Текст книги "Внуки красного атамана"
Автор книги: Алексей Коркищенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Ходишь по дворам, выпрашиваешь милостыню, – сказала Панёта, поднимая палку с земли. – Геть со двора! Я тебе дам подарочка, душегуб проклятый!
Бабка была так возбуждена, что Егор не удивился бы, огрей она Масюту палкой по голове.
– Ты што? Ты смотри, карга!.. – Масюта трусливо попятился к калитке и побежал прочь, грозя: – Ну, погодите, кровью харкать будете...
Егор закрепил плетень и долго глядел на болото. Высокие камыши ходили волнами, султаны, еще недавно бордовые, а теперь серебристые, вызревшие, пеной всплескивались на гребнях зеленых волн. В ериках, заросших болотными травами, тускло, как в мутных старых стеклах, отражались дождевые тучи. Часть оружия уже переправили туда. Теперь бойцы на островах живут спокойно.
После обеда Егор вместе с Гриней отправились в разведку к пустырю, где стоял амбар. Они поползли по зарослям Терновой балки. Егор шепнул Грине:
– Сделаем засаду, может, кто следит за нами. Засели под огромными лопухами. Только спрятались, тихо зашуршало рядом. Будто ежик пробежал по сухой листве. Они насторожились. Закачались бодылки пустырника, вздрогнули лопухи. Вот, совсем близко. И они увидели: полз Митенька, сосед Витоли. Вскинулись, навалились на него. Митенька неожиданно ловко выскользнул из их рук и чуть было не удрал. Сопя и напряженно дыша, они бешено завозились, подминая высокую траву. Егор наконец оседлал его. Трудно было поверить, чтобы Митенька, этот золотушный доходяга с вечно заткнутыми ватой ушами, был способен на такое сопротивление.
– Я тебе хрящи поломаю, фашистик! – Егор крепко стиснул ему горло. – Как твои Ненашковы поломали нашему Васютке.
Бледное лицо Митеньки посинело. Из глаз покатились слезы. Он выговорил с трудом:
– Они не мои... Больно!.. Пусти...
– Ты меня не разжалобишь, подлый исусик, – сказал Егор. но горло освободил. – Следишь? Для Ненашковых стараешься? Ну-у, говори, а то мы тебя тут и закопаем.
– Витоля посылает следить за вами, – сквозь всхлипывания проговорил Митенька. – Он тоже грозится убить меня... если я не буду подчиняться... Все-е хотят убить меня...
– Да не скули ты, тошно слухать, – оборвал Гриня. Тонкое лицо Митеньки с голубыми тенями под глазами жалостно морщилось, но плакать он перестал.
– Что ты скажешь своему отцу, когда он вернется? – спросил Егор. – Он там кровь проливает за Советскую власть, а ты фашистам прислуживаешь? На задних лапках ходишь перед ними!..
– Я не предатель! – взвизгнул Митенька и зашептал, заливаясь слезами: – Я же с ним дружу на вашу пользу! Я же не сказал им, что ты тогда в степь на Парисе ездил... когда "арнаутка" сгорела. Я им ничего не сказал... Я сказал Витоле, что ты спать лег...
– Выследил-таки? – Егора прошиб холодный пот, он растерянно переглянулся с Гриней.
– Я слежу за вами и вру Витоле. Если бы не я, он сам бы следил... Я давно хочу дружить с вами, а вы от меня, как от холеры...
Егор слез с него, смущенно пробормотал:
– Не играл бы ты с ним в слугу и барина. Митенька поднялся, погладил худую шею тонкими пальцами.
– Знаете, что я узнал от Витоли?.. Собираются приехать каратели с Паулем. Снова будут искать красноармейцев. Витоля грозился, что кой-кому пустят кровь и пограбят. Гриня, ты получше спрячь капитана...
– Ты и про цэ знаешь?! – Гриня замахнулся на него. Митенька втянул голову в плечи, отшатнулся:
– У меня тоже есть раненый. Я со степу сам тачкой привез. Мама лечит его.
Егор восхищенно хлопнул Митеньку по плечу. А Гриня таращил на него круглые глаза:
– Як же ты узнал про капитана?
– Я слышал ночью, как ты и Ёра говорили с ним в клуне
Называли его "товарищ капитан".
– Брешешь! – возмутился Гриня. – Около клуни Кудлай лежал. Он бы тебя на шматки разодрал. Он злой до чужих.
– Все станичные собаки, даже самые злючие, дружат со мной и не трогают меня, – скромно сказал Митенька. – Я лежал рядом с Кудлаем и чесал ему живот, а он мне руки лизал...
Гриня остервенело сплюнул, потеряв дар речи.
– А ты понял, о чем мы говорили с капитаном? – спросил
Егор вполне дружелюбно.
– Про бойцов, тех, которые в камышах, и про оружие...
У меня тоже оружие есть – две винтовки и автомат.
– Вот тебе и золотушный доходяга! – воскликнул Егор. – А твой раненый знает нашего капитана?
– Знает. И Конобеева, старшину, тоже знает. Привет им передавал, да я боялся к вам подойти. – Митенька освобождение вздохнул и улыбнулся.
– Мы будем дружить с тобой, Митенька, – тепло сказал Егор. – Ты настоящий пионер. Будешь нашим контрразведчиком. Держи пять на дружбу!
Глаза Митеньки смотрели на Егора с безграничной преданностью и доверием, а узкие худые пальцы порывисто уцепились за его руку, словно боялись, что их обманут, оттолкнут.
Егор подумал о том, что скрывать теперь что-либо от Митеньки не имело смысла, он и без того все знал. Да и положиться на него можно было без опасения. Если бы он захотел их выдать, то сделал бы это давно.
Они пошли в разведку вместе. Залегли на краю атаманского сада среди бодяков. Дальше по пустырю росли лишь редкие кустики голубой полыни.
Амбар стоял на обрывистом берегу в центре речной излучины. Вода за долгие годы подточила каменные береговые пласты, они обрушились; низ амбара обнажился, и задняя стена повисла над рекой. Незаметно подобраться к амбару было невозможно: вокруг голое месте, а от реки – почти трехметровый обрыв.
Егор и Гриня прошлой ночью выползли на пустырь – выясняли обстановку. Двое часовых – эсэсовец и полицай – прохаживались по-над обрывом, посвечивали фонариками. А днем они обычно отсиживались в весовой, находившейся метрах в ста пятидесяти от амбара, под старыми осокорями. На этом месте издавна был ток. Тут обрабатывалось зерно перед отправкой баржами на заготовительные пункты.
Дверь весовой была открыта, и разведчики видели эсэсовца и полицая Поживаева. Они играли в карты.
– Блызенько локоть, а не укусишь, бо шея коротка, – сказал Гриня. Давайте застрелим их, подожжем амбар и удерем.
– Умник какой нашелся, – сказал Егор. – Мы удерем, а они полстаницы перевешают. Для них это просто.
К весовой через пустырь шла толстая женщина с кошелкой.
– Кто это? – спросил Егор.
– Жена полицая Поживаева, – сказал Митенька. – Обед несет. Она у нашей соседки самогон просила. Я сам слышал: дай, говорит, пол-литра первача, мол, просят охранники, а то им скучно.
– Скучно, говоришь? – встрепенулся Егор.
– Да-да, так и сказала, – подтвердил Митенька. – Он был очень доволен, что Егора заинтересовало его сообщение. Егор ласково похлопал его по спине:
– Эт-то хорошо! Баской ты, паря! Настоящий контрразведчик.
– Ты придумал что-то? – обрадовался Гриня.
– Пока не придумал, но придумаю, – ответил Егор.
Глава девятая
Егору пришел в голову дерзкий план. Оставалось только срочно проверить его. Однако этому помешали неожиданные события...
К нему примчались очень встревоженные Гриня и Васютка и показали странный нож с лезвием внутри колодки.
– Этим ножиком Пауль хотел меня к стенке пришпилить, – сказал Васютка. Ухо надрезал мне. Я нашел ножик в Терновой балке... на нашей тропинке... Несу к Грине курицу – маманя зарезала для капитана – и вижу, ножик! Я его сразу узнал.
А Гриня, выкатив глаза и непрестанно мигая, добавил:
– Маманя и Дашина мать меняли бинты на капитане. Он стонал. Чую, загавкал Кудлай. Выйшов, кругом подывывся – никого не було.
– Выйшов, подывывся! – яростно сказал Егор. – Надо было стоять на страже, балда!
И тут они увидели Митеньку. Он бежал к ним через огород, спотыкаясь об оранжевые тыквы. Дыша со свистом и кашляя, выстреливал слова:
– Спасайтесь!.. Витоля мне сказал... Я пришел к нему, его дома нет... Потом он прибежал и сказал: теперь им лабец!.. Я такое, говорит, узнал про них... Вот зараз, говорит, папаня мой приедет... Я у него выспрашивал, а он, фашист, не сказал... Спасайтесь!
– Погоди, не дрожи. – Егор показал ему нож. – Чей нож, знаешь?
– Витолин! – ахнул Митенька. – Где ты нашел его?
– Васютка нашел около Грининого сарая... Где сейчас Витоля?
– Дома. Ждет своего батька. А Гордей и Масюта с другими полицаями поехали охотиться на колхозных свиней, которые разбежались по степу.
– Слушайте мою команду, бойцы, – очень серьезно сказал Егор. – Действовать надо быстро. Васюта, беги, скажи Грининой матери, чтоб перепрятали капитана...
– К нам отнесем его! – Митенька кинулся к Егору. – У нас не будут искать. Пошли! По балке отнесем, никто не увидит. Быстрей, а то они скоро явятся, все перероют, всех вас застрелят...
– Тихо, Митенька, не паникуй! Ты и Гриня – пошли со мной.
Они втроем засели в зарослях одичалой смородины на краю сада Ненашковых; В потной руке Егор держал тяжелый парабеллум.
– Митенька, иди и примани Витолю сюда, – сказал он. – Придумай что-нибудь такое, чтоб он обязательно пришел.
– Ты убьешь его? – спросил тот.
– Нет-нет, он нам живой пригодится. – Егор обнял худенькие плечи Митеньки. – Ты ж не боишься, правда? Иди и веди его сюда поскорей.
Митенька нырнул в кусты и скрылся в саду Ненашковых. Егор и Гриня ждали, сдерживая дыхание. И вот где-то за пожелтевшим заслоном листвы послышался его льстивый, вибрирующий от волнения голосок:
– Я подкрался, смотрю, а они прячут в яму три винтовки, немецкий автомат...
– Немецкий? – переспросил Витоля. В гугнивом голосе его звучала самодовольная и угрожающая интонация: дескать, ага, попались!
– И пистолет, – воодушевленно врал Митенька.
– И пистолет?! – обрадовался Витоля. – А какой?
– Пистолет-маузер!.. Знаешь, такой, как у красных дьяволят... Знаешь, такой – тах-тах-тах-трах!
– Маузер я возьму себе, а автомат и винтовки отдам бате. А их отправят в Германию...
– Отправят, отправят, – поддакивал Митенька дрожащим голоском. – Сюда иди... вот тут, под обрывом...
Егор и Гриня поднялись из-за куста. Витоля остолбенел, лицо его перекосилось, он, видно, собирался закричать, но Егор рукояткой пистолета ударил его по голове. Витоля, охнув, повалился. Через минуту он лежал у их ног, связанный ремнями, с тряпкой во рту. Гриня замахнулся камнем, целя острым углом ему в висок.
Митенька схватил его за руку:
– Гриня, не убивай!... Не надо... Я боюсь!.. Тот покосился на него шальными глазами:
– Отцепись! Не мы его, так он нас...
– Не дури! – Егор оттолкнул Гриню. Он нам живой пока нужен. Мы его кой о чем порасспросим.
Гриня отбросил камень, вытер обильно вспотевшее лицо.
У двора Ненашковых раздалось ржание лошадей и грохот телеги. Послышались возбужденные голоса Гордея, Масюты, Афони Господипомилуй. Видно, охота у них была удачной.
Егор взял Витолю за ноги:
– Берите его за руки. Отнесем в подвал, там его никакой черт не найдет... И спокойно, не трусьте. Пойдем по ручью, чтоб следов не осталось.
Вход в подвал едва нашли: за лето он сильно заплелся диким хмелем и травами.
В подвале развязали руки Витоле и вынули кляп из рта. Он пришел в себя, прокашлялся и истерично закричал:
– Отпустите зараз же! У меня дядя – помощник коменданта района. У него друзья – гестаповцы и эсэсовцы!.. Они повесят вас и всю станицу сожгут за меня! А с тебя, гнида паршивая, шкуру живьем сдерут, – грозил он Митеньке. Предатель!
– Это ты предатель Советской власти! Фашистам, врагам Родины продался! закричал Митенька, выпятив узкую грудь и сжимая сухие кулачки. – И я тебе не служил и не помогал тебе, я служил правому делу и помогал им, вот Егору и Грине...
Они ушли, звякнув кованым засовом.
Запор на дубовых дверях был надежным. Можно было не тревожиться: Витоле из подземелья ни за что не выбраться. Он выл, как пес в дурную погоду, но его вой не пробивался на поверхность.
Засели в подсолнухах на краю огорода Гребенщиковых, позвали Дашу. Она спросила с тревогой:
– Что же мы будем делать с ним?
– Расспросим кой о чем, узнаем, что они, Ненашковы, вместе с фашистами замышляют против станичников, и тогда... это...
– Что – это? – Она посмотрела Егору в глаза.
Глядя в сторону, он пробормотал:
– Да то, что остается...
– Судить его надо, – сказала Даша, поразмыслив. – Судить по законам Советской власти.
– Ха! Ну придумала ты, Даша, – усмехнулся Егор. – Как тебе это представляется?.. Суд соберем, прокурора, судью пригласим, а?..
– Знаешь ведь, мой отец был народным заседателем. Разные книги у него были по судебным делам... Я тоже читала. Вот мы кто такие? Советские люди. Так? Мы к врагам не переметнулись, мы живем по законам Советской власти: стараемся спасти раненых бойцов, сохранить народное добро... Так? И вот мы, наш коллектив, можем назначить прокурора, избрать судью, защитника, заседателей и судить предателя Родины Витолю Ненашкова.
– Так, Даша! Правильно, Даша! – поддержал ее Митенька.
Гриня, выкатывая на Дашу лупастые зеленые глаза, пожимал плечами, качал головой, хмыкал, но не спешил вслух высказывать свое мнение, выжидал, пока Егор выскажется.
Егор смотрел на Дашу упорчиво, встретился с ее глазами, она чуток покраснела.
– Что? Ну что ты скажешь?.. Глупость сморозила, да? – Умолкла: увидела в глазах Егора не иронию, не насмешку, а восхищение.
– Нет, Даша! Ты хорошо сказала. – Он говорил страстно, доверительно. Тогда, при наших, мы все были одинаковые, а теперь, когда враги оккупировали нашу землю, тут сразу стало ясно: кто чей, кто какой есть... Теперь ясно!.. А мы как жили по законам Советской власти, так и будем жить!
– Верно! – подтвердили Гриня и Митенька. – Так и будем жить – по законам Советской власти.
Глава десятая
Судили Витолю утром на следующий день. Суд проходил по всем правилам. Егор выступал прокурором. Гриня – судьей, Васютка и Митенька – свидетелями, заседателями и конвоирами. Даша вызвалась быть защитником.
Топчан закрыли кумачовой скатертью, ее принесла Даша. Над столом, на темной кирпичной стене, освещенной фонарем, выделялся вырезанный из старого плаката герб Советского Союза. Скамьей подсудимых служил трухлявый бочонок.
Витоля вначале рвался на свободу, кричал и грозил всеми фашистскими карами, но когда Егор закатил ему несколько крепких оплеух, он сразу же замолчал и забыл всю свою родню. Забившись в темный угол подвала, он с недоумением следил за их непонятными приготовлениями. Когда все было готово, Гриня сказал ему, показывая на бочонок:
– Сидай сюда, цэ скамья подсудимых.
– Плевал я на вас и на вашу скамью... – сказал Витоля и осекся: Егор сунул длинный ствол парабеллума ему под нос.
– Садись! А то я тебя и без суда кокну. Витоля отшатнулся и, кося глазами на пистолет, сел на бочонок.
– Ёра, спрячь пистолет, – попросила Даша, – а то еще бабахнет.
– Не бойся, у меня руки не дрожат, – ответил Егор, однако спрятал парабеллум под пиджак.
Гриня положил перед собой карандаш и тетрадку. Показывая на Витолю пальцем, Егор сказал:
– Товарищи, этот человек, по фамилии Витоля Ненашков, предал Родину и стал холуем фашистов. Он мучил Васютку, как белогвардейский каратель, как бандит, и хотел убить его. Он шпионил вместе с Масютой, своим дедом, и помогал диверсанту Паулю, своему дяде, губить советских людей!.. Он подносил хлеб-соль гитлеровским извергам вместе со своим придурковатым дедом и целовал им руки. Голос Егора вдруг сорвался и зазвенел: – Он хотел выдать немцам командира Советской Армии и уничтожить всех нас! Он показал немецкому коменданту Штопфу, где спрятаны ценные гибриды Уманского!.. Я требую расстрелять эту сволочь!
Витоля сидел, обалдело глядя на них. В глазах его копился ужас. Он вдруг понял по суровым, серьезным лицам своих судей, что этот суд – не игра, что они не пугают его, а судят по-настоящему, и что угроза расстрела и в самом деле висит над ним. Они открыли перед ним все карты, как когда-то Пауль и он открывали их перед Васюткой. Васютка-то и остался живой только потому, что станица была оккупирована и им нечего было бояться за свои издевательства над ним. "Надо было убить Васютку, – горячечно думал Витоля. – И никто бы ничего не узнал. А теперь они убьют меня!" И он, не в силах побороть страх, закричал, пытаясь запугать их:
– Отпустите меня! Наши... советские все равно не вернутся, их всех побили. А вас повесят, если вы тронете меня!..
– Перестань скавчать[9], – строго сказал Гриня. – Тут заседает Советская власть – ты должен это понять. – И неторопливо добавил, придвинув к себе тетрадку и взяв в руки карандаш: – Отвечай, як твоя фамилия, як звать и як тебя по батьке.
Витоля заплакал, глядя на них жалобно.
– Отвечай на вопросы, подсудимый, – сказала Даша, не скрывая отвращения. Я как твой защитник советую тебе: обо всем говори честно. И перестань нюни распускать – противно! Подличать ты смелый, а на расплату – жидкий.
– Ну, подсудимый, слухаем тебя, – сказал Гриня. – Смотри, мы с тобой цацкаться не будем.
– Я все расскажу, родненькие, только не убивайте меня. – Витоля упал на колени и пополз к столу.
– Фашисты тебе родненькие, жаба! – крикнул Егор. – Мы тебе – граждане судьи.
– Граждане судьи!..
– Сядь на место, – сказал Гриня. – И брось свои холуйские привычки, нас этим не проймешь!
Васютка и Митенька посадили Витолю на бочонок и вытянулись по стойке смирно, почувствовав серьезность события.
– Отвечай, як фамилия и так далее.
– Ненашков Виталий Гордеевич, граждане судьи. – Он продолжал всхлипывать.
– А еще як тебя зовут?
– Витольд.
– Ишь ты, Витольд... Возраст какой?
– Что, граждане судьи?
– Сколько тебе лет, балда? – сказал Егор.
– Шестнадцатый пошел, граждане судья. Гриня растерянно почесал в затылке, замигал, высоко поднимая белесые брови: он не знал, о чем дальше спрашивать.
– Гриня, спроси у него, почему он стал фашистом, – сказал Васютка. – Он же в нашей школе учился!
– Отвечай, – приказал Гриня.
– Я не виноват. Это Масюта научил меня, – отвечал Витоля, льстиво и жалобно поглядывая на Васютку. – Васюточка, это старый Масюта приучил меня. Он говорил: если бы не Советская власть, мы бы жили, как буржуи, и все кланялись бы нам в ножки... У Масюты два миллиона царских денег было, а они пропали при Советской власти. Он говорил: всех большевиков и красных надо резать, все paвнo, мол, Советская власть не удержится. И батя тоже так говорил... И рази они брехали? Немцы сильней... Рази неправда? Кончилась Советская власть, ее больше не будет...
– Брешешь! – оборвал Егор. – Это в тебе кончилась Советская власть! А в нас она есть и будет. Вот мы – Советская власть – сидим и судим тебя, фашиста. И расстреляем, как изменника и предателя Советской власти. Вы, Ненашковы, хотели стать буржуями, хотели власть свою иметь – Советская власть вам не нравилась, а стали холуями проклятых немцев-извергов. Все вы, Ненашковы, сволочная семейка! Вы, подлюки, продали фашистским оккупантам и Родину, и свой народ, и его хлеб. А ты, гадина, шпионил вместе с Масютой за нашими военными частями на укреплениях и на переправе. Сколько там людей наших погибло!..
– Я не шпионил, это Масюта!.. – Витоля страшился взглянуть в сторону Егора, тот мог в любую минуту вытащить пистолет из-за пояса и убить его. Меня Масюта и Пауль заставляли.
– Это твой ножик? – Егор достал из кармана нож и показал Витоле. – Ты его потерял возле Грининого сарая, когда выслеживал капитана...
– Откуда ты знаешь?! – вскричал Витоля. – Я не следил...
– Ох, Ёра, зачем ты ему все рассказываешь? – сказала Даша с упреком. – Он и так уже много знает про нас.
– Он никому не сможет рассказать. Он тут и останется вместе с нашими тайнами.
– Это не мой ножик! – истерически кричал Витоля.
– Твой ножик, твой! – твердо сказа Митенька. – Граждане судьи, честное пионерское слово, это его ножик.
– Митенька, мы тебе не граждане судьи, а товарищи, – мягко заметила Даша.
– Этим ножиком Пауль чикнул меня по уху, – заявил Васютка.
– Витоля Ненашков! – строго сказала Даша. – Чем больше ты будешь врать, тем хуже будет для тебя. Говори правду и признавайся во всех своих подлостях. А будешь врать, я не стану тебя защищать.
– Ну мой, ну мой! – закричал Витоля, судорожно всхлипывая. – Ну выслеживал вас! Масюта всегда говорил, что вы все – кровные враги, а наши друзья по тюрьмам гниют да в Сибири гнуса кормят. Батя тоже так говорил! Не убивайте меня... Я все расскажу. Вы не знаете Масюту. Он говорил мне: учись быть барином...
– Ты про другое рассказывай. Мы про это сами знаем, – перебил Егор. Забыл, как я тебе морду бил за такие дела?
– Разнюнился, контрик, рассоплился, – сердито сказал Васютка, державшийся до этого более или менее спокойно. – Ты про своего дядю-диверсанта расскажи...
– Расскажу, расскажу, Васюточка, – угодливо откликнулся Витоля. – Это Пауль заставлял меня бить тебя... Правда ж ведь, Васюточка?
– Иди ты, жаба! – отрубил Васютка.
– Замовчите оба, – остановил их Гриня. – А ты, подсудимый, отвечай на мои вопросы... Откуда взялся Пауль? Шо он тут делал?
– Он из Германии приехал шпионить. В Ростове целый год жил, опосля у нас два месяца.
Гриня потерял самообладание, закричал во весь голос:
– А чого ж ты, вражина, не заявил Советской власти?! Да он же столько вреда нам наделал!
Витоля поднял плечи, настороженно глядя на Егора. Он боялся говорить правду, но и лгать не мог, страшась накликать на себя еще большую беду.
– Чего б я стал доносить на своего дядю?.. Я боялся. Меня сразу бы убили...
– Нечего с ним рассусоливать, он конченый враг Советской власти! – сказал Гриня. – Як вспомню, сколько на переправе людей было побито, – сердце останавливается. А они, гады, ракетами показывали фашистам, куда бомбы кидать!.. Не хочу с ним больше балакать!.. Ёра, застрели его зараз же! Это я тебе говорю, як судья... Застрели!..
– Спокойно, Гриня, – сказал Егор. – Продолжай суд, Витоля опустился на бочонок, завыл:
– Они меня застав-ля-ли... запу-га-ли... Я не хотел... Даша поднялась. Руки у нее дрожали. Она была очень взволнованна. Не смотрела на Витолю. Испытывала к нему отвращение, ненависть и жалость. Произнесла с расстановкой, боясь, что сорвется голос:
– Слушай, Витоля... Что ты скулишь, ползаешь, как червяк? Ты нас не разжалобишь. Ты жалкий и мерзкий... Можешь ли ты быть человеком?.. Ты же учился вместе с нами, и к тебе хорошо относились в школе. Тебе нравилось работать с нами... Виктор Васильевич Уманский даже хвалил тебя... Скажи, чей ты? Русский или немец? У тебя Родина есть?.. Послушай, мне не хочется тебя защищать, но я должна защищать....
Даша повернулась к Егору и Грине. Их поразило выражение ее лица: оно было и гневным и сострадательным, и очень серьезным. Она продолжала:
– Как защитник подсудимого, скажу следующее. Если бы у него были другие родители и другая родня, он бы не стал предателем и фашистом... Они испортили его... Не надо его расстреливать... Его воспитали как раба, как холуя, и он поддался – в этом вина Витоли... И мы тоже виноваты в том, что он стал таким. Он хотел стать пионером, а его били. А мы не защитили его... Даже Виктор Васильевич однажды пригрозил Масюте, что притянет его к ответу за издевательство над внуком, но, наверное, забыл зайти в стансовет...
– Нет, Виктор Васильевич не забыл, – прервал ее Витоля, слушавший Дашу, кусая губы до крови. – Он заходил... Масюту и папаню вызывали в Совет, ругали... А они пришли домой и спустили с меня шкуру. Маманя обороняла меня, а они и ее побили.... – Витоля зарыдал, закрыв лицо руками, порывался что-то сказать, но не мог: стал мучительно икать. Наконец проговорил: – Застрелите меня!..
– Успокойся, Витоля, – сказала Даша. – Мы не будем тебя расстреливать...
– Васютка, Митенька, отведите его в угол! Суд будет совещаться, – хмуро сказал Егор и, когда те отволокли Витолю в дальний угол, сердито спросил у Даши: – Ну, а что ты думаешь с ним делать? Куда его денешь? Одно остается расстрелять. Не выпускать же его на волю?
– Оставим в подвале, – устало ответила она. – Будет сидеть тут, пока придут наши...
– Да они же будут искать его, все в станице перевернут!..
– Треба у него выпытать, шо он знает про фашистов, шо они замышляют против наших людей, – сказал Гриня.
– Ладно, – согласился Егор. – Если скажет – оставим в живых, а нет – лабец ему!.. Конвоиры, сажайте предателя Ненашкова на скамью подсудимых.
Васютка и Митенька исполнили его приказание. Витоля с трудом удерживался на бочонке: его качало из стороны в сторону.
Гриня постучал карандашом по столу.
– Ну, Витоля, Витольд Ненашков, даю тебе последнее слово. Говори, шо ты знаешь про фашистские дела. Шо замышляют против советских людей твой батько-атаман, шпион Пауль и полицаи?
Продолжая судорожно икать, Витоля посмотрел на него мутными, безразличными глазами.
– Говори, Витоля, если ты еще не конченый предатель и враг, – сказала Даша. – Наши вернутся. Фашистов разбили под Москвой и теперь бьют по всему фронту...
– Я знаю... Я скажу... – проговорил Витоля, икая. Даша подала ему кружку воды. Он выпил ее до дна. Сидел сгорбившись, опираясь локтями о колени, отупело-равнодушный.
Они ждали молча, в упор глядя на него. На широком плосковатом лице Витоли выступил частый пот.
– Зараз вспомню, – заговорил он глухо. – Девчат незамужних и комсомолок собираются отправлять в Германию. Батя уже получил такой приказ из комендатуры. И вас отправят, Гриню и Егора. Пауль сказал: интересно с наследника красного атамана раба сделать. Пауль собирается казаков вербовать в армию генерала Краснова. Генерал сейчас в Ростове.
Короткопалой ладонью вытер пот на лице и задышал шумно, будто выполнил непосильную работу.
– Что ты знаешь про "арнаутку" и про гибриды? И что говорят немцы про них?
– Штопф как зашел к нам в первый раз, так зараз же спросил Пауля: как, мол, поживает "арнаутка" Уманского.
Потом приказал поставить охрану около нее. Когда ее сожгли, Штопф чуть не сдурел. На батю с пистолетом кидался, Пауля обозвал идиотом и свиньей... Говорит, не уберегли, собаки, добро для великой Германии... Ну, а когда я сказал ему про гибриды, он подобрел...
– Откуда ж Штопф узнал про "арнаутку"?
– Пауль ему еще в прошлом году сообщал, что Уманский выводит новый сорт пшеницы.
– Вот заразы! – возмутился Васютка.
– Почему Штопф так сильно цепляется за "арнаутку"? – спросил Егор, с большим вниманием слушая Витолю.
– Все Штопфы – богатые помещики. Хлебом торгуют. Про "арнаутку" Штопф говорил, это дорогой сорт пшеницы. За нее итальянцы и аргентинцы, мол, будут платить золотом, килограмм за килограмм. Ну, Штопф будто хочет преподнести Гитлеру подарок... Пауль говорил бате, что за ней в субботу придут машины.
– В субботу?! – всполошился Егор. – А сегодня пятница!..
Кончаем балачку. Я снимаю свое предложение о расстреле. Голосую за тюремное заключение.
За это проголосовали все.
Витоля сидел, опустив голову, безучастный ко всему. Гриня свернул протокол трубочкой, обратился к нему:
– Мы будем кормить тебя. А як придут наши – сдадим в НКВД. Только не кричи задарма, все равно никто не почует. Фонарь нехай горит... Вот тут на столе я тебе оставил бумагу и карандаш.
– Бумагу и карандаш, – машинально повторил Витоля.
– Ну, может, напишешь матери, мол, жив-здоров, не журитесь.
Не мог знать Гриня, какой цели послужат оставленные им карандаш и бумага.
Глава одиннадцатая
– Даша, беги в станицу, предупреди девчат, пусть прячутся, если не хотят ехать в Германию работать на фашистов, – сказал Егор, когда они вышли из подвала. – А мы пойдем на Егозинку. У меня есть план, как в амбар забраться.
– Ох, смотрите, хлопцы, осторожно! – сказала Даша. С мыса, заросшего лебедой и бодяком, где они залегли, хорошо был виден амбар. Задняя стена почти на метр нависла над рекой. Председатель колхоза все собирался оттащить амбар подальше, но ему отсоветовали: берег из каменных пластов, его не скоро размоет, а из такого положения удобно ссыпать хлеб по лоткам в баржи.
"Может, оно и лучше, что не оттащили амбар с обрыва", – подумал Егор.
Летом, в сухие дни, Егозинка, питаемая холодными ключами, которые пробивались из глубин подземного каменного кряжа, была прозрачной, искрящейся веселыми бликами. Но в паводки и половодье река завивала свое течение кудряшками-водоворотами и у крутых излучин шипела, как рассерженная змея, выступы камня стесывали с ее боков пенную стружку.
Сейчас, после обильных июльских дождей, Егозинка была именно такой. Вода сильно поднялась. Ольхи, росшие в расщелинах каменистого берега, полоскали в ней свои ветви. Мутные струи с клокотанием проносились мимо, кружа в коловертях сучья, траву и всякий мусор.
– Подождите меня здесь, а я сплаваю к амбару поближе и все высмотрю, сказал Егор, поднимаясь с земли.
– Ты шо?? – испугался Гриня. – Утопнешь. Смотри, какие водовороты засосет тебя.
Егор и сам подумывал об этом, но ответил с наигранной небрежностью:
– Не каркай, а то и в самом деле испугаюсь. Он отдал пистолет Грине, разделся до трусов. Сырой ветер обдул его, белые волоски встали торчком. На загорелой спине резко выделялись полосы розово-блестящей кожи: следы, оставленные плетью и шомполом.
Гриня подал ему английскую булавку.
– Приколи к трусам. Если судорога скорче ногу – довбони ее булавкой.
Егор спустился к воде по выступам каменных пластов, торчащих из крутояра. Если бы там, у амбара, были такие же выступы Хоть бы какой-нибудь паршивенький выступчик, чтоб зацепиться за него, прилипнуть к берегу. Страшно нырять, нет слов, однако медлить нельзя. Он знает, что друзья наблюдают за ним, пусть не думают, что он боится. Глубоко вздохнув, Егор оттолкнулся от пласта. Холодная вода стиснула его, поставила на голову, завинтила штопором. Затрещало в ушах вода больно надавила на барабанные перепонки. В голове мутилось, она хмелела, как от вина. Невыносимо захотелось вздохнуть: грудь заходила судорожно, но тянуло и тянуло в мутную глубину. "Не выдержу!" – обожгла мозг трусливая мысль. За веками вспыхивали красные хлопья. "Выдержу! Я могу!" – настойчиво повторял он, заглушая страх.
Раскинул руки, развел ноги – слышал об этом как-то, – и его выбросило на поверхность недалеко от амбара. Он задышал, радуясь необыкновенному вкусу воздуха, настоенного на тополевых и ольховых листьях. Подумал: "Ничего страшного, главное – удержать воздух".
Пенистая струя стремительно несла его вдоль берега, вставшего справа отвесной обглаженной стеной. Здесь каменные пласты стояли торчком.
Вот и амбар. На обрыве под ним – ни выступа, ни выступчика. Не за что было зацепиться. Руки заскользили по обглаженному камню, и он больно ударился животом о подводный порог – корень обрушившегося пласта. Охнул, но не растерялся – обрадовался удаче, – вцепился в него изо всех сил.
Отдышался и выбрался на подводный порог. Амбар козырьком нависал на высоте около двух метров. Были видны широкие трухлявые доски пола. Прижимаясь спиной к обрыву, Егор осторожно двинулся к середине амбара, нащупывая ногами узкий каменный порог, скрытый мутной бурлящей водой. Здесь, под двустворчатой дверью (Егор не раз бывал в этом амбаре и знал, что дверь была двустворчатая), ладони на две выдавался конец балки. Она подгнила, но вполне могла выдержать вес человека. На торец можно накинуть веревку и подняться наверх. Дверь открывалась внутрь, запиралась крючком – это он тоже хорошо помнил. И между створками есть щель, ничего не стоит откинуть крючок ножом. Вряд ли полицаи удосужились поставить на дверь какой-нибудь дополнительный запор. Ведь они, наверное, считают, что со стороны реки никакой черт не сможет забраться в амбар. Если бы это было так!..
