Текст книги "Сентябрьский лес (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

   – Ты все время здесь сидишь. Вышел бы, погулял, – сказала она. Андрей не знал, что отвечать. Теперь не хотелось ничего слышать, лишь ощущать, как Наташины пальцы согреваются от его руки. – Что молчишь?

   – Родители запрещают мне гулять без сопровождения, – сумел выдавить из себя Андрей.

   – А пошли со мной? – неожиданно предложила Наташа. Андрей не мог ответить отказом, он ведь больше всего мечтал идти рука об руку с Наташей, слушать ее чудесный голос, наслаждаться тем, как она ласкает его ладонь.

   – Прогони эту девку! Я запрещаю дружить тебе с нищенкой! Она старше тебя, не смей выходить из дому! – кричала мать. Но как она сюда попала, как оказалась здесь? Наташа обняла Андрея. Она стала шептать ему на ухо ласковые слова, умоляла не уходить.

   «Я же был на балконе, как она оказалась наверху?» – пронеслось в голове у мальчика. В плечи Андрея граблями впились горячие пальцы матери. Рука отличалась от Наташиной, жестокая, тяжелая, властная. Она не пустит его, не пустит. Слабые пальчики Наташи соскользнули с его ладони. Узы, связывающие его с Наташей, подобно шелковым ниткам разорвались, не выдержав грузности, напористости матери.

   – Она нищенка, только того и ждет! – кричала мать. Чего ждет – Андрей так и не понял. Но он испытывал страх, чувствуя, как пространство вокруг него заполняется запахом порошка, дорогих духов, лоска. А тот мирок, что они делили вместе с Наташей на двоих, разрушен. Где сейчас Андрей, куда несет его Гольфстрим внутреннего океана? Нет, течение пропало, моря высохли, а мальчика тащили по жесткому вонючему песку. И не было ощущения легкости, песок набивался ему под одежду, перекатывался, делал Андрея тяжелее, прижимал к земле. Сухой бесчувственный голос отца:

   – Отдадим калеку в интернат. У нас есть еще сын.

   – Он водится с этой девкой, представляешь! – кричала мать.

   – Решено в интернат, мы о нем больше не вспомним.

   – Она поет ему песни! Она настраивает его против нас! Она хочет наших денег! Прогони ее! Ты с ней спишь, я знаю, ты с ней спишь!

   – Избавимся от мальчишки, он не нужен.

   – Она спит с ним! Она спит с ним!

   – В интернате тебе будет хорошо Андрей.

   – Кушай сынок, кушай.

   В рот и нос начинают засыпаться крупицы песка, Андрей пытается их жевать, хочет закричать, просить, чтобы его не забирали в интернат, но песок сыплется слишком быстро, он забивает горло, нечем дышать. Андрей хватает себя за шею, откуда-то издалека все еще доносятся голоса матери и отца, безжалостное солнце опаляет кожу Андрея, суховей погребает тело мальчика под барханами и он больше ничего не может слышать. Безвкусный песок полностью заполняет его рот. Андрей никогда не ощутит вкуса. Сознание угасает, а вместе с ним пропадает и осязание, растворяется и сам Андрей. Слепого мальчика больше нет. Он мертв!

   Андрей Ильин открыл глаза, но ничего не увидел. Ночь ли, день, перед мысленным взором всегда одно и то же. Единственное утешение – Андрей не знал, что значит видеть, потому не понимал, чего лишен. Слепой мужчина потянулся рукой к столику, который располагался рядом с его кроватью, нащупал прямоугольный предмет, отыскал кнопку, нажал ее.

   – Семь часов две минуты, – произнес неуклюжий, мерзкий голос. Как же Андрей не любил этот автоматический, пустой, ничего не выражающий звук. Ильину он казался кощунственным – при всей своей нелепости, голос издавал звуки, подобные человеческим, но совсем на них непохожие. Самое настоящее надругательство над природой. А ведь к звуку механического голоса привыкаешь, перестаешь насмехаться над его уродством. Это-то пугало Андрея больше всего – что в один прекрасный день люди научатся создавать такие устройства, которые будут подражать человеческому голосу настолько точно, что Ильин если и заметит разницу, то очень скоро к ней привыкнет и перестанет понимать, говорить ли он с живым человеком или с машиной. Подражание природе и есть самый страшный грех, из тех, что совершило человечество за всю его непростую историю.

   Андрей сел на своей постели, поднял со стола стакан, нащупал ручку кувшина. Когда его учили наливать воду, говорили, чтобы он опускал палец внутрь кружки, тогда вода не будет переливаться. Но Ильин удивил своих учителей (об этом ему сообщил их голос), когда безошибочно долил воду до середины стакана и остановился. Наставников задевало, что он справляется, не следуя их мудрым советам, они злились и начинали придираться к Андрею. Он быстро сообразил, что таким людям лучше уступить и делать так, как они говорят. Он стал наливать воду, опуская палец в стакан, хотя в точности знал, где находится уровень воды по звуку, исходившему оттуда. В такие минуты Андрей даже радовался, что слеп – зрячие настолько зависели от своих глаз, что неспособны были воспринять простевшую, казалось бы, вещь. Им не дано было понять, насколько совершенен и различен звук, насколько он прекрасен и разнообразен.

   Андрей вздохнул. Пустые размышления ненадолго отвлекли его от кошмара. Во сне он снова слышал Наташу. Которую ночь подряд? Ильин понимал – нужно что-то делать. Он уже обращался к врачу, какому-то именитому психотерапевту. Зычный, развязанный голос, чваканье губами, плохо скрываемое презрение к своему пациенту – вот, что услышал Андрей, когда вошел в кабинет так называемого доктора. Тот расспрашивал Ильина о его отношениях с матерью и отцом, изредка черкал ручкой в своем блокноте или тетрадке – Андрей точно не понял, что лежало на столе, но подозревал своего доктора в разгадывании кроссворда. Стоит ли говорить, что на второй сеанс он не пошел. После шарлатан звонил Ильину.

   – Почему вы не явились? – в голосе звучал упрек, смятение, раздражение и плохо скрываемая алчность. – Мы уговорились, я назначил время. Разве красиво так себя вести?

   – Красиво, – с вызовом бросил Андрей. – Вы что-то имеете против? – Он постарался сделать тон своего голоса грозным. Низкий, басистый, раскатистый, в словах вызов, ощущение собственного превосходства. Доктор испугается.

   – Нет, не имею, – голос заискивал, дрожал. – Нехорошо получилось. Я мог уделить время другому пациенту, а из-за вас...

   – До свидания, – бросил Андрей и повесил трубку. Тот другой пациент должен быть благодарен Ильину за услугу. Андрей сберег простаку деньги. Доктор больше не беспокоил Ильина. А кошмары так и мучили Андрея, возвращаясь каждую ночь. Он постоянно искал Наташу, звал ее, но не слышал ответа, лишь иногда различал мотив «Веселого ветра» – любимой песни его детства.

   Андрей залпом осушил стакан, налил себе еще, поставил посуду на место, снова лег, укрылся, прижал ноги к груди. Спать уже не хотелось. А мысли, подобно пчелам по весне, роились в голове. Нельзя давать им волю, иначе стерпеть боль станет невозможно. Андрей откинул одеяло, вскочил с постели, подошел к стулу, на котором аккуратно сложенная лежала его одежда. Обычно он пользовался помощью, когда одевался, но сегодня все хотелось сделать самому. Собравшись, Андрей взял свою трость и, стараясь не шуметь, вышел из комнаты, спустился по лестнице, выскользнул на улицу. Он двигался по памяти, точно зная куда наступать. У себя во дворе Андрей ничем не уступал зрячему человеку. Ильин торопливо пересек лужайку, роса, обильно выпавшая этим утром, намочила его брюки. Когда он почувствовал, как под ногами ломаются стебельки цветов, вздохнул. Садовник, наверное, опять будет ворчать, поминать хозяина недобрым словом. С другой стороны, Андрей платил ему хорошо, так что переживет. Ильин накинул кепи, подошел к металлическому забору, пальцами нащупал панель с цифрами, ввел код. Раздался предупредительный писк, дверь открылась. Андрей, до того державший трость у себя под мышкой, взялся за ее набалдашник, другой конец опустил на землю. Тихонько стукнул по асфальту, прикрыл за собой дверь, отправился в свое странствие. Как оказалось, семь утра не такой и ранний час для города. Шум машин, тарахтенье автобусов, стук каблуков прохожих доносился до Ильина. Андрею стало немного страшновато. Он немощный и богатый. В одиночку Ильин беззащитен, если кто-то задумает причинить ему вред, то вряд ли Андрей сумеет оказать сопротивление. Джек Саммерс, адвокат и друг Ильина, предупреждал его об опасности прогулок без телохранителей. Андрей, обычно благоразумный, в этот раз не прислушался к совету своего друга. Ильин нуждался в одиночестве, нуждался в безвестности, как ни странно, проведя всю жизнь в темноте, старался укрыться в ней от остальных. Конечно, в его жизни когда-то были Наташа и лабрадор Бармалей. Андрей надеялся обрести зрение, в этой надежде мать поддерживала его и больше никто. Наташа оказалась жестокой. «Ты никогда не прозреешь, Андрюша, не мучь себя пустой надеждой, живи тем, что имеешь», – сказала она однажды. Ильин ничего не ответил девушке, которую любил и которой восхищался, но слова эти ранили его.

   «Почему же ты мне снишься, Наташа, почему я снова слышу твой голос?» – задался Андрей вопросом, двигаясь вдоль стены своего особняка. Он знал, что через пару шагов доберется до проспекта, оттуда планировал повернуть к подземному переходу, спуститься вниз, положить кепи у своих ног и просить подаяния. В городе не жаловали попрошаек, но Ильин не боялся полицейских. В конце концов, богатые могли позволить себе причуды. Андрей хотел забыть о том, кто он такой, превратиться в жалкого нищего, почувствовать на себе всю тяжесть жизни лишенного такого важного дара, как зрение. Только так он забудет о Наташе, поймет, насколько ему повезло, почему грешно жаловаться на судьбу и свою участь. Правда, если попрошайничество и помогало, то ненадолго. Сны возвращались каждую ночь. Андрей был уверен, что скоро будет слушать лай Бармалея, свой хохот, потом крик боли, плач, вопль. Если дойдет до этого, то Ильин уже не сможет поручиться за здоровье своего рассудка.

   Андрей попытался превратиться в ощущения, в детстве ему удалось проделывать такие трюки. Тогда становится не так обидно, ты словно сторонний наблюдатель, шпион, которые все видит, но не чувствует боли или разочарования. Получилось и теперь. Прохладно, влажно, ветер почти не дует, похоже, на город опустился туман. Мимо проехал велосипедист, неподалеку плачет ребенок, оживленно беседуют старый знакомые, гавкают псы... Бармалей...

   Лабрадора купили, когда Андрею было четыре года. Он не был лохматым, как громадный папин сенбернар. Но когда мама принесла Бармалея, положила его на паркет, совсем маленького, беспомощного, трусливого, он сразу бросился к Андрею. Прижался к его ноге. Шерстяной комочек, весь трясется, словно замерз, шершавым языком облизывает голые пальцы. Просит ласки и покровительства. Этот жест лабрадора сразу же расположил его к Андрею. Он стал первым и самым верным другом мальчика. До того никто не искал защиты у Андрея. А Бармалей верил, что мальчишка сумеет его сберечь. Правда всего через каких-то полтора года ситуация изменилась, и уже лабрадор защищал Андрея.

   Ильин остановился у перехода, поставил трость у себя между ног, облокотился на нее. Тот сентябрь. Сколько ему тогда было? Какая разница...

   С лабрадором Ильин ничего не боялся, он ходил с верным поводырем всюду. Однажды его стали задирать какие-то мальчишки, решившие, что Бармалей игрушка.

   – Куда прешься, малявка? Я и тебя, и твоего щенка сейчас порежу! – пророкотал кто-то низким хриплым голосом. Тогда Андрей не умел чувствовать настроение человека, видеть его особым, внутренним взором. Он еще не научился определять, с кем имеет дело, услышав одну единственную фразу. Потому перепугался. Но Бармалей зарычал.

   – Убери свою шавку и гони деньги, малолетка! – рявкнул тот. – Гляди что у меня! Им я распотрошу твою собаку, а потом и тебя!

   Андрей хотел сказать, что он не видит, не понимает, о чем говорит незнакомец. От страха он позабыл о деньгах, которые мама положила ему в задний карман, иначе мигом выложил мелочевку перед бандитом.

   – Да ты че, ох...л совсем! Убери шавку или я тебя... – проорал бандит. Рычание утробное, жуткое, лай, скрип когтей об асфальт, прыжок, крик, плач, потасовка.

   – Фу, Бармалей, фу! – закричал Андрей, по щекам которого катились слезы. Если с лабрадором случится беда, он никогда не простит себе этого, никогда. Преданный Бармалей через секунду прижимается к коленкам Ильина. Бандит, грозивший Андрею, ревет, как девчонка, крики его удаляются – он бежит. Самоуверенность подвела грабителя. Андрей ничего не рассказал о происшествии родителям, но с того самого дня старался не отходить далеко от дома. Он слишком сильно боялся за своего милого и преданного друга, который обучил его всему. Это не преувеличение – лабрадор действительно помог Андрею научиться слышать по-настоящему. Лабрадор радостно гавкал, заслышав голос мамы, и тогда мальчик отчетливо различил, как в голосе родительницы, затмевая смысл сказанных ею слов, звучит симфония счастья. Бармалей тихонько скулит – папа чем-то озабочен, это слышно в его дыхании, его движениях, стуке его сердца. Собаки от рождения обладают даром слушать людей. Удивительно, но человеку приходится долго тренироваться, чтобы научиться тому же. Неизвестно, освоил бы эту премудрость Андрей, если бы не лабрадор.

   Пожалуй, те десять лет, неразрывно связанные с Бармалеем, Наташей и Россией – стали определяющими, самыми счастливыми в его жизни, сформировали его характер, сделали тем, кем он являлся теперь.

   Лабрадор не подчинился Андрею лишь однажды. Тот же сентябрь, тот же бандит, но жертва не слепой мальчик.

   Ильин собирался сдержать слово, данное самому себе, и далеко от подъезда не отходил. Но лабрадору не нравился новый порядок. Он так и норовил утащить Андрея в странствие по миру неизвестных звуков. Признаться, мальчику самому страшно хотелось услышать что-то непривычное, насладиться новой мелодией, которая скрывалась где-то в родном городе. Потому Андрей в итоге поддался на призывы лабрадора. И вот, они снова в потоке автомобиле, шуме голосов, песне троллейбусных проводов, хрусте осыпавшихся листьев. И снова плач, и снова крик, и страх. Холод пробирал Андрея изнутри. Нужно уходить, слепой мальчик ничего не может, если он потеряет Бармалея, тогда все кончено, сама жизнь кончена.

   -Ко мне, Бармалей, не смей, Бармалей, стой, Бармалей! – кричал Андрей. А лабрадор, рыча и оскалившись, тащил мальчика куда-то в сторону. Мольбы о помощи слышны все отчетливее, под ногами уже не асфальт, а щебень, потом трава. Они на пустыре, за городом. Андрей же давал себе зарок не уходить далеко от дома.

   – Помогите, – пищит девушка.

   – Опять ты! – рев того самого бандита. Андрея кто-то толкнул в плечо, щелкнули зубы, через секунду Бармалей заскулил.

   – Не трогай его! – пищала девушка. А лабрадор все скулил и скулил, Андрей расслышал в протяжном, полном страдании звуке мольбы о помощи. Он встал на ноги, отмахнулся своей палкой, услышал смех.

   – Да ты слепой, – через мгновение палка метнулась на звук голоса. Бандит вскрикнул.

   – Ну, ты попал, малявка, – полный злобы голос. Андрей снова махнул своей палкой. Она застряла в чем-то. Мальчик потащил ее на себя, а в следующую секунду лоб его словно раскололся от удара. Набалдашник выскользнул у Андрея из рук и через мгновение с силой стукнулся об его голову. Палка снова поднялась, снова опустилась.

   – Прекрати, Гриша! – плакала девочка.

   Андрею ничего не оставалось, как закрыться руками и защищаться от ударов. Снова рычание, снова щелкнули зубы. И вопль.

   – Пусти! Пусти! Умоляю! – он плакал, он мучился, он пришел в ужас. – Пусти! Пусти! Пусти! – повторял и повторял бандит. Девочка тоже ревела, Андрей чувствовал, как по лицу растекается что-то мокрое. Сначала он подумал слезы – оказалось, из носа струилась кровь.

   Вернулся в настоящее. Андрей стоит у подземного перехода, ему двадцать семь, бандит Гриша Козлитин далеко отсюда. Бармалей настолько сильно повредил ему ногу, что хулиган на всю жизнь остался хромым. Андрей никогда не жалел об этом – Гриша ударил Бармалея ножом, та же участь была уготована и слепому мальчику, если бы лабрадор не заступился, не остановил злодея раз и навсегда. После наступило время суда. Бармалея решили усыпить. Гриша расписал все так, будто собака бросилась на него. Пятнадцатилетней девочке Наташе, обладательнице самого прекрасного голоса на свете и единственной свидетельнице происшествия, никто не поверил. А родители Андрея не шибко-то и заботились о лабрадоре. Тогда они еще не стали богатыми, тогда еще не возражали против дружбы их маленького сына и взрослой девушки. Хотя если бы не голос, Андрей никогда бы не сошелся с ней. Мальчик винил Наташу в смерти лабрадора. Бармалей заступался за нее. Если бы пес послушал Андрея, лабрадора не пришлось бы усыплять.

   «Сколько же лет мне тогда было?» – в который раз спросил себя Андрей. Слова, звучавшие у него в голове, утихли. Андрей прошелся правой рукой по лохмотьям, которые накинул на себя. Отлично. Пускай унижается, пускай все видят миллионера, просящего подаяние. Андрей спустился в переход, сел у основания порожек, вытянул руку. Полицейских поблизости не должно быть, прогонят не скоро. Интересно, сколько мелочи ему накидают, прежде чем его схватят?

   В топоте проходивших мимо людей выделился стук каблуков, обладатель которых определенно приближался к Андрею. Ильин попытался изобразить страдание на лице. Ему говорили, что лицедей из него плохой, но Андрей не переставал стараться.

   – Вот что ты делаешь? – Джек. Каким же образом Саммерс разгадал план Андрея?

   – Попрошайничаю, – ответил Андрей. Английские слова с трудом ему давались, хотя Ильин почти половину жизни провел в Лондоне. Уж слишком он свыкся с русским языком, привык к другим интонациям, другой мелодии речи.

   – Вставай, Эндрю. Нечего тебе тут сидеть.

   Андрей не стал спорить, подчинился.

   – Пошли, провожу тебя домой.

   Джек друг, он заботился об Андрее, но часто лез туда, куда не следовало. Так и нарывался на грубость.

   – Я хочу еще погулять, – сказал Андрей.

   – Переоденешься, и вместе прогуляемся. Всё равно к тебе шел по делу.

   – Мог бы и позвонить.

   – Не поверишь, Эндрю, чувствовал, что ты сегодня выкинешь что-нибудь подобное.

   «Отчего же не поверю, – подумал Андрей. – Я как раз убежден, что ты, Джек, обладаешь каким-то секретным даром, о котором сам не знаешь»

   – О чем поговорить? – спросил он вслух.

   – Сюрприз, – ответил он, помогая Андрею встать. – Хотя ты их не любишь. – Адвокат и слепой стали подниматься вверх по лестнице. – Русская пианистка, концерт которой ты мечтал услышать.

   – Марта Курагина?

   – Да. Приезжает завтра к нам. Не хотел говорить тебе раньше времени, но билеты достал. Если есть желание, можешь сходить.

   Андрей улыбнулся. Пускай Джек теперь хоть в лицо ему плюнет, Ильин простит друга. В живую услышать игру Марты Семеновны Курагиной Андрей мечтал давно. Музыка именитой пианистки жила своей жизнью, даже в записи заставляла Андрея испытывать те эмоции, которые некогда дарил ему голос Наташи. Чего уж говорить о живом исполнении.

   – Спасибо! – восторженно воскликнул Андрей. – Угодил, чего уж там. Я твой должник.

   – Это еще не все. У меня два билета.

   – Отлично, пойдем вместе.

   – Ты меня не понял. Я хотел бы, чтобы ты отправился на концерт с девушкой.

   – Нет, – восторг мигом испарился, Андрей разозлился. Он не терпел сводничества.

   – Почему сразу нет? Эндрю, ты взрослый человек, у тебя за спиной состояние, кому ты оставишь деньги? Неужели не мечтаешь о наследнике, который продолжит твои начинания?

   «Да ничего я не начинал, – хотел сказать Андрей. – Мной двигало чувство неполноценности. Отец всегда относился ко мне, как к отбросу, хотелось доказать ему, что я чего-то стою, вот и взялся за его бизнес».

   – Нет и все!

   – Я тебе друг, Эндрю. Пойми ты, о тебе забочусь. Ты пережил болезненный разрыв? Переживаешь из-за своего недостатка?

   – Ты о слепоте? – усмехнувшись, спросил Андрей. – Какой же это недостаток, наоборот – достоинство. Тяни у мужа из кошелька деньги, сколько пожелаешь, он все равно ничего не видит.

   – Все-таки неприятный опыт в прошлом, – заключил Джек. – Так и знал! Эндрю, поверь мне, не все женщины одинаковы. Я могу познакомить тебя с одной скромной, верной и преданной, а главное красивой девушкой.

   – Прежде всего, я конечно же оценю ее красоту. Но смотри, если замечу у нее на лице какой изъян, сразу прогоню, я в этом плане очень привередливый.

   – Не отшучивайся. Рано или поздно тебе придется, пойти на свидание.

   – С чего бы?

   – Я тебя заставлю. Вот, например, завтра. Не согласишься идти с женщиной, не получишь билеты.

   – Джек, умоляю тебя, – Андрей снова рассмеялся. – Если понадобится, я выкуплю концертный зал. Достать же себе билет всегда сумею.

   – Ладно, твоя взяла, – вздохнул Джек. – Завтра в восемь буду тебя ждать.

   «Неужели говорит правду? – Андрей не различил в голосе друга не малейшего намека на ложь. – Или замыслил какую-то пакость?»

   – Но без подружки ты лишишься возможности пообщаться с Мартой Курагиной после концерта. Здесь твои деньги не помогут. Старушка принципиальная, не за какие шишы не согласится уделять свое время миллионеру, если на то не будет веской причины.

   – И как же подружка поможет мне поговорить с Мартой Леонидовной?

   – Ты ведь не знаешь, что это за подружка, – лукаво произнес Джек.

   – Смотри, заинтриговать решил. Ну и кто она?

   – Узнаешь завтра, если согласишься составить ей компанию.

   – Ну и шантажист же ты, – Андрей вздохнул. Ему не хотелось идти на концерт с девушкой. Но не по тем причинам, которые ставил во главу угла Джек. Дело не в неудачном опыте. Ильин не знакомился с девушкой потому же, почему и не заводил новую собаку – Андрей не мог позволить себе предать Бармалея и Наташу. Но вряд ли произойдет что-то плохое, если он проведет вечер в компании женщины, с которой больше никогда не встретится. – Ладно, твоя взяла. Приводи свою знакомую, – согласился, наконец, Андрей.

...

   Водитель высадил Андрея у филармонии, уехал на парковку. Ильин не торопясь прошел по тротуару, своей палкой нащупал лавочку, сел на нее. Мимо проходили люди, от них веяло одеколоном, сигаретами, потом, духами. Все они шли парочками или компаниями, старались сдерживать свои эмоции, но Андрей-то слышал, как клокотала радость в их голосе от встречи со старыми друзьями. Ильин зевнул. Этой ночью он почти не спал. На этот раз докучал ему не только голос и запах Наташи. К ней подключился Бармалей. Эта смесь утонченности и грубости сводила Андрея с ума. Терпкий, резкий аромат травы, которым, казалось, насквозь пропах лабрадор, и почти не приметный аромат невинности, исходивший от Наташи. Она ведь не пользовалась духами, даже косметикой. Всякий раз, когда она встречалась с Андреем, Ильин как ни старался, не мог ощутить сладкий запах губной помады, обычно веявший от других женщин. Однажды он спросил Наташу:

   – Почему вы не краситесь?

   – Откуда ты узнал? – удивилась Наташа. Андрей объяснил, девушка немного помолчала, потом, стараясь скрыть грусть, внезапно ее охватившую, ответила. – А зачем краситься, если твой лучший друг – слепой мальчик, которому плевать, как ты выглядишь?

   Сколько же Андрею было тогда? Десять? Восемь? Пять? Почему он не мог вспомнить? Почему разговаривал с Наташей на вы? Может из-за большой разницы в возрасте? Но тогда как стало возможным то, что произошло во время их последней встречи?

   Андрей вздрогнул. Он поклялся никогда об этом не вспоминать. Тут снова в голове зазвучал лай Бармалея. Не первый раз, когда он нарушает свое обещание. Первым разом стала прогулка вдали от дома, из-за которой погиб Бармалей, благодаря которой Ильин познакомился с Наташей. И теперь, обреченный на страдания, каждую ночь вынужденный повторять этот свой путь, не способный изменить свой выбор, Андрей как никогда нуждался в зрении. Если бы он только мог видеть, яркость новых впечатлений затмила бы слуховые образы, разогнала засевшие в память запахи. Во сне его посещали бы только чудесные видения, он бы наблюдал реальный мир, а не его бледную тень в виде звуков.

   «Ну, где же они?!» – Андрею надоело заниматься самокопанием. Нужно с кем-то поговорить, срочно. Ильин слишком хорошо знал Джека. Придут перед самым началом концерта. Адвокат вечно говорил: «Я не трачу своего времени понапрасну. Пунктуальность – мое кредо!» Какой все-таки невыносимый человек! И почему Андрей с ним связался? Но мысли о Джеке утопали в пучине глубоких воспоминаний. У Андрея просто не осталось выбора, он снова вернулся к песням Наташи, музыке голоса тявкающего Бармалея.

   – Паша, ну хоть ты что-то сделай! – возмущалась мать.

   – А что я могу сделать? Предлагал ведь отдать его в интернат, ты не захотела, вот и мучься, – флегматично заявлял отец.

   – Тебе плевать, что твой сын связался с девчонкой, которая на четыре года его старше!

   «Четыре года!» – возликовал Андрей. Он узнал свой возраст. Когда он познакомился с Наташей, ему было одиннадцать. Родители постоянно сорились. Точнее мать ругала отца, а тот отвечал обрывками фраз, иногда презрительно посмеивался и лишь однажды закричал в ответ, да так сильно, что мать больше не решалась его беспокоить. С Андреем отец вообще не разговаривал до их переезда в Англию. Ильину тогда исполнилось четырнадцать. Всего три года он знал Наташу, и как же сильно подружился с ней! Но почему разговаривал на вы?

   – Эндрю! Мы тебя обыскались, – вот и Джек. С ним под руку шла девушка. Пышное платье, сама она довольно высокая, с учетом каблуков, возможно, выше Джека. На левой руке сумочка, шатающаяся из стороны в стороны, тихонько приминающая платье. Она запыхалась. Похоже, Джек ее торопил. Сам адвокат дышал спокойно, шел уверенно.

   – А я вас заждался, – сказал Андрей, поднимаясь. Девушка остановилась напротив него, переводя дыхание.

   – Позволь представить, Мария Эдисон.

   – Добрый вечер, господин Ильин, – произнесла она. Андрей не уловил в ее голосе радости, но какие-то интонации, призвуки, возможно эхо голоса задели Ильина за живое. Он почему-то ощутил робость в присутствие девушки, словно снова встретился с Наташей.

   – Вы уже знаете, как меня зовут? – улыбаясь, спросил Андрей.

   – Догадалась, – отозвалась Мария.

   – Кто же не знает Андрея Ильина, – коротко хохотнув, встрял Джек. – Но готов поспорить, что о внучке Марты Леонидовны, Эдисон-Курагиной, он не слышал.

   – Так вы русская? – не очень-то удивившись, спросил Андрей. Вот почему голос Марии взволновал его.

   – Детство провела в России, но после развала Союза вышла замуж за Эдварда Эдисона и перебралась сюда.

   Джек кашлянул. Похоже, он предупредил женщину, чтобы она не упоминала о своем замужестве. Что же, после сегодняшнего вечера Андрей обязательно упрекнет друга, нужно только придумать оригинальную выходку. Например, надкусить печенье, протянуть Джеку и сказать: «Ты ведь любишь, чтобы сладкое до тебя попробовал другой мужик». Слишком грубо. Но ничего, над этим будет время поработать.

   – Так вы замужем? – Андрей постарался скрыть свое облегчение. Он, конечно, изобразит обиду, но на самом деле Ильин был рад такому исходу. Не придется весь вечер придумывать, как бы деликатнее отшить Марию Эдисон.

   – Нет. Ошибка молодости, – сухо ответила она. – Но мы, кажется, опаздываем.

   Андрей поднял левую руку, закатил рукав, сделал вид, что смотрит на часы

   – Да-да, вы правы, у нас не больше десяти минут, – сказал он. Джек расхохотался, Мария старалась сдержать смех.

   – Ну как вы можете над этим смеяться, – упрекнула она Джека, сумев-таки, выиграть схватку с охватившей ее постыдной веселостью. По крайней мере, она деликатна.

   – А что? Он всегда так шутит, – начал оправдываться Джек.

   – Пойдемте, Эндрю, отставим этого грубияна, – сказала она.

   – Позвонишь, когда вернешься, Эндрю, – сказал Саммерс вслед уходящей парочке. – Во сколько бы не вернулся, позвони. Я буду ждать!

   По голосу друга Андрей догадался, что Джек доволен собой.

   – У вас приятный, но несколько грубоватый друг. Чем-то напоминает американца, – сказала Маша, когда они отошли чуть в сторону.

   – Да он такой, – ответил Андрей. – А билеты он вам передал?

   – Не волнуйтесь, они у меня, – после этой фразы повисла неловкая пауза. К счастью, заполнять ее не пришлось. Они подошли к ступенькам и стали проталкиваться через толпу. Мария оказалась напористой девушкой, в очереди вела себя уверенно, будто это ее родная стихия. При этом она умудрялась держать Андрея под руку и маневрировать между людьми. Во многом благодаря ее ловкости, они пробрались в концертный зал минут за пятнадцать до начала концерта. Эдисон вздохнула, положила свою на удивление легкую руку на тыльную сторону ладони Ильина. Андрею не хотелось признаваться себе, но тепло женской руки не оставило его равнодушным. Ему приходилось читать в книгах, что нормальные люди обычно смотрят друг другу в глаза и понимают, что связаны. Для слепых аналогом таких взглядов выступало прикосновение рук.

   – Итак, вы банкир? – нарушила повисшее молчание Мария.

   – Да, я банкир. Сознаюсь, виновен, – Андрею не хотелось вести светскую беседу.

   – Ну и каково это, воротить миллионами фунтов? – спросила Мария.

   – Давайте поговорим о России, – сказал Андрей неожиданно для самого себя. Он сам не заметил, как перешел на русский. – Сколько вам было, когда вы переехали сюда?

   – Девятнадцать, – ответила Мария.

   – Там совсем плохо жилось?

   – Мне не нравилось, – сказала Эдисон. – Здесь лучше.

   – А я уехал, когда мне было четырнадцать, в восемьдесят седьмом. Раньше не тосковал, а вот сейчас сердце разрывается, так хочется обратно.

   – А почему не съездите?

   – Боюсь, – признался Андрей.

   – Чего?

   – Разочарования. У меня ведь самые лучшие дни остались там. И вот представьте, приезжаю назад и кроме тоски ничего не обретаю.

   – Так и есть. Я уехала в девяносто пятом, год назад возвращалась навестить родственников. Ничего кроме тоски и разочарования. Не ездите никуда, оставайтесь здесь. Или в России у вас кто-то есть?

   – Никого.

   – Тогда не нужно возвращаться.

   – А почему ваша бабушка не переедет сюда?

   – Не хочет. Она пыталась, но не получилось. Как и вы тоскует по Родине, – Мария сжала ладонь Андрея, совсем, как Наташа. – Она пережила блокадный Ленинград. Для нее в слове Родина много личного намешано.

   – Ваша бабушка еще и творческий человек. Им всегда тяжело расставаться с домом. Вспомните того же Куприна.