Текст книги "Штурм Берлина
(Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин)"

Автор книги: Алексей Сурков

Соавторы: Евгений Долматовский,Цезарь Солодарь,Евгений Герасимов,Владимир Шмерлинг,Зигмунд Хирен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Майор
В. ЕРМУРАТСКИЙ
Один день

Желтовато-бурая пыль висит в воздухе. Небо застилает дым от горящих зданий. Мы с майором Черновым пробираемся по улицам Берлина в полк полковника Лобко.

Я доволен, что попаду к Лобко. Мы познакомились с ним еще в 1943 году на Кубани, во время ожесточённых боёв. Я хорошо помню Лобко как стойкого и храброго офицера, – помню, как любили его подчинённые. В соединении мне сказали, что Лобко уже в течение нескольких суток не выходит из боя. От КП, где нас напутствовали, до полка расстояние необычно короткое – всего каких-нибудь 200–250 метров. Но это, если бы можно было идти напрямик. Здесь же, в Берлине, где улицы насквозь простреливаются, приходится петлять, идти дворами, подвалами, ползти, плотно прижимаясь к стенам домов. По пути мы то и дело натыкаемся на десятки переплетённых проводов разного цвета, красноречиво свидетельствующих, как здорово насыщен участок нашими войсками и техникой. Да и вообще «ландшафт» мог только веселить сердце. Куда ни взглянешь – всюду наши самоходные орудия, танки «ИС», столь вдохновляюще действующие своим «пламенным авторитетом» на наших славных пехотинцев, да и вообще на всех нас.

Радость от изобилия техники несколько смягчает все неудобства нашего путешествия. Мы идём, спотыкаясь о кирпичи, перепрыгивая через железные балки, – впереди связной Гребенюк, позади майор Чернов.

Я чувствую по доносящемуся до меня пыхтению, что Чернову с его грузной комплекцией туговато приходится.

Уже совсем близко от цели Гребенюк вдруг приостанавливается:

– Товарищ майор, эту улицу надо как-нибудь побыстрее пробежать. Вот из того углового дома «он» все время стреляет.

Только мы успели прижаться к какой-то груде кирпичей, перемахнув одним духом улицу, как увидели брызги пыли, отлетевшие от стены. Это предназначавшиеся для нас пули ударились об стену. Благодетельная стена, спасшая нас от пули, оказалась глухой – дальше пути не было. Лишь у самого её основания чуть виднелось отверстие. Гребенюк проворно влезает в дыру, – видно, он уже не раз это проделывал. Я вижу, что лицо майора вытягивается. И действительно, как втиснуть ему свой мощный корпус в эту нору? Но я делаю вид, что всё в порядке.

– Ну, лезь скорее, – тороплю я Чернова.

– Нет, я уже как-нибудь проберусь улицей, а то ведь застряну.

– Да ты попробуй.

Чернов машет безнадёжно рукой, но всё же покорно ложится и каким-то образом втискивает плечи в дыру и затем действительно застревает. С большим трудом Гребенюк его вытаскивает за портупею.

– Ну, вот я тебе говорил, что застряну, – всё еще не веря, что уже пролез, ворчит Чернов, недовольно поглядывая на оторванный погон и желто-бурые от пыли брюки и гимнастёрку.

Лобко расположился со своим КП в подвале большой типографии.

Мы застали полковника Лобко склонившимся над планом Берлина. Рядом с ним примостился командир подразделения, приданного для усиления. Несмотря на толстые стены, выстрелы были хорошо слышны. На всех участках шли жаркие бои. Я знал, что всего лишь метрах в двадцати стрелки капитана Левицкого осаждают один дом. В углу подвала сидит у телефона замечательная девушка Аня Комарова. Учительница начальной школы, она пошла на фронт бойцом-телефонистом в тяжёлое для нашей Родины время. В горах Кавказа, на Днепре, на Днестре во время тяжких боёв она сутками не отходила от аппарата, и сквозь гул артиллерийской канонады и разрывы бомб слышался её ровный голос, передающий приказания или проверяющий других телефонистов. И здесь, в центре Берлина, она так же спокойно и точно выполняет свои обязанности. Я слышу, как она передаёт по телефону приказ командира линейного взвода о прокладке обходного провода. По-видимому, ей ответили, что провод там трудно проложить, потому что Аня насупила брови и резко сказала:

– А перебьют эту линию, тогда без связи сидеть будем? Командир взвода приказал немедленно проложить обходной провод, я передаю его приказ.

По тому как Лобко в разговоре несколько растягивал слова, я понял, что он чертовски устал. После тяжелой контузии, полученной Лобко еще на Кубани, он, когда уставал, начинал заикаться. Речь шла о большом железобетонном здании. Там, очевидно, засели отборные части противника, которые отчаянно защищались. На долю Лобко досталось несколько таких зданий, где размещались центральные правительственные учреждения.

– Так вот, – продолжал Лобко, – дунь, голубчик, и твоего огоньку.

Приведены в действие все виды огня. Вскоре из осаждённого дома стали выскакивать немецкие офицеры и солдаты с традиционными возгласами: «Гитлер капут!» Я услышал, как один солдат с перевязанной головой возмущённо сказал другому «Ишь, гады, когда самим капут, тогда и Гитлеру капут, а до сих пор сидели и отстреливались».

…Я в батальоне Левицкого. Агроном по образованию, он с первых же дней войны – на фронте.

– Вот, товарищ майор, – возбуждённо говорит он мне, – подхожу к немецкому госбанку, предъявлю счёт за Украину.

Спрашиваю его о здоровье (у него был процесс в лёгких, да и вообще похварывал).

– Знаете, как только мы вступили на немецкую землю, – отвечает мне Левицкий, – так все болезни прошли. Да что, у меня раненые – еле на ногах держатся, а не желают уходить. Таких только за сегодняшний день оказалось семь человек.

Мимо нас проносят тяжело раненных. До санповозки всего 150 метров. Но это ничтожное расстояние преодолеть труднее, чем несколько километров в полевых условиях. Надо пройти с носилками по узким лестницам, через подвалы, сквозь окна и дыры, пробитые в стенах домов. И так как это всеобщий и единственный путь сообщения, по которому можно добираться от штабов к боевым порядкам, то часто создаются пробки. Пришлось поставить у этих дыр специальных регулировщиков, которым было приказано в первую очередь пропускать раненых и связных. У здания, где мы стояли с Левицким, столпились санитары с носилками. Им предстоит спуститься по узкой каменной лестнице со скользкими, чуть наклонёнными ступеньками. Санитарам помогают бойцы, осторожно передавая один другому носилки с драгоценной ношей. Всё проделывается молча, сосредоточенно. Ведь одно неловкое движение, и носилки могут быть уронены. Я хорошо представляю себе дальнейший путь санитаров. Пройдя узкий проход, они очутятся у той самой глухой стены, которая спасла нас с Черновым от пули. Им придётся пролезть вместе с носилками сквозь дыру, а затем снова темные коридоры подвального лабиринта, которым они выйдут во двор. Там ожидает их санитарная машина.

ВЗЯТИЕ РЕЙХСТАГА

Всё теснее и теснее сжимали советские войска гарнизон Берлина, окружённый в центре города. К 29 апреля бои велись уже в кварталах, прилегающих к рейхстагу. Этот район с его массивными многоэтажными зданиями, глубокими подземельями, опоясанный с севера рекой Шпрее, а с юга Ландвер-каналом, был превращен гитлеровцами в сильнейший узел сопротивления. Уличные бои достигли здесь наивысшего напряжения. Первыми к стенам рейхстага пробились войска генерал-полковника Кузнецова, наступавшие с севера.

Майор
К. АКИНШИН
В пылающем Люстгартене

В самом центре Берлина основное русло реки Шпрее и её левый рукав образуют остров.

Здесь, в районе Люстгартена, вёл бои полк, в который я был направлен начальником политотдела полковником Глуховым для выполнения боевого задания.

На пути наших наступающих частей – дворец Вильгельма, собор, военный музей, министерство финансов.

В этих местах немцы сопротивлялись с упорством смертников. Они прятались в грязных тоннелях метро, пробирались в тыл наших подразделений, минировали и взрывали пути подхода.

Люстгартен пылал.

Мне и ещё двум офицерам – майору Чеканову и капитану Антипину – предстояло пробраться на самый остров. Попытка перебежать по мосту, ведущему в Люстгартен с Кёпеникерштрассе, не удалась.

К счастью, левее моста оказалась длинная старая баржа. Она протянулась наискось через реку и уткнулась кормой и носом в серые каменные стенки набережных. Баржа была вне поля зрения снайперов, но немецкие миномёты накрывали её своим огнём, и следы разрыва крупных мин были отчётливо видны.

– Давно ли был налёт? – осведомился я у бойца, прибежавшего с того берега.

– Только что, – ответил он.

«Значит, идём», – решили мы и установили между собой очерёдность перебежки.

Путь из укрытия через набережную на баржу и по ней на противоположный берег был проделан стремительно. Последним переправился боец, следовавший с нами.

Осмотревшись, мы отправились дальше.

Когда мы подходили к Фишерштрассе и намеревались пересечь её, нас остановил какой-то артиллерист, неожиданно вынырнувший из полуразрушенного подвала.

– Товарищ майор, мы вас прикроем. Как только выстрелим, так бегите, – сказал он и тотчас скомандовал: – Николай, дай-ка один фугасный!

Оказывается, Фишерштрассе тоже находилась под огнём немецких снайперов. Выстрелом ив пушки артиллеристы заставили их замолчать. С помощью этого прикрытия мы удачно пересекли опасную улицу. Артиллеристы приветливо помахали нам вслед.

Идти дальше по верху было нельзя. Свернув на Петриштрассе, мы спустились в подземелье. Отсюда путь лежал по подвалам зданий, соединённых между собой ходами сообщений.

Миновав десятки лабиринтов, скупо освещаемых моргалками, добрались до командного пункта батальона. Здесь в полумраке командир батальона отдавал очередные распоряжения: «Командиру второй стрелковой роты проникнуть в угловой дом на Брудерштрассе, в третью роту отправить связиста, связь с ротой прервана», «Сапёрам подорвать вход в метро: немцы проползают к нам в тыл».

В стороне присели отдохнуть санитары с тяжело раненным бойцом.

Нам объяснили, как попасть на командный пункт полка. «Нужно держаться красного провода, он приведёт к самому месту».

Мы продолжали двигаться по подземельям. Прошли склад с писчебумажными изделиями, потом подвал, в котором расположилась столовая, потом огромное помещение с разным готовым платьем французского и бельгийского происхождения.

В одном из подвалов жили советские граждане, угнанные в Берлин из оккупированных немцами районов. Одна женщина пыталась перебежать двор и стала жертвой немецкого снайпера. Она тяжело ранена в грудь, и сейчас около неё хлопочут санитар и две женщины.

В противоположном конце этого подвала разместился командный пункт подполковника Заверюха – цель нашего путешествия.

С поверхности сюда доносился глухой шум продолжающегося боя. Иногда отчётливо слышались одиночные выстрелы и разрывы не то мин, не то фаустпатронов.

– Снайперы, сволочи, активничают, – сказал старший лейтенант, командир подразделения тяжёлых танков. – Из дома, что правее нас через улицу, бросили два фаустпатрона. Командир полка решил поджечь этот дом, да сейчас послать некого, а с передовой снимать людей нельзя.

Услышав эти слова, два советских гражданина, несколько часов назад освобождённые нашими частями из немецкого плена, вызвались выполнить задание. Не прошло и получаса, как они возвратились и, взволнованные, радостно докладывали:

– Товарищ подполковник, приказ выполнен, фаустники ликвидированы.

К этому времени на командном пункте полка собрались командиры стрелковых и специальных подразделений и их заместители по политчасти. По поручению командования я доложил общую обстановку. Командиры подразделений сообщили положение дел на своих участках. Командир полка подполковник Заверюха приказал полностью использовать технические средства и форсировать уничтожение противника в районе Люстгартена.

В полдень (это было 30 апреля) бойцы пробились к Шлоссплац – площади перед дворцом.

Мрачно-серое здание открылось глазам наступающих.

– Дворец Вильгельма! – передавали по цепи.

В дело вступила артиллерия, действовавшая прямой наводкой.

С трудом маневрируя в узких улицах, заваленных битым кирпичом, к Шлоссплац выдвинулись тяжёлые танки и самоходные орудия.

Сплошной ливень огня был обрушен на дворец и прилегающие к нему здания.

Немцы пытались парировать удар, но силы их с каждой минутой слабели.

Наши стрелки и автоматчики вырвались из укрытий и устремились вперёд.

Майор
П. МУРАВЬЕВ
На подступах к рейхстагу

Подразделения нашего полка захватили большое угловое здание вблизи рейхстага. Теперь нам предстояло выбить немцев из шестиэтажного дома, расположенного по другую сторону улицы, как раз против нас. Этот высокий дом играл чрезвычайно важную роль в системе наблюдения и огня противника на подступах к рейхстагу. Там сидела сильная группа немецких автоматчиков, пулемётчиков и фаустников. В здании, смежном с нами, тоже были немцы. Наши бойцы, показывавшиеся на улице, попадали под перекрёстный огонь противника.

Однако овладеть противоположным домом было необходимо, и командир батальона с наступлением темноты приказал начать перебежки, чтобы накопиться на другой стороне улицы и предпринять штурм дома. Ночью бойцы стали поодиночке перебегать улицу. Но обнаружилось, что противник располагает здесь не двумя-тремя огневыми точками, как показывали полковые разведчики, а не менее чем десятью. Немцы открыли по улице огонь такой силы, что ни один боец не успевал добежать до дома напротив. Перебежки пришлось остановить. Командир батальона решил ждать артиллерию. Утром артиллеристы прибыли, но ничем не смогли помочь батальону – для стрельбы прямой наводкой не было огневых позиций.

Тогда командир батальона попробовал один взвод переправить через улицу ползком. Сначала немцы молчали, но едва наступавшие достигли середины мостовой, как из первых трёх этажей противоположного дома на них обрушился пулемётно-автоматный огонь, а сверху враг стал вдобавок метать гранаты и фаустпатроны. Потеряв больше половины своего состава, взвод вернулся с полдороги.

Командир батальона решил предпринять ещё одну атаку. Он вызвал к себе на наблюдательный пункт младшего лейтенанта Алиева. Для огневой поддержки взводу Алиева было придано два станковых пулемёта. Как повести наступление, чтобы добиться успеха? Алиев подумал, что порок предыдущих действий заключался в сравнительно медленном продвижении через улицу.

Алиев решил ошеломить немцев внезапностью, перебросить взвод через улицу стремительным броском. Он принял в расчёт огонь из окон смежного с нами здания, против которого наши пулемёты были беспомощны. Алиев разделил взвод на две группы. Не стреляя, первая группа молнией бросилась через улицу прямо в ворота противоположного дома. На бегу ранило только одного красноармейца. Достигнув ворот, первая группа моментально повернулась и принялась обстреливать из ручного пулемёта окна смежного с нами «соседа», а станковые пулемёты из нашего дома затыкали глотки немецким пулемётам, расположенным напротив. Под прикрытием перекрёстного огня вторая группа вместе с командиром тоже броском переметнулась через улицу и вбежала во двор шестиэтажного дома. Между тем первая группа, не мешкая, ворвалась в комнаты нижнего этажа и вступила в рукопашный бой с немцами. Прокладывая себе путь гранатой и автоматом, первая группа быстро очистила нижний этаж и заняла все входы в здание. Вторая группа действовала в верхних этажах. Полчаса спустя взвод Алиева занял все шесть этажей дома. Немцы бросились было в контратаку с улицы и со двора, но взвод встретил их таким сильным автоматным и пулемётным огнем, что они отошли и не делали больше попыток вернуться. Однако взводу угрожала ещё одна опасность, совсем с другой стороны. Наблюдательный пункт батальона не уловил момента, когда противоположный дом был уже захвачен Алиевым, и станковые пулемёты продолжали вести огонь по окнам дома, полагая, что там еще обороняется противник. Как тут было установить связь с батальоном? Кого послать в таком огне, как крикнуть в таком грохоте, какой сигнал подать, чтобы перестали стрелять по своим? Алиев быстро намочил в крови убитого кусок белого полотна и на штыке вывесил его в окно как флаг. Знак был понят, и пулемётчики, не ожидая приказа, прекратили огонь по дому.

Герой Советского Союза гвардии подполковник
В. ПАНФИЛОВ
С высоты 100 метров

Наши наземные части, овладев предместьями и окраинами Берлина, завязали уже бои в самом центре города. Их продвижению мешала значительная артиллерийская группа немцев, укрывавшаяся в парке близ рейхстага. Разгромить это артиллерийское гнездо противника и открыть нашим танкистам и автоматчикам путь на рейхстаг – такую задачу поставили перед нами, штурмовиками-гвардейцами.

Погода не предвещала ничего хорошего. Я послал разведчиков Богданова и Городилина. Вернувшись, они сообщили, что высота облачности над целью – сто метров.

Как быть? Посылаю вторую пару разведчиков. Они вскоре возвращаются, и ведущий Жуков с сияющим лицом докладывает:

– Погода улучшается!

Итак, летим. Отдаю команду:

– По самолётам! Запуск по зелёной ракете!

Я уже сижу в кабине. Лётчики выруливают на старт. Жду ракеты, которую должны дать с командного пункта. Вдруг замечаю бегущего к моей машине начальника штаба гвардии майора Ковалева. У меня забилось сердце: неужели отменён вылет? Но нет. Оказывается, получена последняя сводка о продвижении наших войск. Линия фронта с севера продвинулась далеко вперёд. Сейчас наш удар по вражеской артиллерии, прикрывающей подступы к рейхстагу, придётся как нельзя более кстати.

Делаем круг над аэродромом. Видим истребителей, которые должны нас сопровождать на Берлин. Герой Советского Союза гвардии майор Новичков привёл их точно в срок – секунда в секунду. Все четвёрки заняли свои места. Полк построен в боевой порядок – я сужу об этим по докладам командиров групп, сносящихся со мной по радио.

Ложусь на курс. Идём на запад. Высота – четыреста метров. Показался Одер. Здесь мы уже не раз пролетали. Земля под нами словно изрыта оспой – всюду видим следы недавних сражений.

За Одером погода несколько лучше. Местами проглядывает голубое небо. Поднимаемся на восемьсот метров. Соответственно поднимается и настроение: ведь для нас высота – всё!

Подходим к городу Врицен – это наш поворотный пункт. Всего несколько дней назад мы работали над ним. Мелькают знакомые улицы и даже сады, откуда по нашим самолётам били тогда немецкие зенитки. Сейчас враг отсюда изгнан. Разворачиваемся и идём к Бернау. Ещё один излом маршрута, и мы будем над целью. Но погода против нас. Бернау мы не видим, а угадываем по расчёту времени.

Снова приходится снизиться. Слева от нас Берлин, но густая пелена дождя не позволяет ничего разглядеть. Подходим ближе к городу и видим: Берлин охвачен огнём, над ним нависла густая пелена дыма.

Группа озёр даёт мне знать, что мы уже на западной окраине города. Теперь карта мне уже не нужна – этот район изучен до мелочей. Цель осталась позади. Мы на высоте шестьсот метров. В козырёк стучат крупные капли дождя. Приходится снизиться до четырёхсот метров…

– На цель!

Группы быстро и чётко выполняют мою команду. С резким разворотом влево идём на центр города. Облачность прижимает нас к земле. Но все наши мысли поглощены сейчас одним: приближаются долгожданные секунды штурмового удара по району рейхстага!

Впереди на нашем пути встают дымные шары разрывов зенитных снарядов. Земля просматривается скверно – фонарь захлёстывается дождём. Со снижением пытаюсь разогнать скорость, но нагруженный до предела штурмовик набирает её крайне медленно. Наша высота уж двести метров. Замелькали трассирующие снопы снарядов немецких зениток. Теперь бьёт зенитная артиллерия абсолютно всех видов и всех калибров. Вот слева от меня, совсем рядом, разорвался снаряд. Машину резко бросило в сторону. С трудом выравниваю её.

Различаю парк. Здесь замаскировалась немецкая артиллерия, мешающая нашим героическим танкистам и пехотинцам прорваться к рейхстагу.

Над рейхстагом.

Все мои лётчики видят цель и идут на неё. Направляю машину прямо на центр парка. Трудно взять прицел – мы находимся в ливне огня и дождя. Поймал момент – нажимаю кнопку.

Мой стрелок тоже не сидит без дела: он из пулемёта бьёт по зениткам.

Ещё раз захожу на цель и сбрасываю бомбы. Они мгновенно рвутся под машиной. Резким толчком меня швыряет кверху. Едва удерживаю в руках штурвал. Дело сделано. Наши бомбы и снаряды угодили в цель. Наземные части сигналят нам ракетами уже слева от рейхстага. Нужно уходить туда. Но в эти секунды с новой силой, словно в предсмертной агонии, вспыхивает зенитный огонь. Нам преграждает путь сплошная огненная стена. Трассы снарядов молниями мелькают вокруг машин.

Мой самолёт резко вздрагивает всем корпусом – вражеский снаряд пробил правую плоскость.

Лечу над пылающим Берлином. В кабине пахнет едкой гарью. Но я не могу уйти, пока не соберу все свои экипажи. Связываюсь по радио с ведущими групп. Всё в порядке!

Проходим над одной из центральных улиц Берлина, где еще держатся немцы. По ней движется колонна автомашин и повозок. Наваливаемся на неё. Заговорила моя пушка. Ей вторят пушки моих лётчиков. Прицелиться точно очень трудно: прицел забрызган дождевыми каплями. Беру поправку и даю ещё очередь. Отчётливо вижу, как трасса прошивает колонну. Высокая заводская труба заставляет отвернуть в сторону. Прочёсываю следующую улицу. Стрелок мой тоже, как только появляется возможность точно прицелиться, даёт очередь за очередью.

Наконец, мы вырываемся из зоны дождя. Видимость улучшилась. Мы пересекли Берлин с запада на восток, и сейчас он остаётся сзади. Но тут, дождавшись приличной погоды, появляются немецкие истребители. Они намереваются отсечь меня и другие головные машины от всей колонны. Мне трудно развить нужную скорость – сказывается повреждение плоскости. Неужели немецким истребителям удастся вплотную подойти ко мне? Нет, наши истребители срывают вражеский манёвр. Потеряв несколько машин, немцы пустились наутёк.

Вздыхаю полной грудью. Берлин остался позади. Набираю высоту и стягиваю в боевой порядок растянувшуюся во время боя колонну. Все налицо. Освобождённые от тяжёлого груза, мы легко и быстро идём домой.

У выхода из берлинского метро.