Текст книги "Репей в хвосте (СИ)"
Автор книги: Александра Стрельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
– Да?..
– Ванечка!
– Машка! А мы уж заждались! Думали, ты раньше будешь…
– Так получилось… Я скучала.
– Я тоже, – басит чуть смущенно и счастливо.
«Люблю! Как люблю!»
– У вас все в порядке?
– Да, – легкая заминка. – Приезжай поскорее.
Я задумалась – мне жизненно необходимо было попасть к дяде Вене. Причем так, чтобы рядом не было ни Ивана, ни отца. Информацией, полученной в Энске, я не хотела делиться ни с отцом, потому что это дало бы ему новое оружие против Ванечки, ни с ним самим, просто не желая бередить ему душу, причинять лишнюю боль.
– Машуня! – голос Ивана, заставил меня выйти из задумчивости. – Так когда тебя ждать?
– Скоро. Только к дядюшке съезжу.
На сей раз пауза была ощутимо долгой.
– Что-то случилось?
– Все хорошо. Не волнуйся.
Мне очень хотелось сказать ему больше, но было небезопасно, хотелось говорить о своей любви, и тоже не получалось – комната для этого была слишком людной.
– Я скоро. Слышишь? Я буду спешить.
– Я тоже очень хочу тебя.
Я едва не ахнула, так мощно отреагировало мое тело на эти казалось бы простые до банальности слова.
– Так ты все еще любишь меня? – едва слышно шепнула я и затаила дыхание.
– Да. Люблю. А ты, Марья Моревна, прекрасная королевна?
– Увидишь, как приеду, Иван-царевич мой.
Потом я позвонила еще в одно место, положила в сумку с вещами один диск, на который перегнала наше совместное приключение – «исходник» в виде карты памяти и моя флешка были отправлены в сейф, а второй диск спрятан в бумагах в беспорядке лежавших на столе – и отправилась в путь.
Слава Васильев со своим мотоциклом уже ждал меня в условленном месте. Я справедливо рассудила, что его железный конь да плюс мастерство гонщика, помноженное на мое отличное знание всех стежек и дорожек возле Болшево, когда-то изъезженных вдоль и поперек на велосипеде – девчонкой летние каникулы я чаще всего проводила именно там – станут оптимальным вариантом для того, чтобы в срочном порядке добраться до дяди Вени и при это не привести за собой «хвост».
Мы ехали уже с полчаса, когда Славка проорал, перекрикивая ветер.
– Теть Маш, вы не будете сердиться, если я спрошу у вас кое-что?
– Начало мне нравится. А что дальше?
– Понимаете, одна моя знакомая… Она замужем, и… В общем, она полюбила другого мужчину и теперь не знает, что ей делать. Никак решиться ни на что не может.
– По-моему тут может идти речь только об отсутствии этой самой решимости у того мужчины. Нам, теткам, слишком долго вдалбливали в головы, что мужчина – главный, первый, он должен и он может… Ну ты понимаешь, что я имею в виду. Поэтому мы чаще всего склонны идти у вас на поводу и именно от вас ждем решительных действий.
– Она, кажется, беременна и… Короче этот мужчина не уверен, кто настоящий отец ребенка – он или ее муж, и не хочет разрушать семью.
– Кажется! А что же сама твоя знакомая говорит?
– Говорит – мой… – он понял, что проговорился и осекся.
Я тоже было начала тактично молчать, но потом не сдержалась.
– Господи, Слав, во-первых, кому как не ей знать, кто отец, а во-вторых, какая, в сущности, разница? С моей точки зрения, а опыт, согласись, у меня есть, отец не тот, кто зачал, а тот, кто душу вложил, носил ночами на руках, когда животик пучило, шлепал по заднице, когда он (или она) шкодили, подсматривал в окошко, с кем у подъезда целуется – достойная кандидатура или нет… – я все еще молотила языком, когда меня вдруг пробило. – Слава, да ты никак Лидушу у мужа увел!
Мотоцикл вильнул по дороге, и нас подбросило на ухабе так, что я чуть было не прикусила свой болтливый язык. Но посудите сами – чего бы он стал со мной обсуждать подобное, если бы я не была заинтересованной стороной? Парень молчал долго, явно сдерживался, а потом…
– Ни фига я ее не увел! – воскликнул отчаянно, сердито.
– Так чего телишься? – заорала я не менее гневно – ох уж мне эти мужики! – Уводи поскорее, да и дело с концом! Э… Только забудь, что я тебе это говорила и никогда не вспоминай. Хорошо?
Облегченное ржание (иначе не назовешь), которое я услышала в ответ, было лучшим, что случилось со мной за последнюю неделю… Если не считать недавних Ванечкиных слов… И того, что я все-таки вернулась к нему живой… И того, что встретилась со Славой Ильченко и с Медведем Ивановичем… И еще с Никой… Я буду не я, если не сосватаю ему какую-нибудь хорошую дивчину! У меня, ведь, оказывается, это получается! Господи, да жизнь вообще отличная штука! И я не хочу, чтобы ее отобрали у меня по пока совершено непонятной для меня причине незнакомые мне люди! Я все узнаю, и уж тогда-то они у меня попляшут!
Дядя Веня встретил нас радушно, хотя и несколько настороженно. Славка тут же был отослан на кухню с поручениями касательно ужина, а я поднялась следом за хозяином на галерею. Он выслушал меня молча, качая седой головой. Потом просмотрел запись с диска, глянул в петренковскую бумажку. Задумался. А потом, хлопнув себя по неподвижным коленям, сказал.
– Ну что ж! Выходит так, что ждать больше нельзя. Не очень я еще готов, да что делать. Человек предполагает, а бог располагает, – потом поднял на меня глаза и продолжил. – Твой ход, Маша. Я думаю, твоя компания заинтересуется тем, что одну из ее ведущих сотрудниц пытались убить.
– Так вы хотите…
– Да. Этот диск и эта бумажка должны оказаться в эфире с соответствующими комментариями. И чем скорее, тем лучше.
– А?..
– Нет. Предысторию не трогай. И Ивана не поминай. Просто этот последний случай.
– Но ведь тогда тот второй, Лелик, останется как бы и не при чем.
– Нужно просто обозначить участие ФСБ в твоей судьбе. Засветить их. Остальное и главное все равно будет делаться внутри самой Службы. Чеботарев, чего бы он ни хотел добиться, провалился, а у нас такие не задерживаются. За ним и Крутых скатится, если запачкался. Опять же по факту начнется внутреннее расследование, которое наверняка многое выяснит, а значит информация дойдет и до меня. Я уж постараюсь это устроить. Что же касается твоего Ивана… Поузнаю, конечно, про то заведение, но без гарантий. Подобных тихих неприметных углов много, и все они более чем хорошо засекречены. Правда, по опыту могу сказать, если то, что произошло с ним, результат промывания мозгов, память, скорее всего, не вернется к нему никогда. Может, это и хорошо, потому что контингент тех, кто попадает в подобные места, хоть и широк, но не включает в себя людей безобидных. Я видел, как он дрался с твоим отцом. Память может безмолвствовать, но тело помнит действия когда-то доведенные до автоматизма. Он профессионал, Маша. Кто его готовил, для чего, а главное, почему все закончилось именно так, а не иначе, теперь, наверно, так и останется тайной, погребенной под обвалами его личности. Что же до остального… Не знаю, что и сказать тебе. Так-то вот.
– Он хороший человек, дядя Веня, и он любит меня.
– Когда Диогена спросили, что заставляет человека видеть в другом человеке качества, которых у него нет, и не замечать те, что есть, он ответил – зависть. Я же прибавил бы сюда и любовь… И ненависть… – полушепотом закончил старик и отвернулся, по всему видно уже думая о своем.
Время было уже довольно позднее. Своего шефа я, судя по всему, застала где-то в гостях или в ресторане, потому что когда он откликнулся по мобильнику, на том конце «провода» стоял более чем характерный шум. А потому я лишь договорилась с ним о встрече на завтрашнее утро и дала понять, что дело более чем важное. Слава моментально доставил меня в Москву. На каком-то оживленном перекрестке я отпустила его и пересела в такси, которое уже доставило меня к подземному гаражу моего московского жилища. Я даже не стала подниматься наверх. Сразу села в свою машинку и вскоре уже выруливала на трассу. Старый дачный дом был темен, и я даже обиделась – неужели Иван не мог меня дождаться? Заглянула к Васятке – мальчик мой спал, как обычно свернув комом одеяло, которое покоилось где-то в районе головы и верхней части его тощего уже здорово загорелого туловища, в то время как попа и ноги гуляли на свежем воздухе. Накрыла, как следует. Помедлила возле дверей комнаты Ивана, но, все еще обижаясь, не пошла, а свернула в ванную. Горячий душ показался мне таким же чудом, как евреям манна небесная, хотя, наверняка, много более приятным. С детства «манна» у меня плотно ассоциировалась с манной кашей, а ничего противнее я и теперь придумать не могу. Одежду целиком бросила в стирку и, завернувшись в большое банное полотенце, поплелась к себе. Уселась на край кровати, вздохнула. Помедлила, но потом все-таки зажгла свет – два часа ночи. Гасить не стала, понимая, что как бы ни устала, заснуть сразу не смогу, потому как рассчитывала совсем на другое. Обернулась…
…Он спал в моей постели. Божественно нагой, расслабленный. Руки, перевитые мышцами, закинуты за голову, широкая, поросшая темными волосами грудь размеренно вздымается… Теперь я удивлялась, как не почувствовала его присутствие сразу – казалось вся комната дышала только им. Это был ни с чем не сравнимый запах сна, тепла, запах его тела… Такой мужской, сексуальный…
Внезапно какая-то волна судорогой свела мышцы, исказила болью лицо. Он застонал жалобно и как-то беззащитно, и я сжалась, понимая что невольно присутствую при чем-то более интимном, чем все, что было между нами раньше. Почему-то вспомнился «Вавилон-5», где в одной из серий главная героиня – инопланетянка, по своему инопланетному же обычаю, проводит ночь перед свадьбой наблюдая, как спит ее избранник. Может быть, в этом действительно есть какой-то смысл, отвергаемый нами, помешанными на житейской суете, работе, делах?
Я прилегла рядом, стараясь не разбудить, и долго любовалась его смягченным сном лицом, на котором боль уже сменилась тихим умиротворением. Потом не выдержала, прижалась теснее, он вздохнул, пробормотал что-то и обнял меня, притягивая к себе на грудь. Какое оказывается удовольствие проводить ночь в объятиях любимого человека! Дома… Аслана я ночевать не оставляла – Наташка была уже достаточно взрослой, да и перед Петюней, как ни крути стыдно, муж все-таки… А с Никой и вовсе все было как-то… Мы словно воровали у кого-то те минутки, что проводили вместе. Теперь же… Нет, я все таки земная, грешная и нетерпеливая. Дольше лишь наблюдать не было никакой возможности, и я поцеловала его. Эгоистично? Несомненно. Но так приятно. Он вздохнул и приоткрыл один глаз.
– Я заснул?
– Да. И тебе снится сон.
– Так меня мучают кошмары?
– Негодяй!
Я накинулась на него с наигранной свирепостью, которую он, впрочем, очень быстро обратил в нечто иное. Боже! Как он умел это делать!
– Мама?! – я вздрогнула и вцепилась в мгновенно закаменевшие плечи Ивана.
В дверях, широко распахнув глаза, стояла Наташа… Как мы не услышали ее приезд? Почему она сама ничего не сообщила о том, что возвращается? Иван моментально скатился с меня и прижал к себе как назло спутавшуюся простыню. Я было тоже инстинктивно ухватилась за уголок, но он совсем не по-джентельменски выдрал ее из моих рук, и я уступила, понимая, что ему-то она действительно нужнее.
– Наташ, иди к себе, дорогая. Я сейчас приду.
– Но…
– Ты не ребенок, и мне не нужно объяснять, что появилась ты, скажем прямо, не вовремя! Иди.
Она вышла, громко закрыв за собой дверь, и я устало опустилась на подушки.
– Фу-ф!
Иван начал подниматься, и я ухватила его за руку.
– Не уходи, пожалуйста, – прозвучало довольно жалобно, и я заторопилась объяснять. – Я не собираюсь скрывать от детей наши с тобой отношения – они слишком важны для меня. Я поговорю с ней, и она все поймет. Все мы просто растерялись, вот и все.
Он присел на уголок и ссутулил плечи.
– Боже, как нехорошо получилось!
– Не бери в голову. Советский быт изобилует еще и не такими историями. Одна моя знакомая как-то не вовремя вернулась домой и обнаружила своего мужа в постели… Э, не спеши пожимать плечами! В постели с собственным отцом. Вот это было дело! А тут так… Мелочи жизни. Подожди меня, – я чмокнула его в темечко и быстро накинув на себя халат, поспешила в комнату дочери.
В комнате горела только лампа у кровати. Сама Наташа стояла у окна, спиной к входной двери и даже не обернулась когда я вошла.
– Наташа…
– У него красивая задница, да и передница тоже впечатляет.
– Наташа!
– Скажи, а что ты чувствуешь, когда такое входит внутрь тебя? А? Ты говорила со мной о менструациях, о том, откуда появляются дети, как нужно предохраняться, но ни разу не поделилась со мной этим.
Я опустилась на стул, который стоял у входа, и обхватила себя руками за плечи. Откуда столько горечи, столько цинизма, даже злобы? Эти слова, а главное этот тон… Что я упустила? Какие чувства, горести моей такой всегда взрослой, разумной и самостоятельной дочери не разглядела, не поняла? Потом заговорила через силу, понимая, что что-то сказать все-таки должна.
– Помнишь, в детстве тебе снились сны, в которых ты летала как птица? Свободно, легко… Можешь описать свои чувства при этом? Нет? Вот и тут так же. Как описать словами любовь?
– Так это любовь! А я-то не поняла!
– Наташа, ну зачем ты так! Я понимаю, тебе было не очень приятно увидеть нас так… Но и мы оба не в восторге от твоего вторжения, однако ж не злимся, не сердимся. Да и с чего? Дело случая. Ты мне лучше скажи, почему не сообщила о своем приезде?
– Хотела сделать сюрприз…
– Ну что ж, получилось неплохо, – я невесело хмыкнула. – У тебя все в порядке, Натка?
– Просто отлично. Иди уж, небось заждался… Как его хоть звать-то?
– Иван…
– Так это тот самый? Васькин воспитатель? Мама! Ну ты даешь! Столько мужиков солидных вокруг тебя, а ты выбрала!
Я поднялась со стула, чувствуя себя так, словно постарела лет на десять.
– Балда ты еще малолетняя. Заруби на своем сопливом носу – любовь не выбирает. А будешь слушать в этом деле голову, рассудок, а не сердце, никогда счастья и не понюхаешь.
– Ох-ох!
Я развернулась и пошла из комнаты прочь.
– Смотри, хоть на этот раз не забудь предохраняться!
Камень в спину. За что? Как больно. Теперь вот она захлопнула дверь и бросилась на кровать реветь. А мне что делать? Что случилось? Что это с ней? Почему? Может что-то там, в Париже? Встретила кого-то, влюбилась, а он сволочью оказался? Петюня! Я должна позвонить! К счастью, телефон был и в моей спальне. Почти бегом добралась до нее и с лету впрыгнула в объятия растерявшемуся Ивану. Как же хорошо иметь возможность поделиться с кем-то переживаниями. Пусть даже так, молча.
Потом подтянула к себе телефон. Петюня не снимал трубку долго. Я уже отчаялась – там час ночи, может и спать, и гужбанить где-нибудь в своих богемных кругах. Наконец на том конце провода отозвались жеманным козлетончиком. По-французски. Сначала я растерялась. Потом попыталась общаться на английском, который хоть и не был у меня совершенным, но как показала практика, вполне понятным для заинтересованных лиц. Однако то ли то лицо, с которым я общалась сейчас, не принадлежало к их числу, то ли действительно не понимало ни слова, но добиться от него толку мне не удалось. Тогда я попыталась перейти на французский, который и вовсе был у меня немыслимым, сотканным из плотно забытой школьной программы, обрывков из «Войны и мира», «Же не па сис жур», «Шерше ля фам» и прочей белиберды, почерпнутой из кино или вообще бог знает откуда. Негодяй на том конце принялся хихикать, но все равно, видно, ничего не понял. Наверно я бы плюнула и положила трубку, если бы не вмешательство Ивана, который, морщась от моих ужасающих рулад, отобрал у меня трубку и внезапно заговорил на совершенном (согласитесь, такое чувствуется) французском языке. Козлетон в трубке оживился и заблеял радостно и игриво. Я насупилась и погрозила Ивану пальцем, но он лишь показал мне язык, продолжая при этом быстро и уже совершенно непонятно любезничать по телефону. Наконец он передал мне трубку, в которой я услышала чуть картавый тенорок Петюни.
– У твоего друга абсолютно парижский выговор.
– Да и московский у него неплох, – сердито поглядывая на смешливо изогнувшего брови Ивана, буркнула я.
– Шарль просто покорен. Ты спишь с этим парнем, или мне имеет смысл начинать ревновать?
– Держи своего Шарля подальше, а то зубов не досчитается, – воинственно огрызнулась я, отпихивая от себя хохочущего Ивана, и приступила непосредственно к допросу. – Рассказывай, что с Наткой у тебя там приключилось. Вернулась девка сама не своя. Надеюсь, твои педики…
– Мои педики тут совершенно не при чем, – с достоинством возразил Петюня и прокашлялся.
– Тогда кто?
– Да Бог его знает, Маша. Кто-то у нее тут был. Звонил, встречалась она с ним. Но кто? Я не лез. Девочка уже взрослая, да и умна не по годам – поди проконтролируй. Так что уж прости, если что. Значит, не доглядел… Постой… – негромкий говорок в сторону от трубки, потом: – Шарль говорит, что это был русский – слышал их телефонный разговор. Видно зная, что он ни черта не понимает, перед ним не стеснялась. А еще как-то раз он видел его издалека. Говорит высокий, красивый и блондин. Вот и все.
– Говнюк он!
– Кто, Шарль?
– Да нет! Блондин этот, черт его дери. Ну ладно. Пока.
– Пока, дорогая. Звони, если что.
Я положила трубку и призадумалась. Иван не сводил с меня глаз, и я улыбнулась ему.
– Ты никогда не говорил, что знаешь французский.
Он нахмурился, потом пожал плечами.
– А я этого и не знал, Машуня. Услышал, как этот малый трещит, и вдруг осознал, что понимаю его…
– Может ты француз?
– Ага. Граф Монте-Кристо.
А потом вдруг.
– Кто я такой, Машка? Кто я? – и такая беспомощность, страх в голосе, что я прижалась к нему всем телом, обняла, прижала, гладя по голове, успокаивая, оберегая.
Глава 8
Утром я уехала очень рано – спешила на встречу с шефом. Оставляла своих с тяжелым сердцем, не представляя, как поладят при свете дня моя вышедшая на тропу войны дочь и Иван, и как себя поведет в этой ситуации Вася. Однако то, что мне предстояло обсудить с Максимом Незнающим, моим непосредственным начальником, сейчас было важнее.
В компании естественно не обходилось без шуточек по поводу его фамилии, но на самом деле даже самые завзятые шутники отдавали себе отчет в том, что имеют дело с настоящим профессионалом. Он был по природе своей демократичен, этакий выходец из эпохи гласности, всеобщего журналистского равенства и братства. Однако те, кто успел узнать его лучше, имели представление о том, каким он мог быть, когда дело, а скорее его собственные желания и амбиции требовали иного. Я принадлежала к числу посвященных и поэтому совершенно не представляла, как отреагирует Максим на мое более чем нестандартное предложение померяться силами с ФСБ.
Мне пришлось ждать. Что делать? Как известно, начальство не опаздывает, а задерживается. Я долго колебалась, посвящать ли мне его только в ситуацию вокруг последнего эпизода или же во все детали моей эпопеи. Потом решила, что именно ему подставлять задницу, если что пойдет не так, и пришла к выводу, что расскажу все… Ну за некоторыми небольшими исключениями – по-прежнему было страшно говорить о неизведанном, но пугающем прошлом Ванечки. Я была убеждена, что именно там кроются ответы на все мои вопросы, но не меньшей была и вера в то, что как только мы афишируем свои знания по этому поводу или хотя бы обозначим интерес, нам всем может прийти быстрый и безболезненный конец. Очень профессиональный. Одно дело воевать против двоих отдельно взятых федиков, и совсем другое вступать в конфронтацию со всей махиной Федеральной службы безопасности.
Поэтому я собиралась элементарно опустить свои догадки касательно Ивана, умолчать об участии во всем этом дяди Вени, отца и, однозначно, Медведя Ивановича, ведь именно его ракета, пущенная в злосчастный вертолет Петренки, оборвала несколько жизней. Пусть бандитских, но тем не менее… Все же остальное я планировала выдать в полном объеме и с соответствующими комментариями.
Наконец Максим появился и жестом поманил меня за собой в кабинет. Явно не в духе и спешит.
– Ну что там у тебя, Мария?
Я начала от печки и довольно быстро доплясала до эпизода, который имел место в этом самом кабинете, и в котором главными фигурантами были Лелик и Болек. Тут Максим явно заинтересовался и даже перестал крутить ручку, автоматически оказавшуюся у него в руках, как только он сел за стол. Лицо его приняло выражение: «А вот отсюда, пожалуйста, поподробнее», и я послушно продолжила, соответствуясь с начальственными пожеланиями. Дослушал все так же молча.
– И что ты предлагаешь?
– Я рассчитывала услышать какие-то предложения от тебя.
– М-да? Тогда возможны варианты. Первый – я звоню своему хорошему знакомому…
– Нет.
– Ага… – задумался, постукивая ручкой по отсвечивающей лаком столешнице. – Значит, кулуарно и полюбовно не хочешь…
– Хочу, Максим, очень хочу. Только на все сто процентов убеждена, что не выйдет.
– Почему?
– Дело в том, что у меня тоже есть… гм… приятели, и именно они после, заметь, размышлений и определенных действий посоветовали мне предать это все гласности. То есть не все, а то, что можно доказать, а именно последний эпизод, – и я тряхнула коробочкой с диском, где было видео отснятое в вертолете.
– Значит, хочешь пошуметь…
– Выходит, что так.
Он встал и прошелся по кабинету, а потом присел рядом со мной на диван.
– Это будет бомба, дорогуша. Ты отдаешь себе отчет, что после эфира станешь центром вселенского внимания? Каждый будет копаться в твоем грязном белье, чтобы примазаться к сенсации под благим предлогом раскрытия истинных мотивов происходящего.
– Господи…
– А ты как думала?
– Но это ужасно, ты же знаешь, есть некоторые вещи…
– Короче, у тебя имеется это утро на размышления. Потом будет элементарно поздно – новости вещь скоропортящаяся. Подготовься… Я тоже подумаю… Посоветуюсь… И тоже подготовлюсь. В любом случае определенные действия следует предпринять. Не оставлять же тебя на съедение, козочка моя бедная, бодатенькая, – и он дружески похлопал меня по коленке.
А потом уже серьезнее.
– Да, Машка, попала ты как кур в ощип. Сама-то хоть знаешь за что?
– Догадываюсь. Но догадки такие туманные, что и говорить о них не серьезно… Да и страшно, – добавила я почти шепотом и искоса глянула ему в лицо – что скажет, станет ли спрашивать дальше? Не стал. Умный. И осторожный.
– Ну давай, думай, действуй и не грусти, пробьемся.
Думать я пошла в буфет. Попросила сварить себе чашку крепкого, хорошо двойного и очень сладкого кофе, сняла с носа очки, чтобы не видеть ничего вокруг и не отвлекаться, и начала составлять внутри себя некий список. Пункт первый – а стоит ли овчинка выделки? Постановила – стоит. Дядя Веня прав. Если назвать фамилию Чеботарева на всю страну в малоприятном контексте покушения на убийство, за него действительно возьмутся свои же. Правда, не факт, что они же не возьмутся и за меня – ну пошумят потом газеты, что, мол, службы устранили известную журналистку, да и успокоятся. Все равно же никто и ничего не докажет. С другой стороны, если пустить все на самотек, они и так рано или поздно разделаются со мной. Хотя бы из принципа. Да и не в моих правилах отступать. Итак, решено – в бой!
Далее. Что нужно сделать? Для начала позвонить Петюне и предложить ему съездить куда-нибудь на пленэр месяца на два. А в противном случае быть готовым отвечать на самые разнообразные вопросы касательно моей персоны и нашего совместного проживания. Например, не забыть подтвердить, что он и только он отец моих детей. Потом… Позвонить в Энск и предупредить Славу скрыть участие во всем этом деле Медведя Ивановича, а также напомнить ему, что на самом деле ни он, ни его жена ничего не знают о моей личной жизни и участии в ней Ники. Затем… Позвонить отцу и матери и опять-таки вдолбить им в голову, чтобы они не проболтались о том, что Наташа и Вася от разных отцов – в деле должен фигурировать Петюня и только Петюня. Теперь он французский гражданин – до него так легко не доберутся. Иван… Его тоже предупредить… Это я сделаю не по телефону.
Господи! Как оказалось, единственное, чего я действительно боялась, так это того, что какой-нибудь борзописец разнюхает про отцовство Аслана и выболтает эту информацию. Все же остальное… Ну сплю я иногда с мужчинами – тоже мне новость для еще относительно молодой и уже незамужней женщины. Ну в друзьях у меня самая разношерстная компания. Ну не общаюсь я с отцом много лет… Ну родила дочь шестнадцати лет от роду… Больше ничего лакомого и не найти. Итак, если обезопасить себя от призрака Аслана, то пристальное разглядывание журналистской братией всей остальной моей жизни не смущало ничуть. Решено – сделано. Я позвонила всем, кому наметила, разговор с Ванечкой и детьми отложила до возвращения домой, и отправилась назад к Максиму.
– Ну что решила?
– К началу военных действий готова, – отрапортовала я и щелкнула каблуками.
– Вольно. Я, кстати, тоже подготовился.
И словно нажали кнопку, запускающую некий двигатель – так все стремительно закрутилось вокруг. Для начала Максим собирался сляпать «гранатку», как он выразился, для вечернего выпуска новостей, только факты – во время командировки в Сибирь было совершено покушение на журналистку компании Марию Луневу, многое указывает на то, что в деле замешаны наши силовые ведомства. А на более позднее время или, в крайнем случае, на завтра, пригласить в студию представителя ФСБ с комментариями и там «бомбить» его всерьез. Тогда же он планировал показать кадры, снятые в вертолете и потребовать объяснений по поводу письменных показаний Петренки. То, что Максим собирался провести этот эфир сам, сказало мне, насколько серьезно на самом деле он отнесся к тому, что предстояло сделать. Диск у меня забрали, чтобы смонтировать короткий сюжет, который должен был включить все самые яркие из снятых Игорем кадров, оттуда же должны были взять несколько планов для «гранатки» в «Новостях» – так, некий манок.
Я почувствовала себя несколько не у дел и, бестолково потолкавшись в коридорах, прикинула, что как раз успею смотаться на дачу, чтобы проведать своих, но Максим категорически запретил мне делать это.
– Сиди здесь и не высовывайся. Неужто не понимаешь, что время до эфира – последнее, чтобы попробовать все-таки без лишней суеты хлопнуть тебя?
Пришлось ограничиться звонком. Трубку сняла Натка.
– Привет. Как у вас дела?
– Нормально, – ну и тон.
– Я сегодня буду очень поздно, Наташа. Посмотрите вечерние новости… Только не пугайтесь, ладно? Я приеду, все расскажу и объясню. Передай это, пожалуйста, Ивану.
– Сама и передавай.
Трубка хлопнула о какую-то твердую поверхность. Шаги прочь. Потом более тяжелые обратно. Иван.
– Машуня?
– Я просила Натку передать тебе, но она не захотела.
– Мы в состоянии хрупкого перемирия. Утренние военные действия завершились в ничью, теперь противники выжидают, – он бодро рапортовал, но мне стало не по себе.
– Я тебя люблю.
– Я тоже очень тебя люблю… Ты это хотела мне сказать?
– Нет…
– Не-ет?
– Не смейся, дай договорить. Я просила, чтобы вы посмотрели вечерний выпуск новостей, а тебе хотела передать, что просто не успела рассказать о том, что в нем будет. Можешь догадаться – почему.
– Хорошо, – настороженность и беспокойство в голосе.
– Ну, до вечера? Я, правда, буду поздно.
– Я дождусь тебя.
Положила трубку. Значит, Натка все еще воюет… Маленькие детки – маленькие бедки, а большие дети… В задумчивости вышла в коридор, и тут же вскрикнула от неожиданности, наткнувшись на кого-то большого и стремительного.
– Машка! Хоть и в очках, а как обычно ни черта не видишь вокруг!
Это был Перфильев.
– Наконец-то! Тут такое творится, а ты в какие-то отгулы подался. Хоть бы предупредил!
– Так получилось. Сам не думал, что уеду. А так… Сорвался и все тут.
– Где был-то хоть?
– Да так. У друзей…
– Понятно… – на самом деле ничего не понятно, ну да ладно, не мое, в конце концов, дело. – Ты уже слышал о сегодняшнем шоу?
– Да. С этим и шел к тебе. Слушай, молодец какой этот парень, с которым ты ездила в Энск.
– Игорь.
– Да, Игорь. Кстати, раньше его у нас не видел. Откуда взялся? Вроде и ставок-то свободных не было.
– Для начальства ставки всегда есть.
– Думаешь, блатной?
– Да хоть какой, главное, чтобы дело делал хорошо.
– Это точно. Я попросился сегодня в студию работать. Так что буду рядом.
– Спасибо… Ты знаешь, Наташа вчера ночью вернулась. Не предупредила, ничего не сказала. Сама. Как снег на голову. И такая злая, обиженная, раздраженная. Просто сама не своя. Что там могло случиться?
– Не знаю, – смотрит в сторону, притопывает ногой и явно думает о чем-то своем. Неинтересно. Да и чего удивительного? Моя девка, мне и разбираться с ее проблемами.
Время, оставшееся до вечернего выпуска, прошло быстро и густо. Телефоны в приемной Незнающего просто-таки раскалились. Танька Морозова, один из самых опытных редакторов на канале, попыхивая неизменной беломориной, осуществляла жесткий прессинг по всему полю. Пресс-служба ФСБ отбивалась, как могла, но к семи часам вечера назвала-таки имя человека, на которого повесили обязанность прокомментировать ситуацию с позиций федиков уже в сегодняшнем эфире – Петр Степанович Маричев. Я забилась в монтажку и оттуда позвонила дяде Вене. Ему это имя ни о чем не говорило. Однако через несколько минут, когда я связалась с ним снова, он уже кое-что знал.
– Фуфло. Так, человек для разговоров. Выслушает, выдаст заготовленные тезисы и все. Но знаешь, о чем это заставляет задуматься? Либо руководство действительно ничего не знает о твоем деле, и Чеботарев с Крутых действуют на свой страх и риск, и тогда после этого эфира их дело – швах, и тебе дико повезло. Либо в ФСБ как раз все очень хорошо знают и сумели настолько обезопасить себя, что посылают пешку, чувствуя себя абсолютно уверенными. И тогда, моя дорогая…
– Не пугайте, дядя Веня. И так страшно… Но как они могли подготовиться? Ума не приложу.
– Боюсь, ты скоро это узнаешь. Ну, как бы то ни было, ни пуха, ни пера, девочка. Созвонимся после.
– Хорошо. И к черту!
Вечерний выпуск прошел гладко. «Гранатку» поставили первой, даже перед отчетом о том, что нынче поделывал Президент. И она-таки рванула. Сделали все профессионально и красиво.
Мы с Максимом смотрели из эфирной аппаратной. Вот закончилась реклама, пошла заставка «Новостей». Выпускающий режиссер Сашка Птульчиков, обычно прозываемый Стульчик, как паук раскинувший руки над пультом, операторам и ведущей Ольге Исаевой:
– Тишина в студии. Работаем на первую камеру… Начали.
Ведущая в кадре.
– Вчера ночью вернулась из командировки в Сибирь наша съемочная группа, – Ольга, которую я видела живьем в студии со спины, в телевизоре, что висел на стене в аппаратной, представала во всей красе – хорошенькая, молоденькая и очень деловитая. – Вполне невинная поездка в одну из отдаленных воинских частей, взявшей под свою опеку мальчиков-сирот, едва не обернулась для наших коллег трагедией.
