Текст книги "Слава богу, не убили"

Автор книги: Алексей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– От кавалера ордена Красной Звезды слышу, – не удержался Кирилл.

Кавалер самодовольно заржал:

– Че, все ордена настоящие… – хмыкнул. – Потерянные, краденые – чьи владельцы уже померли…

Они уже гнали по относительно свободной сейчас Ленинградке. О цели Кирилл по-прежнему не имел ни малейшего представления.

– Говорят, их и настоящим военным, спецназовцам, тоже вешали… – посмотрел на его затылок Кирилл.

– Ну так а я какой? – то ли возмутился, то ли обиделся вдруг Вардан. – Надувной?

– Что-то вроде…

– Ты знаешь, чмо, какие люди меня у себя принимали? – тоном, которым он говорил по айфону, осведомился Амаров (то есть, наверное, в данный момент Моталин).

– Слыхал.

У Сокола ушли левее, на Волоколамское.

– Так вот, со мной они ручкались и коньячком по штуке баксов бутылка чокались… А тебя… – Вардан вдруг запнулся, головой качнул. – Мне как-то даже слабо вообразить ситуацию, при которой вы пересекаетесь в пространстве… Ну разве что машина сопровождения из кортежа такого спецсубъекта сшибает тебя на «зебре»… И это ты мне будешь говорить, что я ненастоящий?..

– Постой, – тряхнул головой Кирилл, снова чувствуя странное совпадение его слов с собственными мыслями и ощущениями. – Ты, значит, степень своей или моей реальности выводишь из отношения к кому-то третьему?

– Не к кому-то, а к тому, чья реальность… в обоих смыслах… несомненна для максимального количества народу. Причем она – его, третьего, реальность – определяется (для этого народа) по тому же самому принципу… А ты как думал? Как иначе? Только так.

Справа сзади осталась РЖДшная больница № 1. Стало темно и гулко: они ушли под канал им. Москвы. Вардан поднял очки на лоб.

– Вопрос «Кто ты?», – продолжал он, – подразумевает: «ПОД КЕМ ты?», «ПРИ КОМ ты?» А иначе он смысла не имеет… Или: «Из какого денежного потока ты сосешь?» «Или хотя бы подсасываешь?» «К какой трубе пристроился?» Паразитарная система, что ты хочешь… – он расходился все больше. В его интонации и даже жестикуляции появилось что-то одновременно от лектора в аудитории и артиста на сцене: руки то и дело отрывались от сверкающего руля, плавно и энергично двигаясь в воздухе в такт речи. – Надо тебе рассказывать, что все у нас действует по паразитическому принципу? Что правило, согласно которому власть, сила и счастье всегда у меньшинства, паразитирующего на большинстве, – оно ко всему абсолютно относится? Чиновники и избиратели, Москва и страна, посредники и производители… Так вот, внутри меньшинства оно тоже работает! – Вардан торжествующе обернулся. – Понял теперь, кто я?

Туннельные фонари вперемежку с тенями бежали по его лицу – и Кириллу вдруг почудилось, что оно непрерывно изменяется; так в кино показывают работу какой-нибудь электронной системы опознания, когда в рамке протокольного снимка за секунду сменяются несколько физиономий, прежде чем под мигание надписи «Идентифицирован» не застынет нужное, – но не успело это произойти, как айсор отвернулся, и тут же вырвавшуюся из туннеля машину захлестнуло солнце.

– Кто? – спросил Кирилл туповато-подозрительно.

– Я – вершина пищевой цепочки! Паразит, паразитирующий на главных паразитах!.. Он мне тут рассуждать еще будет, кто настоящий, кто нет! – гремел Вардан стадионно-митинговым голосом. – Да я – воплощение самого принципа, по которому все здесь живет! Гений места и времени! Я – сам дух понтов! Понял?!

– Как не понять… – пробормотал несколько ошарашенный Кирилл.

– А-а, что ты можешь понять! – махнул Вардан рукой. – «Настоящий – не настоящий…» – передразнил раздраженно. – Познакомить тебя с женой? Будешь потом рассказывать, что самой Ире Моталиной представлен, тебе никто верить не будет… Давай, спроси ее: генерал ее муж или нет? И можешь ей сколько угодно доказывать, что нет, «делом» своим самодельным трясти – хрен она поверит. Потому я, – гулкий удар в грудь, – краеугольный камень в ее схеме мира. Ее мужик, который всем рулит и всех строит! А каким еще может быть ЕЕ мужик?.. Не я ее задурил, понимаешь, – она сама меня придумала! И все эти офонаревшие от самомнения гуимплены, которые торопятся ко мне со своим лавандосом… Не я у них деньги вытягиваю! Они сами мне их несут! Не они мне нужны – я им! Кого бы я обманул со своею азиатской рожей, если б они сами себя не заморочили? В них – да во всех в этой стране: от гастеров, походя избиваемых ППСниками, до «олигархов», парящихся у меня в приемной, – уже сидит убеждение, что сила, брат, в силе. А главная, то есть самая беспардонная, сила здесь от века – государство. А кто у нас нынче олицетворяет силу государства? «Силовики»! Одно слово чего стоит!.. Всем нужны «силовики» – чтоб с ними дружить, лизать их, кормить баблом… А те и сами совершенно же искренне уверены, что они соль земли и цвет нации, что заслужили бабла, лизания, орденов… И вот тут, в точке пересечения взаимных ожиданий, и возникаю я! А он мне еще угрожает обвинением в мошенничестве! Мошенничество – обман ожиданий, а я – воплощаю ожидания!..

У Кирилла возникло четкое ощущение, что Вардан что-то цитирует близко к тексту, что-то неплохо знакомое – но демонические раскаты его вокала, мрачный пафос и театральный напор мешали опознать первоисточник.

Где-то за Тушинской, не дожидаясь мостика через Сходню, Хавшабыч повернул направо. «Сходненский тупик» – значилось на доме. «Рижская, что ли, ветка?» – мельком подумал Кирилл, когда они проехали под железнодорожным мостом в гулком громе ковыляющего по нему состава.

Тут у айсора запиликало, он хватанул телефон из кармана, глянул на определитель и молча приложил трубку к уху. «Хаммер» не без некоторого усилия втиснулся в проезд между расцвеченными граффити бетонными заборами. Вардан довольно долго слушал телефонного собеседника, а потом вдруг рявкнул:

– Бабки где?.. Где бабло, Михряня?!

Кирилл убедился, что пока не привык к смене его интонаций.

– …Эту хохлому ты, депутат мохнорылый, будешь на растяжке следаку гнать! Ты меня не понял, хуемырло думское?! Это я не знаю, сколько ты, прогнидь, лавья наблындил? Я че, не видел, как те еблет на шоколаде разбарабанило? Че ты мне теперь на небо тайгой едешь?.. – словно аккомпанируя собственным матюгам, он замолотил по сигналу. Эхо заметалось между обшарпанными стенами и заборами, проросшими частыми, вертикальными, загнутыми внутрь прутьями с гирляндами колючей проволоки. – В курсах, как в пресс-хате на бригаду кидают? Вот отсеменят тя там, булки те распушат – посмотрим, че ты запоешь про государственные интересы!..

Короткий шлагбаум, перед которым они торчали, скакнул вверх. Между аккуратной стопкой покрышек и вразнобой поставленными и уроненными металлическими бочками, расплескивая радужные от бензина лужи, «хаммер» втянулся на территорию какого-то автосервиса.

«Не, ты видишь?! – услышал Кирилл. – Как отверткой! Чисто отверткой кто-то херачил как будто!.. Вот твари, а?..» Он оглянулся. Возле алой «феррари» суетился ражий детина с физиономией и тембром зоновского «танкиста», но в клоунском рэперском прикиде и с разноцветными салонными татухами – показывал меланхоличному работяге в комбезе на алое крыло рядом с колесом: «Собаки, не, ты представляешь?! Вот такие вот твари здоровые, бродячие, грязные, их там штук десять было. Среди бела дня, в московском дворе! Прямо бросаются на машину!..»

«Калинки-малинки! – верещал откуда-то истошный попе. – Брюнетки-блондинки!..»

«…Не, ну представляешь?! Ну что это за страна, а?..»

Конечно, в тайниках «барбоса» собирались везти никакую не наркоту – что Дрямов и объяснил снисходительно Шалагину. К тому моменту «Росеврокредитъ» уже вовсю потрошили ДЭБовцы, и информация о семи с половиной миллионах, обналиченных как раз к 19 сентября, успела пройти.

– Представляешь вообще, как выглядят семь лямов кэшем? – ухмылялся Дрямов. – Это несколько здоровенных мешков. Их же чисто технически сложно транспортировать… И, мягко говоря, небезопасно…

– Только зачем было возить их в краденой машине?

– Ну какая она краденая? Она краденая стала, когда этот, как его, Арзуманян заяву подогнал. Какого числа это было? 20-го. А 19-го все бабки были уже обналены. К тому моменту, когда «барбос» попал бы в базу по угонам, он давно бы уже тихо стоял в отстойнике.

– И что дальше?

– Они же готовили его к переправке за бугор. Вот и переправили бы.

– И там бы его встретил Амаров?

– Естественно. Причем даже если бы машину накрыли здесь, с Амаровым ее, вроде как, все равно связать нельзя. Что Амаров с этим Арзуманяном старые кореша, даже я, считай, случайно понял…

Потом, в Москве, когда Дрямов у тех же ментов из «семерки» стал выяснять, где могли быстро оборудовать внедорожник тайниками, ему рассказали про один хитрый сервис в Сходненском тупике.

Глава 10

– Да ты че, не понимаешь, что Америка скоро накроется? Да все, уже накрывается! Спеклись пиндосы, дебилы! – разорялся недурно прикинутый детина студенческого возраста; за их столиком сидела целая такая же компания: молодая, прикинутая, говорливая, посещающая, стало быть, «Крокус-сити».

Кирилла сюда занесло случайно – завезло на розовом, со стразами, «чемодане». К тому моменту, как Амаров уехал из сервиса и влип в пробку на пересечении Волоколамского и МКАДа (солнце уже снизилось, било в глаза, то прихлопываемое, то упускаемое огромными придорожными биллбордами), Кирилл наконец ощутил послепохмельный голод и осведомился о Вардановых планах. Тот направлялся в Красногорск – где Кириллу, естественно, ловить было нечего. На въезде под путепровод Хавшабыч заметил указатель на этот самый «Крокус» и предложил Кириллу ждать его там. Кирилл предупредил, что у него не работает телефон. Вардан выругался, глянул на часы. Договорились через три часа с поправкой на пробки. Кирилл перешел по мосту позолоченную реку, раздувающуюся каким-то затончиком, зеленеющую островками, и свернул вправо, к гигантским торговым сараям.

В здешнем Экспоцентре имело место нечто под названием Millionaire Fair («крупнейшая выставка товаров и услуг класса luxury», входной билет от 1000 р.). Кирилл подумал, что логичней уж было бы начинать цены с лимона; но и тысячу пожалел. Зато в кабаке напоролся на Леню Гурвича. Тот, разумеется, был с Юлей. Вторая Гурина жена (габаритами и физиономией больше всего напоминающая водяного опоссума), результат какой-то экзотической смеси кровей (не то польской с татарской, не то литовской с азербайджанской), происходила из провинции и в Москве, подобно прочим «завоевательницам», беспрерывно самоутверждалась – в том числе (в большой степени) за счет Гурвича. Ленчика, бесхарактерную мелкокалиберную столичную звезду, она в свое время обрабатывала года полтора с агрессивным въедливым упорством штробореза – и таки уволокла из прежнего, отягощенного двумя детьми семейства.

На этот раз она помалкивала, дожидаясь, когда мужнин приятель уберется из-за их столика, копя в себе неведомое раздражение – хотя Кирилл знал, что в принципе Юля вполне способна коммуницировать с людьми помимо Лени, даже шутить, делиться довольно смешными и меткими наблюдениями. Правда, наблюдаемые – все без исключения – представали в ее рассказах в абсолютно дурацком свете: либо откровенными мудаками, либо (если даже какой-нибудь знакомый описывался снисходительным тоном) в глупой ситуации или со стыдной стороны.

– Мерзкая девка, – первым делом заявил в свое время Юрка после знакомства с четой Гурвичей. – Она вообще кто?

– Редактор в большой сериальной конторе, – пояснил Кирилл. – Рулит сценаристами. Раньше сама писала, а теперь рулит. С позиций корифея кинодраматургии.

– Еще одна творческая личность, – фыркнул Юрис. – А откуда эти понты роковой женщины? При такой-то харе?

– От Гури, естественно… То есть самомнение, полагаю, от природы и воспитания, а Леня ее в этом самомнении изо всех сил поддерживает…

Сейчас, бесцельно слоняясь по неохватным пространствам потребления, Кирилл неожиданно для себя думал, что вдвоем – а поодиночке их еще поди встреть – Гурвичи и на него самого, пожалуй, всегда производили впечатление скорее неприятное. Типичная сплоченная нацменская семейка, себе на уме, спецы по совместному выдаиванию бабок из пространства… Кирилл понимал, что предвзят и предвзятости своей удивлялся. И вдруг понял: ему несимпатичен и чужд сам типаж, почти в эталонном виде явленный этими двоими. Оба – единственные дети в интеллигентских семействах с претензиями, забивших им в подкорку убежденность в собственной исключительности. Оба круглые отличники, школьные медалисты, получатели повышенных стипендий в престижных столичных вузах. Гуманитарии с апломбом творцов. Ребята самоуверенные, самодовольные и самодостаточные (Гуря в силу обаяния и вкуса никогда не совал это в лицо окружающим, но при хоть сколь-нибудь долгом общении нетрудно было заметить, что данного добра в нем не меньше, чем в откровенно наглой жене).

Да, но откуда во мне это рефлекторное отторжение? Я сам что – не оттуда же, строго говоря? Мои родители что, не те же совинтеллигенты: пусть не вузовские преподы из Москвы, как у Гури, а инженеры из областного центра, но тоже зацикленные, помнится, на хороших отметках?..

– Сказать, за что ты их не любишь? – сказал вдруг Вардан, когда Кирилл, снова забравшись к нему в «хаммер» (прошло не три часа, конечно, а все четыре с половиной) и обмолвившись, что встретил старого приятеля, пояснил, по Амаровской просьбе, кто таков Леня. Видимо, тон его при этом был не вполне нейтрален, но Кирилл все равно посмотрел в зеркало заднего вида с изумлением:

– Ты что, мысли читаешь?

Амаров осклабился:

– Твои мысли у тебя на морде написаны. Как у собаки.

«Не то что у того же Лени… – подумал Кирилл. – Он будет тебе улыбаться мило и ехидно, а что думает при этом, ты еще хрен догадаешься!..»

– И что же у меня на морде?

– Ущербность деклассанта, вот что. Тебе не дает покоя, что этот Гурвич – почти совсем свой. Вам вроде и есть, о чем поговорить, вы вроде думаете об одном и том же, не любите одного и того же… Но в какой-то момент ты все равно натыкаешься на стеночку, видишь вещь в себе. Обнаруживаешь, что мужичок – непонятен и недоступен, что вообще-то, по большому-то счету, почти на все ему положить… Правда?

Кирилл снова подумал о телепатии. Или все настолько очевидно?..

– Вот интересно… – пробормотал, насупясь. – Он же сам все прекрасно понимает, Леня же вполне трезвый тип на самом деле… Понимает, и признается, и Урюпина своего кроет – и при этом спокойно продолжает на него работать…

– А ты ему где работать предлагаешь? Болгаркой махать? Как бы то ни было, он в нише, он классово адекватен, столичный журналист, вопросов нет… А ты? Вот ты кто такой?

– Хороший вопрос… Чтоб я сам знал.

– Во! – нравоучительно качнул бровями Хавшабыч и замолчал, словно предоставляя Кириллу делать выводы. «Хаммер» разгонялся по ярко освещенному, несколько расчистившемуся к ночи МКАДу.

Кирилл поглядывал на айсора, на носатый самоуверенный профиль с выдвинутым подбородком и думал неожиданную и странную мысль – о чем-то общем, что, возможно, есть у него с «генералом».

Кто я?.. Никто. Вот кто Леня – ясно. И окружающим, и, главное, ему самому. Какая-нибудь Ряба – банковская яппи, поди усомнись. Куда ни глянь – со всеми все ясно, ясней некуда: кто тут клубная молодежь, кто слуга государев, и чем более пуста сущность, тем несомненней образ. Уж это-то правило товарищу генерал-лейтенанту, кавалеру Красной Звезды, обладателю наградной «беретты» знакомо как никому. Только хрена ли он передо мной так охотно колется, столько языком чешет? Передо мной-то почему?

Кто я?.. А он – кто? Ну да, генерал Моталин, очень приятно. Зачем же тогда весь день показывать мне, что сам-то он отлично помнит: никакой он на фиг не генерал? Тогда как главное правило мимикрии – убедить в демонстрируемом статусе прежде всего самого себя. Ведь никто не уверен в Рябином мажорстве – органичном, урожденном, чуть ли не наследственном: в том, что всяческий The Most и прочая Opera ей на роду написаны – больше самой Рябы. Собственно, это и есть способ существования пустых.И наоборот, если с их точки зрения ты никто, если даже сам ты не способен идентифицировать себя в их опознавательной системе – значит, есть шанс, что в тебе имеется что-то свое?.. Ну да, звучит лестно, такая отмаза для внутреннего лузерского употребления. Но если я вдруг прав, если именно на это Хавшабыч мне намекает – то зачем? Подтверждения ищет? Значит, ему тоже знакомы все эти ощущения?..

Тут же, конечно, Кирилл себя одернул: ну-ну, повелся, Балда, повелся. Это ж бес! Он же запросто принимает любой образ. Когда олигархов своих пальцем деланых разводит – он весь из себя ГРУшник: спецсубъект со спецпропусками-спецномерами-спецсигналами, морда – хоть орехи коли. А когда тебя покупает – просто-таки второй ты: деклассированный интель, «лишний человек». «Они сами меня придумывают, – вспомнил он услышанное несколько часов назад. – Я – это то, что им хочется видеть на моем месте…»Ты слышишь то, что хочешь слышать. И начинаешь верить уже всему, что он скажет. А скажет он (вот сейчас, похоже, скажет, наконец: зря, что ли, целый день до кондиции клиента доводил; пора) что-то интересное про Чифа. То-то он столько намекал… И ты, по его расчетам, будешь готов поверить, что Пенязь гад, который пойемать тебя, веника, решил – а этот ашурбанипал, значит, явился бескорыстным спасителем…

Он еще раз заглянул в зеркало. И снова ему показалость, что в подвижном свете наружных огней Варданово лицо безостановочно меняется.

– Так что ты там про Пенязя?.. – решил поторопить его Кирилл.

– Я? – разозлился Амаров – и вроде бы уже не шутейно. – А что – я? Сам думай! Проблемы – у тебя. Ну так напряги, наконец, мозги!

– Да задолбал ты намеками. Хочешь что-то сказать – говори.

– Говорю. Ты – лох, потому что даешь себя разводить. Но ты – худший разряд лоха, потому что в лоховстве своем упорствуешь. Это уже лоховство, плохо совместимое с жизнью. Тебе мало того, что всю жизнь ты сосешь. Ты успокоишься, пока не нарвешься по полной. Ну вот ты и нарвался.

– Я Пенязю сказал, что больше не буду тобой заниматься…

– Да ты и так уже все сделал, – заверил, морщась, Вардан, – что от тебя требовалось.

– Привлек к себе внимание?

Вардан промолчал.

– Ну и в чем смысл? – спросил Кирилл.

– А в чем был смысл брать на такую работу человека без малейшего опыта и склонности к ней? В чем был смысл поручать ему разработку объекта, варящегося в делах, за которые и не такого покемона, как ты, уморщат на раз? В чем был смысл настаивать, чтобы ты действовал самостоятельно – имея тучу возможностей узнать желаемое в сто раз проще, быстрее и тише?

– В том, чтобы свалить все на мою самодеятельность… – пробормотал Кирилл. – Да че за ерунда – кто в эту самодеятельность поверит?..

– А это и не требуется. Главное, формально и Пенязь, и ваши соседи по этажу чисты. По их каналам никто ничего на мой счет пробить не пытался – это легко устанавливается. Зато о твоем интересе давным-давно знает куча народу. Включая меня.

– Ну ты ж все равно сразу догадаешься – что, Пенязь этого не понимал?

– Конечно, понимал. На это и рассчитывал.

– Так зачем тогда?..

– Ну попробуй представить мои действия: вот, я вижу шантаж, подставу и лоха. Что я думаю?

– Что шантаж хотят повесить на лоха. А бабки, видимо, забрать себе.

– А с лохом что сделать?

– По-тихому кинуть в Химкинское водохранилище со шлакоблоком на шее, – хмыкнул Кирилл. – Чтоб все думали, что это он с баблом подорвал… – Он покачал головой и поднял глаза на зеркало. – Ну так ты же никаких денег никому не понесешь, если догадаешься?..

– Конечно, не понесу. Я их себе заберу.

– Не понял… Как заберешь, если они и так твои?

– Мои? – он криво ухмыльнулся. – Ты что думаешь: килограммы лавья, которые мне все эти дойные миллионеры тащат, я на даче в подпол складываю?

– Понятия не имею.

– Ну ты же знаешь, что я-то действую не сам по себе. Да кто б мне дал действовать самому по себе? Кто б мне дал бабки у себя оставлять?! Я что – я посредник. Свою комиссию беру главным образом натурой, – он хлопнул по рулю. – А главные лямы, естественно, уходят на правильные счета в правильных банках.

– А если тебя шантажируют?

– Вот именно! Вот тут-то я пойду к реальным владельцам денег. При должностях и лампасах. Потому что уголовное дело, заводимое чужимиментами, закрытие меня в СИЗО и моя откровенность на допросах им тоже ни к чему.

– Э-э… Но ты же понимаешь, что бабки хотят спереть?

– Только я об этом не скажу. Этим, в лампасах, к которым я приду, разбираться, кто такой Кирилл Балдаев, недосуг, а имена больших друзей Пенязя им отлично известны…

– И тогда ты возьмешь бабки, сделаешь вид, что передал их мне… Короче, тогда уже ты сам утопишь меня в Химкинском… То есть ты должен это планировать, по мнению Пенязя… Только с чего бы ему рассчитывать, что ты вдруг станешь рисковать, воруя бабки у своих лампасников? Что, три лимона – сумма, оправдывающая и такой риск?

– А с того, что он в курсе – от больших своих друзей, – что моим большим друзьям я начинаю надоедать. Не буду вдаваться в детали, но что сейчас за времена, сам знаешь. Сам небось слыхал, какие сливы санкционируются и каких людей закрывают: хоть замминистра, хоть замглавы ФСКН… Такие ребята сейчас яйца друг другу откусывают!.. – он зловеще и, кажется, злорадно оскалился. – Я в этой ситуации становлюсь многим неудобен – потому как знаю много и прижать меня при желании несложно. И, естественно, сам я не могу об этом не догадываться – о том, что неудобен. Так что с моей стороны было бы глупо не попытаться воспользоваться таким поводом. Логично? Тем более что у меня имеются близкие знакомства в одном хитром банке, в котором с деньгами творятся забавные вещи…

– Ты не о «Финстрое»?

– О нем, о нем. Поверь, что при желании и при удобном случае я могу без особой помпы обналить там и поболе трех лимонов…

– А! То есть ты, по мнению Пенязя, воспользуешься случаем, чтобы вообще раствориться с мешком бабла?

– И все будут так думать…

– А на самом деле – на дно Химкинского отправишься ты? Пенязь тебя туда отправит? – Кирилл не мог сдержать ухмылки. – Только как ему знать, где и когда тебя ловить с мешком?

Вардан помедлил.

– Пару дней назад мне донесли, – медленно сказал он, не оглядываясь на Кирилла, – что Пенязя видели вместе с членом правления «Финстроя». Моим давним приятелем. Согласись, связать это со странным интересом ко мне какого-то Балдаева было несложно. Ну а теперь все окончательно понятно…

– Ннну-ну… – только и оставалось промычать Кириллу. Все сказанное казалось ему не лишенным забавности, и он, кажется, подсознательно ждал, что Вардан сам сейчас поржет над своей шуткой. Но ржать тот и не думал.

– Так ты что, хочешь сказать, что Пенязь за полгода все это спланировал? И специально для этого меня к себе взял?

– Не специально для этого, конечно, – но именно для таких целей. Лох всегда пригодится тому, кто с серьезными варками связан. А ты, старый – ты вообще ценный кадр. Потому что Пенязю полностью доверяешь. Хотя с какого бодуна – для меня загадка…

– Хорошо… – промямлил Кирилл, в очередной раз охватываемый полнейшей неуверенностью ни в чем. – Предположим… Только на фига ты мне все это рассказываешь?

Они встретились глазами в зеркале. Во Вардановых по-прежнему не было ни тени юмора.

– Потому что на это твой Пенис точно не рассчитывает, – сказал он.

Повисло молчание. Кирилл в ожидании продолжения пялился в зеркало, надеясь снова увидеть Амаровский взгляд – но когда Вардан снова поднял голову, то глядел не на него, а назад на дорогу. Там замигал свет, послышалась сирена. Кирилл обернулся. Их нагоняли, как-то неправдоподобно быстро: пожарные? вип-кортеж?.. – оглушительно сигналя, плюясь в зеркала маячками и дальним светом. Вардан выругался и принял вправо – Кирилл видел, что то же спешат сделать прочие немногочисленные по ночному времени водители. Эти, с мигалками, были уже совсем рядом – шли хорошо за двести, причем как-то странно и опасно: гуляя по всем полосам, грозя если не влепиться друг в друга или в кого-нибудь, то перевернуться в любую секунду. Вардан матернулся еще короче и злей, сбрасывая скорость, прижимаясь к отбойнику – и тут же «кортеж» просвистал мимо, оказавшись не кортежем, а всего двумя приземистыми, спортивными и вроде неимоверно понтовыми тачками со спецсигналами на макушках.

В последний момент Кирилл подавился вдохом – одна из понтовых, поравнявшись с ними, вильнула вправо, прошла в каком-то метре от Амаровского «хаммера», заюзила с диким воплем шин и тормозов… Он окостенел, уже видя многократное кувыркание через крышу, расплескивающиеся стекла, брызжущие обломки – но лакированный агрегат вопреки законам физики удержался на колесах, лихо раскрутился вокруг своей оси, смачно хряснулся кормой об отбойник и замер. Какие-то отлетевшие части с клацаньем и звоном покатились далеко. Второй «спецмашины» уже не было видно.

С момента появления их обеих в Амаровских зеркалах прошло секунд семь.

Еще несколько мгновений Кирилл с Варданом молчали, потом хором разразились беспорядочным матом. Айсор газанул, резко затормозил возле неподвижного агрегата, обмахивающегося синим и красным светом. Горбатого, оплывшего, черно-серебристого – «бугатти» какое-нибудь?.. Кирилл такой «в натуре» видел, наверное, впервые в жизни. Он распахнул дверцу, подбежал, морщась от рвущихся в спорткаре супербасов, гадая о судьбе и личности спиди-гонщика.

Стекла в «бугатти» были опущены. На водительском сиденье Кирилл обнаружил и неплохо в свете близкого фонаря разглядел ледащего, не факт, что совершеннолетнего пацанчика с прихотливо раскрашенными волосами. Танцевально-эпилептические звуки гвоздили перепонки. Кирилл растерянно посмотрел на выбравшегося из «хаммера» насупленного неторопливого Хавшабыча. На пацана. Последний не шевелился, мертво уставившись перед собой. Кирилл нагнулся к нему – и убедился, что травмы ни при чем: глазки у вьюноша были совершенно пластмассовые, зрачки зияли, как фотодиафрагма в сумерках, а по мышиному личику самостоятельно ездила бесформенно-текучая, словно амеба, улыбка. Он был явно и именно обдолбан – хотя из салона шибало густым алкогольным перегаром. На правом сиденье вяло шевелилась какая-то девка – то ли полу-, то ли совсем голая, – никак не могущая разобраться в собственных длинных конечностях и длинных светлых, отблескивающих стразами волосах.

Медленно-медленно мышонок повернул бледную мордочку к Кириллу. Они глядели друг на друга в упор, но Кирилл совершенно не был уверен, что шумахер его видит – до тех пор, пока тот не засучил вдруг беспорядочно и конвульсивно обеими лапками; смысл мессиджа тут же прояснило донесшееся сквозь супербасы девичье, на грани членораздельности: «Пошел на ху-у-у-у-й!..»

Кирилл едва успел отпрыгнуть. Спортивный движок рявкнул, шины заверещали – несусветная тачила рванула с места, заложила поперек всех пяти полос каскадерский вираж и, набирая со взлетным гулом прежние сумасшедшие обороты, полыхая «люстрами», в считанные секунды исчезла в перспективе Кольцевой.

Шалагин расспрашивал его, слушал, разглядывал в упор и искоса – и все не мог составить окончательного впечатления, что за фрукт этот Балдаев.

Балдаев… Балдаева очень искал как свидетеля в конце прошлого сентября москв ач Дрямов из ГСУ. Выяснилось, что свидетель улетел в Лондон (Хитроу) в 15:00 двадцатого числа – в день обнаружения обгоревшего трупа в Третьем крайнем и меньше чем через двое суток после убийства на Старозаводской. Учитывая, сколько примерно ему требовалось времени, чтобы добраться из Рязани в Домодедово, учитывая, что о своем отъезде он даже мать проинформировал уже из Лондона, сложно было не сделать вывода о прямой связи между его срывом с места и этими трупами. По словам той же матери, на родину он не собирался – во всяком случае, в обозримом будущем…

Дрямов рассказал, что вместе с Амаровым пропал его шофер Калимуллин, затребовал образцы тканей обоих еще не закопанных под табличкой трупов и увез в лабораторию ДНК-анализа ЭКЦ. Результатов не было долго – сам же Дрямов потом проговорился, что у криминалистов несколько раз не сходилось: например, анализ образцов слюны с окурков Амаровских «житанок» показал, что курил именно «шашлык», обладатель платиновой пряжки из Третьего крайнего (тогда как всем было известно, что Радик-ЧОП вообще не курил аж со спортивной юности). Но – в конце концов установили, поднатужась, что обгоревший труп принадлежит все-таки Радику. С зарезанным на Старозаводской не установили ничего определенного – во всяком случае, по официальной московской информации. На вопрос, что тогда делать с идентификацией по базе отпечатков, поступил ответ, что базу проверяют на предмет следов компьютерного взлома.

Свое мнение по поводу этой версии Шалагин донес до Денисыча, но начальник только отчаянно сморщился: «Да какое тебе дело? Хотят, чтоб был Калимуллин – хер с ними…» Стал Калимуллин. Следственные действия, предпринятые для установления лица, совершившего преступление, результатов не дали. Если честно, то и действий-то никаких не было. А скоро подоспело и постановление о приостановлении производства в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого.

Хачик со Старозаводской в китайском «найке» остался «Варданом Амаровым». Дело, естественно, тоже зависло. Правда, совсем затихарить это убийство не вышло, какие-то правозащитники пронюхали, прошла пара материалов в прессе, Денисычу покапали на мозги. Так что возвратившегося вдруг в Портленд Балдаева родина приняла в объятья. Дабы не расширять круг посвященных, дело передали старшему следователю Шалагину…

– Тебя я на самом деле не знаю, – угрюмо сказал Кирилл, косясь в зеркало, по дну которого проскальзывал разноцветный неон. – Я тебя только сегодня утром впервые встретил… А его знаю. И довольно давно. И имел с ним дело. А сейчас мне предлагается на основании одних твоих слов перевести его в разряд врагов и уродов…

– Уродов? – Вардан поднял брови, не отрывая взгляда от пустого, не опознанного Кириллом проспекта. – Не знаю, – пожал плечами. – Я с Пенязем лично не знаком и ничего на его счет утверждать не могу. Может, он и не лицемерит, может, правда горой за своих… Только к тебе это не относится, – он поднял на зеркало глаза. – Вот чего ты не хочешь видеть. Ты ему – не свой… – он остановился на красный и обернулся к Кириллу. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Огонь светофора, соскочив на деление, сменил цвет.

– …А что, только ему? – отвернулся Амаров, шевеля рычаг, трогаясь с места. – Кому когда ты был своим, Балда? С тобой же никто никогда всерьез не хотел иметь дела – ни бабы, ни работодатели, никто. Или я неправ?.. Дело не в Пенязе, не в ком-то другом – дело в тебе. Странно, если ты этого и правда еще не понял… – он свернул в какой-то двор. – Чего тебя всегда отовсюду пинают: что ты, особенно тупой какой-нибудь или неумеха патологический? Да нет, в общем, наоборот даже – но это не имеет ни малейшего значения: можно быть и совсем тупым, и ни к чему не способным, но уметь себя найти. Ты ведь и не асоциал принципиальный вовсе… Но так получается… В смысле – не получается. У тебя. Ни хрена, – он пристал к бордюру и заглушил мотор. – Ну, не пилишься ты в реальность… Не совмещаешься с ней… – Вардан с силой потер небольшой ладонью крепкую, в двух черных дорожках коротеньких волос шею, покрутил головой. – Поэтому не будут тебя всерьез воспринимать. Не будут с тобой иметь дела, хоть ты тресни…