Текст книги "Штурм Берлина
(Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин)"

Автор книги: Алексей Сурков

Соавторы: Евгений Долматовский,Цезарь Солодарь,Евгений Герасимов,Владимир Шмерлинг,Зигмунд Хирен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

* * *

Непревзойдённый по силе огня артиллерийский удар. Одно за другим взлетали вверх укрепления немцев. Когда яркие лучи прожекторов осветили закрытый серой стеной передний край противника, к гулу нашей артиллерии присоединился гул приближающихся танков прорыва «ИС». Наша пехота выходит из окопов и в единодушном порыве бросается в атаку.

– Вперёд, друзья! За Родину! За Сталина! – зовёт бойцов голос нашего знаменосца рядового Килина.

Постепенно рассеиваются закрывающие солнце пыль и дым. Артиллерия перенесла огонь в глубь обороны отступающего противника.

В 8 часов утра наше знамя Победы уже развевается над станцией Вербиг. За три часа мы с боем прошли пять километров.

Немцы ещё попробовали контратаковать нас, но их встретил дружный огонь; орудие прямой наводкой подожгло один танк, подбило другой, и контратака захлебнулась.

В цепи бегущих впереди бойцов снова заколыхалось знамя Победы, и в эту минуту вражеская пуля ранила героя-знаменосца. Но знамя подхватил старший сержант Шкурко, и оно по-прежнему неудержимо несётся вперёд, настигая ошеломлённого врага.

Капитан КУЗЬМЕНКО.

Бронзовая фигура красноармейца, шагающего через Одер. Подарок воинов 1-го Белорусского фронта товарищу Сталину.

Дважды Герой Советского Союза гвардии генерал-полковник
В. ЧУЙКОВ
Славный маршрут

Осенью 1944 года воины 1-го Белорусского фронта послали товарищу Сталину подарок – бронзовую фигуру красноармейца, шагающего через Вислу и Одер. Красноармеец держал в руках знамя, оно было занесено над Берлином. Приняв подарок, товарищ Сталин сказал:

– Бойцы 1-го Белорусского фронта задачу свою понимают правильно.

Большое счастье это было для нас, стоявших тогда на вислинском плацдарме, – мы почувствовали, что наша страстная мечта сбудется, что вождь и Верховный Главнокомандующий именно нас нацеливает на Берлин, что именно нам предстоит водрузить над Берлином знамя Победы.

Когда стало известно решение Ставки Верховного Главно командующего, старые товарищи-генералы, делясь своими чувствами, говорили мне:

– Твои гвардейцы, Чуйков, пройдут славный маршрут Отечественной войны: Сталинград – Берлин.

Я знал, что к предстоящей операции надо готовиться очень серьёзно, иначе немцы соберутся с силами и остановят нас перед Берлином. Это их от гибели не спасёт, но для нас, сталинградцев, будет позором.

Опыт уличных боёв был у нас большой. В Сталинграде мы создали штурмовые группы – это была школа боя в городе. На нашем пути к Одеру стояла Познань, в этом городе наши гвардейцы дрались 25 дней. Наконец, взятие крепости Кюстрин на Одере было репетицией битвы за Берлин.

В дни подготовки войск к последнему, решающему наступлению я написал статью «Как действовать в бою за населённый пункт». Все бойцы и офицеры армии прекрасно понимали, что под скромным выражением «населённый пункт» я подразумеваю ни больше ни меньше как Берлин, столицу фашистской Германии.

Сталинградские штурмовые группы были обогащены опытом наступательных боёв за города Запорожье, Одессу, Люблин, Лодзь, Познань и наконец Кюстрин.

Я поставил бойцам штурмовых групп в пример героя боёв за Познань, кавалера двух орденов Славы, гвардии младшего сержанта Василия Алейника, действия которого отличались необыкновенной стремительностью. Благодаря смелости и быстроте его группа захватила в Познани одно сильно укреплённое угловое здание без всяких потерь.

Когда я бывал в войсках, беседовал с бойцами, разговор обыкновенно вращался вокруг берлинской темы:

– Что-то у тебя, сержант, сапоги потрёпанные.

– Ничего, товарищ генерал, до Берлина хватит!

Я спросил одного старшину, каково положение с патронами в роте.

Он ответил мне:

– Разрешите доложить, до Берлина хватит.

Перед фронтом нашего предстоящего наступления проходила гряда так называемых Зееловских высот – серьёзное естественное препятствие, укреплённое врагом. Его оборона эшелонировалась на большую глубину, до Берлина.

Разведку этих высот мы вели всеми средствами. Офицер моего штаба гвардии подполковник Велькин дважды летал над ними на штурмовике, изучая расположение противника.

Ночью 16 апреля, находясь на своём наблюдательном пункте на плацдарме за Одером, я старался по доносившимся до меня звукам разгадать, что делается у противника. Наше наступление не могло быть для немцев неожиданностью. 14 апреля пленный, взятый во время разведки боем, показал: «Это не было вашим большим наступлением, дня через два вы начнёте большое наступление, будете прорывать нашу оборону. Потом ринетесь на Берлин. Дней через семь подойдёте к Берлину, а дней через пятнадцать война закончится полным разгромом Германии».

Вспоминая сейчас этот допрос немецкого солдата, думаю, что этот пленный, пожалуй, понимал немножко больше, чем генералы из гитлеровского генштаба.

Зная, что скрыть полностью подготовку грандиозного наступления невозможно, я боялся, что противник обманет нас, уйдёт, сменит засеченные нами огневые позиции. Тогда артиллерийская подготовка страшной силы пройдёт даром, впустую, придётся на другом рубеже всё начинать сначала.

Несколько раз я выходил из блиндажа. На переднем крае было спокойно.

Впереди, недалеко от моего наблюдательного пункта, бойцы кушали, или, как принято говорить, «заправлялись» перед боем.

Артиллерийское наступление отличалось краткостью и исключительной силой. Оно как бы дало тон всей операции.

На долю Героя Советского Союза гвардии генерал-лейтенанта Пожарского выпало дирижировать огромным артиллерийским оркестром: 265 стволов артиллерии и миномётов действовали на каждом километре фронта прорыва.

Когда рассвело, было очень трудно наблюдать за полем боя. Дым артиллерийских разрывов слился с голубоватой дымкой, покрывавшей землю. Эта дымка приводила в ярость командиров лётных частей, находившихся рядом со мной на станции наведения. Авиации было очень сложно работать.

Бой был трудный и упорный. Однако, когда мои разведчики перехватили немецкую радиограмму, в которой какой-то командир приказывал бить по бегущим солдатам осколочными из танков, для меня стало ясно, что гвардейцы Сталинграда уже имеют успех, их порыв к окончательной победе несокрушим, что гитлеровцы бегут.

Нас несколько раз предупреждали от имени товарища Сталина не торопиться, обработать врага как следует артиллерией, а потом идти в атаку.

В этом чувствовалась сталинская забота о людях. Мы прилагали все усилия к тому, чтобы громить врага, сохраняя как можно бережней жизни наших воинов, прошедших тяжёлый и славный путь и доживших до последнего, завершающего этапа Отечественной войны.

Пройдя с упорными боями 6–8 километров, мы подошли вплотную к Зееловским высотам. Противник на этом рубеже имел сильные оборонительные позиции и свежие части. Взять с хода эти мощные позиции было невозможно. Завязались упорные бои, длившиеся днём и ночью.

Умение войск вести наступательные ночные бои обеспечило успех захвата Зееловских высот. Первой на высоты ворвалась дивизия генерала Шугаева, за ней дивизия генерала Зеленюка.

Вторичная артиллерийская подготовка, вновь проведенная ночью, и последовавший затем стремительный дружный штурм высот обеспечили захват всех позиций на Зееловских высотах. Брешь на Берлин была пробита.

Гитлеровский генеральный штаб понимал, что нарастающий удар Советской Армии, нарушивший планы задержки наступления наших войск, сокрушил всю его стратегию и тактику. Но, как говорят, «утопающий хватается за соломинку». Навстречу нашему наступлению были брошены все имевшиеся у врага резервы.

Каждый день на новых позициях в глубине немецкой обороны появлялись свежие полки и дивизии; контратаки шли непрерывно. Но никакая сила не могла уже остановить могучие удары гвардейцев-сталинградцев, которые рвались выполнить приказ великого Сталина, водрузить знамя Победы над Берлином.

У города Мюнхеберга, на полпути от Одера до Берлина, сталинградские гвардейцы совместно с гвардейцами-танкистами генерала Катукова сломили последнее ожесточённое сопротивление гитлеровцев. Чаша весов победы резко наклонилась в нашу сторону.

Противник, надломленный физически и морально на одерском рубеже, ещё продолжал огрызаться. Наши части прорвали внешний оборонительный обвод Большого Берлина, и 23 апреля 1945 года мы дрались уже в Берлине.

Реку Шпрее наши войска форсировали с хода сразу в нескольких местах. Наши штурмовые группы всё глубже и глубже врезались в тело Берлина.

Чем ближе мы подходили к центру города, тем более возрастало сопротивление врага. Фашистские головорезы, чувствуя приближение часа расплаты, бешено сопротивлялись. Но это была предсмертная агония.

Я помню ночь под 1 мая, когда ко мне на командный пункт явился начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал пехоты Кребс с письмом за подписями Геббельса и Бормана. По лицу этого генерала я видел, как фашистская Германия с трепетом за свои злодеяния склоняется на колени перед Советской Армией, перед советским народом.

Полковник
А. ПОПОВ
В ночь перед атакой

15 апреля в 8 часов вечера я выехал из штаба фронта, получив приказ отправиться на передовые позиции и проследить артиллерийскую подготовку и атаку пехоты.

Поздно ночью я прибыл в штаб корпуса. Дежурный и офицеры оперативного отдела размещались в одном блиндаже. При ознакомлении с оперативно-боевыми документами штаба бросилась в глаза детальность всех их разработок. Планом было определено место каждого взвода, орудия, танка и самоходки.

Наблюдательный пункт командира одной из дивизий генерал-майора Баканова был расположен на западной окраине Ратшток. Сюда я прибыл в 2 часа ночи.

Командир дивизии ознакомил меня с обстановкой. На мой вопрос, нет ли опасения, что части в ночной атаке могут перемешаться, а самоходки и танки начнут давить своих, генерал ответил, что это исключается.

Беседа затянулась до трёх часов ночи. До начала артиллерийской подготовки оставалось полтора часа. Решили это время использовать для отдыха. Тут же в блиндаже все присутствующие улеглись отдыхать. Каждый делал вид, что спит. На самом деле никто не спал, все с нетерпением ожидали начала артиллерийской подготовки. Чтобы убить время, многие украдкой выходили во двор. Кое-где разрывались снаряды немцев, и на отдельных участках вёлся обычный ружейно-пулемётный огонь.

В 4.40 все обитатели НП были на ногах. Каждый то и дело посматривал на свои часы, а некоторые офицеры в течение последних 20 минут уже не отрывали глаз от часов, повторяя: «Осталось 15, 14, 10, 8 минут». Командир дивизии и штабные офицеры ещё и ещё раз проверяли готовность.

В 4 часа 57 минут кто-то из офицеров, глубоко вздохнув, сказал:

– Осталось три минуты.

Где-то справа послышался артиллерийский залп нескольких пушек, который тут же был подхвачен тысячами орудий. Все вышли из блиндажа и поспешили на НП.

С наблюдательного пункта прекрасно были видны разрывы артиллерийских снарядов. Сплошное море огня – вот картина, которая представилась мне. Сотрясение воздуха было настолько сильным, что через несколько минут я стал ощущать непрерывные толчки в ушах. Спустился в блиндаж, а затем вышел во двор, но толчки везде меня преследовали, пришлось зажать уши.

Когда я возвратился на НП, командир дивизии сказал мне, что «артиллерия своих не задела». Присутствовавшие здесь артиллеристы облегчённо вздохнули.

30 минут вёлся действительно ураганный огонь, потом был поднят вертикальный огненный сноп прожектора, – сигнал, который означал: прекратить артиллерийскую подготовку и начать сопровождение пехоты огневым валом.

Прожекторы, каждый в своём секторе, освещали местность, помогали пехоте и танкам ориентироваться. Но рассмотреть противника и понять, что он делает, было невозможно. Над позициями врага и нашими передовыми частями стояла такая плотная стена пыли и дыма, что рассвет наступил незаметно.

Гвардии старшина
А. ШИЛОВ
Радостный час

В первых числах апреля наш артиллерийский полк перешёл через Одер севернее Кюстрина по мосту, который каждый день разбивался немецкой артиллерией и сейчас же восстанавливался нашими сапёрами.

Когда мы переходили через мост, противник вёл по нему огонь. Не успели мы перейти на западный берег, как в нашем взводе был уже ранен один боец. Это было вечером. За ночь мы оборудовали огневые позиции в четырёхстах метрах от переднего края противника. Плацдарм, занятый здесь советскими войсками на левом берегу Одера, имел к этому времени глубину приблизительно в четыре километра. Местность была открытая, только кое-где рос кустарник. Большинство расчётов замаскировало свои орудия под кустики, а наш взвод использовал для маскировки стоявшие тут два стога прошлогодней соломы. Батарея занимала по фронту участок протяжением не больше восьмидесяти метров. Орудия стояли в нескольких метрах друг от друга.

Утро застало нас сидящими в ровике. Один из расчёта вёл наблюдение, остальные не высовывались, каждый занимался своим делом. Наводчик Кривоногов, как всегда в свободное время, перечитывал письма. Его отец, старик-моряк, работающий в Архангельском порту, очень часто писал ему, подробно описывал свою жизнь. Часто писали Кривоногову и его многочисленные младшие братья и сёстры. Заряжающий Букнин читал газету, а молодой боец Сушилов, колхозник из Калининской области, сидел над картой. У нас была большая карта Европы. Мы раздобыли её где-то в Варшаве. Сушилов с моей помощью каждый день отмечал на ней города, занятые советскими войсками, и измерял расстояние, оставшееся нам до Берлина. Он занимался этим делом с большим увлечением. Расспрашивал всех о занятых городах и форсированных реках, его интересовала география. В этот день Сушилов торжественно провозгласил:

– Товарищи, до Берлина осталось 68 километров.

В газете сообщалось, что до Берлина осталось 70 километров. Хотя разница была небольшая, но мы принялись сами измерять. Все мечтали первыми вступить в Берлин, и поэтому для нас имел значение каждый километр.

Ясно было, что сегодня-завтра надо ждать приказа товарища Сталина о наступлении на Берлин.

Нас противник не замечал – хорошо замаскировались.

Утром 14 апреля командир батареи приказал нам приготовиться, вынуть снаряды из ровика и протереть их. Мы решили, что долгожданный час наступил. И, действительно, вскоре был дан сигнал артподготовки. В один миг стога соломы были раскиданы. Немцы увидели наши пушки. Не успели они придти в себя от этой неожиданности, как на них уже обрушились наши снаряды. Все обнаруженные нами огневые точки противника были уничтожены.

Мы получили от командира полка благодарность за хорошую стрельбу, и тут же нам было приказано выдвигаться вперёд за пехотой, ворвавшейся в первую линию немецких траншей. При выдвижении орудия мы попали под артналёт противника. Я был ранен в руку осколком. Это меня очень раздосадовало. Вижу, что надо бежать в санбат, но не решаюсь – боюсь отстать от своих, не знаю, что делать, душа разрывается надвое. Оказалось, что в этот день мы дальше не пойдём, что всё это была только разведка боем. Узнав об этом, я побежал в санбат. Там мне быстро извлекли осколок из раны, перевязали руку, и я сейчас же вернулся к своему орудию.

Вдоль канавы, проходившей между захваченной у немцев траншеей и огневой позицией нашей батареи, росли большие, очень пышные вётлы, начинавшие уже зеленеть. Орудия стояли между деревьями, их тень прикрывала нас. Вскоре за шеренгой наших пушек появились тяжёлые артиллерийские системы. Они становились на огневые позиции почти впритирку, так же как и мы. Появились зенитчики и тоже стали расставлять свои пушки позади нас; за ними прибыли на машинах прожектористы со своими установками. Мы думали, что зенитки и прожекторы устанавливаются здесь для защиты нас с воздуха. Но в воздухе непрерывно проносились одни наши самолёты – немцев не видно было совсем. К вечеру 15 апреля к переднему краю придвинулись танки.

Уже темнело, когда я получил листовку с обращением к войскам Военного Совета фронта. В ней говорилось, что наступил срок последнего удара по фашистскому логову. Эту листовку я читал бойцам, стоя в ровике у своего орудия. У нас не было никаких сомнений, что фронт противника будет смят. Мы никогда еще не видели такой насыщенности поля боевой техникой и не представляли, что на небольшом участке можно собрать столько пушек и танков. Между ними пройти негде было.

Ночью меня вызвали к командиру батареи. Он сказал, что скоро будет дан сигнал артподготовки, и объяснил, для чего установлены прожекторы. Я с удивлением узнал, что прожекторы предназначаются на этот раз не для защиты нас с воздуха, а для ослепления наземного противника.

Впервые мы начали артподготовку ночью. Когда «катюши» открыли огонь, было совершенно темно, но сейчас же рядом с нами вспыхнуло около двадцати прожекторов, и стало так светло, что колышки, которые были поставлены днем для ночной стрельбы, оказались лишними. Все цели были, как на ладони, разрывы своих снарядов мы видели, как днём.

По переднему краю противника мы вели огонь минут двадцать – тридцать. Пехота, двинувшаяся в атаку вместе с танками, нетерпеливо рвалась вперёд. Бойцы, давно ждавшие этого радостного часа, смело приближались к разрывам наших снарядов на пятьдесят метров. Нам приказано было перенести огонь на полкилометра в глубину, а через десять – пятнадцать минут оказалось, что нам нужно уже принимать походный порядок и догонять пехоту. Пополнив боекомплект на своё орудие и на автоматы, мы двинулись в прорыв за танками и десантной пехотой.

Прожектористы уже погасили своё освещение. Взошло солнце. Местность, которую мы за несколько дней наблюдения так изучили, что знали здесь каждый кустик, каждый бугорок, нельзя было узнать. Там, где зеленела озимь, сейчас осталась только голая, развороченная, чёрная земля. Когда мы выехали на большак, пришлось очищать его от груд щепок, в которые превратились росшие вдоль дороги вётлы. Мы пробивались по этой дороге, как через бурелом в лесу. Вокруг все поля были завалены разбитыми орудиями, танками, автомашинами и трупами немцев, бежавших из траншей, чтобы спастись от обрушившегося на них среди ночи невиданного шквала огня и ослепляющих лучей света.

Гвардии лейтенант
Т. ЯКИМОВ
На Нейсе

Наступала ночь, когда наша самоходная зенитно-пулемётная рота на бронетранспортёрах двинулась к исходному рубежу – к реке Нейсе.

Пробирались мы лесными дорогами, расчищали лесные завалы, преодолевали рвы и овраги. Машины грузли в песчаной почве, застревали между деревьями.

В эту ночь к переднему краю шли сплошным потоком орудия, танки, сотни машин с различными грузами.

Казалось, что лес, где всё это сосредоточивалось, не в состоянии вместить такое огромное количество техники и людей. Всё это было предназначено для того, чтобы обрушиться на немцев, оборонявших западный берег реки Нейсе.

Противник, ожидая наш удар, укрепил свой берег, покрыл его сетью оборонительных сооружений. По самому берегу тянулись две параллельные сплошные траншеи. Здесь были и проволочные заграждения, и противотанковые рвы, и минные поля. Немцы стянули сюда все свои резервы – охранные батальоны, полицейские бригады, отряды фольксштурма.

Ночь в густом сосновом лесу была особенно тёмной. Мы шли без света. Противник был совсем близко.

Преодолев лесные преграды и миновав пустые дома селения Кельке, зенитчики въехали на поляну, где должны были занять огневые позиции.

Кругом поляны по опушке леса слышались осторожные звуки лопат и кирок – артиллеристы окапывались и устанавливали пушки. В темноте были видны поднятые вверх длинные стволы орудий, выстроенных рядами, побатарейно.

В кустарнике вырисовывались силуэты машин, закрытых брезентом. Это уже подъехали славные гвардейцы-миномётчики. В середине их расположения высилась над блиндажом радиомачта.

Зенитчикам нужно открытое, возвышенное место, и мы расположились на середине поляны. Отсюда был хороший круговой обзор. Нам была поставлена задача – прикрывать артиллерию от воздушного нападения.

Заняв огневые позиции, мы стали окапываться и маскироваться, создавая вокруг себя искусственный кустарник. Работали всю ночь. Отдыхать пришлось не больше часа.

«Катюши», стоявшие в ста метрах от нашего расположения, начали артподготовку. Их шум и скрежет мгновенно слился с тысячеголосым залпом ствольной артиллерии. Нет слов, чтобы передать величественность и грандиозность этой артподготовки. Все звуки сливались в один общий гул канонады. Только изредка можно было уловить протяжный грозный напев «катюши» и резкий говор дальнобойных орудий.

Над лесом мелькали длинные огненные языки. Мы находились в середине этого огня. Со всех сторон летел раскалённый огненный металл.

– Вот это баню устроили немцам, где они только сушиться будут, – сказал насмешливо связист, проходивший с катушкой кабеля.

– Температура на дворе высокая. Видишь, горит кругом. Вот и высохнут, – ответил ему встречный боец, несший тяжёлый снаряд «катюши».

Все мы были на своих местах, хотя и не было пока работы зенитчикам.

С рассветом появились «илы». Они шли тройками и девятками. Один из самолётов развернулся в глубине обороны противника и пустил вниз ракету. В тот же момент на указанную цель обрушилась артиллерия.

Было видно, как над лесом в разных местах поднялись аэростаты, пошатываемые ветром. Когда они были уже на предельной высоте, вокруг них засверкали вспышки разрывов и к ним устремились трассирующие пули. Нельзя было не подумать – в какой опасности наблюдатель, находящийся на аэростате, и какие нужно иметь нервы, чтобы, представляя собой неподвижно висящую в воздухе цель, в кругу разрывов спокойно вести наблюдение и корректировать огонь артиллерии.

Солнце взошло, но его не было видно. Только когда оно поднялось выше, мы увидели красный диск, затянутый густым дымом сражения.

В небе ни облачка, а багряное солнце как будто потеряло свою силу, и его лучи не могут пробиться к земле.

Над землёй ещё долго стоял густой синеватый туман. И не было, должно быть, ни одного советского бойца, который в этот час не любовался бы работой нашего «бога войны» и не гордился бы его мощью.

Чувствовалось, что эта артподготовка предвещает конец войны.

Батареи стали вести огонь реже – сильно накалились стволы пушек.

В воздухе патрулировали «яки». Они же сопровождали штурмовиков и бомбардировщиков. Вдруг из-за облаков появились «мессеры» и «фокке-вульфы». Одному немцу удалось занять выгодное положение, и он открыл огонь по нашему штурмовику. Мотор «ила» заглох, но самолёт продолжал лететь и даже сумел развернуться. Планируя, он летел к своим, постепенно снижаясь, а к нему сбоку подбирался «фокке-вульф».

Зенитчики стояли, затаив дыхание. Они выжидали момент, чтобы открыть огонь по «фокке-вульфу», преследовавшему наш подбитый самолёт.

Наводчик Садов нажал на гашетки, и трасса крупнокалиберных пуль пронзила вражеский самолёт. Объятый пламенем, он свалился в лесу.

Подбитый «ил» планировал прямо на нас. Ещё минута-две, и расчёт был бы раздавлен вместе с бронетранспортёром и зенитной установкой. Спас огонь, который мы открыли по противнику. Лётчик подбитого «ила» заметил его, отвернул вправо и сел на пашню.

Воздушный бой продолжался. Нам, зенитчикам, приходилось выжидать, когда самолёты противника удалятся от наших самолётов, и только тогда можно было вести огонь.

Немецких самолётов становилось в воздухе всё меньше и меньше. Вот остался только один. Он летел на большой высоте и с земли казался точкой в синеве неба. Это был разведчик-наблюдатель. К нему на той же высоте с огромной скоростью приближалась вторая точка. Было видно, как эти две точки ударились одна о другую. Там в высоте остались клубы дыма. Вместе с обломками машин падали лётчики. Мы их увидели, когда раскрылись парашюты.

Наш лётчик спускался за передней линией обороны немцев. Вглядываясь в его качавшийся силуэт, мы думали о его судьбе.

…Орудийная канонада продолжалась и тогда, когда наши войска форсировали Нейсе. За рекой, в глубине обороны немцев, мы увидели результаты славной работы нашей артиллерии. Вся земля была изрыта снарядами. Кругом воронки разной величины да трупы немцев, трупы лошадей, разбитые автомашины, орудия.

Всё было обуглено. Земля была в дыму и пепле.

В лесу же было как после невиданного урагана. Раздробленные, вырванные с корнями деревья громоздились друг на друга. И те деревья, что стояли, были подбиты осколками. Чуть подует ветер, они падают, и по лесу идёт треск и шум.

Населённый пункт у взорванного моста автострады Бреславль – Берлин, служивший опорным пунктом обороны немцев на берегу реки, разбит до основания. Дома и постройки превращены в груды развалин.

Ещё рвались снаряды нашей лёгкой полевой артиллерии недалеко от берега реки, а сапёры под прикрытием пулемётчиков и автоматчиков уже приступили к наведению переправы для танков и самоходок.

Как только была готова первая переправа, железная лавина двинулась вперёд. Каких только машин здесь не было – танки, самоходки, броневики, бронетранспортёры и множество других.

Это тараном шли танковые части, чтобы разрезать на части оборону немецких войск у ворот Берлина.

Танки пошли вперёд.

На поляне, где мы остановились после форсирования реки, – следы спешного бегства немецких войск. У опушки леса, в молодом ельнике осталась перевёрнутая на бок походная кухня с остатками горохового супа. Вокруг разбросана грязная посуда.

Здесь же на поляне остались три вражеские зенитные пушки. Одна, с перебитым стволом, разбитыми механизмами и приборами, повалилась на бок от взрыва бомбы, брошенной нашим самолётом, две другие были совершенно исправные.

Недалеко ушёл и подбитый нашей самоходкой немецкий танк. Он догорал, уткнувшись в кювет.

Редко когда появлялись один-два самолёта с чёрными крестами на крыльях. Но мы не скучали. Мы приспособились к бою по наземным целям. Били осколочными снарядами по немецкой пехоте, секли её очередями зенитных пулемётов.

В один день мы отбили три контратаки немецких войск, тщетно искавших выхода из окружения. Они выходили из окружения, но только как военнопленные, огромными, унылыми толпами, грязные, без головных уборов. Мы меняли одну огневую позицию за другой, с жадностью устремляясь вперёд, отсчитывая километры, оставшиеся нам до Берлина.