Текст книги "Наследство из Нового Орлеана"
Автор книги: Александра Рипли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)
Глава 49
Ханна Ринк постучала ложкой о край блюдца, пытаясь привлечь внимание мужа. Альберт перевел взгляд с книги на жену.
– Ты что-то сказала, Ханна?
– Я сказала, что беспокоюсь за Мэри. Она сегодня не в себе. Слишком уж тихая. И в церковь не пошла. Это в первый-то день поста. Покупатели поглядывают на нее с подозрением, потому что лоб у нее не помазан пеплом.
– Господи, Ханна, а чего ты ждала? Ведь у нее была назначена свадьба, и вдруг все сорвалось. Конечно, она расстроена. И я, между прочим, тоже, хотя мое настроение тебя не слишком волнует. Мы пропустили почти весь праздник, сидя тут и ожидая ее. А я рассчитывал набраться впечатлений. Может, даже для целой серии картин.
– Я считаю Вальмона Сен-Бревэна свиньей.
– Я бы этого не сказал. Ведь Мэри сама сказала, что неправильно его поняла. Сен-Бревэн наш лучший друг. Благодаря ему я получил еще двух клиентов. И потом, он обещал упросить Сазерака позволить мне осмотреть коллекцию.
– Что-то он не слишком торопится.
– Погоди. Был же карнавал, это не самый подходящий момент. У всех были свои дела.
– Да, но теперь-то все изменилось. В городе тихо, словно на кладбище. За весь день в магазин заглянуло человек пять.
– Так вот из-за чего ты печалишься?
– Я не печалюсь. Я тревожусь за Мэри.
– О Боже мой! – Альберт с раздражением уткнулся в книгу.
Ханна продолжала пристально смотреть на него. Через минуту он снова оторвался от чтения.
– Ханна, успокойся, – взмолился он. – С Мэри все будет в порядке. Она ведь не сидит тут с унылым видом, не так ли? У нее есть чем заняться. Разве сейчас она не у баронессы?
– У нее. Но она работает. В то время как ей нужен отдых, Альберт, как ты не можешь этого понять!
– Ну не знаю, я-то чем могу ей помочь? Если б знал, помог бы.
– Вот и я тоже.
Ханна Ринк заблуждалась в отношении Мэри. Ей была нужна именно работа. Сосредоточившись на ней, Мэри могла на какое-то время вырваться из замкнутого круга вины, гнева и самоуничижения, терзавших и угнетавших ее.
– Люстры из резного хрусталя, четыре штуки, есть? – спрашивала ее Микаэла.
– Есть. И еще четыре в другой комнате. Вы хотите продать их комплектом?
– Нет, конечно. Только по отдельности. Тогда они принесут вдвое больше денег… Далее. Пейзаж, написанный маслом, с изображением Луизианы, в резной позолоченной раме… Зеркало, тоже в позолоченной оправе, с мозаичной инкрустацией из эмали… Два колокольчика на шнурках, шнурки украшены вышивкой, с кисточками на концах, один голубой, с золотой кисточкой, другой…
По мере того как баронесса диктовала, Мэри добавляла в список одну вещь за другой. Они были заняты описью обстановки Дженни Линд. Баронесса собиралась устроить аукцион завтра же, пока память о Шведской Канарейке еще была свежа.
И надеялась получить с продажи вдвое больше того, что затратила на покупку всех этих вещей. А покупала она со скидкой, ссылаясь на то, что это делается для Дженни Линд.
Как и Ханна, баронесса заметила, что Мэри слишком погружена в себя, но ее это не встревожило. Значит, быстрее пойдет работа.
И действительно, они закончили уже к девяти часам.
– Теперь мы пойдем ко мне обедать, – сказала Микаэла. – Но прежде я хочу, чтобы ты, Мэри, выбрала что-нибудь для себя. Без тебя я со всем этим не справилась бы.
Мэри запротестовала было, сказав, что ничего особенного не сделала и благодарить ее не за что, но вдруг посреди фразы, произнесла:
– Я взяла бы тот зеленый диванчик, что стоял в гостиной.
– У тебя есть вкус. Очень неплохая вещица.
– Дженни Линд обычно отдыхала на нем перед концертом. И если не считать кровати, за эту вещь можно выручить больше всего.
Микаэла улыбнулась:
– Умница. Лично я не переношу сентиментальности.
Мэри медленно шла от остановки к Эдел-стрит. Ей страшно было идти домой – она боялась повторения кошмарных снов, нарушивших те немногие минуты забвения, которые были дарованы ей прошлой ночью.
Потом она увидела впереди Пэдди Девлина. Он стоял на углу, ожидая ее, и она замедлила шаги. Сейчас ей не хотелось говорить ни с кем.
Но Пэдди тоже заметил ее и устремился к ней навстречу.
– Может, вам не стоит идти домой, мисс Мэри. Вас там двое полицейских дожидаются. Вовсе не нужно говорить мне, что вы натворили. Я устрою вас в другом месте – в другом пансионе или, может, в отеле. Кой-какие деньги у меня есть.
– Не смешите меня. Я никаких законов не нарушала, и волноваться мне незачем. Я пойду и побеседую с полицейскими. – Мэри говорила твердо и бесстрастно. Но сердце ее бешено колотилось. Неужели Вальмон вознамерился преследовать ее. Как? Да как угодно. Он может говорить и делать все, что ему вздумается, и остановить его она бессильна.
– Ваше имя Мэри Макалистер?
– Да, господин полицейский. Зачем я вам понадобилась?
– Вы знаете женщину по имени Кэтрин Келли? Мэри едва не упала в обморок от облегчения.
– Да, знаю, – сказала она.
– Тогда мы попросим вас пройти с нами, мисс, для опознания останков. Она покончила с собой.
Мэри рухнула без чувств.
Луиза Фернклифф оставила Мэри записку. Она подписалась настоящим именем и аккуратно положила записку на подушку. Потом она осторожно легла на свежевыстиранную простыню – и покончила с собой в самый день Марди-гра.
Луиза постаралась не оставлять после себя беспорядка. Она подставила таз под левую руку, а потом рассекла ее от локтя до ладони заранее наточенным ножом.
Но из перерезанной артерии вытекло слишком много крови, и таз переполнился. Когда Мэри ввели в комнату, ее затошнило от запаха пропитанного кровью матраса.
– Вам плохо, мисс? Мэри сглотнула.
– Нет, – солгала она.
Полицейский поднял фонарь над кроватью. Кровь образовала только небольшое пятно. «Она совсем не красная, – вдруг подумалось Мэри. – А я всегда думала, что кровь красная». На Луизу она смотреть не могла.
– Это Кэтрин Келли? – настойчиво спросил полицейский.
Мэри заставила себя перевести взгляд и посмотреть. Ей хотелось крикнуть: «Нет, это не моя подруга. Моя подруга была полна жизни. А это только копия, восковая фигура». В этом мертвом теле совсем не ощущалось присутствия Луизы. Казалось, оно не может иметь к ней никакого отношения. Но Мэри кивнула – да, она может опознать покойную.
– Это Кэтрин Келли?
Мэри откинула с холодного лба выбившуюся прядь волос.
– Она просила меня звать ее Луизой, – сказала она. – Ее звали Луиза Фернклифф, и она по два часа в день пела гаммы.
– Вы хотите сказать, что это не Кэтрин Келли?
– Нет, господин полицейский, я вовсе не хочу этого сказать. Я заявляю, что это Кэтрин Келли.
Полицейский проводил Мэри в гостиную.
– Вот вам бумага. Подпишите, – сказал он. – Тогда я передам вам письмо, которое она оставила. Из него мы узнали ваше имя.
Мэри торопливо нацарапала свое имя.
С минуту она держала в руке письмо Луизы, боясь открыть его. Вдруг в нем написано, что во всем виновата она и, если бы она побеспокоилась и пришла Луизе на помощь, ничего не случилось бы.
«А если даже и так, – решила она, – что было, то было. Теперь я ничего не чувствую, кроме злости. Нет даже жалости к Луизе. Так с какой стати мне чувствовать себя виноватой?» Она надорвала тонкий конверт.
«Дорогая Мэри,
когда я сказала мистеру Бэссингтону о ребенке, он передал мне права на дом и сто долларов, чтобы избавиться от меня.
Пожалуйста, отправь меня домой на эти деньги. Адрес есть у миссис О'Нил. Ты моя лучшая подруга. Я постаралась оставить дом в порядке. Мне жаль, что я доставляю тебе столько неудобств, и нисколько не жаль, что я умерла.
С любовью,
твоя подруга Кэти Келли.
P.S. Деньги в жестянке с крысиным ядом. Никому не придет в голову заглянуть туда и украсть их до твоего прихода. Это золотая монета. Пожалуйста, не пробуй ее на зуб – она настоящая. Ха-ха. Купчая на дом тоже там».
Мэри сложила письмо.
– Мне нужно узнать, как отправить ее домой. Вы не могли бы помочь мне?
– Я дам вам фамилию гробовщика, который поможет.
– Спасибо. Мне хотелось бы поговорить с ним сейчас, если не слишком поздно.
Мэри прикрыла лицо Луизы носовым платком и ушла вместе с полицейским. С собой она унесла жестянку с крысиным ядом.
Утром она сказала аукционисту, что зеленый диванчик Дженни Линд не продается.
Это было в четверг, а в пятницу она дождалась, когда Пэдди и оба Рейли уйдут на работу, и сказала миссис О'Нил, что съезжает с квартиры. Ей хотелось избежать тягостных сцен прощания.
– Но куда же ты едешь, Мэри? – спросила вдова. – Кой-кому здесь это будет очень любопытно.
– Передайте мистеру Девлину, чтобы не искал меня. И в магазин ко мне не приходил. И не заговаривал, если повстречает на улице. Скажите ему… скажите, что я выхожу замуж.
Вдова посмотрела на окаменевшее лицо Мэри и больше вопросов не задавала.
Мэри было безразлично, что думает миссис О'Нил. И безразлично, что почувствует Пэдди Девлин. Пускай мучается. Он мужчина, так пусть расплачивается за то, что сделал с ней Вальмон Сен-Бревэн. За то, что сделал с Луизой мистер Бэссингтон.
Она жалела, что не в ее силах заставить расплатиться весь мир.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 50
Баронесса осталась довольна аукционом. Как она и предполагала, выручка от продажи значительно превысила первоначальную стоимость всей обстановки апартаментов Дженни Линд.
А Мэри была рада, что оставила себе диванчик. В пятницу его перевезли в ее домик-«дробовик» в Кэрролтоне. Она велела поставить его в гостиной, и комната моментально преобразилась, стала изящной и элегантной. Воображение Мэри заработало – она уже представляла себе, какую поставит мебель, какие развесит ковры, какую подберет обивку. Вместе с этим пробудившимся интересом лед в ее душе стал постепенно таять. Холодное, мертвое, немое оцепенение, в котором она пребывала последнее время, немного отступило.
Большинство участников аукциона тоже чувствовали себя в выигрыше. Хотя им и пришлось выложить кругленькие суммы, они получили то, что хотели: одни – предмет обстановки, принадлежавший знаменитой Шведской Канарейке, другие – превосходную красивую вещь. Ведь баронесса покупала для своей прославленной гостьи только самое лучшее.
Осталась довольна и Мари Лаво – жирандоль, купленная ею на аукционе, была последним штрихом, которого ей недоставало в том деле, что ей поручил Вэл. Она отправила ему в отель записку: «В моем доме. В четыре часа. Мари».
– Ты вел себя отвратительно, – отчитала она Вэла, когда он явился в назначенное время.
– О чем это ты? – быстро спросил он. Даже Мари, с ее широкой агентурной сетью, не могла знать о фарсе, который он разыграл перед этой Макалистер. А также о том, что воспоминание об этом не доставляло ему радости. Та, спору нет, заслужила урок, если вспомнить, как она пыталась заманить его в ловушку, и все же не следовало отвечать ей подобным образом. Лжеалтарь и лжесвященник были явным богохульством.
– Ты злоупотребляешь нашей дружбой и моим хорошим отношением, – заявила Мари. – Ты оставил мне письмо с инструкциями, будто я твоя прислуга, исчез на два месяца, а вернувшись, даже не соизволил повидать меня. Мне пришлось отправить к тебе посыльного.
Вэл низко наклонился, упершись руками в колени и подставив Мари спину.
– Отшлепай меня, – смеясь, сказал он, – Выпори меня плеткой. Ты права и еще раз права. Я провинился и прошу прощения.
Упершись каблучком ему пониже спины, Мари слегка подтолкнула его. Он пролетел через всю комнату и растянулся у камина, ударившись головой о черную металлическую решетку. Полы его камзола загорелись от углей в камине. Не сдвинувшись с места, Мари спокойно наблюдала, как он тушит пламя.
Вэл уныло усмехнулся:
– Полагаю, теперь ты чувствуешь себя вполне отомщенной. Мари улыбнулась в ответ:
– Вот теперь мы можем попить кофе, и я расскажу, что мне удалось для тебя сделать.
Разлив кофе по чашкам, она взяла со стола жестяную коробочку и достала из нее бумаги.
– Вот твой контракт на содержание Сесиль Дюлак, – сказала Мари, протянув ему документ. – Сумма более чем щедрая, гораздо выше той, что назначается в подобных обстоятельствах, но не такая баснословная, как предлагал ты. Остается лишь подписать и заверить у нотариуса. Сесиль согласилась, чтобы я выступила в роли гаранта. – Она выкладывала перед ним документ за документом. – Это договор на аренду дома на Сент-Питер-стрит, рядом с Рэмпарт. Как ты просил, он составлен на ее имя… Вот квитанции на покупку рабов… повозки… лошадей… годовую аренду конюшен… Это расписка в получении денег за мебель и обстановку… Письма от торговца в Париже, копии моих писем к нему… Квитанции за погрузку и перевозку… Это сумма, снятая с твоего счета в банке… А это выданное банком подтверждение о передаче мне той суммы, что ты оставил мне. Забери все это. Устала я от этой канцелярщины. А коробочка – подарок от меня. – Свернув бумаги в свиток, Мари сунула его в коробку.
Поймав руку Мари, Вэл поцеловал ее.
– Тысяча благодарностей, моя королева. Но ты упустила из виду одну вещь. Я просил тебя купить себе какую-нибудь безделушку от меня в подарок. – Глаза его смеялись. – Мне позволено будет хотя бы взглянуть на нее?
Мари приоткрыла ворот своего платья из красного набивного ситца. На шее ее было ожерелье из бриллиантов и изумрудов.
– Парижский торговец оказался чрезвычайно услужлив, – сказала она. – Карт-бланш, Вэл, надо выдавать чрезвычайно осторожно, даже если речь идет о старых друзьях. Разумеется, квитанцию, подтверждающую право владения, я оставлю у себя. – Мари поцеловала его в щеку. – Миллион благодарностей, Вэл, – добавила она. – Кстати, примерно столько стоит эта вещица во франках.
Вэл закашлялся.
– Полагаю, в таком случае мне позволят попросить еще одну чашку кофе.
Пока он пил свой кофе, Мари сходила на кухню и вернулась с большим бумажным пакетом.
– Его переслали с плантации еще до твоего приезда. По словам посыльного, ты сам так распорядился.
– Прекрасно. – Вэл допил кофе и, отставив чашку, развернул бумажную обертку. – Это рисунки, которые я привез с собой из Парижа, – сказал он. – Энгр, Прудон и Давид. Особенно мне нужен был Давид. – Он показал ей копию с портрета мадам Рекамье. – Вот так должна выглядеть Сесиль, – сказал он. – Ей придется найти хорошую портниху.
Мари резко вскочила, она была явно рассержена – брови ее были насуплены, углы рта изогнуты.
– Ну, это уж слишком, Вэл, мне этот маскарад не нравится. К чему эти переодевания?
– Да пойми же, Мари. Я ненавижу корсеты и кринолины. Они превращают женщину в манекен. Взгляни на эти рисунки. Всего пятьдесят – да нет, тридцать – лет назад женщинам было достаточно их естественной красоты. Посмотри на эту простоту и изящество. Теперь это называется стилем ампир. Именно в этом стиле я просил тебя подобрать обстановку. И одежда Сесиль должна соответствовать окружающим ее предметам.
Мари понимающе кивнула. Но брови ее все еще были насуплены.
– Это-то, Вэл, мне понятно. Содержанка должна во всем угождать своему патрону. Ты будешь Наполеоном, а Сесиль твоей Жозефиной – это уж как тебе будет угодно. Но ты не ответил на мой вопрос. Меня, в сущности, интересует не это. Я имею в виду тебя самого. До меня дошли кое-какие слухи. Что за комедию ты разыгрываешь нынче? Какие-то кружева на манжетах, бессмысленные пари на крупные суммы. Говорят, ты стал больше пить, шататься по маскарадам, бросаться деньгами. Ведь на самом деле ты не такой. Мне-то это известно. Зачем же ты выставляешь себя на всеобщее посмешище? Что это за новая игра?
Вэл побледнел. Вдруг стали заметны глубокие морщины на его лице – от ноздрей к углам рта и между бровями.
– Мари, ты делилась с кем-нибудь своими наблюдениями?
– Разве мы не друзья? Конечно же, я никому ничего не говорила.
Взяв ее за плечи, он заглянул ей в глаза.
– Клянусь, если б мог, я рассказал бы тебе обо всем, – сказал он. – Но я не вправе этого сделать. В моей жизни есть нечто, чего я не могу открыть даже тебе, могу лишь умолять: верь мне и храни мою тайну. Пусть меня считают самым непроходимым болваном в Луизиане, уверяю тебя, мне это необходимо. Я не могу объяснить тебе причину моего странного поведения. Прошу тебя как друга – прости мне мою скандальную репутацию и не переубеждай других.
Мари пристально глядела Вэлу в лицо. Перед ней был совсем другой человек, непохожий на того Вэла, которого привыкли видеть все, – в его взгляде читались решимость и преданность тому делу, которому он посвятил свою жизнь. «Настоящий мужчина», – подумала она и в который раз пожалела о том, что их отношения всегда будут только дружескими. Движениями сильных пальцев она разгладила морщины между его бровями.
– Мы можем доверять друг другу, – сказала она. Это прозвучало как клятва.
– Мэй-Ри, душечка, у меня к тебе срочное дело. – Первой посетительницей в это субботнее утро оказалась Жанна Куртенэ – теперь Жанна Грэм. Мэри была в магазине одна.
«Если она хоть словом обмолвится о Вальмоне или его портрете, я просто закричу, – подумала Мэри. – Это будет выше моих сил. Заору как оглашенная». Рана была еще свежа – со дня позорной свадьбы прошло всего три дня.
– Доброе утро, Жанна. Ты прекрасно выглядишь, – приветствовала она подругу.
– Да-да, это мне известно. Мэй-Ри, скажи, неужели это правда? Ты действительно купила дом в Кэрролтоне?
Мэри внутренне съежилась. Хотя она провела в своем доме всего одну ночь, он успел стать для нее убежищем, которое она не хотела делить ни с кем. Он был ее тайной. Одна Ханна была посвящена в нее.
– С чего ты взяла, Жанна? Та хихикнула:
– А ты хитрюга, Мэй-Ри! Это секрет, да? Так я никому не скажу.
– Как ты это узнала? Кто тебе сказал?
– Никто. У меня тоже есть свои маленькие тайны. Мне ужасно хотелось заполучить хорошенький диванчик Дженни Линд, но аукционист сказал, что он уже продан. Потом я увидела, как его грузят, и поручила слуге узнать, куда его отправляют. Я была полна решимости разузнать, кто покупатель и где он живет, и перекупить диванчик. Представляешь мое удивление, Мэй-Ри, когда выяснилось, что покупатель – ты. Да еще в Кэрролтоне. Расскажи мне о своем доме. Он большой? Когда ты купила его? С кем ты там живешь?
Мэри попыталась перевести разговор на другую тему.
– Он небольшой и самый обыкновенный, я и ночевала там всего раз, – быстро проговорила она. – Жанна, ты слышала о новой парижской моде? Все сходят с ума из-за перчаток голубого цвета – чудный тон, светло-голубой. Показать тебе?
Но Жанну было не так легко провести.
– Я хочу увидеть твой дом, Мэй-Ри. Ведь ты покажешь мне его, правда?
– Ну конечно, как только закончат отделку… О, а вот и Ханна. Ты ведь помнишь миссис Ринк, Жанна? – Она выразительно взглянула на Ханну: – Ханна, я тебе нужна сейчас? – Она задала вопрос по-английски, при этом стараясь говорить медленно, чтобы Жанна могла понять.
К сожалению, Ханна не уловила намека.
– Нет, не особенно, – сказала она дружелюбно.
– Отлично, – заявила Жанна. – Я хочу похитить у вас Мэй-Ри, миссис Ринк. Вы отпустите ее? – Она лучезарно улыбнулась Мэри: – Видишь, Мэй-Ри, мистер Грэм поднатаскал меня по-американски.
– Да, ты преуспела, – заметила Мэри.
– Поедем же поскорей. Мой экипаж ждет.
Мэри пришлось сдаться. Если уж Жанне что-то втемяшилось, она своего добьется любыми путями. Придется принимать незваную гостью.
– Я вернусь не позже чем через час, – пообещала она Ханне.
Коляска Жанны стояла перед магазином, она была темно-зеленого цвета, украшенная позолотой. На кучерском месте сидел слуга в точно такой же темно-зеленой с золотом ливрее; он отгонял кнутом мух, облепивших спины пары серых лошадей. Когда Жанна и Мэри вышли из магазина и ступили на тротуар, кучер, светлокожий молодой человек, соскочил со своего сиденья и открыл перед ними дверцы экипажа.
Жанна сунула голову внутрь экипажа.
– Милли, подожди где-нибудь, пока я не вернусь, – приказала она служанке.
Служанка выскочила из коляски и направилась в сторону Рыночной площади.
Жанна улыбнулась Мэри.
– Я вернула Миранду маме. Эту тоже зовут Миранда, но я предпочитаю звать ее по-другому. Хлопот с ней намного меньше, потому что она до смерти боится меня. – Весело хихикнув, Жанна забралась в коляску, а вслед за ней – Мэри. – В Кэрролтон, – скомандовала Жанна, задернув занавеску, чтобы кучер не мог их слышать. – Как тебе мой экипаж, Мэй-Ри? Правда, шикарный? Зеленый цвет – моя нынешняя страсть. Ты заметила? У меня и туфли, и отделка на платье тоже зеленые. Жаль только, что для прогулок в экипаже так мало поводов. Все предпочитают ходить пешком.
Мэри откинулась на спинку сиденья, приготовившись к обычной болтовне Жанны о моде и светских развлечениях.
Поэтому она была удивлена, когда та в отчаянии схватила ее за руку.
– Мэй-Ри, если б ты знала, как я несчастна! Ты должна мне помочь.
По словам Жанны, ее брак был настоящей катастрофой. Уилл Грэм не любил ее.
– Я всегда знала, что не смогу его полюбить, но мне и в голову не приходило задаться вопросом, любит ли он меня. Ведь все мои поклонники обожали меня. Я думала, он тоже. Но ему до меня нет никакого дела, Мэй-Ри, абсолютно никакого.
Мэри пыталась остановить подругу, но безрезультатно. Та настояла на том, что Мэри должна быть посвящена во все интимные подробности ее семейной жизни. Правда, первая неделя медового месяца прошла замечательно. Они все время провели взаперти, занимаясь исключительно любовью. Грэм относился к ней с восхищением – гладил ее кожу, ласкал груди, расчесывал длинные волосы. Но он никогда не ласкал ее в тех местах… в нижней части тела, хотя Жанна просила его об этом. Он удовлетворял исключительно свои потребности, а к ее мольбам оставался глух. Поначалу все шло как по маслу: он легко приходил в возбуждение и совершал свое дело с должной страстью. Часто по шесть или даже больше раз в день. То есть пока они проводили время взаперти.
Но через неделю он совершенно переменился. Дела стали интересовать его гораздо больше, чем она, его жена. Ему уже не нравилось, когда она садилась ему на колени и расстегивала на нем одежды, когда она зазывно ласкалась к нему. Теперь он приходил в ее спальню лишь три раза в неделю, причем в одно и то же время, в определенные дни – во вторник, четверг и субботу. И приступал к делу, даже не сняв ночной рубашки.
– Понимаешь, Мэй-Ри, он не любовью занимается, а только выполняет свои супружеские обязанности. Ему нужна не я, а ребенок, которого он ждет от меня. Все происходит по-быстрому: «Привет, Жанна», трах-трах-трах – и готово. Ни тебе поцелуев, ни ласк, ни игр. Ничего, что делалось бы ради меня. Это просто невыносимо. Разумеется, никакого сына я ему рожать не собираюсь. Знаешь, Мари Лаво по-прежнему причесывает меня. Так вот, она снабдила меня специальными снадобьями от беременности. Но она бессильна изменить характер моего мужа.
Мэй-Ри, ты ведь знаешь меня, какой я была всегда. Я так страстно ждала того дня, когда наконец узнаю об отношениях мужчины и женщины, когда рука мужчины коснется моего тела и я познаю любовь, буду упиваться ею всласть. Что ж, кое-что я действительно узнала. Я поняла, что была права в своем стремлении познать любовь, ощутить прикосновение мужских рук, тела. И теперь, когда я это узнала, мне страшно этого не хватает. Мне нужен мужчина, Мэй-Ри. Мне нужна любовь.
Мэри сжала руки Жанны. Она ничем не могла помочь подруге. Исповедь Жанны смутила Мэри, вызвав бурю в ее душе. Мэри пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы отогнать собственные нерадостные воспоминания, – слишком мучительны они были.
Глянув в окошко экипажа, она увидела вывеску отеля «Кэрролтон». Слава Богу, они уже приехали.
– Тише, Жанна. Мы почти приехали. Я должна приоткрыть окошко и сказать кучеру, куда повернуть. Ведь ты не хочешь, чтоб он тебя услышал. – И, не дожидаясь возражений подруги, она приоткрыла окно: – Кучер! Прямо перед отелем поверните, пожалуйста, за угол, направо. Затем надо проехать еще квартал, а там я подскажу, где остановиться. – Она сжала руку подруги. – Мой дом прямо возле отеля, сейчас увидишь. – Голос ее звучал оживленно, она говорила с Жанной так, словно та была ребенком.
– Мэй-Ри, да тут просто замечательно! – взвизгнула Жанна, обследовав дом Мэри. Она осмотрела все до единой комнаты.
Мэри невольно обрадовалась похвале:
– Я думаю, дом и вправду будет замечательным – со временем. Я хочу прикупить еще кое-что из мебели, заменить некоторые вещи, например эти занавеси, сюда надо что-то поживее. Потом, может быть…
Жанна прервала ее:
– Да зачем? У тебя есть очаровательный диванчик Дженни Линд и в придачу такое огромное ложе, очень уютное. И матрас – совершенно новый, да? – И она подпрыгнула на нем.
Мэри отвернулась. Замечание Жанны вызвало в ее памяти воспоминание о старом матрасе – она словно снова увидела то страшное огромное кровавое пятно.
Жанна подошла к ней и, обхватив за талию, поцеловала ее в щеку, потом еще раз, и еще, и еще.
– Мэй-Ри, ты ведь моя подруга, верная, самая близкая, не правда ли? И то, что ты не живешь теперь с нами, для меня не имеет ровно никакого значения, я люблю тебя по-прежнему. А ты – меня, правда? Ты ведь не хочешь, чтоб я страдала. Ну скажи же, ты ведь этого не хочешь? – Тон у нее был вкрадчивый и капризный, как у маленького ребенка.
– Конечно, нет, Жанна. Мне ужасно жаль, что ты чувствуешь себя несчастной.
Последовал очередной град поцелуев.
– Я знала, что ты поможешь мне! – воскликнула Жанна, теперь это снова была взрослая женщина. – Поверь мне, это не доставит тебе никакого беспокойства, ты все равно бываешь здесь редко. Мэй-Ри, есть один человек, танцуя со мной, он все время шепчет мне на ухо разные комплименты, и он такой симпатичный и такой сильный. Я обещала ему подыскать место, где мы могли бы встречаться наедине, где никто не узнает нас.
– Нет! – Мэри оттолкнула подругу. – В моем доме вы встречаться не будете.
– Но, Мэй-Ри, мне некуда идти! Если я буду отсутствовать слишком долго, слуги заметят и накляузничают мистеру Грэму. И потом, Мэй-Ри, все мои деньги у него. Мне не на что купить такой укромный домик, как у тебя… Мэй-Ри, ты должна мне помочь, должна. Я просто сойду с ума, если не заведу любовника – красивого, высокого и сильного, который будет целовать мои губы, ласкать мое тело, прикасаться ко мне, сжимать в своих объятиях и…
– Перестань, Жанна, перестань, прошу тебя! Я сказала нет, значит, нет.
– Но ты же моя подруга, ты любишь меня.
– Люблю, но не настолько. Я не потерплю, чтобы мой дом превратился в обитель греха, чтобы от моей постели пахло мужчиной.
– Яс-сно, – змеиным шепотом заметила Жанна. – Ты хочешь, чтобы все вокруг были такими же ледышками, как ты. Уж от твоей постели мужчиной пахнуть не будет, кому ты нужна? Ты бревно, настоящее бревно, сухое и непрошибаемое. Ты даже внешне не похожа на женщину. Да кому придет в голову пожелать тебя?
«Вальмону Сен-Бревэну! – чуть было не крикнула Мэри. – Тому самому, которого ты так хотела заполучить, ан нет, не вышло». Но слова замерли у нее на губах. Потому что Жанна была права. Он вовсе не жаждал держать ее в своих объятиях, он хотел лишь унизить ее.
– Жанна, тебе лучше уйти. Я вернусь в город на конке. Нам больше нечего сказать друг другу.
– Может, ты передумаешь?
– Об этом не может быть и речи. Ни при каких обстоятельствах. Иди же. Я не отдам свой дом в твое распоряжение.
– Ты жестока и холодна, Мэй-Ри. Не знаю, почему я считала тебя своей близкой подругой… Жестокая ты и холодная. – Жанна вышла, хлопнув дверью.
Обхватив голову руками, Мэри съежилась на кровати. Ей не хотелось ни о чем думать.
И все же невольно она размышляла над случившимся. В конце концов, надо быть честной, с горечью думала она.
Ей ли судить Жанну? Ведь и с ней происходило то же самое – та же жажда любви, те же желания томили ее, Мэри. Ведь и ей хотелось, чтобы Вальмон обладал ею, ласкал ее.
По ее мнению, это была любовь, она внушала себе, что любит Вальмона. В то время как на самом деле была влюблена в того широкоплечего мужчину, которого увидела когда-то у фасада романтичного дома с колоннами. Разве это любовь? Никакая это не любовь.
И позже, когда они познакомились и она чувствовала, как у нее кружится голова от счастья и любви к нему, разве она не испытывала все эти чувства только потому, что, следя за движением его губ, воображала вкус их поцелуя? Разве ей не хотелось той же любви, о которой говорила Жанна? Ощущения обнаженного тела, прикосновений и возбуждения от прикосновений. Страсти. Вожделения. Удовлетворения животного инстинкта. Разве это любовь?
Он, вероятно, распознал того демона, который таился в моей любви, подумала Мэри. И дал мне то, что было нужно, – быстрое, лихорадочное животное спаривание самца и самки. Как козлы с козами на Ирландском канале. Я всю жизнь притворялась, что не вижу этого. Тоже мне, добродетельная леди! А в глубине души ничем от них не отличалась.
Она дрожала от самоуничижения.
Потом она закричала: «Нет!» – и приподнялась.
Не ее вина в том, что произошло с ней. Она вовсе не предавалась животной страсти. Она желала близости, это так. Желала ее тогда, у озера, под дождем. Но она устояла. А он предал ее, обманул, устроил эту лжесвадьбу.
Она ошибалась, говоря себе, что любит его. Лгала себе, можно сказать. Но эта ложь была неосознанной.
И как бы низменны ни были ее чувства, он не имел права воспользоваться ими столь коварным образом. Он сознательно совратил ее, воспользовавшись ее невежеством. И вдобавок посмеялся над ней. Его поступок отвратителен.
Ей было стыдно за свои чувства, но не за свои поступки. Это он повел себя недостойно. И стыдиться надлежало ему.
Мэри откинулась на спину. Голова ее покоилась на подушке Луизы.
– А что, если у меня будет ребенок? – произнесла она вслух; этого она опасалась больше всего. – Луиза, что же мне тогда делать? Завещать дом Жанне? – Она зарылась лицом в подушку. – О Луиза, боюсь, у меня не хватит мужества последовать твоему примеру. Мне так хочется жить!
Мэри никогда не видела Ханну Ринк в таком волнении.
– Я так рада, что ты вернулась. Я тут жду-жду тебя. Угадай, кто тут был, Мэри! Спорим, ни за что не угадаешь. Сесиль Дюлак. Она была здесь минут десять назад. Мэри, ты никогда не замечала, как она похожа на твою подругу Жанну Куртенэ? Что ты об этом думаешь?
Мэри кивнула:
– Видишь ли, дело в том, что мать Сесиль была любовницей Карлоса Куртенэ.
– Да что ты! Думаю, Альберту лучше об этом не говорить. Ты ведь его знаешь. В сравнении с ним я ощущаю себя этакой искушенной и снисходительной светской дамой.
– А что, Сесиль хотела получить свою долю от прибыли?
– Нет, напротив. Она заказала двадцать туалетов. И не просто платьев, а разных накидок, жакетов, шалей – всякой всячины в тон к платьям. При этом ее совершенно не интересует их стоимость. Деньги на все это ей дает какой-то мужчина. И за аренду дома платит он. Она идет на содержание. Пошла по стопам матери, полагаю… Представляешь, что это означает? Даже теперь, когда сезон окончен, у нас будет работа. И нам не придется закрывать мастерскую и увольнять швей. Подумать только, двадцать полных туалетов! У нас будет уйма денег.
