Текст книги "Дальними маршрутами"

Автор книги: Алексей Крылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Иванов умолк и принялся кого-то искать в зале. Вот он остановил взгляд на инженере полка по вооружению инженер-капитане Савичеве.

– Может, ты, Алексей, в этом деле поможешь мне? Ты ведь был на заводе, все видел своими глазами. Летчики с удовольствием послушают.

– Пусть Савичев говорит, дать слово Савичеву, – послышались голоса.

Инженер– капитан протиснулся вперед, вынул из кармана засаленного реглана блокнот, полистал его и, окинув взглядом сидевших в зале летчиков, уверенно заговорил:

– И Леонтьев, и Болдырев, и Иванов дело говорят. Надо всем нам прислушаться к их советам. А что касается бомбы и если у вас появилось желание послушать меня, я с удовольствием расскажу об этом.

Савичев начал свой рассказ издалека.

– Возле самолетной стоянки лежит бомба в деревянной упаковке, туго схваченная обручами, – говорил он. – Сейчас механик подвесит ее, а спустя несколько часов она обрушится на голову врага. Как все знакомо! Расчеты, изучение маршрута, прогноза погоды – весь сложный подготовительный процесс, самый боевой полет и, наконец, сбрасывание бомб. Но все ли мы знаем о другом процессе – о рождении бомбы, в котором принимают участие люди угольной, металлургической и химической промышленности, конструкторы, физики, механики, электротехники – представители почти всех отраслей науки и техники. Если к этому добавить, что бомба претерпевает сотни производственных операций, что над изготовлением ее работают токарные, фрезерные, сверлильные станки, сварочные, штамповочные машины, домны, мартены, что в изготовлении только одного корпуса авиабомбы, без взрывчатки и взрывателя, участвуют представители более сорока специальностей, то перед нами откроется удивительная картина универсального производства.

Это и есть цена бомбы. Конечно, эту цену мало выразить деньгами. Она измеряется героическим трудом тысяч советских патриотов, трудом, имеющим одну цель – дать нашей армии бомбу прочную, мощную, действующую безотказно, [141] такую бомбу, которая поможет приблизить час победы над врагом.

И пусть штурман и летчик всегда помнят об этой цене. Пусть, уходя в дальний и трудный полет, помнят они о товарищах своих, о людях, создающих бомбу.

Вот малый конвертор. В нем плавится сталь. Сноп огневых брызг освещает сосредоточенные лица рабочих. Старый литейщик Федор Наумкин держит в жилистых руках кочергу. Федору давно подошел пенсионный возраст, но разве можно сидеть сложа руки, когда страна в опасности? И старый литейщик работает в цеху по 12-14 часов в сутки. Каким гневом загораются его глаза, когда он слышит о бесчинствах, творимых гитлеровцами на временно оккупированной советской земле! И нет предела гневу старого рабочего. Он вкладывает этот гнев в свой труд, в четкие движения рук, опрокидывающих ковш в форму, имеющую очертания бомбы.

Но бомбу надо снарядить взрывчатым, либо зажигательным, либо осветительным веществом. Эти вещества люди добывают из недр земли. И на этом не кончается производство бомбы. Без взрывателя она не действует. Взрыватель – ее сердце. Его делают на заводах высокой точности, похожих на предприятия, изготовляющие часовые механизмы. И здесь тысячи рабочих и инженеров трудятся над тем, чтобы заставить сердце бомбы в нужный момент забиться.

Вот почему если штурман, хорошо зная бомбу и ее назначение, не обращает внимания на неправильность установки взрывателя, то он не только не поражает цель, но и сводит на нет труд огромного коллектива людей, да и невзорвавшаяся бомба попадает как трофей в руки неприятеля.

Много дорогого материала идет на изготовление бомбы, много затрачивается человеческих сил, чтобы вложить в нее огромную взрывную силу. И все это делают люди – рудокопы, сталевары, шахтеры, сварщики, инженеры. Об этих людях, их труде, заложенном в бомбе, штурман, летчик, весь экипаж бомбардировщика должны всегда помнить.

Савичев заметно увлекся своим сообщением. Видно было, что он старался горячим словом проникнуть в душу молодых летчиков и штурманов, помочь им правильно [142] мыслить и действовать в бою так, как действуют опытные экипажи.

– Да, товарищи, бомба – огромная ценность! Измеряется она не только трудом тысяч людей, но и вашим мастерством, умением своевременно обнаружить цель и метко сбросить по ней бомбы, чтобы они сразили насмерть как можно больше фашистских захватчиков, – с подъемом закончил инженер-капитан.

В помещении стало так тихо, что из дальнего угла зала слышалось тикание часов-ходиков. Видно было, что выступление Савичева задело многих за живое. Эту тишину первым нарушил капитан Иванов.

– Я всегда знал, – весело сказал он, – Савичев у нас настоящий бомбежный профессор.

– Такому и звание академика не жалко, – в тон Иванову сказал Антон Шевелев.

Все громко засмеялись. И только штурманы Мележко, Ящук и Новиков продолжали хмуриться. Подполковник Трехин посмотрел в их сторону и мягко, по-отцовски, сказал:

– Ну, чего вы скисли, штурманята? Критиковали вас здесь на конференции правильно, да и нам досталось не [143] меньше… Народ вручил вам замечательную технику – точные навигационные приборы, прицелы для бомбометания в ночных условиях. Эту технику надо хорошо знать и правильно использовать в бою. Иначе ваши бомбы никогда не достигнут заданной цели. К чему это может привести, Савичев, как вы слышали, образно, на примерах, показал.

В помещение вошел начальник метеостанции. Трехин подозвал его и по карте уточнил метеообстановку. Синоптики ожидали улучшения погоды.

– Вот и погодка проясняется, – весело продолжал командир. – Сегодня вы сходите к самолетам, еще и еще раз проверите себя, посоветуетесь друг с другом, поговорите с опытными бомбардирами. Они расскажут вам о различных случаях из своей практики, посоветуют, как лучше действовать в кабине в районе цели. Это очень полезно.

Конференция закончилась, но авиаторы продолжали разговоры о делах. Младший лейтенант Ящук, обращаясь к товарищам, сказал:

– Подполковник попал в самую точку. Верные слова.

– Ну, друзья-именинники, – пробасил Мележко, – пойдемте к своим кораблям.

После окончания тактической конференции заместитель командира полка по политической части майор Куракин созвал совещание секретарей партийных и комсомольских организаций эскадрилий, попросил остаться меня и штурманов подразделений.

– Я буду краток, – начал Николай Яковлевич. – Выступления на конференции показали, что мы еще слабо ведем партийно-политическую работу среди комсомольцев, недостаточно воспитываем молодых авиаторов на боевом опыте наших лучших экипажей. В результате у некоторых молодых бомбардиров притуплено чувство личной ответственности за порученное дело. На конференции выяснилось также, что некоторые штурманы подразделений поверхностно контролируют предполетную подготовку экипажей, не учат молодежь четкости в работе с навигационной аппаратурой и прицелом. Все это поправимо. Надо лишь вменить в обязанность штурманов отрядов и эскадрилий больше тренировать молодежь непосредственно в кабинах кораблей, чаще брать новичков в полет. [144]

И в этот и в последующие дни молодые офицеры много и упорно занимались в кабинах самолетов, изучали оборудование, отрабатывали свои действия. И мне, и штурманам эскадрилий приходилось много помогать молодежи. В экипаже лейтенанта Фигичева, где штурманом был младший лейтенант Новиков, я дважды летал на боевое задание. На маршруте и над целью учил штурмана самолетовождению по приборам, определению навигационных и бомбардировочных данных, осуществлению боковой наводки при бомбометании. Постепенно Новиков становился все более умелым штурманом. С офицерами Мележко и Ящуком неоднократно летали на задание штурманы эскадрилий Федор Голов и Петр Шевченко. Они помогли им обрести настоящие крылья.

Боевая жизнь раскрыла перед молодыми экипажами широкие перспективы к совершенствованию, а нестерпимая боль за поруганную врагом землю вооружила и летчиков, и штурманов страстным желанием идти в каждый боевой полет. Став настоящими воздушными бойцами, молодые летчики и штурманы Гавриленко, Фигичев, Скороходов, Шалаев, Редунов, Глебов, Никольский, Шестов, Рогозин, Журавлев, Мележко, Попков и Горбунов с яростным ожесточением громили противника на железнодорожных коммуникациях, взламывали оборону возле крупных городов и опорных пунктов.

Бомбы с их самолетов рвались в самых уязвимых местах. Объекты врага охватывались ярким пламенем пожарищ. Молодые экипажи постепенно, но уверенно приобретали боевой опыт. Все мы, старожилы полка, постоянно видели, что они хорошо усвоили наставления бывалого инженера-вооруженца о том, что такое цена бомбы и во что она обходится нашему государству. [145]

Честь воина

Сегодня плечи летчиков не сдавливают парашютные лямки. Погода неожиданно испортилась, полил дождь. Экипажи отдыхают после тяжелых полетов в глубокий тыл врага.

В такие дни все мы собирались в своем любимом месте – в землянке и подолгу вели различные разговоры. Они заметно оживлялись, если в них принимал участие командир полка подполковник Василий Алексеевич Трехин и его заместитель по политической части майор В. Малышев. Они умели самый, казалось, незначительный факт использовать для дела. Поводом для бесед нередко служила прочитанная в газете статья, услышанный по радио боевой эпизод или сообщение Совинформбюро. Вот и сейчас заместитель командира полка по политчасти провел беседу о морально-боевых качествах воина. Потом спросил, обращаясь к собравшимся:

– Так что же такое честь? Как ее надо понимать нам, воинам?

Никто не решался ответить на этот, казалось, простой вопрос. Заговорил первым Герой Советского Союза капитан Шевелев.

– По-моему, это беспрекословное выполнение воинских уставов и приказов.

– Это дисциплина и порядок во всем, – добавил штурман Антонов.

Поднялся со скамейки командир эскадрильи майор Уромов:

– По-моему, честь воина – это безграничная любовь к Родине, готовность встать на ее защиту и, что бы с тобой ни случилось, бороться с врагом. В нашем полку служит очень скромный летчик Николай Калинин. В начале войны он был сбит и подал в плен. Из госпиталя для военнопленных [146] он бежал. Калинин разыскал партизан Ковпака и почти год вместе с народными мстителями воевал: пускал под откосы поезда, уничтожал врага. А как сейчас воюет Николай, вы сами знаете. Он настоящий патриот и очень дорожит своей воинской честью.

– Если так, то и наш молодой летчик Штанько, так же как и Калинин, – образец воинской чести, – с жаром заговорил Герой Советского Союза капитан Федоров. – Сами посудите: до войны Андрей учился в аэроклубе, а когда началась война, его призвали в школу механиков. Окончив ее, он пришел в наш полк и наравне со всеми стал трудиться, готовя самолеты к полетам. Так он мог прослужить до конца войны. Но не таким оказался комсомолец Штанько! Узнав, что в нашей части не хватает летчиков, он подал рапорт с просьбой разрешить ему здесь же, в полку, освоить тяжелый бомбардировщик. Мы помним, с каким старанием он выполнял каждый тренировочный [147] полет, как ждал того дня, когда его пошлют в бой. А теперь Андрей равный среди нас.

– Ну, ты, Иван, уж слишком хватил, – краснея, возразил Штанько. – Разве я гожусь в примеры?

– И ты, Андрей, и Николай Калинин, да и большинство из вас, безусловно, служат на войне примером, – поднявшись из-за стола, заговорил наш командир Василий Алексеевич Трехин. – Мне особенно бросается в глаза преданность наших воинов, готовность их до конца выполнить свой долг перед Родиной. Но, если позволите, расскажу вам о случае, когда летчик споткнулся, потерял честь воина, а потом с помощью товарищей нашел в себе силы и мужество вернуть эту честь.

– Расскажите, это очень интересно, – послышались голоса.

Подполковник вынул из бокового кармана записную книжку, полистал ее и, окинув взглядом присутствующих, продолжал:

– Знал я этого летчика до войны, когда мы в одной бригаде служили в Закавказье. Алексей Иванович – так его звали. Он имел хорошие задатки, мог отлично летать. Мы искренне завидовали его способностям. Но когда началась война и летчику стали поручать самые ответственные задания, он зазнался, возомнил себя асом и перестал серьезно готовиться к полетам. Потом он совершил серьезный дисциплинарный проступок, его исключили из партии, предали суду Военного трибунала.

Таким этот офицер прибыл в наш тяжелобомбардировочный полк. Мы видели, что он с болью в сердце переживал все происшедшее с ним. Ему казалось, что окружающие его товарищи относятся к нему с недоверием, даже с презрением.

– Честь воина, – сказал командир эскадрильи майор Смирнов летчику, – можно вернуть. Покажите себя на деле. Смелых и мужественных у нас в коллективе любят.

После дополнительных тренировок и проверок Алексею доверили боевой самолет, в его экипаж включили штурманом коммуниста старшего лейтенанта Кобзева. Летчик поначалу, казалось, усердно взялся за дело. Но и тут его постигла неудача. Переоценив свои силы и способности, он допустил аварию бомбардировщика. Тогда командование полка перевело летчика на связной самолет У-2. На нем он доставлял на площадки вынужденных посадок [148] кораблей техников, запасные части, питание. С полгода летал летчик на этом самолете. Затем он снова попросился на боевой корабль.

– Не торопитесь, – сказал ему командир. – Здесь вы выполняете также важную работу. Учитесь летать так, как летают летчики Уржунцев, Романов, Новожилов, Лапс.

И летчик продолжал свои полеты на связном самолете. Вместе с тем он по-настоящему готовился стать командиром ночного бомбардировщика. Бывалые и опытные авиаторы следили за летчиком, помогали ему лучше изучить самолет. И вскоре Алексею разрешили боевые полеты. В то время когда группа наших бомбардировщиков вылетела на выполнение ответственного задания, вместе с нами полетел на Север и экипаж Алексея Ивановича. Перед первым полетом к нему подошел командир части и сказал:

– Задание очень ответственное. Его нужно выполнить только на «отлично». Вас мы будем ценить по тому, как вы будете бомбить врага.

Погода была исключительно сложной. На маршруте выпадали сильные осадки. Но звено, в котором находился экипаж Алексея Ивановича, настойчиво продолжал полет над водами Баренцева моря. На траверзе порта Киркенес бомбардировщики совсем были прижаты облачностью к воде. Надо было делать одно из двух: или, развернувшись, идти на запасную цель, или, подвергаясь опасности, в кромешной мгле следовать на основной объект удара – аэродром Тромсэ. Алексей Иванович и еще несколько смельчаков решили идти на главную цель.

В районе островов, где были расположены город и аэродром Тромсэ, погода значительно улучшилась. У подножия небольших сопок отчетливо был виден город и порт, а юго-восточнее их – аэродром. Экипажи поодиночке, на низкой высоте, выходили на объект удара и метко обрушивали по нему фугасные и зажигательные бомбы. Экипаж Алексея Ивановича груз бомб сбросил на склад боеприпасов.

Врагу был нанесен значительный урон. По данным разведки, на аэродроме Тромсэ было уничтожено три самолета противника, взорван склад с торпедами, сожжены авиационные мастерские.

После этого полета Алексею Ивановичу стали поручать не менее сложные задания. При этом и командир, и летчики верили, что он, несмотря ни на что, выполнит боевой [149] приказ. Через сутки его экипажу была поставлена задача идти на разведку погоды. Как вы знаете, по существующим правилам разведчику не обязательно брать в полет бомбы. Но летчик настоял, чтобы на внутренние бомбодержатели подвесили десять фугасок.

– Это на всякий случай, – говорил летчик.

И вот экипаж разведчика в полете. Через каждые десять минут он передавал на командный пункт: высота облачности 150-200 метров, горизонтальная видимость три – пять километров. Казалось бы, надо возвращаться. Но разведчик продолжал идти все дальше и дальше. На запрос командного пункта он радировал: «Метеоусловия сложные, полет затруднен». Сам же, несмотря ни на что, пробился сквозь облака на аэродром Луостари, метко сбросил бомбы на стоянки вражеских торпедоносцев и благополучно вернулся на свою базу.

– Вот это смельчак! – произнес кто-то из молодых офицеров.

– Крепкий этот Алексей Иванович, – сказал капитан Федоров. – И откуда он такой?

– Да вы его должны знать, – улыбнулся Трехин. – Это Алексей Иванович Баукин, летчик из соседнего полка. Помню, экипаж Баукина и за ним еще несколько летчиков полетели на аэродром Киркенес, мы – на Луостари. Погода была никудышной. Низкие облака, из которых лил дождь, прижимали самолеты к самой земле. Чтобы сбить гитлеровцев с толку, Баукин решил делать заход на цель с запада. Это несколько удлиняло маршрут, но давало какой-то шанс появиться над аэродромом внезапно. На подходе к цели Баукин вдруг приказал штурману старшему лейтенанту Ижутову дать две зеленые ракеты.

– Зачем? – удивленно спросил Ижутов, быстро выполнив приказ.

– Может, не разберут сразу, чей самолет, – отозвался летчик, – дадут спокойно поработать на боевом курсе.

Хитрость Баукина удалась. Только у самой кромки аэродромного поля немцы открыли по воздушному кораблю огонь. Штурман прицельно сбросил по самолетной стоянке бомбы и тут же включил фотоаппарат – приказано было привезти разведывательные снимки аэродрома. Как будто все было удачно. Но вот отошли от цели, и командир экипажа передал на командный пункт, что в правом моторе падает давление масла. Видимо, осколком [150] снаряда была повреждена масляная система. Положение незавидное – на сухопутной машине на воду не сядешь, да и обидно, выполнив задание, сделав снимки аэродрома, не вернуться на базу!

Теперь вся надежда была на левый мотор. Баукин уменьшил скорость и приказал Ижутову точно подсчитать время полета до аэродрома. Вскоре изморось прекратилась, нижняя кромка облачности поднялась, заметно улучшился обзор. Да и море стало значительно спокойнее. На траверзе Петсамо штурман Ижутов вдруг увидел слева по курсу советский транспорт. Его сопровождал наш торпедный катер. И несколько поодаль – два немецких катера, которые пытались атаковать наши корабли.

– Слева по курсу вражеские торпедные катера, – сообщил штурман.

Экипаж стал наблюдать. Видно было, как наш катер и транспорт, используя огонь бортовых пушек, отстреливались. Но вокруг них от разрывов вражеских снарядов дыбилась вода. Они маневрировали, поворачивая в сторону берега. Положение советских моряков было трудным.

– Помочь бы нашим, да чем и как: бомб нет, самолет поврежден, – вслух рассуждал Ижутов. Он чего-то не досказал, словно ожидая решения Баукина.

А вражеские катера все наседали и наседали на наши суда. И в эти секунды Ижутову хотелось, чтобы, несмотря ни на что, командир принял решение: огнем бортового оружия атаковать противника. Но возможно ли это на поврежденном самолете? Потеряешь время и не сможешь дотянуть до берега.

Вот уже наши суда медленно проплыли под левой плоскостью бомбардировщика и остались позади. «Наверное, моряки видели на плоскостях самолета красные звезды, и у них появилась надежда, что наши летчики не пройдут мимо моряков, попавших в тяжелое положение, – подумал Ижутов. – Но они, конечно, не знают, в каком положении находимся мы. Они знают одно: советские воины не оставляют товарищей в беде». Об этом же думал в эти секунды весь экипаж самолета.

– Выручим моряков! – сказал вдруг Баукин и стал разворачивать самолет в сторону вражеских катеров.

– Надо выручать! – разом поддержали штурман и стрелки.

Как только командир развернул бомбардировщик в сторону [151] вражеских катеров, Ижутов выждал нужную дистанцию, открыл огонь из своего крупнокалиберного пулемета. Он стрелял короткими очередями, прицельно. Потом заговорили пулеметы воздушных стрелков. Но все же бежать от одного самолета гитлеровцы не собирались. Они пустили в ход зенитные пулеметы. Но главное уже было сделано: внимание вражеских катеров отвлечено от наших судов. [152]

Экипаж смельчаков повторил атаку, хотя Баукину стоило больших усилий на малой высоте, по существу, на одном моторе разворачивать машину и удерживать ее на боевом курсе. Гитлеровские моряки, почуяв для себя опасность, прекратили преследование наших судов и, продолжая отстреливаться от бомбардировщика, стали уходить в открытое море. И только тогда, когда было совершенно ясно, что фашисты убрались восвояси, Баукин взял курс в сторону аэродрома.

Самолет все больше и больше разворачивало в правую сторону. Левый мотор стал сильно перегреваться. Командир зорко следил за прибором, показывающим температуру головок цилиндров. Он чувствовал, что довести машину до своей базы на одном моторе можно. «Только бы не сдал мотор над морем», – думал про себя Баукин.

– До аэродрома осталось всего двадцать минут полета, – словно угадывая мысли командира, сказал Ижутов.

Вскоре под плоскостью промелькнули барашки прибоя, россыпь гальки на берегу, камни, низкорослый кустарник.

– Еще восемь – десять минут, – спокойно информировал штурман.

– Добро, – отозвался летчик, – садиться будем с ходу.

И Баукин мастерски приземлил машину на аэродроме. Когда мы узнали подробности полета, бросились поздравлять Алексея Ивановича, его друзей с успехом.

В боях с врагами Родины летчик Баукин вернул свое доброе имя. Коммунисты полка восстановили Алексея Ивановича в партии, оказали ему во всем полное доверие. Когда начальник политотдела вручил Баукину новый партийный билет, Алексей Иванович бережно вынул из кармана обложку для партийного документа.

– Что это у вас такое? – поинтересовался начальник политотдела.

– Да так… Обложка. Я ее сохранил, товарищ полковник, – смущенно ответил Баукин. – Хотя я и был исключен из партии, но в сердце своем все время считал себя коммунистом.

Затем Баукина назначили командиром отряда. И надо сказать, он стал воевать с еще большим усердием. Много сил и старания отдавал обучению своих подчиненных. Иногда казалось, что Алексей Иванович работал круглые сутки: сам готовил экипажи к полетам на задания, задолго [153] до вылета успевал проверить готовность материальной части и вооружения других кораблей.

Много раз Алексей Иванович и его питомцы побывали над городами и промышленными центрами Восточной Пруссии. Как-то в один из осенних дней сорок второго года в часть поступил приказ – бомбить военно-промышленные объекты Кенигсберга. После общей подготовки Баукин собрал свой экипаж. Разложили карты, графики – толкуют, договариваются о согласованных действиях.

Прямо со взлета бомбардировщики легли на заданный курс. Баукин взлетел с летчиками второй эскадрильи. Линию фронта прошли на средней высоте. Летели долго. И вдруг штурман сообщил: «Пруссия. Скоро цель».

Через несколько минут острый луч прожектора охватил самолет Баукина. Тотчас же к нему пристроились с десяток других. И сразу послышалась барабанная дробь осколков по фюзеляжу. Летчик стал маневрировать вправо, влево. Бросил взгляд вниз, а там уже полыхают пожары. «Значит, наши уже поработали», – подумал Баукин. Вскоре сбросил бомбы и Ижутов. Они угодили в склады железнодорожного узла. Поднялся столб огня.

– Молодец, Ижутов! – кричит летчик.

Резко маневрируя, Баукин уходит от прожекторов и берет курс в сторону родной земли. У него превосходное настроение.

Возвращаясь с задания, экипаж неожиданно встретился с врагом. Ночь была темная-претемная. Вдруг штурман Ижутов увидел в районе Пскова зажженный ночной старт и на круге – немецкие самолеты.

– Командир, – сказал Ижутов, – справа по курсу стартовые огни. Фашисты, видно, с задания возвращаются. Вот бы штурмануть!

– Вижу, – отозвался Баукин. – Надо что-то сделать. Ижутов с волнением спросил:

– Алексей Иванович, что это вы надумали?

– Так, маленький фейерверк устроим.

Развернувшись, летчик круто повел самолет к земле.

Вот уже отчетливо виден старт, идущий на посадку «юнкерс». Баукин зажег бортовые огни и стал пристраиваться к находящемуся на круге вражескому бомбардировщику. И когда противник был совсем рядом, он приказал штурману и стрелку-радисту:

– По стервятнику – огонь! [154]

Через несколько секунд «юнкерс», объятый пламенем, повалился на землю. На аэродроме, конечно, поднялась паника, выключили стартовые огни. Баукин как ни в чем не бывало продолжал лететь по кругу. Вскоре он пристроился ко второму бомбардировщику, дал возможность отличиться стрелку-радисту. Тот выпустил длинную очередь и промахнулся. Фашист шарахнулся в сторону, стал давать ракеты – зеленую и белую: я, мол, свой. Баукин тогда приказал штурману:

– Приготовь зеленую и белую ракеты!

Внизу догадались – в воздухе творится что-то неладное. Зажгли посадочные прожекторы. Баукин не унимается и кричит Ижутову:

– Ракеты!

И тут же он повел самолет в направлении старта. Быстро приближается земля – пятьдесят, тридцать, двадцать метров.

– Огонь из всех пулеметов! – командует летчик.

Бомбардировщик сильно затрясло, когда затрещали пулеметы, полетели вниз разноцветные трассы пуль.

– Вот теперь довольно! – бодрым голосом сказал Баукин.

Выключив бортовые огни, летчик уверенно, с набором высоты, повел свой бомбардировщик на восток.

Десятки раз побывал экипаж Баукина над городами Восточной Пруссии, сбросил огромное количество бомб. И всегда, когда Баукин готовился к очередному дальнему полету, он непрестанно говорил товарищам:

– Доберусь до Берлина во что бы то ни стало!

Но не пришлось Алексею Баукину бомбить фашистскую столицу. В сорок третьем году наши экипажи получили задание произвести удар по порту Гданьск. Стена многослойных сплошных облаков встретила летчиков в пути. Большинство свернули с курса, отбомбились по запасной цели. Отдельные экипажи прорвались к Гданьску. Баукин сумел преодолеть облачность, но не смог пройти сильную противовоздушную оборону порта Гданьск. Он погиб в бою, как настоящий воин-коммунист.

– Вот так воевал с врагами Алексей Иванович Баукин, – закончил свой рассказ подполковник Трехин.

– Вот это летчик! Такому не жалко и Героя дать, – вырвалось у Андрея Штанько.

– Да, он и стал им. Алексею Баукину было присвоено [155] звание Героя Советского Союза посмертно, – заключил беседу замполит.

* * *

На следующий день мы готовились к полету и ждали возвращения разведчика погоды. Судя по метеорологической обстановке, сложившейся в районе аэродрома, думалось, что вылет не состоится. Хотя дождь и прекратился, но небо по-прежнему было окутано низкой десятибалльной облачностью. Однако искорка надежды не покидала летные экипажи. Будучи еще под впечатлением вчерашнего рассказа командира о подвигах Алексея Баукина, все мы рвались в воздух на боевое задание. К этому нас обязывала и создавшаяся наземная обстановка.

Наши войска стремительно продвигались к Одеру. Немцы спешили подбросить резервы, чтобы остановить наступление Советской Армии. Требовалось нанести удар по их железнодорожным коммуникациям, связывающим тыл с фронтом. Наиболее крупным железнодорожным узлом вблизи линии фронта был Штеттин. От города отходит восемь железнодорожных линий – на Берлин, Бреслау, Кольберг, Штральзунд и другие.

Линия фронта все ближе и ближе к Штеттину. Гитлеровцы бросают в бой большие силы, пытаясь задержать натиск наших войск и отсрочить падение своего важного административного и промышленного центра. Но если наземные наступающие войска еще не нанесли непосредственного удара по Штеттину, то это вполне может сделать наша тяжелобомбардировочная авиация.

Да, к этому мы были готовы. После возвращения из разведки летчика Юмашева и штурмана Гацук все уже знали, что погода на маршруте благоприятная. Трехин, давая последние указания перед полетом, был предельно краток.

– Удар произвести в период 00-10, 00-15 минут, – сказал подполковник, – запасная цель – город Мюнхеберг. Мой экипаж освещает объект бомбометания за две минуты до подхода основных сил. Вылет по сигналу – одна зеленая ракета.

Мы вылетели на задание в точно указанное время. Выход на цель никаких трудностей не представлял. Полки бомбардировщиков, пришедшие раньше нас, отлично обозначили город. Над ним висело много осветительных бомб. [156]

Немцы оборонялись ожесточенно. У них большое количество зенитных батарей. Бьют отовсюду: из города, из морской гавани, с кораблей. Кажется, что простреливается все небо. Самолеты прорываются к городу, главным образом к товарной станции. Ежесекундно рвутся бомбы. Тут же возникают пожары.

Нашему экипажу надо было осветить железнодорожный узел. Подсветка его как раз была кстати. Дело в том, что первые бомбардировщики, прошедшие над городом, успели только частично поразить узел. Большая часть его скрывалась еще во мраке. Мы чувствуем, как самолет сотрясается от близких разрывов снарядов, но все же идем на товарную станцию. Проходят считанные секунды, и я сбрасываю серию бомб. Одна за другой зажглись десять «люстр». Вскоре весь узел озарился ярким светом. Хорошо видны стоящие на путях железнодорожные эшелоны. Подполковник Трехин мастерски выводит корабль из зоны огня. Он кричит мне в ларингофон:

– Посмотри, что делается на станции!

Бомбардировщики, шедшие за нами, устремились на освещенную цель. На эшелоны полетели фугасные и зажигательные бомбы. Вот возник взрыв, подняв вверх огненный смерч. Это кто-то из наших однополчан взорвал эшелон с боеприпасами. То в одном, то в другом месте вспыхивали пожары. Под меткими ударами экипажей летчиков Уромова, Штанько, Федорова, Шевелева, Борисова и других рушатся станционные здания, полыхают железнодорожные составы.

Перед рассветом все экипажи возвратились с боевого задания. Усталые, но довольные входили летчики в землянку, чтобы написать донесение, обменяться друг с другом мнениями и доложить командиру о результатах удара. Трехин хорошо видел сам, как смело и напористо действовали его подчиненные над целью. Подводя итог полету, он только и сказал:

– Молодцы, гвардейцы! Вы показали пример того, как надо выполнять долг перед Родиной, блюсти воинскую честь. [157]

Друг летчика

Над ровным полем аэродрома бушует ветер. Он взметает снежную пелену, швыряет в лицо колючую пыль, обжигает глаза нестерпимым морозом, не дает вздохнуть. Металл прилипает к рукам. Но у самолетов в темноте работают люди. Это техники, механики и мотористы готовят бомбардировщики к новым полетам.

О труде технического состава говорят обычно мало, а между тем, сколько раз в высотном и дальнем полете поминают их добрым словом летчики, особенно если машина с ее множеством сложнейших агрегатов работает в воздухе безотказно.

Вот сейчас у самолета с номером 16 трудится техник-лейтенант Федор Егорович Левкин. Он заслоняет лицо рукавом и лезет под машину. Кажется, никогда еще не было такого мороза, как в эту ночь. Левкин забыл, что это казалось ему и вчера, и позавчера, так как большую часть суток он и его помощники – механик старшина Борисов и моторист сержант Сушилин проводят на холоде, возле своего бомбардировщика. Согнувшись, Левкин освещает маленьким фонариком обшивку самолета и открывает один за другим несколько лючков. Здесь все в порядке. Теперь надо проверить моторы – вначале один, потом другой. Он поднимает капот на одном из моторов, внимательно просматривает все детали: в какой-то момент техник снимает рукавичку и ощупывает голыми пальцами рубашку двигателя, крепление цилиндров. Пальцы прилипают к обжигающему, точно раскаленному морозом металлу. Потом он переходит к другому мотору. Бок о бок с техником работают и механик, и моторист: первый исправляет тормозную систему шасси, другой, забравшись в бомбоотсеки, готовит держатели к подвеске бомб. Осмотрев последний [158] агрегат, получив доклады от механика и моториста о проделанной работе, Левкин приступает к подогреву моторов, чтобы вовремя опробовать их и доложить на КП: «Самолет с номером 16 готов к полету!»