Текст книги "Две остановки до чуда"

Автор книги: Алексей Гравицкий

Соавторы: Василий Купцов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

«Хорошо, когда у тебя есть дом, любящая жена, всеобщее уважение… Но разве такая жизнь – не конец революционера?» – размышлял Симон Аршакович, проверяя колеса велосипеда, – «Пожалуй, заднее приспущено, надо бы подкачать.».

В памяти почему–то пронеслись последние годы жизни. Подпольные типографии, перевозка оружия, экспроприации, одураченные берлинские психиатры… А потом революция – и вновь подполье, лихие рейды по тылам белых, ВЧК. Жизнь, просящаяся в авантюрный роман? Да что это он? О нем при жизни сделал очерк Максим Горький, первый пролетарский писатель! Чего же еще ему надо? Обласкан Ильичем, искренне уважаем стремительно вошедшим во власть Кобой – когда–то членом его боевого отряда… Ну, с его–то организаторскими способностями… Уже одна тысяча девятьсот двадцать второй год, скоро минет пять лет Октябрьской Революции!

«Нет, не дело революционера в сорок лет почить на ларах!» – Симон Аршакович нажал на педали, – «Здесь мы народ освободили, но трудящиеся всего остального мира жаждут справедливости. А Кобе и всем другим это не нужно, их мировая революция не интересует. Ничего, нужны лишь конкретные планы, сделаем революцию и там, Китай, Индия ждут нас!»

Он задумался. Крутой склон, велосипед разгоняется сам собой. Да, завтра же нужно подать записку об организации подполья… Какой–то рокот, доносившийся из–за угла отвлек от мыслей. Удар. Мгновение – и свет угас…

Выпрыгнувший из кабины грузовика водитель побледнел, как полотно. Велосипедист, которого он только что сбил, был мертв. Вот и шины в крови. А искореженное колесо велосипеда все продолжало вращаться над разбитой головой…

В энциклопедии дано кратко:

КАМО (Тер–Петросян) Симон Аршакович (1882–1922), деятель рос. рев. движения. Один из организаторов подпольных типографий, транспорта оружия и лит–ры, ден. «экспроприаций». В 1918–20 организатор парт. подполья на Кавказе и Ю. России. Погиб, попав под автомобиль.

Шестисотый «Мерседес»

Василий Купцов.

– Да, выходит ближайший автобус – через час, – констатировал факт нехилый мужчина лет тридцати. Он только что изучил расписание автобусов, фраза же была произнесена то ли для самого себя, то ли ради вступления в диалог со старичком в фиолетовом плаще, тоже ожидавшем транспорта.

– Если вообще придет, – откликнулся старичок, – им расписание не указ!

– Я спешу.

– Лови, если поймаешь, – хихикнул пожилой абориген.

Узкое, по ряду в каждую сторону, загородное шоссе, дорогие иномарки, проносящиеся, что злые шершни, мимо на полной скорости. Сколько ни тяни руку, никто даже и не притормозит. Еще и обрызгать каждый норовит, хорошо им, в их Мерседесах, на них не каплет, не то, что на нас, простых людей. Ноябрь – отвратительный месяц, особливо, если около нуля и дождь со снегом. И холодно, и сам весь потный, как мышь.

Попрыгав с протянутой рукой минут пятнадцать, мужчина даже руки не поднял, завидев приближающийся роскошный «шестисотый».

– Что так? – поинтересовался старичок, сморщенный, как сморчок, – Такие не останавливаются?

– Похоже, здесь никому не нужны деньги, – вздохнул страдалец. Он уже минут пять, как перестал нервно оглядываться на часы, опоздал, вестимо…

– Операцию по перемене пола делать надоть! – посоветовал старичок, – другой вертихвостки по три машины останавливаются, сами подвезти напрашиваются.

– Будь у меня деньги на такую операцию, я бы просто тачку купил, – зло бросил мужчина.

– Зато кое у кого эти самые баксы девать некуда. Говорят, решил один новый русский шестисотый «Мерседес» заиметь… – начал, было, местный аксакал.

– «Первый, второй, пятьсот девяносто девятый, ух – шестисотый» – знаю эту байку, – перебил старика неудачник, – эх, надоела эта жизнь, все бы отдал за шестисотый…

– Продай чего–нибудь…

– А чего? Без квартиры не проживешь, да ее только на какое–нибудь барахло и хватит. Почку не продашь – больной, говорят. Родители померли, ни мать, ни отца не продашь. А Родину уже другие, до нас, продать ухитрились! Душу бы продал, да где – до дьявола дозвониться…

– А ежели я – дьявол? – хихикнул старичок.

– Тогда покупай душу, не жаль! – махнул рукой мужичок.

– Душу? Во еще, этого добра у нас и так навалом, в очереди стоят, – продолжал издеваться старичок, – однако ж есть выход!

– Да ну? – засмеялся мужчина.

– Одно желание осталось невостребованным, зависло, но это длинная история. Пресытился, словом, один товарищ, обожрался желаниями, что блинами… А ты мне приглянулся, так и быть – подарю тебе одно желание. Мог бы и три, да не положено, – продолжал измываться «дяьвол».

– Угу, три желания… Нашел негр в пустыне амфору с джином, три желания. Хочу, говорит, воды, много води, и женщин. И еще – стать белым. Ну, джин и сделал его унитазом в женском туалете!

– Да ну! – расхохотался старичок, – Вот не знал! Ну – потешил. Так и быть – одно желание, без обмана, без членовредительства, ни в кого не превращать, душу не забирать. Идет?

– Идет!

– По рукам?

– Давай! – мужчина не без удовольствия, от души, шарахнул ручищей по сухонькой ладошке старика, – Хочу «Мерседес». Шестисотый!

– Будет сделано, – хихикнул старикашка, – «для развлеченья только».

И все вдруг завертелось в глазах…

– Опять на своей рухляди приперся, – этот голос был первым, что услышал мужчина, опомнившись, – сколько тебе говорить, не будет тебе техосмотра! И как не стыдно, нашел на свалке какой–то древний тарантас, да еще хочет… Совсем из ума выжил. В булочную будешь на этой колымаге ездить!

Кажется, он за рулем. Что за чертовщина. Мужчина поднял голову, взгляд остановился на том месте, откуда звучал голос. Сбоку, в двух метрах над дорогой, висела самая настоящая летающая тарелка. Как в фантастических фильмах. Только надпись на ней была вполне знакомая: «МРЭО ГАИ».

Ох, как трудно дается каждое движение. Он с трудом выполз из автомобиля, перекошенная дверь не захотела закрываться с первого раза… Да, несомненно это был «шестисотый». Вот только весь избитый, ржавый. Краска облупилась, стекла с трещинами, подбитая фара… Сколько же ему лет? Мужчина притронулся к автомобилю, проверка – может, грезится все это? Но почему рука такая морщинистая?

Страшная догадка ударила, как кувалдой, по мозгам. Один взгляд в зеркальце. Да, да… На него смотрела морщинистая физиономия того самого старичка. А где же прожитая жизнь? Отдана за старый шестисотый «Мерс»?!

Пряди не так уж и много…

– Смотри, смотри! – воскликнул Младояр, указывая пальцем вдаль.

– Ишь, лисица, – подивился Крутомил, его лук в мгновение ока изготовился – ну, как будто сам собой, – какая проворная!

– И большая–пребольшая! – добавил младший из княжичей, слегка натягивая тетиву.

Молодые люди вглядывались вдаль, туда, где у опушки леса мелькала средь высокой зеленой травы, то здесь, то там, золотистая шкура проворного животного. Старший брат слегка сжал колени, жеребец так и рванул вперед. Младояр направился вслед. Кажется, удивительный зверь уже рядом. Но вот мгновение – и рыжая морда уже скалится в сотне шагов. Вот это проворство! Мухой! Нет, куда там мухе… Что солнечный зайчик от зеркала бронзового – мгновение – и уж далеко. Юноши пускали стрелы, то одну за другой, то по паре сразу – да куда там! Только роскошный лисий хвост помахивал, казалось, надсмехаясь, то здесь, то там.

– А мне потом стрелы собирать, – Младояр убрал лук, всем видом показывая, что продолжать бессмысленную стрельбу он далее не собирается.

– Нет, я ее достану! – вскричал Крутомил, бросаясь в погоню за лисицей.

– Да куда ты! – засмеялся младший княжич, – Смотри, она уже у тебя за спиной.

Но старший брат не слушал, бросал жеребца то вперед, то вбок, сам вертелся в седле, как волчок, посылал стрелы в разные стороны.

– Ну, как? – спросил Младояр братца спустя малую толику времени.

– Стрелы кончились, – вздохнул Крутомил, – глянь, а она как будто издевается!

Огромная лисица и впрямь, будто почуяв, что запас стрел у незадачливых охотников иссяк, теперь уже не прыгала, не исчезала… Уселась в полусотне шагов, нагло пялясь на братьев. Неожиданно ее поведение резко изменилась, она вся напружинилась – и ринулась прямо на княжичей. Мгновение – и золотая шерсть промелькнула между жеребцами, парни даже охнуть не успели. Они бы точно повернули бы младые очи, проводили бы неуловимого зверя взглядами, если бы не узрели в тот момент нечто такое… Огромная зеленая собака, какая–та совершенно ненастоящая, лязгнув металлом ножных сочленений, что вихрь пролетела меж шарахнувшихся с стороны жеребцов, прямо по следу огромной лисицы.

– Ящер тебя! – воскликнул Крутомил, – Что это еще такое?!

– Лайка, – пожал плечами Младояр, – что, Крут, никогда о Лайке не слыхивал?

– Нет, – старший княжич повернулся к брату, – Она чего, в железах, что ли?

– Она медная, – объяснил младший, – ее давным–давно Кузя выковал, вот она от времени и позеленела.

– Медная? Собака?

– Да, медная собака, вернее – пес, Лайка, ему по судьбе написано, что любую дичь настигнет, никто от нее не уйдет, не спрячется.

– Значит, заловит золотую лиску?

– Э, нет, – хитро усмехнулся Младояр, – читал я в древних свитках, жила такая лиса, которой Боги присудили не пойманной быть!

– А собака, что… – Крутояр не договорил, кажется, он запутался.

– Это старая история, древняя. Я уж думал – выдумки, да сейчас собственными глазами видели…

– Расскажи!

– А дело было так… Боги, они тоже временами дурнями получаются. Вот – дали той лиске Дар, присудили Судьбу – не пойманной быть, а та – обнаглела вконец, не то, что курятники опустошать по всей округе, мало этого ей стало, начала младенцев, что волчина лютый, воровать! Что ни месяц, украдет новорожденного, да съест, а смертные ничего поделать и не могут, раз уж Боги порешили. Тут, на счастье, сковал Кузя собаку медную, Богам на развлечение. Что ни одна охота без дичи не кончалась! А тут беда с лиской злой… Упросил князь тех мест богов, сжалились бессмертные над людьми, да выпустили медного пса Лайка на лиску…

– А от пса Лайка никто не уйдет?

– Ага!

– И что же теперь? – Крутояр почесал в голове, – Поймает она лисицу?

– Нет, но и лисица от нее не уйдет!

– И давно они так друг за дружкой гоняются?

– Давно, наверное тыщу лет, а может – и тьму…

Братья устроились на отдых, выбрав сухой, голый как коленка, пригорочек. Жеребцы паслись поблизости, все стрелы уже собраны, а пироги – ополовинены. Понятное дело – подкрепиться пора пришла. А после обеда – полежать часок, по обычаю. Коли делать нечего, разумеется… Старший княжич, пододвинувшись к брату, начал разговор таким образом:

– Люблю я тебя, Млад! Такой ты умный, все знаешь, даже про медного пса, и то – сразу догадался!

– Смеешься, что ли? – отмахнулся Младояр, но довольный похвалой, покраснел.

– Нет, правду говорю, люблю тебя! – продолжал признания Крутояр, – Ведь это ты за Гориполка отомстил, я знаю, ты Белого Ведуна убил! Мне Игг рассказал!

– Убил, мы вместе с Гориполком убили…

– Как вместе? – удивился старший брат.

– Я косточку Гориполкову в пепле нашел, наточил, в стрелу жалом наладил…

– И той стрелой – злыдня укротил?

– Да!

– Значит, Гориполк после смерти, с твоей помощью… За себя отмстил?

– Ему теперь на Златых полях горевать не приходится, честь его чиста!

Братья помолчали. Чувствовалось, что Крутополк еще не выговорился…

– Вот потому я и люблю тебя, Млад! Надежный ты, и умный… – юноша не знал, что бы еще сказать такого, его так и распирало, – А я, дурень, того пустоглазого порешил, и думал – вот, отмстил за брата. Кабы не ты – позор до сих пор покрывал бы…

– А ты не в обиде, что тебя не позвал тогда?

– Немного есть, – признался княжич, – но я б тебя тоже не позвал бы на такое!

– А Иггельд обо всем догадался, еще когда я косточку точил!

– Слушай, Млад, если что от меня – ты только скажи. Все отдам, что имею! Я за тебя – горло любому перегрызу!

Младояр не ответил, силясь сохранить строгость на лице. Браться еще немного помолчали.

– Слышь, Млад, расскажи чего интересное…

– Тут за речкой Мочей, ну, в двух шагах, пещерка есть, а в ней – отшельник живет один, как звать – не ведомо никому… К нему люд ходит, можно попросить чего, сбывается частенько. Только старец никогда не скажет ничего, ни принят дар, ни отвергнут Богами. Вроде – как будто, и не к нему обращаются… А сбывается частенько!

– Так поехали к твоему пещернику! Дорогу знаешь?

– Речка рядом, а там – вдоль поскачем…

Братья остановили коней у излучины. В речке кто–то плескался, весь из длинных седых волос, прям – чудо–юдо лесное. На небе – ни облачка, жара, искупаться – самое милое дело! Даже пещерникам… Княжичи спешились, молча подождали, пока старик не выберется из воды. Никакой одежды на берегу купальщика не ожидало. Обладатель аршинной бороды и длиннющих, любая дева позавидовала бы, волос, полностью закрывавших теперь, налипнув после купания, и спину, и бедра, выйдя из воды так и побрел, голышом, не удосужившись даже стряхнуть воду. На княжичей он внимания не обратил. Юноши побрели следом, ведя за собой жеребцов.

Вот и пещера. Старик остановился у входа, вопросительно взглянув на юношей. Те замешкались, не зная, что сказать. Пещерка темна, у входа – мхи, дышалось легко, того тяжкого запаха, что тянул из жилищ большинства отшельников, не ощущалось. Обитатель мылся сам, и пещерка держала себя в чистоте да строгости!

Наконец, Крутомил решился, достал из–за голенища кованый нож, из тех, что продавал купец с Бел–Моря, уверяя, что железо то настолько чистое, что даже и не ржавеет, не хуже того, что с неба падает. Крутенцы знали цену купеческому «не хуже», но запрошенных денег отвалили, осталось подождать и определить со временем – обманул их купец, али нет. Ждать–то недолго, и дюжины лет не пройдет…

– Дар тебе, мудрый старец, от меня, Крутомила, старшего сына князя Дидомысла, – молвил ноша, кладя нож к ногам старика.

– Здесь орехи на меду круто сваренные, – протянул старцу маленький берестяной туясок младший княжич, видно, отрывал от сердца – ведь любимое лакомство, – к тебе дети малые ходят, угостишь…

– А они мне спасибо скажут? – усмехнулся старик, – Как тебя–то звать, тоже, поди, княжич?

– Младояр, младший сын княжий, – представился паренек.

– Добр молодец Младояр, на два шага вперед думает, коль дарит то, чем я отдариться смогу?

– Не на два, а на три!

– Отчего?

– А много ль радости в пещере сидеть, да просьбы принимать? – смело высказался Младояр, – А детишки, небось, с таким приходят, что ты и сам, богов не просимши, исполнишь! И радость детская твоей станет?

– Кабы я так наперед думал, да считал, сидел бы на троне, – продолжал улыбаться пещерник.

– На всех умниц тронов не напасешься! – кинул Крутомил насмешливо.

Старец посмотрел на рослого княжича ясным взглядом, потом вновь обратил очи на Младояра. Неожиданно пещерник присел у входа, прямо на душистую травку, жестом пригласив княжичей сделать то же самое.

– Рассказать, что ли? – улыбнулся старец.

– Да, расскажи, расскажи! – хором откликнулись юноши, присаживаясь рядом.

Как хорошо было б, кабы боги, человеками неким Даром одаримши, рассказали, каков Дар, что с ним делать можно, а что – нельзя? Или, на худой конец, сказали б – смотри, дали мы тебе!

У меня с детства такое началось. Как скажу чего, брякну по глупости – так и случается. Не всегда, конечно, сбывалось, но – частенько. Причем – все больше худое сходилось. А доброе чего – реже. Себе – никогда не бывало, сколько не желал в детстве сластей, отроком – первым быть, юношей – любви девчонки–красы… Так ни разу ничего и не сбылось. Зато брякну со злости: «Что б тебе ноги переломать» – так и случиться, и дня не пройдет! Ну, приметили это мои товарищи малолетние, да пару раз так отделали, что больше и язык не поворачивался Слово злое произнести. И, поскольку лет с семи никому я более зла не пророчил, а добрые пожелания время от времени сбывались, поверили селяне, что Дар у меня, к возрасту юношескому зауважали, ублажить старались. А я другого хотел. Первым мечтал стать везде, сильным, ловким… А вырос самым хилым, и борец из меня никакой, и в кулачном бою, хоть за грудки – последним из последних был… И девчушки смотреть не хотели, а не то, чтобы губки подставить! Ну, не буду всего рассказывать, пошел бродить по свету. Удачу искать, ту, которой мне Судьба повелела другим одарять…

Пробовал в дружину княжью пойти – в первой же стычке живого места не осталось. Пошел в подручные к купцу – без портков уполз! Долго ли, коротко ли, носила меня судьбы по свету, носила… И вот однажды попал я, хуже не придумаешь – в плен к людям лихим, разбойным, да посреди синего моря, вдали от родных берегов.

Выкупа с меня, голого да безродного, понятное дело, не получишь, решили в рабство продать. Ну, а я все одно строптив оставался. Били меня нещадно, послушанию выучить решили, да я не ломался! И вот, однажды, не выдержал я после плетей, нарушил клятву самому себе в детстве даденую, да пожелал разбойникам морским, да во всеуслышанье: «Что б ладья ваша потонула, в щепки разбилась, что б вас всех волны поглотили, да рыбы поели! Пусть вас, морских людей, ваша же вода и сгубит!».

Осерчал атаман разбойников за такие слова, да велел меня к мачте привязать, да повыше, покрепче, приговаривая: «Может, нас рыбы когда и съедят, а вот тебя – птицы, и не когда–нибудь, а сейчас! Глазки повыедят!». Привязали меня, любуются, смехом надсмехаются. Вдруг – вижу, идет со стороны южной, солнечной, с безбрежных далей волна одна, высокая–превысокая! С гору! Засуетились моряки, забегали, кто–то привязаться пытался. А волна скоро пришла, птицы быстрей! Чую – лечу, потом – весь в воде, под волной, затем – опять полет. Так со всего размаху кораблик разбойный о скалу и ударился, борта – в щепы, лиходеи, которых до того волна не смыла – в воду… А я… Мачта моя, к которой мои ручки–ножки привязали, за верхушку скалы зацепилась, да так и застряла. Потом вода схлынула, остался я один на маленьком острове, безлюдном. А из моряков не спасся ни один, никто на берег не выбрался…

Прожил я на том островке не один лунный месяц. Помогло то, что в детстве нырять наловчился, дыханье держать. Другие мальчишки все больше кто быстрей по воде припускались, а я, худосочный, нашел себе развлечение – под водой сиживать. Потом наловчился – голыми руками рыбку ловил. Вот и пригодилось уже взрослому. Нырял я в то море, доставал раковины, рачков ловил, иногда – и рыбешку удавалось. С голоду не умирал. Да, раковины… В некоторых жемчужинки попадались, я их в кучку складывал, потом из кучки горка образовалась…

Случилось однажды средь бела дня, солнце вдруг меркнуть начало, хоть на небе – не то, что тучки, не облачка! Знать – Змей Небесный Светило заглотал. Ну, оно дело известное – Змей Солнышко Ясное проглотит, а оно ему брюхо–то прожжет и на волю вновь вырвется. Но вот пока Солнце в брюхе змеевом сидело, тьма кромешная настала, хоть глаза выколи, потом, правда, звезды зажглись, но – все одно темно. Вдруг, вижу – возле меня старуха вся седа, ростом – с дерево…

– Пошли, – молвит, – пока время есть, я поговорю, а ты – послушаешь.

Сделал я шаг за ней – и в каком–то тереме оказался. Чувствую, что в палатах, хоть ни потолка, ни стен и не видно. А кругом – полотна да пряжи, много–много, и все само собой прядется да ткется… Смекнул я, что сама Пряха меня приметила.

– Смотри, – говорит, – какое полотно красное распускать приходится!

Гляжу – а на полотне чего только и нет. И люди в одеждах красных, и воины, и терема высокие… А в центре – ну, вылитый я, как в отраженье, да на голове корона княжеская!

– Это я, что ли? – спрашиваю.

– Был бы ты, да вот – распустить пришлось, – отвечает мне Пряха.

Смотрю – распущено уж то полотно, последние нити тянутся, красные да голубые, сами собой поодаль укладываются. Не то, чтобы мне обидно стало, но удивительно!

– Что, не Судьба мне покняжить? – спрашиваю великую богиню.

– Была Судьба, да на все пряжи не хватило, вот, смотри, сколько ушло, – и показывает мне другие полотна.

На одном полотне, высоком да широком, волна в синем море преогромная, смотрю – как живая, вот и бежит, и шипит вся в пене… А на другом полотне – ладья разбойничья о скалу разбивается. Маленькие человечки из волн выныривают, темно–коричневые спины средь сиреневых вод мелькают, пеной покрываются, тоненькие ручонки хватаются за что попало – и на дно уходят…

– Вот, пришлось по Слову твоему прясть да ткать, – говорит мне Пряха укоризненно, – а на все да на всех пряжи не напасешься. Вот и распустила ту Судьбу твою, что наперед соткана была!

– А что за Судьба меня ждала? – спрашиваю.

– Кабы ты Слова Заветные не сказал, а просто б все стерпел, оценили бы люди разбойные твою стойкость, взяли бы себе во товарищи. В боях отличился бы вскоре – не силой, а наскоком да удалью. И двух лет не прошло б – стал атаманом. А тут городок приморский пограбить решили, не зная, не ведая – град тот захвачен намедни врагом лютым, кочевым, к оседлым людям беспощадным. Твои разбойники напали б, с пришлыми нечаянно схлестнувшись, да прогнали врагов, градские жители так тому обрадовались, что тебя князем провозгласили. Через день враги снова нахлынули бы, ты ж – дружину собрав, тех нападавших разбил бы, да погнал восвояси, другие городки освобождая. И охнуть не успел – глянь – уже повелитель обширного каганата, спаситель народа и степняков победитель …

– И всего этого уже не будет?

– Не из чего ткать! – отвечает мне Макошь, – Ты весь свой запас извел…

– А на что осталось? – спрашиваю.

– Ничего не осталось, так, токмо ниток обрывки валяются… Если собрать… Да вот, разве что на маленькую пещерку, – махнула рукой Пряха, – да мы уж и так разболтались слишком, пошли, сейчас Солнце ясное выглянет!

Я и моргнуть не успел – чую, вновь стою на берегу моря. А тут и первый луч Солнышка, из чрева Змея вырвавшегося, меня осветил, согрел. Оглядываюсь – вижу, ладья огромадная, о трех мачтах, да одних весел в два яруса, и совсем близко. Паруса – алые, ладья – золотистая. Все моряки – в одеждах голубых. Сбились, что ли, с дороги, пока темень стояла?!

Я кричать, руками замахал. Заприметили, спустили за мной лодчонку. Я, жемчужинки заветные собрав, к ним. Отвезли меня на ладью великую, а на ней сам их каган плыл. Что повелитель – так я сразу признал, он один в багряной одежде одет, и в обувке красной обут… Я повелителю поклонился, да весь жемчуг, без остатка, в дар и преподнес. Каган подарок оценил, меня гостем величал, да спрашивал – откуда да куда, да и чем помочь. Ну, я ему и говорю – мне бы домой… Повелитель и распорядился, что б попутным купцом меня отправили, а расходы – из казны оплатили.

Ну, а дальше – как пришел я в родные места, выкопал пещерку, да жить в ей начал. Только знал теперь – ни одного Слова мой язык не произнесет! Так, побеседовать, сказку рассказать – не молчу, но если заветное чего – рот на замке!

– Но ведь люди просят у тебя, и сбывается? – не удержался Младояр.

– То, меня посредством, Пряху просят, – пожал плечами пещерник, – а я что… Я просто живу…

Домой братья скакали молча, каждый думал о своем. Древняя лисица вместе с медным псом давно забылась, но вот пещерник… Уже завидев высокие стены града Крутена, Крутояр спросил брата:

– Ты задумал желание какое, когда подарок вещему человеку оставлял?

– Задумал, а ты?

– И я…

– Да я ничего такого, – подернул плечами Младояр, – чего там просить за орешки… Так, по мелочи…

– А я так попросил по крупному, – признался старший княжич, – помнишь, сказано мне было, что жить недолго… Так я, с дуру, жисть себе продлить попросил! Кабы этот пещерник сначала тот сказ рассказал, я б поостерегся… А теперь – тревожно мне, кто ж знает, сколько на кого пряди отпущено?

– Да брось ты! – засмеялся, махнув рукой, Млад. Но на душе у младшего княжича стало вдруг как–то пусто и зыбко.

Трудно быть богом…

– Что за книжку ты читаешь? – спросил старый Нойдак молодого геолога.

– «Трудно быть богом» называется, – паренек несколько смутился, – ну, это сказка такая…

– Ну и как, трудно быть богом? – спросил старый колдун.

– Трудно! – засмеялся геолог, – Но я бы попробовал!

– Правильно! – согласился Нойдак, – Молодым везде у нас дорога!

– А старикам – везде у нас почет! – засмеялся парень, – Тебе сколько лет, Нойдак?

– Ой, много! Много лет… – колдун покачал головой и развел руками.

– Сто лет будет? – продолжал подтрунивать геолог.

– Да поболе!

– Да ну? – парень смеялся уже в открытую, – и сколько?

– А вот сколько у тебя пальцев на одной руке, да на другой руке, столько и сотен лет живу!

– Ну, ты прямо как Квазимодо, нет, нет, как Калиостро! Вот! Он тоже всем рассказывал, как с Цезарем беседы вел, да Клеопатру целовал! А ты был, дедушка, с Цезарем знаком?

– Не, не был…

– А Клеопатру целовал?

– Нет…

– Чего ж ты так? Никак сплоховал?

– Ой сплоховал! – покачал головой Нойдак, – Совсем глупый у тебя голова, парень, Москва учился, а не знаешь, что Цезарь жил четыре руки пальцев сотен лет тому назад, а мне всего то две руки пальцев сотен будет… Как же Нойдак с ним знаком мог быть?

– Да? – молодой геолог был несколько обескуражен, ведь старик неожиданно обнаружил некоторые познания в истории. Впрочем, парень быстро нашелся, – Ну, а с кем ты знаком был? Наполеона хоть видывал?

– На поле он чего делал?

Парень непонимающе посмотрел на старого колдуна. Что–то не так было! Ага, да ведь старый хрыч подловил его на слове. Оказывается, он не так уж плохо владеет великим да могучим русским языком! Придуряется, понятное дело…

– Ну, лады! А хоть с Иваном Грозным парой слов перекидывался?

– Иоанну Васильевичу? Колдовал, как же, – спокойно сообщил Нойдак.

– Да… А еще кому?

– Да много кому, всех не упомнишь… Владимиру, тому что каганом был, колдовал, Александру, того, которого Невским прозвали – тоже… Да я старый уже, не помню уж ничего, – и старик хитро прищурился.

– Да, хорошо тебе, – парню и не верилось, и хотелось поверить в эти сказки, – я бы тоже попробовал бы… Ну, вот хоть богом побыть, – взгляд геолога вновь обратился на перечитанную в сотый раз книжку братьев Стругацких.

– Нет, богом быть плохо! – неожиданно высказался старый колдун.

– А ты что, пробовал?

– Ой, пробовал!

– И что?

– Ой, сплоховал…

– А ты расскажи!

– А где шайтан–вода?

– Да нет у меня никакой шайтан–воды! – однако ж парень уже догадался, чего именно требует старый колдун.

– Обманывать плохо! – сказал Нойдак грозно, – Сейчас Нойдак колдовать будет, а горелый вино в стеклянной бутылке с надписью «Столичная» само о себе скажет!

– Это как? – молодой геолог даже испугался.

– А так! – Нойдак поднял бубен, встряхнул его, затряс, бормоча про себя какие–то тайные слова. Бубен зазвенел в каком–то странном ритме, от которого у молодого геолога мурашки пошли по телу.

То, что произошло дальше, можно воспринимать по разному. И с точки мистической, а можно – и вполне научно объяснить. Короче, парень услышал вдруг, как заветная бутылка в его рюкзаке начала мелко дрожать и позванивать, как будто откликаясь на зов колдовского бубна старого Нойдака. Дольше паренек не выдержал, вытащил бутылку, и, вздыхая, сорвал пробку. После того, как большая часть содержимого поллитровки была испита и заедена каким–то местным салом, о происхождении которого лучше было не думать, Нойдак устроился поудобнее и начал свой рассказ…

Грозный всемогущий Ыгыз был богом древним–предревним, а потому уставшим и злым на весь свет. Но мечты посидеть где–нибудь на бережку речки с печеным барашком в руках и умным собеседником в зубах… или наоборот – да не все ли равно, в конце концов – все эти мечты оставались только мечтами. В самом деле – бросишь свое хозяйство хоть ненадолго, так столько всего сразу накопится – денек отдохнешь, потом век не расхлебаешь.

– А ты найди себе кого–нибудь на подмену, – посоветовал ему его южный сосед Кришнявишня.

– А кого? – переспросил Ыгыз, – Может ты подменишь на недельку?

– Да что ты! – замахал руками южанин, – У самого забот полон рот…

– А может свободен кто? Вон, Буддабарахта все спит и спит, может разбудить?

– Нет, опасно!

– Что, разгневается?

– Да нет, не в том дело, – вздохнул Кришнявишня, – Просто есть мнение, и хоть я с ним не согласен, однако ж, есть вероятность… Короче, говорят, что он спит, а мы все ему на самом деле снимся. И он сам себе снится!

– И если его разбудить…

– Мало ли чего получится! Так что лучше не рисковать, хотя, как я уже говорил, сам–то я не верю во всю эту чепуху…

– Ну, а мне–то что делать? Ты ж говорил – найди себе временную замену?

– Ну и найди… Какого–нибудь смертного…

– Простой смертный не справится!

– Тогда найди мудреца, – пожал плечами Вишнякришня.

– Да где в моих краях мудреца–то найти? – вздохнул Ыгыз.

– Возьми моего, у меня их полно, все по пещерам сидят, да волосы с ногтями отращивают – силы набираются!

– Нет, – решил Ыгыз, – я уж лучше плохонького, да своего! Чужой такого нагородит…

Недолго думал Ыгыз. Да ведь по правде говоря, выбирать–то было не из кого. Короче, старее да мудрее Нойдака все равно в округе никого не было! И явился всемогущий бог Нойдаку, и изложил свое предложение, от которого, сами понимаете, отказаться Нойдаку было никак нельзя. Потому колдун сразу же и согласился. Ну, рассказал Ыгыз ему все – как и что делать, за чем следить, куда смотреть, чем повелевать. А на последок – о самом сложном поведал:

– Будут тебя люди просить – сделать то, боженька, сделай се… Ну, ты в меру сил старайся им помогать, а то к другим богам обратятся, да все жертвы мимо нас пойдут!

Ну, последние инструкции давал Ыгыз уже скороговоркой – не терпелось в отпуск смыться… Так и остался старый колдун Нойдак за бога. Уселся на небе, свесил ноги с облачка и занялся делами…

Все было бы ничего, так бы и управлялся Нойдак со всем хозяйством божественным, да совсем людишки его своими просьбами замучили. Сначала Нойдак еще чего–то там пытался делать, потом уши заткнул и решил не слушать! Но вот, увы, сколько уши не затыкай, а те, кто поближе живет да погромче кричит – все одно слышны…

На беду прямо под Нойдаковым облачком устроились жить два соседа, оба земледельцы, труженики. Засеяли они свои поля – один рис посадил, другой, в десяти шагах от него – хлопок. Посадили, да начали, как положено, богу молиться, да разные там мелкие жертвы – на тебе, боже, что мне негоже – приносить.

Первый богу молитву возносит:

– Великий, всесильный Боже, на тебя вся надежа! Посадил я рис на поле своем, а рису водица надобна, да побольше! Пошли, Боже, дождь, да не один, много дождей пошли, пусть льют они каждый день сплошным потоком, дабы рис мой уродился урожаем обильным, а уж за мной не постоит, и барашка, и козденка в твою честь пожертвую, и идолов твоих по углам своего жилища выставлю, и губы их да будут в масле каждый день…