Текст книги "Наследство из Нового Орлеана"
Автор книги: Александра Рипли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)
Глава 55
На этом Жюльен отбыл, напомнив Мэри, что вечером планируется сбор родственников. Он заверил ее, что слуги сами позаботятся о необходимых приготовлениях. Ей беспокоиться совершенно не о чем.
В доме наступила тишина.
«Беспокоиться совершенно не о чем», – мысленно повторила она слова Жюльена. Вернее было бы сказать – нечем заняться. Она не могла припомнить того времени, когда ей нечем было заняться. Мэри поднялась к себе, надо было выбрать платье к вечеру. И погладить – собиралась-то она впопыхах.
Но все четыре ее платья были уже выстираны и выглажены. В огромном гардеробе они казались совсем крошечными.
Тогда она решила помыть голову. Можно было пополоскать волосы подольше – на это уйдет еще минут десять.
Она отправилась на поиски кухни, чтобы подогреть воды, но, пройдя три ступеньки, остановилась. Она была не в Кэрролтоне, не на Ирландском канале.
Она вызвала горничную.
– Никогда не привыкну к этому, – проворчала она вслух. Ей захотелось вновь очутиться в Кэрролтоне, в своем саду, повозиться в земле.
Жена Жюльена рассказала обо всем ближайшим родственникам, они – дальним, а те – всем остальным. Пока Мэри Макалистер спокойно мыла голову, вся креольская часть населения Нового Орлеана обсуждала необычные обстоятельства, при которых мадам Сазерак обнаружила свою внучку в маленьком домике в Кэрролтоне.
– Представляете, она работала продавщицей в магазине! Я ведь видела ее много раз. Помню, мне сразу показалось, что для продавщицы она выглядит очень уж аристократично.
– Подумать только, дочь Мари-Кристин! Как по-вашему, она так же хороша, как ее мать? Может, она и упряма так же?
– Вы слышали – Селест Сазерак отправилась в монастырь, в благодарность за то, что Господь услышал ее молитвы.
– Говорят, в комнате Анны-Мари Сазерак открыты шторы.
– Поговаривают, Жюльен Сазерак выделил ей миллион долларов.
– Ходят слухи, что она унаследует состояние Анны-Мари.
Карлос Куртенэ отправил посыльного к Филиппу с приказанием немедленно явиться в город. Он был уверен, что его приемный сын будет благосклонно принят новоиспеченной богатой невестой. Ведь Филипп, что ни говори, был любезен с девушкой еще тогда, когда никто не знал ее.
А Жанна Куртенэ-Грэм чуть не набила себе мозоль, написав уйму приглашений на вечеринку, которую собиралась устроить в следующее воскресенье в честь Мэри. Ведь Мэй-Ри была ее лучшей подругой. Все просто умрут от зависти, когда Жанна окажется первой, кого Мэри удостоит визитом.
Приятель Вальмона Сен-Бревэна, лжесвященник, немедленно купил билет на ближайший пароход, отплывающий в Европу.
Сам Вальмон сидел запершись в своем доме на Сен-Луи, растянувшись в кресле и вперив взгляд в стену перед собой. Собственная личность вызывала в нем омерзение. Ведь она пыталась сказать ему правду, а он, вместо того чтобы выслушать ее, поверить ей, пошел на поводу у собственных ложных представлений. Дело дошло до того, что он изнасиловал ее. И теперь ему ни искупить своей вины перед ней, ни возместить того ущерба, что он ей нанес. Да она теперь и слушать не станет его объяснений. С какой стати, в самом деле? Ведь сам он ей не поверил.
Только в ирландском квартале не обсуждали поворот в судьбе Мэри. Разговоры креольской знати не могли дойти ни до вдовы О'Нил, ни до Пэдди Девлина, ни до папаши Рейли с сыном, так что никаких причин говорить о Мэри у них не было. В комнате Мэри теперь жила двоюродная племянница вдовы – добродушная и веселая девушка с копной рыжих волос и зелеными глазами, которые, по мнению Пэдди, превосходили своей красотой даже холмы Ирландии.
Чтобы просушить волосы, Мэри расположилась во внутреннем дворике, выбрав освещенное солнцем местечко. Не прошло и получаса, как ей передали, что ее зовет бабушка. Мадам Сазерак была, по обыкновению, в черном платье, но сегодня ее плечи и грудь покрывало фишю из белых кружев. Она выглядела чрезвычайно бодрой и довольной жизнью.
– Мари, дорогая моя, разве можно подставлять себя прямым солнечным лучам – это вредно для кожи. Иди ко мне, сядь у моих ног, я буду причесывать тебя, и твои волосы высохнут. Тем временем мы можем поболтать, получше узнать друг друга и вместе решить, чем мы будем заниматься.
Не успели ее волосы просохнуть, как Мэри поняла, что ей не придется тревожиться из-за избытка свободного времени. Оказалось, дел предостаточно. Потому что Анна-Мари наметила широкий план действий: походы в оперу и театр, приемы у себя, ответные визиты, разнообразные вечеринки, кроме того, им обеим необходимо было обновить гардероб – сделать нужные покупки, побывать у портних, сапожников, парикмахеров, а еще надо навестить всех родственников – двоюродных, троюродных и совсем дальних кузенов и кузин, и в городе и на их плантациях. И все это одновременно, немедленно, пока не началось лето и люди не разъехались.
– Твоя бабушка так счастлива, так гордится тобой, ей хочется представить тебя всем поскорее, – ворковала мадам Сазерак. Расчесывая волосы Мэри, она то и дело целовала ее в маковку.
Жюльен явился к обеду пораньше.
– Как сегодня Maman? – спросил он у Мэри.
– Думаю, вы будете поражены, – заметила Мэри и рассказала ему, как они провели утро. – Правда, после того как она так долго расчесывала мне волосы, у нее заболела рука и она приняла небольшую дозу своего лекарства. Но спать не стала. Она немножко суетится, но держится очень стойко. Я застала ее внизу, она отчитывала Валентин за то, что та не нашла каких-то сережек, которые бабушке захотелось надеть к обеду.
Жюльен прижал руки к груди, Мэри успела заметить, что этот жест означал волнение.
– Мари, вы не представляете всю меру моей благодарности вам.
Мэри окинула его бесстрастным взглядом:
– Не обольщайтесь, Жюльен. Вполне может статься, что сегодняшний день окажется лишь счастливой случайностью, исключением. И если так, то вынуждена вас предупредить, что не изменю своего первоначального намерения.
– Мари, вы вольны поступать по своему усмотрению, вы совершенно свободны.
Шея Мэри вновь покрылась гусиной кожей. Но на сей раз она заставила себя отодвинуть чувство мести на задний план.
– У меня нет никакого желания изображать девицу из креольского общества. Я слишком долго жила самостоятельно, чтобы позволить всяким условностям ограничить мою свободу. Я намерена выходить, когда мне заблагорассудится и в одиночку, встречаться с кем угодно и где угодно. Видите ли, у меня есть друзья среди ремесленников и торговцев.
Я также намерена сохранить свой дом в Кэрролтоне. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы ваш дом стал и моим, но хочу оставить за собой право в случае необходимости время от времени уединяться в собственном доме.
Жюльен был не слишком обрадован этим заявлением, однако без возражений принял условия Мэри.
Позже, когда явились остальные родственники, Мэри поняла, что Жюльену, вероятно, нелегко далось его молчаливое согласие. Потому что все остальные, за исключением бабушки, относились к нему с неизменным почтением, как к главе семейства. Для них слово Жюльена было законом.
«А для меня – нет, – подумала Мэри. – Мне он уступает во всем». И опять ее шея покрылась гусиной кожей – Мэри узнала это чувство, удовольствие, которое рождает власть. Баронесса была права, сказала себе Мэри. Власть гораздо более волнующее чувство, чем любовь. Любовь не дала мне ничего, кроме боли и беспомощности. Но теперь настала моя очередь диктовать условия. А это гораздо приятнее.
Она старалась быть любезной и внимательной к новой родне, но, в сущности, ее мало заботило их мнение о ней. Она запомнила их имена и даже умудрялась не путать имена детей, что было непросто, поскольку детей оказалось невероятное множество. Семья Сазерак в этом смысле мало отличалась от других креольских семейств.
Жена Жюльена, Элеанор, оказалась привлекательной женщиной. Она была заметно беременна. Хотя ей не было еще и тридцати, у нее уже было семеро детей – пятеро мальчиков и две девочки, которых она, светясь от гордости, представила «кузине Мари».
У Ролана, другого ее дяди, младшего брата Жюльена, было четверо, кроме того, у его жены, Дианы, было двое детей от первого брака. Ролан женился шесть лет назад на вдове.
Лишь Бертран, самый младший брат, в свои тридцать шесть все еще оставался холостяком. С ним они сошлись ближе всего. Когда Жюльен представил ей его, Бертран поцеловал Мэри руку и тут же подхватил ее под ручку.
– Братец, не корчи кислую мину, – рассмеялся он. – Я всего лишь хочу прогуляться со своей племянницей по залу. – При этом он подмигнул Мэри. – Там, в гостиной, в буфете имеется графинчик с виски.
– Как жаль, что вы моя близкая родственница, – сказал он, прогуливая ее по залу. – Говорят, вы наследница неслыханного состояния. Я бы и сам не прочь приударить за вами. Но Жюльен ни за что не даст нам своего благословения. Увы и ах! Каждый встречный-поперечный холостяк в Новом Орлеане будет ходить вокруг вас на задних лапках, в то время как я буду прозябать в гордом одиночестве. А что я стану делать без своих приятелей, с кем я буду веселиться?
Вам наверняка наболтают про мою распутную жизнь, Мэри, но верьте мне, я вовсе не столь уж пропащий. Просто я люблю немножко поразвлечься и не горю желанием обзаводиться потомством. Поэтому в семье меня считают уродом, однако вне ее я имею репутацию замечательного парня. И я надеюсь, что мы подружимся.
Мэри заверила его, что она тоже на это надеется.
В действительности он ее мало интересовал. Ее мысли были заняты совсем другим.
В последующие дни у Мэри было немало возможностей насладиться своей новой властью. Вместе с Mémère она побывала в магазине мадам Альфанд. Сидя в маленькой гостиной, где принимали знатных клиентов, и потягивая кофе из чашечек, они слушали, как мадам расписывала во всех красках достоинства платьев, которые можно заказать в ее ателье. Мэри не произнесла не слова. Анна-Мари Сазерак понятия не имела, какие тяжелые испытания выпали на долю ее внучки в этом заведении. Когда они вышли, она с удивлением спросила Мэри, отчего, по ее мнению, мадам Альфанд так суетилась.
– Не знаю, Mémère, – сказала Мэри. Она хорошо представляла себе отчаяние мадам Альфанд, когда такие богатые клиенты покинули ее мастерскую, ничего не заказав.
«Подожди же, – мысленно пригрозила Мэри своей бывшей работодательнице. – Это еще не все, ты у меня попляшешь».
А еще позже Мэри наблюдала с противоположной стороны улицы, как несколько полицейских арестовали Розу Джексон в ее роскошном особняке, в котором скрывался бордель. Они опечатали дверь, повесив табличку, на которой было написано: «Опечатано. Имущество конфисковано и передано в распоряжение муниципалитета».
По ее просьбе Жюльен обмолвился парой фраз с нужными людьми. Он старался выполнить любую ее просьбу. И Мэри не могла оставаться равнодушной, видя, как он радуется тому, что его мать мало-помалу возвращается к жизни.
С каждым днем она проводила все больше времени в обществе Мэри, постепенно отвыкая от своего наркотического забытья. Бабушка строго следила за соблюдением светского протокола.
– Мари, дорогая моя, нам следует отвергать приглашения посторонних людей, ведь ты еще не представлена свету. До самой осени, когда состоится твой дебют, мы можем принимать у себя и навещать только родственников.
Однако родственников были сотни – тетки, дядьки, кузены и так далее и тому подобное. Оказалось, что она находится в определенной степени родства чуть ли не со всей креольской частью населения Нового Орлеана. У одной только бабушки было восемь братьев и сестер, и у каждого из них – от четырех до двенадцати детей; в общем, у нее было более пятидесяти племянников и племянниц. У большинства из них были семьи, чрезвычайно большие. Мэри даже не пыталась подсчитать число своих родственников и вычислить, кто кем ей приходится. Она просто называла всех их кузенами – так было спокойнее и, что самое удивительное, в конечном итоге вернее.
«Но ты ведь хотела, чтоб у тебя была семья, – напоминала она себе. – И если она оказалась несколько больше, чем ты предполагала, это еще на дает тебе оснований для жалоб». И все-таки она уставала от постоянной необходимости быть на людях, ходить в гости к кузине имярек было бы гораздо менее обременительно, будь у нее возможность хотя бы во второй половине дня отдохнуть от приема дюжины других кузин.
Мэри с нетерпением ждала июня, когда большая часть родственников разъедется на лето.
Радовалась она и тому, что холостые приятели дядюшки Бертрана не могли атаковать ее до официального выхода в свет. Она была еще не готова к этому. И ей казалось, не будет готова никогда.
От Вальмона пришло три письма. Мэри отослала их обратно не распечатывая. Не то чтобы их содержание не волновало ее вовсе, она просто старалась не думать о нем.
Она все еще не придумала, как отомстить Вэлу. С Розой Джексон и мадам Альфанд дело обстояло много проще. Однако трудно было найти достойный способ отомстить Вальмону Сен-Бревэну – слишком велики были ярость и ненависть, которые она испытывала к нему. К тому же отомстить надо было самой, собственноручно. Используя свою власть, и только свою.
В эти первые недели своей славы новоорлеанской наследницы Мэри часто вспоминала Микаэлу де Понталба. Она понимала, каким шокирующим казалось ее поведение креольским сплетницам, когда она выходила в город одна, без сопровождения, или останавливалась поболтать и посмеяться с кем-нибудь из знакомых продавцов или старьевщиков на Рыночной площади. Баронесса, бывало, тоже любила шокировать новоорлеанскую публику.
Но наступил июнь, и старый город опустел. Серебряный поднос на столике в холле был завален горой оставленных многочисленными кузинами карточек, в углу которых торопливым почерком было нацарапано: «Р.Р.С.» – это было принятой формой прощания до осени, когда новая гора карточек на подносе возвестит о том, что их обладатели возвратились в город.
– Мари, почему бы вам с Maman не поехать отдохнуть у озера? – предложил Жюльен. – У нас там очень славный домик – гостиница. Вам дадут лучшие комнаты, да и остальные гости наши давние знакомые.
Мэри чуть не вздрогнула. Она была сыта светским общением по горло.
– Может, попозже, Жюльен? Mémère собирается сделать кое-какие изменения в доме. Она хочет устроить несколько приемов во время сезона. Мне кажется, мы обе предпочли бы заняться побелкой, окраской и новыми шторами вместо отдыха у озера.
Жюльен был в полной растерянности.
– Конечно, раз Maman так хочет… Но, Мари, я несу за вас определенную ответственность. Летом в городе может начаться лихорадка.
– На этот счет, Жюльен, можете не волноваться. У меня уже была желтая лихорадка. Ничего страшного в ней, по-моему, нет.
«Жюльен ничем не лучше Берты Куртенэ, – подумала Мэри, – трясется из-за каждой пустяковой болячки. Такие люди даже из-за кори хлопаются в обморок».
Интересно, как Берта реагирует на скандал вокруг Жанны. На приемах у своих кузин Мэри заметила, что дамы с жаром шепотом обсуждают эту тему, прикрывая веерами лица и негодующе приподняв брови. Имя Жанны связывали с неким пользующимся скандальной известностью бонвиваном, а ее поведение на устроенной ею недавно вечеринке, по всеобщему мнению, было в высшей степени неприличным. Мэри на той вечеринке не была. Приглашение Жанны было отвергнуто ею по той причине, что в тот вечер устраивала прием близкая родственница.
Мэри было жаль Берту. Ведь для нее Жанна была светочем жизни. Жаль ей было и саму Жанну, для которой превыше всего была светская жизнь, и теперь, если Жанна не изменит своего поведения, этот самый свет вполне мог ее отвергнуть. Несмотря на ту безобразную сцену в ее доме в Кэрролтоне, Мэри испытывала определенную привязанность к Жанне. В конце концов, Жанна была ее подругой – насколько со своим непомерным эгоизмом, вообще была способна на дружбу.
Но Карлоса ей жаль не было. Карлос всегда был ее врагом. И, столкнувшись с ним как-то на одном из приемов, Мэри сделала вид, что не заметила его поклона. Увидев, как он смутился, она испытала знакомое ощущение в области шеи. Очень приятное ощущение.
Пятое июня было днем рождения Мэри, ей исполнилось семнадцать. По этому случаю она попросила бабушку сделать ей одолжение – не устраивать никаких приемов и никого не приглашать. Ей хотелось, чтобы этот день они отпраздновали только вдвоем. Mémère расплакалась, по ее словам – от радости и от горя.
– Деточка моя, как это мило с твоей стороны, что ты хочешь побыть со мной. Да еще в такой день. С твоей матерью мы не могли отпраздновать день ее семнадцатилетия вместе – ее уже со мной не было.
Мэри поцеловала бабушку.
– Но, Mémère, я здесь, с вами. Отдохните днем как следует, а вечером мы наденем наши роскошные новые платья и выпьем шампанского.
В тот день Мэри долго гуляла. Ей хотелось побыть одной. Казалось невероятным, что не прошло и года с тех пор, как она покинула монастырскую школу в горах Пенсильвании. Столько событий произошло за этот год! Она чувствовала необходимость хорошенько поразмыслить над тем, какой была тогда, когда еще училась в школе, и какой стала теперь, и что ее ждет впереди.
Она шла пешком всю дорогу от дома на Ройал-стрит до особняка баронессы. Магазин теперь стал собственностью какой-то модистки. В доме Ринков жили другие люди – Мэри видела их сидящими за столом на крытой огороженной металлической решеткой террасе. Слышны были приглушенные голоса. На той же улице, как грибы из-под земли, выросли еще пять новых магазинов. Через площадь Джексона на галерее другого дома Микаэлы видно было еще несколько столов, за которыми завтракали. Итак, квартиры заселяются жильцами, открываются магазины. Что ж, спасибо баронессе!
Клумба посреди площади пестрела цветами. В тени деревьев в углу продавали немудреную еду. Мэри подумала о потоках грязи, когда-то заполнявших центр старого города. И опять спасибо баронессе!
Она дошла до пристани и какое-то время смотрела на прибывающие и отплывающие в кажущемся беспорядке пароходы, на непрерывный обмен пассажирами и грузами. Затем двинулась дальше вдоль пристани – к докам на Кэнал-стрит, чтобы полюбоваться веселой вереницей колесных пароходиков, проплывающих по Миссисипи, борта их были украшены позолоченной кружевной резьбой. Здесь она когда-то впервые ступила на землю Нового Орлеана с Розой Джексон, здесь ее, перепуганную, без крыши над головой, нашел Джошуа.
Перейдя Кэнал-стрит, она пошла по нейтральной полосе – тенистой аллее, расположенной в центре парка. «Я похожа на эту аллею, – пришло в голову Мэри, – наполовину американка, наполовину креолка». Иногда ей так хотелось услышать английскую речь. Хотелось опять увидеть ломаную линию горизонта, зеленые холмы вокруг, вдохнуть воздух, пахнущий снегом. В Новом Орлеане наступила настоящая жара, она ощущалась даже в тени деревьев. В мае температура поднималась аж до тридцати пяти градусов. Сегодня, похоже, был один из таких дней.
Перейдя улицу, она зашла в магазин Д.Х.Холмса, где когда-то купила себе маленькую соломенную шляпку и дешевую коричневую ткань для рабочего платья. Она выбрала голубой зонтик, заплатив за него одной из золотых монет, которые были в ее сумочке. Этот зонтик обошелся ей дороже, чем все, что она купила тогда. «Вы преуспели, милочка», – сказала себе Мэри. Тихонько посмеиваясь, она вышла из магазина и раскрыла роскошный зонтик, прикрываясь от палящего солнца.
Что бы ни происходило в мире – жара, лето, стихийное бедствие – Кэнал-стрит всегда была полна народа. Мэри пришлось пробивать себе дорогу. В конце одного из кварталов она вместе с другими прохожими вынуждена была остановиться из-за преградившей дорогу шумной компании мужчин с обветренными лицами, подбрасывающих в воздух толстые кожаные кошельки.
– Наверное, только что вернулись из Калифорнии. – Человек, стоящий рядом с ней, обратился к своему спутнику. – Продадут свое золото в пробирной палате и будут кутить. Сегодня вечером все бары будут переполнены, игорные и публичные дома – тоже. В Новом Орлеане есть где разгуляться.
«Это точно», – подумала Мэри. Она прошла еще квартал и повернула направо. Она раздумала, как хотела сначала, отправиться на конке в Кэрролтон и заехать по пути на Ирландский канал – в этом уже не было необходимости. Разговор двух прохожих, невольно подслушанный ею, объяснил ей то чувство, которое владело ею, – Новый Орлеан дал ей все, к чему она стремилась. Когда-то она, совсем еще школьницей, приехала сюда, чтобы найти семью, в которой могла бы обрести любовь и понимание. Что ж, в конце концов она нашла ее, а также кое-что другое, помимо этого. Она обрела уверенность в себе. Стала взрослой. Научилась жить самостоятельно, завела собственное дело и преуспела в нем, у нее хватило мужества перенести утрату невинности и взглянуть на жизнь зрелым взглядом. К тому же теперь она говорила по-французски почти как парижанка. Сегодня, пятого июня тысяча восемьсот пятьдесят первого года, Мэри Макалистер была молодой женщиной, вполне довольной жизнью.
И хватит терзать себя воспоминаниями о прошлых обидах. Она прошла нелегкий и долгий путь, повстречав немало и хорошего, и плохого, но теперь ее путешествие закончилось. Впереди была новая жизнь.
Она шла по Ройал-стрит домой.
Теперь она видела все в совершенно новом свете. Все вокруг вдруг преобразилось. Здание банка, мимо которого она только что прошла, было уже не просто массивным сооружением с колоннами, а банком ее дяди Жюльена. Магазинчик, торгующий свечами, был не просто магазином – в этом же доме прекрасной старинной постройки находилась квартира ее кузена Нарсисса. Нарсисс был сыном покойной старшей сестры Mémère. И в День поминовения она положит на могилу своей двоюродной бабушки букет рядом с цветами Нарсисса, с множеством букетов от ее кузенов, их детей, сестер, братьев. Все эти улицы и дома, кирпич и штукатурка на них, все эти стены, розовые, желтые, голубые, крыши с волнистой черепицей и затейливые печные трубы, железные ограды, галереи, балконы, булыжные и кирпичные мостовые, грязь и пыль на них, каждый цветок и дерево, фонтан и крытый дворик, призраки прошлого, романтика и тайна, которыми был окутан этот город, – весь Новый Орлеан с его прошлым, настоящим и будущим до мельчайшей песчинки и камушка принадлежал ей, был ее домом по плоти и крови, ее душа была неразрывно связана с этим городом.
Она принадлежала ему так же, как он принадлежал ей.
Она могла бы посвятить всю свою жизнь изучению потайных уголков, легенд и историй этого прекрасного города.
Мэри ускорила шаг. Ей хотелось поскорей сказать Mémère, что она горда тем, что она – ее внучка. И что она очень любит ее.
Вдруг начался проливной дождь, типичный летний ливень Нового Орлеана. Укрываясь от него, Мэри забежала под балкон одного из домов.
– В Новом Орлеане все предусмотрено, – перефразировала она услышанные от прохожего слова, заговорив с женщиной, которая, как и она, пряталась от дождя под балконом. – Чтобы люди могли укрыться от непогоды, все дома снабжены «зонтиками».
Женщина окинула струи дождя опытным взглядом.
– Похоже, это кончится не скоро. – И она села на ступени подъезда.
Мэри присела рядом с ней.
– Я люблю этот старый, пронизанный сыростью город, – призналась она.
– Не любить Новый Орлеан способен лишь человек без сердца, – улыбнулась ее соседка.
