это невозможно – лейтенант Оболенский служит на другом корабле и очень занят. Завтра – пожалуйста, матрос может обо всем переговорить с русским офицером. Но сейчас он должен оказать англичанам одну услугу.

И Паркер изложил свой план. Они берут Сунцова с собой в шлюпку. Матрос, конечно, хорошо знает берега бухты и Покажет удобное и скрытое место для высадки.

– Какой берег? Что за бухта? – нетерпеливо перебил переводчика Сунцов.

– Это есть земля Камчатка, Авачинская бухта, – пояснил боцман.

“Значит, дома! – с волнением подумал Сунцов. – Привезли – и на том спасибо собакам!.. Скоро, стало быть, начнется бой”. Русские люди будут биться с врагом, а он, матрос-авроровец, должен сидеть в вонючем трюме, скованный по рукам железными наручниками!

Сунцов отвернул лицо от фонаря и заскрипел зубами. Чего бы только он не отдал, если бы удалось вырваться на волю, вернуться на родную “Аврору” и стать в строй вместе со своими товарищами!..

Переводчик повторил вопрос Паркера:

– Может ли матрос показать, удобное место для высадки шлюпки?

“Что-то замышляют! – подумал Сунцов. – Наверное, разведка, хотят добыть пленного”. И молниеносно сообразил, что он может использовать этот момент для помощи своим, русским.

– Везите, покажу вам место, – согласился Сунцов. Когда совсем стемнело, шестивесельная шлюпка под командой Паркера отошла от фрегата “Президент”.

Сунцов сидел между Паркером и боцманом, жадно вдыхая свежий воздух и вглядываясь в смутные очертания берегов. В голове его роились самые различные планы. То его соблазняла возможность подвести шлюпку к скалистому берегу около Сигнального мыса, чтобы она разбилась о камни или села на мель. То он думал о том, как бы вернее передать сигнал русским людям, призвать на помощь. То ему просто хотелось кинуться в воду и плыть к берегу…

Сунцов приблизил скованные руки к лицу боцмана и попросил снять с него кандалы.

Боцман переговорил с Паркером.

– Завтра, матрос, будешь свободен, – ответил Паркер. – А сейчас показывай, куда плыть.

– Лево руля! – скомандовал Сунцов, решив пригнать шлюпку е самый порт, к причалу, и подать сигнал русским, чтобы они захватили Паркера и всю его команду.

Неожиданно сбоку надвинулось что-то громоздкое, черное, смутно забелели паруса. И в ту же минуту раздался голос:

– Эй, кто на шлюпке? Рыбаки, что ли? Сверни-ка с дороги!

Паркер приказал своей команде затаиться и вполголоса о чем-то заговорил с боцманом. Тот толкнул Сунцова в бок:

– Отвечай русским: мы рыбаки!

Сунцов, приподнявшись, зорко всматривался в приближающееся судно. Ему показалось, что это сторожевой баркас, несущий ночной дозор в бухте. Сунцову стало жарко. Вот он, желанный час, когда можно за многое расквитаться с врагом!

– Отвечай же! – Боцман с силой встряхнул матроса. – Спроси, кто они сами.

– Братцы! Русские! – закричал Сунцов. – Берите шлюпку на абордаж! Здесь англицкие разведчики – десять матросов и офицер… Хватайте их, братцы!..

Он не докончил, потому что Паркер сжал ему горло, а боцман засунул в рот кляп.

Гребцы взмахнули веслами, и шлюпка отвернула от баркаса. Но странное дело – с баркаса не прозвучало ни одного выстрела.

Паркер, поняв, что рассчитывать на помощь русского матроса бесполезно, решил сам искать места для высадки. Но то острые камни мешали шлюпке подойти к берегу, то Паркера пугали голоса русских часовых, и шлюпка бесцельно кружилась в бухте.

Из разведки явно ничего не получалось. Паркер понял, что высадиться на берег и разыскать Лохвицкого ему не удастся.

Он злобно пихнул Сунцова ногой:

– Выбирай, матрос: или показывай место для высадки, или завтра будешь болтаться на рее.

Сунцов только усмехнулся.

Пелена туч сдвинулась к горизонту, небо прояснилась, проступили звезды. Кружиться в бухте было опасно, и Паркер скрепя сердце приказал плыть к стоянке эскадры.

И опять на пути шлюпки стал баркас. Сунцов первый заметил его и понял свою– ошибку: это был совсем не сторожевой, а обычный грузовой баркас.

Ветер спал, паруса обвисли, и судно еле двигалось к порту.

Паркер вспомнил строгий приказ Прайса и похолодел: Не возвращаться же с пустыми руками! Может быть, захватить в плен команду баркаса и доставить ее адмиралу?

Паркер направил шлюпку к русскому судну.

Сунцов понял, что задумал офицер, и хотел было крикнуть, чтобы люди с баркаса в плен не сдавались, но кляп прочно сидел во рту. Вооруженные английские матросы вскарабкались на баркас и окружили русских. Их было всего три человека. Они везли камень для батарей.

Через несколько минут команда баркаса, связанная по рукам, лежала на дне шлюпки. Гребцы погнали ее к эскадре.

Когда пленников с русского баркаса потащили по трапу на фрегат, Сунцов, изловчившись, вскочил, вытолкнул кляп изо рта и крикнул:

– Не поддавайтесь, братцы!.. Молчите, если что знаете!

В тот же миг боцманский кулак свалил матроса с ног.

Адмирал Прайс приказал всех захваченных русских немедленно доставить к нему.

Первым в каюту адмирала вошел маленький сухой старичок с острой, клинообразной бородкой. Старик снял шапку, поискал глазами икону и, не найдя ее, низко поклонился адмиралу.

– Спросите его, – сказал Прайс переводчику, – давно ли он из Петропавловска.

– Да уж третий день в пути.

– Про войну слышал?

– Как не слыхать! Все про войну толкуют.

– Силен ли гарнизон в Петропавловске?

– А кто его знает! Люди у нас не считаны, не меряны…

– Солдат много?

– Солдат не сосчитаешь: по шестеро в ряд идут.

– Сколько батарей в порту?

– Страсть как много навезли!

– Где стоят батареи?

– На земле, натурально…

Старик стоял в покорной позе, склонив голову, и только по ответам да по острому блеску глаз можно было заметить его настороженность. Вначале Прайсу показалось, что старик запуган, ошеломлен и что от него можно будет все узнать. И только после нескольких ответов адмирал стал улавливать затаенную хитрость и даже издевку.

– Если, старик, не будешь честно отвечать на вопросы – повешу, – сказал Прайс строго и внушительно.

– Сроду не врал, – всполошился старик. – Это нам ни к чему.

Прайс задал ему еще несколько вопросов – о количестве запасов в городе, о судах, стоящих на якоре в бухте, о расположении складов. На каждый вопрос адмирала старик отвечал словоохотливо, но, вслушавшись, можно было понять, что он говорит совершеннейшие пустяки, не имеющие никакого отношения к обороне города. Прайс наконец догадался, что старик морочит ему голову. Он вскочил с места и ударил старика по лицу:

– Все врешь, свинья!

Старик вытер рукавом куртки кровь с лица и кротко сказал:

– Знатно барин дерется, вроде наших. – И, став вдруг серьезным, сказал переводчику: – Зря разговор затеяли! Не стану я рассказывать про наши дела. Так и передай!

Старика увели. На его место пришел здоровяк с русой бородой. Этот тоже отвечал охотно, простодушно, даже с какой-то милой откровенностью. Но из его ответов нельзя было понять ничего существенного об обороне порта.

– Заработаешь большие деньги, – наклонился к нему Прайс. – Где стоят батареи?

И этот простодушный с виду человек с детскими светлыми глазами засмеялся и ответил:

– Совестью, ваше благородие, не торгую…

Третий совсем ничего не говорил, и нельзя было понять, то ли он не понимал обращенных к нему вопросов, то ли не хотел отвечать. Но глаза его выдавали: в них горела ненависть.

Не добивались никаких сведений, Прайс раздраженно сказал:

– Какие-то бешеные люди!

Неведомый русский порт был близок и одновременно очень далек, как и в то время, когда эскадра находилась по ту сторону Тихого океана.