Текст книги "Далеко от дома (СИ)"
Автор книги: Александра Ревенок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
...Анна сказала, что ей больше незачем жить. Мы ее стараемся не оставлять одну. Мэри боится, что она покончит с собой...
...Анна стала работать. Она столько работает. Мы с девочками боимся, что она может заболеть или просто упасть замертво. Она не спит сутками. Вчера привезли раненого. Он был очень похож на ее мужа, Уильяма. Анна бросилась к нему с поцелуями. «Ты жив! Любимый!» – кричала она. А у меня сердце разрывалось. Мужчина смотрел на нее стекляными глазами и ничего не понимал. Чтобы ее оттащить понадобилось четыре человека...
...Нас переправляют на север Франции. А Бак теперь далеко. Он на Юге. Как хочется домой, домой в Йоркшир! Даже сердце уже скучает по нему. Джорджиана... Мама... Она невероятная женщина! Мама Джорджи... Как она со всем справляется? Я ее никогда не видела, а уже очень люблю. Так люблю, как только дочь может любить мать. Иногда мне кажется, что я стала старой, совсем старухой. Я написала об этом Баку. Он знает, о чем я. Новенькие девчонки не понимают нас. Они тут, на материке... Это их первое место назначения. Говорят, что у нас всего пять лет разницы... Они не понимают, что у нас Целых пять лет разницы! Целая жизнь. Десять жизней, а, может быть, и больше. Они не понимают, что на войне всего один месяц, а порой один день, как сотня лет...
...Клер, новая медсестра, ей было восемнадцать. Это было очень страшно...
«Любимая, дорогая моя!
Один день, как вечность. Я закрываю глаза и вижу тебя. Мне больше не снятся кошмары. Мне снишься ты. Твои яркие рыжие волосы. Больше никто косо не смотрит, как я целую твои фотографии.
Джордан потерял свою жену. Она умерла. Она умерла при родах. Я когда думаю об этом, мне становится страшно. Джиллиан никогда не была на фронте. Но она умерла. А если что-то случится с Джорданом? Малышка останется одна? Он говорит, что у него есть мать, что она обязательно воспитает кроху. Но... У меня все-таки холод по коже. Марион, береги себя. Жизнь без тебя пустая. Совсем пустая.
Смотрю на Джордана, и теперь каждое мамино письмо на вес золота...
Пиши мне чаще. Пиши одно предложение: «Я жива.» И я буду знать, что мне есть зачем жить. Я люблю тебя, Марион. Ты мой драгоценный камень. Твои глаза изумруды. Твои волосы, как золото. Я закрываю глаза и вижу тебя, вижу наших будущих детей. Ты только живи, я тебя люблю.
Твой любящий муж, Бак Уинтер.»
...Бак, он рядом! Я не верю! Каждый день, как сказка! Он рядом! РЯДОМ!!! Всего двадцать километров! Я его вижу! Я его могу поцеловать. Любимый! Ты рядом! Сердце разрывается от боли и счастья. Я даже не верю! Как же я его люблю...
...Боюсь ходить на свидания, часто вспоминаю Анну...
«Марион, доченька.
Как ты? Как Бак? По радио сообщили, что южные и северные армии встретились. Вы теперь снова вместе. Я молюсь за вас каждый день. Я жду вас домой. У нас здесь ничего не меняется. Вашу фотографию ношу с собой. Купила муслин, белый. Пошьем тебе платье на венчание. Будешь самой прекрасной невестой. Береги себя, береги нашего Бака. Я люблю вас.
Джороджиана Уинтер. Возвращайтесь домой.»
...В госпитале холодно. Порой даже засыпать страшно. Тошнит по утрам. Бак радуется, как мальчишка. Переживает очень. Считаем дни до возвращения домой...
...Нас хотели переправить в Англию. Но я не могу оставить Бака. Я перевелась: главное – Бак рядом. Боюсь приходить на свидания. Страх все сильнее. Бак говорит, что беременные все такие впечатлительные. Надо написать Джорджиане, что она станет бабушкой. Но я не решаюсь. А Бак... Он предложил написать вместе одно письмо. Я согласилась. Но как только его вижу, забываю про письма. Он рядом, он жив. Все остальное уходит на второй план. Главное, любимый рядом...
...Врач видел, как меня тошнило... Хочет отправить в Англию. А я не хочу домой. Тут Бак. Пока Бак рядом – дом есть. Пусть и в далеком Йоркшире. Но это ведь так близко?..
...Умереть? Да нет, умереть легче. И что теперь? Куда теперь? В Йоркшир? Дышать теперь больно. Вдыхаю часто, а воздуха в легких все равно не хватает. Жить теперь больно. Жить теперь страшно. Мы хотели назвать сына Гарри, а дочку Эйрин. Теперь это решать только мне. Сердце закаменело. Где ты Бак? Я тебя люблю. Поедем домой...
...Рыдала вчера в голос, пока врач снотворного не дал. Хочется выйти на улицу и заорать немым голосом, заорать так, чтобы весь мир услышал. Что же это? Как мне теперь жить? Как!?
...Гарри или Эйрин... Меня отослали в Англию. Я боюсь ехать в Илкли. И хочу, и не могу. Мы мечтали туда приехать вместе, но туда приеду одна я. Зачем мне там быть без него? Он хотел работать на ферме. А как Джорджиана одна со всем справляется? Умереть все-таки легче. Но надо жить. Разговариваю с малышом. И Бак как будто рядом...
...Тошнить уже почти перестало. В Дувре прохладно. Йоркшир еще севернее. Я похоже совсем отвыкла от нормальной погоды. Теперь чуть что – сразу в дрожь бросает, даже легкого ветра не переношу...
...Лондон. Была на могиле у Иды. Словно прошло несколько жизней. Как там наша деревня? Или не наша? Мне она теперь чужая. Совсем. Если раньше я скучала по нашим холмам. Теперь мне все равно, я о ней даже не вспоминаю...
...Лидс, до Илкли еще чуть-чуть. Еще чуть-чуть, и я увижу дом. Дом, который мне хотел показать Бак. Говорил, как кончится война, мы никогда не расстанемся. Джорджиана ткань на платье купила...
...Слезы текут и текут. Боюсь ехать в Илкли...
...Илкли. Стояла перед домом и не знала что делать. Стояла и смотрела, смотрела. Молодая женщина, Лилиан Керк, взяла меня за руку и отвела в дом...
...Джорджиана... Писем от Бака больше не будет. Храню, что есть. Кольцо. Фотографии. Смотрю и вспоминаю Бака: «Никогда не снимай кольцо.» Неужели ты думал я смогу его снять!? Смотрю на фотографии и сердце разрывается. Джорджиане пришло еще одно письмо от Бака. Не последнее...
...Еще одно письмо от Бака. Сердце разрывается...
...Война закончилась...
...Что теперь? Есть только я и Джорджиана. Ферма в Илкли. Я каждый день гуляю по пустошам. «Йоркшир очень красивый осенью...» Правда красивый...
...Скоро рожу. Знаю, что рожу. Максимум через неделю. Джорджиана, ждет внука. Я внучку. Не знаю, Дейрдре всегда говорила, что я рожу девочку. А если бы двойня... Тогда у нас с Баком будет двое детей. Мы мечтали о семи...
...Девочка. Волосы рыжие, глаза зеленые, как Бак мечтал. Я словно заново родилась. Теперь все мои мечты связаны с Эйрин...
...Джорджиана умирает. Я молюсь, чтобы я ошибалась. Но я слишком часто видела смерть, чтобы чувствовать ее присутствие. Все как тогда...
...Я снова потеряла маму. Еще раз? Я когда-нибудь перестану терять любимых людей? Война закончилась, а смерти не приходит конец. Джорджиана просила, чтобы я вышла замуж. Как она не понимает: я замужем. У нас с Эйрин есть Бак. Сердце разрывается. Смысл жизни – Эйрин...
...Бака уже год как нет. Я уже год не целовала его, а губы все еще горят от его поцелуев. Эйрин единственная надежда на жизнь...
...Сосед Олсопп приходил свататься. А как я могу? Я обещала Баку не снимать кольцо...
...Олсопп сказал, что будет любить Эйрин, как родную. На ферме не справляюсь. Что ж я за мать такая? Джорджиана со всем справлялась одна, а я не могу...
...Обещала Баку венчаться с ним. Олсопп не понимает, что я не могу с ним обвенчаться...
...Пять лет, а сердце все болит. У Эйрин улыбка, как у Бака. Смотрю на нее и вижу его. Доченька, любимая моя. Она даже говорит, как отец. Уже знает буквы. Разве это не счастье? Моя драгоценная дочь со мной, рядом. Держит меня за руку. Ходит за мной везде...
...Стараюсь быть хорошей женой Олсоппу. Но сил нет. Не могу я с ним в кровать ложиться. Он пытается поцеловать, а губы помнят поцелуи Бака. Это жестоко. Не стоило и замуж выходить...
...Олсопп хочет детей. Я его понимаю. У меня есть Эйрин, у меня есть Бак. Олсопп один...
...Эйрин пошла в школу, она улыбается, как Бак. Учится лучше всех в классе. Перечитываю его письма...
...Олсопп увидел, как я читала письма от Бака. Хотел выбросить. Я пообещала, что сожгу...
...Не могу, не могу я сжечь их. Я как подумаю, что Бак держал их в руках...
...Больше не буду перечитывать письма. Я их спрятала. И дневник спрячу. У меня есть воспоминания. Олсопп заслужил: я ношу только кольцо Бака...
Мысли? У Хай не было мыслей совсем. Она смотрела в одну точку и не могла поверить в то, что прочитала. Она смотрела и смотрела. Она плакала и плакала.
– Бабушка, я не продам дом. Я его сохраню. Я люблю тебя. Прости меня.
Глава 3
«Можно ли столько боли вынести!? Можно ли выжить после этого!? Какая же ты сильная, бабушка!»
Хай держала в руках шкатулку бабушки. Фотография. «Дедушка был очень красивый. Бабушка очень счастливая. Даже на черно-белой фотографии видно как ее глаза горят. Для Олсоппа они никогда так не горели.» Свидетельство о браке. Бак Уинтер И Марион Уинтер. В горле встал комок.
«Та ли это комната, где хотел Бак жить вместе с Марион?»
Сидя в старом бабушкином кресле с резной шкатулкой на руках, Хай заснула.
«Да, что же это такое!? Действует на нервы... Как будто комар над ухом жужжит... – Девушка застонала. – Как... Как звонок в дверь!»
Хай подскочила с кресла. «Я так и проспала всю оставшуюся ночь в кресле. Все мышцы затекли.»
– Ооох. – Звонок. – Да кто там!?
Девушка медленно, кряхтя и ковыляя, пошла к двери.
– Да кто же в такую рань!? – «Может быть это Джон?» Хай открыла дверь: – Джон, мне ничего не...
Хай застыла. На пороге стоял молодой мужчина, шатен. Наверное, он очень высокий, если даже выше, чем она, выше на сантиметров 10, а то и все 15. А в ней, Хай, 180 сантиметров росту. Из-за влажного воздуха кончики длинной челки, скрывающей брови и падающей на глаза, завились вверх. В таком виде он напомнил Хай Питера Пена. Только взгляд какой-то мрачный. Девушка поежилась.
«Красив? Ну, не то чтобы... Скорее привлекателен... Кто он?»
– Вы кто?
– Вы, должно быть, мисс Олсопп?
– Я-то знаю кто я. Я повторяю свой вопрос: «Кто вы такой?»
– Меня зовут Маршалл Олдридж. Я приехал, чтобы посмотреть дом.
Девушка покраснела. Потом побледнела. И снова покраснела.
– Мистер Олдридж, извините. Но... – «Как же это сказать-то?» – В общем, ферма больше не продается.
Он сощурился, его серые, как грозовое небо, глаза пронизывали насквозь:
– Ее еще не купили.
– Не купили, но она не продается. Я передумала. Я больше не продаю ферму.
– Знаете, мисс Олсопп, – «В ближайшее время надо изменить фамилию на Уинтер. Так будет правильнее... Так о чем он?» – Об этом обычно сообщают заранее! Я приехал в эту глушь из Эдинбурга! Я дико устал! И тут выясняется, что я ехал зря! Почему вы не сообщили о смене своего решения!?
– В эту глушь, как вы говорите, мистер Олдридж, вы приехали по собственному желанию! – Она столько плакала и рыдала за последние дни. Откуда у нее только голос такой прорезался? – Никто вас палками сюда не гнал! А не сообщила я о своем решении, потому что приняла его сегодня ночью. Так что разговор окончен, до свидания! Ферма не продается. – Она уже собиралась захлопнуть дверь перед самым носом этого высокомерного хама, когда он взялся за ручку входной двери.
– Вы так просто не увильнете!
– От кого увиливать!? От вас!? Ферма не продается! Точка! Больше вам знать ничего не нужно!
– Как же! Я ехал сюда пять часов! Час из них я простоял в этом болоте, Илкли! И сейчас, когда я пешком пришел от самого Илкли сюда, я имею права знать, что заставило взбалмошную девицу передумать!
– Это не ваше дело, мистер Олдридж! Я хозяйка фермы! Взбалмошная я или нет, с моим решением вам придется считаться! Считайте, что я сделала вам одолжение, и теперь, мистер Олдридж, вам не придется больше ездить в эту глушь!
– Это ваше последнее слово? А если я увеличу цену вдвое?
– Послушайте, к деньгам это никак не относится.
– Вы сентиментальны? Вот уж не подумал бы.
– Если для вас нет ничего святого – дело ваше. Мое решение не изменится даже, если вы утроите цену! Мало того, вы даже еще не видели ферму!
– Я готов ее осмотреть!
– Я уже сказала, что это не имеет смысла. Что ж вы твердолобый-то такой!?
Взбалмошная девица и твердолобый Питер Пен зло уставились друг на друга. Холодный взгляд серых глаз скрестился с решительным взглядом темно-синих.
– Вы меня впустите, или мы будем и дальше препираться на улице?
– Мы не будем дальше препираться на улице, потому что мы прекращаем препираться! Всего доброго. Счастливой дороги до Эдинбурга! – Она дернула дверь. Та не поддалась. Незнакомец насмешливо приподнял одну бровь. – Зачем вам это?
– Мне нужна ваша ферма.
– Ферм по Англии – море! Вы обязательно найдете еще одну глушь, а в ней ферму, которая находится в пяти часах езды от Эдинбурга!
– Я уже сказал: мне нужна ваша ферма.
– Ничем не могу помочь. Отпустите дверь!
– Как же! Вы ее захлопнете перед моим носом!
– Для этого я и прошу ее отпустить!
– Вчетверо.
– Что?
– Я повышаю цену в четыре раза.
Девушка ошарашено посмотрела на него:
– Вы не пьяны, часом? Решили согреться пока трактор ждали...
– Я трезв! И трактора я так и не дождался!
Она кивнула.
– Правильно. И не дождетесь... – Хай глянула на часы. – Не дождетесь еще часа четыре. И то, если Билли не задержится.
– Вы предлагаете все это время провести...
– Я не знаю, как вы проводите свое время, мистер Олдридж! И мне ОЧЕНЬ все равно, как вы его проводите! Хоть на голове ходите!
– Ладно, – он отпустил дверь и приподнял руки вверх. – Предлагаю мир. Можно я хотя бы здесь пережду этих четыре часа?
Хай сузила глаза. Она смотрела на него несколько секунд, потом кивнула.
– Проходите. Выпьете чаю, потом я вас отвезу. – Он странно посмотрел на нее. – У меня есть трактор. Вы на ферме.
Питер Пен расслабился.
Они прошли в холл.
– Разувайтесь.
– Что?
– Я говорю разувайтесь. Ваши ботинки так намокли, что я слышу, как они чавкают.
Хай зашла в гардеробную, достала домашние туфли Олсоппа, которые он никогда не носил: ходил по дому либо в носках, либо в уличной обуви.
– Вот, переобуйтесь. – Девушка внимательно наблюдала, как мужчина переобувается. Кажется его сильно смущало, что ему приходится обувать чужие туфли.
– А хозяин... – Олдридж указал на туфли. – Он не будет против?
– А хоть бы и так? Вам-то что? – Еще недавно нахальный мужчина покраснел. Нет он не залился густой краской, что очень развеселило бы Хай. На его высоких скулах появился чуть заметный румянец, как от холода. – Не переживайте. Ему уже все равно. Он умер пять лет назад.
Уж не известно что было бы лучше: чтобы он переживал из-за гнева старика Олсоппа или вот, как сейчас, побледнел, надев туфли покойного Олсоппа?
– Знаете, очень забавно наблюдать за сменой выражений на вашем лице.
– Действительно. Занятие забавное, – едко ответил Олдридж.
– Послушайте, расслабьтесь. Старик Олсопп эти туфли и не носил вовсе. Так что можете даже себе оставить.
– Я оставлю их здесь, глядишь – в следующий раз пригодятся.
Хай глубоко вдохнула, медленно выдохнула.
– Если вы все еще хотите обсохнуть, выпить чаю, с комфортом, с каким только можно ехать на тракторе, добраться до своей машины – оставьте эту тему.
– Молчу.
– Вот и хорошо. Прихватите с собой ваше чудо дизайнерской мысли. – Девушка указывала на мокрые модельные туфли. – Печка в кухне должна быть еще теплая.
Они прошли в кухню. Кухня была очень старая. Шкафчики с дубовыми панелями, казалось, были сделаны сразу, как построился дом. Что вполне могло быть правдой. Посредине стоял большой стол с толстой деревянной столешницей, потемневшей от времени. Девушка махнула рукой на выступ большой печи:
– Поставьте наверх. Можете за одно и дров подбросить: я со вчерашнего вечера сюда не входила.
Хай начала возиться с чайником. «Все-таки, наверное, надо обновить кухню... Или нет? Она красивая.»
– Чай. Черный или зеленый?
– Кофе нет?
– Я же сказала: чай. Если будете медлить – будете пить черный.
– Отлично.
Повисло молчание. «Олдридж... Как его?.. Как-то на Л? Или нет? Маршалл, точно! Маршалл. Этот Маршалл, похоже не слабо так вымерз, хоть и старается не показывать этого.»
– Я сейчас. – Хай ушла в холл перед задней дверью. В кладовке на вешалке висели жилеты из овчины. «Бабушка, говорила, что у меня жемчужные волосы... У ягнят шерсть жемчужного цвета...» На глаза навернулись слезы. Хай глубоко вдохнула.
– Возьми себя в руки. – Она выбрала один из жилетов, который должен быть по размеру... «Питеру Пену... Хай, его зовут Олдридж. Мммм... Маршалл Олдридж.»
– Держите, Питер... – Она замолкла и покраснела.
Питер Пен встал со стула, медленно, тихо, даже бесшумно и очень осторожно, как камышовый кот, подошел к Хай, взял у нее жилет.
«Это, наверное, неприлично придумывать прозвища незнакомому человеку...»
– Меня зовут Маршалл, Маршалл Олдридж. – Медленно проговорил он, глядя ей прямо в глаза. От этого взгляда внутри все перевернулось, ноги стали подкашиваться... – А после того как вы переобули меня... – Он надел жилет. – И одели. Думаю, вы можете звать меня Марш.
Хай снова покраснела.
– Простите, я просто задумалась.
– А как вас зовут, мисс Олсопп?
– Хайолэйр. – «Наверное, это удивление... или шок? Не станешь же рассказывать ему, что это старое ирландское имя... Да и зачем? Я его вижу впервые, и больше, возможно, никогда не увижу.» – Зовите меня Хай.
– Хай?
Она пожала плечами:
– Меня так все зовут. Но если вам нравится полное имя...
– Лучше Хай... – быстро согласился он.
Повисло молчание. Хай не знала что сказать, а надо ли? Он тоже не стремится поддержать беседу. Девушка вздрогнула: засвистел чайник.
– Крепкий? – Он, казалось, вернулся из каких-то своих размышлений. – Чай крепкий?
– Э...
– Значит обычный. – Хай разлила заварку. – Просто мы с бабушкой пьем... – она сглотнула, – пили крепкий чай.
– Пили?
– Она умерла. – Резко и холодно ответила девушка. – Сахар?
– Нет, благодарю. Молока тоже не надо.
– Я и не предлагаю. – Странный взгляд. – Мы с бабушкой... в общем, я не пью молоко и у меня его нет.
Он кивнул.
– Вы из-за этого решили продать ферму?
– По-моему мы договорились...
– Я с вами ни о чем не договаривался, – медленно проговорил он.
– Кроме встречи?
– Кроме встречи.
– Ну, а я за собой оставляю право не отвечать на ваши вопросы.
– Что заставляет молодую красивую девушку жить в этой глуши?
– А что заставляет молодого симпатичного мужчину ехать в такую глушь?
– Вы считаете меня симпатичным? – Он с хитрой улыбкой посмотрел на нее. «Он думал меня смутить?»
– Только внешне.
– Это много меняет? – В голосе была чувствовалась легкая насмешка.
– Определенно. Я бы сказала кардинально.
– И все же, вы так и не ответили на мой вопрос...
– Который? – Он сощурился, а потом рассмеялся. «Стопроцентное сходство! Хоть сейчас экранизацию снимать! Питер Пен!.. Он даже красивее стал. Смеяться бы ему почаще.»
– Знаете, у вас на лице сейчас такое странное выражение...
– Какое?
– Странная улыбочка у вас на лице, словно вы знаете что-то, но никому не скажете. И это что-то вас забавляет. Мне от нее не по себе. Ощущение, что вы надо мной смеетесь.
– А кто сказал, что это не так?
– Так вы все-таки смеетесь? – Он улыбался, похоже, то, что над ним могут смеяться, его никак не трогало.
Она пожала плечами:
– Нам жителям глуши многое кажется смешным. Например, ваша одежда. Костюмчик, конечно, хорош, вот только осенью в деревне... Вы искренне верили, что здесь все дороги гладкие, как шоссе, что трактор приедет в течение двадцати минут, как эвакуатор?
– Мне отвечать на этот вопрос?
– Я думаю, если бы вы так не думали – приехали бы в резиновых сапогах, или хотя бы с ними в багажнике. На вас был бы не тоненький пуловер, а теплый шерстяной свитер. Ваша одежда и обувь говорит гораздо больше... Так что не за чем утруждать себя ответом.
– Вы очень резко судите о людях. Не боитесь, что придется менять мнение?
– Если для этого будут веские причины – поменяю. Мне можно часто менять мнение без зазрения совести: я девица взбалмошная.
Он довольно улыбнулся. У Хай было чувство, что она попалась в какую-то его ловушку... Но какую ловушку? Она тряхнула головой. «Глупости!»
– Так что же заставляет вас хоронить себя здесь?
– А вы не оставляете варианта, что мне нравится здесь жить?
– Это связано с последними событиями?
Она сузила глаза:
– А какая ВАМ разница? Почему бы вам просто не примириться с моим решением и все?
– Любопытство.
– Много знания – много скорби... – Без всякого выражения ответила девушка.
– И все же?
– Это личное. – «Похоже, он решил, что я ему все-таки расскажу.» – Очень личное.
– Кому как не незнакомцу рассказывать о личном?
– Это очень-очень долгая история.
Он глянул на часы:
– Я никуда не спешу.
Хай насмешливо посмотрела на гостя.
– А кто вам сказал, что у меня на вас время есть?
– Если вы только ночью отказались от решения о продаже, то вчера вы планировали со мной встретиться. Часа три, а то и четыре вы должны были оставить на нашу встречу. Прошло только... – Он нарочито внимательно всмотрелся в циферблат. – Мы с вами знакомы всего сорок восемь минут. Так что еще есть время.
«Сорок восемь минут! А показалось, что весь день прошел.»
Небо потемнело. Хай включила верхний свет.
– У вас очень уютная кухня. Сколько ей лет?
– Точно не знаю, наверное, столько же сколько и дому, может, немного меньше.
– Вы выросли здесь?
– Да.
– А где ваша мать?
– Моя мама умерла при родах. – Хай отвечала без всякого выражения.
– Простите.
Она пожала плечами:
– Я уважаю ее память, возможно, люблю. Но только возможно: трудно любить того, кого совсем не знаешь. Но ее очень любила бабушка... Значит, она была очень хорошим человеком.
– Матери всегда любят своих детей.
– На что вы намекаете!? – Резко отозвалась Хай.
– Хай, я не хотел вас обидеть... – Он задумчиво посмотрел на нее: – Сколько вам лет?
– Женщинам такие вопросы не задают.
– Ну, вам-то стыдиться своего возраста пока рано. – В голосе чувствовалась явная насмешка.
– С чего вы взяли?
– Тогда вам остается гордиться вашим внешним видом. – В том же тоне ответил мужчина.
Хай встала из-за стола. Ее еще никогда так откровенно не разглядывали, даже Сэм, а они, вроде как, встречаются. «Ну и что, что его тут нет? Проповеди Сэма мне точно сейчас не нужны. А если бы он узнал, что я незнакомца в дом пригласила... Зудел бы до самого Рождества.»
– Пейте свой чай. Я сейчас вернусь.
Он удивленно посмотрел на нетронутую чашку:
– А вы не будете пить?
– Он еще очень горячий. – Она вздохнула. – Я не пью горячий чай.
Хай вышла. А Марш остался в кухне. «Очень уютная комната. Здесь бы собираться большой семьей зимними вечерами, когда треск поленьев из печки доносится...»
Марш уже почти отогрелся. Снова на улицу? Снова в дорогу? Он поморщился.
«Хайолэйр... Хай... Красивая девушка. Имя странное, я еще никого не встречал с таким именем, но девушка красивая.» Заметил ли Марш это сразу? Заметил. Заметил, не смотря на все свое раздражение. Четыре часа в дороге и час в ожидании трактора, под изморосью, вокруг вода и грязь, а потом еще километров пять пешком до фермы! Минут десять он звонил в дверь. Ну, ладно, может не десять, может быть, семь... И? Весь этот путь он проделал зря!? На порог вышла заспанная девица, которая забыла про встречу! Мало!? На еще: она уже не продает ферму! Да больно нужна ему эта ферма! Захолустье! «Йоркшир осенью очень красив!» Отец решил, что ему нужна именно эта ферма! «Купить за любую цену!»
«Ферм по Англии – море! Вы обязательно найдете еще одну глушь, а в ней ферму, которая находится в пяти часах езды от Эдинбурга!»
«Ведь Хай права! В Йоркшире точно найдется еще несколько таких же больших ферм, выставленных на продажу. Но нет!»
Если бы Марш не был так раздражен, даже зол, он никогда не позволил бы себе вести себя так, как вел. Мисс Олсопп, конечно, еще та язва, но Марш никогда не опускался до того, чтобы грубить женщине. Сюда он не то, что бы совсем ехать не хотел... Ему было интересно посмотреть на это место. Но не настолько интересно, чтобы оставаться здесь так долго! Хотя бы потому, что Хай была права, когда назвала его типично городским жителем. Он, конечно, не ожидал идеальных дорог... Просто всегда кажется, что эту чашу пронесут мимо тебя. Он и сейчас не понимал, почему, если почти у всех в деревне есть трактор – буксиром занимается только один. Он не понимал почему Хай передумала продавать ферму. Он не понимал, чему она так странно улыбалась. Он не понимал... Он почти ничего не понимал! Это его раздражало. «Эта девица язва еще та. Если кому «посчастливится» стать ее мужем... » Марш покачал головой.
Ноги в сухих туфлях согрелись. От печи шло тепло. Еще немного и он заснет... Что же в этом чае?..
Глава 4
Хай поднялась наверх. Ей надо было переодеться, но еще ей надо было сбежать: незнакомец вызывал бурю эмоций. Если бы бабушка видела, как Хай вела себя с незнакомым человеком... Марион была бы очень недовольна. «Марион... Бабушка, где ты? Мне так нужно с тобой поговорить. У меня столько вопросов. Почему ты никогда не говорила, что мой настоящий дедушка не Олсопп? Почему ты скрывала?..» Она покачала головой. «Надо переодеться. Нехорошо заставлять чужого человека ждать. Просто он пробуждает во мне самые дурные наклонности.» Девушка улыбнулась: «Как он краснел, переобуваясь... А когда смеялся... Внутри все трепетало. Сэм никогда не вызывал таких чувств. Но Сэм и дурных наклонностей не будит... Что бы одеть?»
Она выглянула в окно. Небо не просто потемнело. Оно стало почти черным. Еще чуть-чуть и начнется ливень. Тогда и трактор не поможет. «Надо поторопиться.»
Хай натянула толстый свитер и теплые штаны. «Еще носки.» Она повернулась к комоду.
«Десять дней назад. Десять дней назад тут стояла Марион.» Хай вытерла слезы. «Скоро станет легче. Лилиан сказала, что я приму смерть Марион... Только как тяжело это сделать! Она сейчас с Баком? Счастлива ли она теперь?..»
В кухне трещали поленья, больше ничего. «Питер... Марш решил уйти?» Хай прошла в кухню. Что она испытала в тот момент? Много разных чувств. Самым явным была нежность, нежность и еще умиление. Марш так сладко спал. Казалось, он не на деревянном стуле спит, а лежит в теплой мягкой постели. Красивое лицо разгладилось, раздражения на нем как не бывало. Он был похож на маленького мальчика. «Сколько ему? Лет двадцать пять? Может быть, чуть больше. Он не на много меня старше. В крайнем случае – лет пять... Разбудить его?» Хай посмотрела в окно. Совсем темно. Дождь идет. Ливень. «Пока доедем... Земля размокшая. А если он застрянет дальше по дороге? Там уже не будет и Билли.» Она махнула рукой. «Пусть спит. Пойду приготовлю комнату. А потом надо его разбудить: после сна на стуле он будет себя чувствовать еще хуже, чем я после ночи в бабушкином кресле.»
«Ах!..Где я?» Марш начал оглядываться по сторонам.
– Просыпайтесь, Марш.
– Ох, простите. – Он возвращался в реальность. – Я даже не знаю. Это, наверное, тепло. Меня разморило... Я вижу, вы уже переоделись?..
– Да, я переоделась. Но вы никуда не едете: начался сильный ливень. Земля за последние дни так размокла, что и на тракторе ехать – идея не самая лучшая... Так что вы остаетесь на ночь. Комнату я приготовила. Подниметесь наверх, повернете налево. Четвертая дверь справа – ваша комната, дальше по коридору ванная. Я скоро вернусь.
«Столько информации. Как можно столько говорить?»
– Извините, но я ничего не понял.
Она тяжело вздохнула и начала говорить, как учительница младших классов с нерадивым учеником:
– Мы никуда не едем. Вы остаетесь на ночь. Комнату я вам приготовила. А сейчас мне надо уйти.
– Куда!?
– Вы действительно хотите знать?
– Я не знаю. А вы надолго? – Его не радовала перспектива оставаться в этом месте одному. С Хай – куда ни шло, но одному...
– Как получится. – Она насмешливо посмотрела на него. – Вы же не думаете, что я буду вас развлекать? У меня есть дела. Я и так сегодня утро проспала.
– А можно с вами?
Она снисходительно посмотрела на Марша:
– Вы искренне верите, что в вашем наряде можно разгуливать по ферме? Пусть и в резиновых сапогах? Сидите здесь. Я вернусь как только смогу.
– А я могу позвонить?
– Телефон в библиотеке. Это напротив столовой.
– Я видел дверь...
Она кивнула:
– Отлично.
Хай вышла в заднюю дверь. Марш покачал головой, пытаясь привести мысли в порядок. «И насколько я здесь застрял? Ведь завтра к утру даже если дождь закончится – выехать я все равно не смогу. Только к вечеру, если все будет хорошо... Надо позвонить домой.»
«Ох! Что же я наделала!? Оставить в доме совершенно незнакомого мужчину. Балда! Но он на самом деле не смог бы выехать. Не хватало, чтобы еще мой трактор застрял. У Билли-то движок помощнее.»
– Скай! Ты весь грязный! Не скули. Я тебя домой не возьму. – Пес жалобно посмотрел на нее. – Скай! Ты используешь запрещенный прием!
Хай набрала корма в ведро и прошла в овчарню, за которую отвечала.
– Ну что вы мне скажете? Я дура, да?
– Меее...
Она вздохнула.
– Да я и сама знаю.
В ягнятнике Хай стояла долго и просто смотрела. Малютки кормились от мамочек. «У тебя волосы, как жемчуг. У ягнят шерсть такая же...» «Когда я смирюсь? Может быть, съездить в Грецию? Джон присмотрит за фермой.»
– Шарлин, и ты тут? – Громадная черная, как смоль, кошка непонятной породы сидела на непонятной породы псе. Картина была очень забавная. Это была еще та парочка: они держали в тонусе всю округу. Шарлин рожала, как минимум, два раза в год. Так что котов на ферме было... Хай уже и не считала сколько их было. Имена? Имя имела только Шарлин. Только ей было разрешено проходить в дом. Правда, зимой в сильные морозы Марион пускала их всех. И тогда это был не дом, а зоопарк. А Скай присматривал за ними, чтобы они не пакостили. Пакостить могла только Шарлин. Забавно, но она верховодила громадным псом размером с теленка, как хотела. Вся эта компашка наполняла жизнь радостью. Все-таки у Хай было счастливое детство. Марион дарила столько любви и заботы, столько внимания. Она столькому научила Хай... У Кейт Найт были и мама, и папа, а в итоге... А в итоге настоящей мамой ей стала Марион.
Марион показала места на ферме и в близи нее, где она, Марион, чувствовала себя счастливой. «Может быть, это и были любимые места Бака?» Хай с Джоном обследовали там каждый сантиметр. Джон, внук Лилиан... Они выросли вместе, ходили в один класс, оба пошли в автомастерскую к Джорджу после окончания школы. «Марион переживала, хотела, чтобы я училась в университете. Но уехать из дома! Какая же я глупая, если думала, что смогу уехать из Илкли!»
Хай тряхнула головой, возвращаясь в реальность. Она снова посмотрела на пса. Шарлин сделала вид, что крепко спит. «Ага, как же!» Девушка улыбнулась.
– Скай! Ты играешь не по правилам! Пошли! – Кошка сразу открыла глаза. – Что, Шарлин? Бодрость вернулась?
