Текст книги "Рейхов сын"

Автор книги: Алексей Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Заедь-ка туда, Ганс. – негромко приказал генерал.

«Хорьх» подъехал к указанному Гудерианом танку почти бесшумно. Командующий XIX-го корпуса выбрался из салона, закурил, и минут пять наблюдал за двумя советскими и одним немецким танкистом (все трое с боевыми наградами), что-то горячо обсуждающими у открытого моторного отсека Pz-III Ausf. F, и совершенно не обращающих внимание на окружающую действительность.

– А я говорю, это полная ерунда! – категорически заявил на скверном, с сильным славянским акцентом, немецком языке мужчина в форме батальонного комиссара РККА. – У нас этого конструктора лет на пятнадцать в лагеря отправили бы, за вредительство.

– Но ведь создателя Т-35 не отправили! – парировал немец.

– Ты наши линкоры, Андрюша, не трогай! – возмутился русский и предупреждающе помахал перед лицом немца пальцем. – Вон, Максим Александрович, – тут комиссар указал на стоявшего рядом советского капитана, – на нем даже на таран японца ходил, и ничего! Раздавил как консервную банку.

– Кхе-гм. Я вас ни от чего не отвлекаю? – подал голос Гудериан.

Все трое повернулись к нему с явно написанным на лицах намерением немедленно послать куда-то очень далеко и нецензурно, и вытянулись по стойке смирно где стояли.

– Капитан Андреас Бейттель, если не ошибаюсь. – задумчиво произнес генерал танковых войск. – Я вижу, вы уже нашли общий язык с нашими советскими камрадами. Похвально, похвально… Что вы там такое обсуждаете?

Гудериан начал карабкаться на боевую машину, к своим подчиненным, проигнорировав протянутые для вспоможения в этом занятии руки.

– Капитан Хальсен.

– Батальонный комиссар Вилко. – красные командиры козырнули представляясь.

Следующие полчаса Вилко до хрипоты спорил с Гудерианом, доказывая командиру корпуса, что кроме оптики в немецких танках нет ничего хорошего вообще, а Хальсен и Бейттель тихо офигевали от такой непосредственности.

– Это ж не машина, это вредительство! – горячился комиссар, указывая на стоящий рядом Pz-IIF. – Самоходный гроб!

– Можно подумать, что ваши Т-26 или «Кристи», (20) это образец высокотехнологичных боевых машин. – обиделся на критику германской техники бывший генерал-инспектор танковых войск. – Бронированные самовары! А Т-28 – вот это уж воистину гробы.

– Советский Т-28, это крейсер степей, не чета вашим Panzerkampfwagen Neubaufahrzeug, которых Рейх и выпустил-то всего ничего. – экспрессивно ответствовал Вилко. – А БТ-7 и Т-26 броней может и не вышли, хотя БТ-7 то как раз мало чем уступает тем вон братским могилам танкистов, зато вооружены сорокапятимиллиметровками. Не то что убогие «двойки» Вермахта. И это я еще молчу про БТ-7А!

– Вот лучше и помолчите! – взъярился Гудериан. – БТ-7А не танк, а вообще один Бог знает что!

– Бога нет. – машинально буркнул кандидат в члены ВКП(б) Хальсен.

– И наша KwK 30, это лучшая и точнейшая артсистема в своем классе! – не услышал его генерал.

– Так точная-то она точная, только толку от этого? – усмехнулся Вилко. – Попадает, но nifiga не пробивает. – Зато наша как жахнет, так и выноси супостата вперед ногами. И это я уже не говорю про наши КВ и БХ. (21) А у вас что? Вот это вот убожество?

Арсений Тарасович Вилко кивнул в сторону командирского Pz-IVD Бейттеля. «Быстроходный Гейнц» побагровел.

– Танки Pz-V «Donner» в корпус еще не прибыли, потому что ОКХ отчего-то решило в первую очередь прислать на мою голову ваши недотанкетки!

Вот в таком духе комиссар с генералом и беседовали все полчаса. Что по поводу этой беседы командир бригады, комдив Фекленко, впоследствии сказал майору Бохайскому, в батальоне которого служили Вилко и Хальсен, и как эту информацию, творчески дополнив, довел до комиссара сам Егор Михайлович, истории доподлинно неизвестно, но, видимо, печатными там были только междометия и восклицательный знак в конце фразы.

Аахен, штаб XV корпуса

19 марта 1940 г., 19 часов 00 минут

Генерал-майор Эрвин Ойген Йоханнес Роммель устало опустил свою бритую голову на сомкнутые «в замок» ладони. Мозг просто взрывался от вала рапортов, предписаний, инструкций, директив и докладов, который обрушился на него с того самого момента, как Папашу Гота перевели в Турцию. Не то, чтобы недавнему командиру 7-ой танковой дивизии их раньше совсем не поступало, но все же явно не в таком объеме. Дивизионный и корпусной уровень бюрократии, это совсем не одно и то же. Конечно, опыт руководства Терезианской военной академией – старейшим военным учебным заведением в мире, – ставкой Фюрера и, недолгое, 7-ой танковой дивизией, пока помогало справляться, но… не так, чтоб очень. Тем более, что преобразование академии в сержантскую школу, это не то достижение, которым следовало бы гордиться. Товарек, может, и глупо поступил, но не посрамил честь офицера… (22) За что пострадала вся академия.

Приняв дела у нежданно-негаданно получившего генерал-полковничьи погоны Гота, Роммель оказался с головой накрыт девятым валом задач и забот, требующих немедленного, как бы еще даже и не вчера, решения.

Сам генерал-майор никак не мог взять в толк – с чего б это такая милость, на его лысую голову? Конечно, Гитлер ему благоволил, но не до такой же степени, чтобы ставить под большой и жирный вопросительный знак успешность действий целого корпуса в грядущей операции «Гелб». Или до такой?

Факт, впрочем, оставался фактом. Прощаясь, Гот прямо заявил: «Эрвин, не обижайтесь, но будь моя воля – корпус бы достался кому-нибудь другому. Не ваш это пока уровень. Но – это личное решение Гитлера, не мне с ним спорить». Оба генерала, не посвященные в тайну существования пришельца из будущего, не могли и представить, какими красками расписал Карл-Вильгельм Геббельс Эрвина Ойгена Йоханнеса – практически единственного генерала, про которого хоть что-то знал.

Роммель поначалу был несколько уязвлен словами Гота, но последовавшие несколько дней, за которые он осунулся, похудел, а из всех желаний сохранил лишь мечту о крепком и длительном сне, уверили его в правоте генерал-полковника. Не его это уровень, ох не его. Если бы не помощь начальника штаба, полковника Бернуча, он бы не справился.

«Вот так и начинаешь ценить генштабовских», невесело усмехнулся Роммель, и выпрямился. Работы на сегодня было еще много – он не мог себе позволить долгий отдых.

Взяв список со штатами дивизий и бригад генерал-майор нахмурился. «Ну, и куда же мне впихнуть бронированных уродцев майора Касперского?» – подумал он, и нахмурился еще сильнее. 7ТР и TKS Речи Посполитой в штаты укладываться не хотели.

Окрестности города Мерзифон (Турция)

20 марта 1940 г., 10 часов 22 минуты

– Вот, Гейнц, это пистолет-пулемет MP.41. – произнес Бюндель, присаживаясь рядом с Кудриным.

– Угу. – кивнул Генка, зашивая прохудившийся носок прямо на ноге.

На «германизацию» своего имени он не обижался: ну привычнее людям так, чего уж теперь? Колобком не называют, в печку не ставят – уже хорошо. А пистолет-пулемет этот он уже видел, и даже в руках давали подержать. У половины егерей такой был, ну или может быть у трети. У остальных, кроме пулеметчиков и офицеров, были карабины Mauser 98k – эти ему тоже подержать давали, еще в самый первый день после госпиталя.

– Бери. – Курт протянул автомат Гене. – Оберфельдфебель Фишер приказал тебе выдать оружие.

Неслышно проходивший в паре метров за их спинами фон Берне замер, как был, с поднятой для шага ногой, затем медленно опустил ботинок на камень, и повернул голову в сторону Кудрина/Гудериана и оберягера. Лицо герра оберлейтенанта в этот момент выражало крайнюю степень изумления. Лицо Генки – тоже.

– Мне? Оружие?!! Vsamdelischnoe?!! – парень неверящими глазами уставился на Бюнделя.

– Бери. – рассмеялся Курт, и добавил, уже по-русски: – Дают – берьи, бьют – беги, так?

– Ага. – со счастливой физиономией ответил мальчик, и принял пистолет-пулемет обеими руками.

Все так же молчащий фон Берне сделал пару неслышных шагов назад, огляделся и с очень нехорошим выражением лица поманил к себе Фишера, как раз закончившего разнос кого-то из егерей.

– Иголку-то из носка вынь, чучело. – хмыкнул оберягер. – Потом дозашьешь, обувайся. Сейчас обучу тебя сборке и разборке, а там и стрелять пойдем.

– Стрелять?!! – казалось, глаза парня сиять сильнее уже не могут (а где вы видали пацана, который не мечтал бы об оружии, хоть на время – не убить кого-то, а так… из неизжитого еще обществом и цивилизацией инстинкта охотника и воина), однако, поди ж ты. Еще как могут.

– Ну, а для чего еще нужно оружие? Стрелять из него, конечно. – рассудительно ответил Бюндель.

Генка мигом упрятал иголку, воткнув ее за отворот воротника и обмотав остатком нитки, натянул ботинок поверх недоштопанного носка и всем видом изобразил готовность и желание учиться. Оберягер усмехнулся. Оберлейтенант тоже.

– А скажи-ка мне, Ролле, – фон Берне обнял Фишера за плечо с самым заговорщицким видом, и кивнул в сторону Курта и Генки, – что вот это такое есть?

– Это? – Папаша Браунбёрн ожидал неприятностей от своего решения, но не думал, что они наступят так скоро. – Это, герр офицер, старший товарищ обучает младшего устройству и применению пистолета-пулемета Эм-Пэ сорок один.

– Знаешь, мне очень жаль, что мы находимся в мусульманской стране. – как насытившийся тигр промурлыкал оберлейтенант.

– А, осмелюсь спросить, почему? – поинтересовался столь неожиданным поворотом в разговоре Рольф.

– Потому что тогда, – фон Берне не сменил тона, – я бы послал тебя на ближайший рынок за свиной головой. Чтоб ты ей мозги пудрил, а не мне. Скажи-ка мне для начала, друг любезный, кому это пришла в голову такая светлая мысль – дать мальчику оружие? Боевое.

– Ну, мне… герр оберлейтенант. – набычился Фишер. – Не вижу в этом ничего плохого. Не сегодня-завтра здесь будут французы с англичанами, а пареньку, кроме как лопаткой, и отбиваться нечем. Уж коли вы изволили посадить его мне на шею, мой долг вернуть его вам потом в целости и сохранности. Что, в боевых условиях, сделать будет затруднительно, если не вооружить парня. И не обучить использовать оружие, конечно, герр оберлейтенант. Опять же, оформлен он в батальоне как кандидат в егеря.

Фон Берне издал неопределенный смешок.

– Законник… Обербеомтенмайстер бейм райхскригсгерихт (23) Фишер… Он у тебя под весом вооружения и амуниции не загнется, Ролле? Пять килограммов, не считая патронов и запасных обойм же. Ты б ему хоть карабин бы дал что ли, всё на девятьсот грамм легче.

– Да куда ж ему карабин-то? – искренне изумился оберфельдфебель. – Он же с ним вровень длинной будет. Ну… не вровень, конечно, но неудобно будет парню. Слишком длинное это для него оружие.

– Ну смотри. – фон Берне отпустил своего командира первого взвода, и погрозил ему пальцем. – Под твою ответственность. Если пацан себе что-нибудь нечаянно отстрелит, ты лучше отстрели себе то же самое. А потом себе же открути голову, нас с майором не дожидаясь.

– Не извольте сомневаться, герр оберлейтенант. – осклабился Фишер, почуяв, что буря прошла стороной. – Все будет в лучшем виде. Гудериан у меня еще образцово-показательным солдатом станет.

Командир роты усмехнулся и сделал уже пару шагов в сторону, как вдруг снова замер, повернулся к Фишеру, и, с нехорошим прищуром уставился на оберфельдфебеля.

– Ролле, скажи мне… Вот в наш батальон пробную партию в полторы сотни MP.41 прислали, в боевых условиях испытать, и мы вроде бы как все раздали по личному составу.

– Так точно. – ответил тот.

– Так ответь-ка мне, откуда взялся пистолет-пулемет для мальчика?

– Свой отдал. – совершенно искренне ответствовал Фишер. – Мне с карабином сподручнее как-то.

– А Зюсс про твою рокировку знает?

– Конечно знает. Карабин я ведь у него себе брал.

– Тьфу! – только и нашелся что ответить фон Берне.

Меж тем Курт и Генка ни сном не духом не ведали о том, что в настоящий момент их непосредственный командир получает выволочку – иначе ни за что не пропустили бы такое зрелище. Курт дисциплинированно объяснял пареньку устройство и технические данные его нового, а если уж быть точным, то первого вооружения.

– Оружие это новое, эксперементальное… – заучено начал Бюндель нравоучительным тоном, но потом фыркнул, и перешел на нормальный. – Это начальство так объясняет. Не такое уж и новое. Видал у офицеров MP.38 и MP.40?

– Ага. – кивнул Кудрин.

– Тоже не такая уж новинка Модернизированные MP.36, с которыми еще в Испании воевали. – оберягер запнулся на миг, припомнив что воевали там и против русских тоже. – Вот, значит… А это – тот же самый MP.40, только приклад не складной, а деревянный. Считается, что так целиться удобнее.

– А на самом деле?

– А Бог его знает, я из офицерского пистолета-пулемета никогда не стрелял. – пожал плечами Бюндель. – Что тут действительно новое, так это возможность стрелять не только очередями, но и одиночными выстрелами. Вот, видишь? Это переводчик режимов огня. Так – стрелять очередью, а так – одиночными.

– А как лучше? – простодушно поинтересовался Генка.

– И так, и эдак хреново. – поморщился Курт. – Дальше чем на пару сотен метров если и попадешь, то только с Божьей помощью.

– Бога нет. – ответил Генка.

– Он тебе сам это сказал? – хмыкнул оберягер, но мигом посерьёзнел. – Отставить теософские диспуты. Приступаем к сборке-разборке оружия. Сначала надо отсоединить магазин…

Самсун (Турция), порт

20 марта 1940 г., 12 часов 30 минут

В порту воцарились настоящие безобразие и вакханалия. У причалов, на которые высаживались с транспортных судов русские танки, эвакуаторы, тягачи и прочая техника с их экипажами и мотострелками поддержки, слышались громкий русский и турецкий мат, изредка перемежаемый командами красных командиров. 95-я бригада легких танков шла на высадку в гавани, никоим образом для такой масштабной операции не приспособленной. На рейде скопилось большое количество транспортных кораблей, которые, при всем желании их капитанов, никак не могли встать к занятым их товарищами турецким пирсам, и являющиеся лакомой добычей для англо-французской авиации. Случись в это время налет на Самсун, значительная часть транспортов отправилась бы на дно со всем своим грузом – не помогли бы ни румынские зенитчики остатков 16-й дивизии, ни зенитные пулеметы ДШК вставших мористее «Голубого крейсера» (24) и эсминцев «Бодрый» и «Незаможник». К счастью для подчиненных полковника Банникова, летуны Новой Антанты высадку, что называется, прощелкали клювом.

Капитан-командор Раду Келтуяла, принявший командование дивизией после гибели Думитруеску, вышел из своего автомобиля и поглядел на выгружающуюся технику.

«Если это советские танки, то отдавать СССР Буковину без драки совершенно неразумно», подумал он.

Собранная перед самой войной, с миру по нитке, 95-я бригада была укомплектована танкетками Т-27 и танками Т 40, Т-37А, Т 38, а также небольшим количеством британских Vickers Mark I и Mk I, Matilda да старичков БТ-2.

Грозный, Обком ВКП(б) Чечено-Ингушской АССР

20 марта 1940 г., 12 часов 45 минут

– Быков, скажите, вы дурак или предатель? – почти весело поинтересовался у секретаря обкома мужчина, в форме капитана госбезопасности, помахивая в воздухе неким документом. – Вы когда вот это вот получили, почему не сигнализировали в органы?

– Да кто ж ожидал, что это не бред оскорбленного писаки-интеллигента? – воскликнул тот. – Он же журналист, писатель и поэт!

– Никто не ожидал. – согласился капитан. – Хотя по должности, вроде бы, вам положено ожидать. Ожидать, предполагать, докладывать! Когда вам это поступило? – он глянул на дату регистрации входящей корреспонденции. – О как. В январе.

Капитан прокашлялся, и вслух, с выражением, зачитал:

– Вот уже двадцать лет, как Советская власть ведёт войну на уничтожение моего народа по частям – то как кулаков, то как мулл и «бандитов», то как «буржуазных националистов». Теперь я убедился, что война отныне ведётся на истребление всего народа. Поэтому я решил встать во главе освободительной войны моего народа. Я слишком хорошо понимаю, что не только одной Чечено-Ингушетии, но даже и всему национальному Кавказу трудно будет освободиться от тяжёлого ярма красного империализма, но фанатичная вера в справедливость и законная надежда на помощь свободолюбивых народов Кавказа и всего мира вдохновляют меня на этот в ваших глазах дерзкий и бессмысленный, а по моему убеждению единственно правильный исторический шаг. Храбрые финны доказывают сейчас, что великая рабовладельческая империя бессильна против маленького, но свободолюбивого народа. На Кавказе вы будете иметь вторую Финляндию, а за нами последуют другие угнетённые народы.

Капитан внимательно поглядел на секретаря обкома.

– Вы, товарищ Быков, помните, в ответ на что Исраилов вам это письмо написал? Так я напомню – в ответ на предложение подать заявление на восстановление в ВКП(б). С чего товарищи этого бандита из «Крестьянской газеты» так за него ходатайствовали, что вместо десяти лет за контрреволюционную клевету он отсидел только год, это мы еще разберемся. Но вот это! – капитан потряс письмом в воздухе. – Почему я об этом письме узнаю только сейчас, когда банда Хасана Исраилова разрослась и обнаглела до такой степени, что разгромила идущую в Турцию колонну с оружием и боеприпасами?!! Быков, вы понимаете, что кровь советских солдат, не только та, которая уже пролилась, но и та, что еще не раз прольется, лежит на вашей совести? Да получи мы эту бумагу раньше, в январе, никакой «Особой партии кавказских братьев», как они себя называют, просто и быть не могло бы. На вас, Быков, лично на вас, лежит ответственность за всю ту кровь, что прольется на Кавказе в ближайшие годы.

В кабинет, стремительным шагом, вошел сержант госбезопасности и, подойдя к капитану, что-то прошептал ему на ухо.

– Поздравляю, товарищ Быков. – мрачно произнес тот. – Только что банда Майрбека Шерипова почти полностью уничтожила патруль бойцов госбезопасности, охранявших нефтепровод. Слава Богу поблизости был армейский патруль и взрыв трубопровода удалось предотвратить. И не смотрите так. Я в Бога не верю, я верю в советских солдат.

Тобрук, Европейская улица

20 марта 1940 г., 13 часов 20 минут

Сопровождаемый двумя легкими колесными танками «Гай», бронированный «Daimler Scout Car» генерал-лейтенанта Харольда Руперта Леофрика Джорджа Александера неторопливо катился по усеянным трупами, разбитым танковыми гусеницами и воронками, улицам Тобрука. Тут и там попадались обгорелые остовы бронеавтомобилей Autoblinda 40, танкеток L3/33, танков M11/39, M13/40 и старичков Fiat 3000. Из крыши одного из уцелевших домов, подобно диковинной печной трубе, торчал хвост сбитого в воздушном бою MC.200.

Пятая армия Грациани и танковая дивизия «Ариетте» бригадного генерала Арена сопротивлялись отчаянно, немыми свидетелями чего были, застывшие на подступах к городу остовы британских Universal Carrier, A13, A13 Mk.II, Mk V «Covenanter», Mk VII «Tetrarch» и Mark II Matilda II – последних было, впрочем, довольно немного. Мощная броня «Матильд» оказалась не по зубам ни 37-мм орудиям танков и тобруков, ни 47-мм противотанковым орудиям, а из пяти присланных в 7-ой Королевский танковый полк, перед самым началом кампании, новейших А22 (25) Mk I не был потерян вообще ни один: итальянцам просто нечем было взять их лобовую броню в 102 миллиметра. Да и бортовую, в 76 миллиметров, тоже. Орудия, правда, у новых танков оказались столь же поганенькими, как и у прочей британской бронетехники, но макаронникам хватило и двухфунтовок.

Конечно, новые танки были еще предсерийными прототипами, страдающими абсолютно всеми «детскими» болезнями опытных машин – у них постоянно что-то ломалось, заклинивало или просто не работало, – что никак не могло радовать генерал-лейтенанта Александера, но как оружие морального подавления, от которого отлетают абсолютно все бронебойные снаряды, словно горох от стенки, показали себя в последнем бою просто замечательно. А заглохший посредине штурма двигатель одного из них, это, право же, такая мелочь… особенно по сравнению с судьбой 6-го Раджпутского полка.

Посланный, еще в самом начале двухдневного штурма Тобрука, занять Дерну этот полк 4-ой Индийской дивизии Сил Западной Пустыни двигался по идущей вдоль морского побережья дороге. Уверенные в военно-морском превосходстве Великобритании, и в том, что она полностью главенствует в Средиземноморском бассейне, индусы и в кошмарном сне представить не могли, что маячивший на горизонте, а затем приближающийся все ближе и ближе линкор, это вовсе не «Уорспайт» или, например, «Вэлиант», а очень даже итальянский «Конте ди Кавур», причем убедил их в недружественности корабля отнюдь не его флаг, а разрывы 320-и и 135-и миллиметровых снарядов, которыми тот, в несколько бортовых залпов, просто уничтожил колонну, похоронив две трети полка и всю его технику прямо на марше.

Поднятая в воздух наземная авиация обнаружить итальянский линкор отчего-то не смогла, как не сумели этого сделать и «Суордфиши» с авианосца «Аргус», а путь отступления на Бенгази так и остался открыт для итальянцев, чем те, по возможности, и воспользовались. И пускай, множество техники и пехоты, не имеющей автотранспорта, а оттого совершенно не мобильной, было захвачено англичанами в плен, считать эту победу полным разгромом итальянских сил Александер не мог.

Окрестности города Мерзифон (Турция)

22 марта 1940 г., 14 часов 41 минута

Пули выбили каменную крошку над головой, Генка шлепнулся на пузо и резво пополз за раскуроченный корпус подбитого румынского бронеавтомобиля. Тяжелый пистолет-пулемет оттягивал руки, мешался, граната Stielhandgranaten 24 на длинной деревянной ручке оттягивала пояс и постоянно путалась между ног, но жить Генке хотелось, а потому, преодолев эти неудобства, и сосчитав собственным брюхом и ребрами абсолютно все камешки и булыжники на своем пути, мальчик быстро добрался до укрытия, где и сел, прислонившись спиной к бронеплите, всхлипнул и на секунду прикрыл глаза, переводя дыхание.

Бой шел уже четыре часа, то затихая, когда англичане откатывались от позиций батальона, то разгораясь с новой силой, когда упорные «лайми» шли в атаку на егерей.

Все началось с того, что наблюдатели, около полудня, засекли пару Daimler Scout Car, приближающихся к перевалу по дороге. Британские бронеразведывательные машины двигались осторожно, ожидая, видимо, какой-то подлянки, однако немцы оказались тоже не лыком шиты – позиции батальона были прекрасно, насколько это возможно было за такой срок, замаскированы, все три горных орудия ( всеготри, по определению Шранка) и румынская пушка надежно укрыты, а делать врагу гадости в условиях гор егерей учили долго и упорно. К тому же экипажи «Даймлеров» были утомлены долгой дорогой и утратили должную внимательность. Обе машины подпустили к позициям на полсотни метров и расстреляли из противотанковых ружей Pz.B.38. Водители и бортовые стрелки погибли на месте, даже не успев понять, что же произошло.

Следующие минут двадцать рота фон Берне, включая и Генку, заталкивала трехтонные автомобили в горку, за укрытия, чтобы не демаскировать батальон перед противником. Затем из «Даймлеров» были извлечены пулеметы «Brno Enfield», они же «Bren», и четыре тела англичан. Пулеметы, вместе с боекомплектом, командование приказало использовать по назначению, а погибших – похоронить.

– И, смотрите у меня, не перепутайте! – хохотнул тогда Шранк.

В похоронную команду отрядили и Генку, хотя тот едва сдерживал позывы к рвоте при виде недавно таких живых и полных надежд, а теперь мертвых и холодных молодых парней, которые лично ему, Геннадию Кудрину, ничего плохого не сделали. Однако Фишер похлопал его по плечу, и сказал:

– Парень, мне все равно, будешь ли ты блевать сейчас. Главное – чтоб ты не делал этого во время боя. Так что давай, бери вон того за левую ногу, и потащили. Может и нас кто-нибудь также похоронит.

Завтрак, впрочем, Генке удалось удержать в себе. Да и было б, если честно, чего удерживать – кусок хлеба, грамм эдак в четыреста, да кружка кофе без сахара, вот и весь завтрак. (26) Все уже давно переварилось молодым растущим организмом.

Едва похоронная команда управилась со своей скорбной задачей (долбить породу, конечно, никто не стал, тела просто завалили камнями – зато очень качественно завалили, никакому зверью до погибших англичан было не добраться), как вновь прозвучал сигнал тревоги. На дороге, в сопровождении легкого танка, каковым его считали англичане, а на деле-то бронеавтомобиля «Гай», появилось десять бронетранспортеров Universal Carrier. Генка, подхватив свой MP.41, тоже рванулся на позиции, однако был удержан мощной рукой оберфельдфебеля.

– Куда? – мрачно поинтересовался тот. – Давай к наблюдателям. Навоеваться успеешь.

Постом наблюдения сегодня командовал фаненюнкер Ортруд, немедленно вручивший парню бинокль, определив ему сектор наблюдения, и отправив одного из освободившихся, с прибытием Гены, бойца к основной массе товарищей, готовящихся встретить очередную партию врагов.

Конечно, наступление полусотни бойцов на позиции окопавшегося батальона егерей, это очень оптимистично, но, с другой стороны, откуда вообще англичанам было знать, что впереди кто-то есть?

В общем-то, разгром и этой колонны больше всего напоминал избиение младенцев. Броня «Носителей Брена» была даже не особо и противопульной-то, не говоря уж о том, чтобы удержать T-Patrone ружья Pz.B.38, пробивавшего их насквозь. С «Гаем», правда, пришлось повозиться – танк встал только после шестого попадания, а до девятого еще и продолжал отстреливаться, – но управились и с ним. Остатки засевшей за своими бронетранспортерами полуроты обошел по фланга и закидал гранатами взвод фельдфебеля Шварца. Демаскировать орудия и минометы майор не стал.

– Отбились? – наивно поинтересовался Генка.

– Сильно сомневаюсь, парень. – мрачно ответил Ортруд. – Самое интересное сейчас как раз и начнется.

«Интересное» началось, и впрямь, довольно скоро. Как ни быстро были разгромлены англичане, послать в эфир призыв о помощи они успели, и уже через двадцать минут после окончания боя, над позициями немцев появились два бомбардировщика-разведчика Bloch MB.170.

Французов встретили дружными очередями всех трех зенитных пулеметов после чего их экипажи, разочаровавшись в германском гостеприимстве, сбросили свои шестнадцать сорокакилограммовых бомб, пару раз полоснули из турельных пулеметов, да и развернулись восвояси. Вреда от их действий не было ровным счетом никакого, хотя одна из авиабомб и взорвалась в опасной близости от наблюдательного поста, заставив Генку в испуге вжаться в камень.

Чего уж там такого углядели французы было неизвестно, однако еще через четверть часа в гости пожаловали шесть Armstrong Whitworth A.W.38 Whitley (во главе с целым комэском, винг коммандером RAF Уэлсли, чего егеря так и не узнали). Двухмоторные британцы отбомбились тоже не слишком удачно – мешали горы, низкая облачность и заградительный огонь из всего, что было под рукой, включая майорский «Вальтер». Стрелял из своего пистолета-пулемета и Генка, разрядив целых две обоймы, хотя сильно сомневался, что хоть куда-то попал.

Был ли огонь с земли успешным, сказать трудно. Из всех заходивших на цель средних бомбардировщиков, да и то, уже отбомбившись, задымил только один, да и тот благополучно ушел на втором, неповрежденном моторе, но поразить позиции горных стрелков им практически не удалось – лишь две бомбы упали непосредственно на егерей, вырвав из строя убитыми и тяжело ранеными двенадцать человек. Невеликие потери для батальона, конечно, но Генка в ту сторону старался не глядеть, полностью сосредоточившись на служебных обязанностях. Убитые близким взрывом авиабомбы – штука на вид малоаппетитная.

Ну а еще позже, как говаривал их учитель труда в интернате, «началось в колхозе утро». В смысле – с южного направления поперли британская пехота и бронетехника.

Врагов было много. Очень много. Фаненюнкер едва не осип, постоянно докладывая Шранку по полевому телефону обо всех их перемещениях, обходах, маневрах, а у Генки, от непрерывного глядения в бинокль начали слезиться глаза.

Единственным, что пока еще спасало батальон от полного уничтожения, была относительная узость перевала, не дававшая развернуться английским танкам, чтобы задавить немцев массой. Да и далеко не линкоровская броня легких танков тоже удерживала вражеское командование от необдуманных поступков.

Глухо рявкали горные пушки, тявкали с обеих сторон минометы, гагахали танковые орудия, трещали без умолку пулеметы и сухо кашляли винтовки. Англичане, укрываясь то в складках местности, то за подбитой бронетехникой, тем не менее все ближе и ближе подбирались к позициям обороняющихся, а доползшие наконец до поля боя «Матильды» медленно, но уверенно двигались вперед, не обращая никакого внимания на огонь противотанковых ружей и сорокасемимиллиметровки. Двух оставшихся горных орудий эти танки тоже не особо-то опасались, как и единственного уцелевшего, к этому времени, румынского бронеавтомобился, периодически выползавшего из укрытия, полосовавшего наступающих короткими очередями, и вновь прятавшегося.

Ко всем прочим неприятностям, час назад чем-то перебило телефонный провод, и теперь Ортруд, словно в славные, но очень уж технически слаборазвитые времена Фридриха Великого, вынужден был отправлять сообщения с вестовыми. Некоторые из них возвращались, а некоторым… не везло.

Кудрина Инго берег. Во-первых, дите же еще. На свои пятнадцать с половиной русский недокормыш не выглядел ну никак. Во-вторых, глазастый оказался, черт. Ни одного шевеления со стороны врага не упускал. Но наступил все же такой момент, когда их осталось всего двое, а доставить сообщение надобно было срочно.

– Гейнц, срочно беги к расчету орудия номер два. – приказал Ортруд. – Скажи, их с левого фланга обходят. Два отделения, может больше.

И Генка побежал. Да вот только добраться никак не получалось. Стреляли.

Шумно выдохнув и открыв глаза, Гена выглянул из-за разбитой бронемашины, не целиком, так – одним глазком, проверяя, свободен ли путь, да так и обмер. До цели было метров пятьдесят. Долгих пятьдесят метров. А примерно вдвое ближе, чуть в стороне, но все равно – почти что ровно посредине между ним и пушкой, залегли укрывшись за камнями с десяток английских солдат, явно приготовившихся к атаке.

В книжках, которые Генке приходилось читать, всегда о таком писалось как-то… возвышенно что ли. «Ледяные лапы страха сжались на его сердце…» или «Ужас сковал его члены…», и в таком вот роде. Сам же Генка скорее мог охарактеризовать свое состояние как «обосраться с перепугу можно». Это, конечно, не так красиво, зато очень точно.