Текст книги "Сентябрьский лес (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

   В руках пульсировало в такт сердцу, холод, проникший в саму душу не желал отступать, но неминуемо сдавал позиции, а его место занимал другой менее всего желанный гость – голод. Марте удалось на два часа впасть в забытье. В те мгновения перед глазами стоял тополиный пух, клавиши пианино. Доносился звук аплодисментов восторженных зрителей, ощущалось теплое дыхание Мити и веселый смех Тани. Когда часы пробили шесть утра, видения растворились, и Марта вернулась в холодный ад.

...

   Обессилившая Марта упала на стул и закрыла глаза. Причудливые красно-зеленые пятна расплывались у нее перед глазами. Хотелось есть и спасть. Девушка открыла глаза, расправила куцую короткую шубу, попыталась встать. Её качнуло из стороны в сторону. Марта снова опустилась на стул.

   – Ты как? – пожилая повариха, до войны живая, полная, с румянцем на щеках, теперь бледная, успевшая обзавестись неприятным запахом изо рта и сильно вздувшимся животом, с тревогой смотрела на свою молодую напарницу.

   – Уйду пораньше, за мамой ухаживать нужно, – невпопад ответила Марта. Уцепилась одной рукой за стол, собралась и встала. Укутавшись в шубу, пытаясь прогнать холод, пробиравший до самых костей, она вышла из столовой. Песчано-снежные пространства между домами были пусты. С наступлением ночи люди теперь старались не выходить из домов. Курагина вытащила руки из рукавов, запустила ладони под мышки, вцепившись кончиками пальцев за края шубы. Казалось, так ей немножко теплее. Быстро идти сил не было, каждый шаг приходилось совершать с усилием воли. Словно в один прекрасный день Марта разучилась ходить и теперь вот должна была заново обретать этот навык. Трамваи больше не ходили, пешком предстояло идти часа два.

   Каждый раз отправляясь к матери, Марта загадывала – доберется ли она в родной дом или упадет и замерзнет по дороге? Вот и теперь девушка гадала хватит сил провести предновогодний вечер с матерью, или суждено будет остаться в ледяной пустыне навсегда? Образ ромашки с бесконечным количеством лепестков возник у Марту в голове. Шаг – и белая лодочка скользит по воздуху, еще шаг – следом за первым лепестком отправляется второй. И, подобной влюбленной девушке, Марта гадает. Только вместо «любит – не любит» она произносит «дойду – не дойду». И так, лепесток за лепестком, шаг за шагом, Марта прокладывает дорогу к дому.

   Курагина подходила к мосту через Неву, когда ей встретились хромой старик, тянувший на санках небольшой мешок, рядом с ним немолодая женщина. Парочка затравленно уставились на Марту. Курагина замерла, прижалась к перилам. Что у них в мешке? Если это людоеды? Марта посмотрела на другую сторону – еще бы двадцать минут и она дома. Пускай проходят, она их никому не сдаст. Старик опустил руку в карман, женщина пошла вперед.

   «Что они задумали?» – подумала Марта, судорожно переводя взгляд с одного на другого. Попытаться убежать? Женщина остановилась рядом с Мартой, взглянула ей в глаза.

   – Прости нас, – прошептала она. Этот голос, это лицо, где Марта видела её?

   У старика в руке нож, он идет к Марте, женщина пытается ухватить Курагину за рукав. «Это Таня! – страшная догадка поражает Марту. – Она узнала меня и всё равно поможет убить!» Как так может быть?! Полгода назад они вместе радовались нарядным платьям, сшитым сестрой Тани, а теперь та же самая Таня собирается позволить какому-то старику убить свою лучшую подругу!

   Марта закричала, рванулась в сторону, шуба слетела с плеч, девушка выскользнула на свободу, упала на снег, снова встала, заковыляла вдоль перил, пытаясь удержаться на ногах.

   – Патруль! – заорал старик. Марта оглянулась – через мост бежали двое солдат, снимая с плеч винтовки. Таня и её попутчик бросили санки и побежали в разные стороны. Когда солдаты добрались до Марты, бандитов и след простыл.

   – Вот суки! – выругался один патрульный. Он подошёл к санкам, открыл мешок, заглянул внутрь, свистнул. Второй поднял с земли шубу, помог Марте встать, отряхнул с плеч и спины снег.

   – Испугалась? Они убежали, не бойся, – сказал второй.

   – Коля, здесь мешок гречки, – окликнул товарища солдат, присевший на корточки у санок.

   – Ничего себе, – отстраненно ответил Коля, накинув шубу Марте на плечи.

   – Что делать будем?

   – Отнесем, – заявил Коля. Повисла неловкая тишина.

   – А может, оставим? – решился предложить первый. В этот момент Марта отчего-то заплакала. Она упала на плечо Николая, вцепилась пальцами в его шинель.

   – Ты где живешь? – спросил Коля Марту. – Давай, мы тебя проводим. Бери мешок, – обратился он к товарищу.

   К дому Курагиных они добрались только к одиннадцати часам. Ворчливый приятель Коли нехотя согласился с предложением своего напарника отсыпать Марте немного гречки. Попрощавшись с девушкой, солдаты ушли. Марта даже не поблагодарила их. Она постучала в дверь, мать не отозвалась. Тогда Марта повернула ручку, дверь оказалась открыта. Девушка вошла внутрь, не снимая шубы, направилась на кухню. Мать сидела там, кипятила кастрюлю с водой на «буржуйке» и жевала хлеб, который получила по талону еще утром. Марта достала из карманов гречку, высыпала её на стол. Глаза Зинаиды жадно загорелись, она кое-как поднялась, схватила гречку и высыпала её в воду, принявшись мешать.

   – Откуда? – глотая запах варящейся крупы, спросила мать.

   – Друзья поделились, – выдавила из себя Марта.

   – Очень хорошие у тебя друзья, – прошептала мать.

   Женщины сняли кастрюлю с гречкой уже через десять минут, не дав крупе как следует провариться. Марта принялась есть не сразу, она долго нюхала получившийся отвар, водила рукой над паром, поднимавшимся с поверхности гречки. Наконец, Курагина опустила в тарелку ложку, наполнила её до краев, опрокинула себе в рот, не жуя проглотила. Поток тепла разлился внутри, Марта набросилась на еду, за одно мгновение прикончила праздничный ужин. До того дня она и поверить не могла, что гречка может быть такой вкусной.

   Мать Марты ела не торопясь, подолгу жевала, словно стараясь распробовать диковинное блюдо. Трапезу она закончила далеко за двенадцать. Отодвинув от себя тарелку, мать встала, сморщилась от боли, подошла к печке и бросила туда ножки от стула.

   – Хвороста почти не осталось, – пожаловалась Зинаида. Марта кивнула. У них слишком большой дом для такой зимы. – Бабушку нужно проведать, забрать. С едой совсем туго, стыдно бросать ее одну.

   – Я проведаю, – пообещала Марта и отправилась спать. Уснула на удивление быстро, впервые без мучившего ее чувства голода.

   Проснулась раньше обычного и, решив не откладывать данное матери обещание, отправилась прямиком к бабушке на улицу. Добралась без приключений, поднялась на нужный этаж – все двери на распашку, холодно, как на улице. Казалось, все жители умерли. Внутренне приготовившись обнаружить труп бабушки, Марта вошла в незапертую квартиру, прошествовала в комнату старушки и обнаружила ссохшуюся женщину, склонившуюся над буржуйкой и сосущую корочку хлеба.

   Она посмотрела на Марту какими-то безумными глазами, поначалу разволновалась, но потом успокоилась.

   – Марточка, вспомнила обо мне, – расплылась в отвратительной улыбке, напоминавшей оскал черепа. – За что вы с мамой обо мне позабыли.

   – Не позабыли, – устало произнесла Марта. – Думали, за тобой тут есть уход. Собирайся пошли к нам.

   – Уход-то? Уход был, но потом все умерли. Сюда изредка санитары наведываются, а я сама выхожу только за талонами и едой, боюсь, скоро ноги подведут.

   – Не бойся, бабушка. Мы уходим. Санки у тебя здесь есть?

   – Есть, на антресолях.

   Отыскав санки, Марта помогла бабушке спуститься на первый этаж и оттуда отвезла ее к себе домой. Сложно было поверить, что старая женщина переживет самые страшные месяцы голода, но Елизавета Платоновна справилась.

   Дома мать накормила старушку остатками гречки и уложила спать. Семья была в полном сборе.

...

   К марту стало легче: в декабре и в феврале норму продуктов увеличили, а Марта стала забирать с работы отходы, из которых мама готовила сносные супы. Бабушку удалось выкормить и спасти от голодной смерти. С фронтов поступали обнадеживающие новости – немцы далеко отошли от Москвы, предпринимали попытки наступления на Юге страны, но пока не слишком успешные. Можно было надеяться, что блокаду снимут уже в этом году.

   Однако не смотря на то, что самые страшные месяцы остались позади, Марта не стала чувствовать себя легче. Страшная опустошенность, которую она ощутила в начале осени, никуда не пропала, наоборот, стало хуже. Казалось, девушка лишилась всех своих чувств, всё ей сделалось безразличным и жила она на свете, потому что все живут, а не потому что хотелось. Ходила на работу, ела, спала, начала ощущать себя каким-то прирученным животным в клетке. Так бы и продолжалось, если бы однажды к ней не подошла бабушка и не рассказала о сплетнях, которыми с ней поделилась старая подруга. Оказалось, что пока Марта на работе, к ним домой уже наведывались гости, от одной из которых бабушка узнала о намечавшемся грандиозном концерте в блокадном городе. Музыкантов не хватало – многие погибли или обессилили настолько, что не могли работать с инструментом. Поэтому если у Марты есть желание, то она могла бы попробовать присоединиться к оркестру.

   – Делу придают политическую значимость, добавила бабушка. – Паек наверняка будет повышенный.

   Марте было все равно, потому она согласилась, когда выдалась свободная минута, сходила в филармонию, где ее встретила бледная худая женщина за тридцать. Выслушав ее предложение, последняя поинтересовалась, на каких инструментах играет Марта.

   – Клавишные: пианино, фортепиано, – ответила девушка.

   – Приходите завтра на репетицию, послушаем вас, – сухо ответила женщина.

   Вечером следующего дня Марта впервые за многие месяцы села за рояль. Сначала нажимала клавиши механически, по памяти, но потом, втягиваясь, начала ощущать музыку, почувствовала казалось бы навсегда утраченную мелодию своей жизни. И тогда Марта заиграла по настоящему, да так, что затмила весь оркестр. Ее приняли, домой девушка возвращалась в приподнятом настроении, чувствовала подъем сил, даже есть хотелось меньше, чем обычно. Она отдала всю свою порцию маме с бабушкой, а сама заперлась у себя в комнате и играла, играла без памяти, как прежде полностью погружалась в омут мелодий, извлекаемых ее волшебными пальцами из нехитрого инструмента.

   Митина любовь, его смерть, предательство Тина, испытания, которые пришлось пройти Марте, ее матери и бабушке – все слилось воедино и клокотало в ритм музыке в груди девушки. Она с нетерпением ждала концерта – оркестру предстояло сыграть седьмую симфонию Шостаковича – хотела показать захватчикам, бесчестно напавшим на мирный народ, что им никогда не победить, никогда не сломить и не заморить голодом. Ради этого она будет играть, играть им на зло, играть Красной армии во славу, играть ради будущей Победы, которую они непременно одержат в этой безжалостно жестокой войне, играть во имя мечты, о которой она грезила.

   Мечтам ее не суждено было сбыться: возвращаясь из магазина в начале апреля, Марта подверглась нападению мародеров, укравших все продукты. С девушкой церемониться не стали, стукнули по затылку и бросили прямо в не растаявший снег. Марту обнаружил патруль, отвез в госпиталь, где выяснилось, что девушка обморозила себе кончики пальцев. Очень скоро ногти почернели и отвалились, началась гангрена. Пришлось прибегнуть к ампутации – Марта лишилась всех пальцев на обеих руках.

   Когда она пришла в себя и посмотрела на свои изуродованные руки, поняла, что на этот раз всё – она упала в последний раз и никогда больше не поднимется. Жизнь, к которой Марту вернула музыка, оборвалась раз и навсегда. Всё, чего она теперь хотела – умереть поскорее. Но этого не произошло: Марту вместе с матерью и бабушкой эвакуировали в тыл, в Чкалов. Там она и узнала о лесе в небольшом городке Сентябрьске.

Глава 5.

   Голованов жил недалеко от вокзала, но по подсказке сторожа Романа Юра никогда бы не отыскал дом Максима Петровича. Человек, к которому так почтительно обращаются, должен жить в соответствующем его статусу доме. Но хибарка Голованова выглядела прозаично-земной. Краска со стенок деревянного домика облупилась, крыша грозно проседала, норовя обвалиться. Даже печная труба, казалось, склонилась чуть набок. Двор завален хламом – тут и дверцы непонятной формы, старый полусгнивший шкаф, осколки разбитого шифера. Огород, прилегавший к двору, зарос всевозможными сорняками, скрючившимися и пожелтевшими. Забор представлял собой сетку, небрежно закрепленную на неглубоко вбитых в землю железных столбиках. Перелезть через забор или просто повалить его на землю не составляло труда.

   Юра полным сомнений взглядом окинул хозяйство Максима Петровича. Хозяин копался в машине, вытащил из багажника стопку каких-то бумаг, не закрыв ни двери, ни багажник, направился к калитке.

   – Помоги мне, – попросил Голованов Юру, остановившись у ворот своего дома.

   – Калитка незамкнута? – наполовину вопросительно, наполовину утвердительно произнес Юра, повернув ручку. Она поддалась, Хворостин приоткрыл дверь и Голованов протиснулся через калитку.

   – Проходи, – пригласил он Юру. Хворостин даже не заметил, когда Максим Петрович перешел на ты.

   Свалив бумаги на лавочке, стоявшей во дворе, Голованов вернулся к машине, закрыл дверцы и багажник. В это время Хворостин подошел к лавочке и стал разглядывать бумаги. Какие-то чеки, расписки, обязательства. Юра небрежно пробегал неровные строчки текста, как вдруг нарвался на фамилию Соколов. Он уже потянулся к стопке за справкой, на которой значилась заинтересовавшая его фамилия, но Голованов подоспел раньше, подхватил стопку и направился к входу в дом. Ногой открыв дверь своей хибарки, он вошел внутрь. Не дожидаясь приглашения, Юра последовал за ним.

   Внутренняя обстановка дома удивила Юру. Ему представлялось заваленное книжками пыльное помещение с грязными полами и окнами в разводах. Но комната, выполнявшая функции гостиной, оказалась уютно обставленной. На полу коврик, в углу небольшой диван, рядом с ним мягкое кресло, напротив них телевизор. На стенах старенькие пожелтевшие обои, окна располагались с двух сторон, выходили на запад и восток, были занавешены. Но в углу комнаты книг, тетрадок, папок и прочей бумажной макулатуры было действительно много. Проход в смежную комнату располагался прямо напротив Юры, но дверь туда была закрыта.

   Максим Петрович подошел к углу, в котором были свалены книги, бросил там стопку бумаг, подняв в воздух столб пыли. Он сморщился, как если бы собирался чихнуть, но потом просто вытер нос, отошел чуть в сторонку и обратил-таки внимание на своего гостя.

   – Ты есть хочешь? – спросил он Хворостина. – Кухня у меня на улице, за домом. Каменная, – не без гордости добавил он. – Полагаю, тебе придется спать там.

   – Если честно, я планировал остаться в гостинице, – Юре не больно хотелось оставаться у незнакомого человека. Чем-то Максим Петрович ему не нравился.

   – Гостиница у нас одна на весь город. Ты выбрал не самое удачное время для путешествия сюда – мест там не будет до будущего понедельника, пока концерты Марты Курагиной не завершатся.

   – Ну должны же быть у вас какие-нибудь пионерлагеря или там заброшенный участки, я не знаю. Не хотелось бы создавать вам проблемы.

   – Не волнуйся, не создашь. Я человек одинокий, рад любому собеседнику. Если есть не хочешь, присаживайся, поговорим.

   Юра послушался и устроился на диване, однако тему закрывать не торопился.

   – Тогда давайте сразу договоримся об оплате. Я не собираюсь оставаться в городе надолго, возможно уеду со следующим поездом или когда автобусы начнут ходить, поэтому надеюсь, вы не станете требовать с меня слишком много.

   – Какие деньги, Юрий? Вы там в центре совсем позабыли о гостеприимстве. Я с тебя не возьму ни копейки. Оставайся столько, сколько тебе нужно. Да хватит уже об этом. Ты ведь приехал, чтобы побывать в лесу, а мы все о мелком, о земном.

   – В лесу? – удивился Юра. – Зачем мне лес?

   – Роман сказал, что ты просил его пропустить за ограду.

   – Ну да, мне захотелось прогуляться там, но приехал-то я по другой причине.

   – Вот как, – Голованов хитро прищурился. – И по какой же?

   – Я ищу своего друга, Ш... – Юра чуть было не использовал кличку Соколова. – Васю Соколова. Он звонил мне несколько раз, просил сюда приехать, помочь ему с чем-то.

   – Вот оно что, – протянул Максим Петрович, задумчиво поглаживая свою эспаньолку. – А как он выглядел.

   Юра принялся описывать Штиблета.

   – Не знаю, не слышал, – сказал Максим Петрович, выслушав Хворостина. – О новых людях в городе мне обычно сообщают. Многие, как и ты, хотят прогуляться по лесу. Наша гордость, – как бы между прочим заметил Голованов. – Но о твоем друге я ничего не слышал.

   – А может о его сестре, Катерине? – Юра вспомнил девушку в бандане. – Уж она-то точно давно должна была приехать.

   – Екатерина Соколова? Не припоминаю. Хотя девушка к нам относительно недавно приезжала. Эмансипированная такая, в джинсах. Я пытался с ней поговорить, но она вела себя довольно грубо, ругалась матом. Пришлось позвонить в милицию. Ее быстро утихомирили и отправили туда, откуда она приехала.

   Юра кивнул, будучи уверенным, что речь идет о Кате.

   – Погоди! – воскликнул Голованов. – Можно же проверить. Я как раз собирал бумаги, там должна быть ее фамилия и имя.

   Максим Петрович вскочил с кресла и бросился к принесенной им стопке. Непродолжительно просматривая несколько бумаг подряд, он достал какой-то обрезанный листок и протянул его Юре.

   – Екатерина Андреевна Соколова, – прочитал он перед тем, как Юра выхватил бумажку. – По всей видимости, ее ты и искал.

   То был текст объяснительной записки. Почерк оказался отвратительным. Хворостин не смог разобрать ни слова. Но подпись читалась легко – Екатерина Андреевна Соколова. По всей видимости, Катю у него найти получилось. Но что тогда произошло со Штиблетом? Неужели Вася разыгрывал Хворостина таким вот глупым образом? Не сходится, сестра и родители не подняли бы в этом случае шумиху. С Васей что-то случилось, просто Голованов либо ничего об этом не знал, либо утаивал информацию.

   – Максим Петрович, а могло выйти так, что о приезжем вам не сообщили?

   – Конечно, могло. Я же здесь не какая-то местная шишка – всего лишь собиратель истории.

   – Тогда почему Роман направил меня к вам? Почему вы решаете, кто пойдет в лес, а кого туда не пустят?

   – Наконец-то правильный вопрос. Об этом я и хотел поговорить с тобой, Юрий. Здесь дело необычное, с таким тебе еще сталкиваться не приходилось, поверь мне на слово. Подожди секунду, – Голованов вернулся к своей стопке, но на этот раз переложил несколько папок, лежавших сверху, извлек из середины газету. – Почитай это.

   Юра принял газету из рук Максима Петровича. Судя по выходным данным, выпускалась она в Оренбурге. На первой странице пестрил заголовок «Исчезновение в Сентябрьском лесу». Хворостин открыл нужную страницу.

   Статья повествовала о некоем господине Ярыгине, который перелез через ограду в неположенном месте и не вернулся. С какой целью он это сделал, не разъяснялось. Спустя два дня после его исчезновения, была сформирована поисковая группа, они облазили весь лес, но Ярыгина так и не отыскали. При этом подчеркивалось, что в группу входил известный исследователь истории Сентябрьска, господин Голованов, автор книги фотографий «Сентябрьский лес – жемчужина области».

   – Ну и что? – пробежав статью глазами, спросил Юра. – Не вижу ничего необычного.

   – Потому что вы незнакомы с историей этого места. Здесь пропало куда больше людей, но об этом никто не догадывается. Все они пропали без вести, не оставив ни следа, случай Ярыгина всплыл совершенно случайно. Я до сих пор гадаю, почему именно он привлек внимание прессы.

   – Полагаете, Вася тоже мог пропасть в лесу?

   – Не исключено, – безразлично пожал плечами Голованов.

   – Тогда следует отправиться на поиски, – оживился Хворостин. – Возможно, он еще жив.

   – Ты не сумеешь его найти, Юрий. Его никто не сумеет найти.

   – Почему вы так говорите?

   – Я знаю этот лес, Юрий, знаю как никто другой. Позволь рассказать тебе историю Сентябрьска. Как думаешь, когда этот город впервые был нанесен на карту? Молчишь? Правильно, откуда тебе знать. В семьдесят девятом году. Уже тогда население Сентябрьска составляло двадцать девять тысяч человек. Согласись, немаленький городок. Так почему о нем умалчивали, почему никто не решался наносить его на карту? Я долгое время рылся в архивах, пересмотрел карты области. Так вот, до революции Сентябрьск нигде не упоминался. Впервые о нем написали в справочнике, изданном в двадцать втором году. Но в письмах красноармейцев, датированных восемнадцатым годом, мне удалось найти несколько слов о Сентябрьске. Они затерялись на почте в Оренбурге, так и не были доставлены по месту назначения и перекочевали сюда, – Максим Петрович снова вскочил со своего места, принялся разгребать кучу документов, отодвинул стопку, которую принес, полез между книгами и достал толстую папку. Осторожно размотав тесемки, которыми она была связана, он извлек оттуда конверт с пожелтевшими бумагами и едва различимыми буквами. – Вот здесь можно прочитать, – Голованов указал на место в одном из писем.

   «... и отступать. Сентябрьскъ былъ укрепленъ, но съ большими потерями мы разбили банду белогвардейцевъ. Потери большие. Ужъ не увидеть мне Яшку-разбойника, который... Стеньку-воробья...»

   Чернила размылись, но чуть ниже снова можно было различить слова

   «... пропали. Следующего дня...идти. Я... пропадет. Но лесъ не глубокий, куда могли деваться наши, коли не угодили к белымъ, что бежали из города? Значит, идем на дело, живъ ли буду, не знаю. Коли умру, не заб...»

   Больше Юра прочитать ничего не смог.

   – Но самое интересное тут, – сказал Максим Петрович, заметив, что Хворостин посмотрел на него. Он вытащил еще одно письмо. – Сохранилось еще хуже, но этот отрывок очень важен.

   Голованов указал пальцем на сильно потертый клочок бумаги. Юра прочитал:

   «... но на карте его не найти. Отчего такая напасть...», «... будто никогда и не было того города и т...».

   – Понимаешь? – спросил Голованов, оживившись. – Речь-то о Сентябрьске. Зачем белые занимали его? Почему он до второй половины двадцатого века ни на одной карте не отмечен? Куда пропали белые? Можно сказать, их перебили и здесь похоронили. Но тогда возникает другой вопрос: куда пропали красноармейцы, которые писали эти письма?

   – Вы хотите сказать, – сглотнув накопившуюся во рту слюну Юра, – красные тоже пропали?

   – Я проверил, я тщательно все проверил. Они ушли и не вернулись. Очевидно, что преследовали белых в лесу и пропали. Куда? Площадь леса – меньше ста квадратных километров. Отряд красных – почти тысячу человек, белых – три сотни. Куда могли подеваться? Убежден – история исчезновений в Сентябрьском лесу началась за много лет до Гражданской войны. К счастью, не все пропадают в чаще.

   Голованов вскочил с места, завязал тесемки папки, вернул ее на место, снова зарылся в книги, вытащил еще несколько разноцветных папок.

   – Вот они материалы, которыми не располагает ни один человек. Величайшая редкость, Юрий. Здесь воспоминания тех, кто сумел вернуться. Я просил рассказать их, что они видели в лесу, но ни один...

   – Погодите, – перебил его Юра. – Но ведь вы были в лесу. В газете писали о поисковиках, в их числе вы!

   – Вот же, – Голованов потряс папками перед лицом Юры. – Они описали тропинки, по которым шли. Я намеренно увел экспедицию в сторону, сбил их с толку и спас от неминуемого забытья. Не все тропинки ведут в неизвестность, Юрий. Я один могу безнаказанно гулять по лесу, – Голованов положил папки на диван, рядом с Юрой. – Все эти годы многое замалчивалось. Очень многое. Ни у кого нет полной картины всего, что здесь творится. Подумай, Юрий, почему город не был отмечен ни на одной карте? Речь ведь о достаточно крупном городе, пойми ты это. Ни о деревеньке, которая вот-вот умрет вместе с последней старухой, что еще держит там свое хозяйство, но о поселении в тридцать тысяч человек.

   – Я не знаю, – честно признался Юра. – Вы видимо ожидаете ответа в плане – мало кто отсюда возвращался, но ведь это неправда – сейчас толпы народа ездят сюда и ничего страшного не происходит.

   Произнеся это, Хворостин отчетливо осознал, что говорит с безумцем. Голованов не опасен, нет, но он определенно безумен. И его болезнь заразительна. Вот и Юра стал всерьез обсуждать проблему, которой не было.

   – Ни такого ответа я жду от тебя Юрий. Скажу честно, у меня есть теория, которая объясняет всё разом, вот только принять ее сможет далеко не каждый. Но тебе придется. Ты еще не понимаешь, почему оказался здесь, думаешь из-за друга. А на самом деле ты приехал в Сентябрьск ради прогулки по лесу. Внутри ты сломан. Я не знаю, как это точно выразить словами, но нечто инородное мешает тебе, не дает покоя. Для тебя исправить эту поломку важнее всего. Неисправные, побитые, униженные – таких людей и ждет Сентябрьский лес, – Голованов взглянул на Юру и заметил, что тот оглядывается на дверь. Максим Петрович снова хитро прищурился. – Хватит об этом. Приехал за другом? Замечательно. Я подскажу тебе, кого нужно спросить и кто тебе поможет. Возьми папки и пошли на кухню, я покажу тебе, где ты будешь спать. Но обещай – вечером прочитаешь материалы. Поверь на слово – тебе это нужнее, чем мне.

   – Знаете, – Юра колебался. – Пожалуй, я не стану вас обременять и поищу другие варианты.

   Максим Петрович махнул на него рукой.

   – Точно не хочешь ночевать на кухне? Сейчас в городе места не найдешь – иностранцы расхватали более-менее приличные места.

   – Нет, пожалуй, я пойду.

   – Папки возьми, – нахмурившись, сказал Максим Петрович.

   – Они вам нужней, – сказал Хворостин и встал с дивана. – Откройте машину, я заберу свою сумку.

   – Пошли, – холодно бросил Голованов.

   Они покинули дом, Юра забрал сумку, лежавшую на заднем сиденье жигуленка, закинул ее за плечо, и собрался было уходить, но Голованов его окликнул.

   – Ты решил, что я сумасшедший, – он не спрашивал, он утверждал. – Тогда поговори с Мартой Курагиной, может быть, к ее мнению ты прислушаешься. В любом случае, желаю тебе удачи, Юра. А от папок ты зря отказался – они тебе здорово могли пригодиться.

   – Прощайте, – крикнул Юра, вместо ответа.

   – До свидания, – отозвался Голованов. Неужели Максим Петрович думает, что Хворостин вернется?

   Юра вспомнил письма красноармейцев, заметку в статье о пропавшем человеке, вспомнил слова Голованова и поежился. Он достал телефон, отыскал номер Штиблета, нажал на вызов. Длинные гудки, трубку сняли. И оттуда снова донеслось журчание ручейка, шепот травы, музыка леса. Дрожащими пальцами Хворостин нажал на сброс.

...

   Юра добрался до вокзала минут через тридцать после того, как ушел из дома Максима Петровича. Дорогу он запомнил хорошо. На всякий случай, а вдруг Голованов не соврал и ночевать в городе негде? Он может и сумасшедший, но опасности не представлял, можно будет попроситься к нему. Хотя смысла дальнейшего пребывания в Сентябрьске Хворостин не видел. Штиблет, который так отчаянно названивал ему, не отвечал, его сестра тоже пропала. Уж лучше вернуться в Оренбург и провести оставшуюся часть вынужденных каникул там.

   А на вокзале до сих пор царила давка. Видимо из Оренбурга пришел еще один поезд, туристы бурным потоком вытекали на улицу, в то время как Юра пытался втиснуться внутрь. Но идти против течения редко кому удавалось. Вот и Хворостин быстро оставил попытки и стал дожидаться, когда гомонящая толпа разойдется. Вокзальные часы показывали седьмой час, солнце опустилось низко и практически спряталось за лесом.

   Хворостин не стал ждать у вокзала, а направился на аллею, ведущую к сторожке Романа, улегся на лавочке, засунув сумку под голову. Лениво наблюдая за расходившимися туристами, он уже стал дремать, как вдруг заметил мелькнувшую в толпе фигуру мальчугана. Юра узнал его – тот самый воришка, который пытался утащить его кошелек. Не раздумывая ни о чем, поддавшись сиюминутному импульсу, Хворостин вскочил с лавочки и бросился за карманником.

   Юра несколько раз довольно грубо отпихнул нескольких человек, но мальчишка оказался проворнее. Карманник отделился от толпы и свернул за вокзал. Наверняка мальчишка жил возле железнодорожных путей. Найти его будет сложно, поэтому Юра старался идти как можно скорее, сумел-таки вырваться из толпы и добежать до поворота. Оказалось, мальчишка никуда не спрятался. Он стоял буквально в нескольких метрах от Хворостина, опирался спиной о стену вокзала и потягивал сигарету. Небрежно глянул в сторону, крякнул от удивления.

   Юра бросился к мальчишке, тот пустился на утек. Дымящийся бычок соскользнул с губ и упал на широкий воротник карманника. Через мгновение окурок завалился за шиворот мальчишке. Воришка бежал, кричал как бешенный и бил себя ладонями по груди. Хворостин быстро нагнал его и схватил за ухо.

   – Дяденька, горю! – заорал мальчишка. От свитера и вправду подымались клубы дыма. Юра несколько растерялся, отпустил ухо карманника и стал помогать тому стянуть свитер. – Мамочка! – орал пацан, разрывая на себе майку. Окурок соскользнул на землю, оставив на груди мальчика ярко-красные следы. Мальчишка сморщился, сел на землю и сжался в клубок, заскрипел зубами. Юра стоял в стороне и не знал, как себя вести. Теперь, когда он догнал мальчика, Хворостин стал гадать, почему преследовал его. Не поведет же он его в милицию, не станет обвинять в неудавшейся попытке карманной кражи. Вздохнув, Юра стал дожидаться, когда мальчишка справится с приступом боли.

   Перестав шипеть, воришка, наконец, поднял голову и посмотрел на Хворостина.

   – Ну и чего ты от меня хочешь? В милицию поведешь? Или бить собрался? – спросил мальчишка.

   – Ты зачем у меня кошелек украсть пытался? – вместо ответа задал вопрос Хворостин.

   – А ты будто не знаешь, – мальчишка встал на ноги и стряс с себя остатки сигаретного пепла, – зачем кошельки воруют, – карманник довольно грубо выхватил свой свитер из рук Хворостина и натянул его на себя. – Чтоб деньги были! – произнес он, расправляя складки.

   – Чтоб деньги были нужно идти работать! – не придумав ничего лучше, сказал Хворостин.