Текст книги "За гранью (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Борис Механцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
ДОРОГА.
Сережка повернул к Балису сияющее лицо, всё перепачканное следами от высохших ручейков пота.
– Дошли же!
– Дошли…
Только вот куда? С вершины очередного холма четко прослеживалось изменение ландшафта: впереди еще одна гряда холмов, пониже остальных, а за нею – ровная степь, с каждой секундой погружающаяся в тень: красное солнце уже коснулось краем холмов. Своим острым зрением Балис угадывал, что километра через два по степи начинает часто встречаться кустарник. Там может быть вода. У него сил дойти хватит точно. У Сережки – не факт… Конечно, радость от того, что они всё же дошли, придаст ему силы, только вот последний холм дался мальчишке с огромным трудом. Нет, парень не жаловался, – гордый, но Балис за свою жизнь намотал столько марш-бросков, что ему слов не надо – и так всё насквозь видно. Главное – хватит ли у него сил дотащить мальчишку до кустов? Должно хватить, весу в парне – как в воробье. Да, но… А если воды там нет? Должна быть, должна… В конце концов, можно положить его рядом с дорогой и устроить веерную разведку радиусом в километр-полтора. Но это делать надо днем. А заночевать, пожалуй, лучше на последнем холме… Да, именно так и следует поступить.
– Ну что, Сережка, еще один холм осилим?
– Осилим, – ответил мальчишка делано беззаботно. Балис оценивающе посмотрел на него, тот, перехватил взгляд, в глазах вспыхнули лукавые искорки, склонил голову на бок и произнес уже знакомым голосом: – Если, конечно, Вы не устали.
– Я-то устал, – усмехнулся Балис, – но вот я-то точно дойду.
– А мне поможете дойти, если сам не смогу? – искорки погасли, Сережка теперь смотрел на него хмуро.
– Конечно помогу, морская пехота своих не бросает.
– Тогда пошли…
– Пошли. Кстати, на холме нас ждет царский ужин – целая фляга воды.
– Ура!
Мальчишка сделал какое-то движение вперед, остановился, опять глянул на Балиса – в глазах снова плясали огоньки.
– Будем считать, что я кувыркнулся, ладно?
– А умеешь?
– Спрашиваете… Я в секции самбо занимался, нас акробатике учили. Я даже фляк делать умел. Сейчас, правда, наверное не получится – давно не пробовал…
– Ну, это дело поправимое: пара недель тренировки – и будешь вертеться как раньше.
– Ага, – радостно согласился Сережка. – Только вот не надо стрелки переводить.
– Какие стрелки? – удивленно посмотрел на него Балис.
– Ну, это так говорят. Вы ведь про Вильнюс рассказывали. И остановились на том, как вернулись домой.
ГЛАВА 8. УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ.
Уже довольно давно сон у Мирона Нижниченко стал не слишком крепким. Нет, до снотворного дело пока что не доходило, но раза два-три за ночь он обязательно просыпался. Последний раз – непременно с рассветом, во сколько бы не ложился, а ложиться часто приходилось глубоко заполночь. Сам Мирон относился к этому спокойно, как к неотъемлемой части своей работы. Разве может быть при таких стрессах, которые выпадали на его долю чуть ли не ежедневно, крепкий и здоровый сон? Генерал искренне завидовал Штирлицу и его товарищам по книгам: те умудрялись отдохнуть при всякой возможности, а у него и его друзей такое не получалось…
Поэтому, проснувшись, он в первое мгновение не поверил в реальность происходящего: солнце поднялось уже довольно высоко, караван Михаила-Махмуда куда-то исчез, похоже, ушел с рассветом, а Мирон, получается, ничего не заметил. Конечно, на ночлег они с Сашей расположились немного в стороне, но разве несколько метров имеют значение при той суете, которой непременно сопровождается отправление каравана? Разве что об ноги никто не спотыкается…
Из новых знакомцев остался только Сашка, он сидел неподалеку у небольшого костерка и задумчиво смотрел в огонь. Рядом стоял закопченный котелок, видимо, Миронова порция завтрака.
Нижниченко завозился в импровизированном спальнике, сооруженном из выданных Михаилом-Махмудом одеял (о постельном белье бывший степной волк, а ныне кандидат в лучшие купцы межмирья, похоже, не имел представления), подросток обернулся на шум.
– Доброе утро, Мирон Павлинович!
– И впрямь, доброе. Похоже, я от души проспался, – он сощурился и еще раз взглянул на местное светило. От Солнца оно отличалось только цветом – преобладали красноватые оттенки, и стояло действительно довольно высоко. Для широты Севастополя – эдак часах на одиннадцати дня.
Саша улыбнулся, несколько неуверенно. Похоже, после вчерашнего, он не очень представлял, как лучше себя вести.
– Тут хорошо спится. Воздух чистый, не то, что в Екатеринодаре или Ростове – там с фабрик и заводов так дымит, что ужас…
– Ужас, – усмехнулся Мирон. – Тебя бы в Дзержинск на часок, не более. После этого Екатеринодар раем покажется.
Разумеется, Мирон имел ввиду не небольшой городишко в Донецкой области, а закрытый город на Нижегородчине, один из крупнейших центров советской химической промышленности. Старший лейтенант Нижниченко попал туда зимой восемьдесят восьмого и был шокирован черным снегом вокруг завода «Заря», производившего угольную крошку для противогазов. А ведь это был не самый крупный завод в окрестностях города и, похоже, далеко не самый ядовитый.
– Скажете тоже, – фыркнул мальчишка.
– Серьезно. За те годы, которые прошли после твоей… ммм… твоего ухода, мы сделали большой шаг вперед в умении травить все вокруг, – Мирон выбрался, наконец, из одеял. – Так, схожу, умоюсь…
Холодная вода в ручье его здорово взбодрила, жаль, не было возможности побриться, но теперь без этого придется обходиться. Как и без обязательной утренней чашки хорошего кофе. Как и много без чего еще…
Вернувшись к костру, он с удивлением обнаружил, что на его одеялах лежит туго набитый заплечный мешок из плотной ткани.
– Это что?
– Это Михаил-Махмуд оставил… Одежда, еда…
– Вчера, вроде, мешок был другой.
– Ага, вчера был просто мешок. А если придется куда идти – мешки на горбу таскать удовольствие не из приятных.
– Спасибо ему конечно… Но как-то неудобно – я ему так ничем и не заплатил.
– Так ведь платить-то вам нечем, – рассмеялся Саша. – Рассказами только!
Мирон похлопал себя по карманам джинсов, вытащил бумажник – какая-то совершенно смешная сумма в рублях Юго-Западной Федерации, нелепые «исторические» резаны Федерации Северной. Очень патриотически настроенные политики северного соседа никак не могли определиться с тем, как должна называться истинно русская денежная единица. Резаны ввели около двух лет назад, но уже собирались обменивать на гривны. А вот прагматики в Киеве сохранили привычное советское название «рубль», и хотя «самостийникам» из западных областей это очень не нравилось, но кроме дежурных всхлипываний у свободного микрофона они ничего поделать не могли. Впрочем, и те и другие банкноты Михаилу-Махмуду, похоже, было ни к чему. Как бесполезной была и электронная карточка Master Card – вещь удобная, при поездках в Европу, можно сказать, необходимая, только вряд ли где, за пределами мира Мирона доступная к применению. Да еще, не дай Бог, попадет лучший купец Межмирья за подделку кредиток, если счет Мирона давно аннулирован, вот неприятно будет. В масле, конечно, в цивилизованной Европе теперь не варят, но вот в современную и комфортабельную тюрягу лет на десять-пятнадцать укатают за милую душу.
– Может, еще расплатитесь, – добавил подросток, глядя на огорченного Мирона. – При следующей встрече…
– Может быть, – Мирон присел у костра.
Сашка подвинул ему два котелка – в одном была пшенная каша, в другом – чай. Протянул деревянную ложку с настоящей хохломской росписью.
– А это еще откуда?
– А это я ему еще год назад подсказал. Он хохломской посудой как предметами роскоши торгует, говорит, очень хорошо берут. Они красивые…
– Красивые…
Мирон поднял ложку на уровень лица, задумчиво стал вертеть ее пальцами, разглядывая, словно видел в первый раз в жизни.
– Знаешь, Саша, я давно не замечал, что ложка может быть красивой. Поесть бы быстрее – не до красоты.
Разумеется, генерал-майор Нижниченко в быту ел не с деревянной хохломской ложки, а с обычной, мельхиоровой. Но все-таки не алюминиевая штамповка из солдатской столовой, с узорчиком на черенке. Мирон попытался вспомнить узор – не получалось… На официальных приемах, куда его заносило несколько раз по долгу службы, приборы еще более украшенные, но приемов Мирон не любил: длинные ряды ложек, ножей и вилок напоминали ему операционную, а необходимость правильного выбора инструмента для еды вводила в тихое озверение.
– Понимаю, – Саша был серьезен. – Мне тот человек, которого я провел по просьбе Адама, тоже так рассказывал. Что вот в обычной жизни спешил-торопился, оглянуться вокруг некогда было. А на Тропе спешить некуда.
– Умный, наверное, человек, – с чувством произнес Нижниченко, принимаясь за кулеш. – Кстати, о спешке на Тропе. Что мы дальше будем делать?
– Ждать.
– Чего ждать?
Сашка пожал плечами.
– Не знаю. Адам же ничего не сказал. Значит – ждать. Тропа подскажет.
– Интересно получается. Ты говорил, что случайных встреч здесь не бывает. А вот встреча с Михаилом-Махмудом – зачем она?
Мальчик снова пожал плечами.
– Не могу сейчас сказать, но она была нужна. Может, для Вашего разговора с Михаилом-Махмудом, может того, чтобы я получил рапиру…
– Хм…
А ведь и правда, разговор с купцом привел его к маяку. Иначе – не получилось бы…
– Послушай, Саша, как-то я пока не очень понимаю. Есть Тропа, есть Адам, есть Михаил-Махмуд… Какая между ними связь?
– Я сам до конца не разобрался. Михаил-Махмуд и Адам знают друг о друге и помогают друг другу. Только вот цели у них, похоже, у каждого свои. А Тропа… мне просто кажется, что она тоже живая, хотя она никогда со мной не говорила.
– Так… Ладно, давай с другой стороны зайдем. Помнишь, вчера ты хотел мне рассказать про себя.
– Не особо хотел… – Сашка посмотрел на Мирона весьма хмуро, почти как тогда, в самолете.
– Саша, – как можно мягче попросил Мирон, – я понимаю, что тебе вспоминать все это особой радости не доставляет. Как ни странно, мне – тоже. Но мы должны что-то сделать, причем должны точно знать, что именно. Я не хочу, чтобы нас использовали втёмную, как патроны к оружию. Я не патрон, да и ты тоже.
– Другие такого не спрашивали, – пробурчал мальчишка.
– Другие что, попадали сюда так, как я?
– Не знаю… я же говорю, их Михаил-Махмуд приводил.
– Вот видишь… Сам понимаешь, я – не такой как они.
– Да уж…
– И потом, у меня другой характер и другая работа. Люблю я вопросы задавать.
– Да понимаю я, Вы – следователь.
– Еще чего, я – аналитик. Понимаешь?
– Нет, – искренне признался Сашка. – Вот помвопрмобначштаарматри один раз видел. Пленного.
– Ага… – Мирон призадумался. Хороший ребус… – Помощник начальника штаба Третьей армии по мобилизации?
– Ого! – Сашка искренне удивился. – Знали, или…
– Или. Так вот, моя задача собирать информацию, анализировать её, делать выводы и разрабатывать план операции.
– Так бы и сказали – штабной офицер… А то придумали – аналитик, – Сашка все еще бурчал недовольно, но гораздо более миролюбиво. – Видел я штабных, у генерала были… Вы, наверное, полковник…
– Генерал, – улыбнулся Мирон.
– Генера-ал, – от удивления мальчишка повторил звание как-то нараспев. – Честно?
Все так же улыбаясь, Мирон достал из внутреннего кармана ветровки служебное удостоверение и протянул его Сашке.
– А почему на двух языках?
– Потому что у нас в стране два государственных языка – украинский и русский. А в Крыму ещё и специальный вкладыш оформляется – на крымско-татарском.
– Зачем? – изумился мальчик.
– Затем, что это тоже государственный язык – в Крыму.
– А зачем столько языков?
– Чтобы людям удобнее жилось. Принцип такой у нас: работаешь на государство – изволь знать все языки, которые положено. Просто, с тех времен, которые ты помнишь, в мире многое изменилось…
– Это я уже понял. Даже писать по-другому стали: без ятей, без твердых знаков…
– Без фиты и ижицы, – механически продолжил Мирон, поднял взгляд от котелка – Сашка беззвучно смеялся.
– Ты чего? – не понял Нижниченко.
– Ладно, спрашивайте. Что вам рассказать?
– Давай по порядку. Значит ты Саша Волков из станицы Стародубской. Так?
– Ну… не совсем. Мы на хуторе жили.
– Хорошо. Когда ты родился?
– Шестнадцатого мая тысяча девятьсот седьмого года.
– Ага. Значит, в семнадцатом тебе было десять лет. Вообще-то маловато для участия в войне.
– Можно подумать, ваши меня спрашивали, – снова насупился парнишка.
– Вот что, Саша, может хватит из меня верного дзержинца делать, а? Если на то пошло, то я наследник традиции министерства внутренних дел Российской Империи ничуть не меньше, чем наследник ВЧК. Знаешь ли, контрразведка на Руси была чуть ли не со времен Михаила-Махмуда.
– Была, да сплыла, – не так-то просто было в чем-то убедить юного шкуровца. – Ваш Ульянов-Ленин был немецким шпионом, его из Германии специальным поездом привезли.
– Во-первых, не из Германии, а из Швейцарии…
– Один… хрен…
Парнишка явно собирался употребить другое слово, но не рискнул сквернословить в присутствии генерала, пусть и красного.
– Ну, если ты берешься судить, то, прежде всего, как ты говоришь, хрен – совсем разный. Швейцария была нейтральной страной и против России подрывной деятельности не вела. А далее, могу тебе сказать, что, придя к власти, часть большевиков остепенилась и начала служить интересам страны. К тому моменту, когда я стал офицером госбезопасности, немецких шпионов среди нас уже не было. По крайней мере, легальных.
– Ладно, – Сашка снова вспомнил, что решил отвечать на вопросы Мирона. – Что еще Вам рассказать?
– Как ты попал к Шкуро?
– Обыкновенно попал. Хутор красные спалили, тех, кто не успел сбежать или спрятаться поубивали. Мамку с сестренками в заложники взяли… Я утечь успел. Болтался, пока шкуровцы не подобрали. Там хорунжий был, дядя Степан Лютый с нашего хутора, он меня узнал. Остался я при сотне, только дядю Степана скоро убили. Стал учиться воевать…
– Многому научился? – полюбопытствовал Мирон.
– Многому. Стрелять могу из револьвера, из нагана, из карабина… Из трехлинейки тоже могу, только тяжела, зараза. Пулемет знаю. Штыком владею – русский способ, французский, английский, немецкий, австрийский…
– Ух ты, – не сдержался Мирон. Искусство фехтования на штыках в его годы было почти забытым, даже не каждый спецназовец владел этой довольно разнообразной техникой. Конечно, и штатные штык-ножи для АКМов довольно сильно отличались от старых добрых штыков для винтовки Мосина.
– Мину могу поставить, – продолжал Сашка. – Могу обезвредить. Даже сделать могу. А вообще, я не столько воевал, сколько в разведку ходил: мальчишка много внимания не привлекает.
– Но однажды не повезло – сцапали?
– Я всегда возвращался, – обидчиво возразил мальчишка. – А сцапали меня в двадцать первом, уже после…
– Ну, про это как-нибудь в другой раз, – предложил Мирон.
– В другой, так в другой, – легко согласился парнишка. – А что еще в этот?
– Поподробнее все-таки о том, что ты еще умеешь. Карты, например, читаешь?
– Обижаете. Даже нарисовать план могу.
– А карту?
– Не… Топография – наука слишком сложная. Да и зачем? Карты у штабистов, а командиру сотни и плана всегда хватит… А в штабе с плана на карту офицеры зараз переносят всё, что надо.
– Добро. Минное дело вряд ли понадобится, да и опыт твой устарел. Прочее же в хозяйстве не помеха.
– Как это устарел?
– Саша… Ну, представь себе современную мину с установками на неизвлекаемость и самоликвидацией, реагирующую только на тяжелую бронетехнику, или горе-сапёра. Что ты с ней будешь делать?
– Изучать, – улыбнулся Сашка.
– Ага… Давай дальше. Какая у нас ближайшая задача?
– Наверное, встретиться с кем-то. Тропа подскажет.
– Подскажет… Давай думать, Саша. Какова цель операции?
– Кто ж его знает?
– Ладно. Слушай приказ.
Сашка рефлекторно вскочил и вытянулся в струнку.
– Сведения о противнике: обладает развитой системой базирования, по крайней мере, в нескольких мирах, не контролирует Тропу, похоже, не имеет доступа к таковой. Сбор информации и действия осуществляет через агентуру, современными способами прикрытия деятельности не владеет. Имеет собственные системы межмирового транспорта. Первым этапом действий является добывание и анализ сведений о противнике. Вопросы есть?
– Никак нет!
– Тогда садись и пей чай. Что имеешь дополнить к информации о противнике? А то даже, – Мирон улыбнулся, – и приказ нормальный не составить.
– А почему?
– Ага, ты не в штабах крутился, верно… Саша, приказ должен начинаться с информации о противнике и цели операции. Это придумали давно – и совершенно правильно. Пока ясно, что противник боится разглашения сведений о себе, ему проще ликвидировать базу, чем…
– Стойте! – Сашка явно переступал через себя. – Такое мне попадалось!
– Саша, спокойно. Что именно?
– Тогда, в Гражданскую… Мы встречали несколько раз что-то очень странное. Мне поручик Бочковский показывал мастерскую и остатки какого-то оружия… Мастерскую взрывали неясно чем, запах стоял незнакомый.
– Какие запахи знакомы?
– Пироксилин, динамит, аммонал, тротил, кордит.
– Ясно, Саша. Совсем не факт, что это то, что мы ищем, но давай, доложи точнее. Где это было?
– Между Невинномысской и Барсуковской!
– Добро. Что-то кроме оружия запомнил?
– Так точно! Свёрла и резцы с наконечниками золотистого цвета. Оружейник наш забрал: сказал, очень удобные и прочные.
– Добро. Что-то ещё?
– Никак нет!
– Нарисовать оружие можешь?
– Плохо получится, – Сашка застеснялся.
– Нарисовать, разведчик. Не начертить. Держи блокнот и ручку.
– Ага…
Сашка долго прикидывал и возился, но на листке возник вполне узнаваемый пулемёт Калашникова.
– Так, – критически обозрел эскиз Семен. – В общем, ясно. Это скорее выглядит так, это – вот так… Верно?
– Ага… Вы… Вы знаете это оружие?
– Встречал. Хорошая машина. Одна из основных у нас. Хорошо… Скажи-ка, вот это – прицельная планка. Она там сохранилась?
По памяти Мирон набросал крупный рисунок планки.
– Нет! Эти линии были по-другому!
– Неплохо, Саша…
Единственное, что нужно было переделать.
– И там была еще одна пластина: с надписью "1908"
– Как интересно, – сказал Мирон с глубоким отвращением. – Все понятно, Саша, все понятно. Очень удачное оружие, пожалуй – лучшее, что можно придумать под старый добрый российский винтовочный патрон. Даже под разные типы этого патрона. В производстве довольно прост, куда проще винтовки штабс-капитана Мосина, в эксплуатации – и того проще. Ясно?
– Как это: под разные типы патрона?
– У тебя какое оружие было? В смысле: за тобой числилось? Карабин?
– Так точно, кавалерийский карабин системы Мосина, номер…
– Не нужно номера. Так вот, русский винтовочный патрон разных модификаций отличался в основном типом используемого пороха. Поэтому прицелы тоже использовались разные. Здесь, заметь, мы имеем дело с прицелами, легко и быстро подгоняемыми под любой тип патрона. Думаю, планок было больше – под разные варианты. Ясно… Светлая голова работала! Попадалась мне в детстве повесть, автор которой поставлял красным бойцам автоматы ППШ, а воинам Отечественной – автоматы Калашникова.
– Автоматы?
– Сокращение такое. Полное название автоматическая винтовка.
– И что же, автор этот на Бородинском поле гренадеров автоматическими винтовками вооружил? – изумлению мальчишки, казалось, не было предела.
– Каких гренадеров? – машинально удивился Нижниченко, прежде чем осознал, что Отечественная война для Саши Волкова – это война восемьсот двенадцатого года. До Великой Отечественной он просто не дожил – целых двадцать лет. Почти столько же, насколько после Дня Победы родился сам Мирон Павлинович Нижниченко.
– Я имел в виду другую войну, Саша. В сорок первом Германия напала на Россию, немцы дошли почти до Москвы, Санкт-Петербурга, штурмовали Царицын, – память услужливо подсказывала дореволюционные названия городов.
– А Ростов?
– Ростов немцы взяли.
– И-и-и… Да у нас и в страшном сне никому не могло присниться, чтобы немец до Дону дошел.
– Вот потому-то война та тоже Отечественная… Так о чем я говорил-то…
– О патронах.
– Ага… Удивительно, что эти финты сходили главному герою с рук, поскольку ППШ был не способен стрелять револьверными патронами, как описывал автор, а винтовочный патрон в «калаша» и засунуть-то было совершенно невозможно. Примерно ясна ситуация, Саша?
– А когда эту штуку придумали?
– А ты у меня сообразительный, – улыбнулся Мирон. – Лет через тридцать после окончания твоей войны – это минимум. Так что сам понимаешь. Еще один объект, похоже, с нашими заклятыми друзьями. Молодец все же поручик Бочковский! Что с ним дальше было?
– Погиб через несколько недель на "Памяти Витязя".
– На чем?
– На бронеавтомобиле.
– Ясно. Вечная память…
