Текст книги "Равноденствия. Новая мистическая волна"

Автор книги: Алексей Авдеев

Соавторы: Юрий Мамлеев,Николай Григорьев,Наталья Макеева,Наталья Гилярова,Сергей Рябов,Ольга Козарезова,Александр Холин,Наталия Силкан-Буттхоф,Марина Брыкалова,Алексей Воинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Да вот у тебя же часы на стене стоят… Тоже как бы Безвременье получается. Маятник-то паутиной зарос…

– И то правда… Правда – она правда и есть… Только не «как бы безвременье», а самое что ни на есть Истинное Безвременье и есть… Богом данное, да Лукавым охраняемое. Я же о подлунном мире говорил, а в Околопечном пространстве – законы Иные… Их и дал Другой, да и охраняет тоже – Неведомое…

– Да, а ты их заведи… Потяни гирьку книзу, да тронь маятник… Всё ж поживей будет… А то какая-то у тебя стынь в избе, как в могиле…

– Прямо в точку, сударь… Часы сии – для Всеобщей могилы… Обычные часы – те время меряют. А эти – Безвременье… Как они бить начнут – так время и завершится, в клубок змеиный свернётся… Будет спать мёртво… А если потревожишь, то зашипит, укусит – но из спячки своей Предвечной раньше срока заповеданного не вылезет… А кукушка… Так это про неё сказано: «Не было её и не будет, а будет – весь мир погубит»… Так что, упаси Всевышний нам её лицезреть… По сравнению с ее жутким ликом – горгона Медуза плюшевым медвежонком покажется…

– Да, страшные всё какие-то сказки ты, старик, на ночь рассказываешь… Тебя слушать – так, окромя этих часов, ничего в мире главнее и нет…

– А в Мире вообще ничего главного нет. Этот туда потянет, другой – оттуда… Один влево, другой – вправо… Как Дождь Небесный – где в ём «главная капля»?.. Их, этих капель, если внимательно смотреть – и не различишь вовсе… Едины они в своей предсказуемости. Все на землю упадут… А вот если и есть что Главное – то всё «за миром» сим зиждется… И этим Миром – ветреным и сумасбродным – управляет в Тайне Великой… А самое главное в Тайне Той – Весы… Взвешивают Они всё – по песчинке, по капельке… Только Ими Мир и держится, баламутный… Но сколько б Мир себя ни помнил – Весы те ни разу не устанавливались в ровное положение: то одна чаша перетягивает, то другая… Ибо нет ничего равного, чтобы сопоставить возможно было… Пусть даже и никчёмное – но Тайный Вес только свой, единственный… И как ни складывай песчинки вместе, как ни умножай – Равности всё равно не получишь. В том и Интрига Всевышняя… Отсюда и всё повелось «быть»…

Пауза… Гость в задумчивости трёт голову.

– Да-а… Всё-то ты, хозяин, мудрёными словами изъясняешься… Вроде – умный, как ни глянь…

Снова пауза.

Что только тогда ты свой опереточный костюм нацепил? Смешно ведь… Балы, что ль, закатывать собираешься?

– Это Вы, сударь, про фрак мой? Так сие – для Торжественности, ибо почётно на стыке миров службу нести… Врата всё-таки… Вроде как должность, по Именному соизволению. Да и потом – чтоб не расхолаживался… Ведь и фрак, и рубашку белоснежную – стирать надобно постоянно, чтобы вид держать… Да чтоб смывать всё мирское, преходящее…

Гость в недоумении, даже приподнимается на печке и свешивает голову вниз.

– А как же… У тебя ж и колодца-то во дворе нет… А тут – так, поди, до ближайшей реки или озера – версты полторы будет… В глухомань же непроходимую залез…

– И то верно, мил-человек… Да только у меня свой Колодезь имеется… Для исполнения Завещанного ниспосланный… Простой Колодезь – тот от недр Земли отбирает. А у меня – прям из Сердцевины Запределья…

Старик подходит к стене под часами, наклоняется и рывком открывает крышку подпола… Снизу ударяет сноп ослепительного света… Начинает звучать странная завораживающая музыка…

Видите, сударь? Страх-то Господень каков? Иномирское, неведомое к самому полу уже почти подобралось… Да всё поднимается неуклонно… Скоро, ох скоро дойдёт до уровня земли – да и хлынет из Глубин Таинственных наружу… Раньше-то здесь погреб был, со всякими вещами полезными, в службе удобными. Да вот забрезжил свет Странный, Нездешний около самого дна – и каждый день всё выше и выше расползался… Раньше, чтобы к Дну подступиться, хоть мельком приблизиться – двое суток пути требовалось… Ох и длиннюща была та лестница в подпол… А теперь – только вот на две верхних ступеньки встать удаётся… А дальше – обжигает Огнь Незримый… Страшно там… Даже меня озноб берёт… Да только вот – очищает всё, что туда попадает… От всего наносного, преходящего… нерождённо-чистым всё становится, аки Слеза Господня, что ещё за нас не пролита… Я там свой фрак и стираю… Опускаю на миг единый – и всего делов… Лучше любой стирки будет…

Гость спрыгивает с печки. Опасливо приближается к подполу, задумчиво смотрит вниз.

– А это ты, дружище, здорово придумал… Тебе бы тут в самый раз чистку да прачечную свою открыть… Затрат никаких… Не работа – одно удовольствие… Жаль только, далеко слишком от города…

– Но зато – к Нему близко. И потом, не любит Колодезь дел наших мирских. На дух не переносит… Он ведь, Мир наш, – вроде пирога нелепого, безвкусного считает… И есть противно, и выбросить соизволения нет – не Он же пёк… Бывает, выковыривает разве что отдельные изюминки, да, видно, пристраивать пытается к своему Караваю Неведомому… Брат же у меня был, Кастором звали… Вместе мы с ним службу сию тяжкую исправно несли… Да только как Свет тот Окаянный стал по дну подпола ручьями страстными растекаться – так собрал он книжки свои мудрёные да и отправился вниз… Хочу, говорит, сам до всего дойти… Разумом, мол, испытую да проникну в Тайну сию… Больше я его и не видел… Разве только голос его – странно окоченевший и как бы уже не родной – слышу иногда… И не только из подпола, но и из Болота… А в Новолуние – боюсь выйти из дому – голос тот странный со всех сторон шепчет: «Наивный… Что в жизни тебе твоей?..» А я с той поры книжек мудрых совсем не читаю… Не доведут они до хорошего…

– И то верно… Я вот и совсем не помню, умею я читать что или нет… Так давно это было… А история эта твоя поучительна весьма. Неча лезть, куды тебя не просят… Сиди, не высовывайся – больше проживёшь…

Подходит к старику, пинает ногой крышку подпола.

Закрывай, к чёрту, эту свою трихомудию… А то, неровён час, братца своего горемычного услышишь – да в эту ямину и свалишься… Хотя погодь… Дай-ка я быстренько свой тулуп простирну… А то уж засалился весь…

Старик посмеивается.

– Что ж… Для хорошего человека чего не жалко! Только тулупчик-то Ваш, сударь, во фрак обратится… Такой же, как и у меня… Ведь у Колодезя сего свой собственный план имеется касательно нашего будущего мироустройства… Я же тоже не всю жизнь во фраке проходил…

– А-а… Ну, тогда нет! Что ж это я – в этом чёрном клоунском пиджаке по лесу рыскать буду? Ворон на болоте пугать?

– Что правда, то правда. Я гляжу, сударь, вы рассудительный человек… Ну а рассудительным сюда ходу нет!..

С грохотом захлопывает крышку подпола.

Лучше идите отдохните. Поспите на печке – я не заревную… Сил Вам надо набраться… Ведь в Крылатых стрелять – Силу надобно. Летают ведь они ни-из-ко, а по ним кверху палят, в лик Неба. Само собой – не по дурости, но оттого, что метко попасть надобно… Ведь в них, прямо в упор, палить – мочи ни у кого не хватает…

– Да ничего… У меня хватит… Моё-то ружьё – отменное…

– А тут дело-то всё и не в ружье будет… Это – навроде как найти папоротник, цветущий на Ивана Купалу. Смысл-то не в самом папоротничке… Цветок он, конечно, чудесный, но… Он ведь завянет, так-с?

– Ну, разумеется… Не вечный же он…

– Вот то-то и оно!

– Ну и чего?.. А зачем мне сам цветок? Пусть даже и чудесный… Главное, говорят, клад найти можно!

– У-у-у!.. А что клад? Клад – дело наживное… Один найдёте, другой, третий… Надоест ведь из чужих костей золото выковыривать… А главное – что как найдёте Цветок – так в тот же миг на Небесах Вам счёт откроется…

Старик ловко цокает языком, словно падают монеты… Гость медленно подходит к окну, задумчиво смотрит куда-то вдаль. Наконец резко оборачивается, говорит с раздражением:

– Да ладно, пустое… Цветок, цветок… Бабье всё это – ходить по лугам, цветочки подбирать… Для мужика настоящее дело требуется… Так что, стало быть, попасть нелегко?

– Куда Вы хотите попасть, сударь? Вы же ещё нигде не были!

– Да нет!.. В дичь попасть трудно!.. Сам же только что говорил… Неужели не сезон? И чего ради я тогда такой путь проделал? А меня-то добрые люди уверяли, что здесь тьма тьмущая Крылатых…

– Для кого «добрые люди», а для них – «злые вороги»… Ну это так, к слову… Так отчего же – «не сезон-с»? Крылатые – они завсегда по осени клубятся. И всё стаями, сударь!.. Стаями…

– А может, ты их места излюбленные, часом, знаешь?

– Часом не знаю… Они часом ничего не мерят, да и я потихоньку отвыкаю… У них ведь Вечности в ходу…

– Ну, ты всё свои шуточки шутишь!.. А я же серьёзно! Подскажи, если не жалко. Буду очень обязан…

Старик, видно высчитывая в уме, закатывает глаза, что-то бормочет… Затем пристально смотрит на гостя и говорит серьёзно:

– Всё, сударь, учётом меряется. Твердыня это незыблемая… Проверил я слова Ваши: Вы мне на сей момент ничего не должны. Видно, потому и были избраны на миссию сию неблагодарную… А на просьбу Вашу отвечу одно: болотами-то не хаживайте. Много их там, да только Ваш глаз их не увидит…; Крылатые омутов и буераков не признают. Да оно и яснее ясного: Призрачное – есть Творение чистой; воды… Вот в чистоте да на просторе они себя явят…

– Спасибо, подумаю… Ты бы ещё, старик, подсказал, как лучше в них прицеливаться… По всему видно – охотник ты знатный!..

Хозяин прихорохорился.

– Да Вы, сударь, мне льстите-с! Может, я и охотник, в глубине-то Души своей, но знаю ведь: стреляй в них, не стреляй – всё мимо будет. Особая лицензия нужна на отстрел, Именным благоволением… Они ведь Милостью своею решают: упасть или нет. А уж ежели как упадёт – так ему самому счёт тоже открывается… Только в другом месте, не как Охотнику…

– Весело… Так что ж, старик, получается: я его замочу из дробовика, – а он там себе возьмёт и откажется падать, кряк горластый?

– Всяко бывает… Не ведаю я, ктоэто решает… Но даже если и упадёт… Упасть-то упадёт, да не всяк подымет. Бывало так? решился он – раз! – да и на земле. Лежит, окровавленный, лапки к Небу поднявши… Ждёт участи своей Высшей с усердием… Сам-то тихий такой, само Безмолвие… А добытчик как найдёт его, так и бежит, поседев, на болота. Больше и не видеть его никому. Поминай как звали!

– Знать, повезло, считай, пернатому… Отлежится малость… Глядишь – улететь сможет, избежать своей участи «жаркого»…

– Нет-с… Не сможет! Раз Выбор сделан… Выбор – он и есть выбор… Я вот так подобрал одного бедолагу… Принёс, горемычного, в избу да отогрел, бездыханного… Отлучился в отхожее место, вернулся – ан нету его!.. Пуста лежанка… И только запах по избе идёт такой стра-аа-нный… Я к супруге – а он догорает там, калечный… И смотрит на меня из огня… Так грустно-грустно… С безнадёжностью.

– Да, чертовщина какая-то… А много ты их ещё поподбивал?

– Почему «ещё»? Тот не мой был, потому и ушёл он безрадостно… А по мне… Так я за всё время и не прицелился даже…

– Ка-аак? И не целясь – сразу попал?..

– Сударь, сие мне не по душе… Я в них не мечу. Я им служу…

– Так вроде недавно говорил, что ты охотник…

– Охотник, да не тот-с! Странных тварей я мешками ловлю да в топку укладываю… Еле справляется Супружница-то моя… А в Божью Тварь не потребно стрелять, без особого на то Соизволения… Да и безрадостно…

Гость, в замешательстве:

– Это в уток-то?..

– О чём вы, сударь? Не понимаю я вас… Тут ни зверья, ни птиц отродясь не было… Не смогут они – в таком-то соседстве… Изведутся – ни есть, ни размножаться не смогут… Зверь – он ведь не Человек, ему Срам перед Господом дален… Совестлив-то Зверь по природе своей. Да и птица тоже… А вы… Вы прилягте поспать… Великое Дело вам намечено… И Путь-то доо-оо-лгий… Счастливой добычи!.. Прости, Господи…

Конец первого акта

Владимир Гугнин

Выключатель

Сергею Геворкяну

– Будь проклят этот гнусный, подлый, смердящий мир! – заорал я, выскочив на улицу из своего логова.

Единственное, на чём я смог сорвать свою злобу, была подъездная дверь, которой я с большим удовольствием шарахнул. Да так сильно, что целый кусок штукатурки упал мне на голову.

Больше всего в этот момент я хотел убежать, раствориться, спрятаться от собственных мыслей, которые выворачивали душу наизнанку.

– Что за жизнь?! – бормотал я на бегу. – Ни славы! Ни денег! Ни черта! А ведь мне уже тридцать лет!

Звериная обида сдавила мне горло.

– А ведь я талантлив! Талантлив и не прост! Только почему-то бездарность торжествует, а истинные таланты почивают в безвестности. Но я им ещё покажу! Я им ещё устрою!

– Кому им? – спросил меня случайный прохожий, ничем внешне не примечательный.

– Всем! Всем вам! – завопил я, брызгая ему в лицо слюной ненависти.

Прохожий невозмутимо вытерся платком и сказал:

– По-видимому, вы – гений.

Я почувствовал, как сладчайшая дрожь пробежала по моему телу.

– С чего вы это взяли?! – спросил я незнакомца с фальшивым недовольством, будто его слова были мне неприятны.

– Так… У вас на лице написано. Вы, верно, поэт?

– Почти, – ответил я, окончательно успокоившись. – Я – писатель.

– О! Я так давно мечтал познакомиться с настоящим писателем! Действительнописателем, а не с одним из этих… —Лицо прохожего исказилось злобной гримасой. – Надеюсь, вы понимаете, кого я имею в виду.

– Да. Конечно. (Уж кому, как не мне, понимать).

– Я подразумеваю тех,кто погубил литературу, как черви сочное яблоко!

Незнакомец постепенно распалялся.

–  Которыекишат, как пауки в осквернённой ими золотой чаше искусства! Которые,подобно клубку змей, обвили горло беззащитному и чистому таланту. И везде, везде только они! Не прав ли я?

С этим я не мог не согласиться.

– В таком случае, нам есть о чём поговорить, – заключил прохожий и предложил присесть на лавочку.

Это был самый обычный, серенький человек, с неопределёнными чертами лица. Лишь воспалённые до красноты глаза выдавали в нём неординарную личность. Маленький, толстенький и невзрачный, он был более похож на пыльного чиновника, нежели на мыслителя, что в сочетании с его выразительным взглядом, смотрелось весьма незаурядно.

Незнакомец представился Николаем Петровичем.

– Итак, – спросил он без лишних церемоний. – Кто вас обидел?

– Видите ли, – вздохнул я печально, – мне всё надоело. Надоело бороться за жизнь. Отстаивать собственное достоинство, которое всяк норовит пнуть побольнее.

– Ну-ну. – Лицо Николая Петровича сделалось очень внимательным и серьёзным. – Это интересно. Поподробнее, пожалуйста.

И меня просто прорвало.

– Вы не поверите, но я окружен собачьей сворой, или, как вы метко изволили выразиться, «клубком змей». Гадины, уже не первый год издеваются надо мной. Каким-то образом эти подонки умудряются не замечать меня. А если вдруг и обращают внимание, то только исключительно для того, чтобы унизить меня или отпустить колкость в мой адрес.

Когда я пытаюсь поставить их на место, эта литературная клика хохочет надо мной ещё пуще. А всё из-за чего? Всё из-за того, что я осмеливаюсь высказывать насчет их творчества мнение, которое не всегда им, мягко говоря, приятно.

Ко всему прочему я имею одну пагубную слабость, которая веселит их неописуемо. Надеюсь, вам не надо доказывать, что каждый истинный художник имеет свою слабость?

– Конечно! – поддержал меня Николай Петрович. – Это неотъемлемая черта всех гениев. Но в чём же ваша слабость, скажите мне быстрее!

– Я легко попадаю под их чёртово влияние. Оно уводит меня от главного, от своего. А что я могу сделать, если оглушительный шум какого-либо имени сбивает меня с толку? Как противостоять, если меня тащат, словно на аркане? Согласитесь, это – невозможно!

– Да! Да! – согласился Николай Петрович, – Но дальше, прошу вас, дальше!

– Когда шумиха прекращается, – продолжал я, – и все понимают, что она была из ничего, я, так сказать, остаюсь у разбитого корыта, не дописав какую-то жалкую треть сочинения. Затем восходит следующая «звезда» и всё повторяется. И все хохочут надо мной! Нашли клоуна! А главный их графоман, виновник этой карусели, купается в шоколаде, сволочь!

Тут уж я не выдержал и по-настоящему, обильно разрыдался, уткнувшись в плечо своего нового знакомого.

– Они преградили мне мой путь и постоянно сбивают. А я слаб! – всхлипывал я. – Слаб!

– И как же вы собираетесь с ними бороться? – спросил меня Николай Петрович после того, как я выпустил все скопившиеся слёзы.

– Я напишу роман! Он прихлопнет их, как ничтожных букашек. Это будет такой роман, который сотрёт весь этот сброд с лица Земли. Он превратит их в пыль. Не верите? У меня и сюжетик уже созрел. Клянусь честью, моя книга уничтожит мир!

Николай Петрович вдруг помрачнел:

– Не получится.

– Что не получится?! – заорал я, испугавшись нового разочарования. – Вы мне не верите?

– Верю! Верю! – возразил Николай Петрович. – Только книга не уничтожит мир. Вы лишь раздавите сотню-другую бездарных завистников, а мир будет по-прежнему сосать кровь из гениев! Послушайте меня: я не поэт, однако человек обречённый. Ещё в детстве понял всю нелепость бытия и решил, что кто-то из нас должен исчезнуть – либо я, либо мир. Вдвоём нам слишком тесно. Разве не стоит смерти то, что вызывает непрекращающийся зуд неудовлетворённости? Эта проклятая бесконечность, исходящая из ниоткуда и уходящая в никуда, и я – маленький, но честный человечек. Разве мы можем существовать вместе?! Все эти ваши книги, революции, эволюции хороши, пока дело касается человечества, но дальше…

Николай Петрович загадочно кивнул на темнеющее небо, сквозь которое уже проступили первые звёзды.

– Как?! – опешил я. – Неужели!

– Именно, – осклабился Николай Петрович. – Именно так.

Мне стало жутко. Даже ненависть куда-то исчезла.

– Но как? – спросил я сдавленным голосом. – Вы что, изобрели сверхмощную ядерную бомбу?

Вместо ответа Николай Петрович раскатисто захохотал.

– Наивно, наивно мыслите молодой человек! Бомба и бесконечность! Ха-ха! Впрочем, – поспешил он принести жертву моему великому честолюбию, – ваша наивность не умаляет ваших художественных способностей. Нет, не бомба! Отнюдь! У меня есть то, что покончит с миром раз и навсегда. Не только с человечеством! Что, не ожидали?!

Надо сказать, я действительно не ожидал такого поворота.

– Ага! Ага! – обрадовался Николай Петрович. – Вижу, сконфузил я вас.

–  Но как…как же это возможно?!

– Сразу не поймёте. А впрочем, не поймёте никогда. Вам следует лишь знать, что такое возможно.

Неожиданно Николай Петрович скривился и истерически затараторил:

– Скажите! Скажите! Могли бы вы совершить ЭТО?! Только честно. Я знаю, что вы тщеславны, но ЭТО гораздо выше, гораздо выше вашей литературной страсти! Представьте – в ваших руках ВСЁ. Щёлк – и готово!

От возбуждения у Николая Петровича схватило сердце, и он дрожащей рукой закинул кружок валидола под язык.

– Представьте, вы уничтожили Вселенную! – продолжил Николай Петрович, отдышавшись. – ! Эта не слава писателей, царей и убийц. Это – слава Властелина мира! Только представьте!

– Но почему я?! – вырвался вопль из моей глотки.

– А что вам ещё остается? – усмехнулся Николай Петрович. – Или вы хотите до смерти терпеть насмешки? Или вы хотите, может быть, свести счёты с жизнью? Желаете быть похороненной и забытой кучкой мусора? – Голос Николая Петровича постепенно накалялся. – Не валяйте дурака! Станьте бессмертным! Прекратите эту комедию!

– А почему не вы?

Николай Петрович на мгновение задумался:

– Я ждал этого вопроса. И, честно говоря, затрудняюсь дать какой-либо определённый ответ. Не слукавлю, если скажу, что я не достоин этой миссии. Кто я такой? Ничтожество! А вы – личность. Художник! Причём неудавшийся, оплёванный художник. Непризнанный писателишка. Один вид которого вызывает смех.

– Но! Но!

– Тихо! Именно такие, как вы, способны на большие дела! Уничтожить Вселенную должна Личность. А я – тля. Но моя ненависть не имеет пределов. Поэтому я готов погибнуть вместе с миром, лишь бы только его кто-нибудь…

Николай Петрович в каком-то неистовстве схватился за свою голову и застонал. Видимо, это признание было для него болезненным.

– Впрочем, – зарычал он, – что это я вас тут уговариваю?! Не желаете воспользоваться моим предложением – дело ваше. Но больше такого шанса вам не представится! Прощайте!

– Нет! – завопил я. – Желаю! Пожалуйста, не уходите. Скажите только – что делать?

Лицо Николая Петровича ощерилось дьявольской улыбочкой.

Он открыл свой протёртый до дыр кожаный портфельчик и достал из него электрический выключатель.

– Да, да! – сказал Николай Петрович. – Это в каком-то смысле выключатель, только не электрического света, а всего света, называемого Белым.

Я тупо уставился на выключатель Белого Света, не зная, как реагировать.

– Откуда это у вас? – наконец выдавил я.

– Ах, не спрашивайте! – замахал Николай Петрович руками. – Не спрашивайте меня об этом! Возьмите его без лишних вопросов; и когда почувствуете, что готовы, – просто нажмите на клавишу, и мир исчезнет. А теперь я вынужден удалиться. Может быть, когда-нибудь ещё свидимся.

И Николай Петрович, ссутулившись, засеменил к остановке.

Я было бросился за ним, но странный человек ловко шмыгнул в наполненный автобус и уехал в неизвестном направлении.

Итак, у меня появился выключатель Белого Света, или, по научному, Вселенной. Одного щелчка его было достаточно, чтобы изничтожить не только человечество, но и всё сущее: материю, энергию, электромагнитные поля, одним словом, абсолютно всё, мыслимое и немыслимое.

«Кстати, – подумал я, разглядывая выключатель. – А как насчёт моих мыслей и сознания? Оно тоже отключится или будет в состоянии зафиксировать отсутствие мира?

Если моё сознание сохранится – это будет уже не небытие, а если не сохранится, тогда как я пойму, что небытие наступило? Доказательства где? Можно ли считать бытие исчезнувшим, если оно не замечено самим истребителем. Ведь такое, с позволения сказать, „небытие“ ничем не будет отличаться от элементарной атеистической смерти.

А мне-то интереснее всего торжество исчезновения, факт моего, так сказать, величайшего деяния. Да и заглянуть в запредельное тоже любопытно ведь!»

От таких мыслей моя голова сильно разболелась. Откровенно говоря, этот чудак с выключателем прямо-таки выбил меня из колеи, озадачил. Даже обида на моих коллег-литераторов как-то размякла. Я не на шутку призадумался. И было над чем. Бормотание Гамлета «Быть или не быть» казалось мне детским сюсюканьем по сравнению с моим «Не быть или быть».

«А что, если и правда: взять да и отключить всё! Избавить всё от всего!»

«Но что там?! Там-то что?!»

В конце концов, я решил поставить на Вселенной жирный крест. Только немного погодя. А куда торопиться-то?

В моей жизни наступило некоторое просветление. Мрак безысходности развеялся.

С таким козырем в кармане особенно приятно было ходить на философские, теософские, эзотерические и мистические диспуты. Сидеть где-нибудь в последнем ряду и украдочкой хихикать над их глупостями.

Ишь, истину они ищут, а она – вот у меня в кулачке вспотевшем зажата. И никто понятия об этом не имеет. Сейчас как щёлкну, и все их причины-следствия разрешатся. И Абсолют откроется, как ларчик!

Однако я не щёлкал. Удовольствие растягивал. Продолжал ходить по клубам и кружкам, наслаждаясь своим превосходством.

Через некоторое время эти шатания меня перестали удовлетворять. Неожиданно захотелось узнать, и как можно больше, о своей жертве. Я с упоением принялся изучать мир. Не пропускал мимо себя ни собачонки, ни букашечки, рассматривал каждый листик, каждую паутинку. С какой-то мудрой любовью всемогущего повелителя познавал природу, вооружившись телескопом, микроскопом и многотомными энциклопедиями. Всё мне было интересно.

«Вот ползёт божья тварюжка, – думал я, глядя на какую-нибудь гусеницу, – а доползёт ли она до своей цели, это уже мне решать. А вот – слон. Смотрит с высоты своей гордости и не знает, что его существование зависит исключительно от этого неказистого писателишки, что припал к прутьям клетки».

«И даже вы (это уже могильным памятникам) у меня под каблучком!» Мысль о том, что потусторонний мир выключается вместе с реальным, не вызывала у меня сомнений.

Всё, всё теперь подчинялось моей воле: деревья, небо, дома, звёзды, девушки, мысли, страсти, желания, время – список бесконечен.

И я купался в удовольствии, а по ночам скулил от наслаждения, свернувшись в клубок и укрывшись одеялом с головой. Как сытая и довольная личинка внутри сочного фрукта.

Много удовольствий я перепробовал в жизни за 30 прожитых лет: женщины, вино, наркотики, риск, азарт. Но скажу вам, не было ещё ничего слаще, чем абсолютная, всеохватывающая власть, особенно когда о ней никто не догадывается.

Но как это повелось во Вселенной, которую я готовился уничтожить, всему когда-нибудь приходит конец. Так и мое сладострастие завершилось, а вместе с ним и весь Белый Свет.

Вот как это случилось.

Как-то раз, блуждая по вечерней столице, в состоянии своего предапокалипсического экстаза, я забрёл в тёмную подворотню, где наткнулся на одну пренеприятную компанию.

Четыре выпивших дюжих молодца, казалось, только и поджидали такого зазевавшегося, пребывающего в неизвестно каких реальностях прохожего, как я. Они живенько меня окружили и стали требовать деньги, которые у меня отродясь не водились. Конечно, мне, Властелину Вселенной, не представляло никакого труда раздавить их как стайку клопов, со всем их жалким мирком, но очень не хотелось мелочиться и тратить своё сокровище на такой пустяк. Они тоже по-своему, по-микробьи, не хотели мелочиться, поэтому не ограничились угрозами, а повалили на землю и стали бить ногами по лицу до тех пор, пока я не впал в беспамятство.

Очухавшись, я первым делом принялся нащупывать свой выключатель, который, слава Провидению, оказался на месте.

Поломанными, окровавленными пальцами я вытащил устройство из кармана и обмер: клавиша выключателя находилась в положении ВЫКЛ.

Вот так бесславно, глупо и бессмысленно погиб мир.

Меня совершенно не удивило, что зрительно всё осталось на своих местах. Всё то же небо, та же земля, человечество и природа. Даже боль сломанных рёбер и обеззубленных дёсен была, как и прежде, мучительно невыносимой. Ещё будучи на пороге уничтожения Вселенной, я предполагал, что мир останется, в моём сознании, которое сохранится навечно. Так и вышло. Мир не только отпечатался точной копией в моём воображении, но и продолжал видоизменяться согласно всем законам бытия. Всё по-прежнему двигалось, рождалось и умирало, не подозревая, что является частью моей фантазии. Потому что, кроме меня, не существовало более ничего и никого.

После того как я покинул травматологическое отделение придуманной мной больницы, в моей голове тут же возник вопрос: как жить дальше в хоть и придуманном, но всё-таки жестоком и сложном мире? Как жить, чтобы никто не догадался о моём безбрежном, как океан, удовольствии понимания, что всё сущее заключено во мне?

С литературой, поскольку я достиг совершенства, понятное дело, было покончено. Я порвал со всеми своими приятелями и знакомыми (которые восприняли, между прочим, этот поступок с большим душевным облегчением) и убрался из столицы восвояси.

– Подальше, подальше от суеты, – твердил я по дороге. – Туда, где мне никто не помешает пребывать в совершенном блаженстве!

Мой выключатель по-прежнему был при мне. Он висел на шее как амулет.

Так, странствуя по выдуманному свету, избегая множества различных неприятностей, я очутился в крупном городе, где случайно столкнулся нос к носу с Николаем Петровичем.

Сначала он меня не узнал. Видать, за время путешествий я сильно изменился. Но когда, наконец, рассмотрел того, кто перед ним стоит, радости его не было предела.

Мы обнялись, как старые друзья, и зашли в одно маленькое, уютное кафе отметить встречу. Николай Петрович приехал в этот город на ученый симпозиум (оказалось, он был доктором каких-то мудрёных наук, связанных не то с психологией, не то с антропологией, не то с психиатрией, точно не помню). Узнав, что с миром всё кончено, он дико возликовал и даже слегка всплакнул.

– Значит, вы всё-таки сделали это? – спросил Николай Петрович растроганным голосом.

– Сделал, – ответил я, понимая, что, в сущности, разговариваю не с Николаем Петровичем, а с самим собой.

– Это замечательно! Замечательно! Значит, уже ничего нет?!

– Нет.

– И меня нет?

– И вас нет.

– Просто прекрасно. Но сдается мне, друг мой, что всё-таки вас что-то гнетёт. Не так ли?

– Да, хочу избавиться от лишних мыслей, а не могу. Они меня преследуют, как навязчивые идеи.

– А что за идеи?

– Кажется мне, что устал я очень. И будто блохи в волосах кусаются. И поясница перед дождем ноет. И курить хочется. И выпить хочется. И есть. Причем постоянно. Вот такие у меня навязчивые идеи.

– Что ж, это дело поправимо, – заверил меня Николай Петрович.

– Неужели! – обрадовался я. – Буду очень вам признателен! Но каким образом?

– Ничего сложного. Надо просто возродить мир. И тогда вам волей-неволей придётся подстроиться под ожившее человечество. И все эти навязчивые идеи сгинут, как неприятный сон.

Вот уже второй раз Николай Петрович поразил меня своей простотой. Сначала он вынудил уничтожить Вселенную, а теперь предлагает её восстановить. Хотя при чём здесь Николай Петрович? Ведь это был вовсе не он, а образ, созданный моим воображением.

– Имейте в виду, – будто подтверждая мою мысль, заметил квази-Николай Петрович, – что с вами сейчас говорю не я, а моё видение. Действительный же Николай Петрович понятия не имеет о том, что здесь происходит.

– Значит, – заключил я, – о смысле возрождения мира надо справляться не у призрака Николая Петровича, а у самого себя?

– Конечно! – обрадовалось видение. – Именно так!

Я призадумался.

«А почему, действительно, не вернуть мир на место и жить как прежде, лелея мысль о том, что в любой момент его можно уничтожить, как муху?»

– Хорошо, – произнёс я решительным голосом. – Но как это сделать?

– А выключатель на что?! – хохотнула тень Николая Петровича. – Ведь это же вы-клю-ча-тель! Включил – выключил, включил – выключил! Понимаете?

Туго и медленно, как многотонный дорожный каток, доехал до меня жуткий смысл сказанных квази-Николаем Петровичем слов.

– То есть как включил – выключил?

– А так! – озорно подмигнул Николай Петрович и щёлкнул пальцами…

Безумное, свербящее желание создать новый мир привело меня в сильное возбуждение. Получалось, что я уже больше чем гений, раз способен не только уничтожить, но и создать мир!

Ноя от нетерпения, я просунул руку за пазуху, зажмурил глаза… и включил Белый Свет.

– Ну что? Убедились? – добродушно рассмеялся Николай Петрович. – Всё началось с того, на чём остановилось.

Я открыл глаза и поразился. Мои мысли плавно перетекли в действительность. Без шва и стыка. Передо мной сидел улыбающийся реальный Николай Петрович и невозмутимо потягивал кофе.