Текст книги "Ежов. Биография"

Автор книги: Алексей Павлюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

Часть V
Финальные акты драмы

Глава 31
Неожиданное назначение

Радикальная чистка советского общества постепенно приближалась к своему завершению, и в связи с этим Сталин не мог не задумываться над тем, что же делать дальше с Ежовым. Из поступающих со всех сторон писем и заявлений граждан вождь знал, что нахлынувшая на страну волна террора воспринимается многими как самодеятельность органов НКВД, и в этих условиях оставлять в своем ближайшем окружении Ежова – значило бы признать, что никакой самодеятельности в действительности не было, а все происходившее делалось с ведома и по поручению верховной власти.

Следовательно, с Ежовым необходимо было расстаться. Но как? Можно было, конечно, пойти обычным путем и после того, как массовая операция закончится, отстранить его от занимаемой должности, объявив стране, что он был замаскированным врагом, проводившим по заданию иностранных разведок необоснованные репрессии против советского народа.

Однако этот вариант был совершенно неприемлем по нескольким причинам. Во-первых, сразу же возникал вопрос, куда смотрел сам Сталин, как мог он так ошибиться в своем «верном ученике», почему оставил его без какого-либо контроля, позволив в считанные месяцы репрессировать сотни тысяч ни в чем не повинных людей.

Во-вторых, если признать, что проводившиеся в стране репрессии были необоснованными, то необходимо будет пересматривать все судебные и следственные дела, объявлять пострадавших невиновными и освобождать из тюрем и лагерей тех, кто сумел уцелеть.

В-третьих, ближайшее окружение Сталина прекрасно знало, чьи указания Ежов так усердно выполнял все это время, и попытаться теперь свалить ответственность на него – значило бы предстать перед соратниками не мудрым правителем, каким все привыкли его считать, а человеком трусливым, коварным, способным в следующий раз точно так же поступить и с любым из них.

Таким образом, вариант, предполагающий публичные обвинения в адрес Ежова, не подходил, нужно было придумать что-то другое.

В конце концов Сталин остановился на схеме, предусматривающей мягкий, постепенный вывод Ежова из игры без каких-либо официальных обвинений в его адрес. В то же время сам факт удаления Ежова с политической сцены свидетельствовал бы о том, что оказанного ему высокого доверия он не оправдал и что в важной и ответственной работе по искоренению врагов народа им были допущены какие-то серьезные просчеты и ошибки.

Сталин не мог, конечно, рассчитывать на то, что его репутация в этом случае совсем не пострадает. В конце концов именно он вознес Ежова на политический пьедестал, он поручил ему бороться с врагами, и он же должен был присматривать за его деятельностью. Однако выйти из данной ситуации совсем без потерь было все равно невозможно, а при таком варианте они оказывались все же меньше, чем при каком-то другом.

Решив в общем виде, что делать с Ежовым, надо было придумать теперь, как все это осуществить чисто практически. В качестве первого шага можно было подыскать ему какую-нибудь дополнительную должность. Когда после окончания периода массовых репрессий нужно будет, не привлекая особого внимания, убрать его с поста наркома внутренних дел, чрезмерная загруженность работой должна будет стать убедительным аргументом в пользу того, чтобы уменьшить бремя возложенных на него обязанностей за счет НКВД. Кроме того, перегруженность делами станет хорошим предлогом для назначения в помощь Ежову опытного заместителя, который впоследствии мог бы возглавить наркомат.

Предложенная Ежову новая должность должна была, конечно, соответствовать его рангу, то есть быть не ниже наркомовской. Однако новый состав Совета Народных Комиссаров был сформирован сравнительно недавно – в январе 1938 года, поэтому первые наркомовские вакансии появились только в начале апреля, когда от своих обязанностей были освобождены наркомы путей сообщения и водного транспорта А. В. Бакулин и Н. И. Пахомов. Наркомат путей сообщения был слишком ответственным учреждением, чтобы поручать его Ежову, а вот Наркомвод, или, сокращенно, НКВТ, подходил как нельзя лучше, и 8 апреля 1938 г. новое назначение Ежова было санкционировано соответствующим решением Политбюро. Какими аргументами Сталин обосновал этот свой выбор, неизвестно, но, по-видимому, речь шла о том, что время массовых операций подходит к концу, и в этих условиях следует подумать и о других участках работы, где тоже нужны хорошие организаторы и непримиримые борцы с замаскированной контрреволюцией.

В принципе, совмещение нескольких наркомовских должностей не было чем-то необычным в советской практике, однако применялось оно сравнительно редко. Но в этот раз, словно специально, чтобы подчеркнуть, что ничего особенного не происходит, второе освободившееся наркомовское кресло было отдано, тоже по совместительству, наркому тяжелой промышленности Л. М. Кагановичу. Правда, в таком назначении была все-таки определенная логика, поскольку Каганович уже руководил данным наркоматом в 1935–1937 гг., кроме того, проблемы, возникающие на стыке двух взаимосвязанных звеньев производственного процесса (изготовления продукции и ее транспортировки), легче было решать, когда за них отвечал один и тот же человек.

Но между НКВД и НКВТ ничего общего, за исключением созвучных аббревиатур, не было, сам же Ежов никакого отношения к водному транспорту никогда не имел. Поэтому поручение ему возглавить еще одно ведомство было лишено какого-либо функционального смысла, а лишь чисто механически увеличивало объем его служебных обязанностей.

Как воспринял расширение круга своих полномочий сам Ежов – неизвестно, однако в обществе некоторая странность нового назначения не осталась незамеченной. И действительно, в то время, когда все силы НКВД должны, казалось бы, быть направлены на завершение разгрома врагов народа, его руководителю вдруг дополнительно поручают какой-то второстепенный участок работы, отвлекая от выполнения основной задачи. К тому же, как «выяснилось» на только что закончившемся процессе «правотроцкистского блока», врагам удалось серьезно подпортить здоровье главного чекиста страны, и в этих условиях возложенная на него дополнительная нагрузка выглядела еще более неуместной.

«Ответственность за два таких больших дела, какими ведает сейчас Николай Иванович, – писала в Президиум Верховного Совета СССР одна женщина-врач, – не может не ухудшить его и без того надорванного здоровья. Не медицинским работникам, может быть, это не так ясно, а когда я прочитала сообщение в газете, в душе появилась тревога за одного из лучших людей в стране» ^{376} .

Впрочем, особенно тревожиться не стоило. Не имея возможности реально руководить обоими наркоматами одновременно, Ежов переложил значительную часть обязанностей по НКВД на своего первого заместителя М. П. Фриновского, а сам с головой ушел в наведение порядка на водном транспорте.

Хозяйство досталось ему весьма запущенное. Уже два года наркомат не выполнял государственный план перевозок. За 1937 г. задание по морскому транспорту было выполнено на 77 %, по речному – на 75 %. Серьезную проблему представляла аварийность: в 1937 г. произошло свыше 13 тысяч аварий (на 11 % больше, чем в предыдущем году). Полностью был провален план зимнего судоремонта – к началу навигации 1938 года лишь около 40 % судов смогли приступить к работе, при этом многие из них вскоре были вынуждены стать на повторный ремонт.

Такого рода проблемы были характерны не только для водного транспорта, но и для большинства отраслей советской экономики, однако от этого стоящая перед Ежовым задача легче не становилась.

Наведение порядка в новом для себя ведомстве Ежов начал с кадрового вопроса, и одним из своих первых приказов дал понять руководящим работникам наркомата, что их ожидает в случае, если положение дел на водном транспорте в кратчайший срок не изменится к лучшему.

«Ввиду того, – говорилось в приказе Ежова по НКВТ от 23 апреля 1938 г., – что начальник Цустройвода [98]98
  Цустройвод – Центральное управление строительства НКВТ.


[Закрыть]Лаписов вредительски довел работу до полного развала, систематически не выполнял возложенных на него плановых заданий по капитальному строительству, сорвал строительство ряда крупных объектов, чем нанес государству большой материальный ущерб, – снять Лаписова с работы начальника Цустройвода, немедленно арестовать и предать суду.

Настоящий приказ объявить всем начальникам управлений, отделов и секторов Наркомвода СССР и всем начальникам пароходств» ^{377} .

«Приказ наркома, – отмечалось в передовице отраслевой газеты «Водный транспорт», – призывает строителей и всех водников к бдительности, к дальнейшему разоблачению вредительских элементов, которые еще кое-где на водном транспорте притаились. Приказ тов. Ежова является в то же время грозным предупреждением для всех тех, кто своей расхлябанностью, недисциплинированностью и политической беспечностью вольно или невольно играет на руку врагам социалистической родины» ^{378} .

Таких «играющих на руку» оказалось, по-видимому, довольно много, потому что не прошло и нескольких дней, как в наркомате началась масштабная перетряска кадров на всех этажах управленческой вертикали. Но на одни только местные кадры Ежов опираться не захотел. С собой из НКВД он привел группу чекистов, которых расставил на ключевые посты в центральном аппарате и региональных управлениях Наркомвода. Так, начальника Тюремного отдела ГУГБ НКВД Я. М. Вейнштока Ежов назначил своим заместителем, начальник челябинского областного управления НКВД Д. М. Соколинский возглавил Центральное управление морского нефтеналивного флота, начальник одного из отделений Отдела охраны ГУГБ НКВД В. М. Лазебный стал руководителем Центрального управления морских перевозок, заместитель начальника горьковского областного УНКВД Р. А. Листенгурт оказался во главе Верхневолжского речного пароходства и т. д. Кроме того, Ежов поручил начальнику центрального финансово-планового отдела НКВД Л. И. Берензону возглавить заодно и центральный финансовый отдел НКВТ, а временно – также его плановый отдел.

Свой вклад в решение кадровых вопросов наркомата внес и Сталин. По его инициативе первым заместителем Ежова в Наркомводе был назначен отец-основатель «северокавказской школы» чекистов Е. Г. Евдокимов, работавший на тот момент первым секретарем Ростовского обкома партии.

К этому времени звезда Евдокимова уже закатилась. Серьезные проблемы возникли у него еще осенью 1937 г., в связи с заявлениями, поступившими в ЦК ВКП(б), Комиссию партийного контроля, редакцию «Правды», в которых рассказывалось о его связях с репрессированными «врагами народа» – бывшим заместителем наркома путей сообщения Я. А. Лившицем, бывшим председателем Северо-Кавказского крайисполкома И. Н. Пивоваровым и другими, в результате чего политическая репутация Евдокимова была основательно подпорчена.

В начале ноября 1937 г. Сталин направил в Ростов на должность второго секретаря обкома партии своего давнего помощника, заместителя заведующего Особым сектором ЦК ВКП(б) Б. А. Двинского. Евдокимов по-прежнему оставался первым секретарем обкома, однако всем вскоре стало ясно, что хозяином положения он уже не является.

Сам Евдокимов, вероятно, наиболее отчетливо осознал этот факт, когда назначенный незадолго до этого начальником местного УНКВД Я. А. Дейч (сам, кстати, бывший северокавказец) стал собирать материалы на лиц из его ближайшего окружения, а затем и арестовывать некоторых из них.

Евдокимов пожаловался Ежову и Фриновскому. На первых порах они ничего не предпринимали, сами, вероятно, не зная, как себя вести в создавшейся ситуации. Но определяться все же пришлось. Произошло это после того, как Дейч получил от кого-то из арестованных показания на Евдокимова, как на участника антисоветского подполья, и прислал их Ежову. Бывший нарком внутренних дел Украины А. И. Успенский вспоминал позднее:

«Ежов и Фриновский… так озлились за это на Дейча, что Фриновский заявил мне лично, что он Дейча расстреляет» ^{379} .

В конце января 1938 г. Дейч был отстранен от занимаемой должности, и на его место назначен начальник иркутского УНКВД Г. А. Лупекин.

Однако и при новом руководителе ростовских чекистов ситуация лучше не стала. До начальства в Москве было далеко, а посланец Сталина Двинский – рядом, и, решая, кому из них опаснее не угодить, Лупекин сделал тот же выбор, что и Дейч.

К этому времени все ближайшие соратники Евдокимова были уже арестованы, и из них начинают целенаправленно выбивать показания, изобличающие их патрона.

В результате Евдокимов был окончательно скомпрометирован, и Сталин, вероятно, рассудил, что поблизости от заканчивающего свой политический век Ежова ему будет как раз самое подходящее место.

Конечно, Ежов предпочел бы в качестве первого заместителя в НКВТ иметь человека, разбирающегося в проблемах водного транспорта, однако переубедить Сталина ему не удалось, и 3 мая 1938 года назначение Евдокимова было утверждено решением Политбюро.

Приехав в Москву, Евдокимов первым делом попросил Ежова помочь реабилитировать себя в глазах Хозяина. Рассказав о том, как ростовские чекисты арестовывают невинных людей и создают душе дела, он предложил Ежову передопросить подследственных, давших на него показания, и убедиться, что все их обвинения в его адрес являются вымыслом.

Собственно говоря, долго убеждать Ежова не требовалось, он и сам был заинтересован в том, чтобы не дать Евдокимову утонуть окончательно. Ведь в таком случае оказалась бы скомпрометирована вся северокавказская группа чекистов, занявшая к этому времени важнейшие посты и в центральном аппарате Наркомата внутренних дел, и в его региональных подразделениях. Это, в свою очередь, означало бы, что Ежов, сделав основную ставку на северокавказцев, допустил в своей кадровой политике серьезную ошибку, ставящую под сомнение и его собственную политическую репутацию.

Евдокимова нужно было выручать, и с этой целью Ежов посылает в Ростов для проверки деятельности местного УНКВД бригаду чекистов во главе со своим верным соратником М. И. Литвиным, незадолго до этого назначенного начальником ленинградского управления.

Задача, стоящая перед Литвиным, была не очень сложной. Г. А. Лупекин был известен в НКВД как закоренелый «липач», так что профессионалам, хорошо знакомым с технологией следственной работы, не составило труда доказать, что и в данном случае речь идет об откровенной фальсификации.

С порученным делом Литвин успешно справился. При передопросе все арестованные отказались от своих показаний на Евдокимова, и таким образом от него удалось отвести наиболее опасные обвинения. Конечно, то, что в его ближайшем окружении оказалось столько «врагов народа», нанесло авторитету Евдокимова непоправимый ущерб, но это все же было лучше, чем самому быть причисленным к данной категории, а такая перспектива, похоже, была в тот период вполне реальной.

* * *

После того как первоочередные кадровые проблемы Наркомвода были в основном решены, перед Ежовым с неизбежностью встал вопрос, что же делать дальше, как преодолеть хроническое отставание отрасли, ведь одного только подтягивания производственной дисциплины и сурового наказания нерадивых работников было явно недостаточно. Нужно было при том же уровне финансирования, качества рабочей силы, изношенности оборудования и т. д. найти способ в кратчайший срок резко повысить эффективность труда водников.

В принципе, такой способ в Советском Союзе был к этому времени уже изобретен, и назывался он стахановским движением по имени донецкого шахтера А. Г. Стаханова, перекрывшего в одну из смен в августе 1935 года норму добычи угля отбойным молотком в 14 раз. Уже в ноябре того же года состоялось всесоюзное совещание стахановцев промышленности и транспорта, на котором почин Стаханова получил высокую оценку Сталина, заявившего, что именно на этом пути страна сможет достигнуть такого уровня производительности труда, который необходим для перехода от социализма к коммунизму.

С тех пор стахановцы появились во всех отраслях народного хозяйства. Были они и в Наркомводе, правда, такой всесоюзной известности, как у самого А. Г. Стаханова или у его последователей – железнодорожника П. Ф. Кривоноса, ткачих сестер Виноградовых и некоторых других, они не имели. А между тем отрасль явно нуждалась в лидере, способном возглавить стахановское движение на водном транспорте, подняв его на качественно новый уровень.

И такой человек нашелся. 20 мая 1938 года в газете «Водный транспорт» было опубликовано открытое письмо Ежову от слушателя Академии водного транспорта А. Ф. Блидмана, который уже долгое время занимался совершенствованием работы погрузочных транспортеров и в данный момент проверял в Днепропетровском порту одну из своих идей. В письме говорилось:

«В ночь с 16 на 17 мая при погрузке угля на баржу № 86 мною с бригадой стахановцев Днепропетровского порта достигнута производительность транспортера «Макензен» в 504 тонны, что составляет против существующей нормы (32 тонны) 1575 процентов».

Далее в письме указывалось, что эти успехи – результат огромного внимания, которое уделяет партия и правительство водному транспорту. «Назначение Вас народным комиссаром, – продолжал Блидман, – воодушевило всех водников, подняло нас на большие деда, на борьбу за превращение водного транспорта в передовую отрасль (народного хозяйства)». Заканчивалось письмо обещанием драться за еще более высокую производительность транспортеров, приложить все силы, все умение, чтобы передать новые методы работы широким массам водников.

Суть метода заключалась в следующем. В соответствии со сложившейся практикой груз на транспортеры доставлялся грузчиками вручную, и от того, как быстро они это делали, зависела скорость погрузки. Блидман заменил грузчиков тремя дополнительными транспортерами, расположенными так, что в процессе работы уголь из уложенных на берегу высоких конусообразных куч ссыпался на них самотеком за счет угла естественного откоса. Поскольку на основной транспортер поступало теперь гораздо больше угля, Блидман увеличил мощность его мотора, в результате чего скорость движения ленты возросла в 4 раза. Были внесены и другие изменения в организацию труда, заранее созданы все условия, необходимые для ударной работы, что и позволило добиться такого высокого результата.

Значение предложенного Блидманом метода определялось тем, что из-за слабой механизации погрузочно-разгрузочных работ пристани и порты фактически представляли собой пункты простоя судов, которые находились здесь в ожидании погрузки и выгрузки от 50 до 70 процентов всего времени.

20 мая 1938 года заместитель Ежова З. А. Шашков в ответной телеграмме поздравил Блидмана с рекордом и выразил надежду, что его стахановская работа послужит примером для всех водников. Блидман был вызван в Москву, и 2 июня 1938 года с ним встретился Ежов и другие руководители наркомата. В газетном отчете о встрече говорилось:

«Тов. Блидман рассказал народному комиссару о том, как он в течение трех лет боролся за внедрение своего метода работы. Враги, орудовавшие в Днепропетровском порту, мешали тов. Блидману, дискредитировали его смелые начинания, дважды увольняли и грозили даже исключить из комсомола за нарушение правил эксплуатации.

Тов. Ежов подробно расспрашивал т. Блидмана, какие грузы можно перерабатывать с помощью его метода, можно ли его метод применять на погрузке морских судов и прочее.

Народный комиссар предложил организовать в Наркомводе специальную оперативную группу по внедрению метода Блидмана на всем водном транспорте» ^{380} .

15 июня 1938 г. Ежов издал приказ «Об организации оперативной группы по внедрению стахановских методов на перегрузочных работах». Во вступительной части говорилось:

«Важнейшие решения партии и правительства по вопросам механизации перегрузочных работ упорно игнорировались врагами народа, орудовавшими на водном транспорте. Враги народа и их пособники успешно культивировали антимеханизаторские настроения, внедряли в практику недоиспользование механизмов, создавали разрыв между производительностью машин и количеством грузчиков, их обслуживающих. В результате этой вредительской деятельности часть оборудования оказалась в запущенном состоянии и недоиспользуемой. Ценная инициатива энтузиастов механизаторов и грузчиков упорно глушилась» ^{381} .

Далее в девяти пунктах намечался план работ по внедрению метода Блидмана в практику. В частности, создавалась оперативная группа при наркоме в количестве 17 человек (одним из которых был сам Блидман), организовывались шестидневные курсы по изучению данного метода, куда следовало направлять лучших грузчиков и механизаторов. Политуправлению наркомата было поручено широко развернуть разъяснительную работу и т. д. и т. п.

* * *

Уже два месяца Ежов занимался проблемами водного транспорта, не имея возможности столько времени, сколько раньше, уделять своей основной работе. Однако система не была рассчитана на его отсутствие, поскольку не обладавший подвижническим усердием Ежова Фриновский самостоятельно управлять громоздкой машиной НКВД был явно не в состоянии.

К весне 1938 года численность наркомата достигла 1 млн. 53 тыс. человек, и еще 44 тысячи штатных единиц находились на утверждении в правительстве. В системе ГУГБ НКВД и в региональных управлениях госбезопасности работало около 54 тысяч сотрудников, 259 тысяч человек служили в пограничных и внутренних войсках, 195 тысяч – в милиции, 132 тысячи – в подразделениях ГУЛАГа, 125 тысяч – в системе Главного управления шоссейных дорог и т. д. ^{382} В лагерях, колониях и тюрьмах находилось свыше 2 миллионов заключенных, немалую часть среди которых составляли лица, обвиняемые в так называемых контрреволюционных преступлениях.

Все это сложное хозяйство требовало повседневного внимания, однако Фриновский, хотя и остался за Ежова, в первую очередь занимался все-таки делами подведомственного ему Главного управления государственной безопасности. Но даже и здесь периодическое отсутствие Ежова начинало уже сказываться, и первым стало пробуксовывать следствие. Сотни видных партийных, советских, хозяйственных и военных руководителей месяцами находились под арестом, однако перегруженным работой следователям никак не удавалось закончить их дела. После назначения Ежова наркомом водного транспорта ситуация еще больше осложнилась, поскольку оставшиеся без каждодневной опеки чекисты могли позволить себе немного расслабиться, что они и сделали.

Обнаружив, что следствие сбавляет обороты, Сталин не замедлил высказать Ежову свои претензии. Конечно, Ежову и раньше приходилось выслушивать от Хозяина замечания в адрес своих подчиненных, однако в этот раз он впервые почувствовал, что Сталин недоволен не теми или иными недостатками в работе органов госбезопасности, как это бывало раньше, а им самим, как руководителем НКВД, не справляющимся со своими прямыми обязанностями.

Потрясенный необъяснимой переменой в поведении вождя, Ежов заметался в поисках выхода из создавшегося положения. Проще всего недостаточную активность подчиненных можно было объяснить саботажем не разоблаченных еще врагов народа, пытающихся таким способом дезорганизовать работу органов государственной безопасности. Как поступать с саботажниками, Ежов знал, но сначала их нужно было выявить, однако Фриновский, которому Ежов приказал в очередной раз заняться чисткой аппарата, под различными предлогами от этого поручения уклонялся. В конце концов во время одного из своих приходов в наркомат раздраженный Ежов заявил, что сам будет проводить чистку, и потребовал принести ему на просмотр личные дела сотрудников Секретно-политического отдела. Однако ничего путного из этой затеи не вышло, в текучке дел ни до какой серьезной проверки руки так и не дошли, и все осталось как было.

А Сталин тем временем находил новые поводы для недовольства своим вчерашним любимцем. В одной из бесед, состоявшейся, судя по всему, в конце мая или начале июня 1938 г., он вдруг припомнил Ежову его прошлую дружбу с Ф. М. Конаром, расстрелянным в 1933 г. по обвинению в шпионаже и вредительстве, и это напоминание сразу же лишило Ежова остатков душевного равновесия.

В свое время Конар был одним из самых близких его Друзей. Их знакомство состоялось в 1928 г. Ежов был тогда заместителем заведующего Орграспредотделом ЦК, а Конар – председателем правления Всесоюзного синдиката бумажной промышленности. Знакомство быстро переросло в тесную дружбу. Они были одногодками, и, помимо этого, их сближению способствовали, вероятно, общие взгляды на жизнь и на способы проведения свободного времени, поскольку Конар, как и Ежов, был большой любитель выпить и «погулять».

Перейдя в Наркомат земледелия, Ежов перевел туда же и Конара, устроив его заведующим планово-финансовым сектором наркомата. Спустя некоторое время после того как в конце 1930 года Ежов вернулся на работу в аппарат ЦК, Конар был назначен заместителем наркома земледелия и оставался на этом посту до начала 1933 года. Их отношения в этот период секретарь Ежова С. А. Рыжова характеризовала впоследствии так:

«Ежов… не только все свободное время, но и служебное в значительной своей части посвящал Конару. Последний мог беспрепятственно приходить к Ежову в любое время дня, сидеть у него часами, уединившись, рассчитывая на полную его поддержку во всех делах» ^{383} .

А между тем с Конаром было не все благополучно. В ОГПУ имелся на него компромат, в соответствии с которым он подозревался в том, что является членом одной из контрреволюционных организаций, а, кроме того, еще и польским шпионом. До поры до времени этим материалам не давали хода, но в начале 1933-го они оказались востребованы: в это время как раз шел активный поиск тех, на кого можно было свалить вину за провал политики коллективизации и массовый голод, разразившийся во многих районах страны.

9 января 1933 года Конар был арестован, а два месяца спустя в газетах появилось сообщение Коллегии ОГПУ о приговоре, вынесенном группе работников Наркомата земледелия и Наркомата совхозов – «выходцев из буржуазных и помещичьих классов». «За организацию контрреволюционного вредительства в машинно-тракторных станциях и совхозах ряда районов Украины, Северного Кавказа, Белоруссии, нанесшего ущерб крестьянству и государству и выразившегося в порче и уничтожении тракторов и сельскохозяйственных машин, умышленном засорении полей, поджоге машинно-тракторных станций, машинно-тракторных мастерских и льнозаводов, дезорганизации сева, уборки и обмолота с целью подорвать материальное положение крестьянства и создать в стране состояние голода» ^{384} , 35 наиболее активных, с точки зрения ОГПУ, участников «контрреволюционной организации» были приговорены к «высшей мере социальной защиты» – расстрелу, еще 40 человек – к различным срокам тюремного заключения [99]99
  После смерти Сталина все они были реабилитированы.


[Закрыть].

Конар считался руководителем разоблаченной организации, и его имя открывало список осужденных к расстрелу.

Арест своего друга, не говоря уже о его расстреле, Ежов воспринял крайне болезненно еще и потому, что сам некоторым образом пострадал от всей этой истории. То ли у Конара при обыске были обнаружены какие-то компрометирующие Ежова материалы, то ли на допросах в какой-то связи упоминалось его имя, но так или иначе пришлось вести весьма неприятные разговоры на эту тему с тогдашним первым заместителем председателя ОГПУ Г. Г. Ягодой, а возможно, даже и объясняться по этому поводу со Сталиным.

Позднее за разными громкими событиями история с Конаром вроде бы подзабылась, во всяком случае, Ежов на это надеялся, и вот теперь из разговора со Сталиным стало ясно, что тот ничего не забыл и не собирается забывать, хотя за прошедшие годы Ежов сделал, казалось бы, все возможное, чтобы реабилитировать себя в его глазах.

Нетрудно понять, какие чувства испытал Ежов, сделав это открытие. Наверное, нечто подобное ощущает игрок, поставивший на кон все свое состояние и в какой-то момент вдруг понимающий, что, хотя игра еще продолжается, шансов на победу практически не остается.

Вот в такой момент, когда почва и так уже уходила у Ежова из-под ног, произошло событие, нанесшее окончательный удар по его надеждам вернуть себе расположение вождя.