Текст книги "Репей в хвосте (СИ)"
Автор книги: Александра Стрельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Иван зашевелился, приподнялся надо мной, и я встретила его столь воинственным поцелуем, что он рассмеялся.
– Как самочувствие? – он нежно отвел от моего лица растрепанные волосы, в которых наверняка можно было устроить гнездо – травы и веточек в них понабилось более чем достаточно.
– Не дождетесь!
– Вставай, земля, наверно, холодная.
– Не больно-то ты беспокоился об этом десять минут назад.
– Прости.
– Дурачок! – я поцеловала его еще раз, а потом еще…
– Остановись! Стой! Прошу пощады! – он застучал ладонью по земле рядом с моим ухом, как борец по татами. – Даже Гераклу, говорят, нужны были передышки между его подвигами.
– Помнится, их было двенадцать, – ласковой кошечкой уточнила я, и он возмущенно вытаращил глаза в ответ, а потом легко поднялся сам и, подхватив за руку, поставил на ноги и меня.
– Ты поверишь мне, если я скажу, что совсем не собирался делать это?
– Что это? Заниматься любовью на холодной земле?
– Нет. Вообще подходить к тебе ближе, чем на пушечный выстрел.
Я вздохнула.
– Поверю. Отчего ж не поверить в такое?
Мы поправили на себе одежду, минут пятнадцать шарили в темноте, чтобы найти чудом спасшиеся во всей этой истории очки, геройски не покинувшие свой пост во время падения, но нетерпеливо сброшенные мною после… А потом еще некоторое время посвятили тому, чтобы отряхнуть друг друга от приставшей травы и хвоинок, на толстой подушке из которых мы и познали друг друга. Познали?
– Я тебя совсем не знаю. Кто ты? Откуда пришел ко мне? Что делал до того? – вдруг вырвалось у меня и, отчего-то сразу оробев, я прижалась к его большому сильному телу, с удивлением ощущая, как застывают, просто-таки каменеют под моими пальцами мышцы на его плечах. Но заговорил он совершенно спокойным тоном, который странно не вязался с его даже физически проявившимся напряжением.
– Я тоже мало что знаю о тебе. И сегодняшний праздник лишь умножил количество вопросов, которые я хотел бы задать.
– Давай не сегодня?
– Конечно.
Мне показалось, или он действительно испытал облегчение, уйдя таким образом от темы? Впрочем, совесть не позволила мне обвинять его за это, потому что доволен отсрочкой остался не только он один.
Наше возвращение и, по всей видимости, уход, остались незамеченными толпой моих приятелей, но, как оказалось, не все были столь невнимательны. Едва мы вступили на освещенную кострами поляну перед домом, как с террасы меня окликнул хорошо знакомый голос сестры. Иван, провожаемый ее внимательным взглядом, успел ускользнуть в дом, чтобы сменить порванную мной майку, выдававшую нас с головой, и отнести флакончик духов – я попросила его оставить их в моей комнате, а мне, бедненькой, пришлось остаться на съедение.
– У тебя хвоя в волосах, – холодновато отметила Ирина, и я автоматически схватилась за свою шевелюру, ища не замеченную в темноте соринку.
– Спасибо.
– Ты знаешь, что этот твой, с позволения сказать, воспитатель избил Колю?!
– Избил? – я перевела изумленный взгляд на распластанное в плетеном кресле тело – под глазом Николая разливался разноцветьем праздничного салюта здоровенный бланш.
– Какой ужас! – совершенно фальшивым голосом патетически воскликнула я, испытывая при этом полнейший восторг – парень и с самого начала вызывал у меня сильнейшую антипатию, а уж после того, что рассказал мне Иван… Бедная Лидуша!
Почему-то в памяти всплыл малоприятный эпизод, который произошел со мной уже довольно давно, еще до рождения Василька, даже до того, как я встретилась с его отцом, до того, как пришлось развестись с Петюней… Я тогда довольно часто бывала в Правительстве, готовя информационные материалы оттуда… И вот однажды один более чем высокопоставленный человек после интервью попросил меня остаться для приватной беседы. Группа пошла грузиться в машину, а я… Я была банально изнасилована на огромном письменном столе, где с одной стороны от меня в ряд стояли желтенькие «вертушки» с гербами, а по другую одиноко замер бюстик Дзержинского…
Собственно, изнасилованием-то это было назвать трудно. Я как-то сразу поняла, что он настроен более чем серьезно, отбиться от него у меня не хватит сил, а, главное, перед глазами, пока он задирал на мне юбку, мгновенно пронеслись картины одна другой отвратительней – вот я начала орать, вот кто-то ворвался в кабинет. Скандал, разбирательство и грязь, грязь, грязь… Короче, я позволила ему совершить со мной эту погань, а после, уже приехав домой, долго мылась, пила водку, плакала на плече у Петюни, который лишь вздыхал и гладил меня по голове…
Так вот, почему-то мне подумалось, что если бы плечо, на котором я ревела тогда, принадлежало Ивану, то лицо высокопоставленного негодяя выглядело бы не менее красочно, чем мордашка Николая сегодня. И его не спасли бы ни занимаемый пост, ни охрана за дверью. Почему я так думала? Да бог знает. Но была убеждена, что не ошибаюсь. Впрочем, и сама я, чувствуя эту незримую поддержку, быть может, повела себя совсем иначе…
Результат моих размышлений был достаточно неожиданным – я внезапно осознала, что своим «Какой ужас!» предаю своего защитника, и решительно поправилась:
– То есть, я хотела сказать: «Какая прелесть!» – и почувствовала, что это-то как раз прозвучало совершенно искренне и убежденно.
Настолько, что все, кто был на террасе, обернулись на меня – Михаил возмущенно, Лида с растерянностью, а Колюня – испуганно.
«Чует кошка, чье мясо съела!» – мстительно подумала я, и вновь взглянула на Ирину.
– Если ты хочешь знать причины его поступка, я могу тебя посвятить в них… – и перевела взгляд на Николая. – Или не стоит?
– Не будем выносить сор из избы, – торопливо откликнулся тот, и отвел глаза под моим презрительным взглядом.
Но и этого мне показалось мало – ну не хотела я сейчас быть деликатной и не вмешиваться в чужие дела.
– Лидочка! Ты когда-нибудь каталась летней ночью на классном мотоцикле по пустынному шоссе, которое ведет неизвестно куда?
Девочка, взглянув на меня громадными, влажными как у газели глазами лишь едва заметно отрицательно качнула головой.
– Ну так пойдем! Самое время попробовать!
Я протянула ей руку, и когда она вложила в мою нетерпеливую ладонь свои пальцы, потянула с террасы вниз.
– Мария, надеюсь, ты будешь благоразумна и не станешь гнать? – белеющие в сумраке лица Ирины и Михаила склонились к нам сверху, и я отметила, что Колюня не появился и даже ничего не возразил.
– Я? – рассмеявшись, я покрепче ухватила девушку за руку. – За право покатать такую красавицу будут жестоко сражаться многие!
И потащила Лиду дальше.
– Я не хочу, чтобы за меня сражались, тетя Маша, – робко проговорила она мне в спину, когда родители и муж уже не могли нас слышать.
– Ну и не надо. Я и так знаю, кто тебя покатает. Просто потому, что этот молодой лоботряс сегодня, что называется, на посылках, а значит ничего не пил – у него с этим строго.
Мы остановились у костра, вокруг которого в кружок сидели, закутавшись в пледы, одеяла и теплые куртки старшие дети – малыши уже давно мирно посапывали в импровизированных кроватях. Куклюша была мастерица рассказывать, длинные таинственные сказки, изобиловавшие злыми колдунами и добрыми феями, страшными чудищами и храбрыми богатырями. Вот и сейчас до нас донеслось:
– Чем дальше он шел, тем тесней сдвигались вокруг него остроконечные голые утесы, тем глубже и теснее становилась долина. Перестали звенеть цикады, скрылись куда-то птицы. Только змеи зловещим шипением провожали шаги героя. Серые жабы расползались из-под его ног да черные вороны, сидя на засохших деревьях, хрипло каркали ему вслед. Наконец, среди ядовитых кустов волчьего лыка он увидел темное жерло пещеры…
Я остановилась, чтобы попросить мальчишек помочь мне найти нужного человека, но, увидев выражение их лиц, не стала рвать чудесную вуаль фантазии, которую накинула на них умелая рассказчица. Мне помогли взрослые, и уже через минуту передо мной предстал огненно-рыжий и отчаянно голубоглазый парень.
– Вы искали меня, теть Маш?
– Да. Знакомься, Лидуша, это Слава Васильев, более известный в определенных кругах как Бегемот. Кликухи сей удостоился он за отсутствие нервов и почти патологическую невозмутимость нрава…
– Теть Маш! – укоризненно пробасил тот, с интересом поглядывая на мою спутницу.
– А это, Славчик, моя племянница Лида – девушка, которая никогда в жизни не сидела на мотоцикле, но просто мечтает об этом.
Лидуша протянула руку, чтобы поздороваться, и ее ладонь целиком утонула в огромной лапище парня, которого я помнила еще десятилетним пацаном. М-да! Теперь он явно вырос из школьных штанишек, и взгляды, которыми он награждал смущенную девушку, более чем нравились мне, но я все же сочла нужным поманить его поближе и шепнуть страшным голосом:
– Ежели что – смотри у меня!
– Теть Маш!! – укоризны прибавилось, как и накала в широченной улыбке.
– Ну идите, детки, играйте! Но не шалите!
– Кто этот тип? – Ирина пылала праведным негодованием.
– Слава Васильев. Не волнуйся, он хороший парень, и к тому же я неплохо знаю его родителей.
– Они угробятся на этом чертовом драндулете!
Я удивленно вскинула брови – обычно сестра моя не позволяла себе подобных выражений.
– Нет-нет! Неужели ты думаешь, я доверила бы свою единственную племянницу желторотику? Славка профессионал. В этом году даже вошел в сборную страны.
– Гонщик? – спросила сестра таким тоном, будто я только что сообщила ей, что молодой человек, только что с ревом увезший ее дочь за ворота дачи, по меньшей мере, сам Дракула.
– Пойдем, пошепчемся.
Я почти силком потащила ее за собой в свою комнату.
– Не дергайся ты! Славка честный, надежный парень, очень основательный, добрый, детишек любит. Родители его – интеллигентнейшие люди. Отец работает в каком-то серьезном КБ, а мать – твоя коллега…
– Ты словно сватаешь его! Только Лидуша уже замужем!
– И тебе нравится ее супруг? Где вы раскопали это дерьмо? – я разозлилась. – Мало того, что просто противный, так еще и дурак! Это ж надо додуматься спрашивать у Ивана…
Я прикусила язычок, да поздно. Умение Ирки вытрясти из меня все до крошки было общеизвестно в нашей семье. Через полчаса мы уже сказали друг другу об этом инциденте все, что было можно, и теперь просто сидели молча, успокаиваясь.
– Ты будешь говорить отцу с мамой, что была у меня?
– Они знают, что я здесь.
– Даже так?..
– Даже так.
– Как мамино самочувствие?
– Нормально. Сердечко стало пошаливать, но я слежу, чтобы она правильно лечилась и не запускала себя.
– А… отец?
– Рычал, как раненый медведь, когда я уезжала, а сейчас наверняка сидит и ждет моего звонка с рассказом о том, как прошла поездка… Ты всегда была его любимой дочерью.
– Не говори ерунды. Если бы это было так, он бы не вычеркнул меня из своей жизни двадцать лет назад.
– Он упрямец и гордец, Машка. Кому, как не тебе это знать – сама такая.
Ирина встала и одернула юбку.
– Пойдем? Нехорошо оставлять гостей надолго одних.
Я засмеялась.
– Гость, сбившийся в такую огромную стаю, суть субстанция самодостаточная, не требующая хозяйского надзора.
– Болтушка!
– Профессия обязывает.
– Ой, Маша! Я совсем забыла поздравить тебя с премией!
– Спасибо! Только не спрашивай меня об Осетии.
– Не буду. Отец был там недавно – ты же знаешь, он до сих пор держит руку на пульсе. Вернулся чернее тучи и тоже ничего не хотел говорить. Вы могли бы встретиться там…
– Если мы за восемнадцать лет ни разу не встретились, живя в одном городе… Ладно, правда, пойдем. Я покажу тебе комнаты, которые приготовила для вас.
На балкончике второго этажа я внезапно наткнулась на Перфильева.
– Вась, ты чего здесь? Девушки внизу уж небось с ног сбились в поисках…
Он кривовато усмехнулся.
– Видно, стар становлюсь.
– Кокетка, – откликнулась я, продолжая удивленно рассматриваться его. – Что-то случилось?
– Нет. В танковых войсках полный порядок, Машуня.
– Вась, а ты… Ты давно здесь сидишь?
– Не знаю даже…
– Не видел, никто в сторону леса не уходил?
– Да я особо не следил… Тебя видел, потом Ивана… Кстати, вон он возвращается.
– Как возвращается?.. – удивленно начала я и, развернувшись, стремглав бросилась вниз по лестнице.
Иван шел через поляну к дому. Под мышкой у него был зажат мощный фонарь, а на лицо легла тяжелая задумчивость.
– Куда ты ходил?
Он проигнорировал мой вопрос, и, нахмурив брови, спросил сам.
– Маша, там, в лесу, до того как пришел я, ты была одна?
Я попыталась улыбнуться.
– Ревнуешь?
– Да, – без улыбки ответил он.
– Я была одна, Ванечка. Правда, мне показалось, что кто-то там был, я оступилась и… – я начала судорожно лепить к полуправде полуложь, все еще не желая посвящать кого бы то ни было из домашних в свои беды.
Он смотрел задумчиво, привычно пощипывая себя за нижнюю губу, и нахмурив темные брови.
– Ты ведь не станешь скрывать от меня что-то важное?
Я внезапно растерялась, как это бывает даже с заправскими лгунами. Наверно потому, что ему-то врать как раз и не хотелось, но и рассказать правду решимости не было.
– Дай мне немножко времени. Я должна разобраться сама. Хотя бы чуть-чуть.
Он мягко коснулся кончиками пальцев моей щеки, потом отстранился и вошел в дом, а я так и осталась стоять, стиснув челюсти, чтобы не расплакаться.
Ночь я не спала. Обгрызла все ногти почти до мяса, протоптала дорожку на дорогом персидском ковре, что лежал на полу, обпилась кофе, но к утру более чем непростое решение было утверждено моим внутренним худсоветом.
Я рассуждала так: если меня хочет убить какой-то одиночка – заказ ли это (хотя кому я нужна, чтобы нанимать киллера?), придурок ли какой-то, в любом случае обращаться в полицию не имело смысла – дело это типичный «глухарь». Нападение в аэропорту уже давно быльем поросло, а это последнее… Толпа подвыпившего народа, в которой могла появиться даже рота незнакомцев хоть в черных масках, хоть с рогами – все бы только посмеялись, решив, что кто-то классно схохмил. Чего уж говорить об одном, как пить дать одетом вполне подходяще. Наверняка никто и ничего не видел, а значит никто и ничего не сможет ни выяснить, ни доказать. Если же вернуться к версии, что моя персона чем-то (хотя опять-таки совершенно непонятно чем) пришлась не по вкусу «федикам», то дело и вовсе принадлежит к разряду мертворожденных. В любом случае, напрямую обращаться в ФСБ не имело смысла, они просто отправят меня к родным ментам, а далее – смотри выше.
Из всего из этого следовало одно. Мне нужен был человек из ФСБ или близкий к этой структуре, но такой, которому я могла бы полностью доверять, и который сумел бы кое-что выяснить для меня и обо мне. Например, для начала неплохо было бы элементарно узнать – занимается мной ФСБ или нет. Дальше думать было бы уже проще. Где такого человека брать? В этой части своих рассуждений я подошла к принятию одного из самых непростых в моей жизни решений.
Я знала, кто мог мне помочь. Но от этого было не легче. Совсем не легче. Потому что этим человеком был мой родной отец… Много лет я развлекала себя тем, что представляла, каким будет его лицо, если однажды, открыв дверь, он увидит на пороге меня. Теперь мне предстояло увидеть это собственными глазами.
Глава 4
Отец всегда был ранней пташкой, и поэтому, едва солнышко вынырнуло из-за края земли, я, приняв душ, чтобы взбодриться и, переодевшись, села за руль своей машины, которую, словно зная заранее, что это будет актуально, поставила так, чтобы ее не «заперли» машины гостей. Не так давно успокоившийся лагерь был тихим и сонным. Никто не остановил меня. На мгновение я было подумала сообщить о своем отъезде Ивану, но потом не стала.
Пустынную окружную я преодолела на удивление быстро и вскоре уже ехала по Ярославке, направляясь в сторону Болшево. Еще четверть часа, и я притормозила у высоких глухих ворот отцовского дома, а потом долго сидела, не решаясь открыть дверцу машины и подойти к звонку, чью пухлую пуговку хорошо видела со своего места…
…Мне открыла мать.
– Машенька… – почти прошептала она и покачнулась, опершись рукой на столб, державший калитку.
– Здравствуй, мама. Я… Я могу войти?
– Отец дома, – с легким испугом словно предупредила меня она, но отступила в сторону, пропуская.
Он завтракал и, увидев меня в дверях столовой, с грохотом опустил на стол толстостенную керамическую кружку, так что ее содержимое – крепчайший чай – плеснуло на клеенку. Боясь того, что он мог сейчас произнести, обрубив тем самым всякую возможность дальнейшего разговора, я шагнула вперед и выпалила.
– Меня хотят убить, папа. И мне нужна твоя помощь!
Он помолчал, впиваясь взглядом своих поразительно синих глаз в мое лицо. Его взгляд всегда был настолько пронзительным, ярким – то ли из-за цвета, то ли из-за выражения глаз, что мне было больно смотреть ему в лицо, словно на солнце. Вот и сейчас…
– Ты это серьезно?
Я горько усмехнулась.
– Вряд ли бы я решилась приехать сюда, если бы дела обстояли иначе.
Опять повисло молчание. И наконец…
– Что я должен сделать?
Как это похоже на него – никакого сослагательного наклонения. Воистину, слово «должен» – один из краеугольных камней, на которых держится вся немалая тяжесть личности моего родителя.
– Мне нужно встретиться с Вениамином Константиновичем.
Отец вытянул губы, словно собирался присвистнуть, но так и не издал ни звука.
– Саша… – негромко позвала его мать, но он лишь зыркнул на нее коротко, и она, как это обычно и бывало, стушевалась, хотя и не отступила, продолжая поглядывать на него поджав губы.
– Пошли, – он пружинисто поднялся.
– Ты даже не хочешь узнать подробности?
– У Веньки все и расскажешь. Чего зря воду в ступе толочь?
Я спустилась с ним в гараж, где, сияя полированными боками, замер в готовности старичок лендровер, собранный отцом буквально по винтику. Впрочем, никто не назвал бы этого ветерана дряхлым. Он, как и его хозяин, мог дать фору многим. Вместо пассажирской дверцы отец распахнул багажник и коротко приказал.
– Залезай.
– Зачем это?
– Как была распустехой, так и осталась. А если за тобой следили?
Разинув рот, я замерла в растерянности, совершенно оглушенная этой очевидной мыслью.
– Ну?
Покорно свернувшись клубком в просторном заднем отсеке, я прикрыла глаза, и отец набросил на меня какую-то темную плотную ткань. Хлопнула дверца багажника, шаги. Скрип петель – открывает ворота? Вновь шаги. Машина качнулась, и почти следом взревел мотор. Тронулись, подъем – наверно, выезжаем со двора. Вдруг резкое торможение, дверца распахнулась, и я услышала громкий, раздраженный голос отца.
– Пока ТВОЯ дочь не покинет этот дом, МОЕЙ ноги здесь не будет!
И лендровер опять резко рванул с места. Я лежала, затаив дыхание, совершенно не понимая, что происходит. Впрочем, через пару минут отец снизошел до объяснения. Я вздрогнула, когда сквозь рокот мотора до меня донесся его негромкий, абсолютно спокойный баритон.
– Теперь, если кто и был у тебя на хвосте, то будет совершенно уверен, что ты осталась в доме. А птичка-то улетела!
– Спасибо, – задушено пролепетала я и свернулась в клубок еще туже – опять начала бить нервная дрожь.
«Боже, да что же это творится вокруг меня!»
Вениамин Константинович Пряничников был старинным другом моего отца. Когда-то они служили вместе, но потом пути разошлись. Отец остался в армии, а Веня поступил в Академию КГБ. Как и отец, он уже несколько лет был на пенсии, но попал на нее по инвалидности, а не из-за излишней прямолинейности нрава, как мой родитель, который был любителем резать правду матку всем и всегда.
Выйдя в отставку, Пряничников поселился совсем недалеко от друга – продал свою квартиру, ставшую для него тюрьмой, и купил дачу в том же Болшево, но возле реки, в красивейшем месте на берегу, поросшем столетними соснами. Раньше дача принадлежала какому-то то ли художнику, то ли артисту и отличалась странной, но очень удобной для нового хозяина архитектурой. Все основные помещения находились внизу – кухня, столовая, кабинет и две спальни, располагались по кругу по сторонам просторной гостиной, потолком для которой служила уже крыша дома. Второй же этаж представлял собой круглую галерею, со множеством окон, выходивших на все стороны света.
Единственно, что сделал Пряничников, кроме устройства удобств, – установил в центре этого башнеобразного строения специальный лифт – вещь необходимую для человека, проводящего все свои дни в инвалидном кресле. Теперь, поднимаясь сюда, хозяин дома мог любоваться окрестностями, сколько ему было угодно, разъезжая в своем экипаже с ручной тягой по выложенному в круг ковру. Серьезные разговоры Вениамин Константинович предпочитал вести там же, но предварительно закрыв жалюзи по периметру.
Пряничников обрадованно встретил отца и тактично не показал своего удивления тем, что вместе с ним приехала я.
– Здравствуйте, Мария Александровна. Я с удовольствием слежу за вашим творчеством.
– Спасибо… Только я хотела бы как и раньше быть для вас, дядя Веня, просто Машей.
– Тогда иди поцелуй старика, девочка. Давненько мы с тобой не виделись…
Наклонившись к нему, я почувствовала отзвук запаха валокордина и внезапно испугалась того, что мне предстояло взвалить на него. Словно почувствовав мои внезапно возникшие колебания, Пряничников заговорил первым.
– Я чувствую, что-то стряслось, Саша?
– Это у моей доченьки спросить надо. Примчалась сегодня чуть свет – говорит, мол, убивают! – в голосе отца неожиданно прорвалось раздражение, и я невольно втянула голову в плечи.
– Убивают? – Пряничников развернул кресло в мою сторону, а потом, почесав бровь, потянулся к пульту, который управлял механизмом, закрывавшим жалюзи на широких окнах. – Убивают, говоришь? А почему ко мне, а не в полицию?
– Без толку, дядя Веня, а потом есть некоторые подозрения, – и я принялась за свой непростой рассказ.
Пряничников слушал не перебивая. Молчал и отец. Лишь в середине истории он внезапно поднялся и принялся мерить быстрыми нервными шагами короткий радиус галереи. Я невольно посчитала – три вперед, два назад. Странно, но почему-то получалось именно так. Словно обратный путь был короче. Потом дядя Веня обрушил на меня град коротких, точных вопросов, многие из которых откровенно удивили меня.
– В конторе я, конечно, поузнаю, – после достаточно долгого размышления проговорил, наконец, хозяин дома. – Ты права… Что касается остального… Во-первых, мне нужно поговорить с этим твоим Иваном Ивановым. Естественно, это нужно сделать так, чтобы никто не узнал… Постой-ка. Я набросаю для него инструкцию, потом бумагу – уничтожить.
– Дядя Веня. Я чувствую себя просто-таки идиоткой. Не слишком мы все это… киношно, что ли?
Он глянул иронично.
– Думаешь, дед на старости лет из ума выжил? В шпионов поиграть захотел?
– Нет…
– Тогда не спорь, а слушай, когда знающие люди дело говорят. Во-вторых, добудь мне карту твою больничную. Ту, что на тебя завели, когда с отравлением лежала.
– Зачем? – изумилась я.
– Кошатина кошатине рознь, – буркнул он, а я, похолодев, прикрыла ладонью рот.
– Вы думаете?..
– Я строю предположения. А там… Вскрытие покажет. Если я прав, у нас на руках может оказаться реальное доказательство. Только будь осторожнее. Наври что-нибудь, а лучше просто сопри, чтобы никто и не видел. Передашь ее как-нибудь – больше мы пока что видеться не должны. По телефону тоже нельзя – твой могут слушать. Ты мне можешь звонить только с чужого или еще лучше из автомата.
– О господи! – я схватилась за голову.
– Ты Господа не трогай, – вдруг сердито встрял до сих пор молчавший отец. – Лучше честно скажи, что натворила!
– Ничего! В том-то и дело, папа! Я уже миллион раз прокрутила все в голове. Не попадала даже в какие-то двусмысленные ситуации – не видела кого-то не с тем, с кем надо, не входила в тот момент, когда этого не стоило делать, и не выходила там, где не следовало бы… То есть, конечно, чисто абстрактно такое предположить возможно, но по одному только предположению не убивают!
– Смотря, что поставлено на кон, – возразил Пряничников, задумчиво пощипывая нижнюю губу, что до сладкой боли напомнило мне Ивана…
Словно услышав мои мысли, отец заговорил о нем же.
– Вениамин, зачем тебе этот тип, воспитатель мальчика?
Меня покоробило то, как он это произнес, и, не удержавшись, я язвительно напомнила:
– Твоего внука, которого ты даже ни разу не удосужился увидеть, зовут Василием, а его воспитатель носит тоже очень простое имя – Иван…
Отец глянул грозно, как умел только он. Синие глаза просто опалили. Но я не мать, и так просто меня не усмиришь. Иногда мне казалось, что именно это обстоятельство, а не мои многочисленные прегрешения, выводило его из равновесия. Мы уставились друг на друга – он хмуря брови, а я выставив вперед подбородок. И должно быть, представляли собой забавное зрелище, потому что Вениамин Константинович внезапно прыснул в кулак.
– Два сапога пара! Даже носы одинаковые! Два одинаково белобрысых, синеглазых, фантастически упрямых и вспыльчивых существа! Не удивительно, Машенька, что я люблю тебя так же сильно, как и твоего батюшку. А теперь перестаньте ссориться и послушайте меня. Ты, Саша, не хуже моего слышал, что этот человек оказался достаточно внимательным и небезразличным, чтобы заподозрить что-то, и даже ходил с фонарем на место происшествия. Согласись, было бы неплохо узнать, что ему удалось найти.
– Что могла заметить какая-то нянька в штанах? И потом, почему ты его самого исключаешь из круга подозреваемых? Может, он ходил следы заметать? Ведь, насколько я понял, нападения на Марию начались именно тогда, когда в доме появился этот тип, – с ударением на последнем слове закончил отец, и опять перевел взгляд на меня.
Я уже раскрыла рот, чтобы, подобно проснувшемуся вулкану, выплеснуть все, что во мне мгновенно вскипело. Но не успела, заговорил Пряничников.
– А я его и не исключаю, Саша. И закономерность эту заметил. Потому вдвойне интересно поговорить с парнем.
– Он спас меня, вытащил! Да он… Как можно?! Дядя Веня!
– Послушай, девочка. Смотри, что получается. Вот рядом с тобой возникает этот человек… Кстати, кто тебе его рекомендовал?
– Вася.
– Ты имеешь в виду твоего сослуживца, оператора?
– Нет. Я имею в виду моего сына. Ввиду вполне очевидных обстоятельств, злой умысел тут предположить, согласитесь, трудно. Притом, что наверно только я могла решиться нанять нянькой своему ребенку ночного сторожа.
– Что?
– В гимназии он состоит именно в этой должности.
– Мария! – отец, похоже, даже слов лишился.
– У меня была безвыходная ситуация, – огрызнулась я. – Чертопыльев – директор гимназии – говорил о нем как о человеке вполне заслуживающем доверия, и я… Да что я оправдываюсь, черт возьми! Факт тот, что Василек с ним прекрасно ладит, а Иван…
– Не кипятись. Раз так, поставим в счету у Ивана Ивановича жирный плюсик, – Пряничников успокоительно похлопал меня по руке. – И давайте продолжим наши рассуждения. Итак, мы остановились на том, что, совпадение это или нет, но неприятности с тобой начались именно тогда, когда в доме появился Иван Иванович Иванов. Звучит как в анекдоте. Ты видела его паспорт?
– Да. Вы можете смеяться, но там все именно так и написано.
– Хорошо. Мы уже выяснили, что человек этот вряд ли может быть «засланным казачком» – слишком маловероятным вообще было его появление в вашем доме. Тогда… Совпадение? Но посмотри, что получается. Время и место вашего приезда в Москву из той командировки знали только в диспетчерской телекомпании и твои домашние. Я прав?
– Да.
– Согласись, шансы на то, что информацией поделился с кем-то бездомный и однозначно нуждающийся в деньгах Иванов, или диспетчерша, отправлявшая машину, чтобы встретить аппаратуру, даже при самом большом допущении с моей стороны остаются 50 на 50.
– Да, а после того, как покушение не удалось, он, заметьте, убежденный, что я сплю, снял с меня обувь, укрыл, разве что по головке не погладил!
– Он мог не знать, что речь идет о покуше…
Но тут Пряничникова перебил отец.
– Ты что – трахаешься с ним?
Вопрос был таким резким и откровенно оскорбительным, что, не думая о последствиях, я размахнулась и залепила ему пощечину. А потом с ужасом следила, как краска гнева заливает его резкое загорелое лицо, делая еще заметнее след, оставленный моей ладонью. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы не Вениамин Константинович, дай бог ему здоровья. Как-то внезапно его коляска оказалась между мной и отцом, а потом он заговорил столь решительно, что это подействовало даже на таких, сошедшихся на узком мосту баранов, как я и мой родитель.
– Это было грубо, Саша. И положа руку на сердце, ты должен извиниться. Но лучше помолчи. А ты, Маша, в следующий раз думай, прежде чем действовать! Это во-первых, а во-вторых… Во-вторых, вопрос, хоть и задан в очень грубой форме, требует ответа. Итак, что связывает тебя и этого человека?
Сначала я было собралась упереться рогом и возмутиться подобному вмешательству в мою личную жизнь, но потом поняла, что сил у меня на это просто нет. Да и, если я рассчитывала получить здесь совет и помощь, самое малое, что я должна была дать в ответ – это полная откровенность.
– Мы… стали близки только вчера ночью… После… Когда он вытащил меня из той ямы.
– Это была целиком его инициатива?
– Да. Нет. Не знаю! Я люблю его… – почти шепотом закончила я и отошла в сторону, прочь от испытующего взгляда Пряничникова и презрительных глаз отца.
– Так это, видно, обыкновенный альфонсик! – прозвучало за моей спиной. – А мы с тобой, Венька, целый огород вокруг развели! Моя дочь всегда умела выбрать себе достойного мужчину. Сначала был слизняк, потом педераст, после убийца, а вот теперь…
Я больше не могла это выносить. Какой идиоткой я была, когда решила… Я уже почти дошла до выхода, когда отец догнал меня и, грубо развернув к себе, бросил:
– Ты покинешь этот дом так же, как и появилась в нем – в багажнике моего джипа! Нечего подставлять человека, который старается тебе помочь!
Он отодвинул меня с дороги, и вышел, видимо для того, чтобы завести машину. А я оцепенело замерла, всеми силами стараясь не расплакаться.
– Машуня!
Голос прозвучал сверху, и я подняла голову. Пряничников смотрел на меня через перила галереи жалостливо и с пониманием.
– Не бери в голову, девочка. Он всегда был чурбаном солдафонским, сама знаешь, но, уж поверь мне, отец любит тебя и сделает все ради тебя. Что касается остального, помни – весь наш уговор остается в силе. Достань медицинскую карту, не забудь передать Ивану мою записку, проследи, чтобы он, прочитав, уничтожил ее, и жди известий.
Я шмыгнула носом, вытерла лицо и улыбнулась через пелену все-таки победивших мое сопротивление слез.
– Спасибо, дядя Веня.
– И будь осторожна, девочка.
