Текст книги "Репей в хвосте (СИ)"
Автор книги: Александра Стрельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Один бог знает, что это вдруг меня потянуло на воспоминания. Хотя… Приближался день, когда мне и Наташке – дочь я родила в собственный день рождения, сделав сама себе подарок на всю жизнь – должно было стукнуть по более или менее значимой дате – ей двадцать один, а мне сорок. И день этот было не объехать и не обойти. «Может, пронесет!» – тайно молилась я каждый раз, и каждый раз напрасно. Но в этом году я была твердо намерена избежать обычного нашествия огромного количества званных и незваных гостей. Тем более, что, как говорят, женщине справлять сорокалетие – плохая идея. Почему – не знаю, но вот почему-то так.
Наташа планировала пока остаться в Париже, а мне внезапно, спустя почти пять лет, позвонила моя старшая сестра… Я пригласила ее с семьей к себе на дачу и собиралась тихо и добропорядочно попить чайку с тортиком, позвав еще, быть может, только Перфильева, ну и, конечно, Ивана… Хотя и это уже… Но уж его-то удалять из дома я точно не собиралась, даже ради того, чтобы, наконец, заслужить хоть толику одобрения от одного из членов моей в какой-то степени бывшей семьи! Более того, если копнуть глубже, я даже испытывала тайное желание узнать, что же о нем будет сказано… Смотрины? Смешно!
Василек встретил меня угрюмо.
– Ты собираешься испортить мне твой день рождения! – объявил он, едва я распахнула дверцу машины.
Я рассмеялась, поражаясь неисповедимости детской логики.
– Но это все-таки мой день рождения…
– Так что, даже дядя Стас не приедет?
Я покрылась мурашками ужаса, представив себе прибытие Стаса со товарищи в разгар мирных посиделок в обществе Иры, ее мужа, полковника полиции, и их дочери с ее супругом, которого я вообще не знала.
– А дядя Пуп? А Борисыч? А Куклюша? – продолжал допрашивать меня сын, и мне становилось все хуже.
– Не приставай! Я просто хочу нормально…
– Ах, НОРМАЛЬНО! – глянув на меня, как на душевнобольную, перебил Вася и удалился не оборачиваясь.
– Дядя Пуп и Куклюша? – брови Ивана изогнулись над смешливо сощуренными глазами.
«До чего же хорош!»
Линялая футболка обтягивала его совершенный торс, а вытертые джинсы… М-м… Ох грехи наши тяжкие! Вздохнув, я побрела в дом, тем не менее, твердо намеренная осуществить свой план. Я позвонила сестре, Перфильеву и отключила мобильник. Автоответчик дома уже должен был объяснить всем желающим, что меня вообще нет в Москве. Короче, залегла на дно и даже ушки спрятала.
Утро своего дня рождения я встретила в напряжении – до конца не верилось, что мне все-таки удалось уйти от «хвоста». Где-то около полудня, когда я в пятнадцатый раз поправляла белоснежную скатерть под симметрично расставленными столовыми приборами, со стороны улицы забибикала машина. Я начала спускаться с террасы, на которой и был накрыт стол, когда черная волга неторопливо въехала на подъездную дорожку.
Сестра почти не изменилась за то время, что мы не виделись. Ирина была старше на семь лет, и, в отличие от меня, ее никто и никогда не принял бы за девочку-подростка. Она была статной, представительной дамой, что вполне соответствовало ее должности главного врача одной из московских больниц. Ее муж, Михаил Репняков, которого я видела до этого всего один раз, был с ней почти одного роста. Крепко сбитый, широкоплечий и кряжистый, с симпатичным, добродушным лицом, на котором привлекали внимание ухоженные рыжеватые усы. Следующей из машины выбралась моя племянница. Лида, обладательница роскошной русой косы, старше Наташки на три года и уже год как замужем. А вот и ее супруг… Я знала только, что его зовут Коля. Он оказался высоким, несколько нескладным парнем с длинными руками и ногами и довольно-таки неприятным выражением самодовольства на вытянутом, узконосом лице.
– Здравствуйте, – чувствуя себя до крайности неловко промолвила я. – Как добрались?
– Спасибо. Прекрасно. Поздравляю тебя, Маша с днем рождения, – Ирка быстро мазнула меня губами по щеке и вложила в руку небольшой сверток. – Прости, чем богаты… – быстрый взгляд на двухэтажный деревянный дом, потом по участку, заросшему соснами и травой.
Мне сразу захотелось начать оправдываться и все объяснять. Так бывало со мной даже в детстве, когда Ирка находила у меня среди вещей что-то новое… Это своего рода дар божий, уметь так… Стоп!
– Проходите, пожалуйста! Вася, иди поздоровайся со своей тетей!
Мой мрачный отпрыск выбрался откуда-то из угла и, нахохлившись, мужественно перенес процедуру взаимного представления.
– А это Иван, воспитатель Васи. Иван, это моя сестра Ирина…
Михаил Репняков шагнул навстречу и первым протянул руку.
– Михаил, очень приятно.
– Иван, – он ответил на рукопожатия и отступил в сторону, явно не желая оставаться в центре внимания.
– Лидия, – вдруг заговорил Николай. – Я забыл в машине очки. Принеси, будь добра.
Племянница вскочила и поспешила по ступенькам вниз, а ее супруг, как мне показалось, победно осмотрел собравшихся, будто хвастаясь проделанной работой. И если раньше он был мне лишь безотчетно неприятен, то с этой минуты стал просто-таки противен. Если бы он был моим зятем…
«Он не твой зять», – напомнила я сама себе и изобразила на лице вежливую улыбку.
– Прошу вас, располагайтесь. Для обеда, наверно, еще рановато… Может, хотите чего-нибудь попить холодненького? Жарко…
– С удовольствием.
«О господи!» – я поплелась к холодильнику, а когда вернулась, неся поднос, полный запотевших бокалов с апельсиновым соком, моя сестра как раз приступила к допросу Ивана.
– Домашний воспитатель – не самая распространенная профессия среди мужчин.
– Мне она нравится, – он улыбнулся, но я увидела в его глазах напряженность.
– Вы получили какое-то специальное образование?
– Нет… – удивившая меня неуверенность, потом уже тверже. – Нет.
– Но тогда как…
– Иван работает в гимназии, где учится Вася, – встряла я, убеждая себя, что не столько желаю защитить его, сколько беспокоюсь за собственную шкуру: если Ирина узнает, кем на самом деле работает он в школе – мне крышка. Все время, что она после этого сочтет возможным провести здесь, будет посвящено наставлению меня на путь истинный.
– Вот как! Мне казалось, что мальчик младше…
– Чужие дети быстро растут, – миролюбиво заметил Михаил и улыбнулся мне.
Я с облегчением ответила на его улыбку.
– А где Наташа? – Лида робко подняла на меня глаза. – Я думала, она будет здесь.
– Она в Париже, – я помялась. – У своего отчима.
– И ты отпустила ее одну? – в голосе Ирины негодование смешивалось со священным ужасом, и я разозлилась.
– Он не имеет привычки есть молоденьких девушек.
– Но он…
– Об остальном знаем ты и я, Ириша. Вряд ли будет целесообразно…
– Ты права, – поспешно подтвердила сестра и почему-то опасливо глянула на мужа своей дочери.
«Неужели боится, что он узнает? Но как это может…»
Я не додумала свою мысль, потому что Николай, все это время не сводивший глаз со стакана с соком, словно собирался его вскипятить взглядом, внезапно поднял голову. Быстро глянул сначала на сидевшую опустив голову жену, а потом на Ивана, замершего у перил террасы, так чтобы не терять из виду игравшего на лужайке Васю.
– Давайте чего-нибудь выпьем? – предложила я и тоже удостоилась его холодноватого взгляда.
– Мы с женой не пьем.
– Да я, в общем, тоже, но…
– Как здесь покойно, хорошо, птички поют… – мечтательно произнес вдруг Михаил, откидываясь на спинку, и вытягивая над головой руки.
Я кашлянула.
– Мы уже много лет снимаем на лето эту дачу.
– За сколько? – Ирина насупила изящно выгнутые брови.
– Это дом моего хорошего знакомого, так что плата символическая.
– А что же он сам? – недоверие.
Я пожала плечами.
– В это время года он предпочитает Подмосковью юг Франции.
– Хорошо ему.
– Неплохо…
«И зачем я решилась на это безумие? Все равно, как ни старайся, я буду для них белой вороной, уродом, в каждой семье не без которого…»
И словно в ответ на мою невысказанную жалобу за забором загудела машина.
– Дядя Вася приехал, – Василек первым добежал до калитки и удивленно замер.
Да, это оказался явно не Перфильев…
– Вы будете Мария Лунева? – из открытого окна «Газели» на меня деловито высунулся незнакомый парень в синей спецовке.
– Ну я…
– Распишитесь здесь и покажите куда грузить.
Я автоматически поставила закорючку в указанном месте, и лишь потом спохватилась.
– Грузить?
Но водитель уже выпрыгнул из кабины, а после и он, и его товарищ, тем временем успевший открыть заднюю дверцу грузовичка, подхватили по какому-то стеклянно звякнувшему ящику и пронесли их мимо меня на участок.
– Куда ставить, хозяйка?
– Что это? – тупо спросила я, труся за ними и отчаянно не желая верить тому, что видели мои глаза.
Оба мужика даже приостановились, удивленно задрав брови.
– Водка, мадам! Как заказывали, целых двадцать ящиков родимой!
Я подняла голову и встретилась с пятью парами удивленных глаз, наблюдавших за началом разгрузки. Выбрав среди них те, что смотрели на меня с наибольшей симпатией, я попросила слабым голосом:
– Иван, вызови, пожалуйста, «скорую».
В мгновение ока он сказался рядом.
– Тебе нехорошо?
– Нет, со мной все просто прекрасно. Отлично! Великолепно!! А медики… Медики наверняка понадобятся тем, кто скоро сюда понаедет, чтобы выпить все это. Кстати, Ириша, ты ведь врач… Сколько нужно человек, чтобы без опасности для здоровья выпить двадцать ящиков, а стало быть… – по-моему у меня начинался бред, – стало быть двадцать помножить на двадцать… Это будет… Это будет…
– Четыреста, – вдруг подсказал Михаил, с веселым оживлением наблюдавший за происходящим.
– Точно, – я некультурно ткнула в него пальцем. – Никогда не была сильна в математике. Так вот, сколько нужно человек, чтобы выпить четыреста бутылок водки? – я внезапно задумалась. – Правда, наверняка в их планы не входит совершить сей подвиг за один день. Иначе ведь придется посылать гонцов в ларек…
* * *
Через час прибыл Перфильев, а сразу следом за ним грузовик с уже напиленными дровами, потом второй, в котором привезли парную свинину, лук, несколько литров уксуса и белого вина, перец, соль… Выложенный последним пакет с лаврушкой доконал видно не только меня.
– Мы немедленно уезжаем, – Ирина поднялась со стула, на самом краешке которого сидела все это время, выпрямив напряженную спину и прижав к бокам локти.
Я затосковала настолько, что даже не стала возражать. Но, как оказалось, возражения все же были.
– Если хочешь, могу подвезти тебя до станции, – вполне миролюбиво откликнулся Михаил и вопросительно приподнял бровь, встретив мой изумленный взгляд. – Машенька, вы ведь не будете против, если мы задержимся?
– Нет, конечно, но…
– Ты хочешь, чтобы наша дочь видела все это… свинство? – задыхаясь в поисках достойного определения, Ирина неопределенно махнула рукой, случайно указав при этом именно на то место, где на траве в тенечке среди водки и прочих припасов, возвышалась гора мяса, которое быть может еще сегодня хрюкало. Я тоже невольно хрюкнула, тем самым обратив праведный гнев сестры на себя. – Я не обвиняю тебя, Мария! В конце концов, кто мы такие, чтобы ради нас менять свои привычки…
И Ирина двинулась вниз по ступенькам, следом было пошел Николай, но остановился, заметив, что жена его не двинулась со своего места. Бедняжка сидела, втянув голову в плечи и опустив глаза, словно в надежде, что так ее не заметят.
– Лидия? – Николай был удивлен ее пассивным неповиновением настолько, что мне немедленно захотелось дать ему в нос.
– Мы с Лидочкой хотели бы остаться, правда, дочка?
– Да.
– Миша!!
– Ирусик, сколько лет на тебе женат, столько слышу страшные истории о вакханалиях, которые творятся у твоей сестры… И черт меня побери, если я соглашусь уехать в тот самый момент, когда все только начинается!
Я разозлилась.
– Это вам не балаган, Михаил. А мои друзья не дрессированные уродцы.
Он смутился и выставил перед собой раскрытые ладони.
– Маша, Маша, не мастак я говорить, так что уж простите, если брякнул что не так. Я не имел ничего… На самом деле…
– Ладно, чего уж там.
– Так нам с Лидушей можно присоединиться? Мы не покажемся чем-то чужеродным?
Я вдруг развеселилась, все стало легко и просто, хотя бы потому, что бояться мне уже было абсолютно нечего.
– Вы еще посмеетесь над своим вопросом часа через четыре, если, конечно, вспомните о нем.
Глава 3
– Это, и правда, будет вакханалия? – вопрос застал меня врасплох, когда я рылась в сарайчике возле летней кухни в поисках запрятанного туда еще в прошлом году большого чугунного котла, в котором Куклюша обычно варила детям чудесный кулеш над костром.
Я невольно вздрогнула и больно прищемила палец, уронив на него какую-то железную растопырку, назначение которой уже давно забылось. Иван, пригнувшись, шагнул внутрь и, отстранив меня, сам принялся разбирать завал. Засунув в рот пострадавший палец, я смущенно глядела на его обтянутую светлой рубашкой спину.
– Ты испачкаешься.
– И то верно. Переоденусь, а потом помогу. Ничего не трогай без меня.
– Где Василек?
– Занял стратегический пост в развилке дерева у ворот. Ждет. Маша, быть может, его стоит увезти, если… – он поднял на меня глаза и твердо закончил. – Водки слишком много.
– Не волнуйся. Дети даже для этих обормотов – святое. Малышей здесь всегда бывает очень много. У одной Куклюши их своих пятеро, да столько же приемышей.
Иван присвистнул.
– А дядя Пуп?
– О! Наверняка, это его стараниями сюда понавезли все это. Чувствуется рука профессионала. На самом деле его зовут Яков Крыштовский…
– Тот самый Крыштовский?
Я кивнула.
– Как же он превратился в Пупа? – улыбаясь, спросил Иван.
– Когда Наташка была еще совсем маленькой, Яша как раз совершенно свихнулся на поп-музыке. Некоторое время он честно не понимал, почему его… гм… пение не пользуется популярностью, но потом с дружеской помощью до него наконец-таки дошло, что его истинное дарование совсем в другом. Решившись переквалифицироваться, он мгновенно стал одним из лучших продюсеров Москвы… В общем, Наташка только и слышала от него: поп-рок, поп-звезда, поп-стиль. Поп в ее детской головенке как-то переделался в Пуп… Теперь Наташка Яшку уже так не зазывает – взрослой стала, а Васька с ее подачи только «дядя Пуп» его и зовет.
– Понятно, – смеясь вместе со мной, ответил Иван. – И сколько всего ожидается гостей?
– Не знаю, кто сможет выбраться на этот раз. Все они уже в несколько иной весовой категории… Но Стас будет наверняка, а в его банде человек пятьдесят не меньше. Это не считая детей.
– Банде?
– Увидишь все сам. Уже скоро. Иди, правда, переоденься… И будь сегодня начальником моей стражи. Когда эти лоботрясы наклюкаются, мне может понадобиться твердая рука и ясный ум.
– Я присягаю вам на верность, госпожа моя… И если бы здесь не было так грязно, а это, – он оттянул двумя пальцами штанину, – не были бы мои единственные приличные брюки, я бы даже преклонил колено…
– Иди уж… Ланселот Таврический!
* * *
Мне никогда не нравились действа, явно рассчитанные на публику, но сейчас, когда по неширокой дороге, занимая ее практически целиком, к моей даче неторопливо перла колонна сверкающих хромом и немыслимыми росписями чопперов, я в который раз испытала что-то вроде гордости. Обернувшись, я быстро взглянула вверх, на террасу, с которой за происходящим наблюдала семья моей сестры. Спектр чувств, открыто читавшихся на их лицах, был достаточно широк – от откровенного ужаса у Ирины, до ничем не замутненного восторга на миловидном личике ее робкой дочери. Перфильев, брошенный мной в самое пекло – развлекать разговором Иркиных родственников, поглядывал на своих подопечных несколько покровительственно – он уже не раз видел подобное.
– Это к нам, или пора звонить в полицию? – рядом возник чуть запыхавшийся Иван, на ходу заправляя футболку в джинсы.
– К нам, к нам… – вздохнула я. – Вы все еще готовы приступить к своим обязанностям, господин начальник замковой стражи?
– Как никогда, госпожа моя! – расправив плечи и скрестив руки на груди, возвестил он, и я как дурочка уставилась на его вздувшиеся узлами бицепсы.
Больше всего меня потрясало в нем именно отсутствие нарочитости. Он был так же естественен в великолепии своего сильного развитого тела, как, скажем, пантера, лениво потягивающаяся в тенечке после сытного обеда. Никому ведь и в голову не придет, что в свободное от охоты время этот мощный зверь тайком от наблюдателей качает мускулы! Иван никогда не придерживался никаких диет, никогда не занимался специально в залах, лишь с удовольствием подолгу плавал, бегал и играл с моим неугомонным сынишкой, колол дрова…
Правда однажды, встав необычно рано, я видела, как он делал зарядку вместе с Васильком, и отточенная верность его движений сразу прояснила для меня, что, по крайней мере, раньше этот человек тренировался много и регулярно, и, как мне почему-то казалось, не для того, чтобы покорять горой накачанной мышцы женские сердца.
Что я о нем знала, кроме тех крох, которые передо мной рассыпал Чертопыльев? Я вдруг поняла, что от него самого-то как раз не слышала ни слова, ни намека на его прошлую жизнь. Кто он такой? Мной вдруг на мгновение опять овладело беспочвенное и особенно острое в своей необъяснимости беспокойство. Страх, который так и не оставил меня до конца после того нападения в аэропорту, а лишь таился где-то в глубине, как огромный сом в омуте под корягой, иногда начинал ворочаться, но был, видно, так велик, что даже от этих слабых движений рябь шла по всей поверхности.
Поначалу я было думала обратиться если не за помощью, то, по крайней мере, за советом. Но потом поняла, что оно того не стоит. Ни доказательств, ни твердой уверенности в том, что это действительно не было глупой шуткой или простой попыткой ограбления. Осознав это, я решилась ждать, при этом, естественно, соблюдая максимально разумную осторожность. Отмерив срок в три месяца, я убедила себя в том, что если за это время больше ничего не произойдет, значит, мои подозрения касательно наших спецслужб – чистый бред, и эпизод носил хоть и малоприятный, но разовый характер, а раз так, то и вспоминать о нем нечего. Если же попытка повторится… То мне после нее или уже будет все равно, или же появится повод начать действовать. Да тогда и информации на руках будет побольше.
Любой разумный человек наверняка посмеялся бы над моими выводами, но такова уж я была. Страус чистой воды – сунула голову в песок, не рыпаюсь и, затаив дыхание, надеюсь, что тем временем все уляжется, забудется, ошибка вскроется, виновные понесут наказание… Я очнулась от того, что не меньше сотни голосов за воротами заревели на всю улицу: «Happy birthday to you!» Иван распахнул обе створки, и народ неспешно потек на поляну перед домом.
– Клин, ты и твои ребята занимаются сегодня кострами. Пельмень, ты уже видишь, где лежит мясо? Тара, чтобы его замариновать, надо полагать, в обычном месте. Бери в помощь, кого нужно. Персоль – ты с братьями ответственный за палаточный городок. Та-ак, кажется все?
– Ты забыл поздравить маму с днем рождения, дядя Стас, – Василек уже терся рядом.
– Вот! То-то я чувствую! Старый стал, память уже совсем не та, – лукаво усмехаясь и поводя своими бархатными черными глазищами, Стас двинулся в мою сторону. – Дозвольте облобызать ваш подобный полной луне пупок, о восхитительнейшая Мария Александровна!
– Иди к черту! – весело огрызнулась я, наизусть зная весь ритуал.
Впрочем, остальные тоже знали его назубок, и с нетерпением ждали продолжения. Все, кроме Ирки и ее домочадцев… И кроме Ивана, который с непроницаемым лицом наблюдал за происходящим. Я подмигнула ему, но он лишь дернул уголком рта в ответ, что могло претендовать разве что на свежезамороженный полуфабрикат улыбки. Я вопросительно вскинула брови.
– Он может быть септическим, – очень серьезно пояснил Иван.
Я рассмеялась и перевела взгляд на возмущенного Стаса.
– Ты слышал, что говорит этот достойный человек? Давно ли ты выгнал из своей шевелюры последнюю вошь, нечестивый?
– Кто сей нахальный отрок? А, Машуня? – и Стас упер здоровенные кулачищи в свои объемистые бока.
– Начальник дворцовой стражи госпожи, – Иван легко поклонился в мою сторону и вновь выпрямился – весь олицетворение власти и силы, только в глазах быстрые всплески иронии.
– В таком случае вызываю тебя на поединок, о грозный воин! Мы будем биться за честь поцеловать…
– На чем биться-то станете? – деловито спросил Перфильев, украдкой стаскивая галстук, который я битых два дня уговаривала его надеть в честь приезда Ирины, и пряча его в карман.
– Решать госпоже.
– Паж! – я ткнула пальцем в Василька, и он вытянулся в струнку, радостно принимая правила новой, внезапно затеявшейся игры. – Принеси из дома… – я склонилась к его ушку, и через мгновение он уже мчался по ступенькам в дом, заливисто хохоча.
– Ну что ты там еще придумала, негодница, – проворчал Стас, супя свои густые черные брови.
– Сейчас узнаешь, задира.
Василек вернулся через минуту, таща за уголки две пузатые подушки. Гости возбужденно загалдели.
– Настоящая дуэль на подушках! – Стас страшно завращал глазами. – Это оружие по мне! Готов ли встретиться с судьбой, презренный?
– Да победит сильнейший, – удобнее ухватывая свое орудие, откликнулся Иван.
Дети, уже пробравшиеся в первые ряды, радостно заверещали, когда забияки, вращая над головой подушками, как пращами, начали сходиться. Впрочем, все закончилось обидно быстро. Подушка, которой, на мой взгляд, излишне энергично орудовал Иван, подставляя под ответные не менее увесистые удары соперника, то спину, то плечо, внезапно лопнула, окутав черноволосого, облаченного в черную майку и традиционные кожаные штаны Стаса облаком белоснежного пуха. Это моментально сделало его похожим то ли на падшего ангела, то ли на курицу обвалянную в мазуте. Вытирая выступившие от безудержного смеха слезинки, я замахала рукой.
– Брек! Победа за очевидным преимуществом присуждается дворцовой страже! Но за порчу хозяйского имущества сей воин будет наказан и сдвинут в хвост очереди!
Стас, отряхивавшийся от перьев, вскинул кудлатую голову и немедленно показал недавнему противнику язык.
– А ты, септический друг мой, будешь предпоследним!
– Где справедливость? – возмущенно заголосил строптивец, но его уже оттеснили.
Целование пупка, ради хохмы и, надо признать, в изрядном подпитии устроенное несколько лет назад и в шутку же повторенное на следующий год, неожиданно стало одной из традиций, с различными вариациями неукоснительно соблюдавшейся каждый раз. Здесь, конечно, попахивало плагиатом, но целовали мне не колено… К тому же у Маргариты пупок проколот не был…
Маленькое серебряное колечко было памятью о прошлом, и мне не хотелось с ним расставаться, хотя иногда, когда я представляла себя лет эдак в восемьдесят, украшенную все той же милой сердцу «фенечкой», меня бросало в дрожь. А теперь я покорно задрала рубашку, открывая доступ к сей священной реликвии. К тому моменту, когда колено передо мной преклонил Иван, мой живот уже почти потерял чувствительность от звонких «чмоков», которыми энергично награждали его последние полчаса. Но я все же почувствовала не только теплоту и мягкость его губ, но даже едва ощутимую ласку дыхания…
А потом он встал и отошел от меня в гущу гостей, где его тут же окружили какие-то молоденькие девицы. Я отвернулась.
– Тебе придется повесить на него табличку «Занято».
Стас, как оказалось, следивший за выражением моего лица, на котором внезапно проснувшаяся ревность, скорее всего, читалась как в открытой книге, подмигнул шутливо, не заметив, что слова его задели меня. Настолько сильно, что, вытерпев в шумном обществе моих многочисленных друзей-приятелей, которые все прибывали и прибывали, еще пару часов, я незаметно даже для самой себя оказалась одна на тропинке, что вела от задней калитки дачи в сторону леса.
Вечерело. Пока я шла через луг, касаясь рукой высоких трав, было еще довольно светло, но под сводами леса уже совсем стемнело. У меня есть здесь одно любимое место, которое я неизменно навещаю в каждый свой приезд. В пяти минутах от опушки, если не идти тропкой, которая убегала правее, а через лес, прямо, сосны вдруг шарахались беспомощно шаря оголенными корнями над крутым песчаным обрывом. Словно кто-то огромный топнул здесь ногой, и часть леса провалилась ниже этажом…
Я остановилась, глядя на темнеющее небо, на еще подсвеченные уходящим солнцем облака, потом села между корнями исполина, укутанного в янтарную чешуйчатую кору-кожу, и обхватила колени руками. Очнулась, когда последний луч солнца, погаснув, окунул землю в ночь. Сразу стало много холоднее, откуда-то из глубин тревожно шепчущего леса потянуло промозглым сквозняком, и я поднялась, недоумевая, как это черт занес меня сюда так поздно… И в то же мгновение чья-то неслышная тень надвинулась на меня. Потеряв равновесие, я оступилась и заскользила вниз, в черный провал, что огромным дремлющим зверем дышал подо мной.
Это соскальзывание показалось мне медленным, как в кошмаре, когда снится, что бежишь, спасаешься от чего-то ужасного, но как ни рвешь жилы, двигаешься, словно в густом желе… Правда, мгновение спустя все вокруг снова стало реальным, и я, вскрикнув, полетела вниз.
Но видимо миг, когда время вокруг, казалось, замедлило свой бег, что-то изменил в небесных раскладах. То ли завязался узелок на ниточке моей жизни, запутав ее в руках древних богинь – вершительниц судеб, то ли куда-то завалились ножницы, которые должны были отрезать отпущенный мне срок… Как бы то ни было, я не рухнула прямо в черный провал подо мной, а, пролетев совсем немного, задела сплетение корней сосен-гигантов, что росли наверху, и мертвой хваткой отчаяния вцепилась в них.
Я висела, боясь не только крикнуть, чтобы позвать на помощь, но и просто дышать, с ужасом ожидая момента, когда пальцы мои начнут неметь и медленно разжиматься, пропуская сквозь себя шершавое корневище… Как вдруг сверху посыпался песок, я услышала едва уловимый вздох облегчения, живые веревки, на которых я висела, дрогнули, и чьи-то руки потянули меня наверх. Через мгновение я уже вновь была на траве среди сосен, в объятиях своего спасителя, в котором с безошибочностью влюбленной женщины узнала Ивана…
– Дурочка, ты же едва не погибла! Что ты здесь делаешь впотьмах?!
– Сама не знаю…
– Ты споткнулась?
– Н-не знаю. Наверно меня что-то испугало… Ты никого не видел?
– Нет. А что, кто-то был здесь?
– Нет. Неважно. Как ты-то здесь очутился?
– Ты весь вечер была какая-то потерянная, а я еще не подарил тебе свой подарок… В общем я пошел за тобой, правда не сразу – никак не мог вырваться…
– Ты имеешь бешеный успех у дам, – ядовито заметила я, поражаясь своей способности думать о подобной ерунде, когда сама я только что чуть богу душу не отдала. Наверно разговоры об особенностях женской логики не совсем уж беспочвенны.
– В тот момент моей парой был муж твоей племянницы, – в темноте я почти не видела его лица, но по голосу поняла, что он улыбается. – Этот милейший молодой человек пытался выяснить у меня, хороша ли ты в постели, и не буду ли я в обиде, если он приударит за тобой.
– Вот… – от возмущения я потеряла дар речи.
– Я сообщил ему, что ты имеешь привычку кусаться до крови, а для разогрева предпочитаешь приковывать партнеров к батарее и пускать в ход плеть…
– Ты правда это сказал?
– Шучу. Просто сделал ему небольшое внушение и побежал за тобой, но ты уже пропала. Василек водил меня на это место, и я решил поискать здесь. Уже видел твой силуэт на фоне неба, потом споткнулся, а когда поднял глаза, ты исчезла… Как же я перепугался, дуреха ты, дуреха!
– А уж как перепугалась я сама, – судорожно всхлипнув, призналась я, осознавая, что только благодаря несвоевременному, то есть что я говорю – своевременному появлению Ивана осталась жива – не желая иметь свидетелей, убийца предпочел уйти, не завершив начатое.
– Ну не реви, все, слава богу, благополучно. Ты не ударилась, цела?
Я покачала головой.
– А что это за подарок, о котором ты говорил?
Он рассмеялся с явным облегчением – еще не встречала мужчину, который мог бы спокойно переносить потоки женских слез.
– На, держи, только тут не видно ни фига.
– Что это?
– Я заметил, что у тебя почти закончились те духи, которыми ты все время пользуешься, а мне очень нравится этот запах…
– Иван, это же очень дорого! Ты с ума сошел!
– Нехорошо считать деньги в чужом кармане… И вообще мне этот эпизод в пьесе «Вручение подарка» всегда не нравился. Может, мы его опустим и сразу перейдем к следующему?
– Я, кажется, забыла, что должно быть потом. Ты… Ты не напомнишь мне?
– Ты должна сказать: «Спасибо тебе!» и поцеловать…
– А что после?
– Я поцелую тебя в ответ.
– И?
– Ты или залепишь мне пощечину, или мы займемся любовью прямо здесь и сейчас.
– Здесь нет батареи, и ты забыл принести плеть, – слабеющим голосом пролепетала я, чувствуя, как тысячи крохотных иголочек-пузырьков начинают щекотать мое тело изнутри, словно вся кровь в одно мгновение обратилась в шампанское.
Он рассмеялся низким приглушенным смехом, медленно привлекая меня к груди, и поцеловал… Поцелуй словно стал мостиком от цивилизованной рассудочности к… К чему? Я сама до конца не могла понять это, испытав подобное и с такой силой, пожалуй, в первый раз. Начавшись мягким касанием, уже через мгновение поцелуй этот стал голодным и требовательным, заставляя меня дрожать и прижиматься к Ивану. Я запустила пальцы в его волосы и с наслаждением сдернула сдерживавшую их резинку – боже, как давно мне хотелось это сделать. Безумие бурлило в крови, и я, как кошка о пузырек валерьянки, привстав на цыпочки, жадно терлась о его бедра своими. Сходя с ума от наслаждения, скользила ладонями по эластичным мышцам его спины, охватывала упругие ягодицы, потом принялась стаскивать с него футболку, рассерженно дергая глупую вещь… Наконец что-то треснуло, и ткань подалась.
– Ты ее порвала! – с веселым изумлением шепнул он, но мне было все равно. Я порвала бы и джинсы, если бы это было по силам.
Его плоть была тяжелой и бархатистой, и прикосновение к ней окончательно лишило меня рассудка. Я отдалась ему прямо на траве, среди корней дерева, только что спасшего мне жизнь, позабыв обо всем на свете, кроме безмерной, ни с чем не сравнимой радости от его страсти, нетерпения и почти мальчишеской торопливости, с которой он стремился коснуться меня, овладеть мной…
Полнота жизни – вот что ощутила я чуть позже, когда лежала под его еще вздрагивавшим последними спазмами страсти телом, уперев немигающие глаза в небо, покрывшееся мелкими звездочками, словно мурашками. Я хотела жить, и не собиралась позволить каким-то неизвестным сволочам покончить со мной. Они объявили мне войну? Ну что ж! В конце концов, война – это в какой-то степени моя профессия. У войны свои правила и своя бессмертная душа. Она бесцеремонна и эгоистична, откровенна и бесчестна, глупа и хитра… В конце концов она баба! Смерть – баба. И война тоже – баба! Я не любила ее, презирала, но понимала. Итак – а la guerre come a la guerre! И да здравствует фамильное упрямство!
