Текст книги "Аномальные каникулы"
Автор книги: Алексей Гравицкий
Соавторы: Сергей Палий
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Только они ведь не поняли. Никто не понял. Ворожцов и сам не понимал до последнего, хотя казалось, что уж ему-то все предельно ясно. Может быть, даже сейчас он так ничего и не осмыслил, но он… держал смерть за руку.
Путь преграждал завал поросших мхом стволов. Лес грязный. Да и кто здесь станет его чистить. В таком месте не то что лесник, леший жить не станет.
Ворожцов ткнул топором один из тех стволов, что казались посвежее. Осыпалась труха. Гнилушка.
Он потыкал соседние бревна, перелез через завал и свернул в сторону.
Теперь он начинал понимать брата. Они оба держали смерть за руку. Только Павел и теперь сомневался в ценности средств. А Ворожцов подверг крепкому сомнению ценность цели. Едва ли не впервые он готов был спорить с братом. Но брата не было. А из тех, кто шел рядом, спорить было не с кем и незачем. Толку? Наташу ведь это не вернет…
– …не спорьте с ним, – мрачно просит Ворожцов.
Они сидят у них на кухне. Четверо. Он, Павел и Тимур с Сергуней. Эти двое зашли в гости и наткнулись на Павла. Прежде чем Ворожцов успел что-то сообразить, старший брат затащил одноклассников в квартиру, усадил на угловой диванчик и начал рассказывать. Долго и нудно.
Павел никогда не рвался общаться с однокашниками младшего, но сейчас он не трезв. После того, как вернулся оттуда один, с пустыми руками и пепельной головой, старший Ворожцов часто бывает нетрезв даже днем.
На столе – ополовиненный пузырь, дощечка с кое-как нашинкованной колбаской и перьями зеленого лука. Чуть в сторонке – трехлитровая банка с мутным рассолом, в котором плавают огурчики. Мама солила впрок и все сокрушалась, что никто не ест. Впрочем, Павел и теперь не ест, он закусывает.
Ворожцов входит в кухню, когда вытуривать одноклассников уже поздно. Сергуня сидит с хитрой рожей, Тимур смотрит пока просто с любопытством. Павел берет бутылку, плещет себе в стопку. Движения его уже не тверды, водка проливается.
Павел отводит в сторону руку, смотрит на Тимура с Сергуней и приглашающе вскидывает бровь.
– У? – покачивает он бутылкой.
Если бы видела мама, она бы устроила ему такой нагоняй за попытку споить малолеток. Мама к алкоголю относится очень строго. Все, кто пьет больше нее, – пьяницы. А сама она приобщается к спиртному только по праздникам и в самых незначительных количествах. Павел сейчас для нее просто спивается. Ворожцову тоже кажется, что старший брат близок к тому состоянию, когда не человек контролирует поглощаемый алкоголь, а наоборот.
– Я пиво пью, – поднимает в ответ початую жестянку Сергуня.
Павел смотрит на Тимура. Тот качает головой.
– Спасибо, я лучше чаю.
Ворожцов проходит через кухню, включает чайник. Павел снова бубнит какой-то научный вздор, понятный только ему. Сергуня втихаря посмеивается над ним.
Скорей бы уже закипел чайник. Или пришла мама. Или началось землетрясение. Хоть бы что-то произошло, чтобы это остановить. Чем продолжится все это действо, Ворожцов знает. Это уже не первый раз. И пытаться увести приятелей от брата бесполезно. Только с пьяным Павлом поругается, и все. Это тоже уже проходили.
Павел говорит много и непонятно. Прыгает с мысли на мысль, перескакивает с одного на другое. Его история теряет всякий смысл, даже если он в ней когда-то и был. Хотя Ворожцов понимает брата. Просто он знает, о чем речь. Со стороны же Павел похож на сумасшедшего.
Он прекращает бредить, залпом опрокидывает стопку. Но она под край, рука трясется, и водка течет по губам, капает с подбородка. Жалкое зрелище.
Тимур смеется одними глазами. Сергуня прячет улыбку за пивной банкой.
Павел ставит стопку, тычет вилкой в банку с огурцами. Раз, другой – мимо. Наконец он вынимает соленость, откусывает и начинает судорожно жевать.
Хруст огурца перемыкает что-то в голове у Павла. Он зажимается, съеживается, чуть ли не уменьшаясь в размерах. Что хрустит сейчас в его памяти?
Взгляд брата становится пустым, словно Павел разглядывает что-то внутри себя. И это что-то пугает его, постепенно доводя до панического ужаса. И вот уже сквозь пустоту из глубины глаз проступает животный страх.
Павел замыкается. Чайник шумит. Ворожцов напрягается, он знает, что сейчас будет.
– Паш, – с наигранной серьезностью подливает масла в огонь Сергуня, – а чем дело-то кончилось?
Павел вздрагивает. Глаза его становятся безумными, лицо кривится. Выстреливает кнопкой вскипевший наконец чайник.
Старший Ворожцов подскакивает с места и орет, не помня себя, как настоящий сумасшедший:
– Она разряди-и-илась! Эта хреновина разрядилась в обратную сторону.
Сергуня поспешно прикладывается к банке с пивом. Тимур отворачивается. Павла трясет. Он уже не на кухне, он где-то там, в своих воспоминаниях. Что за жуть там случилась? Что за смерть он держал там за руку? Ворожцов знает историю в общих чертах, но всего брат не рассказывает.
Ворожцов с чаем и пакетом пряников выпроваживает одноклассников из кухни. Те не сопротивляются. Концерт окончен, больше смотреть не на что. Павел тоже не останавливает брата. Он и сам словно разрядился. Сидит над пустой стопкой и смотрит стеклянным взглядом в одну точку. Он уже не в дебрях памяти, но еще не на кухне. Где он? Его в этот момент будто вовсе не существует.
Все кончено.
– Доигрались? – шипит сердито Ворожцов.
– Мы-то чего, – делает невинную рожу Сергуня. – Это все твой брательник. Ворожа, а ты тоже такой дурной, когда бухой?
– Подождите в комнате, я сейчас приду, – отрубает Ворожцов.
Он выпихивает Тимура с Сергуней и закрывает дверь. Подходит к Павлу. Лечить истерики он не любит и не умеет. Никогда не умел.
– Паш, успокойся, – просит он, чувствуя, что говорит не то и не так. В этих дежурных словах возникает какая-то фальшь. От ощущения ее Ворожцов злится. На себя, на однокашников, на брата.
Павел сидит так, будто его выключили. Ворожцов осторожно берет пустую стопку из-под носа брата. Тот мгновенно оживает. Вернее, оживает рука Павла. Пальцы вцепляются в запястье Ворожцова.
– Поставь.
– Тебе хватит.
– Поставь и иди.
– Поешь хотя бы, – просит Ворожцов.
Где мама? Ее брат хоть как-то слушается.
– Не хочу. Ничего не хочу, – мотает головой Павел и наливает себе еще стопку.
– Зачем ты с ними споришь? – пытается перевести тему Ворожцов, только бы брат поставил водку и забыл о ней хоть на время.
– Я не спорю. Было бы с кем. Спорить не с кем и незачем. Я объясниться пытаюсь.
Павел опрокидывает в себя прозрачное сорокаградусное, давится, морщится, зажевывает луком. Он жалок и мерзок. В душе у Ворожцова возникает брезгливый осадок.
– С ними? Они же на тебя как на…
– Не с ними, – перебивает Павел. – С самим собой.
Язык у брата заплетается. Он подпирает рукой тяжелеющую голову. Взгляд снова пытается нырнуть в глубины памяти, но застревает где-то посередине между прошлым и настоящим. Павел тупо таращится перед собой. Сейчас он напоминает не буйного психа, а тихого умалишенного после лоботомии.
Ворожцов забирает стопку, вместе с ней и бутылку. Выходит и прикрывает за собой дверь. Ему жутко. Жутко и любопытно одновременно. Давно. С тех пор, как вернулся Павел. С тех самых пор, как он впервые рассказал, что произошло там, в Зоне…
…Ворожцов перекинул через завал пару чурок, перевалился следом и, подобрав более-менее подходящие для костра деревяшки, поплелся обратно.
Сколько он ходил за дровами? Счет времени потерялся. Да и не важно это. Ничего сейчас не важно. Надо было, как говорил брат, объясниться с самим собой.
Павел до последнего был уверен, что жертвы ради науки – это нормально. И пара оставшихся в Зоне стариков – это не трагедия. И если бы эксперимент дал положительный результат, то на пару трупов вообще никто не обратил бы внимания. Но… «Эта хреновина разрядилась в обратную сторону». Кажется, отрицательный результат убивал брата больше, чем смерть научного руководителя и буча, которую подняли на кафедре. И пил Павел лишь потому, что цель не была достигнута. Средства достижения его не волновали.
У Ворожцова все было иначе. Цель была близка. И в том, что для него все будет так, как надо, сомнений не было. Сомнения были в другом. Стоило ли идти к этой цели ценой жизни Сергуни и Наташки?
Впереди за деревьями мелькнула спина. Он замер испуганно. Первые мысли были страшными и хаотичными. Только потом сообразил, что ничего страшного нет. Спина знакомая. Мазилы спина. Только вот чего это он под дождем мокнет?
Ворожцов выдохнул с облегчением и вышел из-за деревьев.
Они стояли под дождем все трое. Чуть поодаль от какого-никакого укрытия. Пусть под щит и захлестывало, но от прямого попадания дождя он все же защищал. Так чего ж они вылезли?
Ливень прошел. Теперь противно моросило. И все же под этой моросью стоять было значительно противнее, чем под жестяным навесом.
Леся закашлялась. Тимур повернулся к ней и увидал Ворожцова. Нахмурился:
– Ты где до сих пор шатался?
– Вы чего тут? – вопросом ответил он.
– Сам посмотри, – кивнул на навес Тимур.
Ворожцов послушно сделал пару шагов к навесу.
Тимур двинулся следом, на ходу бросил Лесе с Мазилой:
– А вы ждите.
Ворожцов ждать не стал, пошел вперед. Он был уже у самого навеса, когда Тимур догнал и каким-то образом даже умудрился обогнать Ворожцова.
– Ушел, – буркнул он. – Один. И шарманку уволок.
Тимур присел на корточки, не залезая под щит, кивнул. Ворожцов опустился рядом, проследил за направлением взгляда. На нижнюю сторону щита никто сразу, разумеется, не посмотрел.
Поверхность его, выкрашенная когда-то охрой, облупилась. Где-то краска вздулась пузырями, где-то вообще отваливалась. Из-под облупившейся корки проступала изъеденная ржавчиной железка.
Надписи на щите тоже отшелушились вместе с краской во многих местах. Прочесть все, что здесь было написано, не представлялось возможным, но фрагменты текста оказались вполне читаемы, и эти читаемые слова, пусть и не на русском, впивались в мозг, а следом отдавали страхом в груди:
УВАГА!
РАДIАЦIЙНА
НЕБЕЗПЕКА!
Ворожцов судорожно сглотнул.
– Узрел? – спросил Тимур.
– Не все понятно, – пробормотал Ворожцов, пытаясь прочитать следующую часть предупреждающего текста.
Но именно по этой следующей части проходили вздувшиеся пузыри краски и ржавые проплешины.
– Чего тебе непонятно?
– «Пт… …ачи», – прочитал Ворожцов. – Или вот еще: «м. Чорно…». Что это?
– В пятницу придут хачи, – обозлился Тимур. – Встреча у них на метро Чернобыльская. Ты чего, совсем повернутый? Дальше читай.
Дальше разобрать было и вовсе невозможно. Зато заканчивался текст не лучше, чем начинался:
БЕЗ ДОЗВОЛУ
КАТЕГОРИЧНО
ЗАБОРОНЕНО!
Ворожцов молча сунул руку в карман, выудил ПДА. Прибор пискнул, включаясь.
– И вы решили под дождем стоять, потому что тут «радиацийна небезпека»? – уточнил Ворожцов.
– А что прикажешь делать?
– А если дождь кислотный?
Тимур скрежетнул зубами. Ворожцову не особенно хотелось задираться и злить Тимура, но из него вдруг поперло.
– И вообще этот щит сюда могли из другого места принести.
– Ты чем разглагольствовать, лучше шарманку крути, – процедил сквозь зубы Тимур. – Леська мокнет.
О последний аргумент весь боевой настрой Ворожцова разлетелся, как бокал тонкого стекла о бетонную стену. Пальцы забегали по кнопкам. Прибор ожил. Радиационного фона здесь не было.
– Ну? – поторопил Тимур.
– Безпека, – устало бросил Ворожцов, убирая наладонник. – Если тут и была радиация, то давно уже нет. Зови всех обратно. И дрова сами тащите.
Тимур фыркнул и пошел к Лесе с Мазилой. Ворожцов залез под навес, сел, прислонился спиной к стволу и вытянул ноги. Усталость навалилась вдруг так мощно, что захотелось закрыть глаза и отключиться. И проснуться дома. За много километров отсюда. А еще лучше – за много дней до того, как они решили идти в эту экспедицию.
Ворожцов закрыл глаза и прислушался. Дождь больше не стучал по жестяному щиту. Он моросил бесконечно тоскливо, монотонно.
Прошелестели шаги. Что-то ухнулось о землю.
– Не спи, – врезался в мягко подступающую дрему надоевший за последние дни до смерти голос Тимура.
Ворожцов открыл глаза и поглядел на него.
– Костром займись, – потребовал Тимур.
– Я здесь один?
– Считаться потом будешь, – огрызнулся Тимур. – Разводи костер. Леська простыла.
И вновь одного упоминания о Лесе хватило, чтобы Ворожцов поднялся на ноги. Она уже забралась под навес, опершись на руку Мазилы. И как это Тимур позволил мелкому так возиться с Лесей? Наверное, не принимает его за конкурента. А его, Ворожцова, принимает. Как бы ни пыжился.
Ворожцов взял топор и принялся щепить деревяшку посуше.
Мазила завис. Если раньше ему было что делать, то сейчас целей не осталось. Зато была обида и непонимание, от кого чего ждать. В результате мелкий сидел, как куль на именинах. Плохо это. Очень плохо.
Леся шмыгала носом и кашляла. Если прежде это были осторожные покхекивания, то теперь кашель разошелся и звучал совсем нехорошо. И чтобы услышать это, не надо было иметь медицинского образования.
Тимур решительно потрошил рюкзак.
«Интересно, насколько его бодрости хватит», – подумал Ворожцов.
Закончив строгать щепу, он сложил и запалил костер. Принялось не сразу, огонь расходился медленно: даже казавшиеся почти сухими поленья и ветки отсырели.
Тимур вытащил из рюкзака свитер и шерстяные носки. Протянул Лесе.
– Переодевайся.
– Ей обувь сменить надо, – подал голос Ворожцов.
– У меня кроссовки есть, – тихо обронила Леся и улыбнулась.
Но улыбка вышла болезненной и совсем невеселой. Девчонку начинало лихорадить.
– Тимур, залезь в мой рюкзак. Там штаны армейские.
– Твой рюкзак, ты и залезь, – отозвался Тимур, приревновав, видимо, к тому, что оденет Лесю не он один.
– Считаться потом будешь, – вернул Ворожцов. – Я костром занимаюсь.
Тимур сердито запыхтел, но в рюкзак его все же полез. Ворожцов отметил это не без удовольствия и тут же устыдился. Наташку убили, Леся промокла и простудилась. А они все бодаются, как два молодых барана.
Щепа наконец разгорелась, заплясало пламя. Ворожцов принялся скармливать костерку ветки покрупнее. Огонь притих, от сырой древесины потянуло дымом, но костер не угас.
Тимур вынул штаны и отдал Лесе, которая тем временем откопала у себя запасные кроссовки.
– Они, правда, великоваты будут, – извиняющимся тоном объяснил Ворожцов. – Зато тепло и сухо.
– Спасибо, – кивнула Леся.
– Переодевайся, – потребовал Тимур.
Леся собрала в кучу сухие вещи и поднялась.
– Куда? – одернул Тимур. – Здесь переодевайся. Мы не смотрим.
И первым повернулся к ней спиной.
Ворожцов крутнулся на месте, не вставая с корточек. Сбоку засопел, отворачиваясь, Мазила.
А хорошо Тимур устроился. Если Ворожцов обернется, то все это сразу заметят. Даже если он обернется, чтобы проследить за Тимуром, все равно выйдет, что подглядывает. А за самим Тимуром никто не следит.
И манипулировать им, ссылаясь на Лесю, Тимур научился здорово. Ворожцов, может, и не хочет чего-то делать, а Тимур брякнет про Лесю, и он бежит безропотно. Только задним числом думает, что его развели. Да уже поздно.
Ворожцов попытался отогнать мрачные мысли, но думалось только о Тимуре и о том, какой же он, в сущности, гад.
Тимур вопреки тому, что о нем думали, подошел ближе к костру и сел рядом с Ворожцовым. Просто спросил:
– Куда дальше?
От этой простоты зловещий образ подонка, уводящего у него девчонку, развалился в мгновение ока. Пришла мысль, что думать о говнюке, заставившем всех отвернуться и подглядывающим втихаря за Лесей, было проще, чем понимать, что Тимур не говнюк и ни за кем не подглядывает.
– В смысле? – буркнул Ворожцов.
– В том самом. Карта у тебя. Куда нам дальше?
– Назад, – пробормотал Ворожцов.
– Как? – подал голос Мазила.
– Что это значит? – напрягся Тимур.
Ворожцов подкинул в костер чурку покрупнее.
Хотелось отвернуться, но отвернуться было нельзя. Нужно было что-то делать, но делать было нечего. И Ворожцов посмотрел на Тимура.
– Надо возвращаться, – сказал он. – Мы не дойдем.
Тимур стиснул зубы. Лицо окаменело.
– Ты в своем уме? Или совсем обдристался со страху?
– Я в своем уме. А ты? Сергуни нет. Наташки нет. Куда идти дальше? Зачем? Мы считали, что прогуляемся туда и быстро вернемся обратно. Мы еще не дошли, а уже…
Он сбился. Все слова, которыми можно было обозначить погибших одноклассников, выглядели неуместно: либо слишком сухо, либо чересчур фальшиво.
– Я назад не пойду, – пробурчал Мазила.
– Тебя вообще не спрашивают, – окрысился Тимур.
– Оставь его, – вступился Ворожцов.
Тимур глядел зло.
– Оставь? Я его и не трогаю. Ты лучше скажи, чего тебе в голову ударило? Да, Зона оказалась опаснее, чем мы предполагали…
– Зона опаснее, чем даже я думал, – оборвал Ворожцов. – Идти вперед нет никакого смысла. Это пустой риск.
– А идти назад – не риск? – зло и наигранно хохотнул Тимур.
– Риск, – признался Ворожцов. – Но там мы хотя бы знаем, чего ждать. А впереди…
– Ты и там не знаешь, чего ждать, – резко оборвал Тимур. – Ты под насыпь первым не лазил.
– А что под насыпью было? – снова встрял Мазила.
– Не твое дело, – взъерепенился Тимур. – Сиди и сопи в две дырки. Когда твое веское мелкое слово понадобится, тебе скажут.
Мазила обиженно запыхтел. Тимур набросился на Ворожцова.
– Трус ты!
Слово ударило больно, словно плетью хлестнули.
– Чего это? – опешил Ворожцов.
– Того это, – продолжил на повышенных тонах Тимур. – Назад пойдем, да? Значит, Серега с Казарезовой просто так сдохли, да? Ни за что? Моралист несчастный. Рохля! Тряпка! И брат твой нытик, и ты такой же!
В глазах потемнело. Ворожцов медленно начал подниматься.
– Брата трогать не смей, – прорычал он. – Понял?
– Пошел ты!
Во взгляде Тимура мелькнула ярость. Бешено перекатились желваки. Он тоже поднялся, насколько позволял жестяной навес.
Внутри у Ворожцова клокотало. Шансов против Тимура в драке у него не было. Он понимал это, знал, что если не случится чуда, то его положат на лопатки, и он опозорится. Но это знание было сейчас очень далеко.
Кровь стучала в висках. Ворожцов стиснул кулаки, подался вперед и…
Замер.
Между ними стояла Леся. Простуженная. В Тимуровом свитере и ворожцовских штанах.
– Тихо, – очень мягко и неожиданно властно сказала она. – Вы чего? Наташу не вернете.
Ее рука коснулась груди Ворожцова. Другой рукой она едва-едва касалась Тимура. Словно разводила их.
Ворожцов опустил руки, разжал кулаки.
– Надо идти назад, – пытаясь достучаться хотя бы до Леси, произнес он.
– Трус, – уже спокойнее повторил Тимур.
– Не надо обижать людей, Тимур, – одернула его Леся. – Особенно если у тебя это хорошо получается.
Она хотела добавить еще что-то, но закашлялась.
– Голосовать будем, – подхватил инициативу Мазила. – Кто за то, чтобы возвращаться?
Ворожцов поглядел на все еще сердитого Тимура. Перевел взгляд на справившуюся с кашлем Лесю. Глянул на Мазилу.
И медленно поднял руку.
– Один, – словно извиняясь, констатировал мелкий. – Кто за то, чтобы идти до конца?
И сам же первый поднял руку.
Вторым был Тимур. На Ворожцова, оставшегося в меньшинстве, он поглядел с мрачной усмешкой.
Ворожцов повернулся к Лесе. Та руку не подняла. Ни первый раз, ни второй.
– Двое против одного при одном воздержавшемся, – казенно отчеканил Мазила. – Идем дальше.
– А ты можешь назад топать, если охота, – поддел Тимур.
Ворожцов вернулся к дереву и сел, прислонившись к стволу спиной. Устало провел рукой по лицу, закрыл глаза.
Пусть себе. Он предупредил. Сделал все, что мог. Если им так охота, если считают его занудой, то и пусть. Что они понимают? Они не держали смерть за руку.
Снова закашлялась Леся. Он поймал себя на том, что и у него першит в горле. Мокро, холодно. Погода совсем не летняя. В такую легко свалиться хоть с простудой, хоть с ангиной, хоть с воспалением легких. Особенно если промокнуть до нитки и сидеть потом в мокром на холодном ветру среди леса без возможности переодеться.
– Ты это… не обижайся, – виновато пробормотал Мазила, подсаживаясь. – Я же на тебя не обижаюсь.
Проехали.
ПДА завибрировал. Ворожцов открыл глаза, рука молниеносно метнулась в карман. Пальцы стиснули наладонник, который в последний раз он так и не выключил. Забыл. Экран ожил, осветился.
По спине пробежал озноб.
– Уходим, – тихо сказал он.
Мазила опасливо заглянул через плечо. Тимур напрягся:
– Что там?
Ворожцов нервно поежился.
– Не знаю. Какие-то метки. И они движутся.
– Куда? – не поняла Леся.
– К нам, – тихо сказал Ворожцов.
Тимур среагировал первым: быстро пошвырял в рюкзак все, что успел вытащить, затянул тесьму, закрыл, щелкнул застежкой и стал топтать костер.
– Думаешь, опять эти? – спросил он деловито, словно между ними только что не было стычки.
Ворожцов пожал плечами. Надел рюкзак, подтянул лямку.
Тимур припечатал подошвой остатки углей.
– Уходим. Только шарманку выруби – прошлый раз из-за нее спалились.
Глава восьмая. Зверь
Дождь закончился. Воздух был свеж и прозрачен. Казалось, еще чуть-чуть – и он зазвенит, как тонкое стекло, по которому легонько стукнули ногтем. Ни ветра, ни скрипа деревьев, ни шороха травы.
Лишь тихий шелест шагов по мокрой дороге.
Тимур двигался быстро, но старался не шуметь. После того, как они вышли из-под навеса, прошло минут десять. ПДА Ворожцов выключил, поэтому приходилось полагаться только на собственное зрение и слух. Бежать опасно: можно сдуру угодить в аномалию. Притаиться и подождать? Тоже не вариант. Неизвестно, кто был на тех маркерах. А если те тоже их видят?
– Много меток было? – спросил Тимур, не глядя на Ворожцова.
– Десяток, – отозвался тот. – Может, больше. Показались на самой границе радара.
– А сколько до этой границы?
– Километра два.
Леся чихнула и закашлялась. Тимур обернулся, хотел сделать замечание, но сдержался. Она-то не виновата, что простыла. А вот ботан со своим нытьем чуть до драки не довел, идиот.
– Было бы не круто, если б мы назад повернули, а? – не сдержался Тимур. – Лоб в лоб с этими столкнулись бы.
– Может, это вообще стадо косуль, – буркнул Ворожцов.
Тимур остановился. Подначка неожиданно обернулась против него самого.
– Не понял. То есть твоя шарманка на косуль настроена? – нахмурился он. – А на кой черт мы тогда вообще сорвались?
– Не обязательно на косуль. Это я фигурально, – обронил Ворожцов, не сбавляя хода. – Сканер ловит сигналы крупных теплокровных.
– Не только людей?
– Не только.
Тимур почувствовал, что опять закипает.
– Так, значит, это не те, которые по нам стреляли? – уточнил он.
– Может, те, может, и не те.
Ворожцов наконец притормозил и обернулся.
– Долго еще стоять будем?
Тимур придержал за плечо Лесю и сделал знак Мазиле. Они тоже остановились.
– Ты чего творишь? – сказал он Ворожцову. – Лесе согреться надо, отдохнуть. А ты дергаешь нас из-за каких-то косуль!
– Я не собираюсь с тобой спорить. Пошли!
– А я собираюсь. Если нам не грозит опасность, нужно сделать привал.
Ворожцов сжал губы и подошел к Тимуру вплотную.
– Привал?
– Привал.
Тимур вызывающе улыбнулся. Ну что, неужели ботан все же осмелится ударить?
– Во-первых, – сопя, проговорил Ворожцов, – мы не знаем, кого засек сканер…
– А во-вторых, ты опять струхнул? – перебил Тимур.
– Ребят, ну вы уже достали, честное слово, – вмешалась Леся.
– А во-вторых, – с расстановкой закончил Ворожцов, – даже если там не люди, а животные – неизвестно, что хуже. Это Зона.
– Косули нас затопчут? – по инерции фыркнул Тимур, но в груди кольнул холодок. Вспомнились игрушки, ребенок под насыпью, ночные завывания. – Ладно. Раз уж пошли, так идем.
Тимур отстранил Ворожцова и зашагал дальше по дороге, яростно сжимая рукоять обреза. Сознание неправоты в очередной раз хлестко ударило по самолюбию. Хотелось оставить последнее слово за собой, но возразить было нечего. Это бесило.
Нужно успокоиться и держать себя в руках: мелочный срач уже стал напрягать. Тимур решил вести себя хладнокровней и не вступать в перепалку без полной уверенности в своем превосходстве.
– Стой! – шикнул подскочивший Мазила.
Тимур дернулся от неожиданности и едва не спустил курок. Строго поглядел на мелкого.
– Чего тебе…
Мазила приложил палец к губам и потянул Тимура за рукав, указывая на просвет между деревьями. Там виднелся силуэт старого телеграфного столба с провисшими гирляндами изоляторов на проводах. На вершине сидела крупная ворона.
– Слышал? – шепнул мелкий.
Тимур помотал головой.
Ворона пронзительно каркнула и, хлопнув крыльями, взмыла вверх. От резкого звука внутри у Тимура все сжалось, а Леся вскрикнула и зажала рот ладонью.
– Тихо вы! – осадил Мазила.
– Чего на измену сажаешь, – сердито сказал Тимур. – Птицы испугался?
Мелкий страшно округлил глаза и вновь поднес палец ко рту. Ворожцов осторожно толкнул Тимура локтем в бок. Шепнул:
– Не там. Внизу.
Тимур опустил взгляд к подножию столба и вздрогнул.
Там стояла собака. Крупная. Тупая морда была обращена в их сторону. Казалось, что волкодав смотрит прямо на него, но это было не так. На месте глаз у пса серела комковатая шерсть.
– Слепая, – еле слышно сказал Мазила. – Но все чует. Гляньте, как щерится.
Верхняя губа у собаки дрожала, обнажая слюнявые клыки. Ни лая при этом, ни даже рычания пес не издавал, и этот немой оскал выглядел по-настоящему жутко.
– Я боюсь, – сдавленно проговорила Леся.
Пес перестал щериться и морщить нос. Поднял голову, словно прислушался к чему-то далекому, потом опустил морду к самой траве и, роняя слюну, потрусил вперед.
– Фу! – срывающимся голосом крикнул Ворожцов, шагая к Лесе. – Пошел прочь!
Собака и не подумала останавливаться. Она так же молча прибавила ходу и заметалась из стороны в сторону, будто распрыгиваясь для решающего рывка. Тимур поднял обрез, невольно отступая и выцеливая петляющую зигзагами псину.
– Бешеная… – просипела Леся и зашлась кашлем.
– Она не бешеная! – гаркнул Мазила. – Это мутант! Стреляй!
И Тимур нажал на спусковой крючок.
Выстрел разломил тишину леса и зазвенел убегающим эхом по просеке. Отдача толкнула в руку, облачко пороховой гари повисло в воздухе сизой каракатицей.
Дробь вскользь зацепила пса: выбила кровавые брызги из облезлого бока. Слепая тварь рыкнула, сменила траекторию и бочком затрусила к кустам. От мерзкого скулежа Тимур сжал зубы, сморщился.
– Вроде ушла, – сказал он, провожая мельтешащий между ветвей силуэт. Переломил ружье, вытащил теплую гильзу. – Мелочь, с чего ты взял, что это мутант?
– Я о таких слепых песиках слышал, – отозвался Мазила. – Зрения нет, но чуют и слышат лучше обычных собак. На сталкерских сайтах говорят, что поодиночке не опасны, а вот если стаей…
Тимура как раскаленным прутом огрели. Он машинально вдавил в ствол патрон, выпрямился и посмотрел на Ворожцова. Тот, кажется, тоже все понял.
– Сколько, говоришь, меток было? – спросил Тимур, чувствуя, как страх холодным ужом вползает в потроха.
– Десяток, дюжина… Не знаю, – часто дыша, ответил Ворожцов.
– Хрена два это косули, – выдохнул Тимур. – Убираемся отсюда.
Леся снова закашлялась и чуть не поскользнулась. Ворожцов хотел помочь ей, но в последний момент отдернул руку, словно ему по ней ударили. Тимур заметил это краем глаза. В первый момент не понял, чего ботан так дрыгается. Но тут же пришло осознание: да у него же клин. В памяти Ворожцова застрял миг смерти Наташи. Ведь он тогда держал ее за руку…
– Мелкий, ты ПДА куда дел? – спросил Тимур, хотя знал ответ.
– Выронил нечаянно, когда по нам палить стали, – смутился Мазила.
– И пистолет выронил, да?
– Угу.
– Тогда пойдешь первым, – велел Тимур, уступая мелкому дорогу. – Теперь ствол у нас один. Я буду прикрывать. Если сзади стая этих тварей, хоть какой-то отпор дам.
Леся посмотрела на него с уважением, и внутри у Тимура заплясал огонек удовлетворения крохотной, но все же победой над Ворожцовым. Правда, мимолетная искорка тут же исчезла, и в душе кольнул кусок льда.
Плотная, стылая глыба с острыми ребрами.
После того, как Тимур прогнал странного ребенка, ледяной кристалл рос. В нем копился каждый новый страх, каждое сомнение, каждая потеря. Этот неудобный ком уже почти физически ощущался на вдохе.
Тимур никак не мог понять, что же так гложет его изнутри. Ведь он ни в чем не виноват. Нельзя же винить человека за то, что он хочет повзрослеть?
Мазила, гордый тем, что ему доверили роль ведущего, поправил рюкзак и потопал вперед с воодушевлением, которого сейчас всем им так не хватало. Главное, чтобы не перестарался.
Ворожцов догнал мелкого, пристроился рядом.
– Врубай свою шарманку, – бросил вслед Тимур. – Поздно шифроваться, псы и так нас чуют.
– Пойдем скорее, – сказала в нос Леся и шумно высморкалась в платок. – А то загрызут.
– Никто никого не загрызет, – бодрым голосом сказал Тимур, одной рукой ловя ее теплую ладонь, а второй крепче сжимая обрез. – Двинули.
Мокрая дорога петляла между зарослями борщевика и лужами, затянутыми зеленой пленкой ряски. Вдалеке на фоне темных нагромождений леса мелькало светлое пятно. По прикидкам Тимура, они вот-вот должны были выйти на открытую местность, к большому заброшенному зданию, которое они с Ворожцовым изначально приняли за один из ключевых ориентиров маршрута.
Сзади донесся лай. Хлесткий, неприятный звук. Тимур, стараясь не сбавлять шага, всмотрелся в изгиб дороги. Пока никого.
– Живей, – поторопил он мелкого с Ворожцовым и сильнее потянул Лесю. – Что на сканере?
– Они в километре от нас, – откликнулся Ворожцов. – Бежать и паниковать нельзя. Собаки чуют страх, это их еще сильнее злит.
– Ну, останься тогда, – огрызнулся Тимур, нагоняя его. – Поговори с ними по душам.
Ворожцов засопел, но ходу прибавил.
До конца леса оставалось метров сто, когда первые три пса показались из-за поворота. Они выскочили, водя слепыми мордами из стороны в сторону, принюхались.
Тимур дернул за собой Лесю и перешел на трусцу. Страх перед свирепыми тварями начинал гнать его, затмевая рассудок. Умом он понимал, что нужно размеренно отступать, а не драпать, брызжа адреналином, но эмоции были сильнее.
– Скорее! – крикнул Мазила.
– Под ноги смотри! – дрогнувшим голосом одернул его Ворожцов и чиркнул взглядом по собачьему авангарду. Бросил Тимуру: – Глянь, как мордами водят. Будто только что почуяли… Как не за нами гнались.
– Хорош болтать, – выдохнул Тимур. – Бегом!
Первая тройка псов снова набирала скорость. Из-за поворота показались еще с десяток облезлых тварей. Догонят – растерзают.
Тимур тащил спотыкающуюся Лесю что было мочи, на автомате бормоча какие-то бессмысленные бодрящие фразы.
Полсотни метров – до конца леса. Меньше сотни – до ближайших собак. И они приближаются, очень быстро сокращая расстояние.
Стрелять или рано?
Воздух влетал в легкие, обжигал их, со свистом вырывался обратно. Перед глазами все тряслось, Леся дергала руку, стараясь обогнать. Хрип дюжины голодных глоток слышался все явственней.