Текст книги "Драгоценный дар"
Автор книги: Александра Торн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– А что мой отец?
– Он был потрясен, – ответила Кэт. – Мы все были потрясены. Но ваш отец переживал больше всех. Говорил, что это его вина, что он должен был позаботиться о Детвейлере, не оставлять его одного.
– Но разве от него что-то зависело? – воскликнула Пич.
– Конечно, нет, – решительно сказала Кэт. – Но на него смотреть было больно, так он убивался. Он остался до конца праздника, хотя ему тогда было совсем не до веселья. Очень переживал. Он даже позвонил мне через неделю и извинился за то, что произошло. Сказал, что отдал бы все на свете, чтобы не допустить случившегося. Могу поклясться, что он плакал.
Эта новость поразила Пич. Она никогда не видела своего отца плачущим. Блэкджек был борцом. Он скорее умер бы, чем показал свою слабость.
– Он что-нибудь еще сказал?
– Спросил, смогу ли я заплатить по всем долгам, и предложил помощь, если я не справлюсь. К счастью, открытие прошло с огромным успехом. Места на ранчо были заказаны на много месяцев вперед. Меня так тронуло предложение вашего отца, что я тоже расплакалась. – У Кэт вырвался тяжкий вздох. – Больше я его ни разу не видела, но никогда не забуду, как добр он был ко мне.
– А моя мать и сестра знали о смерти Детвейлера?
– Мы, то есть шериф, ваш отец, Команче и я, решили, что лучше будет сохранить в тайне это происшествие до конца уик-энда. Это ведь было частное дело – дело семейств Хэтфилдов и Маккой, оно никого больше не затрагивало.
– А тело Детвейлера?
– Семьи у него не было. Ваш отец заплатил за его кремацию. Что было дальше, не знаю.
– Наверное, они были близкими друзьями, раз отец дал Детвейлеру денег на психиатра, а затем заплатил за кремацию. Она ведь недешево стоит.
– Никогда не встречала более доброго и щедрого человека, – заключила Кэт.
В беседу включились остальные, а Пич задумалась. Возможно, гибель Детвейлера, его старого товарища по оружию, объясняла те глубокие изменения, которые произошли с ее отцом. Кэт говорит, что отец очень переживал. А ведь он ни слова не сказал Белле или ей. Наверное, не хотел взваливать это на них. Как ему, наверное, было одиноко, и какой он мужественный!
Итак, эта нить распутана до конца. Она сама все распутала. При этой мысли Пич пришла в восторг. Вот так! Ей не нужен Ари, сказала она себе. Однако ее радость тут же улетучилась, когда она осознала, что не имеет ни малейшего представления, что делать дальше.
Глава 10
Когда Пич вернулась домой, она с удивлением обнаружила незнакомый автомобиль, «БМВ», стоящий на ее подъездной дорожке. В таких автомобилях обычно ездят женщины ее круга. Но уже за несколько недель до аукциона в Бель-Терр к ней перестали ездить приятельницы, а после того как общество узнало о ее разводе с Гербертом, она вообще никого не ждала.
Их семья стала «неприкасаемой» после скандала вокруг отца. Кроме того, презентабельные одинокие мужчины вроде Герберта ценились в обществе на вес золота, в то время как одинокие женщины за сорок были никому не нужны.
Пич поставила свой автомобиль позади чужой машины, вышла из «ягуара», взяла свою дорожную сумку и поспешила в дом. В холле ее встретила одетая по последней моде агент по торговле недвижимостью и с ней столь же модно одетая пара. Весь их внешний вид кричал об их общественном положении, а на Пич были старенькие дешевые джинсы. Они уместно выглядели в «Заповеднике» – но не в Ривер-Оукс.
– А вот наконец и миссис Пич Морган-Стрэнд, – произнесла агент, делая большие глаза, разглядев ее наряд.
Она послала Пич воздушный поцелуй, затем поспешно выпроводила пару за дверь. Сама она на секунду задержалась.
– Им ужасно понравился дом, дорогая, но просто им надо что-то попросторней. Пока не забыла, вам звонили пару раз, когда я показывала дом. Я записала имена и номера телефонов на своей карточке и оставила ее на стойке бара в кабинете.
С этими словами она исчезла, оставив за собой густой аромат духов «Пуазон». Пич закрыла за ней дверь. Попросторней? Они что, покупают дом для футбольной команды, что им, мало пяти спален, шести ванных комнат, гостиной и столовой, детской, комнаты для игр, кабинета, веранды, кухни, гаража на три машины плюс помещения для прислуги?
– Мама, я вернулась, – крикнула она, бросая сумку в кресло.
Тишина.
Дом был пуст, и его зловещее молчание подействовало Пич на нервы. Пич знала, что Делия по выходным не работает, но была уверена, что Белла будет дома. Смешно, но она почувствовала себя покинутой.
Они расстались несколько холодно. Вдруг мама решила, что она здесь больше не нужна, и уехала? Пич кинулась в комнату Беллы и с облегчением увидела, что все ее вещи на месте. Значит, она дома.
Что-то в последнее время воображение у нее совсем разыгралось, думала Пич, направляясь в кабинет. Визитка агента лежала на самом видном месте.
Имя Рэндольфа Сперлинга было написано первым. Интересно, что ему надо? Пич набрала номер.
Рэндольф Сперлинг не смог убедить своих работодателей, людей, тайно связавшихся с ним после того, как Блэкджек отбился от стада, в том, что им больше нечего беспокоиться насчет Блэкджека.
– Я проверил все бумаги Блэкджека перед отправкой их в Хьюстон, – сообщил он, – и ничего не нашел. Остальные документы сгорели во время пожара. Белла не будет поднимать шум, а Пич слишком легкомысленна и наивна. Вам не о чем беспокоиться.
Однако они остались глухи к его заверениям. Сперлинг терпеть не мог разговаривать с безымянными незнакомцами с механически искаженными голосами, но не смел даже пытаться выяснить, кто они. Ему нравилось сравнивать себя с пираньей. Те люди, которые платили ему, чтобы он шпионил за Блэкджеком, были еще опаснее. Рэндольф был достаточно умен, чтобы понять: у одинокой пираньи нет ни малейшего шанса против стаи крупных белых акул.
Теперь он сидел в своем новом кабинете, окруженный антикварной мебелью Блэкджека, но деньги, которые эти акулы перевели на его счет за границей, требовали его дальнейшего сотрудничества. Сам бы он не стал поддерживать отношения с женщинами семейства Морган. Но у него не было выбора.
Запищал интерком.
– С вами хочет поговорить Пич Морган, – сообщила ему новая секретарша.
Сперлинг уже начал беспокоиться, когда она с ним свяжется и свяжется ли вообще.
– Соедините немедленно.
– Как вы с мамой поживаете? – как можно более дружелюбно спросил он, когда услышал в трубке голос Пич.
– Не знала, что вас это волнует, – ядовито ответила она.
Рэндольф поморщился. Всегда терпеть не мог эту Пич!
– Не понимаю, что я такого сказал или сделал, что вас обидело, но чувствую, вы обиделись. Как бы то ни было, примите мои искренние извинения.
Ответом ему было молчание.
– Ваша мама дома?
– Нет. Я и сама только что приехала.
– Рад, что вы вернулись к прежней активной жизни. И где были? – Хотя этот вопрос несколько выходил за рамки приличий, ему необходимо было знать ответ.
– Вообще-то это не ваше дело, но я провела несколько дней в «Заповеднике Прайд».
Сперлинг весь вспотел. Зачем она ездила в «Заповедник»? Неужели ей что-то известно?
– Я слышал, что это чудесное место для отдыха, – произнес Сперлинг спокойно, радуясь, что она не видит выражение его лица.
– Я не отдыхать ездила. Я занималась расследованием.
– Для статьи в «Техасе изнутри»?
– Для себя. Неприятности у моего отца начались вскоре после того, как он побывал на открытии в «Заповеднике». Я подумала, что там могло произойти что-то важное.
– Надо отдать вам должное, Пич. У вас богатое воображение.
– Предпочитаю называть это интуицией. Я не забыла последние слова отца. И собираюсь продолжать свои поиски, пока не выясню, что он имел в виду.
Рэндольф почувствовал, как его сердце совершило кульбит, чуть не выпрыгнув из груди. Ну почему ей не сидится дома? Заняться больше нечем?
– Вы подозреваете кого-нибудь?
– В моем списке половина Вашингтона.
Сердце забилось у него прямо в горле.
– Пич, это уже не шутки. Если вы будете продолжать в том же духе, для вас это может плохо кончиться.
– Ой, не беспокойтесь так обо мне, Рэндольф. А то, не дай Бог, у вас поднимется давление, – произнесла Пич приторно-сладким голосом.
– Я уже говорил вам, мне не безразличны вы и ваша мать. Ваш отец так много сделал для меня.
Он криво усмехнулся, подумав о том, как много сделал для него Блэкджек. Добрая часть состояния Блэкджека оказалась на его счету в банке. Блэкджек называл это шантажом. Рэндольф предпочитал именовать это как «делиться с друзьями».
Пич проницательна, следует отдать ей должное, раз она узнала про «Заповедник». Но ее проницательности не хватит, чтобы узнать всю правду.
– Надеюсь, вы послушаетесь совета старого друга и прекратите свое так называемое расследование. Если бы ваш отец был жив, он бы это не одобрил.
– О, неужели? Как вы смеете так самоуверенно судить о намерениях отца, если весь последний год вы были с ним на ножах?
– Наши разногласия носили политический характер, а не личный, – возразил он. – Я считал, что он совершил большую ошибку, покинув демократическую партию, и я много раз говорил ему об этом. Можете представить, как он это воспринимал. Он считал, что существует лишь одно мнение. Его собственное. Он не выносил, если ему говорили, что он не прав. Я уже подумывал о том, чтобы уйти, но тут… – Рэндольф подпустил дрожи в голос, – …тут он умер. Теперь я жалею, что не был более настойчив. Если бы он меня послушался, то был бы сегодня жив. Ваш отец был уже не молод, и то сильнейшее напряжение, в котором он находился после выхода из партии, в конце концов убило его.
Она молчала. Рэндольф надеялся, что она купилась на его рассуждения. А почему бы и нет? Самая правдоподобная ложь всегда основывается на правде.
– Прямо целая лекция, – наконец заговорила Пич. – Вы меня почти убедили. Сколько раз вы репетировали эту речь, пока не получилось как надо?
– Боюсь, я вас не понимаю, Пич. Что-то вы сегодня не в духе. У вас что, какие-то неприятности? Может, в личной жизни? Может, вам стоит с кем-нибудь поговорить?
– А может, вы не будете совать свой нос в чужие дела?
Сперлинг с тоской подумал, что она и есть его дело. Он так надеялся, что она обо всем забыла, а теперь придется снова звонить своим работодателям и сообщать им, что Пич может им угрожать.
– Пожалуйста, передайте матери мой горячий привет. Если я когда-нибудь смогу быть вам полезным, обращайтесь ко мне без всяких колебаний.
Он положил трубку, затем набрал номер в Вашингтоне. Он слушал гудки и нервно барабанил пальцами по столу. Пич сама не понимала, что играет с огнем.
Когда голос в трубке замолчал, Пич почувствовала облегчение. Разговаривать с Рэндольфом было все равно что смотреться в кривое зеркало. Он умел так все исказить, придать новый, неожиданный ракурс, что у нее начинала кружиться голова.
Она спрятала в карман карточку агента, подошла к столу и задумалась. Неужели она выставляет себя на посмешище, пытаясь выяснить, что хотел сказать отец? Неужели ее заставила заняться расследованием лишь скука, как намекал Ари? Она размышляла об этом полчаса, но так и не пришла к какому-нибудь выводу.
Хлопнула входная дверь.
– Пич, дорогая, ты уже приехала? – раздался голос матери.
– Я в кабинете, – отозвалась Пич.
– Я так рада, что ты вернулась! – воскликнула Белла, входя в комнату. – Думала, ты еще задержишься. Ты, наверное, слышала о Берте?
– Нет, я ничего не слышала. Это связано с журналом?
– О Господи, так ты ничего не знаешь! Об этом передавали по всем местным новостям.
– О чем передавали?
– О Берте.
– Это связано с его работой? С фотографиями?
– Нет, работа тут ни при чем. Сядь, а я приготовлю тебе выпить. Тебе это будет необходимо.
Белла налила в бокал коньяк и сунула его Пич.
– Я не смотрела телевизор со времени своего отъезда, – сказала Пич. – Скажи наконец, что случилось?
– Два дня назад кто-то стрелял в Берта.
Пич ахнула:
– Стрелял? Пиф-паф, и ты готов, в этом смысле?
– Именно так. Он ехал за мной, чтобы отвезти поужинать, когда кто-то выстрелил в него.
Белла права. Ей действительно необходимо выпить. Пич сделала большой глоток. Жидкость обожгла ей горло, согрела похолодевшее сердце и вызвала обманчивое ощущение благополучия.
– Зачем кому-то убивать Берта? Он один из самых славных людей на свете. Он… то есть с ним все будет хорошо? – спросила Пич запинаясь.
Белла присела рядом и нежно погладила Пич по голове, как тогда, когда Пич была маленькой. Этот нежный жест чуть не доконал Пич. Она почувствовала, как глаза наполняются слезами – за Берта, за себя, за всех несчастных, потерянных, одиноких людей в мире.
– С ним все хорошо. Я только что из больницы, он уже донимает врачей просьбами его выпустить. Конечно, некоторое время его еще подержат, учитывая серьезность ранения и большую потерю крови.
– Полиция выяснила, кто это сделал?
Белла покачала головой:
– Никто ничего не видел. А Берт помнит только, как сверкнуло дуло пистолета.
Ари стоял в ожидании одного из лифтов в Центре Аллена, когда кто-то подошел к нему сзади. Он обернулся и увидел Синди Даунинг, держащую в руках плюшевую игрушку – необычайно уродливого пурпурного динозавра с широкой пастью.
– Я так рада, что догнала вас, пока вы не ушли. Звонила в больницу, чтобы узнать, как себя чувствует Берт, но они мне ничего не сказали. Я принесла это ему, чтобы развеселить, – произнесла она, показывая ему игрушку.
Ари даже моргнул – такое жуткое впечатление производил этот зверь. Как, интересно, он может развеселить?
– Как вы заботливы, – выдавил он из себя.
– Я хотела подарить ему нечто особенное, чтобы он знал, что я молюсь за него изо всех сил.
– Ваши молитвы должны быть действеннее, чем у многих других.
Ее голубые глаза широко раскрылись.
– Что вы имеете в виду?
Голубые глаза? Разве в тот последний раз, когда он в них заглядывал, они были не зелеными?
– Ваша мать чудесным образом выздоровела. А вот теперь и Берт тоже. Через несколько дней его должны выписать домой.
– Благодарение Богу, – ответила Синди, хватая Ари за предплечье и стискивая его бицепс, будто помидор, пробуемый на спелость. – Я так о нем беспокоюсь. У полиции есть какие-нибудь предположения, кто это сделал?
– Пока нет. Вы же знаете о правиле семидесяти двух часов.
– Нет, что это такое? – Синди прижалась к нему всем телом. Черт, еще немного, и она на нем просто повиснет. Где же этот лифт?
– Если преступление не раскрыто за первые семьдесят два часа, есть большая вероятность того, что оно вообще никогда не будет раскрыто.
– Вы хотите сказать, что мужчине, стрелявшему в Берта, все сойдет с рук? Как ужасно! Похоже, в наше время никто не может чувствовать себя на улице в безопасности.
– Почему вы сказали «мужчине»? Вы что-то об этом знаете?
Ресницы Синди задрожали, словно крылья летучей мыши.
– Нет, я просто так сказала. Не могу представить, чтобы женщина могла совершить такое.
Ари тоже не мог. И все же пуля, которую извлекли из груди Берта, принадлежала пистолету калибра 0.22, а мужчины, как правило, не пользуются таким оружием.
– Возможно, просто стреляли из проезжавшей машины наугад. Может, какой-нибудь подросток из молодежной банды решил показать дружкам, какой он крутой. – Наконец-то приехал лифт. Ари взял динозавра, сунул его под мышку и шагнул в кабину. – Я передам Берту, что вы о нем спрашивали.
– Пожалуйста, передайте, – сказала она, глядя на него своими странно блестящими голубыми глазами.
В лифте Ари смог немного перевести дух. После разговора с Синди ему каждый раз становилось не по себе. Кстати, ему казалось, что она недолюбливала Берта. Оказывается, нет. Она даже позаботилась о том, чтобы купить ему подарок. Возможно, вкус у нее отвратительный. Но зато намерения просто прекрасные.
Ладно, хватит о Синди. Мысли снова и снова возвращались к Берту. Какое счастье, что он остался жив! У него не так много друзей, чтобы позволить себе потерять одного из них. Дьявол! У него нет ни одного друга, кроме Берта. Да ему и не нужен был никто, пока в его жизнь не вошла Пич. Только он имел в виду вовсе не дружбу, когда позволял себе о ней думать.
Когда Ари вошел, Берт сидел на постели. Возле него уже не было стойки для внутривенных вливаний и прочего медицинского оборудования. Да и на вид он был свеженький как огурчик.
– Ты чертовски хорошо выглядишь для человека, который едва разминулся с костлявой и ее косой, – заметил Ари, пододвигая стул.
– А ты выглядишь совершенно по-дурацки с этой… э-э… штукой в руках, – парировал Берт. – Если это для меня, то ты ошибся. На тот случай, если ты не заметил, я уже выбрался из памперсов.
– Это Синди просила передать. – И Ари с усмешкой посадил игрушку на кровать рядом с Бертом.
Берт возвел очи горе.
– О Боже! Я всегда подозревал, что Синди меня терпеть не может. Но не думал, что настолько. Когда будешь уходить, отдай этого зверя медсестре и скажи, чтобы передала его в детское отделение, там его оценят по достоинству.
Ари рассмеялся шутке Берта. Господи, как приятно снова смеяться! Все эти дни он жил в страхе за Берта.
– Знаешь, говорят, дареному коню в зубы не смотрят.
– Ты хочешь сказать, дареному динозавру? – Берт скорчил гримасу. – Ладно, забудем пока о Синди. Я размышлял о том, что со мной произошло.
– Могу себе представить.
– Я не согласен с версией детектива Керн насчет случайной стрельбы из проезжавшей машины. Тут что-то не так.
– У тебя есть своя версия?
– Я знаю, это может показаться несколько притянутым за уши, но я тут подумал, не связан ли этот выстрел с пожаром в квартире Беллы.
– Я бы сказал, что это чересчур притянуто за уши. Почему у тебя вообще возникла такая идея, черт возьми?
Берт не отвел взгляд.
– Это интуиция. Разве репортеры не должны прислушиваться к своей интуиции?
– Конечно. К той интуиции, которая основана на имеющейся информации, а не на фантазиях скучающего пациента больницы.
– Все равно я собираюсь предупредить Беллу, чтобы в дальнейшем была поосторожнее. И Пич тоже.
– Берт, пожалуйста. Белла и Пич и так едва не стали параноиками после всего, что им пришлось пережить. Не прибавляй им забот.
– Значит, ты и правда считаешь, что я промазал мимо ворот?
– Дьявол, ты даже не участвуешь в матче.
После обеда Пич и Белла загружали тарелки в посудомоечную машину, когда Пич вспомнила, что агент по торговле недвижимостью говорила ей о двух звонках. Она положила последнюю тарелку в машину и вытащила карточку из кармана джинсов.
На обороте было написано имя, Джин Синклер, и номер телефона. Имя было незнакомым, и в то же время Пич казалось, что она его где-то слышала.
– Ты знаешь кого-нибудь по имени Джин Синклер?
Белла побледнела. И уронила бокал.
– Ох, дорогая! Я разбила один из твоих уотерфордских бокалов! – воскликнула она, всплеснув руками.
– Этот узор выбирал Герберт. Я все равно намеревалась отослать их ему, так что не бери в голову.
Она взяла щетку и совок из чулана и быстро подмела сверкающие осколки. Потом налила им кофе и пригласила Беллу сесть рядом за стол.
– Мне хотелось бы знать, почему тебя так расстроило имя Джин Синклер, – сказала она, когда они обе уселись.
– Оно меня не расстроило.
– Ты бы видела свое лицо, мама. Это та женщина, о которой папа говорил перед смертью?
– О чем ты?
– Ты говорила, что папа спрашивал кого-то по имени Джин.
– Думаю, это простое совпадение.
– Пожар тоже был простым совпадением.
– Только не начинай все сначала, – жалобно произнесла Белла. – Я думала, ты оставила все это в прошлом, когда уехала в «Заповедник».
Пора признаться, подумала Пич и обреченно вздохнула:
– Я ездила туда не отдыхать. Мне хотелось поговорить с Кэт, потому что я думала, что случившееся в «Заповеднике» сыграло важную роль в жизни папы.
Она подробно рассказала о том, что прочла в библиотеке и о чем поведали ей Кэт и Команче.
– Ты никогда не бросишь это глупое расследование, правда? – жалобно спросила Белла. – Ну зачем тебе это нужно?
– Я не успокоюсь, пока не сделаю того, о чем меня просил папа. Я пока не знаю, кто эти «ублюдки», но интуиция мне подсказывает, что Рэндольф Сперлинг – один из них. Насколько я понимаю, Джин Синклер тоже. Очевидно, это имя что-то для тебя значит, иначе ты не уронила бы бокал. Скажи мне, мама. Кто она и какое отношение имеет к папе?
Белла изо всех сил старалась не допустить, чтобы ее девочки узнали правду об отце. Хотела, чтобы он остался в их глазах героем, каким когда-то был и для нее. Но она больше не может охранять Пич. Она ей не позволит.
– В последний раз прошу, не копай дальше. Никогда ведь не знаешь, что выкопаешь.
– Я не боюсь правды, – решительно произнесла Пич, и ее глаза сияли, как у Жанны Д'Арк.
Она такая идеалистка. И самое плохое – в качестве идеала она выбрала отца. Другим ее примером был Герберт. Пич так тяжело переживала его крушение. Как же она справится с новым испытанием?
– Ладно. Но учти, я тебя предупреждала. – Белла потерла лицо руками, а память уносила ее назад, в другое время и в другое место. – Ты не можешь представить, как я влюбилась в твоего отца, когда мы встретились. Он был сладкоречивым дьяволом, красивым и сверкающим, как новенький автомобиль, и под капотом у него жила вечная страсть к гонкам.
Пич широко улыбнулась:
– Точное сравнение.
– Я влюбилась в него так сильно, что думала, я умру от любви, – Белла бросила на Пич испытующий взгляд. – Ты когда-нибудь так любила мужчину?
Пич заколебалась:
– Не знаю.
– Если бы любила, знала бы. Такое забыть нельзя. Если с тобой это когда-нибудь произойдет, надеюсь и молюсь, чтобы мужчина чувствовал к тебе то же самое. А иначе твое сердце будет разбито.
– Ты хочешь сказать, что папа тебя не любил?
– Уверена, что любил, по-своему. Но такой красивый, властный, обаятельный мужчина, как твой отец, притягивает к себе женщин как магнит, без малейших усилий. Мне было смешно, когда его обвиняли в сексуальных домогательствах. Если что-то и было, то скорее наоборот. Его вечно преследовали женщины. Беда в том, что он никогда не мог устоять перед ними.
Белла замолчала и испытующе взглянула дочери в лицо. Она словно смотрела на саму себя в том возрасте.
– Я обожала твоего отца до той минуты, когда была на седьмом месяце беременности тобой.
– И что тогда случилось?
Белла вздохнула, горько улыбнулась.
– Я нашла следы губной помады на его шортах. Такой помадой я никогда не пользовалась.
Пич широко раскрыла глаза.
– Не говори мне, что у него была интрижка.
– Блэкджек никогда не признавался в изменах, но я постепенно научилась распознавать признаки. Когда он встречался с другой женщиной, то становился более внимательным. Приносил экстравагантные подарки, например, двойную нитку жемчуга с бриллиантовой застежкой. А в тех редких случаях, когда бывал дома, очень заботился о тебе и твоей сестре.
– Это совершенно ничего не доказывает, только то, что он нас любил – всех нас.
– Ты просила меня рассказать тебе правду. Так что слушай. И постарайся принять ее. В первый раз, когда я поняла, что он встречается с другой, мне хотелось умереть. Я даже думала, не покончить ли с собой. Но я носила тебя. Нельзя было отнять у тебя жизнь, счастливую жизнь, и я решила подарить ее тебе. Со временем я научилась мириться с тем, что Блэкджек не принадлежит мне одной. Но простить этого не смогла. Конечно, я старалась делать вид, будто ничего не происходит, но сердце мое было разбито.
– Ты разлюбила папу?
– Все не так просто. Но я перестала его уважать.
– Поэтому ты так быстро согласилась начать встречаться с Бертом?
– Мы старые друзья. И оба одиноки.
– А какое отношение имеет Джин Синклер к тому, что ты мне рассказала? У нее была связь с папой?
Белла переживала за Пич даже больше, чем в тот день, когда Пич упала из домика на дереве в Бель-Терр и сломала руку. Рука срослась без следа. А душа Пич может никогда не излечиться. Она смотрела на отца снизу вверх, верила в него, даже если здравый смысл подсказывал ей, что все обвинения не могут быть голословными, что дыма без огня не бывает.
– Джин Синклер поступила на работу к твоему отцу в качестве личной секретарши после того, как его впервые избрали в сенат. И влюбилась в него.
– Откуда ты это знаешь? Тебе рассказал папа?
Она рассказала мне сама. Она не была ни первой его любовницей, ни последней, но единственной, которая пробудила в нем не только сексуальное влечение. Некоторое время мне казалось, что он может оставить нас ради нее. Пич дрожала с головы до ног.
– Значит, любовные связи папы и есть настоящая причина, по которой ты не хотела позволить мне копаться в его прошлом?
– Я хотела, чтобы ты никогда ничего не узнала. Блэкджек был во многих отношениях исключительным человеком. Ты хотела, чтобы он был героем, почти так же сильно, как он хотел выглядеть им в твоих глазах. Он любил тебя и твою сестру. Что бы ты сегодня ни узнала, помни об этом.
Пич налила себе коньяку и сделала большой глоток. На этот раз, однако, он ее не согрел. Она ощущала, как внутри нее расползается холод, сковывает ее сердце. Решимость, с какой она взялась за расследование, исчезла так внезапно, что она ощущала болезненную пустоту внутри.
По отношению к отцу она была такой же слепой дурой, как и с Гербертом. Даже хуже, за свою наивность она заставляла расплачиваться мать.
– Не знаю, что сказать.
– Ничего не говори, дорогая. Просто постарайся понять.
Пич не смела встретиться взглядом с Беллой. Сможет ли она вообще когда-нибудь смотреть ей в глаза, не вспоминая об этом мгновении?
– Эйвери знает?
Белла покачала головой:
– Я надеюсь, что ты ей не расскажешь. Я уже говорила и повторяю снова: мы не в состоянии изменить прошлое.
Джин Синклер сидела в любимом кресле у камина и пыталась читать один из своих любимых детективов – «Низкие поступки» Дороти Макмиллан. Но слова не складывались в предложения.
Ее взгляд то и дело останавливался на телефонном аппарате, будто она могла усилием воли заставить его зазвонить. Отчаяние и надежда боролись в ее душе, и отчаяние побеждало по мере того, как минуты превращались в часы, а Белла Морган не давала о себе знать.
Книга Блэкджека давила на Джин таким же тяжелым грузом, как шесть футов земли на крышку гроба. Со дня его смерти она плохо спала. Ей все время снился Блэкджек. Он то являлся ей молодым и веселым, то в следующую секунду превращался в череп, глядящий на нее пустыми глазницами. И он все время что-то говорил ей, но она не могла понять ни слова.
Джин была прагматичной женщиной. В призраки она не верила, никогда не посещала спиритических сеансов, не советовалась с астрологом и даже не читала свои гороскопы в ежедневной газете. Днем она говорила себе, что эти сны ничего не значат. А ночью тихий голос где-то глубоко внутри нашептывал ей, что это Блэкджек тянется к ней из могилы.
Он хочет, чтобы она что-то сделала с этой проклятой книгой. Но что? Если бы только она могла быть уверена.
Утром этого дня она решила отдать рукопись Белле. Теперь Джин начала сомневаться, правильно ли поступила, позвонив Белле. Разговор только разбередит грустные воспоминания – у обеих.
Джин все еще жалела, что рассказала Белле о своем романе с Блэкджеком. Ей до сих пор становилось нестерпимо стыдно, когда она вспоминала об этом. Но она была так отчаянно влюблена в Блэкджека, что почти потеряла рассудок.
Небо солнечного полдня потемнело и стало черным ночным небосводом, а Джин все еще сидела в кресле, уставившись в одну и ту же страницу. Она знала, чего хотел бы Блэкджек. Но он мертв. Значит, нужно думать о живых.
В одиннадцать она наконец примирилась с тем, что Белла Морган не позвонит. Решение о том, как поступить с рукописью, должна принять сама Джин. С одной стороны, книга Блэкджека может принести большую пользу стране. С другой – она причинит боль Белле. И Пич тоже.
В конце концов Джин сделала выбор в их пользу. Она открыла сейф, достала рукопись и дискеты, отнесла их на кухню и положила в пластиковый пакет. Потом вынесла пакет на улицу и выбросила вместе с остальным мусором.
