Текст книги "Сентябрьский лес (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

   – Вы тоже творческий человек?

   – Я? – Андрей улыбнулся, а глаза предательски заслезились. – Нет, я просто влюбленный, – не слишком ли откровенное признание?

   – У вас была девушка? Там, в России.

   – Была девушка, – признался Ильин. Он хотел добавить «и собака», но решил, что Мария его не поймет. Эдисон молчала, рука ее буквально пылала, настолько она разволновалась.

   – Считаете, что я эгоистка? – с дрожью в голосе спросила она, наконец.

   – Нет, что вы, – возразил Андрей. – Мне и в голову такое прийти не могло. Я ведь тоже эмигрант, не мне вас судить.

   – А я себя сужу, – выдавила Мария. – А вы себя судите?

   – Не знаю, – честно ответил Андрей. Об этом он никогда не задумывался. – Я просто скучаю, сильно скучаю. Не знаю, знакомо ли вам это чувство – все вроде бы есть, ты сыт, доволен жизнью, богат. Не нужно заботиться о завтрашнем дне, некого бояться. Всё хорошо и одновременно с этим всё плохо. Не спишь, как следует, грезишь наяву, витаешь в облаках. Не понятно, что с тобой не так. Обращаешься за помощью к врачу, но он бессилен. И тогда понимаешь, что иной раз расставание с Родиной может и убить.

   Мария ничего не ответила, но ее ладонь говорила больше, нежели могли уста. Так они и сидели, молча, до самого начала концерта. Когда зал принялся аплодировать выходившей на сцену Марте Леонидовне Курагиной, Мария наклонилась к самому уху Андрея и прошептала:

   – Я непременно познакомлю вас с бабушкой, Андрюша.

   Так называла его только Наташа. Взволнованный Ильин не успел прийти в себя, когда заиграла музыка. Лишь во время исполнения аллегро Чайковского, Андрей понял, что по его щекам медленно стекают слезы.

...

   – Вам понравилось? – спросила Мария, когда отгремели аплодисменты.

   – Ваша бабушка играет восхитительно, – честно признался Андрей. – Мне никогда не приходилось слышать такого чистого исполнения.

   – Ну, пойдемте, я познакомлю вас с ней ближе, – сказала Эдисон, хватая мужчину под руку. – Я думала, о том, что вы сказали до концерта, – начала Мария, когда они спускались по ступенькам. – Пожалуй, вы правы, тоска по Родине сродни болезни. Знаете почему? Человеку нужно жить в благоприятных условиях. Мы все стремимся туда, где нам хорошо. С рождения нас растят, словно деревца, мы приживаемся на той почве, где нас посадили, привыкаем к тем удобрениям, которыми нас питают. И когда нас отрывают от места, где мы пустили корни, выкапывают и перевозят в другие города, мы начинаем страдать. Нам не хватает той самой земли, минералов, которые в ней хранились. Эту болезнь легко перенесут невысокие деревца, не успевшие пустить корни глубоко. Им подойдут любые минералы, лишь бы больше и дороже. А великанов, пустивших корни на многие метры под землю, расставание может погубить. Стоит нарушить чуткий баланс, который поддерживал их силу, стоит лишить одного компонента, пускай самого ничтожного – и дерево не переживет пересадки. За ним могут ухаживать, но никто не поймет в чем дело. Вроде бы все хорошо, а дерево сохнет, сжимается, умирает, потому что ему не хватает единственно правильной комбинации минералов, которая встречалась только на родной земле, а ни чего-то одного, что могло бы выправить положение. Речь, отношение людей, привычные переулки, привычные шутки, старые друзья, милые сердцу места. Ты всегда знаешь, где находишься, знаешь, как добраться домой, чувствуешь себя в безопасности, потому что твои корни здесь, питают и предают тебе сил. И никто не победит тебя, никакая болезнь не свалит с ног, пока ты дома.

   – Тогда я вам тоже признаюсь, – начал Андрей. – Я не хотел идти сюда с девушкой. У вас тоже получилось меня разгадать. Я влюбился. Пускай тогда мне и шестнадцати не было, чувства оказались искренними и чистыми. Ее звали Наташа. Она чудесно пела. Ее задорный, живой голос не мог не радовать. Достаточно было послушать, как она поет «Веселый ветер», чтобы понять, насколько она чудесный и прекрасный человек. В те дни я об одном мечтал, хотел на одно единственное мгновение вернуть себе зрение, увидеть ее, уверенный в неземной красоте обладательницы столь чудесного голоса. А потом мы уехали. Наташа осталась в России, наша последняя встреча... – Андрей запнулся, – много для меня значила. И я боялся, если пойду с кем-то на свидание, то предам память о моей первой, чистой и единственной любви. Но теперь вот я с вами, беседую и понимаю, сколько возможностей упустил. Ничего плохого в общении с другими женщинами нет, не обязан же я, в самом деле, клясться им в любви после одной единственной встречи? Да и не полюблю я никого, кроме Наташи, никогда.

   Пальцы Марии едва заметно вздрогнули.

   – А если вас полюбят? Отвергнете? – спросила она и следом добавила. – Не отвечайте, пожалуйста. Мы почти пришли.

   Эдисон отпустила руку Андрея, скользнула к двери, постучала, ей открыли, она заговорила на английском. Язык показался Ильину неказистым, каким-то толстым, неуклюжим.

   – Пойдемте, Андрей, – Мария подхватила его под руку, проводила в какую-то комнату. – Знакомьтесь бабушка, это Андрей Павлович.

   Снова русский. Как же приятно слышать родной язык, слова словно излучали тепло, сердце билось быстрее.

   – Рад знакомству с вами. Даже слепому ясно, что вы выглядите великолепно, – произнес Андрей. Глупая шуточка, из тех, которым научил его отец. «Если сам смеешься над собственным недостатком, остальные не подумают унижать тебя жалостью, не смогут тебя ранить», – учил Андрея родитель. Ильин прислушался к совету отца, и постоянно смеялся над своей слепотой, заставляя улыбаться и других, хотя бы из вежливости.

   – А ведь и, правда, я прекрасно выгляжу, молодой человек. Только что даже слепой это отметил, – поддержала шутку Андрея Марта Леонидовна. Голос мягкий, пушистый, словно снежинка, слова скользят, перетекают, катятся, будто снежный ком с горы.

   – Бабушка! – возмутилась Мария.

   – А что? Молодой человек сам изволил шутить над своей бедой.

   – Извольте и вы шутить, – встрял Андрей, пытаясь улыбнуться как можно шире. Ему отчего-то стало неловко. Не стоило отпускать свою шутку, она оказалась неуместной.

   – Присаживайтесь, молодой человек, расскажите о моей внучке. И на подробности не скупитесь. Со стороны видней, хорошая у меня девочка или плохая.

   «Виднее, – отметил про себя Андрей. – Да старушка не промах. Зря дал ей повод. Этой палец в рот не клади, вместе с рукой отхватит».

   – Мы только сегодня познакомились, – сказал Андрей. – И поверьте, ваша внучка – чудесная женщина.

   – Льстец, сладкоголосый льстец, – произнесла Курагина. В отличие от внучки она деликатностью не отличалась. – А как же приключилось, что вы лишились зрения, Андрей Павлович?

   – Бабушка!

   – Что бабушка? Мне интересно. Не будь я любопытной, девяносто лет не прожила бы, – парировала Марта Леонидовна.

   – Я слепой от рождения. Инфекция, – пояснил Андрей. Он уже успел привыкнуть к тому, что люди скрывают свой интерес к причинам его слепоты, а потому не обиделся на прямоту пианистки, скорее был ей признателен за это.

   – И каково всю жизнь провести во тьме? – продолжала расспросы Марта Леонидовна.

   – Бабушка, да что же ты делаешь?! – возмущению Марии не было предела. – Пойдемте Андрей, вам не за чем выслушивать все это!

   – Успокойся, Маша. Не мешай мне с гостем разговаривать, – спокойно ответила пианистка.

   – Пойдемте, Андрей. Мы уходим бабушка! – Мария подошла к Ильину взяла его под руку. Но Андрей уходить не собирался. Задай ему такой вопрос другой, он бы обиделся, однако слова пианистки его почему-то не задевали.

   – Плохо, наверное. Я не знаю, – ответил он на вопрос Марты Леонидовны.

   – Послушайте Андрей, вам совершенно не обязательно проявлять деликатность, поверьте, – начала уговаривать его Мария. – Моя бабушка ведет себя не тактично, давайте уйдем.

   – А хотели бы узнать? – спросила Марта Леонидовна. Марии словно бы в комнате и не было.

   – Ну, вас! – бросила Маша и вылетела из комнаты. Андрей уловил в ее голосе стыд, раздражение и разочарование. А еще обиду.

   – Так хотели бы узнать, а Андрей Павлович? – повторила свой вопрос Марта Леонидовна.

   – Как? Я слепой, мне этого никогда не понять.

   – Если зрение к вам вдруг вернется, вы поймете, что значит провести всю жизнь в темноте. Но готовы ли вы к этому? Осознать, сколько всего лишились?

   – Готов, – тихо произнес Андрей. Он не понимал, к чему клонит Марта Леонидовна, но чувство подсказывало ему, что разговор их имеет громадное значение, пока что сокрытое от рассудка. Но очень скоро детали головоломки сложатся в единое целое, и перед Андреем предстанет цельная мелодия.

   – Вы хороший человек, я сразу это поняла. Простите, если мои слова причинили вам боль, но иначе было нельзя. Если вы пойдете дальше по тому пути, который я намереваюсь вам открыть, будет еще больнее. Но оно того стоит.

   – О чем вы говорите?

   – Вам нужно вернуться в Россию. Там есть один город, Сентябрьск. Посетите его, вы сразу всё поймете.

   – Я боюсь возвращаться, – выдавил из себя Андрей. – Прежде всего, боюсь за свое душевное благополучие.

   – Посетите Сентябрьск и там вы обнаружите нечто прекрасное, что позволит вам понять, каково это – провести всю жизнь во тьме. Если боитесь чего-то, лучше откажитесь от этой затеи, забудьте обо всем и оставайтесь здесь. Довольно об этом. Я устала, хочу переговорить с моей внучкой. Позовите ее, когда будете уходить.

   – Но я полагал, что ее следует проводить домой, – возразил Андрей.

   – Это прозвучит жестоко, Андрей Павлович, но слепой человек не пара моей внучке. Прощайте. Надеюсь, вы найдете свое счастье где-нибудь еще.

   На том их разговор оборвался. Слова пианистки больно ранили Ильина. Он вышел из комнаты, не попрощавшись с Мартой Леонидовной. Мария дожидалась его у дверей. Андрей не передал ей слова бабушки, предложил отвезти домой. Эдисон согласилась, но сказала, что хотела бы попрощаться с бабушкой. Когда она ушла к Марте Леонидовне, Андрей не стал дожидаться свою спутницу. Он кое-как выбрался из здания филармонии. Оказалось, что снаружи его уже дожидалась машина. Шофер просигналил Ильину, тот сориентировался по знакомому звуку клаксона, сел в свой автомобиль и уехал, оставив испорченный вредной старухой вечер позади.

...

   Он постучал в обшарпанную, покосившуюся калитку. Его стук глухим эхом отозвался в прогнившей изнутри древесине. Домик, у которого он остановился, располагался на окраине деревни. Даже по меркам здешних мест, выглядел он нищенским. Трещины испещрили каменные стены, доски, из которых была сколочена крыша, почернели, забор давно не красился. Тощая черная собака раздиралась гневным лаем, оголив свои мелкие желтые зубы. Хозяйка вышла не сразу. Она долго сновала туда-сюда на крыльце дома. Решившись, она подошла к калитке и крикнула:

   – Кто там?

   Вот оно!

   – Старый знакомый, – отозвался он.

   – Какой еще знакомый? – в голосе ее звучал испуг. – Нет у меня никаких знакомых, уходите отсюда!

   Снова! На этот раз больше!

   – Вспомни сентябрьский вечер. Мы сидели на скамейке, держались за руки. Ты пела. То была самая тоскливая из твоих песен, я таких еще не слышал. День выдался жаркий. Как сейчас помню, от асфальта веяло теплом дня, воздух поднимался вверх, словно ветер дул из самой земли. И тогда я сказал, что уезжаю. А ты меня поцеловала. У нас четыре года разницы. Но тебя это не остановило. И за это я благодарен тебе. Тот день запомнился навсегда. Как и ты, и твой голос, и твои ладони, и твои песни.

   Калитка открылась. В проходе появилась невысокая полноватая женщина. Ее расцвет давно миновал, щеки утратили румянец, волосы, сбившись комком на голове, изрядно поседели, под глазами и в уголках рта отчетливо выделялась сеточка морщин. Но красавицей эта женщина не была никогда, даже много лет назад. Зато какой замечательный у нее голос. Он не сомневался, что с его помощью она могла соблазнить любого мужчину – ведь голос не внешность, с возрастом он становится только лучше.

   – Это правда ты? – Женщина смотрела на него снизу вверх. – Тогда ты был ниже меня, и всегда носил ужасный очки с черными стеклами.

   – Они мне больше не нужны, – улыбнулся он. – Я вижу.

   Она не ответила на его улыбку.

   – Зачем ты пришел?

   – Хотел тебя увидеть.

   – Ну, смотри, – глаза женщины заслезились. – Нравится то, что видишь.

   – Нравится, – искренне ответил он.

   – Уходи, – женщина опустила голову. – Уходи и больше не возвращайся.

   – Ты не рада мне?

   – А как ты думаешь? Я старая и толстая, а ты стал красивым, остался молодым и богатым. Чему же мне радоваться?

   – Встрече со старым другом.

   Женщина захохотала, но смех был нехороший, злой.

   – Уходи! – яростно бросила она. – И не возвращайся, никогда!

   Женщина захлопнула дверь, закрыла ее на засов и убежала в дом.

   Андрей вздохнул, скрестил руки на груди. Напрасно он отыскал Наташу. Одно утешало – она больше не будет являться ему во снах. Он посмотрел на небо, все никак не мог привыкнуть к яркости цветов. Вспомнил голос Наташи, попытался соединить его с внешностью. Получилось очень просто. Она считала себя некрасивой. Воистину, слепы те, кто от рождения видит. Им не понять, многого не понять. А главное, они никогда не смогут видеть по-настоящему, как теперь видит Андрей.

   «Прощай, Наташа, – подумал он, глядя на покосившуюся калитку. – В справедливом мире мы остались бы вместе».

   Лондонский банкир Андрей Ильин не спеша шел по заросшей сорняком тропинке, любуясь миром, который он открыл для себя совсем недавно.

Глава 3.

   Лекцию Хворостин не слушал, но писал. Обрести такой навык можно только в университете. Юра положил голову на левую ладонь, уперся локтем левой руки в стол, а правой записывал слова, произносимые профессором. Он дремал, не отдавал себе отчета в том, что говорят. Юра пропускал слова через себя, подобно мясорубке их перемалывал, и заносил их в тетрадь, не позволяя информации задерживаться внутри. Удивительно, но во время лекций он успевал выспаться лучше, чем за ночь. Правда, сегодня он не писал, а размышлял. После того, как Катя переспала с ним, прошла почти неделя. Мать успела помириться с Ройтом, и передумала ехать в Рязань. Милиция так и не явилась допрашивать Юру. О Соколовых он больше ничего не слышал, Штиблет не пытался снова до него дозвониться, Катя пропала. Причин что-либо менять в жизни не было, но почему-то в Сентябрьск съездить хотелось. Теперь, когда подсчитывать каждую копейку не было нужды, Юра мог позволить себе короткий отпуск дней на девять. Уедет в пятницу, вернется в воскресенье через неделю. А если самолетом, и того быстрее. В принципе, Хворостин сумеет убедить декана дать ему отгул. Юра в красках распишет проблемы матери, преувеличит пагубность собственного положения. Декан мужик совестливый, уступит. Да и что страшного в одной-единственной неделе прогула?

   Пара подошла к концу, студенты стали собираться, Юра неторопливо закрыл свою тетрадь, бросил ее в пакет, стал дожидаться, когда большая часть народу выйдет из аудитории. Дожидаясь, Хворостин разглядывал свой стол, который, как и в школе, был измалеван ручкой. А еще говорят, что люди взрослеют! Тут и извечный железнодорожный состав, над которым красовался стишок: «Если ты не голубой нарисуй вагон другой». И номера телефонов каких-то Димчиков, Азретов, Витьков, суливших позвонившей девушке незабываемое знакомство. Но самый любимый Юрин раздел народного школьного творчества, конечно же, карикатуры на преподавателей. Некоторые примитивные, грубые и пошлые, но изредка попадались довольно точные и утонченные, содержащие забавные намеки и отражавшие наиболее противные черты преподавателя с дотошностью ювелира. Тут тебе и Инна Яковлевна с громадным носом, в стиле тех, что рисовали евреям немецкие карикатуристы в годы правления Гитлера. Казалось бы, простая насмешка над недостатком преподавателя. Но Юра различал в карикатуре и тонкий намек – Инна Яковлевна очень беспокоилась о том, как бы ее не приняли за еврейку из-за характерной внешности. Пожалуй, упоминание о ее еврейском происхождении было единственным уязвимым местом преподавательницы. Карикатура как раз и метила в это больное место. Что называется не в бровь, а в глаз.

   – Юра, а ты чего сидишь? Выходи, мне аудиторию закрывать надо, – сказал ему Петр Иванович, высоченный и широкоплечий профессор.

   – Простите, задумался, – Хворостин встал, выскочил из-за парты, и быстро миновав аудиторию, подошел к выходу.

   – Погоди, Юра, – окликнул его Петр Иванович у выхода. – Я по поводу твоего посещения поговорить хотел.

   – А что такое? – Хворостин насторожился. Он прогулял всего две пары. Понятно, что учились всего месяц, но и Юра не первокурсник, на такую мелочь внимания никто не обращал.

   – Ты с самого начала года прогуливать начинаешь. Меня это не устраивает.

   – Простите, обстоятельства сложились неудачно.

   – На экзамене про свои обстоятельства расскажешь! – грозно произнес профессор. – В прошлом году я зачет тебе скрипя зубами поставил, но теперь не намерен попустительствовать. Я поговорил с другими преподавателями. Все они тобой недовольны, жалуются. Прогуливаешь пары часто, вот хотя бы двадцать четвертого числа без уважительной причины на занятия не явился.

   – Причины были личного характера, – Юра старался держать себя в руках, но Петр Иванович начинал его раздражать.

   – Да не волнует меня твой личный характер. Не отчитаешься за каждый прогул, к экзамену не допущу. Понятно?

   Юре очень хотелось нахамить профессору, но он сдержался, напомнив себе, что экзамен сдавать все равно придется. Пришлось пойти на попятный.

   – Понятно, – сказал Хворостин.

   – Ну и славно, – с плохо скрываем недовольством ответил Петр Иванович. Профессор наверняка рассчитывал немного поскандалить с Хворостиным. Интересно, из-за чего он вдруг взъелся на Юру? В прошлом году они вроде нашли общий язык. Решив не забивать себе голову разногласиями с Петром Ивановичем, Юра оставил аудиторию. Хотелось сходить в буфет, перекусить. По дороге Хворостин предался рассуждениям.

   Теперь еще одна веская причина не ехать в Сентябрьск – зачем зря дразнить дракона? С другой стороны, если удастся убедить декана... Петр Иванович, хоть и влиятельный в университете человек, не посмеет пойти против администрации.

   «А зачем мне туда ехать?» – в который раз спросил себя Хворостин. Ответа у него не было. Он копался в интернете всю неделю, читал и читал, но ничего интересного обнаружить не удавалось. Всего два странных факта, объяснить которые не получалось – ежегодные концерты Марты Леонидовны Курагиной и крупные отчисления Федора Христофоровича Лебедя. Ни один из них там не родился и не вырос. Первая пережила блокадный Ленинград, второй сделал состояние на Украине. Но почему они никак не выкинут Сентябрьск из своей жизни? Загадка. Да еще эта статья о слепом. Неужели за ней стоят какие-то реальные факты? А если нет, зачем Штиблет прислал ее Юре? Вопросов больше, чем ответов.

   Размышляя об этом, Хворостин добрался до столовой. Пара должна была начаться через десять минут, а очередь в буфете большая. Хворостин напряг память – пара у добродушного старичка Жореса Эдуардовича. Юра как-то раз обещал ему, что никогда не будет опаздывать к тому на занятия, преподаватель посмеялся. Похоже, слова Юры он всерьез не воспринял. Голод – существенная причина для нарушения обещания. Юра стал в очередь, рассеяно поглядывая по сторонам, выискивая глазами свободный стол. Справа, за прилавком буфета, рухнуло что-то тяжелое. Юра повернулся на звук, увидел полную буфетчицу, растянувшуюся на полу. Глаза закатились вверх, рот приоткрыт, по щекам стекают слюни, ладони подрагивают. Женщина облила себя борщом, полную кастрюлю которого она, похоже, несла, пока с ней не случился приступ. Студенты, стоявшие в очереди, зашумели. Со стороны кухни выскочили еще две буфетчицы. Одна приложила раскрытые ладони к щекам, замерла в изумлении, вторая скривилась, раскраснелась.

   – Вот мерзавка! – закричала вторая. – Опять пьяная на работу пришла! – она бросилась на упавшую буфетчицу, принялась бить ее своей тяжелой ладонью по голове. – Ты посмотри, что наделала! Кастрюлю борща разлила! Нам что теперь все по новой готовить?! – дальше женщина стала поливать и без того мокрую от борща буфетчицу отборнейшими матами. Несколько девушек-студенток, стали возмущаться поведением прибежавшей буфетчицы. Юра краем глаза заметил, как один ушлый парень, схватил два пирожка и ушел к себе за столик, стал есть свою добычу, не обращая на суету вокруг. У Хворостина тоже не было желания досматривать развернувшееся у него на глазах представление. Он сомневался в том, что упавшая буфетчица пьяная. Скорее уж у нее эпилептический припадок или другая болезнь наподобие рака мозга. Похоже на пару придется тащиться голодным.

   Поскорее покинув столовую, Юра отправился прямиком в аудиторию. На пару он не опоздал, занял свое место, достал тетрадь и ручку, до начала семинара решил посчитаться, во сколько ему обойдется поездка в Сентябрьск. Желательно, конечно, долететь в Оренбург на самолете, а оттуда уже взять билет на поезд и добраться до Сентябрьска. Но как ни крути, меньше десяти тысяч туда и обратно не получится. В октябре у него будут такие деньги – во-первых, квартиранты заплатят, во-вторых, шабашка. Да и Ройт может чего пришлет. Искать новую работу вместо библиотеки он пока не станет. Если уж решил ехать в Сентябрьск, то лучше устроиться после. Расписав таблицу доходов и расходов, Юра прикинул, что съездить на неделю вполне реально.

   – Юран, чем занимаешься? – рядом с ним сел Митя Кандауров, самый старший в группе. Он решил вначале отслужить в армии и только после учиться в университете.

   – Да так считаю. А ты что-то хотел? – Юра немного удивился. С Кандауровым он почти не общался. Митя иной раз забывал здороваться со своими одногруппниками, относясь к ним свысока. Поэтому его любили только девушки, отчего-то восхищавшиеся поведением Кандаурова.

   – Говорят, ты с Толиком подрался.

   – Ну, было дело, – Юра напрягся. Ничего хорошего начало разговора не предвещало.

   – Он тебе, вроде как, накостылял?

   – Ни фига подобного! – вспылил Юра.

   – Не нервничай, я просто спрашиваю. Поговаривают, что ты встречи с ним ищешь. Правда?

   – А ты знаешь, где он?

   – Ты на вопрос отвечай, – Кандауров презрительно усмехался.

   – Ты на мой отвечай, – Юра не нашелся с лучшим ответом.

   – Короче так, сегодня после пар стрелка. Я за Толика буду. Если проблемы есть какие, приходи на угол Леволыбедской и Цедрина. Если все нормально, катись своей дорогой, а Толяна не трогай. Ясно?

   – Поговорим после пар, – Юра принял вызов.

   – Ну, готовься, – ухмылка Кандаурова стала шире. Юра живо представил, как своим кулаком расплющивает нос Мите и тоже развеселился. Напрасно Кандауров так самоуверен. Он не на того нарвался. Теперь спокойно думать о поездке в Сентябрьск было невозможно. Юра стал настраивать себя на предстоящую драку. Стоит ли идти одному или позвать кого-то с собой? С Толика станется, соберет кодлу. Всей толпой они Юру, конечно, изобьют. Придется кого-то взять с собой. Но на кого он мог положиться? Вспомнилось детство. Тогда драки были обыденностью. И Юру, как самого сильного в параллели, всегда звали оказать поддержку. Однажды вышло так, что он и его одноклассник оказались по разные стороны баррикад. Вместо того, чтобы кинуться выяснять отношения, они поздоровались, посмеялись над ситуацией и ушли. Остальные тоже разошлись. Теперь другое. Юра хотел отомстить Толику, ему требовался только предлог. Но просить о помощи было некого. Университетские знакомые – это, конечно, хорошо, вот только доверять им Юра не стал бы.

   До конца пар он находился в нервном напряжении. Уже не до занятий. Кровь кипит, кулаки сами собой сжимаются, голова забита мыслями о предстоящей драке. В конце концов, он подошел к Игорю Панину, объяснил ситуацию, попросил помочь.

   – А мне драться придется? – спросил Игорь.

   – Просто постоишь, посмотришь, чтобы на меня несколько человек не напало.

   – Ну ладно, – согласился Панин.

   Вдвоем они пришли на назначенное место. Место, выбранное Кандайровым, представляло собой подобие пустыря. Именно, что подобие. Буквально в ста метрах отсюда стояла церковь, возвышался золотой купол. Чуть в стороне от заросшей травой площадки стояли вульгарные двухэтажные дома из красного кирпича. Не так много прохожих, но драку все равно заметят. Странно, что Кандауров назвал именно это место.

   – Пришел все-таки, – презрительная усмешка на лице Кандаурова. Толик стоит у него за спиной, выражение превосходства на лице. – А это кто такой? – Митя посмотрел на Игоря.

   Юра старался демонстрировать спокойствие. Сделать то, что он задумал, будет сложно, если он выдаст свое волнение.

   – Короче пошли отсюда. Место людное. Я присмотрел другое, там и поговорим, – Кандауров начал разворачиваться, когда Юра с ним поравнялся. Хворостин не стал думать о чести и достоинстве, он со всего маху ударил своего противника правой рукой по голове. Митя, развернувшийся почти что спиной к Юре, не заметил движения, потому удар застал его врасплох. Кандауров сделал несколько шагов и едва устоял на ногах, когда Хворостин ударил того еще раз, что угодив кулаком в печень. Кандауров согнулся пополам, заскулил. Юра развернулся к Толе, веселость которого сразу пропала.

   – Одного раза тебе мало? – старался изобразить уверенность Платонов. Но Юра видел страх в его глазах. Хворостин бросился на Толю, сжимавшего свои маленькие кулачки. Платонов попытался ударить первым, но Юра уклонился, и подошел к нему почти вплотную и сильно стукнул коленом в пах. Тот сразу оказался обездвижен. Он ухватился руками за причинное место, забыл о том, что дышать нужно. Юра добавил, ударив Платонова в лицо. Раздался противный хруст, Толик упал на землю и не шевелился.

   -Эй, ребята, я не с ним! Ребята, не нужно! – кричал Игорь.

   Юра развернулся и увидел двух здоровенных парней с толстыми деревянными палками в руках. Выходит, правильно сделал, что не стал полагаться на честность Кандаурова. Тот собирался завести в какой-нибудь закоулок и побить с четырьмя дружками, которые до поры до времени прятались. Делать нечего, Хворостин бросился на помощь Игорю. К одному из напавших на Игоря удалось подбежать быстро. Тот не успел сориентироваться, слишком поздно размахнулся своей дубиной, чтобы ударить Хворостина. Юра как бы между прочим, ладонью левой руки ухватился за основание дубины и оттолкнул ее в сторону, правой ударил противника в челюсть. Парень, продолжая сжимать дубину, устоял на ногах, поэтому Юра нанес еще два удара, заставив вооруженного союзника Кандаурова отступить и на время выйти из схватки. Пока Хворостин разбирался с ним, второй уже заметил, что основную угрозу представляет не Игорь. Он бросился на Юру, бешено размахивая дубиной. Хворостин попытался упредить нападение. Юра рванул на своего противника, но тут же получил болезненный удар дубиной по левому колену, оступился, неуклюже рухнул на асфальт. Казалось, прошло всего мгновение, когда палка опустилась Хворостину на ребра. Краем сознания Юра понимал, что если каким-то образом не сдвинется с места его, пожалуй, убьют. Хворостин перекатился на бок. Как раз вовремя – дубинка прочесала асфальт. Юра заметил спину Игоря, убегавшего куда-то в сторону. Хорошая поддержка, ничего не скажешь. Хворостин уперся на свое колено, начал подниматься, но тут же получил ногой под дых. Подключился второй нападавший. Видимо, Юра побил его недостаточно сильно. Хворостин понял, что драка грозит превратиться в его избиение, нужно убегать. Слепо бросившись на ударившего ногой, Юра за счет своей массы сбил его с ног, однако удар палкой по голове свел на нет его маленькую победу. Все вокруг закружилось, земля и небо поменялись местами. Юра нашел в себе силы встать на ноги и постараться убежать. Бесполезно, вездесущая дубина снова врезалась в его ногу, Хворостин рухнул как подкошенный. Юра перевернулся на спину, выставил руки вперед, приготовившись отбивать удары дубинки. Но нападавшие по какому-то странному стечению обстоятельств убегали. Юра, еще не до конца понимая, где право, а где лево, обернулся и увидел двух милиционеров: один скрутил Кандаурова и другой бежал к Хворостину на помощь.

...

   – Значит, напали на тебя? – в который раз спросил лейтенант Худобин.

   – Да на меня, – соврал Хворостин. – Я просто шел по улице, те двое стали меня материть, я сделал замечание, тот что помельче, меня ударил, я стал защищаться.

   – А они рассказывают другое. Оба в один голос утверждают, что ты на них напал, а кто такие те двое с палками, вообще не знают.

   – Врут, – сказал Юра.

   – А ты не врешь?

   – Не вру.

   – Понимаешь, что тебе светит? Вторая часть сто двенадцатой. Пять лет.

   – Они на меня напали, – упрямо повторил Юра. – Вы сами видели, что там творилось. Я потерпевший.

   Лейтенант вздохнул, хмыкнул.

   – Слушай парень, мне-то ты не рассказывай. ДПСники все видели. Ты бросился на этого, как его, Кандурова, побил его, потом в...л мелкому. Короче, в суде разбирайтесь. Будешь писать заявление?

   – Нет, не буду, – сказал Юра. Теперь-то он собирался разобраться с Кандауровым и Платоновым по-своему. Обойдется без милиции.

   – А они напишут. Посадят тебя, дружище.

   – Не буду ничего писать, – упрямо повторил Юра. Как можно было не заметить машину ДПС? Пожалуй, нужно было прислушаться к совету Кандаурова и чуть отойти, а уже после напасть.

   – Значит, не будешь?

   – Не буду.

   – Твое дело. Но смотри, такие отморозки, как этот Кандауров, не успокаиваются. Уехал бы из города на пару дней.

   «У меня он успокоится», – подумал Юра.

   – Так точно заявления не напишешь?

   – Точно.

   – Ну, тогда иди отсюда, – лейтенант потянулся к телефону. – Позвоню дежурному, скажешь свою фамилию, он тебя выпустит.

   Юра попрощался, встал и вышел из кабинета. Жажда мести усилилась многократно. Теперь поколотить хотелось не только Пашу, но и Кандароува, и его дружков. Но к предложению лейтенанта Худобина Юра, пожалуй, прислушается. Уехать в Сентябрьск, никому не сказав ни слова и вернуться через неделю.

   – Ты ведь понимаешь, мы всё сообщим в твой университет, – сказал вслед ему лейтенант. Юра молча кивнул и закрыл за собой дверь.

...

   Серая худая куртка, черные джинсовые штаны, кроссовки, старенькая сумка, перекинутая через плечо. Внутри только самое необходимое – предметы гигиены, запасная одежда. В кармане джинсов мобильник, в боковом кармане куртки пять тысяч рублей. Еще три тысячи Юра вместе с билетами спрятал в паспорт.