Текст книги "Ведьма на выданье"
Автор книги: Алексей Герасимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Алексей Герасимов
Ведьма на выданье
Стерве остроухой ака Звёзд
Кто ведьму угощает…
Ведьма я, эх ведьма я,
Такая уж нелегкая судьба моя…
Группа «КиШ», «Ведьма»
Ой, дуры мы, бабы, дуры! Сколько раз мы сами, сколько веков вся наша порода женская, на одном и том же обжигаемся, и последовательно наступаем на одни и те же грабли во все том же темном сарае. Ну присмотришься же потом – да ни кожи, ни рожи, морда ящиком, глазки глупенькие, а какие чувства вызывал, какие страсти… Нет, верно моя наставница, чирей ей на задницу, говорила: «Мы, женщины, деточка, умнеем только годам к сорока. Да только поздно уже».
Ну, мне до этих сорока еще ого-го сколько, но, кажется, поумнела. На горьком, конечно, опыте – ну так ничего, на ошибках учатся. Соберу разбитое сердце, аккуратно положу в сейф, а ключ от него потеряю. Где ни будь посреди океана, чтоб наверняка значит. И сейф туда же!
Ой, только бы не разреветься! Ведь вчера еще смотрел на меня масляным взглядом, бровками поигрывал эдак, на ушко такое шептал, что и вспомнить стыдно… А я, между прочим, девушка приличная – вот и млела от его сальностей, дура.
Нет, ну каков подлец! Совратил, можно сказать, практически девицу, привязал к себе, а как узнал, что я ведьма – р-р-раз, и в сторону. Будто бы в вечной любви и прочих спагетти на ушах не признавался! Да он у меня… да я ему… Да в бородавках, как жаба, до смерти ходить будет! Да я ему почечуй в последней стадии устрою – на горшке кровью изойдет, подлюка! Да я… да я… да я замуж за него хотела!!!
Ну вот, все-таки не сдержалась, плакса – аж самой на себя досадно. Все, никаких больше любвей, никаких больше прогулок под луной и букетов… Ох, какие ж он мне цветы в первый раз при… Стоп! Клархен, будь умничкой, подотри слезки, и никаких мыслей о мужчинах. Все они подлецы, одно им только надо и вообще – твое дело травки собирать, да зелья готовить, кому ты нужна, перестарок?.. У-у-у-у-у-у.
В общем, где-то через часик я относительно пришла в себя, и с остервенением начала толочь в ступке сушеные коренья чистотела. Мазь от шелушения кожи мне еще третьего дня заказали, а я все еще не сподобилась ее приготовить. Нельзя, конечно, в таком настроении целебные зелья делать – неизвестно еще что получится, вполне может и яд, – но мне нужно было хоть как-то отвлечься от своих неприятностей, а если фрау Елиза от это мази струпьями пойдет, то так ей, старой кобыле, и надо.
Вот такой я и была – разгоряченной, красной, со сбившимся на бок чепчиком, из под которого повылазили пряди волос, с засученными рукавами и подоткнутым подолом, когда дверь на улицу бесшумно отворилась и вошел первый за день посетитель.
– Фрёкен Клархен? – от раздавшегося в шаге от меня мягкого мужского голоса я взвизгнула, подпрыгнула на месте, уронила ступку, рассыпав все ее содержимое на пол, и бешено вращая выпученными глазами замахнулась тяжелым пестиком, соображая, с какой стороны меня собираются грабить, убивать и насиловать (не обязательно именно в этом порядке), – настолько бесшумно подошел клиент.
– Признаться, я привык к тому, что девицы при виде меня реагируют несколько иначе. – озадаченно пробормотал он.
– Ох, прошу прощенья, – не выпуская пестик из рук, я попыталась изобразить книксен, и едва не грохнулась на пол, как последняя дура, – я не слышала, как вы вошли. Вообще-то у меня над дверью есть колокольчик…
Только тут я додумалась посмотреть с кем разговариваю, и обомлела. Услышаны мои молитвы Всевидящим, Всезнающим и Всемогущим! Какой это оказался мужчина!!! Ниппонский бог, какой мужчина!!!
Если быть точной, не такой, к каким я имею определенную слабость. То-есть, не был он высок как каланча, мускулист, и не излучал во все стороны желания сделать живот как можно большему количеству девиц, женщин и матрон, причем немедленно и прямо на месте, а также от души подраться с первым же встречным соперником, не отрываясь от ранее указанного занимательного занятия.
Нет, не походил мой посетитель ни на крепостную башню, ни даже на молодого бычка. Скорее уж на молоденького змея. Тонкокостный, изящный почти до хрупкости, по всему видно – гибкий, с бледной кожей, и роскошной копной темно-темно русых, почти черных волос до плеч. Роста он был, если слегка ему польстить, среднего, то есть моего, с тонкими, точеными чертами лица, и пронзающим насквозь взглядом васильковых глаз. Я аж чуть не сомлела – такая от гостя шла волна обаяния и расположения к себе.
– Этот? – мужчина (скорее уж парень, а то и юноша) извлек из под плаща колокольчик, еще с утра висевший над входной дверью, и, повертев его в руке, положил на крышку прилавка. – Я так и думал, что ваш, а не потерянны кем-то перед входом.
– Чем могу быть полезна, герр?.. – я немножко пришла в себя, и попыталась заняться своими обязанностями лавочницы, попутно поправляя детали туалета. Куда только девалась тоска по недавнему охламону и клятва самой себе на мужчин больше не глядеть? Правильно меня старая фрау Хельга, бельмо ей на оба глаза, называла вертихвосткой.
– Бергенау, – посетитель слегка склонил голову, – Анхель Бергенау, к вашим услугам. Мне сказали, что в этом городе травы можно достать только у вас, а мне как раз нужны некоторые для экспериментов. Свои запасы закончились, знаете ли… Вот список.
Я приняла пергаментный свиток из его затянутой в плотную черную перчатку десницы, машинально отметив руку фехтовальщика, развернула его, прочитала, потом прочитала еще раз, и нахмурилась. Судя по составу и количеству ингредиентов, этот парень собирался сварить приворотное зелье в количестве, которым можно опоить население двух-трех таких городков, как наш. Хотя к чему тут крылья бабочек и мята с чернокорнем?
– Это все? – спросила я.
– Пока, – ох, как он выделил это «пока», – да. Вас что-то удивляет?
– Мята, – неожиданно для себя брякнула я.
– Ну, это просто, – он слегка улыбнулся и, как будто бы, перевел дух, – Я ее завариваю и пью. Очень бодрит. Так когда можно ожидать мой заказ?
– Сейчас у меня такого количества всех компонентов нет. – развела я руками, выдав свою самую очаровательную улыбку. – Придется пособирать в окрестностях.
– Если вы откажетесь от остальных заказов, сколько это займет времени?
– Как это – откажусь? – опешила я.
– С милой улыбкой, – ответил Бергенау и положил рядом с колокольчиком серебряную полукрону, – Если этого недостаточно…
– Три дня. – ответила я не раздумывая, и аккуратно взяла монету. Силы Небесные, да я за месяц чуть больше зарабатываю. – Вы остановились в «Пятой подкове»?
– А в Кирхенбурге есть еще постоялые дворы? – Анхель приподнял одну бровь и слегка улыбнулся. – Это новость. Кстати, скажите, как местная жительница, откуда у города такое странное название?
– Город раньше принадлежал епископии. Только я не местная.
Зачем я это ляпнула и почему? Ведь не первый же год пытаюсь быть своей в этом медвежьем углу… Определенно, мужчины на меня действуют плохо.
– Даже так? – он приподнял бровь еще выше, – Буду знать.
Когда он вышел, я тяжело оперлась на прилавок и слегка перевела дух. Не то, чтобы я соврала, утверждая, что у меня нет всего, что ему нужно, но несколько покривила душой. Фактически из всего списка мне не хватало только дубового мха, – весь запас на душистые настои для местных модниц извела, – но умная девушка знает, как набить себе цену, даже если речь идет всего-то о продаже товара. А мох… Так его все лето собирать можно, да и к вечеру я за ним, опять же, сходить рассчитывала, так что получите вы свой заказец, милый мой герр Бергенау, к завтрашнему вечеру. Любят мужчины девушек хозяйственных да расторопных, так что есть недурно шанс на продолжение знакомства в более близкой обстановке. За кружечкой пива, например – должен же ты будешь меня угостить за спешное выполнение заявки. Ну а там…
Я мечтательно вздохнула. Нет, я не из тех, кто, что называется, «слаба на передок», но какая же настоящая девушка пройдет просто так мимо красивого парня? Нет, кидаться на шею, конечно, не стоит, но сделать так, чтобы он сам за нами побегал, да еще и считал это своей инициативой, это вполне в женских силах. Никакой волшбы в этом нет, хотя глупые мужики постоянно бормочут что-то про «женские чары».
Нет никаких «женских чар»! Нет, и не было никогда – есть умение себя подать. Не умение, наука целая это, пожалуй, и, как в любой науке, есть здесь свои отличники, а есть и неуспевающие. Я на отличницы не претендую, но успехи мои, прямо скажем, весьма недурны, хотя особо красотой и не блистаю – тощенькая, курносая, грудь такая, что кажется, будто бы я в детстве капусту не только не ела, но даже и не видала ни разу, лицо от блужданий по лесам да лугам загорелое, обветренное, в конопушках, да я, ко всему прочему, еще и рыжая. И, однако ж, редкий мужик меня взглядом не проводит, в то время как наши дебелые грудастые кирхенбургские фрёкен, чтобы привлечь внимание какого заезжего купца, из кожи вон лезут, а ничего им не обламывается. Мне, между прочим, три раза предлагали из города уехать. Не на правах жены, правда, а на правах вольной подруги, ну дак многим и то за счастье – купцы, народ прижимистый, но подругу ни один не обидит. Еще и замуж хорошо выдаст потом, да приданное соберет. Только не мое это, по дорогам опять мотаться, да и фигурка «лысинка, пузико и кошелечек», это отнюдь не то, что мне нравится в мужчинах.
На самом деле, даже и не знаю, что мне в них нравится. Вот меня пару раз приятельницы спрашивали, какого б я мужа хотела? Ну не дурацкий ли вопрос? Как любая нормальная женщина, я хочу, чтобы был он таков, чтоб ощущать себя как за каменной стеной, потому что воля, это хорошо, конечно, лавка моя, это очень даже замечательно, но как порой завидуешь этим почтенным матерям семейств, у которых в голове всего только три «К» – kinder, kirche und k?hen. Ведь они счастливы. Хотя, может быть, только притворяются…
Да нет, вряд ли. Глянешь порой, как идет под ручку прожившая не один год пара пожилых людей, и прямо всей кожей чувствуешь, какое от них идет спокойствие и умиротворение. И может порой приходит он домой пьяный, возможно и поколачивает временами, а, однако же, жмется она к нему под бочек, а он в это время горделиво оглядывает улицу, мол, смотрите, какую женщину я у вас у всех увел, и до глубокой старости готов перегрызть глотку тому, кто скажет, что его жена – не самая первая раскрасавица.
Дверь приоткрылась, и в лавку просунулась растрепанная и чумазая мальчишечья голова.
– Привет, Клархен. – пискнула она. – А у тебя колокольчик с двери стибрили.
– Привет, Гансик. – кивнула я, и с удивлением поглядела на склянку с готовой мазью для фрау Елизы. Когда только приготовила? За мыслями и не заметила, как руки сами сделали привычную работу. – Правильно говорить не стибрили, а украли. Вот он, на прилавке лежит – сам отвалился.
– Все равно – стибрили. – мальчик шмыгнул носом и улыбнулся озорной улыбкой. – Хочешь, папка тебе его приделает обратно? Он может.
Он то, конечно, может, и еще как. Столяр и плотник, на все руки мастер, да еще и вдовец с пятью оглоедами, мал мала меньше, на шее. Ганс у него старшенький, старается по дому помогать – хороший малец, весь в отца. Очень мечтает, чтобы тот меня к алтарю отвел. Тот, правда, ни о чем таком и не думает, поскольку ему нужна добропорядочная супруга, а не рыжая ведьма из дома по соседству, но не говорить же этого мальчишке восьми лет от роду, который в тебе души не чает.
– Подумаю над твоим предложением. – дипломатично ответила я и улыбнулась. – Гансик, нужен пфенниг?
– А то! – мальчик кивнул и появился в лавке весь. Как ни много работает его отец, а денег все равно у них не густо.
– Ма-а-ать ты моя, что с тобой? – ахнула я.
Конечно, без женщины в доме и одежда у детей будет вечно не постиранной да незаштопанной, и умываться по утрам заставить некому, но чтоб ТАКОЕ с ним было – этого я не припомню. Рубаха грязная, будто он на брюхе половину города прополз, ворот разорван чуть не до пупа, на груди, через прореху, виднеется синяк
– А, это… – мальчик потупился. – Баронский гонец по улице мчался, а я его не заметил вовремя. Чуть под копыта не попал.
– Хотя бы не сломал ничего… Ну-ка, подь сюды. – поманила я его пальцем и поставила склянку с мазью на столик для готовых снадобий.
– Чего это? – насторожился Гансик и приготовился дать деру.
– Рубашку тебе заштопаю, чудо ты мое. – вздохнула я. – Ведь попадет же от отца, не иначе.
– Попадет. – вздохнул мальчик, и зашел ко мне за прилавок. – А про пфенниг ты что говорила?
– Мазь надо фрау Елизе отнести. – вздохнула я. – А мне в лес срочно надо, за дубовым мхом. Рубаху-то снимай, чучело, не на тебе же штопать буду.
– На. – Ганс стянул рубаху и протянул ее мне. – Держи. Спасибо тебе, Клархен.
– Не за что. А-ну, покажи-ка спину.
– Зачем? – мальчик прижался к стене. – Нету там ничего.
– Сама знаю, что крылья у тебя не растут. – фыркнула я. – Давай, поворачивайся. Ну! Долго мне ждать?
– Ну…
– Ах, ты ж, етишкин кот! – ахнула я. – Чтоб его за ноги взяли, да башкой об забор, козла неприятного!
Вся спина у Гансика представляла из себя неприятную смесь ссадины и кровоподтека, продолжавшегося, судя по всему, и под портками. Как мальчишка себе ничего не сломал – ума не приложу.
– Иди в заднюю комнату и раздевайся. – приказала я. – Будем лечить, а то загниет вся спина.
– Так я… уже.
– Что – уже?!! – рыкнула я.
– Разделся, – пискнул Гансик, – уже.
– Портки снимай, горе луковое. – вздохнула я. – Синяк-то под портки уходит. Или ты думаешь, что я увижу что-то такое, что не видела раньше? Марш в комнату, раздевайся и ложись на сундук. Животом вниз, естественно. Где ж у меня мазь от ссадин была?..
– А поможет?
– От боевых ранений помогало.
– Ух! – мальчишка сделал большие глаза, – А ты не говорила, что солдат лечила.
Язык мой – враг мой…
* * *
– Не держитесь за древко копья, как за свою невинность!
Во время строевых упражнений десятник Басмиони любил поюморить. Особенно во время занятий с нами, обозниками. Не то, чтобы кто-то из нас должен был ходить в атаку или принимать удары вражеской кавалерии на копья, но на войне бывает всякое, так что возница или маркитантка должны уметь постоять за себя, если враг прорвался к обозу. По крайней мере, так считал капитан ди Валетта.
– Хельга, ведьма старая, ты столько лет в отряде, а оружие держать так и не научилась! Твоя Клариче лучше с ним управляется, чем ты!
– Не такая уж и старая, ты, лысый мешок с брюквой. – отрезала моя наставница. – Когда тебе в следующий раз что-нибудь отрубят, можешь ко мне даже не подходить!
Это точно, если не знать, что ей уже сорок лет, никогда в жизни не подумаешь. Кожа у нее свежая, светлые волосы без седины, морщин почти нет, зубы все свои, да белоснежные – Хельга знала, какие зелья приготовить для омоложения организма, какую травку пожевать после еды и чем прополоскать волосы, а потому куртизанки при отряде кондотьеров ди Валетты выглядели презентабельнее всех. Умела она и раны врачевать, так что капитан неплохо сэкономил на отрядном медикусе.
В некотором роде мне даже повезло стать ее ученицей, хотя язык у нее был острый, характер несносный, а рука, что я нередко на себе испытывала, тяжелой.
Вообще-то о призвании лекарки, как и о жизни в отряде кондотьеров, я с детства не мечтала. Жила себе спокойно, до десяти лет, в нормально деревенской семье, как могла, помогала по хозяйству – ничего интересного в общем. Нормальная жизнь крестьянской дочки у меня была, покуда герцог наш, семью семь похабных хворей на него, не поссорился с соседями. Война, как водится, подкралась незаметно, вместе с парой дюжин фламандских наемников, которым чем-то очень приглянулась наша деревня. Мужиков, кто сопротивляться надумал, естественно, перебили, баб и девок, кто не сбежал или не спрятался – по закону войны. Вернее по кустам.
Наемникам, им плевать, старая ты, молодая ли, красивая или страхолюдина редкая – дырка есть, значит пойдешь в дело. Вот и я одному… глянулась. Подхватил поперек туловища, да под раскидистые яблони поволок, и прощай бы мое девство, кабы в тот самый момент, как он портки спустил, в деревню не влетели всадники да Валетты.
Капитан, конечно же, мужик неплохой, да только в жизни б не полез в драку, если бы именно в нашу деревню не отрядили его отряд для постоя. Мы-то сами ему что? Прах, бауэры тупые, только на то и пригодные, чтобы его отряд кормить. Говорили, что когда сигнор Джованни увидал над деревней дым (какой же грабеж без пожара?), он на миг застыл в седле, словно мраморное изваяние, удивленно поглядел на ехавшего рядом лейтенанта Ринальди, и полным изумления голосом произнес: «Винченцо, да нас грабят». «Поразительная наглость, сигнор. – ответил лейтенант. – Будем дожидаться пехоту, или положим мерзавцев сами»?
Положили – полтора десятка тяжелых кавалеристов, это вам не толпа перепуганных замордованных крестьян. Ох, и визжала же я, когда насильник вдруг булькнул что-то невнятное, и рухнул на меня, придавив к земле всем весом, а вокруг раздались злые вопли, ржание коней, и отборная италийская ругань. Лучше б молчала, дуреха, конечно. Никто, разумеется, особо не следил, кого именно и куда растаскивали фламандцы, так что мне б тихонько уползти бы, да молчать себе в дальнейшем, да только задним умом крепки мы все. Не сообразила, испугалась – какой с меня спрос-то, соплюхи зеленой?
В общем, когда извлекли меня из под покойника, доказывать кому-то, что ничего он со мной сделать не успел, было бесполезно. Для всех я была уже девка порченная, к замужеству не пригодная – хоть иди да топись. Тут же и доброжелатели нашлись, которые внятно и доходчиво мне все это объяснили. Так что, когда в деревню подтянулись пехотинцы и обоз, я сидела в самом темном уголке нашего сарая, и тихонько выла от горя – слез уже не было, только ком в горле, да лед в сердце. Там меня и нашла Хельга, которую, вместе с парой маркитанток, староста определил на постой к нам. Не знаю уж, что она во мне такого разглядела, однако тем же вечером категорически заявила моим родителям, что забирает их дочурку Клархен себе в ученицы. Учитывая то, что выбор был небольшой, те дали свое согласие, и даже собрали для меня кой-какие вещички.
Так я попала в отряд к кондотьерам.
* * *
Аккуратно втерев мазь в спину и отливавшую всеми оттенками фиолетового попку Гансика, я накрыла его теплым покрывалом.
– Полежи так минутку, пусть мазь впитается, – приказала я, – Понял?
– Угу, – похоже мальчишка готов был размурлыкаться как котенок, – Клархен… Ты добрая.
– Никому не говори об этом. – усмехнулась я, и, присев на табурет, начала зашивать его рубаху. – Тогда все побегут ко мне за бесплатными мазями и притираниями.
– Хорошо, – кивнул мальчик, и поудобнее растянулся на сундуке – Не скажу.
Нет, вы посмотрите, лапа какой. Вежливый, со всем соглашается… Ой, не к добру этот шкода вдруг шелковым стал!
– Кла-а-архен?
– Что?
– А почему люди говорят, что ты ведьма?
– А потому, что так оно и есть. – вздохнула я. – Ведьма-травница.
Вот интересно, кто ж это такое говорит? Может этот кто-то моему последнему ухажеру и шепнул на ушко что-то про меня?
– Да ну. – Гансик смешно сморщил нос. – Разве ж ведьмы такие? Мне мама на ночь сказки рассказывала про ведьм, я помню. Ведьма всегда старая, страшная, живет за городом, в лесу, а в избушке у нее кругом дохлые летучие мыши и сушеные жабы. А еще ведьмы детей едят, вот.
Ну, вы посмотрите какой том «Malefic Maleficium» выискался! Хоть сейчас в университетскую вивлиофику сдавай.
– Жабы и мыши у меня, положим, тоже есть. – хмыкнула я. – Прямо в том сундуке, на котором ты лежишь, хранятся.
Мальчонка слегка вздрогнул.
– Травами переложены душистыми, чтобы вонь в лавке не стояла. – объяснила я. – А насчет старой и страшной… Хех, хорошо, что ты это мне сказал, а не моей наставнице. Она б тебя так выдрала, что ты бы очень сильно пожалел о том, что есть она тебя не будет.
– Значит, в сказках все вранье? – вздохнул мальчишка.
– Ну, все – не все… – я неопределенно покрутила рукой в воздухе, потом вздохнула, и решила сказать правду. – Ведьмы, как и люди, разные бывают. Есть такие, что людей едят, многие детскую кровь пьют, чтобы сохранить или вернуть молодость, некоторые мальцов да девчоночек… гм… рано тебе про такое. В общем, неприятных типов среди ведьм и ведьмаков хватает, куда же без этого? А поскольку люди предпочитают помнить про причиненное им зло, а не про сделанное добро, получается, что слухи про нас ходят самые жуткие. Ну, это еще ничего – вот про магов что рассказывают…
– Все равно, ты не такая. – упрямо мотнул головой Ганс. – Ты никому никогда злого не делаешь, наоборот, лечишь.
Хм, медикуса в Кирхенбурге отродясь не было, так что пару раз пришлось мне местных с их похабными хворями пользовать (простуду лечить любой дурак умеет, тут и ведьма не нужна), но оголец-то откуда про это знает?
– И кого же это я лечу? – осторожно закинула удочку я.
– Сейчас – меня. – хмыкнул Гансик. – А еще ты фрау Хелену, купчиху, от бесплодия вылечила. Все про это знают.
– Вот же дура языкастая. – вздохнула я. – Не делай людям добра, и не получишь полный кошель неприятностей. Если падре Лебенау узнает, что я влезла в промысел Вездесущего, то устроит мне такую сладкую жизнь…
– Он знает. – сказал Ганс. – Падре говорит, что все в руках Вышнего, и если б не было его воли, ты бы ничего сделать не смогла, а значит, на самом деле от бесплодия купчиху вылечила не ты, а Он. – вот же старый лис! При всей наше обоюдной нелюбви и мне умудрился не подгадить, и повернул все так, что я, вроде бы, не при чем, а он на коне.
– Раз падре это говорит, значит так оно и есть. – хмыкнула я.
– Это хорошо. – изрек Гансик. – Я, когда вырасту, тоже тогда ведьмой стану.
Ну и что прикажете делать с эдакой непосредственностью? Лично я – поперхнулась и уколола иголкой палец. Ответить, впрочем, ничего не успела.
– Клархен, а зачем ведьмам сушеные жабы? – тут же переключился на другую тему Ганс. – В Меровенсе, говорят, жаб едят, но свежих…
– Бородавки сводить, зачем же еще? Ну, или насылать…
Мальчонка покосился на меня одним глазом.
– А ты умеешь?
– Будут бородавки – придешь, проверишь. – сухо ответила я.
Не хватало еще, чтоб такие шкеты в моем умении сомневались.
– Да не сводить. – прыснул Гансик. – Я же знаю, что ты Клауса-трубочиста от них вылечила. Насылать.
Мндя, герр Шорнстейнфегер и впрямь год назад напоминал жабу, вследствие чего жена собиралась давать ему полную отставку. Не могу сказать, что без бородавок он стал сильно красивее, но хотя бы похож на человека.
– Умею. – вздохнула я. – Даже все утро думала, не наслать ли этакое счастье на одного нехорошего человека.
– Знаю я этого нехорошего человека. – фыркнул мальчишка. – Не иначе тот Гейнц-гуртовщик из Альтенкирхе, что последнюю неделю поблизости крутился. Его молочница Элиза у тебя увела. Между прочим, так ей и надо! На улице говорят, что Гейнц часто пьет по черному, и девушек своих колотить начинает. Гнилой человек, чес слово! Даже нищий Йохан ему не доверяет.
Да уж, это аргумент, однако. У Йохана на людей чутье, как у собак на мясо. Интересно, и почему я про своих бывших ухажеров такие подробности последней узнаю? Предупреждал бы хоть кто, что ли… Ну, да, конечно – так я, дура, кого и послушала.
– Ты из-за него не расстраивайся. – продолжал меж тем Гансик. – Этот крендель тебе в женихи – ну никак.
– Ну, еще скажи, что вырастешь, и сам на мне женишься. – не то, чтобы я расстроилась, но съязвить сочла необходимым. Не хватало еще, чтоб мое разбитое сердце соседские малолетки склеивали.
– Я не успею. – вздохнул Ганс. – Ты раньше замуж выйдешь.
– Это за кого же интересно? – порой взрослая и безошибочная логика этого мелкого ехидины меня поражает. – Что-то не наблюдаю очереди из желающих.
– Это потому, что ты в лавке все время сидишь, и ничего-то не знаешь! – торжественно произнес мелкий. – А к нам в город, между прочим, приехал настоящий медикус и алхимик! Бургомистр предложил ему у нас поселиться, и тот, вроде как не отказался. Красивый, стройный, умный, холостой – хватай, пока не увели.
Вот откуда у восьмилетних пацанов такие познания берутся?
– Алхимик? – обречено переспросила я. – Невысокий, темноволосый, с глазами цветом аки василек?
– Ага. – кивнул Гансик. – Откуда знаешь?
– Встречались уже. – ох, ну что за невезуха-то такая? Конкурентов мне только в нашем городишке и не хватало. – Понимаешь ли, алхимики, они… Они всё свой философский камень ищут, так что на женщин им с высокой колокольни наплевать. Не интересно, ну конечно и некогда. Да и на кой оно мне? Была я уже замужем…
Елочки пушистые, да что у меня за день откровений такой сегодня?
* * *
Марко был самым молодым, и единственным симпатичным десятником в отряде ди Валетты. Высокий, статный, смуглокожий, с черными, словно ночь, глазами – по нему сохли девки везде, куда только не приходили кондотьеры. А приходили мы много куда.
Дела капитана в те времена шли превосходно. Удача сопутствовала старому лису, он ни разу не нанялся к проигравшей стороне, умело маневрируя умудрялся избегать серьезных столкновений, споро поспевал на грабеж, и смог позволить себе увеличить отряд до сотни копейщиков и трех десятков кавалерии. Он даже нанял гадалку и боевого мага. Маг был, прямо скажем, так себе. Слабенький. Пара мелких молний, да магический щит были пределом его возможностей. Еще он наколдовывал амулеты на все случаи жизни, но что-то я не замечала, чтоб они кому-то помогали. Впрочем, маг был скорее оружием психической атаки и показателем успешности капитана, чем серьезной боевой единицей.
Хельга, которая и сама была спецом по талисманам, пообщалась с магом, затащила разок его в постель, и больше он свои поделки не изготавливал. Для солдат нашего отряда, по крайней мере. А вот с гадалкой у моей наставницы вышла настоящая вражда, плавно переходящая во взаимную ненависть. Невозможно знать и уметь все, тем более – все хорошо. А вот фрау Хельга мнила себя во всех областях ведьмовского мастерства светочем и истиной в последней инстанции. Желающих поспорить, обычно, не имелось, хотя гадала, например, она прямо отмечу, погано.
Так что, если мага-мужчину она еще согласна была терпеть, появление гадалки расценила как плевок себе в лицо. Ума не цапаться с капитаном ей хватило, но вот на бедную старушку Франсуазу Хельга ополчилась со всей неистовостью своего пламенного сердца и вредного характера. Вражда доходила, порой, до смешного – так, например, мне было строжайше запрещено приближаться к палатке Франсуазы и разговаривать с ней, причем под предлогом того, что «порядочным девицам, особенно входящим в брачный возраст (было мне тогда уже тринадцать лет) никак невозможно общаться со всяким отребьем, проходимцами и шарлатанами, как эта…» – далее следовал такой набор эпитетов, каковой, как раз, порядочной девице-то слушать и не пристало.
Впрочем, надо отдать моей наставнице, прыщ ей на шею, должное: несмотря на то, что у кондотьеров в отряде царили достаточно вольные нравы, Хельга, гоняла от меня мужиков так, словно она была наседкой, я яйцом, а они – хищники повышенной прожорливости, так что того, кто рискнул бы распустить руки… Скажем так, ему вряд ли кто позавидовал бы. По молодости лет я предполагала банальную ревность старухи к молоденькой фрёкен, однако оброненная однажды Хельгой фраза, «мы тебя, детка, обязательно выдадим замуж за приличного мужчину», заставила призадуматься как над мотивацией ее поступков, так и над собственным будущим.
Собственно, о грядущем замужестве я даже и не помышляла. Кто, спрашивается, какой идиот, возьмет в жены девку из кондотьерского обоза? Да никто. Однако я знала свою, дай ей Вышний лишая, наставницу. У Хельги слово и дело расходились настолько редко, что можно сказать – никогда. Шутить на такую тему она бы тоже не стала.
Поразмыслить над словами Хельги, правда, мне удалось не сразу. Фраза была произнесена в непосредственно близости от Франсуазы, которая, поглядев на нас своими белесыми глазами выдала убойный ответ: «Это кондотьеры – приличные мужчины? Да ты с ума сошла, Хельга».
Далее женщины сцепились между собой в словесной перепалке по принципу «А ты кто такая?!!», после чего, о чудо, не вцепились друг другу в волосы, как не раз уже бывало (Франсуаза, хоть и старуха, тот еще фрукт была), а решили соревноваться в гадальном мастерстве, причем прямо там, на месте. Дело происходило в оживленном трактире, так что тут же собралась толпа любопытствующих, и началось яростное битье об заклад.
Обе соревнующиеся уселись, – невиданное дело! – за один столик, извлекли те из гадальных принадлежностей, что у них были с собой, и началось…
Сначала к столику прорвался трактирщик.
– Шесть пфеннигов. – заявила Франсуаза.
– Семь. – ответил тот. – Три тебе, три твоей сопернице, один мне, как хозяину, и гадание бесплатно.
– Не больше трех вопросов на таких условиях. – ответила Хельга. – Тебе в том числе.
– Идет. – радостно ответил бочкообразный трактирщик. – Мне и нужен-то ответ на один вопрос всего.
– Тогда проверь их, не мошенницы ли. – крикнул кто-то из зрителей. – Ты хозяин, тебе и ответ держать, если что.
– Верно. – степенно кивнул трактирщик, не обращая внимания на то, как перекосились на «мошенниц» Хельга и Франсуаза. – Твоя правда. Ну-ка, бабоньки, сколько у меня детей?
«Бабоньки» быстро раскинули карты, руны и кости.
– Трое. – первой ответила Франсуаза.
– Семеро. – произнесла Хельга.
– Точно. – хмыкнул трактирщик. – Трое.
– Так ты только про законных детей спрашивал? – удивилась моя наставница.
– Мужи-и-и-ик. – задумчиво произнес кто-то из публики, а трактирщик горделиво улыбнулся.
– Ну-с… – трактирщик потер подбородок. – Верна ли мне моя жена?
Хельга и Франческа быстренько повторили гадание.
– Да. – ответила Франческа.
– Как Вышнему. – сказала Хельга. – В которого она, впрочем, не верит.
В зале поднялся шум. Неверие – одно из самых страшных преступлений во всей Аллюстрии, какое курфюршество ни возьми
– Я из Свененланда. – раздался от входа в кухню голос хозяйки, светловолосой, пышногрудой, и ОЧЕНЬ крепкой женщины. – Там свои боги, это, вероятно, гадалка и имела в виду. На это ей указали знаки.
– Радость моя, ты как всегда, безошибочна! – воскликнул трактирщик. – Все слышали? Моя жена не еретичка, это гадалка так прочитала свои знаки, и, по-своему, прочитала верно!
Ехидно перекошенную физиономию Хельги, похоже, заметили только я, и трактирщица.
– Добавлю. – Хрипло произнесла Франсуаза. – Твоя жена благородного рода.
– Брешешь. – крикнул кто-то. – Не отдадут благородную за трактирщика!
