Текст книги "Равноденствия. Новая мистическая волна"

Автор книги: Алексей Авдеев

Соавторы: Юрий Мамлеев,Николай Григорьев,Наталья Макеева,Наталья Гилярова,Сергей Рябов,Ольга Козарезова,Александр Холин,Наталия Силкан-Буттхоф,Марина Брыкалова,Алексей Воинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Видимость

Надрывно взвизгнула «болгарка», и Сергей чуть не закричал от боли. Полотно пилы соскочило с алюминиевого «уголка», который Сергей придерживал указательным пальцем, и резануло по живому.

Он был один в гараже, кровь лилась ручьём, и несколько минут, прижав изуродованный палец к груди, Сергей кружился посреди комнаты, до боли кусая губы.

Потом инстинкт (или с детства внушённые простейшие медицинские принципы) бросили его за руль «девятки», и, шумно заглатывая воздух, Сергей погнал машину к районной больнице.

Фалангу срезало начисто. У сестры, которая обрабатывала рану, Сергей узнал, что, если в течение нескольких часов утраченная часть пальца будет найдена, то, вполне вероятно, всё можно будет пришить обратно, и отторжения не будет.

Проклиная всё на свете, напичканный лекарствами, Сергей отказался от немедленного наложения швов и вернулся на дачу, где битых три часа отыскивал то, что недавно было частью его (чем ковырял в ухе, набирал номер телефона, листал страницы, боже мой, чем, в конце концов, жену ласкал, Господи! больно-то как).

Он почти не сомневался, что не сможет в гаражном хламе отыскать неизвестно куда отлетевшую сравнительно небольшую фалангу…

Ночью, уже в Москве, боль долго не давала уснуть, и лишь под утро Наташе удалось чуть не убаюкать его, и Сергей забылся тревожным сном, в котором визжали тысячи пил и из углов каких-то тёмных бесконечных коридоров манили мёртвые пальцы. Манили…

Следующие пара недель были заполнены уколами, таблетками, перевязками. Сергей неожиданно понял, как ему нелегко жить без такой, казалось, не слишком значительной части тела, как фаланга указательного пальца левой руки, и даже спустя месяцы, полностью свыкшись с проблемами, которые вызывала эта нехватка, он видел по ночам свою руку целой и здоровой и просыпался чуть не в слезах.

И вот однажды жена уговорила Сергея обратиться к некоему народному целителю, по слухам творившему чудеса в случаях, похожих на этот.

Невысокий старичок невнятной национальности принял Сергея с почти нескрываемым весельем. В его каморке (кабинетом это было назвать никак нельзя) отсутствовало какое бы то ни было медицинское оборудование, а висевшая на самом видном месте замызганная лицензия заставляла сомневаться в своей подлинности.

– Удивительно, молодой человек, удивительно! – Старичок широко размахивал руками. – Вы на что-то жалуетесь?

Сергей кисло улыбнулся и поднял вверх левую ладонь.

– Ну и что? – с радостной улыбкой спросил старичок.

Как ни странно, такое игривое отношение к серьёзной проблеме не вызвало в Сергее негодования.

– Как что? – почти с теми же интонациями ответил он. – Пальчик-то тю-тю. И болит.

– Ну мало ли что болит… – возразил целитель, – и болит-то не пальчик, которого, как вы изволили выразиться, нет, а как раз то, что осталось. Ха-ха-ха. – Смех его напоминал тихий перезвон погребальных колоколов. – Так что «пальчик тю-тю» – не беда.

– И болит – не беда? – спросил Сергей.

Старичок стал серьёзным.

– Болит – вылечим. Это нам – легко. Давайте сюда вашу, – он замялся, похоже, подбирая слово, – руку.

Сергей протянул ладонь.

– Это на первый раз, на первый раз, – бормотал старичок. – Глазки закройте.

Сергей подчинился. Снова раздался перезвон колокольцев, и трудно было определить, смех ли слышится в каморке целителя, или в подступающих сумерках эхо доносит звуки с недалёкого погоста.

Боль исчезла мгновенно.

С некоторой оторопью Сергей открыл глаза и взглянул на старичка. Он не знал, что сказать.

– Ну вот, милый, – воскликнул целитель, – а вы говорите – больно. Не болит?

– Не-е-ет, – с блаженной улыбкой протянул Сергей. – Спасибо вам.

– Э-э-э… Не за что. Дело-то нехитрое. И не за это я деньги-то беру, – ответил старичок. – А деньги – сами уж знаете – не малые.

– А за что? – удивился Сергей.

– А за то, что сейчас скажу я вам, – он снова широко улыбнулся, – кто ж сказал глупость-то такую, что пальчик ваш как это? – тю-тю?

– Не понял, – сказал Сергей.

– Да тут и понимать-то нечего. Живите, как будто он есть. Вы же чувствуете, что он вроде на месте?

– Да.

– Так и используйте его как полагается.

– Не пойму что-то, – снова удивился Сергей.

– Что у вас там проскальзывало, – старичок закатил глаза, будто вспоминая что-то. Зрелище было не из приятных. – В ухе там ковырять, телефон набирать, про жену – хе-хе! – вот это самое. Вещи-то это всё несложные.

– Да как же я?.. – пробубнил Сергей.

– А ты верь, милый, верь, – старичок внезапно перешел на «ты», – а коли сильно сам будешь верить, то и у других сомнений не возникнет. Верь, милый, верь, – он говорил всё тише, – верь… – Глаза целителя закрылись, было похоже, что он засыпает.

Сергей недоуменно посмотрел на свой палец, на старичка и тихо двинулся к выходу.

– Только одно понять для этого надо, – сзади снова раздался переливистый смех, – то, чего нет, болеть не может. Удобная это вещь – по вере дастся дело любое – но болеть уже никогда не будет. Никогда. Ни пальчик, ни ухо, ни шея.

Сергей рванулся к двери.

– И кушать не попросит, и не обожжётся, и внове не отрежется, ха-ха-ха.

Выскочив на улицу, Сергей долго стоял около стены. Его трясло. Но, не пройдя и двух кварталов, он с удивлением понял, что ему хочется смеяться.

В течение последующего месяца Сергей безрезультатно пытался ковыряться культёй в ухе. Он во всех подробностях представлял себе, как это должно происходить со здоровой рукой, но всё было безрезультатно. Вообще он уже был полностью уверен, что его фаланга – на месте, и странно было, что она не слушается.

Наступил апрель, первые слабые ростки показались из чёрной земли, ездили на дачу, жарили шашлыки… Хозяева выделили Сергею с Наташей комнату в мансарде, в окне зажигались вечерние звёзды… Больно не будет – никогда не будет – дело любое…

Утром Сергей посмотрел на свою руку – она была целой и невредимой. Он попробовал потрогать вчера ещё недостающую фалангу пальцами другой руки: они легко прошли сквозь пустоту.

Что-то зачесалось в левом ухе, но на такие вещи уже можно не обращать внимания.

Естественно, он не стал давать никаких объяснений. «Выросло обратно – и всё тут. И не дай Бог тебе об этом распространяться, – объяснил он Наташе. – Бывают такие случаи – один на сто миллионов».

Когда заболел зуб и встал вопрос – лечить или удалять, – ответ был однозначен. Восьмой коренной возник на старом месте уже на третий день, а ещё через два дня пришлось, шамкая, врать с пустым открытым ртом, что попал в небольшую, но неприятную аварию… А ещё через день Сергей удивлял знакомых неестественно белозубой улыбкой.

– Во сколько же вам это обошлось? – спрашивали знакомые.

Ему было весело. Ничего болеть не будет…

Но было и страшно. Он смотрел на людей на улицах и вспоминал: «Верь мне, милый, верь…»

Погружение

Семён вернулся домой только утром и сильно навеселе. Навеселе – слово совсем не точное, потому что было ему очень нехорошо, как бывало всегда после затяжных «презентаций» в кругу коллег. Жена Лиза встретила его хмуро. Она знала, что мужу эти ночные попойки осточертели не меньше, чем ей, но много ли женщин в состоянии простить, даже поняв.

– Есть будешь?

Он отрицательно мотнул головой.

– Сделай, если можно, ванну.

Лиза повернулась и молча ушла в глубь квартиры. Семён опустился в кресло и закрыл глаза. Через минуту послышался звук льющейся воды.

– Можешь идти, я все вымыла, и там наполняется.

Семён благодарно кивнул головой и побрел по коридору.

В ванной у них стояло так называемое джакузи – огромное фаянсовое корыто треугольной формы. Оно было наполовину полно водой.

Семён мрачно посмотрел на себя в зеркало и стал медленно раздеваться. Когда он остался без одежды, джакузи было полно до краев. Поступающая вода уходила через специальное отверстие наверху, не позволяющее жидкости перелиться через край. Семён почти что выключил кран и уже занес ногу над краем, как вдруг увидел, как на дне ванны образуется большой пузырь воздуха. Он увеличивался на глазах, рядом с ним образовался второй, третий, тут первый лопнул, рассыпавшись на тысячи воздушных шариков, а на его месте прямо на дне ванны возник маленький замок с островерхими башенками и бойницами в стенах. Лопнул второй пузырь, и на его месте образовался дом сапожника, такой, каким его рисуют в детских мультфильмах – на серой стене из огромных камней, кое-где поросших мхом, был прибит золотой башмак, чуть подрагивающий от водной ряби. Пузыри лопались один за другим, и на дне джакузи возник целый средневековый городок с крошечными домиками, церквями, мостиками над подводными речушками, башнями с флюгерами и старинными харчевнями.

Семён смотрел завороженно. Городок был таким уютным, таким домашним, словно вышедшим из детских снов или волшебной сказки, он слегка покачивался от мелкой волны, бегущей от края к краю ванны. Семён протянул руку и коснулся воды. Ничего не изменилось. Замок на холме светился тысячами огней. Семён осторожно поставил ногу в джакузи. Она прошла сквозь пекарню и ветряную мельницу, и теперь лопасти вращались прямо по Семёновой лодыжке. Он осторожно опустился в ванну целиком, внимательно следя, как бы не повредить ни один из волшебных домишек. Но все оставалось на своих местах. На груди (или, точнее, внутри груди) расположилась ратуша, а от кончиков пальцев к лесу бежала петляющая дорожка.

Тут Семён почувствовал необыкновенное тепло где-то внутри. Даже не тепло, а состояние дивного нереального покоя. Городок принимал его в себя, окутывал средневековыми улочками, ласкал булыжными мостовыми. Семён чувствовал, как физически начинает уменьшаться в размерах, становясь одного роста с жителями подводного дива, он почти слышал их голоса, видел, как дергается занавеска в кузнице, и чувствовал, как городская стража собирается в свой неспешный поход. Город звал его с собой, и он с радостью принимал приглашение.

Сколько он находился в таком состоянии, Семён определить не мог. Из зачарованности его вывел резкий окрик Лизы: «Сёма!» Городок заволокло дымкой, а сам Семён рывком увеличился в размерах. Он хотел, чтобы жена куда-нибудь исчезла.

– Сёма! – повторился крик.

– Что? – нехотя ответил он.

– Ты там не умер?

– Нет.

– А что не выходишь, час сидишь уже? – Она была явно раздражена.

– Да, – невпопад сказал он.

Лиза не ответила. «Ушла», – подумал Семён.

Он снова стал уменьшаться в размерах. На этот раз это получалось у него лучше. Петухи-флюгера были уже выше него, вот кто-то приветливо машет рукой, а вода дает этому миру гарантии нереальности и покоя. Скорее, скорее туда, на дно, вот и его, Семёна, домик – как пряничный, из забытой бабушкиной сказки, на краю города, почти у леса. Вот под трубой по воде вьётся дымок, вот слюдяные окна мерцают, отражая электрический свет (когда он совсем уйдёт туда, электричества не станет – только луна, звёзды да замок на холме). А вот, вот… Кто это? В каком сне я встречал её, в каких грезах?

– Семён! – Резкий рывок к миру великанов, рябь по воде.

Над ванной стояла Лиза.

– Что за дряни ты сюда напустил? Что это за домики? Вылезай давай. Я тебе в маленькой комнате постелила.

Он с трудом вырывался из зачарованного мира.

– Погоди, погоди…

– Что «погоди»? Мне на работу давно пора. Тебя что, вынимать отсюда?

– Погоди.

– Что «погоди»? – Лиза сорвалась на крик и протянула к нему руки.

«Господи, – подумал Семён радостно, – мы же можем быть там вместе. Ведь я всё же люблю её, и почему не бывает сказки на двоих? Пряничный домик…»

Он схватил её и рванул к себе. С громким плеском она рухнула в ванну, неистово отбиваясь. Семён косился на город – он никуда не исчез.

– Подожди, подожди, – быстро говорил Семён, – остановись.

Лиза судорожно отпихивала его, брызги летели по всей комнате.

– Остановись, взгляни, это сон, это мечта, это один раз. Это выход. Выход.

Она била его по голове, по рукам – скорее от испуга, чем от желания сделать больно.

– Я люблю тебя, – кричал Семён, – пойдём со мной!

Она рванула за пробку на дне ванны, вода стала уходить.

– Подожди, – кричал он.

Город тускнел на глазах. Туманная пелена окутывала замок и втягивала его в водоворот на дне ванны. Семён оттолкнул Лизу и снова попытался уменьшиться, уйти вместе с водой, но у него ничего не получалось.

– Подождите, – с тоской прошептал он, – возьмите меня с собой.

Ветряная мельница и домик сапожника сквозь Семёна уходили в трубу.

– Возьмите меня, – он всхлипывал, – с собой.

С булькающим звуком последние струйки выливались из ванны.

– Возьмите, – повторил он, – с собой.

Он лежал голый на дне и плакал.

Лиза стояла у края и молчала.

В маленькой капле отражался золотой флюгер.

Попытка

Когда ты, по ходу жизни заложив душу дьяволу, вдруг влюбляешься, сам предмет договора с силами ада забывается, как забываются гораздо более прозаические и нужные вещи – необходимость спать, например, или режим работы ночных клубов.

Именно так и произошло с Сергеем Васильевичем Чернобитовым, как бы бизнесменом тридцати лет от роду. Как бы – потому что бизнес его процветал только благодаря помощи демонов, которых прислали ему в подмогу, когда Чернобитовская душа должным образом была оприходована в адской конторе.

Но это только бестолковый Фауст мог затребовать взамен загробного бессмертия расположения случайно, по сути, встреченной девушки. Сильнее, чем в Бога, сильнее, чем в дьявола, Чернобитов верил в судьбу, не вполне доверяя логике и точности расчетов небесной канцелярии. И, как это часто случается, заведомо бредовая идея дала свои плоды – уж слишком, искренне, по-детски, верил в это Сергей. Небеса не обманывают детей.

(Иногда взрослым кажется, что это не так. Жестокость по отношению к ребенку они воспринимают как обман, забывая при этом, что сами в детстве любую обиду списывали на конкретных людей, даже не позволяя себе усомниться в дивной правоте мира, в который были посланы.)

Так вот, безнадёжно солнечным зимним днем, наступившим после весьма тяжёлой ночи, Чернобитов вышел прогуляться вокруг своего дома [просто не мог уже находиться в четырех стенах, демоны-охранники нещадно курили, неся околесицу, на кухне благоухал неприемлемый после попойки завтрак, сработанный по адским рецептам, а телефон, как всегда, жестоко молчал – собутыльники мучились похмельем (сам Сергей отдельным пунктом договора был от этого недомогания застрахован), а друзей у таких людей не бывает]. И вот, неспешно проходя по двору и слушая, как скрипит снег под ногами, он увидел девушку с огненно-рыжими волосами. Она играла с собакой. Пёс был большой, лохматый и весь мокрый от снега, и, наверное, ему было очень весело. Девушке тоже было весело, и, услышав ее смех, Чернобитов забыл и о договоре, и о бизнесе, и обо всей остальной ерунде, которая составляет так называемую жизнь.

Она была гораздо моложе его, но о возрасте он забыл тоже, значит, возраст перестал существовать вообще, и когда Сергей подошёл к ней, она увидела, наверное, немного грустного мальчишку с серыми глазами и растрёпанной шевелюрой. Её звали Юля. Если верить в судьбу, то нет смысла описывать, что произошло дальше, кто что сказал и как посмотрел, и куда понесло их – по сверкающему снегу, по звенящему морозному дню.

И нет смысла говорить, что они были счастливы, потому что счастье – слишком простая и скучная вещь, и разве можно сравнить её со взрывом, с обретением смысла, с бесконечной нежностью, с безграничным доверием, с любовью?

С тем, что уходит страх?

Наверное, и аду, и небесам они были безразличны – душа Чернобитова давно была отписана дьяволу, душе Юли по плану через определенное, но не слишком скорое время еще только предстояло открыть для себя Бога. И оттого, что никому не было до них дела (кроме каких-то праздных людей вроде родителей или партнеров по бизнесу, ах, что они могут значить, эти люди), им было ещё легче идти рука об руку по улицам, залитым светом, и улыбаться прохожим.

Но…

Однажды (всё происходит однажды) они валялись в постели в маленькой Юлиной квартире. Сергей обнимал её и бормотал какую-то ерунду. Была оттепель, чирикали какие-то пташки, с крыши капала вода. На улице было сыро, и из окна доносился скрип шин на мокром асфальте. «Господи, – сказал Сергей (слово Господи он употреблял как междометие, прислушивались же к его словам совсем не на небесах), – Господи, как было бы здорово остаться нам с тобой одним на целом свете». И как только он договорил эту фразу, исчезли и люди, и Юля, и тихая уютная квартира, и шепот капель.

Сергей оказался голым на берегу какой-то реки. Невдалеке был мост, а за ним какие-то сараи. Было холодно. Сначала он не понял, что произошло, а потом долго ещё не хотел верить страшным догадкам. И лишь перебежками добравшись до сараев, облачившись в какое-то тряпьё и добредя до поселка, на улицах которого не было ни души, но кое-где работали телевизоры, он понял, что его минутное желание исполнилось – они с Юлей остались одни в этом мире, но не вместе, а разделённые бог весть каким расстоянием, разбросанные дьявольской рукой по просторам матушки-Земли, с поверхности которой вмиг смело всех остальных людей. (Или такую землю им соорудил одним щелчком пальцев некий умелец из юридического отдела адской конторы, где так любят следить, чтобы договора выполнялись в точности.)

Им овладело отчаяние. Он заметался по поселку, дергая за ручки, казалось, намертво закрытых дверей и тщетно пытаясь перекричать вой ветра в проводах. Порядком набегавшись (на это ушло часов десять), он отыскал гостиницу и, шатаясь поднявшись по лестнице и захлёбываясь слезами, бросился на диван, стискивая в беззвучном вое подушку. Милосердная человеческая природа не позволила ему мучиться слишком долго, и он потерял сознание.

Очнувшись через несколько часов (он спал, во сне к нему приходила Юля: он разговаривал с ней, она улыбалась, а он никак не мог понять, что за горечь поднимается внутри него и почему его душат слёзы) и оторвавшись от мокрой подушки, Сергей попробовал рассуждать логически. Он был уверен, что желание его выполнено точно, значит, она где-то здесь, в этом мире, точно так же тоскует одна в каком-нибудь захолустном городишке. А если, не приведи бог, её забросило в какую-нибудь Антарктиду или в Амазонию – нет, этого не может быть, наверняка она где-то в цивилизованном мире. Она ведь умеет водить машину. Он сам её учил. (Они по бездорожью заехали в какой-то лес, у него была бутылка шампанского. О чём он? У него была она.)

Она найдёт машину и поедет туда, где должен быть он. Куда? Конечно, в Москву.

Разбив окно и забравшись на почту, он обнаружил, что находится вовсе даже не далеко от Москвы, в Голландии. Быть может, и она где-то рядом. Машин на улицах было полно, во многих из них были ключи. Нарисовав и оставив на главной площади огромный плакат: «Юля! Любимая!

(к чему лишние слова? – подумал он, когда писал это послание, но тут же устыдился своих мыслей.) Я был тут. Уехал в Москву. Буду ждать тебя дома. Сергей», он сел в какой-то старенький джип, бак которого был полон, и помчался на восток.

(Надо сказать, что ещё в первый день он обращался к своим «друзьям»-демонам с просьбой вернуть Юлю, но там, видимо, посчитали, что никто её у него не забирал и возвращать нечего, а требования, чтобы она оказалась рядом с ним, тоже вполне условны: на одной планете – разве не рядом).

Два раза поменяв машины, уже через день он был в Москве. Город встретил его хмуро. Огромные стаи птиц кружили в небе, на каждом перекрёстке встречались собачьи своры. Вообще, всё вокруг было полно собачьего воя – собаки в квартирах остались без хозяев и пищи. Под колёсами так и шныряли коты. Весь центр был забит машинами, многие из них были разбиты, видимо, люди исчезли в одно мгновение. Юля жила на окраине. Он убеждал себя, что её, конечно, не может быть дома, но когда предположение стало реальностью, ему стало чуть ли не горше, чем в первую минуту, когда он её потерял. Он не знал, что ему делать.

Целыми днями он сидел у окна или у подъезда, боясь отойти даже на несколько шагов. Продукты в отключившемся холодильнике быстро кончились, а ночью было так холодно, что даже если бы он не думал каждую минуту о Юле, всё равно вряд ли смог бы уснуть.

Она приходила к нему по ночам, и оттого, что к нежности добавлялось немного горечи, эти встречи были чуть ли не радостнее, чем наяву.

(Сергей пробовал пить, но получался почему-то противоположный результат: мысли становились предельно трезвыми, и от этого безнадёжность подступала ближе).

Постепенно он привык к такому существованию. С утра он вставал, оставлял для Юли записку (каждый раз новую) и отправлялся бродить по городу – сначала по тем местам, где они бывали вместе, потом на поиски еды и машин с бензином. Один или два раза он пытался зайти в церковь, но церковь не принимала его – некому было покаяться, и душа его давно была далеко.

Юля стала сниться Сергею реже, а чаще – какие-то кошмары с острозубыми чудовищами и падением в пропасть.

По весне в городе вдруг стали возникать пожары от самовозгорания. Огонь не слишком охотно перекидывался с одного здания на другое, но некоторые дома горели неделями, и чёрная копоть покрывала всё небо. Домашние животные гибли в квартирах, и в воздухе плыл сладковатый запах гниения.

«Антарктида? Северный полюс? – думал Сергей. – Какого чёрта она сама не могла заложить душу дьяволу и за это переместиться в Москву?»

Такие мысли подступали всё чаще, а через некоторое время неожиданно для него самого в голове промелькнуло: «Дура!»

Но иногда…

Иногда он закрывал глаза и видел её – безумно красивую, лёгкой походкой уходящую по солнечной морозной улице к сияющим на горизонте башенкам. Он шёл за ней, она оглядывалась, смеясь – негромко и нежно. Он догонял её, прижимал к себе, они целовались. Мира не существовало. Конечно, он и не нужен, этот мир. Друг другу нужны только они, и это всё искупает. Все грехи, все ошибки, всю Вселенную.

Но где же её носит, заразу! – день ото дня он раздражался всё сильнее.

Или это испытание? И когда она вернётся, всё станет ещё лучше и проще? Но зачем надо лучше? Зачем сидеть здесь, есть просроченную тушенку и ждать неизвестно чего.

Сергей знал, что в любой момент может вернуться в нормальный мир, полный людей и маленьких незлых радостей. Вернуться – один или с нею, но без надежды найти её вновь. Действительно, вернуться одному, а она либо уже сдохла, либо отравится какой-нибудь испорченной гадостью где-то в Нью-Йорке.

Незаметно пролетели полгода. Город разрушался на глазах. По улицам рыскали хищные звери. Ради развлечения Сергей стрелял в них из машины, убивая не сразу, чтобы трупы не разлагались, а лишь раня, так, чтобы они с воем метались по мостовой, пугая сородичей.

Он не раздражался по мелочам, но сорвать зло можно было только на животных.

Но вот однажды (снова однажды), когда он сидел у окна, расстреливая птиц, послышался шум мотора, а через несколько секунд во двор вошла женщина. Это была Юля. Она была страшно худа, и одежда болталась на ней, как на манекене. Под её глазами были огромные чёрные круги от бессонницы, а все руки были в синяках. Он смотрел на неё через прицел винтовки и видел, как она беспомощно улыбается, не видя его.

«Наконец-то», – злорадно подумал он и тихонько потянул за спусковой крючок, но в последний момент передумал. Она вошла в подъезд, и на лестнице были слышны её шаги. Открылась входная дверь. Он стоял перед нею.

– Любимый, – выдохнула Юля. – Я нашла тебя. Если бы ты знал…

– Где ты шлялась, сука, – зло оборвал её Сергей. – Где тебя, б…, носило!

В ту же секунду мир за окном наполнился людьми и звуками. Застучали отбойные молотки и завыли сирены!

Попытка не удалась. Искупления не произошло. Судьбы не бывает. Душа умирает навеки.