Текст книги "За гранью (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Борис Механцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)
ГЛАВА 5. ТРОПА.
Дешево ценишь мой уголек– сказал Поверженный Князь, – Коль вознамерился в Ад попасть, меня о том не спросясь!
Р.Киплинг
А все-таки я жив… Мирон Павлинович Нижниченко начал осознавать себя и принял такую гипотезу.
Когда-то, разговаривая с психологом, он удивился тому факту, что ни разу не мог вспомнить одну мелочь: как именно он засыпал. Другие события вспоминались очень четко, а вот проваливание в сон – ни разу. Психолог же заметил, что удивляться тут нечему, свойство памяти, которое некоторые биохимики объясняют на тысяче страниц, а иные – всего на пятистах. Но сейчас он помнил, кажется, все, что происходило в воздухе. Вплоть до вспышки. Следовательно, подумал Мирон, либо я что-то путаю, либо… И решив, что от таких раздумий толку не будет, он открыл глаза и встал.
Удивительным было то, что ничего не болело. Впрочем, кто его знает, чему и как положено болеть здесь. Место выглядело достаточно зеленым и более всего напоминало сентябрьскую причерноморскую степь. С холмами, кустами. И Сашкой, сидящим на земле и смотрящим на него с искренним удивлением.
– Почему Вы здесь?
– Где?
– Это же Тропа!
– Тропа, кажется, чуть дальше, верно?
– Нет. Это та, которая между мирами.
– Вот как…
Удивляться было особо нечему. В любом случае, твердо знать, что приходит после конца жизни не дано никому. Мирон всегда считал, что смерть – это дорога с односторонним движением, не считая анекдотов на тему реанимации. А то, что он умер, а загробный мир выглядит именно так, вполне объясняло многое. В укор Киплингу пыли было мало – все больше трава. Ну и ладно.
– Ты, Саша, что, тут не впервые?
– Не-а. Несколько раз сюда попадал. И уходил.
– Ого! Слушай, ты можешь хоть сейчас объяснить, зачем нужно было взрывать самолет?
– Месть, – Саша улыбнулся так, что Мирону стало не совсем хорошо. – Ваши люди меня убили, не только меня… Я могу мстить.
– Да… Слушай, а почему – мои?
– Ну как… Как называется Ваша страна?
– Юго-Западная Федерация, Саша.
– Что???
– Да, именно так.
– Разве?
– Да. Когда ушел в никуда Советский Союз…
– Как это?
– Ну, проще всего сказать так: несколько политиков предложили его прекратить – и никто особо не возражал.
– Так не бывает!
– Я упрощаю. История – штука длинная и связей в ней…
– Но все равно – почему так?
– Разные говорят по-разному. Я считаю, что просто было время такой страны – и прошло.
– А большевики?
Мирон хмыкнул.
– Ну, как бы попроще… Саша, купил бы газеты, а то – сразу мстить!
– В самолете?
– Ага… Слушай, в общем-то тех большевиков, которые воевали против Шкуро, избыли большие реалисты. Так и пошло. История, видишь ли, такая. В общем, большевики, если поискать, найдутся, но власти и возможностей у них, можно сказать, нет.
– Их преследуют?
– Можно сказать, что нет. По крайней мере, если преследуют – то не за большевизм.
– А за что?
– Ну, как… Уголовники и скандалисты попадаются среди любых людей. А за идеи гонять – слишком долго такое процветало. Устали от этого. Слушай, тут какое время-то?
На часах Мирона было около полудня, но Солнце явно клонилось к закату.
– Вечер. Разве не видно?
– А где будем ночевать? Ночи тут как?
– Хорошие ночи. Теплые всегда.
– Ладно.
Они отошли от дороги совсем недалеко, на пару десятков шагов от ручья с хрустально-прозрачной и неимоверно вкусной водой, наломали сухого терновника. Руки при этом оба расцарапали в кровь, но это казалось неважным. Саша пробурчал что-то непонятное и отлучился, притащив через десять минут котелок и пачку каких-то сухих трав (похоже, тут у него была заначка). Костер развели за несколько минут, терн прогорел быстро и Мирон продегустировал напиток. Выходило вполне неплохо.
– Вас звать-то как?
– Зови Мирон Павлинычем, Саша. Кстати, как тут с едой, оголодаем ведь.
– Как и везде. Меня учили, что любая местность легко прокормит человека.
– Хм… Греки, конечно, и цикад жарили… Но попробуй, налови их сперва!
Саша в первый раз рассмеялся. Он упал на спину и задергался.
– Вот не знал! Ох, не знал!
– А что?
– Так мы их дразнили: "Грек-пиндос, воды не донес, отдай медный грос, копеечка лучше!"
– Так и что?
– А с кузнечиками вышло бы смешнее! Наверняка!
– Хм… пожалуй. Ты кубанский, что ли?
– Ага. А как узнали?
– Выговор, Саша, выговор. У нас в Крыму он совсем другой.
Сашка хотел ещё что-то спросить, но вместо этого неожиданно привстал и указал рукой за спину Мирона.
– Смотрите…
– Саша, на то и дорога, чтобы по ней ходили и ехали.
– Так ведь это не просто так.
– Почему?
– Здесь не бывает случайных встреч, Мирон Павлиныч.
– Ага. А грабежи тут бывают? Убийства?
– Нет… Зачем?
– Уже лучше. Саша, ты вытерпишь еще несколько вопросов? Я все же контрразведчик, мне нужна общая картина. Понимаешь?
– Ладно, только я тоже буду спрашивать, а вы – отвечать, идёт?
– Спрашивай на здоровье. Отвечу.
"В конце концов", – подумал Нижниченко, – "у меня есть только такой вариант, ничего не случится, если парнишка узнает о «Драконе». Наоборот, он может быть как-то связан с этим делом". Времени у нас должно хватить, та компания (точнее, небольшой караван), кажется, остановилась. Он твердо знал, что потом будет не до рассуждений на общие темы. Непонятно откуда, но знал. И вообще, дела обстояли очень неплохо для покойника. Ничего не болело, голова была кристально ясной и свежей, даже послевкусие от травяной заварки было мятное с кислинкой. Он уже хотел задать вопрос, но его внимание всё больше и больше привлекал караван.
– Саша, а это явный караван!
– А, это же Михаил-Махмуд! Пойдем встречать!
– Ну что, пойдем.
Вьючные животные вблизи оказались очень заурядными мулами, а Михаил-Махмуд – высоким и худым седоватым брюнетом, встретившим Сашу, как старого и уважаемого знакомого.
– Привет, Сашки! Что нового?
– Я опять выходил обратно в мир, Махмуд.
– И как там?
– Это новый мир. Вот человек оттуда, поговорите?
– Конечно, Сашки. Ты пока поговори с охранниками, поучись бою…
– Чему? Мне? У них?
– Сашки, среди них есть человек из нового мира. Учись и смотри, хорошо?
– Вы не хотите, чтобы…
– Не хочу, Сашки. Ты прав, я не хочу говорить при тебе. Веришь?
– Верю.
И опечаленный Саша отправился к охранникам.
– Меня зовут Михаил-Махмуд. Ты можешь сказать свое имя, или ограничишься прозвищем?
– Мирон Павлинович. Короче и с равными – Мирон. Ты равный.
Чем-то таким веяло от Михаила-Махмуда именно равным. Просто хотелось быть ему другом.
– Хорошо.
Махмуд выкрикнул что– то короткое и гортанное, один из охранников отцепил большую флягу от одного из вьюков и, не спеша, отправился к присевшим людям.
– Скажи, Мирон, ты понял, кто такой Сашки?
Легкий акцент, на грани понимаемого – и незнакомый… Ясно, что тюркский, а какой – неясно. Так бывает, если… Ладно, подумаем потом.
– Нет, Михаил-Махмуд.
– Выбери одно из двух имен. Мне все равно, какое… равный Мирон.
– Не знаю, Махмуд. Немного знаю об его прошлой жизни – и все.
– Первой жизни, Мирон. Хочешь сок?
– Конечно.
– Я так и думал, что ты знаешь о мальчишке очень мало. Видишь ли, он никогда не вырастет, ему придется оставаться таким до Страшного Суда и прожить все эти века и тысячелетия. Так что Аллах будет милосерден к нему – насчет себя я не уверен… Скажи Мирон, ты готов рассказать мне немного о своем мире?
– Зачем?
– Я купец, Мирон. Само знание о мире – даже просто о том, что он есть – дает немало. Честно говоря, нас очень мало – купцов межмирья, хотя о нас говорят во всех мирах, где мы бываем.
– В моем вы точно не были, – Мирон улыбнулся, представив себе появление в родном городе каравана из груженых мулов. Мысль про такую же картину в Андреевске чуть не повергла его в смех.
– Ага… Я понял – у вас ослы не в ходу, – Махмуд улыбнулся, – тогда вот что… Скажи, Мирон, (стаканы наполнились вновь) тебе что-то говорит фамилия… скажем – Черчилль?
– Да, конечно. Британский премьер, был такой.
– Отлично. Ла-Кути?
– Нет.
– Хм… Так, что такое СССР?
Мирон коротко ответил, помянув между делом тех, кого считал виновниками распада страны.
– Ага. Так, попробуем точнее. Джим Полли?
– Не знаю.
– Рональд Рейган?
– Президент США. Два раза.
– Пожалуй, все… Скажи-ка, в твоем мире можно выгодно продать антигравитацию?
– Что?
– Ты не ослышался. Скажу больше – я продам ее пока только твоей стране, Мирон. Или той, которую ты назовешь. Ты удивлен?
– Не особо.
– Хорошо, объясню. Видишь ли, сюда плохие люди не попадают, – караванщик особо выделил "сюда". – Этого тебе достаточно?
– Пожалуй, да.
– Тем лучше. Тебе рассказать мою историю? Она, конечно, длинна, но ночь длиннее…
– Тогда давай.
– Ну, что же. Я рожден в Южной Руси, примерно в возрасте Сашки был захвачен крымцами. Стал рабом. Сумел бежать в южные степи и стал охотником. Мирон, я охотился не на тамошних дроф! Я охотился на невольничьи караваны. Это было нечто потрясающее: найти таких… и убить! Я стал умным и жестоким: на Первых Кордонах хорошо платили за головы этих волков, очень хорошо – но куда лучше платили за тех, кого я вырывал из полона и возвращал туда! Это была страшная охота, но я слишком возненавидел тех, кто лишил меня в юности дома и свободы. А вернуться туда я не мог, ибо принял ислам… Но на Первой Линии ко мне относились прекрасно: и когда я приводил тех, кто не стал рабами, и когда приносил мешки, в которых стучали головы охотников… Если я доползал дотуда израненный и пустой – меня тоже привечали, подлечивали…
Я был страшным волком, Мирон! Волком, прикормленным кордонцами! Так продолжалось десять лет, но и волки тоже стареют. И однажды меня подвела моя звезда. Меня схватили, доставили в Кафу и там сварили в масле.
Было больно и тоскливо: перед этим мне объясняли про адские муки, на которые я обречен… А тут первым, кого я увидел – был старый муфтий. Выслушав мой рассказ, он сказал то, что меня перевернуло. Он сказал мне: "Махмуд, ты исполнил свой джихад. Но видно, Аллах решил, что ты, рыскавший и убивавший, подобно льву, нарушителей заветов Пророка и обращавших в рабство людей Книги – не получишь покоя до Страшного Суда. Садись – и мы решим, что тебе делать дальше".
– И что же вы решили?
– Только не смейся. Муфтий сказал, что теперь мне нужно стать купцом и тем, кто будет записывать все о мирах, в которые будет вхож. Он сказал так: "Ты будешь купцом, лучшим из тех, кто был в наших мирах и описателем наших миров – первым и лучшим".
– И много миров тебе встречалось?
– Немало. Признаться, до этого я не понимал, зачем Аллаху нужно столько ангелов, если на Земле не так и много людей, а правоверных – еще меньше.
Мирона вдруг осенила дикая мысль.
– Ясно. Скажи, Махмуд, ты слышал что-то о маяках?
– О каких, Мирон?
– О месте, где человек может говорить…
– С ангелами? Муфтий считает, что именно с ними – ибо только они могут давать такие советы.
– Значит, с ангелами.
– Отсюда до такого места всего пять минут хода. А откуда ты знаешь об этих местах?
– Мне попадалось такое. Еще в детстве.
– Послушай, а где?
Мирон попробовал рассказать и увидел, как резко изменилось лицо Махмуда.
– Вот как сходятся миры… Я знаю это место, именно там я узнал, как уйти в степи, минуя все кордоны, Мирон. Ну что, смотри: иди к тем камням. Если ты там нужен, и тебе это нужно – значит, остальное будет просто. А пока пойдем-ка к каравану.
Сашка, что называется, ловил удовольствие. Он вовсю тренировался в сабельном бою с одним из охранников, явно серьезным специалистом в этой области. Оружие звенело, Александр наступал, а охранник, оставаясь на месте, с улыбкой переводил бой по циклу: длинная дистанция, средняя, короткая – и опять длинная.
– Сашки, чуть не забыл, – Махмуд улыбнулся, – смотри, какой тебе подарок!
Подарком оказалась боевая рапира и кинжал для левой руки.
– Очень правильно, хозяин! – Вложив оружие в ножны, охранник улыбался, – Сашки очень подвижен, но у него сегодня ничего не получилось. Сабля – не его оружие.
– Почему??? – Голос Саши взвился, казалось, до небес.
– Ну, все просто. Смотри, ты вел бой, уповая на силу. Поэтому я гонял тебя, как хотел – я куда сильнее тебя. А рапира – это то оружие, где сила не столь важна. Тут важнее точность и быстрота, поэтому, с рапирой в руках, ты можешь победить любого здоровяка. Даже и закованного в броню – если поймешь, где слабое место в его доспехах. А парный кинжал… Встань в защитную стойку, я покажу, что даже твоей силы хватит, чтобы отбить сабельный удар! Давай, давай! Нет, доверни левую кисть! Так, смотри, сейчас я просто давлю на твою защиту… Чувствуешь? Теперь удар вполсилы, чтобы ты поверил, а теперь – в полную… И смотри, как окажется открыт средний боец после такого? Видишь – он уже твой!
– А Вы?
– А я так ошибаюсь, только чтобы показать, каков уровень среднего бойца. Мне не нужно рубить в полную силу, мне платят не за убийство, а за обезоруживание противника, Сашки!
– Ясно…
– Хорошо. Пожалуй, хватит на сегодня.
– Саид, передай нашим собеседникам мешок с едой… вот этот. Думаю, дней на пять им хватит, а там… Тропа есть тропа.
– Спасибо.
– Не за что. Я тебе еще должен, а сколько точно – выясним после моего возвращения из твоего мира. Но что немало, это точно.
МАРКГРАФСТВО БРАНДЕНБУРГ. 1246 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Зимние сумерки оказались предательски короткими. Когда Гай проезжал харчевню «Осенний Лис», казалось, что до темноты еще далеко. Поэтому он и решил проехать немного вперед и переночевать в следующем трактире. И теперь вынужден был путешествовать ночью.
Вообще-то ничего страшного не произошло. Погода стояла чудесная: легкий морозец не давал глазам слипаться, а крупные яркие звезды на высоком чистом небе вместе с набирающим силу месяцем давали достаточно света, чтобы наслаждаться красотой придорожных лесов и полей. Особенно если учесть, что молодой Гай Гисборн с детства отличался острым зрением. Однако, эту идиллию нарушало то обстоятельство, что он был голоден и с удовольствием бы поменял всю красоту ночного Бранденбурга на кусок хорошо приготовленного местного кабанчика. Кроме того, его конь явно устал, а Гай чрезвычайно дорожил своим скакуном по двум причинам. Во-первых, конь напоминал ему о родной Британии, которую он, волею судьбы, вынужден был покинуть.
Гай горько усмехнулся. "Волею судьбы…". Так говорят проигравшие, не желая признаться в собственной слабости. Но разве позорно быть слабее короля? Пусть даже не самого короля, а тех, кто от его имени правит страной, но что это меняет? Его Величество король Генрих вряд ли подозревал о существовании братьев Аллана и Гая Гисборнов. Конечно, именно он подписал указ об их аресте по обвинению в заговоре против престола, но таких указов ему пришлось подписывать немало – ибо заговоры эти плодятся ныне в старой доброй Англии как грибы после дождя. Он подписал и забыл, а колесо королевского правосудия раздавило род Гисборнов. Аллан уже обезглавлен в Тауэре и его, Гая, ждет та же участь, ежели он окажется в руках королевской стражи.
Аллан… Рыцарь без страха и упрека, в восемнадцать лет в своем первом походе получивший страшную рану и теперь до конца жизни обреченный на почти полный паралич. Старший брат, заменивший маленькому Гаю отца, погибшего во время очередного похода во Францию в тридцатом, когда младшему Гисборну было всего шесть. В тот год за Ла-Манш отправились все трое опоясанных Гисборнов. Самого старшего своего брата, Роджера Гай никогда не видел – он погиб под стенами Нортхемптона, когда армия "маршала Бога и Святой Церкви", сэра Роберта Фитцуолтера вырывала из Иоанна Безземельного Великую Хартию Вольностей. Средний сын, сэр Томас, отбыв в поход, вскоре покинул отца и брата, присягнув грозному сэру Симону де Монфору, и с тех пор он не возвращался в Англию. Отец, сэр Хьюго Гисборн погиб в этом походе, а спустя неделю вражеский топор повредил позвоночник сэра Аллана. Вернувшись в родовой замок на носилках, с которых ему уже не суждено было встать, он посвятил свою жизнь воспитанию маленького брата. И открыл ему родовую тайну – тайну Хранителей, которую не мог унести с собой в могилу. Именно его магический дар позволил предсказать грядущий арест. И именно он настоял, чтобы Гай отправился в изгнание, бросив самого Аллана на верную гибель: Хранитель не имеет права жить ради себя, он живет ради предков и потомков.
Итак, не по своей воле, но по долгу, Гай стремился оказаться подальше от владений Его Величества короля Генриха Третьего, и это было второй причиной, почему следовало беречь коня: путь на восток труден и далек, и остаться без лошади означало обречь себя на массу проблем. Правда, в небольшом мешочке на поясе у рыцаря было запасено еще изрядно монет, а в подкладку плаща они с Алланом зашили на черный день пару золотых колечек и ещё золотые серьги с рубинами, которые в любом крупном городе можно продать за хорошие деньги. Но, делая запасы на крайний случай, умный человек не начинает тут же этот крайний случай на свою голову кликать. Одним словом, за конем следовало просто хорошо ухаживать, и тогда можно рассчитывать добраться на нем не только до границы татарских владений, но и, если повезет, до самой заветной цели своего путешествия.
Тут же Гай себя одернул, что самая заветная цель у его путешествия совсем другая. Конечно, прекрасно было бы найти потомков ушедших на Восток, но главное для него – все же не это. Главное – найти место, где бы он мог поселиться, обзавестись домом и, верой и правдой служа новой Родине, раз его отринула старая, завести семью и продолжить свой род. Это был его долг – долг Хранителя, долг перед потомками, долг перед предками, долг перед Алланом. В первую очередь – перед Алланом, отдавшим ради выполнения этого долга свою жизнь.
Как всегда в таких случаях правая рука Гая нащупала перстень на безымянном пальце левой, затем скользнула на рукоятку меча, а потом – под плащ, где к поясу был подвязан большой кожаный мешок, плотно забитый свитками. Эти вещи он не должен был потерять ни в коем случае. Перстень и меч – реликвии рода Гисборнов, но только Хранитель знал их истинную природу и силу, а также то, чьего рода они реликвии на самом деле. Бумаги в мешке – архив.
Хранитель должен знать историю рода и передать её своему наследнику. Гай улыбнулся, вспомнив, как он изучал эти пергаменты и будто бы сам оказывался рядом со своими предками. Он наблюдал, как Иоанн Безземельный подписывает Великую Хартию Вольностей, рядом со своим отцом; бился с неверными на Ликийском побережье плечом к плечу с сэром Роджером; видел себя склонившегося в молитве у Гроба Господня вместе с сэром Робером; плыл через Ла-Манш в войске грозного Вильгельма Завоевателя с сэром Жоффруа… И дальше, дальше в глубь времени. То, что для других было легендами и сказками, для него – отзвуками реальных событий давно минувших лет. Он-то знал точно, кто на самом деле были рыцари Круглого Стола и как происходило то, о чем поют по замкам Европы красивую ложь сладкоголосые менестрели.
Очередной раз, выведя из леса, дорога указывала дальнейший путь через вершину небольшого холма. И здесь-то Гая от его дум отвлеки звуки приближающихся галопом лошадей. И в тот же момент на гребне холма показались две фигуры. Гаю хватило света звезд и месяца, чтобы рассмотреть их. Один был в крестьянской одежде, другой – в монашеской рясе. Они со всех ног бежали к лесу, очевидно, пытаясь уйти от погони. Заметив впереди Гая, крестьянин что-то крикнул монаху, и тот вильнул вправо, в то время как крестьянин продолжал бежать вперед – прямо на его лошадь. В руках он сжимал увесистую дубинку и Гай направил коня вправо, то есть в противоположную от монаха сторону, совершенно не желая, чтобы он сам или его конь ни за что не про что получили этой дубинкой. Гай вовсе не был трусом, чтобы бежать от мужика с дубьем и был достаточно опытным воином, чтобы справиться с гораздо более сложным соперником, нежели германский виллан, однако он никогда не вступал драку не имея на то веской причины, а с этим человеком ему делить было нечего. Однако на всякий случай он до половины вытянул свой клинок и тут же понял, что не зря: дело принимало более серьезный оборот.
На вершине холма появились преследователи: трое вооруженных мечами райтеров. Мгновенно оценив обстановку, двое из них свернули за монахом, а третий продолжил преследование крестьянина. И то, как они держали свои мечи, красноречивее всяких слов говорило, что райтеры намерены зарубить преследуемых без всякой пощады. Мгновенно оценив ситуацию, Гай дернул за узду, послав коня наперерез всадникам, что гнались за совершенно беззащитным человеком в рясе. Во-первых, крестьянин с палкой имел хоть какие-то шансы постоять за себя, а, во-вторых, до леса ему было гораздо ближе, чем вильнувшему в сторону монаху.
Ну а в-третьих, при таком маневре он перво-наперво оказался на пути как раз у третьего всадника. Тот что-то кричал, судя по интонации и жестикуляции, очень ругательное, но этот язык не был известен Гаю. Поэтому Гисборн по-сакски проорал в ответ:
– Не трогать!
На всадника это не произвело никакого впечатления, зато маневр Хранителя очень впечатлил его лошадь, мирную клячу, на которой до этого случая ездили только почтенные бауэры да сорванцы-мальчишки. Увидев несущегося прямо на неё коня, лошадь испустила громкое ржание и встала на дыбы столь яростно, что подпруга лопнула, и всадник вместе с седлом полетел на снег.
Мысленно поблагодарив Господа и Святого Патрика за помощь, Гай сосредоточил своё внимание на монахе и двух других всадниках и тут же понял, что не успевает. Он летел вперед, протяжно крича на сакском:
– Нет! Не надо!
Но мечи райтеров уже взметнулись над головой монаха, и… И в этот момент ноги несчастного запутались в его длинной рясе и он упал. Да так удачно, что не ожидавшие такого подвоха райтеры промахнулись, а их лошади не задели жертву копытами. Проскочив вперед, воины спешно развернули лошадей, однако этого времени Гаю хватило, чтобы стать между ними и их жертвой.
– Не трогать! – повторил он, тяжело дыша, по-сакски, а затем произнес эту же фразу на латыни. И тут же они бросились на него, рассчитывая на свое численное превосходство, однако, похоже, несмотря на солидный возраст о конном бое на мечах эти люди имели крайне смутное представление. Гай не хотел их смерти, но и рисковать собственной жизнью тоже не собирался. Ведь первый пропущенный удар мог сделать его мертвецом или калекой. Опасное это дело: размахивать мечами, если у тебя голова ничем не защищена. Всё случилось так стремительно, что не было времени надеть ни кольчужный колпак, лежащий в седельный сумке, ни новомодный горшковидный шлем, притороченный к седлу ремнем, продетым через большое кольцо припаянное к его плоскому навершью. Хорошо хоть, что надета кольчуга, добрая защита телу. Впрочем, далеко не от всякого удара меча спасает, стало быть, надо скорее этот бой завершать.
Парируя мечом и кинжалом атаки противников, Гай весьма быстро приметил момент, когда один из воинов от души замахнулся мечом, чтобы нанести сильнейший удар. "Хороший замах полезен в любом деле, кроме фехтования", – вспомнил он слова брата и сразу ударил левой рукой. Враг не успел ничего понять, а кинжал уже ушел ему в горло по самую гарду. Захрипев, всадник повалился с лошади, заливая белый снег темной кровью, а Гай тут же развернулся ко второму, отбил еще один выпад, потом еще…
Казалось, разумный человек должен был понять, что встретил противника не по силам. И мечом райтер владел намного хуже Гая, и кинжала у него не было, и кожаный доспех защищает куда слабее кольчуги. Однако против Хранителя сейчас сражался не умеющий отступать фанатик, казалось, его глаза светятся огнем мрачной решимости добиться своего: убрать неожиданное препятствие, возникшее на пути между ним и монахом. Гай не видел, что творится за его спиной, однако чувствовал, что враг не отвяжется, пока один из них способен драться. И, отведя очередной удар, быстрым выпадом пронзил райтеру грудь. Тот еще несколько мгновений держался в седле, потом скользнул вниз, на взрытый конскими копытами снег.
Успокаивая тяжелое дыхание, Гай обернулся. Монах и крестьянин стояли ярдах в семи за его спиной, лошадь третьего райтера медленно бродила поодаль, обнюхивая неподвижно лежащее тело своего всадника.
– Благодарим вас, господин, за помощь, – слегка поклонившись, произнес на сакском крестьянин.
Кивнув, Гай слез с коня, тщательно вытер снегом клинки меча и кинжала, и, убрав оружие, подошел к спасенным им людям.
– Кто эти люди и почему они хотели вас убить? – спросил он.
– Ты не знал ни их, ни нас. Почему ты помог нам? – ответил вопросом на вопрос монах.
– Они хотели убить тех, кто не мог защищаться. Я исполнил свой долг рыцаря и христианина.
– Как веруешь? – неожиданно резко произнес на латыни монах.
– Я добрый христианин и верую в Господа Бога, как веровали мои родители и родители моих родителей.
Монаха этот ответ, однако, не удовлетворил.
– Истинной ли ты Церкви?
– Я простой воин и не разбираюсь в богословии. Мой народ когда-то давно крестил Святой Патрик. Ежели Церковь, которую вы, отец, почитаете Истинной, прославляет его – значит, я её верный сын. Ежели нет, значит, я не принадлежу к той Церкви, что вы зовете Истинной, да помилует меня Господь на Суде Своем.
Такого ответа монах, видимо, совершено не ожидал. Несколько мгновений он молчал, после чего неожиданно сменил тему разговора.
– Хорошо, молодой воин. Скажи мне, кто ты и что ты здесь делаешь?
– Моё имя – Гай из Ноттингема. Я – странствующий наемник. Ехал по этой дороге в поисках места для ночлега.
– Наемник… И дорого ли стоит твой меч?
– Это зависит от того, для чего он нужен.
– Разве наемнику не всё равно, кому служить?
– Нет, отче, не всё равно. Я буду служить только тому делу, которое считаю правым.
Монах снова немного помолчал.
– Хорошо, Гай из Ноттингема. Я предлагаю тебе службу: помочь мне добраться до Воруты, ко двору князя Литовского Мндовга. Князь щедро вознаградит тебя.
Литовские земли лежали дальше к востоку от Бранденбурга. Что ж, Ворута так Ворута, почему бы и нет?
– Да, отче, я готов сослужить эту службу.
– Быть по сему.
Монах повернулся к крестьянину.
– Бенедикт, возвращайся к братьям. Меч этого воина охранит меня лучше, чем твой посох, да и вряд ли теперь нам стоит чего-либо опасаться.
– Благословите.
Получив благословение, крестьянин зашагал прямо по снегу к темнеющему ельнику. Гай, взяв коня за повод, двинулся следом за монахом к дороге.
