Текст книги "Дальними маршрутами"

Автор книги: Алексей Крылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Вот и отлично! Пусть поможет нам в борьбе наша нерушимая боевая дружба. Вместе мы – грозная сила! – с улыбкой заключил Сафонов.

Через сутки мы вылетели на задание. Большинство из нас впервые в Заполярье, без какого-либо опыта действий в горных условиях и над морем. Поэтому-то экипажи более тщательно изучали характеристику района действий в навигационном отношении: методы самолетовождения по маршруту, условия ориентировки, климатические особенности района.

Маршрут к цели был избран сложный, но, по мнению всех, достаточно скрытый от противника. На бреющем полете мы должны лететь более двух часов над морем, преднамеренно уклоняясь все дальше и дальше от береговой черты. По истечении расчетного времени звенья резко разворачиваются влево и с южным курсом устремляются к берегу на цель – аэродром Лаксельвен, который расположен в 65 километрах от моря.

Нашу группу ведет майор Головатенко. В штурманской кабине – капитан Гончаренко. Люди опытные, но вот сейчас оба несколько волнуются. И есть из-за чего. Они впервые в своей летной практике выполняют полет в условиях Заполярья над водами Баренцева моря. Как-то пройдет этот полет? Удастся ли в горах отыскать аэродром? [73]

Но волнения были напрасными. Полет бомбардировщиков проходил нормально. В боевом порядке шли опытнейшие летчики Кибардин, Уромов, Малышев, Шатунов, Завалинич, Федоров, Белоусов, Бабичев и другие. До этого они много раз бомбили объекты врага под Вильно и Двинском, Минском и Смоленском, Ленинградом и Москвой, уничтожая его живую силу и технику. Я лечу на это задание в экипаже Сергея Карымова.

Внизу широко раскинулось море. Играли волны, покрытые седыми космами гребешков… И вот по команде штурмана Гончаренко командир группы развернул самолет и лег на новый курс. Летчики, идущие сзади, быстро повторили маневр, казалось, еще увереннее повели свои машины: ведь впереди гнездо фашистских стервятников, которое любой ценой надо уничтожить.

Я развернул карту крупного масштаба, стал сличать ее с пролетаемой местностью. Впереди и справа большой залив – фиорд, в центре его – каменистый остров. Слева – обрывистый берег, а чуть подальше в глубине материка красовались две остроконечные сопки. Все это было изображено и на карте. Значит, группа следует точно по заданной линии пути.

А еще через несколько минут впереди отчетливо показался горный хребет, а посредине его – глубокая и очень характерная седловина. Это один из опорных ориентиров в районе цели, уцепившись за который можно точно выйти на аэродром. Поэтому-то капитан Гончаренко, доворачивая свой самолет чуть влево, старается направить всю группу в эту точку.

По команде Головатенко все звенья приняли боевой порядок для бомбометания. Через минуту-другую за хребтом показался поселок Лаксельвен, а потом и вся площадь аэродрома. На его западной и южной окраине отчетливо видны самолетные стоянки, на которых плотными рядами стояли «юнкерсы». Стояли они группами по шесть – девять машин без маскировки и рассредоточения, а также и без прикрытия зенитной артиллерии. Было видно: гитлеровцы совсем не ожидали нас.

Прильнув к прицелу, капитан Гончаренко следил за тем, чтобы как можно точней прицелиться и сбросить бомбы на стоянки. В окуляре хорошо видны бомбардировщики [74] с крестами на плоскостях, фюзеляже. Их-то и надо было стукнуть, покрепче. И штурман командует:

– Вправо три!

Тотчас же Головатенко довернул самолет на три градуса. То же самое сделали и ведомые самолеты, звенья. В кабине Головатенко загорелась белая сигнальная лампочка. Это последовал приказ штурмана: «Держать так!»

Замерли в напряжении руки летчика, стиснувшие штурвал. И вскоре с ведущего и со всех других самолетов группы полетели к земле и ротативно-рассеивающие авиабомбы, и бомбы с держателей внутренней подвески. Было видно, что небольшую долину потрясла серия возникающих почти мгновенно один за другим мощных взрывов. На летное поле, на стоянки падали бомбы.

Как только наши звенья, замыкающие боевой порядок, отбомбились, на аэродром противника вышла группа бомбардировщиков 42-го полка, которую вел майор Бабенко. Ведомыми шли летчики Бирюков, Баукин, Уржунцев, Смирнов и другие. И с новой силой на стоянках и летном поле замелькали огненные вспышки взрывающихся бомб.

Так был совершен наш первый полет в условиях северных широт. Его результаты превысили всякие ожидания. На следующий день в полк пришла выписка из разведсводки разведуправления. В ней говорилось следующее: «По данным закордонной агентуры установлено, что в один из крупных налетов русских самолетов на Лаксельвен на аэродроме было уничтожено 60 самолетов, убито большое количество немецких солдат и офицеров, причинены большие разрушения постройкам на аэродроме».

Радостные и окрыленные таким успехом, мы отправились во второй полет. Экипажи должны были долететь до аэродрома Тромсэ, который удален от Кольского полуострова почти на 1000 километров. И не только долететь, а метко сбросить бомбы на самолеты и аэродромные сооружения. С начала войны сюда не залетал ни один наш самолет. Считая, что аэродром недосягаем для наших бомбардировщиков, немцы без прикрытия базировали там крупные силы торпедоносцев. К тому же этот аэродром являлся и своего рода перевалочной базой для самолетов, перелетающих из Центральной Европы в Северную Норвегию и Финляндию. [75]

И в этом полете я летел в экипаже Карымова. Наше звено вел летчик старший лейтенант Шатунов. После того как группа отошла от берега, погода испортилась. Через час сплошная облачность встала на нашем пути, затягивая море, горизонт серой пеленой. Эта пелена скрывала из виду впереди идущие машины. В кабине корабля стало холодно и сыро.

– Пробьемся ли? – нарушив молчание, заговорил Карымов.

– По расчетам синоптиков, через полчаса облачность должна подняться, видимость улучшится, – ответил я.

– Хорошо бы, не то скоро винтами придется рубить морские волны, – смеясь сказал Карымов.

Мы шли над морем уже больше двух часов. Наконец погода улучшилась, стал просматриваться горизонт. Внизу изредка попадались одиночные сторожевые корабли, транспорты противника.

– Вот бы ударить по одному, – мигая сигнальной лампочкой, сказал радист Артем Мартемьянов.

– Нельзя. Нарушим приказ, – ответил Карымов. – Для нас и на заданной цели работы хватит.

Облачность заметно поредела, улучшилась вертикальная и горизонтальная видимость. Дальнейший полет проходит над мелкими безлюдными островками, разбросанными по всему побережью Северной Норвегии. Эти острова тянулись до района Тромсэ. Но вот вдали показался большой город и порт, а в нескольких километрах – аэродром.

Командир плавно развернул самолет, ведомые звена повторили его маневр. Это же сделали и другие звенья. И когда обстановка была уточнена, Головатенко через рацию радиста приказал:

– Звену Шатунова бомбить склад горючего, что на северной окраине аэродрома. Остальным – бить по самолетам!

И тотчас же начался штурм аэродрома. Гитлеровцы успели кое-как рассредоточить свои «юнкерсы», но не смогли прикрыть свою авиабазу зенитными средствами. Это позволило нам беспрепятственно бомбардировать цель. На стоянках то тут, то там вспыхивали взрывы, возникали пожары.

Наше звено резко отвернуло вправо. По команде штурмана Неводничего мы открыли бомболюки и приготовились [76] к сбрасыванию бомб. Как только с ведущего самолета показалась первая бомба, вниз полетели бомбы и с ведомых самолетов. Они рвались с недолетом и чуть правее склада горючего. Несколько бомб угодило в баки, вызвав сильные взрывы. И когда мы развернулись и ушли в море, над сопками долго еще был виден темный столб дыма.

На очереди стоял порт Гаммерферст – база крупных кораблей и подводных лодок. Порт этот находился так же, как и Тромсэ, на большом удалении от аэродрома вылета. Чтобы достичь его и вернуться на базу, наши экипажи должны были пробыть в воздухе более шести часов.

Следуя по маршруту над морем вдали от побережья, мы скрытно подошли к цели. Однако гитлеровцы, видимо, были уже наготове и встретили идущие друг за другом звенья огнем орудий зенитных батарей. К счастью, снаряды рвались выше наших самолетов и не причинили им вреда. К моменту налета в порту Гаммерферст не оказалось ни крупных военных кораблей, ни подводных лодок. У причала находилось всего два транспорта и несколько мелких сторожевых кораблей. За точку прицеливания экипажам пришлось брать транспортные суда. В результате был сожжен лишь один сторожевой корабль да небольшое складское помещение.

Некоторые экипажи нашего полка не участвовали в полете на Гаммерферст. Они планировались для ведения дальней разведки и обеспечения проводки конвоя союзников в порт Мурманск. Старший лейтенант Кибардин вылетел со своим звеном в море для выполнения этой задачи. На маршруте выпадали сильные осадки, и летчики, несмотря на активный поиск, не встретили ни одного вражеского судна. Но что же делать с бомбами? Не бросать же их в море!

Кибардин вызвал штурмана капитана Анисимова:

– Слышь, Степа, подсчитай-ка, сколько займет времени полет до Киркенеса и от него до аэродрома посадки?

– Я уже прикинул: около полутора часов, – ответил штурман.

– Значит, горючки хватит, – обрадованно продолжал Кибардин. – Берем курс на Киркенес!

Анисимов быстро проложил маршрут, рассчитал курс и повел звено к вражескому аэродрому. Все бомбардировщики [77] с малой высоты метко сбросили бомбы на стоянки, где размещались пикировщики Ю-87. Радисты и стрелки обрушили по самолетам огонь своих пулеметов. Летчики хорошо видели, как на земле взорвались три пикировщика, заполыхало аэродромное здание. Две-три фугаски угодили на летное поле.

Когда бомбардировщики отошли от аэродрома, Кибардин приказал стрелку-радисту сержанту Белокурову передать на землю закодированную радиограмму: «Высылайте на аэродром Киркенес авиацию. Отвечайте, как поняли».

Вскоре Белокуров получил ответ: «Вас поняли хорошо. Все бомбардировщики в расходе».

Кибардин недовольно заворчал и, обращаясь к штурману, сказал:

– Нехорошо получается, Степан. Основные наши силы ушли за тридевять земель на Гаммерферст, а тут под боком вражеские пикировщики сидят… И стукнуть-то как следует по ним нечем.

– Да, – ответил Анисимов. – Пока караван судов на подходе, надо бы, не переставая, бомбить по всем ближним аэродромам. А мы что?

Как только конвой оказался на подходе к Кольской губе, вражеская авиация, базирующаяся на аэродромах в районе Петсамо-Луостари, стала наносить по судам один удар за другим. Группы самолетов Ю-87, Ю-88 в сопровождении истребителей бомбили транспорты и сопровождающие их корабли. И только благодаря мужеству, храбрости и отваге летчиков-истребителей части подполковника Сафонова гитлеровские стервятники большого успеха не имели. Сафоновцы вовремя вылетали навстречу противнику, завязывали воздушные бои, вынуждали бомбардировщиков бросать бомбы где попало. Только 30 мая наши истребители сбили 10 самолетов, три из которых поджег сам командир. Но случилось так, что в одном жарком бою, когда на самолет командира полка налетели несколько стервятников, вражеская пуля сразила подполковника Сафонова, и он вместе с машиной утонул в море. Это была самая тяжелая утрата летчиков ВВС Северного флота. Погиб первый ас Заполярья. На боевом счету Бориса Феоктистовича имелось 25 сбитых фашистских самолетов. Сафонову одному из первых было присвоено звание дважды Героя Советского Союза (посмертно). [78]

Группа нашего полка также имела одну боевую потерю. Не вернулся с задания экипаж старшего лейтенанта Оношко. Мы думали, что все члены экипажа погибли. Но это было не так. Через полтора месяца норвежские патриоты помогли Оношко и его штурману Селиванову переправиться через линию фронта в расположение советских войск. Судьба же радиста и воздушного стрелка осталась неизвестной.

В ясные полярные дни морской путь вокруг северной точки Норвегии – мыса Нордкап был очень опасным. Как и следовало ожидать, англичане не хотели рисковать своими грузовыми судами, конвоем. И тогда движение морских караванов в Советский Союз было временно прекращено.

* * *

Лишь в середине сентября 1942 года движение конвоев возобновилось. Самолеты 36-й дивизии вновь перелетели на Север. На этот раз полки рассредоточили на двух аэродромах. Все полеты планировалось проводить в полярную ночь. Летный состав, имея достаточный опыт полетов ночью, был вполне подготовлен к действиям в таких условиях.

На этот раз командование 5-го немецкого воздушного флота рассредоточило свою авиацию и на побережье, особенно в глубине северной провинции Финляндии – Лапландии. Важными аэродромами на побережье по-прежнему оставались Киркенес, Хебугтен, Луостари, Банак, по которым в основном должен действовать 42-й полк; на юге Лапландии – аэродромы Алакуртти, Рованиеми, Кеми и Кемиярви – цели нашего, 455-го полка. Если северные авиационные базы предназначались для борьбы с конвоями союзников в Баренцевом море и на Кольской губе, то с южных гитлеровцы производили налеты на суда, находящиеся не только в районе Архангельска, но и на суда, продвигавшиеся с грузами на юг Белого моря.

В течение двух месяцев, начиная с двадцатых чисел сентября, наши бомбардировщики непрерывно наносили удары по вражеским аэродромам. К этому времени полярная ночь полностью еще не наступила, но большая продолжительность темного времени суток позволяла производить по два вылета в ночь. [79]

Однажды разведка донесла, что на аэродроме Кеми, расположенном на западе Лапландии у шведской границы, противник сосредоточил большую группу бомбардировщиков Ю-88 для борьбы с транспортами в Белом море. Командование приняло решение – силами экипажей нашего полка ударить по авиационной базе.

Полярная ночь. Бомбардировщик, пилотируемый командиром полка подполковником Григорием Ивановичем Чеботаевым (назначен на эту должность незадолго до полета на Север), подходит к аэродрому Кеми. Ночную тьму рассеял яркий свет опускающихся на парашютах светящихся бомб, сброшенных штурманом майором Ларкиным. Сверху стали отчетливо видны контуры аэродрома, ангары, самолеты. Тут же подошли первые бомбардировщики. Пользуясь хорошим освещением, они метко сбрасывали фугаски. На земле возникли первые пожары. А над целью – очередной самолет-осветитель. Сброшенные им бомбы помогали очередным экипажам отыскивать точки прицеливания, точно бомбить цель. И вновь на земле ярким факелом вспыхивают фугасные и зажигательные бомбы.

Экипаж Анатолия Иванова сбросил бомбовый груз на ангар, который сразу же вспыхнул. Но Иванову этого показалось мало. Поскольку зенитки врага были подавлены, он снизился до высоты 500 метров и приказал штурману Терехину, стрелку-радисту Дегтяреву и воздушному стрелку Васицкому ударить из всех бортовых точек по деревянным домикам, что стояли за чертой аэродрома. В результате одно здание загорелось…

У Иванова старые счеты с фашистами. При полете в [80] тыл врага в конце июля сорок второго года он был сбит в районе города Пскова. Летчик и штурман майор Стогин успели выброситься с парашютами. Стрелок-радист и воздушный стрелок погибли. Иванов, используя темноту, несколько дней бродил по полуразрушенным и опустошенным селам и деревням. Но ему повезло. С помощью населения он попал в партизанский отряд, откуда и был переброшен самолетом на Большую землю. Стогин попал в плен, но бежал к партизанам и также был доставлен самолетом к своим. Вот теперь-то коммунист Иванов и хочет расплатиться сполна с гитлеровцами за муки и гибель боевых товарищей.

Анатолий Иванов прибыл в полк в начале сорок второго года. Внешне это самый простой, обыкновенный человек, среднего роста, худощавый, с живыми серыми глазами. Иванов был дружелюбен и приветлив с товарищами, чуток к подчиненным. Это был человек сложной и трудной судьбы. Родился Анатолий в 1915 году в Новохоперске, в тот год, когда на фронте первой империалистической войны погиб его отец. Мать не могла одна прокормить большую семью, и Анатолий с малых лет воспитывался то в детских приютах, то у добрых, отзывчивых людей. Пытливого и любознательного мальчика с юных лет тянуло в авиацию. Комсомол, товарищи помогли ему осуществить эту мечту. После окончания Воронежского авиационного техникума он поступил в Балашевскую летную школу ГВФ, которую окончил по первому разряду. А потом полеты по сибирским и дальневосточным воздушным трассам. Почти в течение пяти лет Анатолий занимался перевозкой людей, доставкой разнообразных грузов для новостроек. Его самолет не раз попадал в грозу и ливневые осадки, он сажал его в тайге на ограниченные площадки. И первоклассный пилот из всех, казалось, самых сложных испытаний выходил победителем.

С первых дней Отечественной войны Иванов был назначен в особую авиационную группу, которая перегоняла самолеты с заводов на фронт. Одиннадцать месяцев Анатолий честно выполнял свои обязанности. А потом, когда фашистам удалось захватить большую территорию нашей страны, он не выдержал, пошел к командиру:

– Больше не могу заниматься утюжкой воздуха. Хочу в боевую часть.

Ему отказали, но он вновь просил, чтоб его послали в [81] действующую армию. И командование наконец удовлетворило его просьбу. И вот Иванов вместе с летчиками Бобовым, Симаковым, Шевелевым, Десятовым, Кочневым и другими прибыл в нашу часть. В короткий срок он освоил самолет, сколотил экипаж и стал выполнять сложные боевые задания.

С июля сорок второго года до конца войны Иванов совершил более 330 боевых вылетов. Только на объектах глубокого тыла его экипаж создал 18 крупных пожаров и 8 взрывов большой силы. За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом отвагу и геройство капитану Иванову было присвоено звание Героя Советского Союза.

В суровых погодных условиях Крайнего Севера Иванов всегда шел на самые сложные и рискованные задания.

– Без риска нет победы! – любил говорить Анатолий Васильевич своим друзьям.

Он рисковал с умом, расчетливо и всегда добивался победы. Вражеский аэродром Алакуртти находился в 120 километрах западнее города Кандалакши, был сильно прикрыт зенитной артиллерией среднего и крупного калибров, большим количеством зенитных пулеметов. В первых ударах по нему многие наши экипажи подверглись интенсивному обстрелу. Естественно, меткость бомбометания уменьшалась, а самолеты прилетали с задания с большим количеством пробоин. Как-то бомбардировщик старшего лейтенанта Иконникова получил над целью до полусотни пробоин. Были перебиты подкосы правой стойки шасси. Иконникову пришлось сажать машину с креном на левую исправную стойку. И только благодаря мастерству и хладнокровию летчика машина при посадке не была разбита.

Как– то раз летчики обсуждали итоги боевых действий в Заполярье.

– Плохо мы еще действуем, – говорил Иванов. – Лезем напролом – и фашисты нас колотят.

– Иванов верно говорит: надо хорошенько подумать о наших тактических приемах, – поддержали его летчики Уромов и Кочнев.

– Что же вы, Анатолий Васильевич, предлагаете? – спросил командир. [82]

– Мой замысел нехитрый: один-два экипажа должны подходить к аэродрому на большой высоте и в течение всего времени удара ходить по его кромке, вызывая на себя огонь зениток. Бомбардировщики же, следуя с минимальным интервалом, заходят на цель бесшумно, – продолжал Иванов.

– С задросселироваиными моторами?

– Да, так.

Летчикам пришлось по душе предложение Иванова. Командир полка одобрил его. В очередной полет самолеты Иванова и Иконникова, загруженные только светящими бомбами, поднялись в воздух первыми. Возле цели высота полета экипажей была более 5000 метров. Зайдя на объект с наветренной стороны, экипаж Иванова сбросил первую пару САБов. И когда они вспыхнули и осветили аэродром, гитлеровцы открыли по самолету и по светящим бомбам ураганный огонь. Им удалось погасить несколько «люстр», опускающихся на парашюте. Но экипаж Иконникова, шедший несколько сзади, сбросил новую серию. И опять фашисты начали пальбу. Вскоре с самолета Иванова полетели вниз новые бомбы. Зенитчики неистовствовали. Своеобразная дуэль между самолетами-осветителями и врагом продолжалась три – пять минут. Но вот подошли к цели наши основные силы. Летчики сбавляли обороты моторов и бесшумно появлялись над объектами врага. На освещенную цель из бомболюков посыпались фугаски.

А экипажи Иванова и Иконникова снова и снова бросали на парашютах светящие бомбы, отвлекая на себя огонь зенитных средств. Используя растерянность и замешательство противника, новые группы бомбардировщиков действовали над целью уверенно, метко обрушивали на стоянки и аэродромные сооружения бомбовый груз. Так почти в течение десяти минут аэродром Алакуртти подвергался сильной бомбардировке с воздуха. На земле были видны пожары и взрывы большой силы. И что важно: из всего полка только три самолета получили по нескольку мелких пробоин.

В следующую ночь полк вторично ударил по аэродрому. На этот раз тактика действий наших экипажей была несколько иной. Осветители выполняли свою задачу на разных высотах: Иванов – с 5500 метров, Иконников – с 6500. Бомбардировщики каждой эскадрильи также [83] имели различные высоты. Все это сильно сковало действия зенитчиков противника, они вынуждены были вести стрельбу наугад. Этого-то мы и добивались. Теперь каждый из нас серии бомб сбрасывал прицельно, нанося противнику сильный урон.

Не менее удачно совершали наши летчики боевые полеты и по аэродромам Банак, Рованиеми, Кемиярви, по железнодорожной станции Коуола и другим объектам врага. С каждым новым полетом экипажи приобретали опыт поиска цели в условиях полярной ночи и меткого бомбардирования ее.

Вот как оценивались наши бомбовые удары в условиях полярной ночи командованием ВВС Северного флота. В присланном в полк документе, датированном 15 октября 1942 года, говорилось:

«…Основные действия дальних бомбардировщиков были направлены на нанесение мощных бомбовых ударов по аэродромам противника. Целью таких полетов было уничтожение самолетов врага, обеспечение безопасного прохода морем и разгрузка караванов союзников в порту Архангельск. [84]

Личный состав 455-го полка, выполняя поставленные задачи, показал себя организованным, спаянным коллективом, четко и решительно выполняющим приказы командования. Ведя боевую работу ночью в сложных условиях Севера, полк с поставленными задачами справился отлично». Далее следовали подписи: командующий ВВС Северного флота генерал-лейтенант авиации А. Кузнецов, военком ВВС Северного флота бригадный комиссар Н. Сторубляков.

* * *

Под покровом полярной ночи в 1942/43 году по Северному морскому пути прошло много десятков конвоев союзников. Потерь в транспортах не было. Только 53-й конвой, вышедший из Мурманска 1 марта 1943 года, потерял три транспорта. И союзники опять до глубокой осени прекратили отправку в наши порты судов, мотивируя свой отказ тем, что в условиях полярного дня плавание опасно. Ввиду таких обстоятельств экипажи дальних бомбардировщиков в третий раз прилетели на Север.

К этому времени ВВС Северного флота значительно окрепли. Было получено свыше 200 отечественных самолетов различных типов. Выросли, окрепли и части дальних бомбардировщиков. На базе 36-й дивизии была создана еще одна – 48-я дивизия. Таким образом, в Заполярье стали действовать не два, а четыре полностью укомплектованных полка. Совместными усилиями мы стали систематически наносить бомбовые удары по вражеским аэродромам. Надо сказать, в это самое время шла серьезная борьба за завоевание господства в воздухе. И эта борьба к концу 1943 года окончилась полной победой советской авиации.

И опять нашими целями были аэродромы на побережье Баренцева моря: Банак, Киркенес, Хебугтен, Луостари. Нередко после массированных налетов бомбардировщиков авиационные базы выходили на два-три дня из строя. Так было с аэродромами Хебугтен и Банак.

Особенно крепким «орешком» для бомбардировщиков оказался порт Киркенес – основной разгрузочный пункт прибывающих из Германии в Заполярье военных грузов и порт погрузки никелевой руды, вывозимой гитлеровцами в свою страну. Он прикрывался мощным огнем зенитных [85] батарей среднего и крупного калибра, расположенных на суше. К ним прибавлялся огонь зенитных орудий боевых кораблей, находящихся в порту.

В этой обстановке надо было как можно лучше продумать вопросы, связанные с предстоящим ударом по порту Киркенес, с построением боевого порядка, распределением сил, выбором направления захода на цель. Офицеры штаба предложили такой расчет сил и построение боевого порядка: одна треть самолетов выделяется на освещение цели и подавление средств ПВО, остальные – на выполнение бомбового удара.

Когда все было тщательно изучено, уточнено и подготовлено, экипажи один за другим уходили на задание. Мне пришлось лететь с заместителем командира дивизии Василием Ивановичем Щелкуновым – героем первых ударов по Берлину. Противник встретил наши самолеты-осветители ураганным огнем. Капитан Иванов, маневрируя по курсу и скорости, зашел на порт и сбросил первую серию светящих бомб. И в ту же минуту на хорошо освещенную цель ринулись самолеты, ведомые летчиками Федоровым, Уромовым, Карымовым, Бобовым, Десятовым и другими. Они метко сбрасывали на зенитные батареи осколочные бомбы, выводили из строя орудия, уничтожали их прислугу.

Вскоре в воздухе повисли новые «люстры», а вслед за ними над портом появились бомбардировщики эскадрильи майора Вериженко. Крупные фугаски летели вниз и, создавая огненный столб, рвались на территории порта. Тут же стали обрушивать бомбовый груз и летчики подразделения майора Головатенко. Наш экипаж шел замыкающим в боевом порядке полка. После того как я сбросил бомбы, мы отвернули вправо и тут же увидели в районе порта много больших пожаров.

– Поработали неплохо! – восхищался Щелкунов.

В этот раз с минимальным интервалом вышли на цели и остальные полки соединения. Пожары в районе складов порта служили летчикам хорошим ориентиром. Десятки тонн бомб были сброшены на портовые сооружения.

И в последующие ночи наши экипажи не оставили в покое порт Киркенес. С различных высот и направлений заходили бомбардировщики на заданные объекты, сбрасывали на них зажигательные и фугасные бомбы. Мощные налеты дальней североморской авиации по Киркенесу, [86] а также блокада артиллерией и торпедными катерами порта Петсамо вынуждали противника большую часть грузовых операций производить в удаленных от линии фронта фиордах.

Вплоть до апреля 1944 года дальние бомбардировщики 36-й и 48-й дивизий продолжали наносить мощные удары по портам и аэродромам гитлеровцев, расположенным в северных районах Финляндии и Норвегии. Так была решена задача обеспечения успешной проводки караванов морских судов союзников в наши незамерзающие порты Мурманск и Архангельск. [87]

Прыжок над тундрой

За день до полета на бомбометание вражеского аэродрома Алакуртти у капитана Белоусова заболел штурман. Острая боль в пояснице скрутила его, и он слег в постель. Летчику предложили лейтенанта Тимохина. Поначалу Белоусов недоверчиво отнесся к такой замене, хотел было отказаться от полета с новичком. И на это у него были некоторые причины: он слышал от одного летчика о нерасторопности штурмана в полете.

Однако разговоры разговорами, а лететь надо. Не оставаться же самолету на земле, когда каждая боевая машина – на вес золота. И Белоусов, как говорят, махнул рукой, сказал себе: «Полечу».

Приняв такое решение, летчик в то же время стал предпринимать все необходимое, чтобы как можно лучше подготовиться к полету. После того как штаб поставил задачу на полет, Белоусов собрал экипаж и длительное время занимался со штурманом и воздушными стрелками изучением района.

Аэродром был прикрыт большим количеством зенитных батарей, и командир обратился к штурману с таким напутствием:

– Вам мой совет, Петр Семенович: не разгуливать слишком над целью, а с ходу вести прицеливание и сбрасывание бомб.

– Хорошо, – согласился Тимохин и, заметив, что командир прощупывает его, тут же вставил: – К вам, Николай Иванович, тоже просьба: не разбалтывать корабль, дать возможность лучше «ухватиться» за цель…

– Сказано-сделано, – улыбаясь, ответил Белоусов. [88]

Стрелку– радисту старшему сержанту Полякову и воздушному стрелку сержанту Карнаеву командир экипажа приказал:

– Все внимание за воздухом. При подходе к цели и отходе от нее возможны атаки ночных истребителей «Мессершмитт-110».

– Ясно! – ответил Поляков.

На первых порах Белоусов остался доволен подготовкой экипажа. И все же, когда подчиненные разошлись, он, оставшись в землянке, еще и еще раз проверил маршрут, навигационные расчеты. И даже сделал то, чего почти никогда не делал: достал небольшую фанерную дощечку, записал на ней все данные для полета и положил в карман комбинезона. «Так, на всякий случай», – сказал про себя летчик.

Вечером, перед отправкой на аэродром, Белоусов заглянул к своему штурману Юрию Цетлину. Тот с мрачным видом лежал на койке. Увидев командира, он несколько повеселел:

– Ни пуха тебе ни пера, Николай Иванович. Слыхал, с Тимохиным летишь.

– С ним.

– Опять на Алакуртти?

– Туда.

– Будь осторожен. Знаешь, что это за цель? Ухо надо держать востро.

– Порядок будет… Сам-то не расхварывайся, работа большая предстоит, – пожимая руку штурману, сказал Белоусов.

И пока летчик ехал на аэродром, из головы почему-то не выходил разговор с Цетлиным. «Вполне понятно, со своим штурманом, к которому привык, в которого веришь, как в самого себя, легче идти даже в самые сложные полеты», – рассуждал про себя Белоусов. С Цетлиным он совершил более полутора сот боевых вылетов: ему хорошо знакомо каждое движение, каждая команда, поданная им на маршруте и в районе цели. «А Тимохин первый раз собрался со мной на задание и уже требует не разбалтывать на боевом курсе самолет», – продолжал думать командир.

С этими мыслями он пришел на самолетную стоянку, где Тимохин вместе с механиком по вооружению подвешивал бомбы. Увидев Белоусова, штурман доложил: [89]

– Товарищ командир, на корабле заканчивается подвеска бомб.

– Продолжайте, – сказал Белоусов и заметил про себя: «А все-таки штурман-то, видать, старательный».

Вскоре экипаж занял свои места в кабинах, и по сигналу двух зеленых ракет капитан начал рулить на старт. Взлет был в направлении на высокую сопку, и с земли казалось, что самолет вот-вот зацепит за низкорослый тундровый лес. Но корабль уверенно шел вверх, набирая высоту.

Полет до района цели прошел молча: ни штурман, ни радист не подавали голоса. Белоусов сам хорошо ориентировался, замечал знакомые сопки, озера и был доволен, что штурман точно ведет самолет. Неожиданно Тимохин подал сигнал.