Текст книги "Аномальные каникулы"

Автор книги: Алексей Гравицкий

Соавторы: Сергей Палий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Тимур опустился на пол…

Он сидел, уложив девчонку головой на колени. Рвал какие-то тряпки, бормотал что-то невнятное, обращаясь то к Ворожцову, то к Лесе.

Она беззвучно шлепала губами, пуская кровавые пузыри. А Ворожцов не знал, что сказать. Слова кончились. Все кончилось. Остались только пустота и страх.

Он поглядел на ПДА. Меток по-прежнему было три, но он был совершенно уверен, что очень скоро их останется две.

Вот и все.

Он так активно доказывал себе, что несет за всех какую-то ответственность.

А теперь профукал все и всех, за кого готов был отвечать.

Нет ответственности. Не за кого отвечать. И вот за это теперь придется отвечать всю оставшуюся жизнь. Не перед чужими родителями, не перед своими, не перед следователем или судом – нет. Перед самим собой, перед совестью.

От прозрения сделалось еще страшнее.

Он оглянулся на Тимура.

Тот сидел на грязном полу возле окровавленной арматуры. Лесю держал теперь на руках, как ребенка.

Девчонка затихла. Глаза закрылись, кровь больше не сочилась.

Ворожцов медленно перевел взгляд на экран, заранее зная, что там увидит.

Метки было две.

Тимур заскулил, как обиженная на жизнь собака, прижался лбом ко лбу Леси и принялся мерно покачиваться взад-вперед, словно баюкал. Зачем? Она и так уже спит.

Ворожцов отвернулся и пошел на улицу. Внутри вдруг стало абсолютно пусто. В этой пустоте не было размышлений, чувств, переживаний. Не было даже страха и усталости. Только отстраненное знание. Голые, сухие факты.

А ведь Тимур любил ее. По-настоящему. На самом деле.

А он, Ворожцов? Кого любил он? И любил ли кого-то когда-нибудь, кроме своей идеи? Может, прав был Тимур, когда говорил, что они с братом одинаковые?

Нет. Пожалуй, нет.

Но если что-то, какое-то чувство было к живой Лесе, то где это чувство теперь, когда она умерла? Почему вместо него – пустота?

Ответов не было.

Слез не было.

Ворожцов просто закрыл лицо руками и почувствовал, что его трясет.

Странно почувствовал. Отстраненно. Будто все это творилось не с ним.

Глава двенадцатая. Как в жизни

Солнце уже поднялось высоко, и тень от недостроенного дома падала во двор короткой дырявой пирамидой. Ветер притих. Улица замерла, как замирают в полдень все деревенские улочки в глубинке. Не хватало, правда, квохчущих кур, вышагивающих возле заборов, стука молотка, дымящей трубы, запаха свежескошенного сена…

Не хватало жизни.

За спиной была смерть, впереди – пустота.

Тимур встал с бетонной плиты и подхватил обрез. Не заметил, каким привычным получилось движение – рука уже запомнила его, как пальцы гитариста запоминают, где и как прижимать струны к грифу. Но гитаристу для этого нужны годы, а здесь хватило трех дней.

Три дня летних каникул, которые пролетают для детей незаметно – в маленьких приключениях или обычной лености. Три дня, ставшие для него вечностью, где звенели отголоски мыслей и голосов. Где дрожало эхо поступков, желаний и чувств.

Три дня из осколков.

Тяжесть тела Леси до сих пор стыла в руках. Говорят, человек после смерти становится чуть легче, потому что его покидает душа… Дурь это все. Жизнь, только жизнь дарит людям легкость. Смерть делает тяжелее.

Кровь с лица и ладоней он кое-как отмыл, штаны оттер, заляпанный темными пятнами свитер снял и убрал поглубже в рюкзак. Следов почти не осталось. Если бы не эти полоски под ногтями, которые после похорон Леси стали будто бы еще чернее. Умом Тимур понимал – иллюзия. Ведь на этот раз они копали не руками, а найденными среди инструментов лопатами. Умом понимал. Но глаза все равно видели: полоски стали черней, въелись.

Ворожцов окончательно замкнулся. Тимур то и дело ловил на себе его долгий пустой взгляд, странный взгляд: будто на висок падал едва тлеющий уголек – ни горячий, ни холодный. Невесомый. Почти пепел.

Они практически не разговаривали. Так, перебрасывались короткими фразами – информацией, не эмоциями. Спокойно, без надрыва.

Тимуру иногда казалось, что Ворожцов вот-вот окликнет его и начнет говорить. Говорить что-то важное, правильное…

Но Ворожцов молчал.

Лишь долго смотрел в висок.

Нужно было проверить дома по другую сторону улицы. Найти прибор. Теперь это стало навязчивой идеей, засевшей в мозгах. Просто развернуться и уйти после всего казалось как-то дико, нечестно по отношению к остальным.

Сергуня сказал бы, что они идиоты, если зашли так далеко, но не собираются добраться до этой штуковины. Наташка пожала бы плечами и поправила прическу, но любопытство перебороло бы девичьи опасения. Мазила бы вскинулся и ввинтил очередную байку про сталкеров. Леся… Она и так оставалась с ними до конца.

При мысли о Лесе пришла боль. Почти физическая. Тимур нахмурился, закрыл глаза. В сознании теперь каждый раз срабатывал какой-то блок, когда упрямая память воскрешала образ Леси.

Память воскрешала, а сознание стирало.

Словно кто-то задергивал плотную штору, не давая разглядеть, что же там дальше.

Страшно. Как на старом детском планшете: вот он, простой и знакомый рисунок, узнаваемые черты лица, глаза, улыбка… Но только соберешься рассмотреть получше, как кто-то резким движением встряхивает игрушку, и изображение стирается.

Хлоп, и чистый экран.

– Готовь шарманку, – бесцветным голосом сказал Тимур. Слова прозвучали глухо, он словно услышал их со стороны.

– Готова, – так же глухо отозвался Ворожцов. – В крайнем доме ничего нет. В следующем – две аномалии.

Тимур поправил заметно отощавший рюкзак и пошел через улицу по диагонали к развалюхе, которую и домом-то можно было назвать с большой натяжкой. Осевший забор, потемневшие бревна, прогнившие ставни.

Ворожцов бесшумно пристроился рядом, поймал шаг. Тимур машинально отметил, что у них теперь само по себе получалось ходить слаженно – чуть ли не синхронно ускоряясь и притормаживая, останавливаясь как по команде. Одновременно поворачивая и меняя траекторию, будто не просто шли два человека рядом, а были связаны короткой веревкой. Они стали интуитивно чувствовать друг друга. Иногда Тимур угадывал предупреждение Ворожцова за секунду до произнесенного слова, а тот, в свою очередь, замирал, ловя какой-то неосознанный Тимуров жест.

Наверное, так ходят напарники, всерьез притертые один к другому.

Метрах в пяти от дома Тимур остановился. Прислушался. Даже не к внешним звукам, а скорее к внутреннему голосу.

Нет. Все-таки между ними пропасть. Хоть Ворожцов и повторил его маневр с точностью робота. Хоть и стоит вот в шаге, дышит в такт. Хоть сердца их, может быть, и отстукивают одинаковый ритм…

Все равно – пропасть.

Глубиной в три дня.

Шириной в четыре смерти и две жизни.

Говорят, настоящие испытания сближают людей, делают их друзьями навек. Дурь. Невозможно крепко сцепиться оборванными краями судеб. Нельзя жить в лохмотьях общей памяти.

Дурь это.

А реальность вообще слепа к таким восторженным откровениям.

Тимур снова почувствовал на виске уголек взгляда. Не стал поворачиваться. Зачем?

Он просто поднял обрез и двинулся вперед, к темному дверному проему. Ворожцов тенью скользнул следом…

Или это Ворожцов пошел, а Тимур, как тень, прыгнул ему под ноги? Ведь солнце как раз сзади…

Какая разница.

В голову лезла какая-то ерунда, долбили посторонние мысли, заглушая ледяной хруст пустоты. Смахивая крупицы памяти, как «дворники» сметают капли дождя с лобового стекла машины в ненастный день.

Прежде чем переступить порог, Тимур притормозил. Включил налобник и встряхнулся. Нужно было сосредоточиться. Лезть вперед в таком состоянии опасно.

– Ты чего? – спросил Ворожцов.

– Мозги на место ставлю. – Тимур с силой провел ладонью по лицу, словно хотел вместе с пылью и потом стянуть какую-то надоевшую маску. Глубоко вздохнул. – Сам готов?

– Да.

– Пошли.

В крохотных сенях почти ничего не уцелело – обрывки тряпья, битая посуда, ржа, плесень, гниль. Внизу чернел подпол, пройти к комнате можно было только по единственному уцелевшему бревну.

Придерживаясь левой рукой за низкую притолоку, Тимур добрался до двери и почувствовал, какая она сухая в отличие от влажной балки. Из комнаты явно веяло теплом.

– Там? – уточнил он, не оборачиваясь.

– Да, обе, – подтвердил Ворожцов. – Похоже на…

Тимур дернул дверь, и деревянная ручка с противным треском осталась у него в кулаке. Закачавшись на бревне, он едва не сверзился в подпол. Луч налобника заплясал по покрытой иссохшим белесым налетом стене.

Восстановив равновесие, Тимур уперся рукой с обрезом в потолок и саданул по двери ногой. Дряхлые доски не выдержали, проломились под тяжелым ботинком. Часть косяка рассыпалась в мелкую щепу, половина полотна со скрипом ушла внутрь и обвалилась.

В лицо моментально ударил теплый, сухой воздух, по глазам резанул свет. Тимур зажмурился, прикрылся ладонью.

Угол дома давно просел и обрушился. Половина комнаты была завалена обломками крыши и потолочных балок. А за всем этим нагромождением мерцали знакомые желтые огоньки.

Две аномалии. Точно такие они уже встречали в ангаре, когда столкнулись с гигантским хищником.

– Вряд ли пенсионеры ставили свои опыты здесь, – проворчал Тимур, осторожно разворачиваясь в проеме. – Зря лезли. Можно было вообще снаружи обойти.

– Кто ж знал, – откликнулся Ворожцов.

Его силуэт двинулся и замер на фоне светлого пятна входной двери. Тревожно зажужжал наладонник.

– Еще аномалия? – поинтересовался Тимур.

– Нет, это на сканере, – ответил Ворожцов. – По улице кто-то идет.

Тимур с удивлением отметил, что известие о появлении на радаре незнакомца – будь то человек или зверь – не произвело на него почти никакого эффекта. Ни дрожи в коленях, ни прошибающего внутренности холода, ни озноба, ни мурашек на спине.

Тот, кто был снаружи, не пугал его – просто вызывал рациональную осторожность. И это было совсем новым ощущением, вовсе не беспечности или равнодушия, как могло показаться сначала.

Отнюдь. Это было ощущением превосходства.

Короткий укол всесилия заставил сердце сжаться, но чувство быстро ушло. Опасное чувство, граничащее с безрассудством.

– Далеко? – спросил Тимур.

– Метров пятьдесят. – Голос Ворожцова тоже был ровным. Совсем не похожим на знакомый лепет ботана. В нем скользила та же тихая, почти безумная уверенность надломленного человека, как в самом Тимуре. – Я выхожу.

– Стой, – жестко осадил Тимур. – Подожди.

– Чего? – не понял Ворожцов. – Ты за мной. Я слежу за перемещением, ты прикрываешь. Как обычно.

– Нет, не как обычно, Ворожцов, – покачал головой Тимур, и луч фонарика повторил его движение. – Нет никакого «обычно», понимаешь? Нет, не было и не будет.

Тот обернулся, и Тимур наконец поймал его взгляд не виском, а глазами. Пустой, перегоревший взгляд. Не уголь. Пепел.

– Почему? – просто спросил Ворожцов, практически не щурясь на свет налобника. – Почему это не как обычно, а, Тимур?

На ПДА в его руке мерцала точка, приближаясь к центру экрана.

Тот, кто идет по улице, вот-вот поравняется с их домом, окажется совсем близко…

– Потому что если ты сейчас выйдешь и сыграешь в храброго бойскаута, – проговорил Тимур, подбирая слова, которые падали с языка тяжелыми каплями, – то наша затея провалится.

– Почему? – настырно повторил Ворожцов. В его тоне прорезался холодный вызов. – Грохнешь его, найдем прибор. Сделаем то, зачем пришли. Ничего не провалится.

– Нет, Ворожцов, – с нажимом ответил Тимур. – Если ты сейчас выйдешь, то никакой прибор не поможет. Понимаешь?

Тот понимал, Тимур видел по глазам. Но за пониманием дрожал остывший пепел безразличия и немого отчаяния. Он уже наблюдал такой взгляд – взгляд переломанного неудачами человека, жившего рухнувшей в одночасье идеей. На кухне, по ту сторону ополовиненной бутылки.

Он даже посмеивался над причудами ученого, не осознавая трагедии…

– Я похож на брата? – спросил Ворожцов, и чужая улыбка тронула его бледные, потрескавшиеся губы. – Похож, да?

– Ты похож на тряпку, – припечатал Тимур, стиснув зубы. Выцедил: – А если выйдешь, тебя порвут до конца.

– Все еще играешь во взрослого, – печально усмехнулся Ворожцов. – Не надоело?

Пропасть.

Глубиной в три дня.

Шириной в четыре смерти.

И две жизни.

Тимур, рискуя упасть с бревна, подошел к Ворожцову и положил ему ладонь сзади на шею. Притянул и упер лбом в свой лоб, сворачивая фонарик на сторону. Сжал попавшую в пальцы шевелюру, стиснул.

– Опомнись, Женька, – сказал он и вдавил башку упрямого ботана в свою собственную с такой зверской силой, будто хотел, чтобы у того лопнул череп. – Опомнись. Там никого нет.

Три дня.

Четыре смерти.

Всего две жизни.

И пустой экран наладонника…

Тимур так и не понял, куда делась метка на сканере. Просто исчезла, и все. Они с Ворожцовым вышли из дома, и через минуту он уже не был уверен, что эта метка вообще появлялась на ПДА.

Тихая улица, слепящее солнце.

Здесь, в Зоне, не все так просто, как кажется на первый и даже на второй взгляд.

Тут лучше доверять обыкновенным болтам, чем самому современному оборудованию. Зона показывает не всегда то, что ты готов увидеть. Иногда она пугает миражами, плетет вокруг узор из бритвенно-тонких линий, за которыми совсем не то, чего ждешь.

Перед глазами возник образ Леси. Память услужливо дорисовала и без того знакомые черты. Красивая, самая красивая в классе…

Тимур опустил веки.

Хлоп, и пустота.

Некоторое время они стояли и прислушивались к тишине. Ворожцов озадаченно переключал приложения на ПДА, искоса поглядывал на Тимура, соображал что-то.

Пусть соображает. Полезно. Здесь нельзя расслабляться ни на миг. Даже если кажется, будто все плохое, что могло случиться, уже случилось, и хуже быть не может.

Может.

Тут все гораздо сложнее, чем кажется. Тут никто не ограничивает твои действия. Тут свобода. Тут ты сам себе творец. Что может быть хуже?

– Как ты понял? – наконец решился спросить Ворожцов. Ну, про то, что метка пропадет?

– Не знаю, – ответил Тимур. – Уверен, что она вообще была?

Казалось бы, этот встречный вопрос должен был окончательно загнать Ворожцова в тупик, но тот лишь нахмурился еще сильнее. Значит, тоже не уверен. Значит, эта метка действительно могла существовать только в их воображении. Но как?

– Не могло же нам одновременно почудиться, – задумчиво предположил Ворожцов, словно услышал Тимуровы мысли. – Или… могло?

– Фиг знает, – пожал плечами Тимур, не сводя с него глаз. – Ты у нас умник.

– Не хотел тебе говорить… – Ворожцов замялся на секунду, но потом продолжил: – Я давно заметил одну странность. С тех пор, как мы переплыли через реку, стали происходить некоторые вещи…

– О, ты тоже заметил? – не удержался от подначки Тимур.

– Не, ты не понял, – отмахнулся Ворожцов, не обратив внимания на иронию. – Я не о мутантах с аномалиями. Некоторые вещи, они как бы не просто происходят…

– Типа, нам что-то подбрасывают и смотрят, как выкручиваться будем? – подыграл Тимур.

– Вроде того, – кивнул Ворожцов. – Даже не то чтобы выкручиваться, а просто – как отреагируем… Игрушки те, зверюга в ангаре, экскаватор… Теперь вот – эта метка на сканере.

– Я тоже сначала так думал, – признался Тимур. – Только потом понял: нет здесь никакого сверхразума или еще чего. Никто нас не изучает, никому мы на фиг не сдались.

Ворожцов оторвал взгляд от экрана и уставился на Тимура. Показалось, или за дрожащим пеплом снова затлел уголек?

– А что же тогда? – с какой-то легкой обидой в голосе спросил он. Ага, не привык умник оказываться в роли непонимающего.

– А ничего, – покачал головой Тимур. – Оно просто происходит, и все. А смысл мы уже сами выдумываем. Кто во что горазд.

– Как в жизни, – сорвалось с губ Ворожцова.

– Как в жизни, – эхом отозвался Тимур. – Ну что, отпустило, бойскаут?

– Более-менее.

– Пошли.

Следующий дом оказался полон ржавых нитей, свисающих с потолка. От этих косм детектор зашкаливало: светлые пятна сливались в единую массу, словно вся изба была наполнена одной бесформенной аномалией до краев.

Тимур бросил болт. Железка пролетела сквозь первую завесу и увязла в следующей. Косматая ржавчина никак не отреагировала.

Ворожцов отстранил его, подошел ближе и осторожно попробовал сунуть в рыжие лохмотья палку. Ничего.

– На драные занавески похоже, только из проволоки, – хмыкнул Тимур. – И ноль реакции.

– Больше поросль какую-то напоминает, – не согласился Ворожцов. – Подожди-ка…

Он отошел к забору, сорвал кустик лебеды и вернулся. Бросил на лохмотья. Раздалось еле слышное шипение. Листья, соприкоснувшиеся с рыжими нитями, моментально пожухли, стебель покрылся ожогами.

На порог упали скукожившиеся остатки кустика.

– Хм, как раскозявило. – Тимур выпятил нижнюю губу и рефлекторно отступил на шаг. – Если б мы сунулись, было бы не круто.

– Похоже на химический ожог, – сказал Ворожцов, обходя дом со стороны и поддевая приколоченную ставню. – Помоги. В окно глянем, если прибора там нет, пойдем дальше.

Прибора в заросшей нитями комнате не оказалось. Обстановку сквозь мутное стекло разглядеть не удалось, но и без того было ясно: ставить эксперимент в таких условиях не решился бы даже сумасшедший. Да и аномалия явно не та.

– Сколько еще осталось? – спросил Тимур.

– Чего «сколько»? – не сообразил Ворожцов.

– Домов прочесать.

– А-а… Три штуки. В следующем одна аномалия, и дом неплохо сохранился. Надеюсь, там.

Соседний с «косматым» дом и правда выглядел крепким. Но, как выяснилось, только снаружи. Изнутри его словно взбили миксером: о существовании межкомнатных дверей напоминали только огрызки коробок в проемах, вся мебель была переломана, утварь искореженными ломтями валялась по углам. В толстых бревнах торчали мелкие осколки посуды и зеркала.

А посреди большой комнаты едва уловимо дрожал воздух. Под потолком медленно кружила пуговица от разодранной в лоскуты подушки. Перекошенная картина торчала в разбитом окне, словно ее запулило туда мощным ураганом. Только не снаружи, а изнутри.

При виде вихреобразной аномалии Тимура невольно передернуло. Что-то подобное убило Сергуню.

– Пошли отсюда, – попросил Ворожцов. – Не то.

– Не мог этот смерч прибор твой разнести? – уточнил Тимур, пятясь к выходу.

– Вряд ли, – ответил Ворожцов. – Аномалия должна быть совсем не такой.

– А какой?

– Точно не знаю, но не такой. Брат говорил, она совсем не похожа на остальные. А эта… Она как…

– Да, я помню.

Тимур быстрым шагом покинул дом и через двор вышел на улицу. Дождался Ворожцова, прежде чем идти дальше. Окинул взглядом два оставшихся дома: едва возвышающаяся над травой хибара, каким-то чудом еще не ушедшая под землю полностью, и одноэтажный домик с верандой.

– Сколько в этих? – поинтересовался он у подошедшего Ворожцова.

– В землянке одна аномалия, а в том, с верандой, три штуки, – сказал Ворожцов. – Скорее всего в нем и…

Зажужжал ПДА.

– Что? – Тимур заглянул через плечо Ворожцова. По экрану медленно плыла мерцающая метка. – Опять глюки?

– Я не знаю, – тихо сказал тот и резко обернулся. – А если не глюки?

Тимур всмотрелся в залитый солнечным светом конец улицы. Недостроенный дом, дырявая тень от него в форме пирамиды, груды битого кирпича и строительного мусора. Где-то там осталась Леся…

Как только в памяти всплыл знакомый образ, сознание вновь щелкнуло и стерло картинку.

Хлоп, и нет ее.

Только улица тонула в поросшем бурьяном пустыре с остатками покосившегося забора. Когда-то там были огороды, а теперь торчали огрызки досок, и колыхалась от легкого движения воздуха трава…

Неправильно она колыхалась в одном месте. Против ветра.

– Видишь? – Тимур сглотнул и перехватил обрез. – Там, у забора.

– Да, – кивнул Ворожцов. – Не глюки.

Слепая собака вышла на дорогу неспешно: без опаски, но и не торопясь бросаться вперед. Повела уродливой мордой сначала в одну сторону, потом в другую, будто принюхивалась. Тимур обратил внимание, как Ворожцов машинально прижал к боку покусанную руку и засопел.

– Одна? – косясь на ПДА, уточнил Тимур.

– Вроде бы.

В голосе Ворожцова больше не было того безумного пофигизма, который так испугал Тимура в доме с проваленным полом. Ботан снова боялся, и это в данном случае обнадеживало. По крайней мере не станет без повода кидаться грудью на амбразуру.

Псина опустила башку к земле и безмолвно потрусила вперед, словно взяла след. Тимур живо дернул в сторону с дороги. Ворожцов как привязанный мотнулся следом.

– Пропустим? – спросил Тимур, прижимаясь к столбу и ведя стволом цель. – Или шарахнуть?

Ворожцов неотрывно следил глазами за тварью и сопел. Кажется, в тот момент ему было по барабану, как избавиться от присутствия псины – лишь бы поскорее. Да уж, советчик.

– Если к нам повернет, пальну, – прокомментировал Тимур скорее для себя, чем для Ворожцова. – А пойдет прямо – так и пусть чешет. Скатертью дорожка.

Палец застыл на спусковом крючке. Тимур плавно вел обрезом слева направо. Слепая псина рысцой двигалась по улице, приближалась.

Когда тварь поравнялась с ними, она на секунду замедлила бег. Повернула к Тимуру изъеденную язвами морду и коротко оскалилась. Но не рыкнула, не гавкнула. Даже не фыркнула.

Псина будто бы усмехнулась ему в лицо и потрусила дальше.

Тимур провожал стволом собаку до тех пор, пока она не скрылась из виду, и только после этого опустил обрез. Убрал затекший палец со спускового крючка.

– Ушла вроде, – сипло сказал он, прокашлялся. – Ушла?

– Да, – отозвался Ворожцов, глядя на экран. На лбу у него выступил пот.

– Ты нормально? – спросил Тимур.

– Сойдет. – Ворожцов осторожно подвигал перевязанной рукой. – Аж рана заболела. Как почувствовала, зараза.

– Я слышал о таком, – кивнул Тимур. – Психомоторика, что ли…

– Сам ты психомоторика, – проворчал Ворожцов, переключая ПДА на детектор. – Пойдем, землянку проверим.

Лачугу обследовали больше для галочки, чем с реальной надеждой на то, что прибор окажется в ней. Избенка дышала на ладан, и Тимур даже не рискнул забираться внутрь: только пригнулся, держась за остатки крылечного козырька, и посветил фонариком в просевший вход.

– Там мне одному не развернуться, не говоря уж о троих ученых, – разгибаясь, сказал он. – И аномалии никакой не видно. Ты напутал, что ли?

– Аномалия есть, – ответил Ворожцов, показал четкую точку на детекторе. – Ты не заметил, наверное.

– Да вроде фонариком светил.

– Если электрическая, то в свете ее, наоборот, хуже видно.

Тимур выключил налобник и снова нагнулся. Дал глазам привыкнуть, всмотрелся. Где-то в глубине развалившейся избенки действительно кружили несколько мерцающих огоньков, слегка разгоняя тьму. Только в отличие от желтых, которые вились над огненными скороварками, у этих был голубоватый оттенок.

– Да, похоже на электрическую, – обернулся он. – Но, насколько я понимаю, это никак не наш вариант?

– Не наш, – согласился Ворожцов. – Методом исключения получается…

Он указал на соседний дом с верандой.

Лезть через одряхлевшие дворовые постройки и раскисшую канаву возле перекошенной ограды было опасно. Тимур решил обойти с улицы. Они вернулись на дорогу, прошли метров пять и остановились перед железными воротами.

Не крепость, но дверь вполне надежная. Жестяной забор по обе стороны давно проржавел и изогнулся, хотя прорех в нем не было.

Тимур дернул калитку. Заперто. Он отошел от ворот и пнул ногой крайнюю секцию забора. Громыхнуло. Рыжая труха сыпанула на землю, но забор устоял. Мало того: острый железный край отошедшего листа едва не пропорол ботинок.

– Огрызается.

Тимур отступил на шаг и с размаху врезал каблуком в самый центр ржавого листа. Звук получился громче, трухи осыпалось больше, ногу отпружинило сильнее, но результат оказался все таким же – нулевым.

– Хватит долбить, – сказал Ворожцов и двинулся вдоль забора. – Наверняка есть какой-нибудь лаз.

– Ищи свой лаз, – обронил Тимур и в третий раз саданул по строптивой секции, вложив в удар весь свой вес.

Нога провалилась вместе со слетевшим листом, и Тимур чуть не вписался лбом в поперечину. В последний момент успел выставить руку и ухватиться за соседнюю секцию. Замедлить падение получилось, остановить полностью не удалось. Инерция оказалась слишком велика, и Тимур вместе с рюкзаком повалился на выбитый ржавый лист.

Тут же вскочил, громыхая, и уперся взглядом в недовольную рожу Ворожцова. Тот укоризненно смотрел через прореху в заборе и качал головой.

– Чего уставился? – набычился Тимур, поправляя рюкзак.

– Отлично загримировался. – Ворожцов поводил пальцем возле щеки, намекая на перемазанную физиономию самого Тимура. – Только зря старался: вся маскировка насмарку после такого грохота.

– Смотрю, чувство юмора прорезалось, – сказал Тимур, вытирая рукавом перепачканное в ржавчине лицо. – Вовремя оно у тебя, ничего не скажешь.

– Нос вытри, – посоветовал Ворожцов.

– А ты под носом, – вернул Тимур.

Ворожцов машинально провел кулаком над верхней губой – жест получился дурацким.

– Тьфу на тебя, – улыбнулся он.

– Подобрал сопли? – Тимур тоже беззлобно усмехнулся. – Ладно, готовь шарманку и пошли. Надеюсь, прибор твоего брата здесь.

Пол на веранде, как ни странно, оказался цел, хотя и захламлен. Навес тоже сохранился почти полностью, лишь самый его угол обвалился вместе с рваным куском рубероида и проржавевшей водосточной трубой.

На входной двери лохматились остатки обивки. Вдоль косяка угадывалась нехитрая резьба, гласившая, что некий Гриша тут любил некую Клаву в июле 1983-го. На толстых скобах висел амбарный замок.

Тимур дернул за ручку, хотя и так было видно, что скобы вколочены глубоко, а доски не гнилые.

– Тоже пинать будешь? – полюбопытствовал Ворожцов.

– Не буду, – ответил Тимур. – Глянь, ставни наглухо забиты?

Ворожцов осторожно прошелся по скрипучей веранде, оглядывая большие заколоченные окна, попробовал одну из досок на прочность и вернулся.

– Наглухо. Может, с торца обойдем?

– Не, собью замок.

– Как?

– Громко. Все равно нашумели уже. Ну-ка, отойди подальше, а то срикошетит еще…

Ворожцов засопел, но возражать не стал, отодвинулся от двери. Тимур тоже отступил на шаг, прицелился не в сам замок, а ближе к одной из скоб, и, рефлекторно прищурившись, надавил на спусковой крючок.

Шарахнуло так, что уши заложило. Обрез дрогнул в руках. Вправо брызнул целый фонтан мелкой щепы, что-то с неприятным свистом отскочило и дзенькнуло по краешку водосточной трубы. Запахло пороховой гарью.

Тимур запоздало отпрянул, хотя в общем-то напрасно: в них с Ворожцовым ничего не отлетело. Вместе с замком выстрелом снесло часть двери и нижнюю половину косяка. И теперь было не ясно, кто любил неизвестную Клаву в июле 1983-го.

Тимур поморгал, разогнал рукой едкий дым, перезарядил обрез. Подцепил стволом дверь. Скрипнуло.

– Прошу, – приглашающе повел он рукой и включил налобник. – Шарманщики – вперед.

Ворожцов знакомо передернул плечами, выставил перед собой ПДА и исчез внутри дома. Позвал почти сразу:

– Здесь темень. Иди, свети.

Тимур аккуратно подвинул Ворожцова и переступил порог.

Тут и сеней-то не было, скорее – просторная прихожая-столовая с двумя коридорами, ведущими в комнаты. В углу ржавел холодильник, на прибитых к стене полках рядами стояли пузатые банки со вспученными крышками и давно сгнившим содержимым, на столе под слоем пыли угадывался клетчатый узор клеенки.

– Дальше, что ль, аномалии? – спросил Тимур.

– Одна в ближней комнате, а еще две… – Ворожцов вгляделся в экран ПДА, жутковато подсвечивая им лицо. – Не пойму. Две аномалии прямо перед нами.

– Где? – замер Тимур и медленно повел головой из стороны в сторону. Воздух не дрожал и не плавился. – Не вижу.

– На потолок посвети, – прошептал Ворожцов.

Тимур поднял голову, луч уперся в два мутных пятна. Не будь рядом бдительного Ворожцова с детектором, он бы их и не заметил, пока не… Тимур, честно говоря, представления не имел, как действуют эти штуковины.

На вздувшейся желтыми волдырями побелке висела пара бурдюков. Их словно бы приклеили к потолку. Набрякшие, бурого цвета, склизкие на вид. Раскинувшие вокруг себя мельчайшие блестящие паутинки. Мерзкие.

– Только не вздумай по ним палить, – быстро предупредил Ворожцов. – Мало ли что.

– Да уж не дурак, – фыркнул Тимур и двинулся по дуге, с хрустом давя что-то на полу. – Обойдем вдоль стены, дел-то на раз-два.

– Ты осторожней, раз-два, – осадил Ворожцов, ступая следом и не спуская глаз с бурдюков. – В комнату войдешь и тормози.

Слушая его увещевания, Тимур добрался до короткого коридора и, прижавшись спиной, обогнул угол. Нащупал рукой дверь, толкнул – хорошо хоть здесь оказалось не заперто.

Он шагнул в комнату и чуть не споткнулся на неожиданно высоком пороге. Чертыхнулся. Бросил через плечо:

– Носом не клюнь!

– Ага. – Ворожцов вошел и остановился. – Ну?

Тимур окинул взглядом пустой центр комнаты. Потом догадался и так же, как в прихожей, перевел луч на потолок. Бурый бурдюк здесь выглядел посолидней: висел конусом вокруг провода и охватывал сеточкой паутины всю верхнюю половину люстры.

В дальнем конце комнаты виднелась тумбочка с пластинками, на которой пылился прикрытый пластиковой крышкой проигрыватель. На стене застыли часы. По полу был разбросан целый ворох пожелтевших журналов. У стены стояли две сдвинутые пружинные кровати без матрацев. На одной из провисших сеток лежал старый фотоаппарат. Короткий объектив был прикрыт крышкой.

– Фотик, – констатировал Тимур.

– А… прибор? – Ворожцов огляделся.

– Может, в другой комнате, – предположил Тимур, чувствуя, как неприятный холодок неудачи заползает внутрь. Тупо добавил: – Ты же говорил: на штативе. Раз есть фотоаппарат, должен быть штатив.

– Аномалия не та, – упавшим голосом произнес Ворожцов. – Там должна быть энергетическая, одна-единственная… А тут три каких-то слизняка.

– Что же получается? – выцедил сквозь зубы Тимур. – Зря все? Зря все…

Он не договорил, чувствуя, как в горле застрял комок.

– Наверное, мы ошиблись, – пробормотал Ворожцов. – Значит, не все дома еще обошли.

– Сам же говорил, что аномалии только в этой части деревни!

– Нужно еще раз проверить…

Тимур мотнул обрезом в сторону выхода. Велел:

– Пошли-ка на улицу.

Ворожцов прищурился и потыкал пальцем в экран наладонника, словно там можно было погуглить и найти ответы. На ПДА высвечивалась окружающая картинка: три аномалии на детекторе, две метки на сканере. И всё.

– Пошли, – повторил Тимур уже спокойнее. – Нечего в темноте тупить.

– Ты прав, – согласился Ворожцов. – Давай на улицу, там разберемся.

Перед тем как выйти, Тимур все же проверил дальнюю комнату. Но ни треноги, ни прибора там не обнаружилось. Он вернулся в прихожую, подсвечивая себе и Ворожцову, обогнул пару так и не проявивших себя бурдюков и вышел на веранду. Дал глазам привыкнуть к солнечному свету, двинулся к вышибленному листу жести в заборе. Ворожцов поспешил за ним.

– Ну и где твой прибор? – раздраженно спросил Тимур, останавливаясь посреди дороги и разводя руками. – Где, умник? Может, за столбом не видно? Или в канаве твой братец его спрятал?