Текст книги "Репей в хвосте (СИ)"
Автор книги: Александра Стрельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
К счастью, в аэропорту нас встречал армейский ГАЗик. Солдатик-водила, почему-то поглядывая на меня как на сливочное мороженное (Господи! Да я уж для него – бабка старая!), ловко разместил нас и нашу аппаратуру в своей громыхучей чудо-машине, и через полчаса мы уже въезжали на территорию части.
Нас ждали. Все вокруг блестело – деревья и газоны ухожены, окна в казармах вымыты, даже у бордюров вид был такой, будто их только вчера покрасили белой краской. Пока знакомилась с офицерами части, я нет-нет да возвращалась глазами к ее командиру. Он поздоровался с нами первым, и теперь стоял в сторонке, тоже изредка поглядывая на меня. Лицо его было настолько знакомым… Да, я встречала его раньше. Но когда и где?
Потом думать об этом стало некогда – размещение, обед, знакомство с частью, с самими мальчиками-воспитанниками, разговоры, и прочее, прочее, прочее… Снимать мы думали начать со следующего дня. Прямо с подъема и постепенно проследить весь день части, которая и стала домом для двадцати бывших беспризорников. После ужина, который мы разделили с офицерами и их женами, уже в курилке я наконец-то решилась.
– Я знаю вас. Но никак не могу вспомнить откуда. Да и имя… Полковник Станислав Аркадьевич Ильченко… Вы не поможете мне вспомнить?
– Если хотите, Мария Александровна. Для начала замените «полковник» на «младший лейтенант», а вместо Станислава Ивановича поставьте просто – Славик…
– Славик?.. Ильченко?
– Ну, вспомнилось?
– Да… – почти прошептала я.
Слава Ильченко появился в части моего отца почти одновременно с Никитой. Они вместе ушли в Афганистан и вместе вернулись. Вместе же пройдя там через плен. Только Никита теперь возносил немые молитвы господу, а Станислав командовал крупной войсковой частью. Оказался сильнее? Может, отец был в чем-то прав?..
– Я не решался напоминать. Боялся причинить лишнюю боль. После смерти Ники… Прости.
– Что? – я даже задохнулась от удивления.
– Прости еще раз, я правда не хотел будоражить… Знаю, как его поступок повлиял на тебя…
– Какой поступок? О чем ты?
– О… О самоубийстве…
– Кто тебе сказал? – севшим голосом спросила я и неделикатно ухватила его за лацканы отутюженного парадного кителя.
– Твой отец… И про то, что после ты попала в больницу… Ну, с нервами…
– Вот… – давно я не ругалась так смачно и разнообразно.
Замолчала я только почувствовав, что вокруг наступила полнейшая тишина, и все, кто в этот момент был в комнате, с самыми странными выражениями на лицах слушают мой малопристойный монолог. Ильченко, чью одежду я так и не выпустила из рук, откашлялся, и все тут же отвернулись и загомонили с неестественной оживленностью. Лишь какая-то нарядная женщина по-прежнему не сводила с нас напряженного взгляда.
– Твоя жена? – почему-то сразу догадалась я.
– Да. Мне придется выдержать серьезное объяснение, – полковник хмыкнул. – И хотелось бы знать из-за чего.
– Никита жив.
– Ну?!
– То есть он в какой-то степени действительно покончил с собой, может, именно это и имел в виду мой родитель, и боюсь, только так можно оправдать его поступок…
– Постой, постой. Объясни толком.
– Он стал монахом и уже много лет живет в Старотищенской обители молчальников. Это километрах в пятистах от Москвы. Увидеться тебе с ним нельзя – устав строг, а вот написать можно. Если захочешь.
– Вот ведь…
– Да. Я ездила к нему последний раз года два назад. Заматерел, плечищи пудовые, а лицо, знаешь, какое-то детское. Из-за глаз что ли?
– Значит, тебе все-таки разрешают видеть его?
– Упросила. Еще давно. Натку маленькую привозила, чтобы разжалобить.
– Натку?
– Ох! – я схватилась за свою сумку и вытащила бумажник, в котором всегда возила с собой фотографии детей. – Вот она. Правда, похожа чем-то?
– Да-а. Неужто его?
– Я не лежала в больнице с нервишками, Слава.
– Понятно… А этот сорванец чей? Тоже твой?
– Мой, мой. Вася. Ему девять. А Наташе недавно двадцать один год исполнился. Невеста.
– Красавица.
Я с любовью взглянула на фотографии. И пожалела, что у меня нет снимка Ивана. Мне его не хватало. То есть снимки-то были, но того, кто их делал, явно больше лица интересовали другие части тела. Сволочь!
Глава 6
Остальной вечер прошел без сюрпризов. Я познакомилась с женой и уже взрослыми детьми Славы Ильченко. Как смогла, объяснила симпатичной круглощекой тезке – его супруге, свое поведение в курилке, которому она оказалась свидетельницей, а потом в приливе откровенности поделилась с ней и некоторыми другими сложными моментами своей непутевой жизни. Опомнилась только, когда ночь перевалила за середку. Ложиться спать в это время было для меня практически нормой, а вот благожелательные хозяева мои уже с трудом прятали зевки. Еще бы, подъем в армии, как известно, один на всех – шесть часов утра! Мне, кстати, предстояло встать еще раньше, чтобы к побудке уже стоять наготове возле камеры.
Следующий день прошел строго подчиненный армейскому распорядку. На завтра были запланированы интервью с городским начальством, которое тоже приняло определенное участие в судьбах современных «сынов полка». Это было скучно, но необходимо.
Глава местной администрации Геннадий Иннокентьевич Сидоров был в кабинете не один, когда секретарша пригласила меня. Напротив стола, из-за которого мне навстречу поднялся хозяин кабинета, в глубоком кресле вальяжно развалился невысокий плотный человек совершенно определенной наружности.
Почему-то бандиты – столичные ли это авторитеты, провинциальные ли братки – имеют какое-то неясное, но вполне уловимое сходство. Не хотелось бы в данном случае говорить о родстве души – как-то цинично, но чем иначе-то объяснить? Так вот, гость, чувствовавший себя в этом властном кабинете, как на своей кухне, принадлежал именно к этой категории. Впрочем, меня это не касалось никаким боком, поэтому, вежливо улыбнувшись на его приветствие, я больше не забивала себе им голову.
Но, как оказалось, напрасно, потому что у него-то были как раз совсем иные намерения касательно меня. По завершении двадцатиминутного интервью, из которого в эфир я собиралась взять от силы секунд двадцать, Сергей Петренко, бизнесмен – так он отрекомендовался при знакомстве, начал более чем настойчиво приглашать меня и, конечно же, моих коллег – жест в сторону навостривших уши мужиков, на свою «фазенду».
– Прямо на берегу стоит. Порыбачим, отдохнем. Будет чего после поездки вспомнить. Я пришлю за вами машину.
Желание похвастаться потом в кругу своих корешей знакомством с известной столичной журналюжкой было понятным и вполне достойным оправданием его настойчивости. Глядя на оператора и админа, я полностью отдавала себе отчет, что они не поймут моего отказа, и оставшийся командировочный день превратится для меня в настоящий ад. Скрепя сердце, я согласилась. Тем более, что и подоспевший хозяин кабинета поддержал приглашение бизнесмена Петренки, расписывая в самых радужных тонах красоту мест и количество рыбы, ловить которую, кстати, я просто-таки терпеть не могла.
Вот так и получилось, что вскоре после обеда мы удобно расположились на мягких сиденьях большого и комфортабельного внедорожника, за рулем которого сидела увеличенная копия Петренки, у которой лоб получился поуже, а плечи пошире образчика. Фазенда оказалась довольно далеко даже по московским меркам, но действительно впечатляла. Огромный бревенчатый дом на самом берегу величественной Лены. У собственного причала шикарный, явно скоростной катер, несколько водных мотоциклов и скутеров. Высоченный забор с колючкой по периметру, сторожевая вышка. Просто-таки зона… гм… зона благоденствия.
Нам всем отвели комнаты, потом более чем плотно накормили и напоили, а после предложили отдохнуть. Надо сказать, постель манила. Я со счастливым вздохом утонула в ее пуховых глубинах и прикрыла глаза. Сколько я так пролежала где-то между сном и явью – бог знает. Но настоящий, глубокий сон почему-то не шел. Покрутившись еще, я смирилась с глупостью собственного организма и встала. От безделья посидела перед зеркалом, потом попыталась поглазеть в окно, но на дворе было уже почти совсем темно, и я увидела опять-таки лишь собственное отражение вместо речных просторов. Наконец плюхнулась на диван перед телевизором и автоматически огляделась в поисках программы. Как ни странно, даже это было предусмотрено – аккуратно сложенная местная газетка лежала на журнальном столике.
Я развернула ее. Естественно, именно сейчас смотреть было совершенно нечего. Я и так-то никогда не была большой поклонницей телевремяубиения, а уж тут… Поэтому сама газета заинтересовала меня значительно больше, тем более что там оказалась статейка, которая сообщала жителям о приезде столичных корреспондентов и попутно о почине, который взяла на себя местная военная часть, решившая по своему бороться с детской беспризорностью. Я автоматически просмотрела газету и как-то незаметно добралась до последней страницы.
Только совершеннейшая скука могла привести к тому, что я стала читать этот некролог. Кто-то с большой теплотой писал о трагически ушедшей из жизни молодой женщине, талантливом враче местной больницы, верной супруге и матери двоих детей… А потом я взглянула на фотографию.
На меня печально и как-то устало смотрела Анна. Та самая Анна, которую я всего пару дней назад видела на ФСБшных фотографиях в объятиях Ивана… Да! Анна Сергеевна Суркова. Смерть… Тело нашли ниже по течению… Сердце… В глазах у меня потемнело. Дрожащей рукой я перевернула газету и тупо, не веря глазам, уставилась на заглавие. «Энский вестник».
«Ну что же я за идиотка! Дура! Кретинка! Ведь Ванечка же говорил – Энск, а я-то пропустила мимо ушей! Ведь именно в Энской больничке он пришел в себя, именно в Энске провел два первых, если можно так сказать, года своей четырехлетней жизни. Дядя Веня сказал не делать глупостей и сидеть тихо. И что тут же делаю я, балда непробиваемая? Еду в Энск. Нарочно такого не придумаешь! Они, конечно же, решат, что я поехала что-то вынюхивать и… Господи, смилуйся надо мной! Говорят, ты всегда покровительствуешь убогим!»
И потом: «Она умерла. Утонула. Или утопили?»
Я вскочила на ноги и метнулась к дверям комнаты. Не знаю, что, собственно, я собиралась делать, когда в полубезумном состоянии кралась по неярко освещенному коридору, но именно в результате этого, казалось, совершенно бессмысленного действия услышала то, что, возможно, и спасло мою никчемную жизнь.
– Постелька там мягкая, широкая. На всех хватит, – голос незнакомый, но такой мерзкий, что меня передернуло.
– Как думаешь, она еще спит? Не пора нам дамочку навестить?
– Что – не терпится попробовать столичную штучку? – это уже третий.
В ответ заржали, и мне показалось, что на милую шуточку откликнулась, по крайней мере, рота. По краю света, падавшего из открытых дверей комнаты, в которой и велся разговор, почти не дыша, я выбралась в коридор, ведущий к крыльцу. К счастью, никто по дороге мне не повстречался, и дверь оказалась не заперта. Когда я уже оказалась на улице, в доме послышалось движение – братва двинулась на дело. Я шагнула в сторону и замерла. Куда теперь? Вокруг забор. За ним лес на многие и многие километры, впереди река. Катера! Быть может…
Наверху распахнулось окно, и сноп света упал прямо на меня.
– Вот она, е… мать!
Это прозвучало для меня как «Ату ее!» для лисицы. Не чуя под собой ног, я кинулась туда, где у пристани уютно покачивался большой белый катер, который еще ранее привлек мое внимание наличием обычного руля, педали газа и замка зажигания, в котором приглашающе покачивался брелок…
Я кошкой запрыгнула в его пахнущее кожей нутро, поворот ключа – и мотор утробно взревел. Газу! Легкий кораблик волшебным образом тронулся, но, не пройдя и полуметра, замер, словно привязанный. Сзади хлопнула дверь, раздался топот и крики. Ужас вцепился в меня длинными острыми зубами, а я в свою очередь вцепилась в руль, до отказа выжимая злополучную педаль газа. Кораблик встал на дыбы, заметался, а я все давила и давила, глядя лишь в сторону приближающейся братвы. Судя по звукам, они были уже совсем близко, когда внезапно что-то звонко лопнуло, катер буквально прыгнул вперед, а я от неожиданности выпустила руль и, так и не успев ничего понять, кубарем перелетела через борт…
Даже у берега было глубоко. Темная вода сомкнулась вокруг меня, и на какое-то мгновение паника парализовала тело и мозг – черно было везде. И там, где, возможно, была поверхность, и там где могло оказаться только дно. Я забилась как рыба в сетях и внезапно пребольно стукнулась обо что-то головой. Мамочка дорогая! Да это же свая причала! Со слезами облегчения (если в принципе можно говорить о слезах, будучи целиком под водой) ощупывая ее покрытую водорослями монументальность, я мгновенно обрела уверенность в себе.
Нетренированные легкие уже болели, когда я вынырнула в кромешной тьме под невысоким помостом. Над головой топотали, а рядом уже ревели моторы скутеров.
– Вон она, вон она, я вижу! – орал кто-то воинственным басом, и я похолодела от страха.
Однако никто даже не заглянул в мое убежище. Вместо этого моторы взвыли еще громче, и звук постепенно начал удаляться, в то время как над головой у меня наступила тишина… Подождав немного, я выбралась из-под причала и осторожно осмотрелась – пусто. По-прежнему ничего не понимая, стала продвигаться к берегу, как вдруг руки мои наткнулись на что-то холодное, змееобразное… Один бог знает, почему я не заорала. Но факт остается фактом. Видимо, крайние обстоятельства как-то повлияли на мои мозги, потому что мне хватило буквально нескольких секунд, чтобы понять – это не змея, а веревка. И именно этим теперь разорванным концом был пришвартован к причалу катер, на котором я так талантливо пыталась сбежать, и который теперь, сорвавшись с привязи, один-одинешенек мчится куда-то во тьму широченной реки, увлекая за собой моих преследователей… Надеюсь, они утонут все!
М-да. Надеяться-то на это было можно, но вот рассчитывать всерьез вряд ли! Я выбралась из воды и, наверняка больше всего похожая на кикимору, пригнувшись, пустилась в сторону дома. Не верьте, если кто-то скажет, будто уже тогда в гениальной голове известной журналистки Маши Луневой возник коварный план. Это враки! Мне просто было холодно и мокро, вокруг стоял высокий забор с колючкой, а еще выше него тянулась к звездному небу ночная тайга…
Гараж, расположенный в цокольном этаже дома, был пуст, столь же девственно чистой была и подъездная дорожка. Гады! Я бесшумно пробралась в тихий дом и, наступая на ступеньки строго у самых перил, чтобы не ровен час не скрипнули, поднялась на второй этаж – комнаты оператора и админа опустели… Теперь понятно, куда делась машина. Видно, обоих моих коллег, которые были уже в подпитии по дороге сюда, а потом ощутимо усугубили свое положение за ужином, погрузили в нее и увезли с глаз долой. Надеюсь, живыми… Я зашла в свою комнату и торопливо сменила мокрую одежду на сухую, благо смена была с собой. Собрала все необходимое. Что теперь? Внизу раздались голоса, и я затаилась. Говорил Петренко.
– Идите и без этой чертовой суки не возвращайтесь! И меня не интересует, как и где вы ее будете искать! Идиоты! Болваны узколобые!
Даже на втором этаже было слышно, как виновато сопят громилы. Потом они затопали прочь, а я тихонько приоткрыла дверь и приникла глазом к щели. Петренко один стоял посреди холла. Потом подошел к креслу, развернул его лицом к входным дверям и плюхнулся в него. Однако тут же вскочил, злобно выругавшись. Объяснение не замедлило сказаться – бандюк сунул руку в правый карман элегантных брюк, которые, тем не менее, сидели на нем как седло на корове, и, вытащив оттуда черный плоский пистолет, раздраженно шмякнул его на столик, стоявший рядом.
«Видно, когда садился, пушкой яйца себе прищемил», – со злорадством подумала я.
В глубине дома зазвонил телефон. Петренко вышел, а я на четвереньках, почти что вниз головой, потому что шла по ступенькам, поползла к заветной цели. Пистолет на столике у кресла манил… И вот он уже у меня в руке. Тяжеленький и теплый – нагрелся о белое тело господина «бизнесмена», чей голос слышался теперь из дверей справа от меня. Я тихонько двинулась туда. Он стоял спиной.
– Да. Все сделаю, как и обещал. Нет. Нет, не перестараемся. Владислав Николаевич, обижаете!
«Ба-ба-ба! А вот и Болек – душа моя».
Я даже повеселела. Теперь с точностью до вздоха было ясно, откуда в этой истории ноги растут. А то уж я начала думать о каком-то глобальном невезении, со всех сторон прущем на меня. А оказывается просто подоспело наказание за запретную поездку в Энск.
– Понял-понял. Вытрясем все, что знает. Хорошо. До завтра.
Он положил трубку и тяжело вздохнул.
– Не расстраивайся, Серега, какие твои годы? – пропела я столь гаденько, что самой понравилось.
Он дернулся как ужаленный, обернулся, и я продемонстрировала ему зажатый в руке пистолет.
– Осторожнее, Мария Александровна, так ведь можно и убить.
Спокойный. А чего волноваться – он у себя дома, вокруг его люди, а тут какая-то пигалица столичная.
– Да что ты, глупенький, так, конечно же, нельзя.
Я опустила пистолет, благо расстояние позволяло – между нами был письменный стол, метров пять комнаты и спинка дивана, короче, в один прыжок не одолеешь, и подчеркнуто привычно сняла пистолет с предохранителя, а потом дослала пулю в ствол. Уж что-что, а подготовить к стрельбе ПМ дочь генерала Лунева могла быстрее, чем другие включить пылесос.
– А вот так уже можно и попробовать.
Представление подействовало – невозмутимости в его лице поубавилось. Конечно же, я никогда в жизни не смогла бы выстрелить в человека, даже в такую сволочь как он, но знать ему об этом было совершенно не обязательно.
– Вот чем оборачиваются услуги господину Чеботареву Владиславу Николаевичу, – я покачала головой и даже для порядка цыкнула зубом.
Зря. Выражение его лица теперь мне нравилось значительно меньше.
– Ты не выберешься отсюда живой, сучка!
– Вроде ж было указание только пугануть…
– Теперь я тобой лично займусь…
Дальше Петренко стал говорить матом, и я заскучала. А потом он внезапно качнулся и быстро, не особо целясь, кинул что-то в мою сторону. Я автоматически отклонилась, а в следующую секунду в его руке тоже оказался пистолет. Оба выстрела грянули одновременно. Причем я даже не поняла, что тоже стреляла – просто от страха палец, лежавший на спусковом крючке рефлекторно дернулся и… Его пуля вошла в дерево стены совсем близко от моей головы, а моя… Нет, неправду все-таки говорят, что пуля – дура, потому что моя, выпущенная, казалось бы, вообще в белый свет, попала как раз в его оружие. Он как-то сразу притих и замолчал, тряся рукой и дико посматривая то на свой изуродованный пистолет, отлетевший в дальний угол, то на меня. А я, торопливо согнав с лица то же выражение изумления от проделанного то ли Богом, то ли Дьяволом фокуса, заторопилась, хоть и была уверена, что вне дома выстрелы вряд ли были слышны – на всех окнах стояли добротные немецкие стеклопакеты, небось, еще и бронированные. Их звукоизолирующие способности я знала очень хорошо.
– Садись, говнюк, и быстренько изложи на хотя бы приближенном к литературному русском языке все события, связанные с моей персоной. Владислава Николаевича, опять же, не забудь помянуть. Давай-давай. И не надейся на то, что я промахнусь или сдрейфлю – не на ту напал.
«Где они, голливудские режиссеры, свет „Юпитеров“ и мигание красного глазка камеры? Какие таланты пропадают!»
Через пятнадцать минут, в течение которых я мучительно прислушивалась, не слышны ли шаги возвращающихся бандитов, он подвинул в мою сторону исписанные листки. Взгляд испытующий: чего, мол, теперь-то делать станешь.
– Сверни в четыре раза и скрепи скрепкой так, чтобы не разворачивались. Готово? Теперь сунь внутрь вон ту штуковину и кидай на диван. Да не дури! Умница.
– До ближайшего жилья больше сорока километров и все тайгой. Пойдешь по дороге – поймаем сразу. А тайга, тем более ночью – не парк Горького, голуба.
– Предпочитаю общество медведей и волков.
– Да уж, они, пожалуй, будут понежнее, – сволочь оскалила на меня желтоватые зубы. – Правда, тебе до них еще добраться надо. Ворота закрыты, забор под током.
– Спасибо, что предупредил.
Я начала пятится.
– Сиди тихонько, может и цел останешься.
Шагнула назад и как смогла быстро захлопнула дверь, а потом подперла ее под ручку стоявшим рядом стулом. Хлипкое сооруженьице, но что еще можно было предпринять? На самом деле хлопнуть гада? Наша мамочка маньяк-убийца!
Я нервно хмыкнула и заторопилась вон из дома. Да. Я опять бежала в сторону реки. А куда еще? Вода была по вечернему теплой. И зачем только переодевалась? Засунула пистолет за шиворот блузки, заправленной в джинсы, как собака честно добытую косточку, зажала в зубах полученное признание и поплыла. Вскоре течение подхватило и потянуло в сторону. Я не противилась, экономя силы. По воде звук слышен издалека – незадачливые преследователи мои возвращались. К счастью, с другой стороны. Я принялась потихоньку грести руками, помогая реке тянуть меня прочь от этой бандитской малины. И только когда огни ее скрылись за изгибом русла, я позволила себе направиться к берегу, благо и струя, до сих пор тащившая меня прочь, здесь прибивалась к излучине.
Теперь я оказалась с противоположной стороны фазенды, а значит и с другой стороны от дороги, которая вела к людям. К Славе Ильченко… Может, следовало позвонить? Нет, нельзя втягивать людей в это безумие, которое разливалось все шире, как река после снежной зимы. Звонить от Петренко – все равно, что подписать донос, а мобильный остался в части. Да и не взял бы он отсюда, потому, собственно, и не брала его… Ладно. Проехали. А то что я с другой стороны – даже хорошо, искать-то будут прежде всего там, а не здесь! Но что это давало лично мне? Зеро. Выпало зеро. Ноль без палочки…
Что теперь? Идти ночью в тайгу – самоубийство. Значит переждать. Я забралась поглубже в кусты, и там устроила себе уютное гнездо из прошлогодних листьев и травы. Потом вытащила из карманов добро. Деньги и носовой платок разложила сушиться, заламинированное рабочее удостоверение просто обтерла. Бережно расправила петренковскую писульку – будет смешно, если в ней он лишь раз сорок повторил: «Иди к черту, дура наивная!» Всю ночь я просидела, тревожно ловя то удалявшиеся, то вновь надвигавшиеся перекрикивания братков, но рядом они так и не появились – видно и в голову не пришло, что я буду спокойненько торчать по сути прямо у них под носом. Когда же стало светать, я поднялась. Теперь мне предстояло обогнуть фазенду по максимально большому радиусу и начать пробираться к цивилизации.
К полудню усталость и бессонная ночь победили мое сопротивление. Я нашла какую-то сухую песчаную ямку, забралась в нее и, свернувшись клубком – благо одежда уже подсохла – моментально уснула. Снилось мне что-то совершенно невообразимое в моем теперешнем положении – я, вся из себя в бледно-голубом, восседала в удобном шезлонге на палубе роскошного океанского лайнера. Вот из туманной дали выплыл официант – белый верх, черный низ – с сверкающим на солнце золотым подносиком в руках. На подносике почему-то торжественно высился граненый стакан водки, поверх которого лежал кусок черного хлеба – совсем так, как ставят за упокой души на поминках.
– Спасибо, мне нельзя, я беременна, – ответ, согласитесь, по своей идиотичности достойный всего предыдущего. М-да.
Слова эти, между тем, разбудили меня. Должно быть, я действительно произнесла их вслух, потому что мужчина, склонившийся надо мной, мгновенно зажал мне рот широкой мозолистой ладонью. Мой вопль отразился от этой мощной преграды и отдался эхом в глубинах сознания. Он покачал головой – лохматой, заросшей роскошной кудрявой шапкой светло-русых волос, и поднес палец к губам. Я изумленно таращилась на него, постепенно расслабляясь. Парень – а это был совсем молоденький юноша, почти мальчик, может, ровесник Натки – явно не принадлежал к числу моих потенциальных преследователей. Он еще раз жестом велел мне молчать и отпустил. Я села и тут же услышала довольно близкие голоса. В страхе взглянула на своего визави, и он кивнул, подтверждая мои опасения, но одновременно и успокаивая. Никогда в жизни не видела такой выразительной мимики, таких «говорящих» глаз.
Он легко поднял меня на ноги и уверенно повел прочь, успевая еще и указать на ветки, о которые я могла споткнуться и наделать шума. Я посмотрела на солнце, потом на часы. Парень уводил меня прочь от нужного направления, а значит в сторону от дороги к людям. Ну и черт с ним! Должно быть, знает, что делает! А потом так приятно было вновь оказаться не одной среди этой уже почти поглотившей меня зелени…
Шли мы в полном молчании и так долго, что я начала спотыкаться и шумно дышать через рот. Он обернулся, оглядел испытующе, потом шагнул ближе и ловко перекинул через плечо. Я так устала, что поначалу висела понуро и безропотно, потом почему-то представила себе, как он вот так же возвращается в свое лесное – это уж точно – жилище с охоты, неся добычу. От этой мысли стало зябко, и я заерзала, пытаясь слезть. Он остановился, словно споткнулся, и явно нехотя спустил меня на землю. Глаза его потемнели, ноздри раздувались, щеки окрасил нежный румянец… Господи, да он был возбужден, чисто по-мужски возбужден! Взгляд мой сам собой метнулся с лица ниже… Да, там все было еще очевиднее. Даже плотные джинсы не могли скрыть силу его желания.
– Послушай… – я растерялась и, пожалуй, была напугана.
Он перебил меня жестом и, тронув себя за уши, покачал головой, потом так же указал на рот – и вновь отрицательное качание. Глухонемой? В лесу? Но как же он тогда слышал моих преследователей? В том, что их тогда не было видно, я была убеждена. Загадка… А он уже повернулся и опять легко и практически бесшумно двинулся в одном ему известном направлении, обернулся, поманил. Потом, отвернув манжет, показал на часах половину круга, а после пошевелил пальцами руки, изображая ходьбу. Ясно. Ходу осталось на полчаса. Вот только до чего?
Это был большой добротный пятистенок, срубленный из таких толстых бревен, что я искренне поразилась, как их удалось положить друг на друга. Крана поблизости не было, дороги, по которой он мог сюда доехать, тоже… Вертолет? Не очень верилось. Во дворе бегали куры, в теплой луже лежал поросенок, которого дразнила тройка малышей от трех до шести лет – таких же кудрявых и русоволосых, как мой проводник. Увидев его, они сначала обрадовались, а потом, когда в калитку следом вошла я, засмущались и, потоптавшись, стайкой бросились в дом. Мы уже почти подошли к нему, когда на крыльцо вышел высокий кряжистый мужчина, совершенно лысый, но почти до глаз заросший буйной рыжей бородищей. Костистый череп дочерна загорел, как, впрочем, и лицо, руки, грудь в вырезе распахнутой рубашки.
– У нас гостья, Никита? – проговорил медленно, с расстановкой.
Юноша кивнул. Прочел вопрос по губам? А потом быстро задвигал пальцами, видимо посвящая отца – а это, несомненно, был он – в подробности нашей встречи.
– Понятно. Враг Петренки – друг нам. Ты правильно рассудил, Ника.
Я вздрогнула. Редко когда Никит называют этим женским именем крылатой богини Победы. Собственно только одного такого и знала… Бородач тем временем перевел взгляд на меня.
– Не местная, – утверждение, а не вопрос.
– Нет, не местная. Из Москвы.
Присвистнул.
– Далеконько занесло…
– Да уж… – я вымученно улыбнулась.
– Как вас звать-величать, гостьюшка?
– Мария Александровна… Маша…
– А я Михаил Иванович, почти Медведь. Вот ведь какая сказочка получается, – задумался, глаза острые, умные, решительные. – Мариша! – это уже в дом. – Собери там поесть. Гостья у нас, – и снова мне. – Проходи. Милости просим.
Я шагнула мимо него в темные сени. Услышала, как он крякнул за спиной ворчливо, и тут же почувствовала, как меня ловко освободили от пистолета, засунутого сзади за пояс джинсов.
– Тяжелая артиллерия, Мария Александровна?
Я рассмеялась.
– Оружие скорее психологическое, Михаил Иванович. Вряд ли когда смогу во что-то живое выстрелить.
– Тогда, не обессудь, оставлю-ка я его до времени себе.
– Спасибо, – несколько невпопад, но совершенно искренне ответила я и переступила порог горницы.
Именно так и хотелось назвать эту просторную светлую комнату. Белоснежные, вручную вышитые занавески на окнах, иконка в углу, под ней мерцает лампада, громадная выбеленная печь, светлое дерево выскобленного добела стола, румяные мордашки русоволосых детей и, наконец, сама хозяйка – не по моде пышная, но донельзя уютная и какая-то теплая, в нарядном домашнем платье, причудливо расшитом по подолу, рукавам и у открытого ворота. Накормила она меня до отвала. Давно так вкусно не ела. От еды словно опьянела, глаза стали слипаться, но этого счастья позволить себе пока не могла.
– Михаил Иванович, как мне в Энск от вас попасть?
– Эвон! В Энск! – задумался. – Чего тебе там делать-то?
– Ждут меня. Волноваться будут. Да и улетать мне завтра, то есть уже сегодня… – я прикрыла ладонью рот.
– Плохи дела. Ну да посмотрим, что тут можно сделать.
Поднялся из-за стола, грузно, словно и вправду медведь, двинулся вглубь дома. Я тоже встала, поблагодарила, но за хозяином не пошла – не приглашали. Вышла на крыльцо, потом во двор. Вечерело. Солнце уже убралось за острые пики елей. Даже воздух стал другим. Из дверей сарая выглянула пестрая добродушная морда коровы, и я решила подойти поближе.
Внезапно какой-то совершенно чуждый всему окружению звук нарушил идиллию этого богом забытого уголка. Я обернулась на него, задрала голову, и глаза мои полезли на лоб – из верхушки покрытой тесом крыши, тихо жужжа, выдвигалась параболическая антенна…
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – несколько не к месту пробормотала я и присела на выщербленный пень, на котором хозяин, видно, колол дрова.
Там он и застал меня, когда через четверть часа появился на пороге дома. Хмыкнул, проследив за моим обалделым взглядом, глянул с затаенным весельем – мол, что, думала – мы здесь только и умеем лаптями щи хлебать?
– Вертолет еще не вернулся из Якурима. Так что раньше завтрашнего утра ничего не выйдет…
– Что за вертолет? – внезапно забеспокоилась я.
– Не кипеши. Не сегодня улетишь в эту свою Москву – так завтра. Может, так оно и лучше будет… – туманно завершил разговор он и, развернувшись, пошел обратно в дом. Однако на пороге обернулся.
– Переночуешь на сеновале. Там тебе удобнее будет. Мариша все нужное даст – одеяло там, подушки.
– Спасибо.
Через полчаса я уже с блаженным вздохом растянулась на ароматной травяной постели. Какое-то время обдумывала возможность сходить и попроситься позвонить домой или хотя бы Славе Ильченко в Энск, но почему-то забоялась и вскоре уже начала дремать. Не знаю, что меня разбудило, может, ветер зашумел в верхушках темных деревьев? Или все-таки это сделал Ника? Как ни бесшумно он ходил, но в моем нервозном состоянии даже звук его дыхания способен был заставить меня вскочить с колотящимся в груди сердцем. Парень сидел совсем близко – протяни руку и коснешься.
